"Золотой киль" - читать интересную книгу автора (Бэгли Десмонд)

Книга вторая Золото

Глава III Танжер

Через два месяца мы входили в танжерскую гавань, выбросив "Q" флаг, и стали ждать, пока доктор разрешит нам выйти на берег, а таможенная служба проведет беглый досмотр. Порт радовал глаз изящными силуэтами современных зданий, выделяющимися на фоне неба. На правой стороне расположился старый город, город арабов: приземистые дома с плоскими крышами, прилепившиеся к горе, только минарет, как копье, взметнулся в небо. По левому борту – Европа, по правому – Африка.

Для Уокера и Курце здесь не было ничего нового. В молодости они вдоволь покуролесили в Каире и Александрии, находясь на армейской службе. Во время плавания они часто вспоминали свои приключения в эти годы, да еще на итальянском языке. Мы взяли за правило говорить по-итальянски, и, хотя мои спутники довольно неплохо знали язык, я не сильно от них отставал к тому времени, хотя пришлось начинать с азов.

Мы придумали подходящую легенду для прикрытия наших похождений в Средиземном море. Я выступал в роли южноафриканского судостроителя, совершающего путешествие не только для развлечения, но и с деловой целью: меня привлекал богатый средиземноморский рынок, возможно, я бы и верфь купил, если цена и условия окажутся подходящими. Эта легенда была недалека от истины и могла пригодиться на тот случай, если нам действительно придется покупать верфь для выплавки золотого киля. Курце изображал горного мастера, которому доктора рекомендовали для поправки здоровья провести отпуск на море, поэтому он поступил помощником ко мне на "Санфорд". Это как-то оправдывало его интерес к заброшенным свинцовым рудникам.

Уокер – неплохой лицедей – взял на себя роль плейбоя среднего достатка. Деньги у него якобы водились, а работать он не любил, вот и готов на что угодно. И в этот средиземноморский вояж он пустился, потому что ему надоела Южная Африка и захотелось сменить обстановку. На него ложилась обязанность вести все переговоры в Танжере и приобрести уединенный домик, где мы могли бы завершить нашу операцию.

В общем и целом я был доволен, хотя в дороге уже немного устал от Курце. Тому не нравилось, что я всем распоряжаюсь, и пришлось довольно грубо вдалбливать ему, что на корабле может быть только один хозяин. В этом он смог убедиться, когда мы попали в шторм у Азорских островов. К тому же Курце бесило, что презираемый им Уокер оказался лучшим моряком, чем он.

Здесь, в Танжере, он пришел в себя, и к нему вернулась прежняя самоуверенность – он все чаще проявлял свой норов. Я понял, что пора опять его осадить.

Уокер оглядел стоянку для яхт.

– Здесь не очень-то много парусников, – заметил он.

Действительно, в гавани стояло всего несколько неуклюжих на вид рыбацких суденышек и один щеголеватый двухмачтовый парусник, направляющийся, вероятно, в Карибское море. Зато было, по крайней мере, двадцать больших моторных судов, по виду быстроходных, с низкой осадкой. Я знал об их назначении – флот контрабандисток сигареты – в Испанию, зажигалки – во Францию, антибиотики туда, где на них можно заработать (хотя теперь на них спрос упал), наркотики – в любое место земного шара. Интересно, сколько оружия они поставляют в Алжир? Вскоре прибыли официальные службы, осмотрели яхту, оставляя на досках палубы следы от подбитых гвоздями ботинок. Я проводил их до катера, и как только они уплыли, Уокер тронул меня за руку.

– К нам еще один визитер.

Я обернулся и увидел весельную лодку, пересекающую гавань. Уокер сказал:

– Наблюдал за нами в бинокль вон с того судна. – Он указал на одно из моторных судов. – Потом направился сюда.

Я следил за приближающимся яликом. На веслах сидел европеец, лица не было видно, он плыл к нам спиной, но как только человек развернулся к борту нашей яхты и взглянул вверх, я узнал Меткафа.

Меткаф был из той разноязычной банды прохвостов, численность которых в мире не превышает сотни. Эти кондотьеры стекаются к горячим точкам планеты, пренебрегая опасностью, в расчете поживиться. Собственно, я нисколько не удивился, увидев Меткафа в Танжере, который с незапамятных времен был цитаделью пиратов и, конечно же, одним из постоянных мест деловых встреч.

Я был знаком с ним в Южной Африке, но весьма непродолжительное время и понятия не имею, чем он там занимался. Знаю только, что он великолепный моряк, взял не один приз на гонках в Кейптауне и даже занял одно из первых мест на лодочном чемпионате Южной Африки. Меткаф купил одну из моих яхт класса "сокол" и проводил много времени на верфи в период отделочных работ. Он нравился мне, и пару раз мы ходили с ним под парусами, частенько выпивали вместе в баре яхт-клуба, втроем проводили выходные – Джин, я и он. Наши отношения могли перерасти в дружбу, но вдруг он покинул Южную Африку, удирая от полиции, С тех пор мы не встречались, но до меня доходили кое-какие упоминания о нем, и даже иногда я встречал его имя в газетных сообщениях, рассказывающих, как правило, о волнениях в какой-нибудь экзотической стране.

Теперь Меткаф поднимался на палубу яхты "Санфорд".

– Я сразу подумал, что это ты, – сказал он, – но для уверенности посмотрел е бинокль. Что тебя сюда привело?

– Просто путешествую, – ответил я, – сочетаю бизнес с отдыхом. Захотелось посмотреть, какие перспективы здесь, в Средиземноморье.

Он широко улыбнулся:

– О, они великолепны, брат! Но не в твоем вкусе. Или ты изменился?

Я покачал головой и сказал:

– В последний раз я слышал о тебе в связи с событиями на Кубе.

– В Гаване я пробыл недолго. Это место не для меня. Революция там настоящая, по крайней мере до тех пор, пока ее возглавляют коммунисты. Не могу конкурировать с ними, потому и вышел из игры.

– А чем занят теперь?

Он улыбнулся и бросил взгляд на Уокера.

– Позже расскажу.

Я представил своих спутников:

– Познакомься, это Уокер, а это Курце.

Они обменялись рукопожатиями, и Меткаф сказал:

– Приятно вновь слышать южноафриканскую речь. У вас прекрасная страна, вот только полиция слишком ретивая.

И обернулся ко мне:

– Где Джин?

– Умерла, – сказал я. – Погибла в автомобильной катастрофе.

– Как это случилось?

Я рассказал ему о дороге вдоль побережья, о пьяном водителе и о падении машины в море с высоты трехсот футов. Пока я рассказывал, лицо его каменело, и когда я закончил, он сказал:

– Значит, этот ублюдок получил всего пять лет, а если будет вести себя примерно, то выйдет через три с половиной. – Он потер переносицу. – Мне нравилась Джин. Как зовут того парня? У меня остались друзья в Южной Африке, которые позаботятся о нем после выхода из тюрьмы.

– Забудь, это не вернет мне Джин.

Он кивнул, потом хлопнул в ладоши.

– А теперь все поедем ко мне. Остановитесь в моем доме. Там армию можно разместить.

Я был в нерешительности.

– А что будет с яхтой?

Он улыбнулся:

– Вижу, ты наслушался рассказов о портовых ворах Танжера. Все правильно. Но ты можешь не беспокоиться, я поставлю охрану. Никто не покусится на то, что принадлежит моим людям... или мне.

Он уплыл на другой конец гавани и быстро вернулся с марокканцем, судя по лицу, испуганным, и что-то сказал ему на быстром и гортанном арабском. Затем повернулся ко мне:

– Все устроилось. Скоро все в доках будут знать, что вы мои друзья. Так что твоя яхта в полной безопасности, все равно что дома, на верфи.

Я поверил ему. Не могло быть сомнений, что он пользуется влиянием в таком месте, как Танжер.

– Поехали на берег, – сказал он. – Я проголодался.

– И я, – сказал Курце.

– Великая радость – не возиться с готовкой хоть какое-то время, правда? – спросил я.

– Да я бы не огорчился, если б никогда в жизни не увидел сковородку, – ответил Курце.

– А жаль, – заметил Меткаф. – Я ведь уже размечтался, что ты приготовишь мне что-нибудь, вроде koeksusten[9]. Всегда обожал южноафриканскую кухню. – Он громко засмеялся и хлопнул Курце по спине.

Меткаф занимал большую квартиру в доме на авенида де Эспанья, мне он предоставил отдельную комнату, а Курце с Уокером – одну на двоих. В моей комнате он задержался, непринужденно болтая, пока я распаковывал свой чемодан.

– Южная Африка стала слишком спокойным местом для тебя? – спросил он.

Я пустился рассказывать ему о причинах, которые заставили меня уехать, переплетая правду с вымыслом. У меня не было оснований доверять Меткафу больше, чем любому другому человеку, возможно, даже меньше, учитывая род его занятий. Не знаю, насколько убедительной показалась ему моя история, но он согласился, что хорошая верфь в Средиземноморье – выгодное дело.

– Ты можешь не получить много заказов на строительство новых судов, но, несомненно, здесь есть возможности для процветания обслуживающей и ремонтной верфи. Дела хватит. На твоем месте я бы отправился восточнее, в сторону Греции. Верфи на островах обслуживают в основном местных рыбаков, а там есть простор для тех, кто разбирается в яхтах, и для яхтсменов.

– А для чего ты приобрел катер? – поддразнил я его.

– Ну ты же меня знаешь Я перевожу все виды грузов, кроме наркотиков. – Меткаф скорчил рожу. – Конечно, я закоренелый прохвост, но с наркотиками не связываюсь. А что другое – всегда готов.

– Включая оружие в Алжир? – рискнул спросить я.

Он засмеялся.

– Французы в Алжире смертельно ненавидят меня и два месяца назад даже пытались перехитрить. Я перевалил груз в несколько рыбацких лодок и отправился в Алжир на заправку. И все – я был чист! Все документы в порядке и помещения пусты. Отпустил экипаж на берег размяться и выпить, а сам прилег и захрапел. Потом что-то разбудило меня, слышу – глухой удар, а затем странный звук, который, казалось, идет откуда-то снизу. Я вскочил и обшарил все помещения – никого. Выхожу на палубу и вижу – лодка отплывает, а в воде рядом с ней – человек. – Он усмехнулся. – Ну, я человек осторожный и подозрительный, так что надел акваланг и поплыл осматривать корпус. И что же, ты думаешь, придумали эти ублюдки из французской службы безопасности?

Я покачал головой.

– Откуда же мне знать?

– Они прилепили магнитную мину к рулю. Решили, должно быть с досады, раз не могут задержать меня официально, то все средства хороши. Если бы эта штука сработала, разворотило бы всю корму. Ладно, снял я мину и крепко задумался. Взрывать ее в гавани они не станут – не очень-то красиво, скорее всего взрыв приурочен к тому времени, когда мы выйдем из гавани. Тогда я поплыл к тому месту, где болтался в гавани полицейский патрульный катер, и прилепил мину на его корму. Пусть, думаю, разорятся на новый катер. На следующий день мы отчалили рано, как и собирались, и вот слышу – заработал полицейский катер. Долго они сопровождали нас, а я плыл не спеша, со скоростью десять узлов, чтобы они меня из виду не потеряли. Висели они у меня на хвосте миль тридцать, наверное, предвкушали взрыв и умирали от смеха. Но им стало не до смеха, когда раздался взрыв и снесло задницу их собственного катера. Я вернулся и подобрал их. Хорошая шутка вышла, чистая – никто не пострадал. Когда я их всех выловил, то отвез обратно в Алжир – благородный спаситель! Ты бы видел лица ребят из службы безопасности, когда я неожиданно свалился на них. Пришлось им провести церемонию с выражением благодарности за спасение этих вшивых моряков – жертв кораблекрушения. С самым невинным видом я рассуждал о том, что, должно быть, взорвалась глубинная бомба для подводных лодок, которая лежала на корме. Они сказали, что не может быть, полицейские катера не возят глубинных бомб. На этом все и закончилось.

Он расхохотался, страшно довольный собой.

– Нет, не любят меня в Алжире.

Я посмеялся вместе с ним. История была хороша и рассказана отлично.

К Меткафу у меня было двойственное чувство: с одной стороны, он мог нам здорово помочь в Танжере, так как знал все ходы и выходы и имел большие связи. С другой – нам следовало сохранять осторожность, чтобы он ничего не учуял. Он был чертовски хорошим парнем и все такое, но если он узнает, что мы собираемся объявиться с четырьмя тоннами золота, то ограбит нас, не задумываясь. Для него мы превратились бы в просто хорошую добычу. За такими он и охотился.

Да, нужно быть осторожными с мистером Меткафом. Про себя я подумал, что следует предупредить и остальных, чтобы не болтали лишнего.

– Какое у тебя судно?

– Фэамайл, – ответил он. – Я, конечно, поставил новый мотор.

Я слышал об этих судах, но никогда не видел. Во время войны их строили сотнями для береговой охраны. Ходил даже анекдот, что их готовят, как сосиски, милями, и отрезают по мере надобности. Длиной в сто двенадцать футов, с мощными двигателями, они свободно развивали скорость до двадцати узлов в час, но, как говорили, они плохо выдерживают штормовую качку. Брони или другой защиты на них не было, строились они из дерева, и когда несколько таких судов вошли в Сен-Назер вместе с "Кэмпбелтауном", их здорово потрепали.

После войны можно было купить списанный фэамайл тысяч за пять, и они пользовались большим успехом у контрабандистов Танжера. Если Меткаф сменил двигатель на своем судне, значит, он увеличил мощность для того, чтобы отрываться от сборщиков пошлины, развивая в случае необходимости скорость до двадцати шести узлов. У "Санфорд" не было никаких шансов уйти от такого преследователя, если бы дело дошло до стычки.

– Я хотел бы его посмотреть, – сказал я, подумав, что не мешает составить представление о потенциальном противнике.

– Конечно, – с воодушевлением сказал Меткаф. – Только не сейчас. Я ухожу завтра ночью.

Новость мне понравилась – за время отсутствия Меткафа мы могли спокойно заняться своими делами.

– А когда возвращаешься? – спросил я.

– Где-нибудь на следующей неделе, – ответил он. – Все зависит от ветра, дождя и тому подобного.

– Подобного тем сукиным детям из службы безопасности?

– Вот именно, – небрежно бросил он. – Давайте поедим.

Меткаф предоставил нам свою квартиру, сказав, что мы можем жить там в его отсутствие – слуги будут тоже в нашем распоряжении. В тот вечер он проехал со мной по городу и кое с кем познакомил. Многие из этих знакомств были явно полезными, например, поставщик провианта и судостроитель. Для чего нам нужны были другие: злодейского вида хозяин кафе, грек без определенных занятий и венгр, который долго объяснял, что он борец за свободу, бежавший из родной страны после неудавшейся революции тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, я так и не понял. Но венгр мне особенно не понравился.

Думаю, Меткаф таким образом давал понять, что мы его друзья, и тем самым избавлял от фокусов, которые обычно разыгрывают над приходящими сюда яхтсменами. С Меткафом неплохо иметь дело, если он твой друг, а ты яхтсмен. Но ведь я не обычный яхтсмен, для меня Меткаф мог стать опасным.

Перед уходом мне удалось поговорить с Курце и Уокером без свидетелей.

– Здесь надо держать язык за зубами и строго придерживаться легенды. Ничего не будем предпринимать, пока Меткаф не отвалит, и попытаемся закончить все приготовления до его возвращения.

Уокер спросил:

– Разве он опасен?

– Вы что, не слыхали о Меткафе?!

Я растолковал, чем он занимается. Конечно, оба слышали это имя; вокруг Меткафа было много шума – журналисты прямо обожают писать о таких колоритных фигурах.

– Так это тот Меткаф! – воскликнул потрясенный Уокер.

Курце сказал:

– Не вижу в нем ничего особенного. Вряд ли он будет нам опасен.

– Дело не в одном Меткафе. Конечно, он хозяин на своей территории. Но самое главное: он профессионал, а мы любители, так что держитесь подальше от него.

Я хотел еще добавить: и можете рассматривать мои слова как приказ, но передумал. Иначе Курце привязался бы ко мне, а я не хотел пока идти на конфликт. Правда, все равно это случится, рано или поздно.

Дня полтора мы вели себя как примерные туристы, бродили по Танжеру, вертя головами и глазея на город. Если бы мысли наши не были так заняты делами, прогулка могла быть даже интересной, а так – пустая трата времени.

По счастью, Меткаф полностью был занят собственными таинственными делами. И мы его мало видели. Однако я поручил Уокеру выяснить у Меткафа одну важную вещь до его отъезда.

За завтраком Уокер приступил к выполнению моего задания.

– Мне нравится Танжер. Было бы неплохо пожить тут пару месяцев. Погода здесь всегда такая?

– Почти всегда, – отвечал Меткаф. – Многие, уйдя от дел, переселяются в эти места.

Уокер улыбнулся:

– У меня нет никакого дела, от которого я мог бы уйти.

Он оказался лучшим актером, чем я ожидал. Последний штрих был просто восхитителен. Уокер продолжал:

– Если бы я купил дом, можно было бы тогда пожить здесь подольше.

– Пожалуй, Средиземноморье самое подходящее для вас место. Здесь много курортов: Ривьера и другие.

– Не думаю, – сказал Уокер. – В Танжере не хуже, чем в других местах. А на Ривьере стало так многолюдно. – Он внезапно умолк, как будто ему в голову пришла неожиданная мысль, затем воскликнул, обращаясь ко мне: – Но ведь мне понадобится яхта! Вы не могли бы спроектировать для меня яхту? Я закажу ее в Англии.

– Конечно, мог бы. Только она вам недешево обойдется, – ответил я.

– Вот и отлично, – сказал Уокер. – В конце концов, нельзя же здесь жить и не иметь верной подруги – яхты.

Тут он явно начал переигрывать, Я заметил, что Меткаф поглядывает на него с насмешливым презрением, и поспешил вмешаться:

– Он великолепный моряк. В прошлом году чуть не выиграл чемпионат Мыса по парусному спорту.

Как и следовало ожидать, Меткаф попался на эту удочку.

– О, – произнес он с уважением.

Несколько минут они увлеченно болтали о яхтах. Наконец Уокер приступил к главному:

– Конечно, лучше всего было бы иметь дом где-нибудь на побережье, с собственной стоянкой и ангаром. Все при себе, так сказать.

– Собираетесь составить мне компанию? – с широкой улыбкой спросил Меткаф.

– О нет, – ответил Уокер, ужаснувшись, – нервы не те. Денег мне хватает, кроме того, я не переношу моторные суда: шумно и топливом отвратительно воняет. Нет, я мечтаю о настоящей парусной яхте. – Он повернулся ко мне. – Знаете, чем больше я думаю, тем больше мне нравится эта идея. Я попрошу вас спроектировать яхту водоизмещением в десять тонн, которой я мог бы управлять один. А здешние места – великолепный трамплин для прогулок в Карибское море. Трансатлантический переход! Неплохое развлечение...

Уокер доверительно заговорил с Меткафом:

– Эти ребята, которые носятся туда-сюда через океан и ведут всякие дела, очень хорошие ребята, но большинство среди них – жертвы банкротства, они вынуждены жить за счет своих яхт. А мне-то зачем это нужно? Представляете, как чудесно иметь свой дом с ангаром в глубине сада, где можно подготовить яхту к плаванию, вместо того чтобы торчать в этой вонючей гавани.

Действительно, великолепная идея для богатого плейбоя – в одиночку пересечь Атлантический океан. Я отдал должное изобретательности Уокера. Меткаф не нашел ничего странного в его прихоти.

– Идея неплохая, если вы можете себе это позволить. Вот что, разыщите Аристида, моего друга. Он поможет снять что-нибудь приличное, у него большой выбор. Скажите, я вас направил, и он будет сговорчивее.

Меткаф нацарапал адрес на клочке бумаги и протянул его Уокеру.

– О, благодарю, – сказал Уокер, – вы действительно очень добры.

Меткаф допил свой кофе.

– Пора. Увидимся вечером перед моим отъездом.

Когда он ушел, Курце, сидевший все это время с каменным выражением лица, сказал:

– Я вот тут думал о зо...

Я пнул его ногой и кивнул в сторону слуги-марокканца, который только что вошел в комнату.

– Давайте прогуляемся.

Мы вышли из дома и сели за столик в ближайшем кафе.

– Неизвестно, знают ли слуги Меткафа английский. Не хочу рисковать. Так что ты хотел сказать?

– Я думал о том, как мы доставим сюда золото... Ну как мы это сделаем? Ты ведь говорил вчера, что золото в слитках надо предъявить на таможне. Но мы же не можем прийти и сказать: "Слушай, друг, у моей яхты киль из золота, и он весит около четырех тонн".

– Ты прав, – сказал я. – Скорее всего нам придется доставить его контрабандой, перелить в стандартные слитки, вывезти по частям и снова завезти, предъявив таможне.

– На все это нужно время, – сказал Курце, – а у нас его нет.

Я вздохнул:

– Хорошо, давай разберемся, как у нас обстоит дело со временем. Сегодня двенадцатое января, а Танжер закрывает свою золотую лавочку с девятнадцатого апреля. Значит, у нас девяносто семь дней, или четырнадцать недель.

Я начал подсчитывать Неделя оставалась до нашего отплытия из Танжера, две недели – чтобы доплыть до Италии, две недели – на обратный путь, и еще одну я накинул на случай непогоды... Дальше: пара недель на подготовку и вывоз золота, три недели на переплавку – всего одиннадцать недель, и три остается в запасе. Мы прекрасно укладывались.

– Итог подведем, когда вернемся в Танжер с золотом. Было бы золото, а покупатель найдется. Как бы не сглазить! Давай лучше пока не говорить о нем.

Мне вдруг представилось, как мы плывем назад в Египет или даже в Индию, обреченные, как "Летучий Голландец", вечно мотаться по морям на яхте стоимостью в миллион фунтов стерлингов.

Уокер почти не участвовал в разговоре. Решать организационные вопросы он предоставил Курце и мне. Слушая нас вполуха, он изучал адрес, который дал ему Меткаф.

Неожиданно он вмешался в наш разговор:

– Я-то думал, что старина Аристид – агент по продаже недвижимости, а оказывается – нет. – Он прочитал вслух адрес: "Аристид Теотопопулис, Танжерский торговый банк, бульвар Пастер". – Может, он нам что-нибудь посоветует?

– Ни в коем случае, ведь он друг Меткафа. – Я посмотрел на Уокера. – Ты хорошо держался с Меткафом. Но, ради Бога, не перебарщивай с псевдооксфордским произношением, и поменьше этих "о, благодарю" и тому подобного. Меткафа провести трудно, тем более он жил в Южной Африке и знает что почем. Ты бы лучше использовал мамсберийское произношение. Но теперь уже поздно. Во всяком случае, сбавь на полтона.

Уокер ухмыльнулся:

– О'кей, паря.

– А теперь, – сказал я, – пойдем, навестим Аристида Теото-как-его-там. Было бы неплохо взять напрокат машину. Мы ведь должны выглядеть как богатые туристы.

Аристид Теотопопулис оказался человеком-"шаром" – диаметр его тела равнялся его высоте. Когда он сидел, посредине проходила складка, как у полунадутой футбольной камеры. С подбородка и затылка стекали на воротник жировые каскады. Даже руки его были пышными жировыми шарами, сверкавшими золотом колец, которые глубоко врезались в пальцы.

– Ах, мистер Уокер, да-да, знаю, вам нужен дом. Утром мне звонил мистер Меткаф. У меня есть для вас именно то, что вы хотите. – Он говорил по-английски бегло и почти без акцента.

– Так у вас есть такой дом? – учтиво осведомился Уокер.

– Конечно! Зачем же, по-вашему, мистер Меткаф послал вас ко мне? Он знает Каза Сета. – Он примолк. – Не возражаете, если дом старый? – озабоченно поинтересовался он.

– Какая нам разница! – небрежно ответил Уокер. – У меня хватит средств позволить себе любые переделки в доме, лишь бы он мне подошел.

Он поймал мой взгляд и поспешно добавил:

– Я хочу сказать, что сейчас сниму дом на шесть месяцев, а потом куплю.

Лицо Аристида вытянулось и из шара превратилось в эллипс.

– Хорошо, как вам угодно, – произнес он, и в голосе его послышалось сомнение.

Он повез нас вдоль северного побережья на "кадиллаке", а следом Курце вел взятую нами напрокат машину.

Дом выглядел карикатурной копией здания из фильма Чарльза Адамса, казалось, что из окна вот-вот выглянет Борис Карлов. Архитектура этого дома не испытала марокканского влияния, всего-навсего образец викторианской готики – большей безвкусицы и придумать трудно. Но несмотря на это, он мог нам подойти.

Мы вошли внутрь и бегло осмотрели изъеденные деревянные панели стен, отметили отсутствие необходимых удобств. Кухня была оборудована по старинке, за домом тянулся заросший сад. А за ним простиралось море, и с небольшого обрыва мы посмотрели на отлогий морской берег.

Все казалось замечательным. Был там и лодочный ангар, достаточно большой, чтобы приютить "Санфорд", если предварительно снять с нее мачту, был и проржавевший слив, нуждавшийся в капитальном ремонте. Заметили мы и пристройку с односкатной крышей, где можно было расположить литейный цех.

Я огляделся, прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы навести здесь порядок, затем отвел Курце в сторонку.

– Что ты думаешь? – спросил я.

– Думаю, надо брать. Во всей Северной Африке не найдется более подходящего уголка.

– И мне так кажется. Вот хорошо бы в Италии найти что-нибудь в этом роде. Наймем местных людей для ремонта слипа и, если поднапрячься, сможем за неделю закончить. Придется немного поработать и в доме, но основная часть денег должна пойти на покупку дезодорантов – на то время, когда мы будем здесь, он должен быть пригоден для жилья. Я предупрежу Уокера об этом, он горазд придумывать невероятные причины для выполнения дурацких вещей.

Мы вернулись к Уокеру и Аристиду, который с большим воодушевлением превозносил достоинства дома, и я незаметно кивнул Уокеру. Тот ослепительно улыбнулся Аристиду.

– Бесполезно, мистер Теотопопулис, вам не удастся отговорить меня. Я обязательно куплю этот дом... предварительно сняв на шесть месяцев, конечно.

Аристид, у которого не было ни малейшего намерения отговаривать кого-либо от чего-либо, был ошарашен, но, поняв игру, включился в нее:

– Понимаете, мистер Уокер, я не могу вам дать никаких гарантий...

– Все в порядке, старина, – весело сказал Уокер, – но я должен все-таки иметь шестимесячный опцион на дом. Не забудьте об этом.

– Думаю, это можно будет устроить, – сказал Аристид с наигранным сомнением.

– Как замечательно, наверно, жить в таком прекрасном доме! – сказал мне с пафосом Уокер.

Я уставился на него. Вечная с ним морока: слишком увлекается своею ролью. Взгляд мой остался незамеченным, потому что Уокер уже повернулся к Аристиду.

– Нет ли в доме привидений или еще какой-нибудь нечистой силы? – спросил он таким тоном, как будто вопрошал о мертвых крысах за деревянной панелью. Тоже мне Гамлет!

– О нет, – поспешно заверил его Аристид, – никаких привидений.

– Жаль, – небрежно заметил Уокер, – я всегда мечтал пожить в доме с привидениями.

Аристиду пришлось тут же менять свое отношение к привидениям, поэтому я решил вмешаться и прекратить этот балаган. Я не имел ничего против заблуждения Аристида, полагавшего, что он имеет дело с дураком, но таких дураков, какого изображал Уокер, просто не бывает, и я испугался, что Аристид заподозрит неладное.

Я предложил:

– Давайте вернемся в контору мистера Теотопопулиса и обговорим все детали. Уже поздно, а меня ждет работа на яхте. – Потом обратился к Курце: – Тебе не надо с нами. Встретимся в ресторане, там, где были вчера вечером.

Я видел, что от дурачеств Уокера в нем растет раздражение, и решил отослать его, чтобы избежать взрыва.

Всегда трудно, когда имеешь дело с людьми, но особенно тяжело с такими антагонистическими типами, как Курце и Уокер.

Мы вернулись в контору Аристида, и все шло нормально. На доме он нас, конечно же, нагрел, но я не стал возражать. Тот, кто сорит деньгами подобно Уокеру, может быть кем угодно, но только не честным человеком.

А потом Уокер понес такое... У меня даже кровь в жилах застыла, хотя спустя какое-то время, по зрелом размышлении, я пришел к выводу, что он, пожалуй, неплохо ведет игру и сможет выйти сухим из воды.

– Танжер – забавное место. Слышал, что тут буквально на каждом шагу валяются золотые слитки.

– Конечно, золото не валяется под ногами. – Аристид снисходительно улыбнулся. Он уже заработал сегодня свой кусок и готов бил потратить несколько минут на пустую болтовню, к тому же этот идиот Уокер собирается жить в Танжере – на нем можно будет еще заработать. – Мы храним золото в очень больших сейфах.

– Хм, знаете, забавная вещь, – сказал Уокер, – я прожил всю жизнь в Южной Африке, где золото добывают в больших количествах, а между тем его ни разу в глаза не видел. Ведь в Южной Африке запрещена купля-продажа золота.

Аристид так высоко поднял брови, как будто никогда и не слышал о таком.

– Говорят, вы можете покупать здесь золото на фунты, как масло в магазине. Было бы забавно приобрести немного золота. Представляете, имея такие деньги, я никогда не видел золотого слитка, – произнес он патетически. – У меня, знаете ли, очень много денег. Некоторые друзья говорят, что даже слишком много.

Аристид нахмурился. Для него слова Уокера прозвучали как ересь. Нет такого человека, у которого было бы слишком много денег. И он стал очень серьезным.

– Мистер Уокер, лучшее, что может сделать каждый в наше тревожное время, – это купить золото. Единственное надежное капиталовложение. Ценность золота не подвержена изменениям, какие весьма часто случаются с этими бумажками. – Легким движением руки он отмахнулся от ложных претензий американского доллара и фунта стерлингов. – Золото не ржавеет и не усыхает, оно всегда под рукой, всегда надежно и всегда в цене. Если вы пожелаете вложить свои деньги выгодно, я в любой момент готов продать вам золото.

– Неужели?! – изумился Уокер. – Вы продаете золото, вот так просто?

Аристид улыбнулся:

– Вот так просто. – Но тут же улыбка на его лице опять сменилась озабоченностью. – Раз уж вы задумали покупать золото, то должны сделать это не откладывая, потому что свободный рынок в Танжере очень скоро закрывается. – Он пожал плечами. – Говорите, никогда не видели ни одного слитка золота? Я покажу вам слитки – много слитков. – Он повернулся ко мне. – И вам тоже, мистер Халлоран, если желаете, – сказал он небрежно. – Идите за мной.

Он повел нас вниз, куда-то в недра здания, через решетчатые двери, и привел к огромному сейфу. По дороге к нам присоединились два широкоплечих охранника. Аристид открыл дверь сейфа толщиной в два фута и впустил нас внутрь.

Золота было много. Конечно, не четыре тонны, но все же очень много. Золотые слитки были аккуратно сложены штабелями в зависимости от размеров, а золотые монеты хранились в специальных ящичках – в общем, чертова уйма золота.

Аристид показал на один из слитков.

– Это – танжерский стандартный слиток. Весит четыреста унций монетного веса или примерно двадцать семь с половиной фунтов обычного веса. Его стоимость больше пяти тысяч фунтов стерлингов.

Он показал на другой слиток, поменьше.

– Этот более удобного размера. Он весит килограмм – чуть больше тридцати двух унций – и стоит примерно четыреста фунтов стерлингов.

Аристид открыл ящичек и стал любовно перебирать монеты, пропуская их сквозь короткие и жирные пальцы.

– Здесь и британские соверены, и американские двуглавые орлы, а вот французские наполеондоры, австрийские дукаты.

Насмешливо посмотрев на Уокера, он сказал:

– Теперь понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что золото никогда не утратит своей ценности.

Он открыл еще один ящичек.

– Не все золотые монеты старинные. Вот эти, например, изготовлены по заказу одного из банков Танжера – не моего. Это танжерский геркулес. В нем ровно одна унция чистого золота.

Аристид вынул монету из ящика, положил на ладонь и позволил Уокеру взять ее. Уокер повертел монету в пальцах и неохотно передал мне.

С этого мгновения наша безумная экспедиция перестала быть для меня только приключением. Прикосновение к жирной тяжести золотой монеты отозвалось во мне странным образом, и я понял, что имели в виду люди, когда рассказывали о золотой лихорадке. Я понял, почему золотоискатели копаются, как одержимые каторжники, в пустынных и бесплодных землях. И дело не в стоимости золота, то, что они ищут, – золото само по себе. Плотный желтый металл способен воздействовать на человека, изменить его; золото такой же наркотик, как любое чертово зелье.

Рука моя слегка дрожала, когда я возвращал монету Аристиду.

Подбрасывая монету на руке, он сказал:

– Золото в виде монеты обходится дороже, чем в слитке, потому что в ее стоимость входит работа по чеканке. Но зато это самая удобная форма – Он сардонически улыбнулся. – Мы продаем много золота политическим эмигрантам и южноамериканским диктаторам.

Когда мы вернулись в контору, Уокер спросил:

– У вас там внизу очень много золота. Но где вы его берете?

Аристид пожал плечами.

– Я покупаю золото, и я продаю золото. Обе операции приносят мне выгоду. Покупаю, где могу, продаю, когда могу. В Танжере такие сделки не преследуются законом.

– Но оно должно откуда-то поступать, – настаивал Уокер. – Я имею в виду вот что: какой-то пират, вернее, какой-то контрабандист пришел к вам с полтонной золота. И вы бы его купили?

– Если подойдет цена, – мгновенно ответил Аристид.

– Не выясняя, откуда оно?

Легкая усмешка появилась в глазах Аристида.

– Нет ничего более анонимного, чем золото, – сказал он. – У золота нет хозяина. Оно временно принадлежит тому, кто дотрагивается до него. Да, я купил бы это золото.

– Даже тогда, когда свободный рынок закроется?

Аристид только пожал плечами и улыбнулся.

– А вот представьте себе, – продолжал Уокер с глупой и бессмысленной настойчивостью, – к вам должна поступить большая партия золота, прибывающая в Танжер...

– Я продам вам золото, как только вы пожелаете, мистер Уокер, – сказал Аристид, усаживаясь за свой письменный стол. – Полагаю, вам понадобится счет в банке, раз вы собираетесь жить в Танжере.

Перед нами снова был деловой человек. Уокер бросил взгляд на меня, затем сказал:

– Ну я не знаю. Пока я совершаю круиз вместе с Халом, обо всех моих нуждах заботится мой верный друг – аккредитив из Южной Африки. Я уже сорвал немалый куш в одном из здешних банков – ведь не мог я рассчитывать, что фортуна пошлет мне столь благосклонного банкира. – Уокер не поскупился на широкую улыбку. – Мы здесь проездом, – продолжал он, – отплываем через пару недель, но я вернусь, да, я вернусь. Когда мы возвращаемся, Хал?

– Мы направляемся в Испанию и Италию, потом – в Грецию. Вряд ли нас занесет в такую даль, как Турция или Ливан, хотя все может быть. Я бы сказал, что мы вернемся сюда через три или четыре месяца.

– Вот тогда-то я и поселюсь в своем доме основательно. Каза Сета! – произнес Уокер мечтательно. – Звучит превосходно!

Мы распрощались с Аристидом, а как только вышли на улицу, я в ярости накинулся на Уокера.

– Что заставило тебя натворить столько глупостей?

– Каких? – невинно спросил Уокер.

– Ты отлично знаешь, о чем я говорю. Мы договорились не болтать о золоте.

– Должны же мы хоть иногда поговорить о нем, – возразил Уокер. – Как мы сможем продать золото, ни слова не говоря о нем? Я даже подумал, что нам повезло: мы сумели выяснить, как относится Аристид к золоту из неизвестного источника. Считаю, я неплохо справился с этим.

Пришлось его еще и похвалить, но все-таки я счел нужным сказать:

– Знаешь, ты бы поменьше валял дурака. Меня чуть удар не хватил, когда ты начал морочить голову Аристиду привидениями. На карту поставлены важные дела, а ты, видите ли, развлекаешься.

– Знаю, – сказал он рассудительно. – Я понял это, когда мы находились в сейфе-хранилище. Я успел забыть, как выглядит золото и что при этом испытываешь.

Значит, и его задело за живое. Я успокоился и сказал:

– Ладно уж, но не забудь. И, Бога ради, не валяй дурака в присутствии Курце. Мне и так трудно сохранять мир, хотя бы такой, какой есть.

Когда мы встретились с Курце за ленчем, я сообщил:

– Сегодня утром мы видели чертовски много золота.

Он выпрямился.

– Где?

– У Аристида, в очень большом банковском сейфе, – ответил Уокер.

– Я полагаю... – начал заводиться Курце.

– Ничего не случилось, – сказал я, – все прошло очень спокойно. Мы посмотрели разные слитки золота. Существует два стандартных размера, которые с готовностью принимают здесь в Танжере: один весом в четыреста унций, второй – в один килограмм.

Курце нахмурился, и я поспешил объяснить:

– Это приблизительно два фунта с четвертью.

Он что-то буркнул и глотнул виски.

– Мы с Уокером обсудили все и пришли к заключению, что Аристид купит золото даже после того, как золотой рынок здесь прикроют, но, возможно, нам придется заранее обратиться к нему, чтобы он успел сделать необходимые приготовления.

– А я думаю, что нам следует заняться этим немедленно, – заявил Уокер.

Я покачал головой.

– Нет! Аристид – друг Меткафа. Это все равно что тигра приглашать на обед. Мы не должны вступать в переговоры до тех пор, пока не вернемся, а тогда уж придется рискнуть.

Уокер промолчал, поэтому я продолжил:

– Загвоздка вот в чем: вряд ли Аристид с радостью примет четырехтонную глыбу золота к себе в банк, поэтому нам все равно нужно будет переплавлять киль в слитки. Наверняка Аристиду придется как-то мухлевать с банковскими счетами, чтобы отчитаться за дополнительные четыре тонны, но тогда знать об этом он должен до того, как закроется рынок, следовательно, мы должны вернуться до девятнадцатого апреля.

– Не так много времени, – проворчал Курце.

– Я уже определил возможные сроки для каждого этапа операции, у нас в запасе остается месяц. Но возможны всякие непредвиденные обстоятельства, и нам этот месяц может понадобиться. Сейчас меня волнует совсем другое.

– Что именно?

– А вот что. Когда – и если – мы привезем сюда золото и начнем переплавлять его, то получим большое количество слитков, которые будут валяться у всех на виду. Не хочется сбывать их Аристиду маленькими партиями – это плохая политика, слишком велика опасность вмешательства посторонних лиц. Лучше переправить все золото разом, произвести с ним расчеты по всем правилам через швейцарский банк и удалиться со спокойной душой. Но вот тогда и получается, что вся Каза Сета будет завалена грудами золотых слитков, а это никуда не годится.

Я вздохнул.

– Где же нам хранить эти проклятые штуковины? Складывать в жилой комнате? И сколько этих чертовых слитков туда войдет? – добавил я с раздражением.

Уокер взглянул на Курце:

– Ты говорил, что там около четырех тонн, не так ли?

– Да, – ответил Курце, – но подсчет приблизительный.

Я спросил Курце:

– Ты же на своей работе имел дело с переплавкой золота в слитки. Вспомни, насколько точен тот подсчет?

Он задумался, мысленно вернувшись к событиям пятнадцатилетней давности, сравнивая то, что видел тогда, с тем, что узнал позже. Человеческий мозг – удивительное устройство. Наконец медленно произнес:

– Думаю, подсчет точный, очень точный.

– Ладно, – сказал я. – Значит, четыре тонны. Это составляет, девять тысяч фунтов. Точно, как в аптеке. В фунте шестнадцать унций и...

– Нет, – неожиданно вмешался Курце. – Золото измеряют в монетных унциях. В английском фунте 14,58333 в периоде монетных унций.

Он так уверенно оперировал этими цифрами, что я понял – он знает, о чем говорит. К тому же – ведь это его профессия.

– Давай не усложнять, – предложил я, – пусть будет четырнадцать с половиной унций на фунт. Вполне достаточно.

Я начал подсчитывать, делая массу ошибок, хотя скорее всего расчет был совсем простой. Математика в моем проектном деле не вызывает такого эмоционального подъема.

Наконец я получил результат.

– На большую точность я не способен, но если округлить, то выходит, что мы получим около трехсот тридцати слитков по четыреста унций в каждом.

– А сколько получится, если умножить количество слитков на пять тысяч фунтов стерлингов? – спросил Уокер.

Я снова стал марать бумагу и с изумлением уставился на результат моих усилий. В первый раз я представил все это в виде денег. До этого времени я был слишком занят организационными вопросами, а четыре тонны золота и без того казались мне достаточно кругленькой суммой, чтобы не забыть о ней.

В полной растерянности я произнес:

– По моим подсчетам получается один миллион шестьсот пятьдесят тысяч!

Курце удовлетворенно кивнул головой:

– Такая же сумма вышла и у меня. Но есть еще драгоценности. У меня были свои соображения насчет драгоценностей. Аристид был прав, когда говорил, что золото анонимно, а о драгоценностях такого не скажешь. Драгоценности несут на себе печать владельца, и их легко опознать. Мне казалось, что драгоценности лучше оставить в туннеле. Но к этому моих компаньонов надо было подвести постепенно.

Уокер сказал:

– Каждая безделушка по полмиллиона с лишним.

– Хорошо, допустим, полмиллиона каждая. Остающиеся сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов можно пустить на возмещение расходов. К тому времени, когда все завершится, мы потратим больше, чем вложили.

Я вернул разговор к тому, с чего начал:

– Так, значит, у нас триста тридцать слитков золота. Что с ними делать?

Уокер проговорил задумчиво:

– В доме есть подвал.

– Во всяком случае, это уже что-то.

Он продолжал:

– Знаешь, когда мы были в хранилище у Аристида, у меня появилась фантастическая идея. Я подумал, что оно напоминает хозяйство каменщика, в котором повсюду лежат кирпичи, почему бы нам не построить стену в подвале?

Я посмотрел на Курце, он – на меня, и мы оба расхохотались.

– Что в этом смешного? – жалобно спросил Уокер.

– Ничего, – с трудом выдавил я. – Просто здорово, вот и все.

Курце, ухмыляясь, сказал:

– Я могу быть великолепным каменщиком, если мне хорошо заплатят.

Кто-то заблеял у меня над ухом, и я оглянулся. Рядом с нашим столиком торчал уличный продавец лотерейных билетов и протягивал мне толстую пачку. Я отмахнулся от него, но благодушный как никогда Курце примирительно сказал:

– Нет, парень, надо взять один. Подстраховаться не мешает.

Билет стоил сто песет, мы наскребли эту сумму, сложив вместе сдачу, лежавшую на столе, после чего вернулись на квартиру Меткафа.

На следующий день мы всерьез принялись за работу. Я оставался на яхте, готовя "Санфорд" к длительному плаванию и терроризируя поставщиков. К концу недели яхта была укомплектована и готова плыть хоть на край света.

Курце с Уокером занимались отделочными работами в доме, восстанавливая лодочный ангар и слип, наблюдали за рабочими, которых они нашли благодаря любезной помощи Меткафа. Курце приговаривал:

– Проблем не будет, если обращаться с местными туземцами так же, как со своими аборигенами на родине.

Я не был уверен в его правоте, но дело, казалось, подвигалось.

К тому времени как вернулся Меткаф из очередного таинственного вояжа, мы полностью закончили подготовительную работу и были готовы к отплытию. Я не стал заранее ничего говорить Меткафу, полагая, что чем меньше он будет знать, тем лучше.

Поставив "Санфорд" в ангар, я отправился на судно Меткафа. Рыжеволосый мужчина, поливавший из шланга палубу, сказал мне:

– Вы, должно быть, и есть Халлоран, угадал? А я Крупке, правая рука Меткафа.

– Он здесь?

Крупке отрицательно замотал головой.

– Он ушел с вашим другом... как его... с Уокером. Сказал, чтобы я показал вам все, если вы прибудете на борт.

– Вы американец, я угадал?

Он заржал.

– Точно, я из Милуоки. Не хотелось возвращаться в Штаты после войны. Мне двадцати еще не было – совсем щенок. Я и подумал тогда – раз дядя Сэм оплатил мне дорогу, нужно этим воспользоваться.

Вероятно, перебежчик, подумал я, и потому не смог вернуться в Штаты, хотя там, возможно, уже давно прошла амнистия для дезертиров. Я не знал, правда, насколько положения гражданских законов соответствуют военным. Из осторожности я ничего не сказал – ренегаты самолюбивы и иногда оказываются невероятными патриотами.

Ходовая рубка, которую Крупке назвал палубной, была хорошо оборудована. В ней размещалось два эхографа, один – с самописцем. Блок управления двигателем находился прямо под рукой рулевого, а лобовые окна были снабжены экранами Кента на случай плохой погоды. Были там и большей приемопередатчик морского типа, и радар.

Я положил руку на дисплей радара и спросил:

– Какой у него радиус действия?

– У него несколько диапазонов, – объяснил Крупке, – выбираешь наиболее подходящий. Сейчас покажу.

Он щелкнул тумблером и повернул ручку настройки. Через несколько секунд экран засветился, на нем возникло крошечное изображение гавани. С помощью вращающейся антенны можно было обозревать все пространство гавани. Даже "Санфорд" была видна – грязноватое пятнышко средь множества других.

– Этот для ближнего наблюдения, – объяснил Крупке и снова щелкнул тумблером. – А это максимальный диапазон – пятнадцать миль, но отсюда, из гавани, много не увидишь.

Изображение береговой стороны стало размытым, а со стороны моря я отчетливо увидел двигающееся пятнышко.

– Что это?

Он взглянул на часы.

– Наверное, паром из Гибралтара. Он сейчас за десять миль отсюда – можно определить по сетке координат на дисплее.

– Такая штука незаменима при ночных подходах к берегу.

– Конечно, – ответил американец. – Нужно только сравнивать экранное изображение с картой. И неважно, что нет луны или туман.

Хотелось бы иметь такую установку и на "Санфорд", но на паруснике трудно будет ею пользоваться – слишком много линий от оснастки яхты попадет в обзор антенны. Да и мощности у яхты не хватит.

Я оглядел рубку.

– Имея такое оборудование, можно обойтись без большого экипажа, даже если судно большое, – сказал я. – Сколько человек у вас?

– Да мы с Меткафом можем и вдвоем управиться, – ответил Крупке, – особенно далеко мы не ходим... Но обычно мы берем с собой еще одного человека – того марокканца, который дежурит у вас на "Санфорд".

Я пробыл на фэамайле уже довольно долго, но Меткаф с Уокером так и не появились, пришлось мне вернуться в квартиру Меткафа. Курце был уже там, где остальные – никто не знал, и мы пошли обедать вдвоем.

Покончив с едой, я сказал:

– В ближайшее время будем отправляться. Все, что нужно, мы сделали, и дальше задерживаться тут – только впустую тратить время.

– Да, – согласился Курце, – впереди, что ни говори, не увеселительная прогулка.

Мы вернулись на квартиру, где по-прежнему было пусто, если не считать слуг. Курце прошел в свою комнату, а я решил дождаться Уокера и, сидя в кресле, просматривал журналы. Около десяти часов я услышал, что кто-то вошел, и поднял глаза.

От бешенства во мне все закипело. Уокер был пьян – вдребезги, мертвецки пьян. Он висел на Меткафе, колени его подгибались, он вращал мутными глазами, но ничего не видел. Меткаф был тоже пьян, но не настолько. Он вздернул Уокера, чтобы не дать ему грохнуться, и весело сказал:

– Мы отправились в город, чтобы хорошо провести вечерок, но ваш друг плохо перенес его. Помоги мне его уложить.

Мы дотащили Уокера до комнаты и уложили на постель. Курце, дремавший на соседней кровати, проснулся и спросил:

– Что случилось?

– У вашего приятеля слишком слабая голова для выпивки. Он упал в обморок и прямо в мои объятья... Да, напился он до потери сознания.

Курце посмотрел на Уокера, потом на меня и гневно сдвинул свои черные брови. Я сделал ему знак помолчать. Меткаф потянулся:

– Ладно, пойду-ка и я спать.

Он взглянул на Уокера и с явным снисходительным презрением сказал:

– Ничего, утром он будет в порядке, если не считать тяжелого похмелья. Скажу Измаилу, чтобы приготовил ему на завтрак улиток.

Он обернулся к Курце:

– Как вы называете их на своем африкаанс?

– Regmaker, – буркнул Курце.

Меткаф засмеялся.

– Вот-вот, это первое слово на африкаанс, которое я выучил.

Он направился к двери.

– Увидимся утром, – бросил он и вышел. Я прикрыл дверь.

– Какой же дурак! – вырвалось у меня.

Курце встал с постели, сгреб пьяного Уокера в охапку и начал трясти.

– Уокер, – заорал он, – ты рассказал ему что-нибудь?

Голова Уокера безжизненно болталась из стороны в сторону, и он начал хрипеть. Я схватил Курце за плечо:

– Успокойся, разбудишь весь дом. Да и без толку, сейчас от него ничего не добьешься – он же без сознания. Потерпи до утра.

Курце, черный от гнева, стряхнул мою руку и отвернулся.

– Говорил я тебе. – Он перешел на яростный полушепот. – Говорил, что от него добра не жди! Кто знает, что наболтал спьяну этот подонок!

Я снял с Уокера ботинки и укрыл его одеялом.

– Выясним все завтра, – сказал я, – сделаем это вместе. Только не набрасывайся на него, а то перепугаешь до смерти и он вообще ничего не скажет.

– Я из него душу вытрясу, – с угрозой прошипел Курце. – Истинная правда!

– Оставь его в покое, – сказал я резко. – У нас и без того достаточно хлопот, не хватало еще вашей свары. Уокер нам нужен. – Курце только фыркнул. – Да, Уокер проделал здесь такую работу, какую мы с тобой никогда бы не сделали. У него талант разыгрывать всех самым убедительным образом.

Я посмотрел на спящего Уокера и с горечью добавил:

– Жаль только, что иногда он сам ведет себя как последний дурак. Во всяком случае, он может опять нам понадобиться, так что оставь его в покое. Поговорим с ним завтра утром, вместе.

Курце нехотя согласился, и я ушел в свою комнату.

На следующее утро я встал рано, но Меткафа уже не было. Я направился проведать Уокера и застал Курце уже наполовину одетым. Уокер похрапывал в постели. Я взял стакан воды и вылил ему на голову. У меня не было настроения церемониться с ним. Уокер пошевелился, застонал и открыл глаза, тогда Курце схватил графин и вылил на него всю воду. Уокер сел в постели, помотал головой, разбрызгивая вокруг себя воду, и вновь бессильно опустился на подушку.

– Голова, – простонал он, сжимая руками виски.

Курце сгреб рубашку на груди Уокера и приподнял его.

– Ну, козел безногий, что ты рассказал Меткафу? – Он яростно встряхнул Уокера. – Что ты ему сказал?

Такое обращение вряд ли облегчало страдания Уокера, поэтому я вмешался:

– Полегче. Дай я сам поговорю с ним.

Курце отпустил его и отошел, теперь я встал перед Уокером, выжидая, когда он придет в себя после такой встряски. Потом сказал:

– Прошлой ночью ты напился как последний дурак, а главное, нашел с кем пить – с Меткафом!

Уокер посмотрел на меня. Я увидел глаза человека, жестоко страдающего от монументального похмелья, и присел к нему на постель.

– Вспомни, ты говорил ему про золото?

– Нет, – закричал Уокер, – нет, не говорил!

Я спокойно продолжал:

– Не лги, если это неправда, то сам знаешь, что мы с тобой сделаем.

Уокер бросил испуганный взгляд на разъяренного Курце, стоящего поодаль, и закрыл глаза.

– Ничего не помню, – сказал он, – пустота. Ничего не помню.

Так было уже лучше. Скорее всего теперь он говорил правду.

Полный провал в памяти – один из симптомов алкоголизма. Я проанализировал ситуацию и пришел к заключению, что если Уокер и не сказал Меткафу о золоте, то легенду свою, вероятно, развеял. В один миг образ, который он так усердно создавал, мог полететь к черту, и тогда он предстал перед Меткафом таким, каким и был на самом деле – алкоголиком и неприятным типом.

Меткаф – человек проницательный, иначе он не уцелел бы в преступном мире. Крах легенды Уокера вызвал бы у него сомнение в достоверности легенды старинного приятеля Хала и его экипажа. Вполне достаточно, чтобы Меткаф насторожился. Теперь исходить надо из того, сочтет ли он нас достойным объектом для дальнейшего изучения.

– Что было, то было, – сказал я и посмотрел на Уокера. Тот потупил взор и нервными пальцами перебирал одеяло. – Посмотри на меня, – потребовал я.

Он медленно поднял глаза и встретился со мной взглядом.

– Думаю, ты говоришь правду, – ледяным тоном произнес я. – Но если ты обманул, пусть тебе будет хуже. И запомни, если ты за время нашего путешествия хоть раз напьешься, я уничтожу тебя. Ты думаешь, что здесь тебе следует опасаться Курце, но у тебя будет больше оснований опасаться меня, если ты позволишь себе хоть один глоток. Понял?

Он кивнул.

– Мне безразлично, сколько ты выпил вчера, дело прошлое. Через шесть месяцев можешь упиться хоть до смерти, меня это касаться не будет. Но еще один такой запой во время нашего путешествия – и ты покойник.

Уокер вздрогнул, а я повернулся к Курце:

– А теперь оставь его в покое, он будет вести себя нормально.

Курце взмолился:

– Дай мне только вздуть его, ну хоть разок.

– Все, кончено, – нетерпеливо сказал я. – Надо решать, что дальше делать. Собирайтесь, мы уезжаем.

– А как же Меткаф?

– Скажу, что нам захотелось попасть на фестиваль в Испании.

– Какой фестиваль?

– Откуда я знаю, какой! В Испании всегда какие-нибудь дурацкие фестивали. Я выберу самый подходящий для нас. Мы отплываем сегодня, как только я смогу получить разрешение на выход из гавани.

– Я вот думаю, что бы такое сделать с Меткафом, – проговорил Курце.

– Оставь Меткафа в покое, – сказал я. – Может, он вообще ничего не подозревает, а если вздуть его, то он сразу поймет – здесь что-то нечисто. С Меткафом лучше не связываться. Он человек влиятельный, не то что мы.

Мы немедленно упаковали чемоданы и отправились на яхту; притихший Уокер все время держался сзади. Моулей Идрис восседал на передней палубе, ловя кайф от послеобеденной сигареты. Мы прошли вниз и начали готовиться к отплытию.

Только я успел вытащить карту Гибралтарского пролива, чтобы проложить курс, как вошел Курце и тихо сказал:

– Мне кажется, кто-то обыскивал яхту.

– Что за черт! – воскликнул я.

Меткаф ведь ушел очень рано – у него было достаточно времени, чтобы хорошенько обшарить "Санфорд".

– Печи? – первое, что спросил я.

Мы самым тщательным образом замаскировали три плавильные печи. Некоторые детали сняли и рассовали по двум коробкам в подсобке, где они перемешались с другим барахлом, которое обычно накапливается в судовом хозяйстве. Главные детали – контейнеры с тяжелыми трансформаторами – были распределены на яхте так: один зацементирован в основание каюты, второй замаскирован под рацию, а третий встроен рядом с двигателем.

Вряд ли Меткаф догадался об их назначении, даже если и обратил на них внимание, но сам факт, что они спрятаны, должен был его заинтриговать. В таком случае нас не ожидало ничего хорошего. Облазив всю яхту, мы убедились, что все осталось на своих местах. Вообще-то, кроме печей и запасных графитовых прокладок, вмонтированных в двойное покрытие крыши, на борту не было ничего, что отличало бы "Санфорд" от других яхт, курсирующих в этих водах.

– Может, это марокканец проявил любопытство? – предположил я.

Курце выругался.

– Если он сует нос, куда его не просят, я швырну его за борт.

Я поднялся на палубу. Марокканец сидел на том же месте.

– Мистер Меткаф? – спросил я.

Он показал рукой на стоявший в гавани фэамайл. Я спустил ялик и поплыл к нему.

Меткаф встретил меня вопросом:

– Как Уокер?

– Полон раскаяния, – ответил я, наблюдая, как Меткаф пришвартовывает мою лодку. – Жаль, что все так получилось. Его будет мутить как собаку, когда мы поплывем.

– Вы уходите? – удивился Меткаф.

– Я не успел сказать тебе об этом вчера. Берем курс на Испанию. – Я выдал ему заготовленную байку, а напоследок сказал: – Не знаю, зайдем ли на обратном пути. Уокер, конечно, вернется, а мы с Курце пройдем вдоль восточного побережья и домой, в Южную Африку.

Я думал, что мои слова звучат убедительно.

– Очень жаль, – ответил Меткаф, – я надеялся, что ты спроектируешь для меня ялик.

– Знаешь что, я напишу в Кейптаун и дам верфи поручение выслать тебе комплект "сокола". За мой счет, конечно. Тебе останется оплатить транспортные расходы.

– Ну спасибо, очень мило с твоей стороны.

Мне показалось, что он доволен.

– Рад, что могу отблагодарить тебя за гостеприимство.

Он протянул мне руку, и я пожал ее.

– Удачи тебе, Хал, во всем. Надеюсь, ты осуществишь свой замысел.

Я был неосторожен.

– Какой замысел? – резко спросил я.

– Да я о твоем плане покупки верфи! Разве у тебя на уме еще что-нибудь?

Я обругал себя в сердцах и с трудом выдавил улыбку.

– Нет... конечно, нет.

Я повернулся, чтобы спуститься в лодку, и услышал спокойный голос Меткафа:

– Ты не годишься для такой жизни, как моя, Хал. Если у тебя и была подобная мысль, то лучше выброси ее из головы. Жизнь эта сложная, и в ней слишком много конкурентов.

Выгребая к "Санфорд", я размышлял над словами Меткафа: не скрывалось ли в них намека на то, что он в курсе наших дел? В определенном смысле Меткаф был честным человеком и не стал бы без нужды нападать на друга. Но он пойдет на это, если друг будет ему мешать.

В три пополудни мы покинули танжерскую гавань, и я взял курс на Гибралтар. Мы вышли на выбранный нами путь, но позади оставили слишком много ошибок.