"Жара в Архангельске-2" - читать интересную книгу автора (Стилл Оливия)

Гл. 12. Разговор с отцом

Опасения Майкла насчёт родителей Салтыкова вскоре подтвердились. Несмотря на то, что Дима дал слово не распространяться об этом в Архангельске, родители Салтыкова всё-таки узнали об Оливе. Андрей приехал домой и в первый же вечер у него с отцом состоялся серьёзный разговор.

— Отец, — сказал Салтыков-младший, придя к нему в кабинет, — Отец, я женюсь.

Сергей Александрович запер в сейф бумаги и вопросительно посмотрел на сына.

— На ком? — только и вымолвил он.

— Ты её не знаешь, отец: эта девушка из Москвы.

Салтыков-старший пристально посмотрел сыну в глаза и усмехнулся:

— Ты, сынок, нынче весёлый, вижу.

— Нет, отец, я на полном серьёзе. Я люблю её, отец.

— Гм… — Сергей Александрович поднялся с кресла и, грузно ступая по ковру, прошёлся до двери кабинета и обратно. Затем сел обратно в кресло, но через секунду опять встал и заходил по кабинету.

— Так-с… Жениться, значит, собрался… Ну что ж, сынок, и это дело. Из Москвы, говоришь… Что ж, это хорошо — переедешь к ней, будешь жить в столице…

В кабинет вошла мать Салтыкова, робкая и некрасивая женщина. По всему было видно, что в этой семье она не имеет права голоса — всё здесь решал отец. Но, едва услышав, что её любимый сын хочет жениться и уехать в столицу из родительского гнезда, она всплеснула руками:

— Господи! Да как же ты поедешь туда, сынок? Как же ты жить там будешь — там ведь ни кола, ни двора у нас, ни знакомых. А здесь тебя отец и на работу устроит, и опять же, связи…

— Не говори глупостей, — резко осадил жену Салтыков-старший, — Здесь я его на четырнадцать тыщ устрою — а там он со своей специальностью тыщ сорок заработает. Какой бы дурак стал отказываться от такой возможности — жениться на москвичке и поселиться в столице? Ты, баба, не понимаешь, и помалкивай.

— Иди, мать, иди, у нас с отцом мужской разговор, — подхватил Салтыков-младший, выпроваживая её за дверь.

Мать покорно вышла за дверь, молча глотая слёзы. Предстоящая женитьба сына на москвичке не радовала её: кто её там знает, что это за москвичка, хорошей ли будет она женой? А мысль о том, что сын уедет и будет жить за тридевять земель, для неё была убийственна. Оно и немудрено: сыновьям она отдала всю себя, по капле, и теперь, хоть они уже выросли, она не меньше цеплялась за них. Крутой характер её мужа, его измены (она знала, что он изменяет ей, но ничего поделать не могла — муж один содержал её и детей, и она зависела от него материально) заставляли её жить в постоянном страхе, ходить чуть ли не на цыпочках и видеть утешение только в детях. Сыновья уважали её так же мало, как и муж, который при них же и попрекал её куском хлеба. Муж не позволял ей вмешиваться в воспитание сыновей, так как считал, что ничему путёвому глупая баба не сможет их научить. Однако она любила своего мужа и детей фанатично, была кругом зависима от этой своей привязанности, и если бы ей вдруг пришлось лишиться своей семьи — она бы, наверное, сошла с ума или наложила бы на себя руки.

…Оставшись в кабинете наедине с отцом, Салтыков попытался объяснить ему, что переезд в Москву в ближайшее время не входит в его планы.

— Видишь ли, отец, — невнятно пробормотал он, пряча глаза, — Я думал привезти её сюда… Она не хочет жить в Москве…

Отец Салтыкова оторопело уставился на сына.

— То есть, как это не хочет? — сухо спросил он.

— Ну, ей там не нравится. Ей нравится здесь, в Архангельске.

— Странно… — пробормотал отец, — Но ты мне ничего не рассказывал о ней. Что это за девушка? Сколько ей лет, чем она занимается, учится или работает?

— Она работает, отец; ей двадцать один год.

— Что же, она нигде не учится? А родители её чем занимаются? Эта девушка из обеспеченной семьи?

— Нет, отец; её родители в разводе, и живут они очень бедно. Она живёт с мамой — вот уже пять лет, как отец ушёл от них…

— Н-да… — Сергей Александрович озадаченно забарабанил пальцами по столу, — Я, признаться, сынок, желал для тебя лучшей партии… Потом, ты молод. Тебе сейчас надо думать в первую очередь о карьере, а не о пелёнках. Что же, она необразованная, из неблагополучной семьи — и ты хочешь на ней жениться? На какие средства вы собираетесь жить?

— Я люблю её, отец!

— Глу-пос-ти!!! — отец Салтыкова аж побагровел, — Я не для того тебя воспитал, потратил столько денег на твоё образование, откосил тебя от армии, устроил к себе на работу, чтобы ты привёл в дом какую-то голодранку!!! Ни я, ни твоя мать не дадим согласия на такой брак!

— Тогда я женюсь без вашего согласия!

— А это пожалуйста! — вспылил отец, — Тебе уже двадцать два года! Делай что хочешь: женись, разводись… Но знай: я тебе помогать не буду. Живите как хотите и где хотите, но на нас с матерью не рассчитывайте.

Салтыков круто повернулся и молча вышел из кабинета отца.

— И чтоб сюда её не приводил! Ясно? — крикнул отец вдогонку.

— Ясно, — зло ответил Салтыков и ушёл в свою комнату, хлопнув дверью.

«Ну что ж, буду работать, буду вкалывать не жалея себя, — рассуждал Салтыков сам с собой, — Обойдусь и без вашей помощи! Чёрствые люди! Как они не понимают, что я люблю её…»

То же самое он думал, нервно бегая по платформе взад-вперёд, ожидая московского поезда, на котором должна была приехать Олива. Он прибежал на вокзал на час раньше, и теперь его нервы были на пределе. «Ну когда же, когда приедет поезд?! — лихорадочно думал он, сжимая в руке букет красных роз, — Любимая моя, пойми как мне плохо, я не могу больше ждать! Не могу, не могу, не могу!»

«А что, если она не приедет?! — вдруг молнией стукнуло в его голове, и его аж в холод бросило, — Нет, нет, только не это! Она не могла, она не могла меня обмануть…»

Салтыков вдруг остановился как вкопанный. Ему стало плохо. Он тяжело оперся на стену. Оклемавшись немного, опять забегал по перрону.

— Андрюха! — окликнул его вдруг чей-то знакомый голос. Салтыков обернулся — перед ним в потёртых джинсах и чёрной майке, играя мышцами, стоял Гладиатор.

— А, Славон, здорово, — рассеянно произнёс Салтыков, — А я тебя и не заметил…

— А я смотрю — бегает кто-то взад-вперед по перрону, думаю, ты или не ты, — усмехнулся Славон, глядя на букет роз, который сжимал Салтыков, — Ты чего тут бегаешь, весь взмыленный? Девушку что ли ждёшь?

— А ты что здесь делаешь?

— Да вот тоже московский поезд жду, — сказал Гладиатор, — Олива приезжает, знаешь?

Салтыков на секунду остолбенел, а потом с ненавистью оглядел Гладиатора с головы до ног.

— Вообще-то я её тоже жду, — сквозь зубы процедил он, — Ты разве не в курсе, что она моя невеста?

— Эээээ, — озадаченно протянул Гладиатор, — Хм…

— Да, Славон, она моя девушка. Ты не ослышался.

— Так. Не знал я этого, — наконец, выдавил из себя Гладиатор, — Ну извини, друг. Неувязочка.

— Да ладно, ничего. Кстати, что там с походом на Медозеро? Ведь мы идём завтра, во сколько?

— Думаю, что с утра — путь туда неблизкий.

— Нуу, Славон! Кто ж встанет с утра? Лучше во второй половине дня…

Гладиатор уставился на Салтыкова своими большими, слегка навыкате глазами.

— Вы что, сговорились? То Панамыч выдаёт «ближе к вечеру»; теперь ты…

— А что Панамыч, он идёт?

— Да. Я ему дал задание купить мясо для шашлыка.

— А кто ещё идёт?

— Панамыч, Флудман, Хром Вайт…

— А Тассадар?

— Не, он не пойдёт. Оксану в больницу положили, знаешь?

— Да, Мочалыч говорил. Аппендицит у неё, кажется.

Парни помолчали. Мимо них прошли несколько Эмо-подростков. Гладиатор с неприязнью посмотрел им вслед.

— Ненавижу Эмо. Разорвать бы их всех на-кус-ки!

— Чем они тебе мешают-то? — спросил Салтыков.

— А зачем они? Только портят генофонд нашей великой нации. Нет, на куски таких, однозначно!

Вдали послышался шум приближающегося поезда. Салтыков занервничал.

— Ладно, Славон, тогда до завтра…

— До завтра, — сказал Гладиатор, — Тогда в два часа у МРВ?

— Да, в два часа у МРВ.

— Ну, я пошёл…

— Иди, Славон, иди.

Гладиатор ушёл, и волнение, утихшее было при собеседнике, овладело Салтыковым с новой силой. Между тем, поезд остановился; из дверей хлынули пассажиры. Салтыков ринулся туда, жадно выискивая среди них Оливу. Но вот, наконец, в толпе мелькнула её белая кофточка, оттеняющая смуглые плечи и лицо; мелькнули её тёмно-каштановые волосы, перехваченные сзади заколкой…

— Олива!

Минута — и Салтыков уже жадно обнимал эти плечи, целовал это лицо и эти волосы.

— Любимая моя, как же я ждал тебя… Эти две недели показались мне бесконечностью…

Он оторвался, наконец, от поцелуев и посмотрел ей в лицо.

— Ты такая красивая…

И снова заключил её в объятия, осыпал поцелуями.

— А где я буду жить? — спросила Олива, когда они, наконец, сошли с перрона и вышли на улицу Дзержинского.

— Я снял квартиру, — быстро сказал Салтыков, — У меня дома неудобно будет: там предки, да и ремонт…

— Ну, слава Богу, — Олива облегчённо вздохнула, — Сказать по правде, мне было бы неудобно останавливаться в доме твоих родителей…

Салтыков промолчал. Только, остановившись во дворе дома, где он снял для них квартиру, обнял и с силой прижал Оливу к себе.

— Я никому тебя не отдам, слышишь? Никто не сможет помешать мне быть с тобою рядом…

Внезапно город накрыла грозовая туча. Где-то в отдалении прогремел гром.

— Щас дождь ливанёт, пошли скорее в дом! — Олива высвободилась из его объятий.

Небо и правда уже уронило несколько капель дождя. Когда Салтыков и Олива вошли в тёмный подъезд и поднялись на девятый этаж, дождь косым ливнем хлынул как из ведра.

Квартира, в которую Салтыков привёл Оливу, оказалась какой-то обшарпанной и мрачной, какими вообще бывают съёмные квартиры. Из мебели в комнате стояла только старая раздолбанная софа да платяной шкаф; кухни же не было вовсе.

— Ты пойдёшь в душ? — спросила Олива, разбирая свой рюкзак.

— Иди, я потом.

…Она вышла из душа, переодетая в длинную ночную сорочку до пят и, сложив одежду, ещё медлила около тумбочки. Салтыков лежал на постели и курил. Выбросив бычок за окно, он подошёл к Оливе сзади, погладил по спине, поцеловал-укусил в шею. И произнёс:

— Я ревную тебя к Гладиатору.

— На каком основании? — удивилась она.

— Он испытывает к тебе симпатию.

— Ну и что? Я тоже испытываю симпатию к Гладиатору, — сказала Олива, складывая футболку в рюкзак.

Салтыков больно сжал ей запястье руки.

— Ты не так поняла. Симпатию — в смысле, нравишься ты ему.

— Ну, а мне-то что делать?

— Ничего не делать, — отрезал Салтыков, — В походе ты будешь со мной, а не с ним.

Олива подавила вздох. «Вот опять он всё за меня решил, — подумала она, — И зачем он мне только сказал про Гладиатора? Я бы и знать ничего не знала. А теперь он у меня из головы не выйдет…»

— Но послушай… — возразила Олива, — Я же ничего тебе не обещала. Я сама не разобралась в своих чувствах к тебе. Я не хочу тебя обманывать… Но что будет, если Гладиатор мне тоже понравится? Ведь сердцу-то не прикажешь…

— Только попробуй! — сказал Салтыков, — Если будешь мутить с Гладиатором, я сначала ему голову оторву, а потом тебе.

— Но…

— Никаких «но». Ты моя девушка. И точка.

— Ты говоришь, что любишь меня, но ты делаешь меня несчастной…

— Ты должна принести мне эту жертву. Я всем объявлю, что женюсь на тебе. И тогда Гладиатор сам к тебе не подойдёт, он такой.

Салтыков опять принялся за свои ласки. Он попытался проникнуть ближе к её телу, но запутался в длинных полах Оливиной сорочки.

— Зачем ты одела эту ночнушку? Сними её! — потребовал он.

Олива скрестила руки на груди и, опустив глаза, тихо произнесла:

— Ты обращаешься со мной как с вещью…

Салтыков отошёл к окну и, встав спиной к Оливе, опять закурил. Дождь продолжал хлестать в открытую форточку. В воздухе пахло озоном и сигаретным дымом. Олива уложила в тумбочку свои вещи и, закрыв её, подошла к Салтыкову сзади.

— Я понимаю, что секс для вас, парней, очень важен, — сказала она, — Но и ты тоже постарайся меня понять. Ты помнишь, два года тому назад я писала на форуме, что меня бросил парень. Теперь я не хочу повторять той же ошибки и сразу скажу тебе правду. Да, я девственница, несмотря на то, что мне в этом году двадцать один год. Пусть лучше ты будешь знать об этом сейчас, сразу… — голос её дрогнул от волнения, — Вовка бросил меня потому, что я не смогла дать ему то, чего он хотел — секса. Я была не готова к этому и морально, и физически, а ждать, пока я буду готова, он не захотел. Ты, конечно, тоже можешь бросить меня по этой же причине… Поэтому я боюсь сближаться с тобой сейчас, так как знаю, что мне будет больно, когда ты уйдёшь…

— Господи, Олива, я никуда от тебя не уйду! Я всегда с тобой буду!

— Это ты сейчас так говоришь. Вспомни, ведь тогда… ну, помнишь, два года назад, когда мы только познакомились на форуме и переписывались — ты же первый перестал мне писать… А мне — я тебе прямо скажу — было очень горько тогда от этого, ведь я привязалась к тебе по-своему…

— Но я же тогда не знал тебя так, как знаю сейчас…

— Ты меня и сейчас не знаешь как следует, — возразила Олива, — Я долго думала о нас с тобой, все эти две недели думала… Знаешь, я ведь люблю тебя, я всегда любила тебя как друга, как брата. Но всё-таки, подумай ещё раз, если тебе от меня нужен секс, сейчас я не смогу тебе этого дать… Да, я не хочу тебя терять, да, мне будет больно, если ты от меня отвернёшься, но лучше всё это решить сейчас, пока не поздно…

Салтыков помолчал минуту, словно обдумывая. Потом, наконец, произнёс:

— Я тоже не хочу тебя терять и отворачиваться от тебя не буду. Любовь, по моему мнению, не базируется на сексе, поэтому мне неважно, чтобы любить тебя, как ты относишься к сексу. Тем более, что любовь — это чувство, а секс — лишь способ получить удовольствие. Да, ты меня нереально заводишь в сексуальном плане, да, у меня всё встаёт от одного взгляда на тебя, ты единственная девушка, на которую я так реагирую, но люблю-то я тебя не за сверхъестественную сексуальную привлекательность, а за твой безграничный внутренний мир, за твою душу, за твой талант, за твой обворожительный взгляд…

Олива благодарно обняла его.

— Спасибо тебе, что ты понял меня, — произнесла она, — Просто понимаешь, я ещё не готова… Пожалуйста, дай мне немного времени, не торопи меня, не гони коней. Я обещаю, что не буду тебя долго мучить.

— Конечно, любовь моя. Ради тебя я готов ждать ровно столько, сколько необходимо.

Салтыков привлёк её к себе и поцеловал в губы.

— Я люблю тебя…

Внезапно небо за окном прорезала молния, и последние его слова потонули в раскате грома.