"Золотой киль" - читать интересную книгу автора (Бэгли Десмонд)

Глава V Туннель

Утром в понедельник я снова занялся камуфляжем – разложил все бумаги так, чтобы на них было легко наткнуться. Уверенный, что бумаги будут тщательно изучены, я подготовил даже смету на ремонтные работы – переоснастку "Санфорд" – у Пальмерини на верфи, а также приблизительные подсчеты стоимости верфи на случай ее приобретения. Если нас там увидят потом, это послужит объяснением. Мы покинули яхту около девяти, простились с Луиджи, который добродушно подмигнул мне, и вовремя прибыли к месту свидания. В "Трех рыбках" графиня с Морезе уже ждали нас, и мы вместе заказали завтрак. В наряде графини угадывался английский стиль, и я это оценил – в уме ей не откажешь.

– Как вам удалось избавиться от шестерок Торлони? – спросил я.

Морезе ухмыльнулся:

– Один неожиданно попал в автокатастрофу. Другой, дожидавшийся его в порту, видимо, перегрелся на солнце и внезапно упал в воду. Пришлось ему взять такси и отправиться в отель, сейчас уж, верно, переодевается.

– Ваш друг Меткаф прибыл в Геную вчера вечером, – сообщила графиня.

– Вы уверены? Это точно?

– Абсолютно точно. Он прямиком направился к Торлони и пробыл у него довольно долго. Затем поехал в гостиницу.

Ну вот и конец сомнениям. Я долго мучился – не возвожу ли я на Меткафа напраслину, может быть, это плод моего воспаленного воображения, ведь доказательств – никаких, одни догадки.

– Вы установили за ним наблюдение?

– Конечно.

Джузеппе принес завтрак, и разговор прервался. Когда он вернулся за стойку, я сказал:

– Ну, дружище Курце, теперь рассказывай, где лежит золото.

– Ну нет, – ответил он. – Я приведу вас туда, но рассказывать до этого ничего не собираюсь.

Я вздохнул тяжко.

– Послушай, эти милые люди приготовили транспорт. Что они скажут водителям грузовиков – куда те должны подогнать машины.

– Они позвонят им.

– Откуда?

– В деревне должен быть телефон.

– Ни один из нас близко не подойдет к деревне, – сказал я. – К тому же все мы иностранцы. И если ты думаешь, что я отпущу этих двоих без сопровождения, то ты свихнулся. С этого момента мы глаз с них не спустим.

– Не очень-то вы нам доверяете, – заметила графиня.

Я взглянул на нее:

– А вы мне доверяете?

– Не слишком.

– Вот и я вам так же.

Я снова обратился к Курце:

– Графиня проведет телефонные переговоры во-о-н из того телефона-автомата на углу и в моем присутствии.

– Хватит обзывать меня графиней, – огрызнулась Франческа.

Я пропустил ее слова мимо ушей и сосредоточил все свое внимание на Курце.

– Так вот, слушай, мы должны знать, где это место. Если не скажешь ты, то, уверен, скажет Уокер, но мне бы хотелось услышать это от тебя.

Он довольно долго обдумывал мои слова и наконец сказал:

– Ладно, когда-нибудь ты отспоришь свой путь на небеса! Место находится в сорока милях к северу от Рапалло, между Варци и Тассаро. – Он пустился в подробные объяснения, и Морезе заметил:

– Прямо в центре гор.

– Как думаешь, – спросил я, – может, направить грузовики прямо туда?

Франческа предложила свой вариант:

– Я скажу им, чтобы ждали в Варци. Они понадобятся нам только на вторую ночь. Мы сможем сами подъехать в Варци и оттуда направить дальше.

– Хорошо, давай звонить.

Я проводил Франческу до угла и стоял рядом, пока она давала инструкции, – не дай Бог, сболтнет что-нибудь лишнее. Ничего себе, компания неразлучных друзей!

Мы вернулись к столу, и я сообщил:

– Дело сделано. Можем отправляться хоть сейчас.

Мы закончили завтрак и встали из-за стола. Франческа предупредила:

– Только не через главный вход. Наблюдатели Торлони уже могли вернуться. Они не должны видеть, что мы выходим из кафе. Идите за мной.

Мы вышли через боковую дверь во двор, где нас ждал автомобиль с прицепленным домиком на колесах типа Эколь.

– У нас недельный запас продуктов, – сообщила Франческа, – может, пригодится.

– Не пригодится, – сказал я мрачно. – Если мы не добудем груз к завтрашнему вечеру, он нам вообще не достанется – по нашим следам идет Меткаф.

Я оглядел всю компанию и моментально принял решение.

– Каждый из нас вполне сойдет за англичанина, кроме вас, Морезе, вы совсем не похожи на англосакса. Поедете в прицепе, и не высовывайтесь, пожалуйста.

Он нахмурился и посмотрел на Франческу.

– Садись в прицеп, Пьеро, делай, как говорит мистер Халлоран, – сказала она и повернулась ко мне. – Пьеро получает указания только от меня и больше ни от кого, мистер Халлоран. Надеюсь, вы запомните это на будущее.

Я пожал плечами и сказал:

– Ладно, поехали.

Курце сел за баранку, потому что он был единственный среди нас, кто знал дорогу. Уокер тоже сел впереди, мы с Франческой – сзади. Все в основном молчали; Курце вел машину очень осторожно, так как не успел приноровиться к громоздкому прицепу, да и автомобиль оказался с правосторонним управлением.

Мы выехали из Рапалло и вскоре уже поднимались в горы – Лигурийские Апеннины. Суровый каменистый край с бедной растительностью. Редкие очаги сельского хозяйства составляли виноградники и оливковые рощи, вид которых вызывал не радость, а скорее сострадание.

За час мы доехали до Варци, свернули с шоссе и затряслись по каменистой проселочной дороге. Дождя не было уже несколько дней, и пыль висела клубами.

Немного погодя Курце стал притормаживать, а у поворота почти совсем остановился.

– Здесь мы обстреляли грузовики, – сказал он.

Миновав поворот, мы выехали на прямую пустынную дорогу. Курце остановил машину, и Уокер вышел. Через пятнадцать лет он вернулся сюда. Он дошел до большого камня справа от дороги, обернулся и посмотрел вниз. Я догадался, что это тот самый камень, за которым он когда-то стоял, посылая пулю за пулей в водителя штабной машины.

Я подумал о страшной кровавой драме, разыгравшейся на этом месте, и, окинув взглядом заросшие склоны гор, представил себе бегущих пленников, спасающихся от преследователей, которые расстреливали их в упор, и резко скомандовал:

– Нечего здесь делать, поехали.

Курце завел машину и поехал медленно, пока не сел Уокер, затем набрал скорость, и мы снова устремились вперед.

– Теперь недалеко, – сказал Уокер. Голос его от волнения стал хриплым.

Не прошло и пятнадцати минут, как Курце опять стал тормозить – отсюда шла еще одна дорога, настолько неезженная, что ее и разглядеть было трудно.

– Старая шахта там, наверху, милях в полутора отсюда, – сказал он. – Что теперь?

Франческа и я вышли из машины и с удовольствием размяли затекшие ноги. Я огляделся: на расстоянии ста ярдов протекал ручей.

– Подходящее место для лагеря. Сразу предупреждаю – никто из нас даже краем глаза не должен смотреть в ту сторону при свете дня.

Мы откатили прицеп с дороги, поставили на опоры и разбили палатку. Франческа залезла внутрь дома и разговаривала с Морезе. Я попросил:

– С этого момента, ради Бога, ведите себя как обычные туристы. Помните, мы – чокнутые англичане, предпочитающие жизнь без удобств комфортабельному безделью в гостинице.

День тянулся бесконечно. После обеда, приготовленного Франческой в маленькой кухоньке прицепного дома, мы лениво переговаривались в ожидании захода солнца. Франческа почти все время торчала в доме с Морезе, чтобы тот не скучал. Уокер то и дело вскакивал, ему не сиделось на месте. Курце глубокомысленно созерцал собственный пуп. Я попытался заснуть, но не смог.

Единственным событием дня стала фермерская повозка, медленно проехавшая по дороге. Она появилась в виде облака пыли, передвигаясь степенно со скоростью улитки, и наконец приблизилась настолько, что ее можно было разглядеть. Курце вышел из оцепенения и сам с собой заключил пари на время, которое понадобится повозке, чтобы поравняться с нашим лагерем. Повозка проскрипела мимо нас. Запряженная двумя волами, она как будто сошла с картины Брейгеля. Утрируя свое плохое знание итальянского языка, я поприветствовал крестьянина, шагавшего рядом с волами.

Он глянул искоса, что-то пробурчал, я не разобрал что, и продолжил свой путь. Другого движения на дороге за все время нашего пребывания там не было.

В половине пятого я поднялся и направился в дом, чтобы повидать Франческу.

– Нам надо поужинать как можно раньше, – сказал я. – Когда стемнеет, отправимся к шахте.

– На ужин будут консервы, – ответила она, – их недолго разогреть. Ночью, может быть, захочется есть, и я перед отъездом приготовила два больших термоса с едой. И еще термосы с кофе.

– Вы хорошо распорядились моими деньгами, – сказал я.

Она проигнорировала эти слова.

– Мне понадобится вода. Вам не трудно сходить к ручью?

– Если вы пойдете со мной, – сказал я. – Не мешает немного прогуляться.

Неожиданно у меня появилась потребность поговорить с ней.

– Хорошо, – согласилась она и, открыв буфет, достала оттуда три брезентовых ведра.

По дороге я завел разговор:

– Во время войны вы ведь были совсем крошкой?

– Да, мне было всего десять лет, когда мы с отцом ушли в горы. – Она обвела рукой окрестные скалы. – В эти горы.

– Такая жизнь мало подходит для девочки.

Она подумала над моими словами.

– Вначале было весело. Каждый ребенок любит проводить школьные каникулы за городом в палатках, и для меня такая жизнь была сплошными каникулами. Да, было весело...

– Когда же кончилось веселье?

На ее лице появилось выражение глубокой печали.

– Когда люди стали умирать. Когда начались бои, уже было не до веселья...

– И вы работали в лазарете?

– Да, я ухаживала и за Уокером, когда он прибыл к нам из лагеря военнопленных. Вы об этом знали?

Я вспомнил, как Уокер рассказывал мне о маленькой, но очень серьезной девочке, которая хотела, чтобы он поскорее выздоровел и опять пошел убивать немцев.

– Да, он говорил.

Мы дошли до ручья, я с сомнением посмотрел на воду. Она была прозрачной, но я спросил на всякий случай:

– А пригодна она для питья?

– Вскипятим, и все будет в порядке, – ответила Франческа и, нагнувшись, стала делать углубление в дне. – Нужно выкопать ямку для ведра, так легче будет набирать воду.

Я помог ей выкопать углубление, подумав, что такая практичность – результат партизанского воспитания. Если бы я один пошел за водой, то наверняка весь бы вымок и перепачкался.

Раскопав достаточно глубокую лунку на дне ручья, мы уселись на берегу, ожидая, пока осядет муть, и я возобновил разговор:

– А Курце был хоть раз ранен?

– Нет, ему везло. Ни одной царапины, хотя возможностей у него было предостаточно.

Я предложил ей сигарету и дал прикурить.

– Хорошо воевал?

– Все хорошо воевали, – сказала она и задумчиво затянулась сигаретой. – Но Курце, похоже, нравилось это занятие. Он убил много немцев... и итальянцев.

– Каких итальянцев? – живо спросил я. Мне вспомнился рассказ Уокера.

– Фашистов, – ответила она. – Тех, что остались верны Муссолини в период республики Сало[11]. В этих горах шла гражданская война. Вы знали об этом? Может, слышали?

– Нет, – признался я. – Я вообще очень мало знаю об Италии.

Мы посидели немного молча.

– Значит, Курце был убийцей?

– Он был хорошим солдатом. Он прирожденный вожак.

Я сменил тему.

– А как погиб Альберто?

– Он сорвался со скалы, когда немцы устроили облаву в секторе Умберто. Говорили, что Курце пошел спасать его, но не успел.

– Хм, я слышал приблизительно то же самое. А отчего умерли Харрисон и Паркер?

Она сдвинула брови.

– Харрисон и Паркер? Ах да, они воевали в иностранном легионе. Они погибли в бою. Только в разное время.

– А Донато Ринальди? Как он погиб?

– Его нашли мертвым около лагеря, с разбитой головой. Он лежал у подножия скалы, и все решили, что он сорвался во время подъема. Загадочная история.

– А зачем он полез туда? Он что, увлекался альпинизмом?

– Не думаю, но он был молод, а молодые люди и не такие глупости совершают.

Я улыбнулся, подумав про себя – не только молодые совершают глупости, и бросил в ручей камешек.

– Напоминает известную песенку про десять негритят: "И их осталось двое..." Почему же уехал Уокер?

Она внимательно посмотрела на меня:

– Вы что, считаете, они не сами погибли? Кто-то из лагеря убил их?

Я пожал плечами.

– Я не утверждаю этого, но кое-кому их смерть была выгодна. Судите сами, шесть человек прячут золото, и вскоре четверо из них погибают один за другим. – Я бросил в воду еще один камешек. – Кому это могло быть выгодно? Уокеру и Курце. А почему уехал Уокер?

– Не знаю. Он уехал неожиданно. Помню, отцу он сказал, что хочет прорваться к союзникам. Они тогда уже были близко.

– А когда Уокер уходил, Курце был в лагере?

Она долго вспоминала.

– Не знаю. Не могу вспомнить.

– Сам Уокер говорит, что сбежал, потому что боялся Курце. Он и сейчас его боится, и по той же причине. Наш Кобус действительно бывает страшен, иногда.

Франческа медленно заговорила:

– Альберто там, на скале... Курце мог...

– ...столкнуть его? Да, мог. Еще Уокер говорил, что Паркеру стреляли в затылок. По всем свидетельствам, включая ваше, Курце – прирожденный убийца. Все сходится.

– Я всегда считала Курце вспыльчивым человеком, но...

– Вы сомневаетесь? Тогда почему он вам так не нравится, Франческа?

Она бросила окурок в воду и смотрела, как он плывет по течению.

– Просто недоразумение, которое случается между мужчиной и женщиной. Он был... слишком настойчив.

– Когда это произошло?

– Три года назад. Сразу после моего замужества.

Я колебался. Мне так хотелось расспросить ее об этом замужестве, но она резко встала.

– Пора набирать воду.

На обратном пути я сказал:

– Похоже, мне надо быть готовым к нападению Курце – он, возможно, опасен. Вам лучше рассказать эту историю Пьеро, чтобы и он был начеку.

Она остановилась.

– Я думала, Курце ваш друг. Считала, что вы на его стороне...

– Я ни на чьей стороне. Но не могу допустить убийства.

Остаток пути мы прошли молча. До самой темноты Франческа хлопотала на кухне. Как только стемнело, все занялись приготовлениями. Погрузили в багажник кирки и лопаты, несколько фонарей. Пьеро достал герметичную лампу Тиллея и полгаллона керосина – в туннеле такая лампа будет полезнее фонарей. Из прицепа он выкатил еще и тачку, сказав:

– Думаю, пригодится для уборки камней – не стоит оставлять их у входа.

Мне понравилась его предусмотрительность, я-то об этом не подумал.

Курце с профессиональным видом осмотрел кирки, но не нашел к чему придраться. По мне, кирка и есть кирка, а заступ – все равно лопата, но я допускаю, что даже в таком деле могут быть большие специалисты.

Помогая Пьеро укладывать в багажник тачку, я наступил на камень, нога подвернулась, и я всем телом рухнул на Курце.

– Прости, – пробормотал я.

– Нечего извиняться, лучше смотри под ноги, – проворчал он.

Нам удалось засунуть тачку в багажник, хотя после этого крышка не закрывалась. Тут я тихо сказал Курце:

– Я бы хотел поговорить с тобой... вон там.

Мы отошли немного от остальных, где нас прикрыла сгустившаяся темнота.

– Ну, что? – спросил Курце.

Я похлопал по твердому предмету, выпиравшему из-под куртки на его груди, и сказал:

– Похоже, у тебя здесь оружие.

– Оружие, – сказал он.

– В кого собираешься стрелять?

– В любого, кто станет между мной и золотом.

– Слушай внимательно, – твердо сказал я, – ты ни в кого стрелять не будешь, потому что отдашь оружие мне. Если не согласен, можешь один откапывать свое золото. Я приехал в Италию не для того, чтобы кого-то убивать. Я не убийца.

– Малыш, – сказал Курце, – если тебе так нужен этот пистолет, то попробуй отнять его у меня.

– Ты, конечно, можешь загнать нас в шахту под дулом пистолета. Но в темноте легко схлопотать камнем по башке, стоит только зазеваться – скорее всего я буду одним из тех, кто позаботится об этом. А когда ты, угрожая оружием, получишь золото, тебе останется только куковать рядом с ним. Без помощи друзей Франчески ты не сможешь перевезти его на побережье, а без меня – вывезти из Италии.

Я загонял его в угол. Этот прием я использовал с момента нашего отплытия из Южной Африки в тех случаях, когда он начинал взбрыкивать, и всегда успешно. Курце опять проиграл и понял это.

– А откуда ты знаешь, что в этих Богом проклятых горах не засели партизаны графини, готовые наброситься на нас, как только мы откроем туннель?

– Да оттуда, что им неизвестно, где мы находимся, – ответил я. – Единственное место, которое знают водители, – Варци. Им дано указание прибыть туда. Да и не тянут они нападать: графиня – наша заложница.

Он заколебался, и я сказал:

– Все, давай сюда пистолет.

Курце неторопливо сунул руку за пазуху и вытащил пистолет.

Тьма мешала разглядеть выражение его глаз, но нетрудно было догадаться, что сейчас они полны ненависти. Он держал пистолет, направив дуло в мою сторону, и, я уверен, боролся с искушением выстрелить в меня. Потом вдруг расслабился и положил пистолет в мою открытую ладонь.

– Ох и посчитаюсь же я с тобой, когда все кончится, – с угрозой сказал он.

Я промолчал и взглянул на оружие. Это был немецкий пистолет люгер, точно такой же я оставил в Южной Африке. Я направил пистолет в его сторону и сказал:

– А теперь стой спокойно, я обыщу тебя.

Он проклинал меня, но не дергался, пока я охлопывал его карманы. И точно, в одном из карманов были запасные обоймы. Я вынул обойму из пистолета, проверил, не осталось ли в нем патрона. Оказалось – остался.

– У Морезе наверняка есть оружие, – сказал Курце.

– Сейчас проверим. Я заговорю с ним, а ты стой за его спиной и готовься схватить, если понадобится.

Мы вернулись в лагерь, и я подозвал Франческу с Пьеро. Когда они подошли, Курце незаметно пристроился за спиной итальянца. Я обратился к Франческе:

– У Пьеро есть оружие?

От удивления она вздрогнула.

– Не знаю. – И повернулась к Морезе. – У тебя есть оружие, Пьеро?

Он помешкал в растерянности, потом кивнул. Я поднял на него ствол пистолета.

– Давай вынимай... только медленно.

Он смотрел не отрываясь на дуло пистолета, брови его от гнева сошлись в одну линию, но он привык подчиняться приказам и медленно вынул пистолет из плечевой кобуры.

– Впервые ты исполняешь мой приказ. Отдай пистолет Франческе.

Он выполнил и этот приказ, тогда я отвел люгер и забрал у Франчески пистолет. Это была армейская беретта, вероятно, память о партизанских днях. Я вынул обойму, проверил ствол и положил его в другой карман. Курце передал мне две запасные обоймы, найденные в карманах Пьеро.

Я спросил Уокера:

– Оружие есть?

Он отрицательно покачал головой.

– Иди сюда, посмотрим. – Мне не хотелось рисковать.

Оружия у Уокера не было. Тогда я велел обыскать машину, не припрятано ли там какой-нибудь игрушки. И повернулся к Франческе:

– А вы случайно не вооружились чем-нибудь?

Она скрестила руки на груди.

– Собираетесь и меня обыскивать?

– Нет, вам поверю на слово.

Она успокоилась.

– У меня нет оружия, – тихо сказала она.

Я обратился ко всем:

– А теперь слушайте. Я забрал пистолеты у Курце и Морезе. В руках у меня патроны. – Двумя сильными бросками я метнул обоймы в темноту, и слышно было, как они стукнулись о скалу. – Если нам суждено передраться, то только голыми руками. Убитых не будет, слышите?

Я достал из карманов оружие и вернул его владельцам.

– Держите, пригодятся забивать гвозди.

Они с неохотой забрали свои пистолеты, и вид у них при этом был весьма нелюбезный. А я сказал:

– Мы потеряли уйму времени из-за вашей глупости. Машина готова?

– Можем ехать, – ответил Уокер.

Когда стали усаживаться в машину, Франческа сказала мне:

– Я рада, что вы сделали это. Я правда не знала, что у Пьеро есть оружие.

– Я тоже не знал, что Курце вооружен, хотя должен был догадаться... зная о его подвигах.

– Как вам удалось забрать у него пистолет? – полюбопытствовала она.

– Психологический этюд, – загадочно ответил я. – Ему ведь важнее заполучить золото, чем убить меня. Но как только золото окажется в его руках, ситуация может измениться.

– Вам нужно быть очень осторожным, – сказала Франческа.

– Приятно знать, что о тебе беспокоятся, – усмехнулся я. – Пошли в машину.

Мы ехали с выключенными фарами, и Курце очень медленно вел машину по заросшей дороге. Я даже слышал, как шуршит высокая трава. Сразу за поворотом, уже не опасаясь, что нас могут увидеть из деревни, Курце включил фары и набрал скорость. Никто не разговаривал. Курце и Морезе злились на меня, злилась и Франческа, не простившая моего насмешливого тона. Уокера переполняло возбуждение, но ему приходилось сдерживаться, чтобы не раздражать остальных. Я молчал, потому что говорить было не о чем.

Вскоре мы подъехали к шахте, и фары высветили развалины строений – обветшалые остатки промышленного предприятия. Нет более тяжкого зрелища, чем вид опустевших заводских помещений и брошенных станков. Впрочем, осталось там не так уж много. Должно быть, после закрытия шахты крестьяне со всей округи, подобно саранче, делали набеги и растаскивали все мало-мальски ценное. То, что осталось, не стоило и десяти лир, а вывезти весь этот хлам отсюда обошлось бы в сотни тысяч.

Курце остановил машину, и мы вышли.

– А что здесь добывали? – спросил Пьеро.

– Свинец, – ответил Курце. – Шахту давно закрыли, чуть ли не в тысяча девятьсот восьмом году...

– В то время как раз открыли большие залежи в Сардинии, – сказал Пьеро. – Оттуда руду вывозили морем в Специю на переплавку, а это легче, чем отсюда по железной дороге.

– Так где твой туннель? – спросил я.

Курце указал направление.

– Вон там. Их здесь всего пять.

– Разверни машину так, чтобы фары освещали вход.

Курце снова сел за баранку и подогнал машину поближе. Лучи света высветили пещеру, в глубине которой и находился заваленный вход в туннель. Завал производил такое впечатление, что и за месяц его не раскопать даже с помощью саперного полка.

Курце высунулся из окна машины.

– Я тут на совесть поработал, – самодовольно заметил он.

– Ты уверен, что мы управимся за одну ночь?

– Запросто, – ответил он.

Положившись на его слова, в конце концов ведь взрывником был он, я пошел помогать Пьеро и Уокеру выгружать инструменты, а Курце отправился осматривать завал. С этого момента командование перешло к Курце, и я не мешал – ведь он специалист. Он отдавал четкие приказания, и мы все беспрекословно выполняли их.

Курце сообщил нам:

– Раскапывать все не придется. Взрывчатку я закладывал так, чтобы с одной стороны завал был не толще десяти футов.

– Десять футов – это звучит... – возразил я.

– Да ничего подобного, – ответил он с презрением к моему невежеству, – здесь же не монолитная скала, а рыхлая порода. – Он отвернулся и, махнув в сторону, сказал: – За тем зданием найдете несколько бревен, которые я приготовил три года назад. Вы с Морезе отправляйтесь за ними. Мы с Уокером начнем копать.

– А мне что делать? – спросила Франческа.

– Можете нагружать тачку породой, которую мы будем выкапывать. Потом отвозите в сторону и разбрасывайте так, чтобы выглядело естественно. Морезе прав – мы не должны оставлять здесь груды камней.

Захватив фонарики, мы с Пьеро пошли искать бревна и нашли их там, где указал Курце. Я представил себе, как Курце, приезжая сюда каждые три-четыре года, мучился над проблемой, решить которую ему так и не удалось. Вероятно, он не раз прокручивал варианты раскопок и тратил часы на подбор бревен, подходящих для осуществления работы, которую, возможно, ему никогда не придется делать. Не удивительно, что он такой вспыльчивый.

Около часа мы потратили на переноску всех бревен, за это время Курце с Уокером прошли три фута завала. Темпы были хорошими, я бы даже сказал, более чем хорошими. Курце предупредил, что дальше работа пойдет медленнее, так как придется останавливаться и укреплять кровлю, а на это уйдет время.

Проход, который они пробивали в завале, был невелик – пять футов в высоту и два в ширину – как раз впору, чтобы пролез один человек. Потом Курце взялся сортировать бревна для крепежных работ, а мы с Пьеро помогали Франческе разбрасывать породу.

Курце оказался прав. Крепежные работы отнимали много времени, но были необходимы. Если бы верх завала рухнул, пришлось бы начинать все сначала, да и пострадать кто-нибудь мог.

Взошла луна, при ее свете стало легче разбрасывать породу, поэтому фары выключили, а Курце работал при свете лампы. Он никому не уступал место в завале, поэтому Уокер, Пьеро и я по очереди помогали ему, выволакивая из прохода камни. Еще через три часа проход с прочной кровлей прорезал завал уже на шесть футов, и тут мы решили, что пора сделать перерыв и подкрепиться.

Пьеро рассказал, что он чувствовал, когда я отбирал у него пистолет.

– Разозлился я страшно в тот момент. Не очень-то приятно, когда в тебя "пушкой" тычут!

– Пистолет был не заряжен.

– Да я понял и от этого еще больше разозлился. – Совершенно неожиданно Пьеро засмеялся. – Но теперь я думаю, что ты это здорово проделал. Без стрельбы как-то лучше.

Мы в это время стояли в стороне от завала, и я спросил:

– Франческа рассказала про Курце?

– Да. Я никогда об этом не думал. Помню, тогда, во время войны, я удивился, узнав, что Донато Ринальди нашли мертвым. Но мне и в голову не пришло, что кто-то мог его убить. Мы же все были друзьями.

Золото разрушает дружеские связи, подумал я, но мой слабый итальянский помешал мне выразить эту мысль. Вместо этого я спросил:

– Ты был там, скажи, мог Курце убить тех четверых?

– Харрисона он не мог убить, я сам видел, как тот погиб. В него стрелял немец, которого я пристрелил. Но остальных – Паркера, Корсо и Ринальди – Курце, пожалуй, мог убить. Он был таким человеком, который ни о чем другом не думал.

– Убить он мог, но убивал ли? – спросил я.

Пьеро пожал плечами:

– Кто же это может знать? Прошло столько лет, и свидетелей не осталось.

Обсуждать этот вопрос дальше не имело никакого смысла, так что мы вернулись к работе...

Курце торопливо заглатывал еду, чтобы поскорее отправиться в забой. При свете лампы глаза его ярко сверкали, он весь был во власти золота, ведь всего четыре фута отделяли его от сокровищ, которыми он бредил пятнадцать лет. Уокер пребывал в таком же состоянии – едва Курце зашевелился, как он вскочил на ноги, и они поспешили к завалу.

Пьеро и Франческа вели себя спокойно. Они ведь не видели золота. Франческа неторопливо закончила полуночную трапезу, собрала тарелки и отнесла их в машину.

Я сказал Пьеро:

– Странная женщина...

– Любой ребенок, выросший среди повстанцев, будет странным. У нее трудная жизнь.

Я осторожно спросил:

– Кажется, она несчастлива в браке?

Морезе сплюнул:

– Эстреноли – дегенерат.

– Зачем же она вышла за него?

– Жизнь "аристос" отличается от нашей. Брак по расчету – так многие думают. Но на самом деле это не так.

– Как тебя понимать?

Он взял предложенную мной сигарету.

– Знаешь, как коммунисты обошлись с ее отцом?

– Она говорила мне что-то.

– Позор. Он человек, настоящий человек, они недостойны лизать его ботинки. Теперь от него только оболочка осталась, больной сломленный старик. – Пьеро чиркнул спичкой, и огонь осветил его лицо. – Несправедливость способна убить жизнь в человеке, даже если он все еще ходит по улицам.

– А какое отношение это имеет к замужеству Франчески?

– Старик был против. Он знал породу Эстреноли. Но мадам настаивала. Видишь ли, молодой Эстреноли хотел ее. В нем говорила не любовь, только желание – мадам очень красивая женщина, – поэтому он и хотел ее, но получить не мог. Она знала об этом.

– Так почему, черт возьми, она вышла за него?

– Тут Эстреноли проявил смекалку. У него дядя – член правительства, и он пообещал, что, может быть, там пересмотрят дело Графа. За определенную плату, конечно.

– Понимаю, – удрученно сказал я.

– Поэтому она и вышла за него. Но по мне, он все равно что животное.

– И выяснилось, что он не может выполнить свое обещание?

– Не может?! – возмутился Пьеро. – Да он и не собирался его выполнять! В роду Эстреноли за последние пятьсот лет не было ни одного, кто выполнял бы свои обещания. – Он вздохнул. – Видишь ли, она послушная дочь церкви, и, когда она венчалась с ним, Эстреноли знал, что получает ее навсегда. И он гордился ею, о да, очень гордился. Она была самой красивой женщиной в Риме, и он покупал ей платья, наряжал ее, как ребенок свою любимую куклу. Ни на одном манекене в Италии не было тогда столь дорогих нарядов.

– А потом?

– А потом она ему надоела. Он ведь извращенец, вернулся к своим мальчикам, таблеткам, таскался по римским притонам. Синьор Халлоран, римское общество – самое развращенное в мире.

Мне доводилось кое-что слышать об этом. Недавно был случай: утопилась девушка, и расследование этого дела угрожало спокойствию высокопоставленных развратников. Так, говорили, что итальянское правительство сделало все, чтобы эта история не получила огласки.

– В то время она помогала отцу и старым друзьям, – продолжал Пьеро. – Всем было трудно, и она делала что могла. Но Эстреноли узнал об этом и сказал, что не намерен растрачивать состояние на шайку грязных партизан. Он перестал давать ей деньги, совсем – ни единой лиры. Пытался развратить ее, довести до своего уровня, но не смог – не такой она человек. Тогда он выбросил мадам на улицу...

– Поэтому она и вернулась в Лигурию?

– Да. Мы помогаем ей, когда можем, потому что уважаем и ее, и ее отца. Мы пытаемся помочь и ему, но сделать это трудно – он отказывается принимать какую-либо помощь, называет ее милостыней.

– И она по-прежнему жена Эстреноли?

– В Италии нет разводов, а она добрая католичка. Но скажу, как перед Богом, церковь не права, когда такое творится.

– Поэтому вы и помогаете Франческе в таком рискованном предприятии?

– Мне оно не по душе, и зря она, по-моему, ввязалась в него. Боюсь, мы многих недосчитаемся в результате этой авантюры. Но я помогаю ей.

– Я только не понимаю, ведь ее отец настолько стар, что золото вряд ли поможет ему.

– Она думает не только об отце, – ответил Пьеро. – Эти средства – для всех, кто воевал вместе с ним и пострадал от коммунистов. На эти деньги она собирается лечить их, если нужно, дать их детям образование. Дело хорошее, если обойдется без жертв.

– Да, хорошо бы, – согласился я. – Мне бы тоже не хотелось убивать, Пьеро.

– Я знаю, синьор Халлоран, вы это уже доказали. Но есть другие – Торлони и этот Меткаф. Да еще ваш друг Курце.

– Ему вы не доверяете, не так ли? А Уокеру?

– Тьфу, пустое место!

– А мне? Мне вы доверяете?

Он не спеша растер ногой сигарету.

– Я бы доверился вам в другой ситуации, синьор Халлоран, ну, скажем, на яхте или в горах. А золото – другое дело, оно пробуждает в человеке не самые лучшие чувства.

Другими словами, но он выразил именно то, о чем я думал раньше. Я собрался ответить, как вдруг услышал голос разгневанного Курце:

– Какого черта, что вы там делаете? Идите сюда и вытаскивайте мусор!

И мы снова принялись за работу.

Завал мы прошли к трем часам утра. Курце издал радостный вопль, когда его кирка, не встретив сопротивления, исчезла в пустоте. За десять минут он проделал лаз, через который можно было проникнуть внутрь, и полез туда, как терьер за кроликом. Я протолкнул лампу через дыру и вошел следом.

Курце пробирался через обвалившиеся камни, которыми был усыпан весь туннель.

– Подожди, – крикнул я. – Не торопись!

Он никак не отреагировал и продолжал быстро удаляться в темноту. Послышался лязг, а затем проклятия Курце:

– Принеси эту чертову лампу!

Я продвигался вперед вместе с кругом света. Разогнавшись в темноте, Курце врезался в грузовик. Он рассек щеку, и льющаяся кровь промывала бороздки в густом слое пыли, покрывавшей его лицо, – вид у него был безумный.

– Вот оно! – загоготал Курце. – Magtig, что я говорил?! Я же говорил, здесь мое золото! Ну, вот оно... Здесь столько золота, сколько проходит на Рифе за месяц... – Он посмотрел на меня в странном изумлении. – Господи, как я счастлив! Я никогда не думал, что доберусь до него.

Я слышал, что остальные пробираются через лаз, и ждал, когда они подойдут.

– Кобус Курце проводит экскурсию в пещере сокровищ, – объявил я.

Уокер лихорадочно затараторил:

– Золото в первом грузовике, в этом. Основная часть здесь. Правда, во втором тоже есть золото, но больше всего здесь, в первом. Во втором драгоценности – множество ожерелий и колец, бриллиантов, изумрудов и жемчугов, зажигалок и портсигаров – все из золота, груды денег – лиры, доллары, фунты и всякие другие, кипы документов, но они справа, в задних грузовиках, вместе с трупами... – Голос его упал. – С трупами, – повторил он тупо.

Наступило молчание, все осознали, что тут не только пещера сокровищ, но и склеп.

К Курце вернулась его обычная сдержанность. Он взял из моих рук лампу, высоко поднял ее и заглянул в первый грузовик.

– Надо было уложить их штабелями, – заметил он недовольно. Крышки прогнили и прогнулись настолько, что их едва можно было разглядеть.

– Знаешь, – сказал Курце, – когда мы загоняли всю колонну сюда, я был уверен, что когда-нибудь выведу эти грузовики своим ходом. Но не думал, что это случится только через пятнадцать лет. – Он хохотнул. – Сейчас бы нам пришлось попотеть, чтобы завести их.

Нетерпеливый Уокер перебил его:

– Ну, что же вы, давайте заниматься делом.

Он, по-видимому, оправился от страха, который сам на себя нагнал. Я предложил:

– Давайте осматривать грузовики по порядку. Сначала заглянем в первый.

Курце, держа лампу, указывал дорогу. Между грузовиком и стеной туннеля можно было протиснуться. Я заметил разбитое лобовое стекло, через которое пулеметной очередью были убиты водитель и его напарник. Все покрывал толстый слой пыли, образовавшейся в основном от взрыва, который устроил Курце, закрывая вход в туннель.

Курце отбивал камнем болты заднего борта.

– Заклинило, проклятые, – сказал он, – нужен молоток.

– Пьеро, – позвал я, – принеси молоток.

– У меня молоток, – спокойно сказала Франческа. Она оказалась так близко, что я вздрогнул от неожиданности.

Я взял молоток и передал Курце. После нескольких ударов болт удалось освободить, Курце набросился на второй и подхватил падающий борт грузовика.

– Есть! – сказал он. – Теперь – к золоту! – И прыгнул в кузов.

Я передал ему лампу, влез сам и повернулся, чтобы помочь Франческе. На меня уже напирал Уокер, жаждавший поскорее увидеть золото. Пьеро, как всегда спокойный, невозмутимо залезал в кузов. Тесным кругом мы расположились на ящиках с золотом, присев на корточки.

– Где же тот, который мы открывали? – риторически спросил Курце. – Где-то сзади, должно быть.

Вдруг вскрикнула Франческа.

– Я наступила на гвоздь!

– Значит, он здесь, – заявил довольный Курце.

Франческа отодвинулась, и Курце поднес лампу. Ящик, на котором присела Франческа, явно вскрывали, а потом наспех приложили крышку. Я медленно ее поднял. В свете лампы тускло переливался желтый металл, не поддающийся ни ржавчине, ни порче, как сокровища небесные. Но это сокровище покоилось в аду.

Курце выдохнул:

– Вот оно!

Я спросил у Франчески:

– Вы не поранили ногу?

Не отрывая взгляда от золота, она машинально ответила, что все в порядке.

Пьеро вынул из ящика слиток. Не рассчитав, он попытался сделать это одной рукой, но пришлось ухватиться двумя, и он положил слиток на колено.

– Золото... – удивленно произнес он.

Слиток пустили по кругу, и каждый трогал и поглаживал его. Неожиданно для себя я вновь испытал то чувство, которое возникло у меня в огромном сейфе Аристида, когда я держал в руке тяжелую золотую монету под названием геркулес.

С паническим ужасом заговорил Уокер:

– А вдруг не во всех ящиках золото? Мы же их не вскрывали!

– Не волнуйся, – успокоил его Курце, – я проверил вес каждого ящика еще тогда. И убежден, что все в порядке. Здесь около трех тонн золота и еще одна тонна в следующем грузовике.

В золотом сиянии таилось предательское очарование, и мы никак не могли оторваться от него.

Для Уокера и Курце этот момент был кульминацией того сражения, которое они вели на пыльной дороге пятнадцать лет назад, для меня – концом сказки, которую мне довелось услышать когда-то в баре Кейптауна.

И вдруг меня словно кольнуло. Нет, подумал я, это еще не конец сказки, и, если нам нужен счастливый конец, придется немало потрудиться.

– Ладно, хватит, – сказал я. – Надо еще много чего осмотреть и еще больше – поработать.

Золотое наваждение рассеялось, мы направились ко второму грузовику, и Курце опять пришлось работать молотком, чтобы открыть задний борт. В кузове этого грузовика ящики с золотом были прикрыты другими ящиками, наваленными в беспорядке.

– Вот в этом ящике – корона! – сообщил взволнованный Уокер.

Мы все залезли в кузов и столпились у края; Курце огляделся.

Неожиданно он обратился к Франческе:

– Откройте вон тот ларец и выбирайте.

Он указал на массивный крепкий ларец со сломанным замком. Графиня откинула крышку и ахнула. В лицо ей брызнул свет переливающихся бриллиантов, ярко-зеленых изумрудов, темно-красных рубинов. Она протянула руку и, достав первое что попалось – ожерелье из бриллиантов и изумрудов, пропустила его сквозь пальцы.

– Какое чудо!

Тут заговорил Пьеро, голос выдавал его волнение:

– Сколько все это может стоить?

– Не знаю, – ответил я, – наверно, тысяч пятнадцать, если камни настоящие.

Курце заметил раздраженно:

– Вывезем груз, тогда и займемся подсчетами. Когда мы его прятали, у нас не было на это времени.

– Хорошие слова и сказаны вовремя, – съязвил я, – потому что у нас и сейчас нет на это времени. Вот-вот рассветет, а нас не должны видеть около шахты.

Мы начали убирать верхние ящики. Курце предусмотрительно оставил место между грузовиками, так что работалось легко. В четырех ларцах были драгоценности, один из них был заполнен только обручальными кольцами, тысячи колец. Слышал я, вроде во время войны женщины Италии отдавали свои обручальные кольца на общее дело, одержимые чувством патриотизма, – теперь эти кольца лежали здесь... Здесь же – ящик с усеянной драгоценными камнями короной, осенявшей когда-то не одно поколение эфиопских королей; восемь больших коробок, набитых бумажными деньгами, аккуратно сложенными и перевязанными резинками, в том числе лирами в новеньких банковских упаковках. А на самом дне – снова ящики с золотом, не меньше тонны.

Франческа ушла к машине и вернулась с флягами. Подкрепившись кофе, мы уселись рассматривать добычу. Ларец, из которого Франческа достала ожерелье, был единственным, чье содержимое имело баснословную ценность, – но и этого было достаточно. Я не разбираюсь в драгоценных камнях, но, по-моему, только этот ларец тянул на миллион фунтов стерлингов.

Один из ларцов был набит золотыми изделиями мужского назначения: карманные часы, портсигары и зажигалки, золотые медали и медальоны, ножички для обрезания сигар и прочее, прочее... Много вещиц с гравировкой, но имена там были разные, и я решил, что перед нами мужской эквивалент женских патриотических пожертвований. В третьем – опять лежали обручальные кольца, а в последнем – множество золотых монет, в основном британские соверены и тысячи других, среди которых я узнавал те, что когда-то показывал нам Аристид американские орлы, австрийские дукаты и даже танжерские геркулесы. Ящик оказался особенно тяжелым. Франческа опять достала ожерелье.

– Нравится? – спросил я.

– В жизни не видела такой красоты, – вздохнула она.

Я взял из ее рук ожерелье.

– Повернитесь. – Я застегнул ожерелье у нее на шее. – Самое надежное место – жалко, если потеряется.

Она расправила плечи – и тройная нить бриллиантов засверкала на черном свитере. Как истинная женщина, Франческа не могла не посетовать, что рядом нет зеркала. Пальцы ее бережно и любовно касались драгоценностей.

Смеющийся Уокер с трудом поднялся на ноги, держа двумя руками корону. Он водрузил ее на Курце, вдавившего круглую голову в широкие плечи.

– Король Курце, – истерически воскликнул он. – Все приветствуют!

Курце осел под тяжестью короны.

– Нет, парень, – сказал он. – Я республиканец. – Потом посмотрел в упор на меня и насмешливо улыбнулся: – Вот кто король нашей экспедиции.

Если бы нас могли увидеть со стороны, то приняли бы за сумасшедших. Четверо растрепанных и грязных мужчин, один – с уникальной короной на голове и окровавленным лицом, и не слишком-то опрятная женщина в ожерелье, достойном королевского наряда... Сами мы были не в состоянии оценить всю нелепость этой сцены – слишком долго мы рисовали ее в своем воображении.

– Давайте думать, как действовать дальше, – предложил я.

Курце двумя руками снял с головы корону. Веселье кончилось, опять начиналась серьезная работа.

– Тебе придется доделать проход в туннель, – сказал я Курце. – Того небольшого лаза недостаточно для выноса груза.

– Да, но на это потребуется немного времени, – ответил Курце.

– Тем не менее лучше сделать это сейчас. Скоро рассвет. – Я ткнул большим пальцем в сторону третьего грузовика. – Там есть что-нибудь ценное?

– Нет, только документы и мертвые немцы. Можешь посмотреть, если хочешь.

– Хочу, – ответил я, оглядывая туннель. – Пожалуй, мы с Уокером останемся здесь на день, подготовим груз и перенесем его поближе к выходу, оттуда будет легче выносить. Это сэкономит время при погрузке – не надо, чтобы грузовики здесь долго околачивались.

Я тщательно продумал этот план. На Курце ложилась обязанность присматривать за Пьеро и Франческой на случай каких-нибудь фокусов с их стороны по прибытии в Варци.

Но Курце моментально насторожился – очень уж ему не хотелось оставлять нас с Уокером наедине с сокровищами. Я разозлился.

– Черт возьми, ты замуруешь нас, а если мы пойдем на воровство, то в карманах много не унесешь, не волнуйся, останется больше. Пойми, я хочу только сэкономить время.

Покипев немного, Курце принял мое предложение и пошел с Пьеро заканчивать работу у входа в туннель.

– Пойдем заглянем в остальные грузовики, – сказал я Уокеру.

– Нет. Не могу.

– Я пойду с вами, – спокойно предложила Франческа. – Я не боюсь немцев, особенно мертвых.

Она окинула Уокера презрительным взглядом. Я хотел взять с собой лампу, но Уокер истерически потребовал оставить лампу ему.

– Не дури, – сказал я. – Отнеси ее Курце. Заодно поможешь ему.

Когда он ушел, мы с Франческой включили фонари. Я взвесил на руке молоток и сказал:

– Ну что, пошли распугивать духов?

Третий грузовик был заполнен упаковочными коробками и оружием. Оружия там хватило бы на то, чтобы начать новую войну. Я взял автомат и проверил его – смазка застыла, но все было в полной исправности. Оглядев весь этот арсенал, я подумал, насколько тщетными оказались бы мои героические усилия по разоружению Курце и Пьеро, если бы Курце вспомнил, сколько оружия здесь припрятано. Интересно, а можно ли им еще пользоваться?

Франческа сдвинула в сторону несколько винтовок, оторвала крышку одной из картонных коробок. В ней лежали папки с выдавленным на обложках изображением "фашо" – пучком дикторских прутьев – символикой фашистского правительства Италии. Она достала одну из папок и начала читать, время от времени раздирая склеившиеся страницы.

– Что-нибудь интересное? – спросил я.

– О вторжении в Албанию, – ответила она – Подробный план.

Она взяла другую папку и углубилась в ее изучение.

– Здесь то же самое, только об эфиопской кампании.

Я оставил ее наедине с пыльными бумагами и повернул к четвертому грузовику. От картины, представшей передо мной, веяло жутью. В туннеле не было влаги, и крысы, вероятно, здесь не водились – трупы высохли и превратились в мумии с черными черепами, плотно обтянутыми пергаментной кожей, со страшным оскалом – улыбкой смерти. Я пересчитал трупы – в грузовике их было пятнадцать, сваленных как попало, словно говяжьи туши, и два – в штабной машине, на одном сохранилась форма офицера СС. В глубине кузова стоял деревянный ящик, но я не стал его осматривать. Если в нем и было что-то ценное, пусть мертвые продолжают охранять его.

Я вернулся к штабной машине, потому что заметил там кое-что. На заднем сиденье лежал автомат-пистолет шмайссер, наполовину прикрытый мотоциклом. Я вытащил его и задумчиво повертел в руке. Мысли мои были скорее о Курце, чем о Меткафе, и приятными их не назовешь. Над Курце тяготело подозрение по крайней мере в трех убийствах, и все из-за сокровищ. Нам ведь еще предстояло распределять дивиденды, и он вполне мог сыграть такую же игру здесь или в другом подходящем месте. Ставка была огромной!

Что же до шмайссера, то это очень удобное оружие, еще во время войны я восхищался им. Выглядит он как обычный автоматический пистолет и работает по такому же принципу, но если его соединить с кобурой-ложем, в которую встроен простой упор, то вы надежно держите пистолет у плеча.

Внешне он очень напоминает старенький маузер, но на этом сходство кончается. Обоймы к этому пистолету двух размеров, в одной – восемь патронов, как в обычной пистолетной обойме, а в другой – около тридцати. С большой обоймой из него можно вести беглый огонь, как из ручного пулемета, весьма эффективно при стрельбе с близкого расстояния. Я с войны не держал в руках оружия, и мысль о том, что можно компенсировать недостаток меткости возможностью стрелять сплошными очередями, меня соблазнила.

Я огляделся в поисках запасных обойм, но ничего не нашел. Такими пистолетами обычно вооружали сержантов и младших офицеров, так что я приготовился к выполнению неприятной задачи.

Через десять минут нашлось все, что мне было нужно: кобура и ремень, потерявшие от времени эластичность, но в полной исправности, четыре длинные и четыре короткие обоймы. Нашел еще один такой же пистолет, но брать не стал. Я соединил кобуру с пистолетом и спрятал все в стенной нише. После этого вернулся к Франческе, которая при свете фонаря все так же читала подшивки старых документов.

– Продолжаете изучать историю?

Она оторвалась от своего занятия.

– Ничтожная летопись: сплошные споры и ссоры в высших сферах, аккуратно запротоколированные и подшитые. – Она потрясла головой. – Лучше оставить эти папки здесь. Все это достойно забвения.

– А ведь за них можно выручить миллион долларов, если найдется не слишком щепетильный американский университет и приобретет их. Любой историк все бы отдал за эти кипы. Но вы правы: мы не можем позволить им гулять по свету, тогда наша затея потерпит крах.

– А что вы нашли там? – спросила она.

– Омерзительное зрелище.

– Я хотела бы взглянуть, – сказала она и спрыгнула с грузовика. Мне вспомнилась маленькая девочка военных лет, которая ненавидела немцев, и я не стал удерживать ее.

Она вернулась через пять минут, бледная, с застывшим взглядом и молчаливая. Много времени спустя она рассказала, как ее вырвало от ужасного вида мертвецов. Она считала, что их было бы достойней похоронить, хотя это и немцы.

Когда мы вернулись к входу, Курце уже закончил работу. Проход получился достаточно широкий, чтобы вынести ящики. Я послал Уокера и Франческу в наш лагерь за едой и спальными принадлежностями, потом отвел Курце в сторону и сказал ему по-английски, чтобы не понял Пьеро:

– Есть ли к шахте другой подъезд, кроме той дороги, по которой мы приехали?

– Только по бездорожью, с другой стороны.

– Ты останешься с Пьеро и Франческой в лагере до наступления ночи. Если увидишь, что кто-то появился на дороге, поскорее мчись к нам, чтобы предупредить, ведь мы можем тут поднять шум. Ну а когда заснем, то и беспокоиться не о чем.

– Задумано неплохо, – сказал он.

– Возможно, Пьеро попробует разыскать обоймы с патронами, которые я выбросил. Ты приглядывай за ним. Когда поедете в Варци за грузовиками, держись все время рядом, чтобы никто не смог заговорить с ними в твое отсутствие.

– Можешь не паниковать, – сказал он, – от меня ничего не укроется.

– Отлично, – сказал я. – Теперь пойду глотнуть свежего воздуха перед длительным заточением.

Я вышел из туннеля и стал прогуливаться, не удаляясь от входа. Пока все идет по плану, думал я, если так будет и дальше, я поставлю Богу свечку. Только одно меня беспокоило. Забрав с собой Франческу и Пьеро, мы оказались оторваны от нашей разведывательной службы и теперь не знали, чем занимаются Меткаф и Торлони.

Вскоре из туннеля вышел Пьеро и присоединился ко мне. Он взглянул на небо:

– Скоро будет светло.

– Да, – откликнулся я. – Скорей бы Уокер с Франческой возвращались. – Я повернулся к нему. – Пьеро, меня кое-что беспокоит.

– Что же, синьор Халлоран?

– Курце! У него остался пистолет, и, думаю, он попытается отыскать обоймы с патронами, которые я выкинул.

Пьеро засмеялся:

– Я пригляжу за ним. Глаз не спущу.

Вот так-то! Эти двое так будут заняты взаимной слежкой, что у них не останется времени на глупости. Я даже польстил себе сравнением с Макиавелли. Франческа меня больше не беспокоила. По-моему, она вообще не способна на двойную игру. Пьеро – другое дело, не случайно ведь он сказал, что золото портит характер.

Вскоре вернулись Уокер и Франческа, привезли еду, одеяла, несколько диванных подушек из домика... Я тихо спросил Уокера:

– Были трудности?

– Никаких, – ответил он.

Зыбкий свет наступающего утра уже проступал на востоке.

– Пора, – сказал я. И мы с Уокером вернулись в туннель. Курце начал заваливать вход снаружи, а я помогал ему изнутри.

Чем выше становилась стена камней, тем сильнее я чувствовал себя отшельником, добровольно замуровавшим себя ради спасения души. Прежде чем положить последние камни, Курце сказал мне:

– Насчет Варци не беспокойся, там будет все нормально.

– Жду вас завтра, когда стемнеет, – ответил я.

– Будем как штык! – пообещал Курце. – И не думай, что я не доверяю тебе.

Последний камень полностью закрыл вход, и я еще долго слышал, как он возится с той стороны, наводя порядок, чтобы все выглядело естественно.

Я пошел в глубь туннеля и нашел Уокера, по локти закопавшегося в золотые соверены. Стоя на коленях перед ящиком, он пересыпал монеты, издававшие приятный звон.

– Нам тоже пора за дело. Перетащим половину груза, потом позавтракаем и перетащим остальное. А после этого завалимся спать.

Если работа есть, надо ее делать. К тому же я хотел, чтобы Уокер измотался и покрепче уснул, тогда я смог бы достать свой шмайссер.

Сначала нам потребовалось очистить от камней площадку перед первым грузовиком – здесь мы будем камуфлировать ящики с золотом и перепаковывать остальной груз. Работали мы быстро, не отвлекаясь на разговоры. В туннеле стояла мертвая тишина, слышалось только наше тяжелое дыхание, приглушенный шум лампы и изредка стук камня.

Через час мы расчистили площадку и начали перетаскивать золото. Ящики были чертовски тяжелыми, и носить их приходилось осторожно. Один ящик мы чуть не уронили на ногу Уокеру, тогда я предложил сбрасывать их с грузовика на диванные подушки. Подушки, конечно, пострадали, но это все-таки не такой убыток, как сломанная нога. Переносить ящики было неудобно. Расстояние между грузовиком и стеной слишком узко для двоих, а в одиночку их не унести. Я проклинал Курце, загнавшего грузовики в туннель задним ходом.

Наконец, побродив между грузовиками, я нашел буксирный трос. Теперь мы стали обматывать каждый ящик и волоком тащить по земле, сменяя друг друга. Работа пошла быстрее.

Сняв все золото с первого грузовика и перетащив его поближе к выходу, я объявил перерыв. Франческа приготовила для нас горячую еду и кофе в большом количестве. Мы ели и лениво переговаривались.

– Что ты сделаешь со своей долей? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Уокер. – Еще не думал. Но времена настанут хорошие, это я могу сказать тебе точно.

Я скривился. Большую часть твоих денег получат букмекеры, подумал я, а остальные в первый же год уйдут в доход владельцев питейных заведений. А потом, скорее всего, Уокер умрет от цирроза печени или белой горячки.

– Возможно, отправлюсь путешествовать, – продолжал он. – Всегда мечтал о путешествиях. А ты что будешь делать?

Я мечтательно запрокинул голову.

– Полмиллиона – большие деньги. Хотелось бы построить новые яхты самых разных и невероятных конструкций, чтобы людям в здравом уме страшно было ступить на их борт. Например, огромный крейсерский катамаран... да много чего можно сделать в этой области. У меня хватит денег обзавестись испытательным бассейном, как и положено. Я мог бы финансировать личное участие в чемпионате Америки – мне всегда хотелось спроектировать двенадцатиметровую яхту. Представь, как будет здорово, если она придет первой.

– Ты хочешь сказать, что будешь работать?! – ужаснулся Уокер.

– Я люблю свое дело, а когда дело по душе, это уже не работа.

Так мы строили планы на будущее, вспоминая все, о чем когда-то мечталось... Потом я посмотрел на часы:

– Пошли вкалывать, чем быстрее закончим, тем раньше завалимся спать.

Было уже девять часов утра, и, по моим подсчетам, мы должны были закончить к середине дня.

Таскать золото из кузова третьего грузовика приходилось дальше, и на это ушло больше времени. Под конец работа пошла полегче, и скоро в машине остались только бумажные деньги. Уокер посмотрел на них с сожалением:

– А может, мы...

– Ни в коем случае, – резко оборвал его я. – Сжечь бы их, да дым могут увидеть.

Уокера, казалось, потрясло такое еретическое намерение, и он уселся считать деньги, пока я расстилал одеяла, устраивая себе ложе для сна. Когда я уже лег, Уокер вдруг сказал:

– Здесь почти тысяча миллионов лир – подумать только! И еще фунты стерлингов. Тысячи купюр по пять фунтов.

Я зевнул:

– Какого цвета купюры?

– Белые, – ответил Уокер. – Самая большая купюра, которую я когда-либо видел.

– Предъявишь одну и высоко залетишь, – сказал я. – Они поменяли ее цвет, когда выяснилось, что немцы выпустили фальшивые купюры Бог знает на сколько миллионов. Поразмышляй-ка над этим, может, те, что здесь лежат, немецкого производства. Ложись спать, потом сам будешь радоваться.

Мои слова явно огорчили его. Он забрал свои одеяла и устроился внизу. Я лежал, изо всех сил стараясь не уснуть, пока не услышал ровное дыхание крепко спящего Уокера. Тогда я поднялся и тихо пошел в глубь туннеля. Вытащил шмайссер с обоймами и принес их к себе в постель. Вначале я не мог придумать, куда их лучше спрятать, потом обнаружил, что диванная подушка у меня в изголовье порвана и оттуда вылезает набивка. Я распотрошил набивку и положил внутрь пистолет и обоймы. Подушка стала тверже, но мне было все равно – зато теперь, если кто-то станет угрожать мне оружием, у меня есть возможность ответить тем же.

Спали мы плохо – обоих одолевали беспокойные мысли. Я непрерывно ворочался и слышал, как ворочается Уокер. Наконец нам это надоело, и мы отказались от дальнейших попыток. Было четыре часа дня, и, если все шло по плану, наши партнеры уже должны отправиться в Варци.

Мы прошли к началу туннеля и еще раз все проверили, а потом уселись ждать наступления темноты. А может, ночь уже наступила и мои часы показывают неправильно – в туннель ведь свет не проникал.

Уокер нервничал, дважды спрашивал меня, не слышу ли я шума, но не со стороны входа, а из глубины туннеля. Трупы убитых им немцев не давали ему покоя. Я посоветовал пойти взглянуть на них, полагая, что шоковая терапия подействует благотворно. Но он отказался.

Наконец послышался слабый шум у входа Я взял молоток и приготовился – ведь это мог быть и не Курце. Упал камень, и чей-то голос позвал: "Халлоран?"

Я расслабился и с облегчением вздохнул: Курце. Упал еще один камень, и я спросил через завал:

– Все в порядке?

– Без сучка и задоринки, – ответил он, энергично разбирая камни. – Грузовики здесь.

Вместе с Уокером мы помогли изнутри разобрать завал, и Курце посветил мне в лицо фонариком.

– Ну и ну, – сказал он, – придется вам умыться.

Могу себе представить, на кого мы были похожи! Воды в туннеле не было, и пыль покрыла нас плотным слоем. Рядом с Курце стояла Франческа.

– Как вы, мистер Халлоран?

– Все в порядке. Где грузовики?

Она двигалась, едва различимая в темноте.

– Здесь, недалеко.

– С ними четыре итальянца, – сказал Курце.

– Они знают, что им предстоит делать? – поспешно спросил я.

Из темноты надвинулся Пьеро.

– Они знают, что дело секретное, а значит, наверняка незаконное, – сказал он. – Больше им ничего не известно.

– Пусть двое из них спустятся вниз к нашей стоянке, снимут лагерь и ждут там. Предупредите, чтобы следили за дорогой, и, если кто-то появится, немедленно сообщили. Двое других пусть поднимутся в горы для наблюдения за подходами к шахте, один – слева, второй – справа. Сейчас самый опасный момент, нельзя допустить, чтобы нас застали врасплох, когда мы вынесем золото.

Пьеро ушел, и я слышал, как уверенно он отдавал приказания.

– Остальные будут работать здесь. Принесите доски из грузовиков, – командовал я.

Все действительно удалось, грузовиков оказалось даже больше, чем нужно. Один из них был набит обрезками грубой древесины, а также наспех сделанными багажными клетями, в которые предстояло переложить остальной груз.

Мы вытащили доски и перенесли их в туннель вместе с инструментами – двумя пилами, четырьмя молотками и несколькими пакетами гвоздей. Там мы начали обивать ящики с золотом, меняя их конфигурацию и размеры.

Вчетвером мы действовали быстро, уже в процессе работы распределив обязанности. Уокер распиливал доски нужной длины, Курце прибивал их снизу и сверху ящиков, я обивал их с боков, а Пьеро заканчивал. Франческа занялась переупаковкой драгоценностей и золотых мелочей из тех ящиков, в которых они лежали, в багажные клети.

Через три часа мы закончили, оставалось только вынести груз из туннеля и погрузить в машины.

Я скатал одеяла, вынес их вместе с подушкой и затолкал за водительское сиденье в одном из грузовиков – в таком месте шмайссеру будет уютно.

Ящики получились тяжелыми, но Курце и Пьеро напрягались изо всех сил, поднимая их вертикально в машины и аккуратно укладывая.

Мы с Уокером опять воспользовались тросом, чтобы вытащить ящики из туннеля через узкий для двоих проход. Франческа приготовила несколько фляжек кофе и гору сандвичей; мы ели и пили, не прерывая работы. Она определенно верила, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Наконец и с этим было покончено.

– А теперь, – сказал я, – надо убрать из туннеля все, что мы принесли с собой. Надо уничтожить малейшие следы нашего пребывания здесь, не должно остаться ни одной мелочи, которая могла бы выдать нас.

Мы вернулись в туннель и подобрали одеяла, подушки, инструменты, фонари, фляжки, даже погнутые гвозди и клочки обивки разодранных диванных подушек. Все снесли в грузовики, а я задержался, чтобы еще раз все осмотреть. Подобрал забытый кусок доски и направился к выходу.

Тут-то это и случилось.

Курце, должно быть, торопился, когда укреплял свод в конце входа – он ведь уже видел золото и ни о чем другом думать не мог. Когда я повернулся, чтобы выйти, злополучный кусок доски задел стенку входа и сдвинул камень. Послышался угрожающий треск, я бросился бежать, но... поздно.

От сильного удара в плечо я рухнул на колени, успел услышать нарастающий грохот камнепада и, по-видимому, потерял сознание.

Придя в себя, как сквозь вату я различил голос:

– Халлоран, как вы? Халлоран!

Что-то нежное прикоснулось к моей щеке, потом что-то холодное и мокрое. Я застонал и открыл глаза, но ничего не увидел. В затылке пульсировала боль, и ее волны застилали глаза. Должно быть, я опять потерял сознание. Но когда в следующий раз открыл глаза, изображение стало четким. Голос Курце сказал:

– Можешь двигать ногами, парень? Можешь ногами двигать?

Я попытался. Оказалось, что с ногами все в порядке, и я попытался встать. И не смог! Какая-то тяжесть на спине не пускала меня.

– Не волнуйся, парень, мы вытащим тебя отсюда, это точно!

Видимо, он ушел, и я услышал голос Франчески:

– Халлоран, вы должны лежать тихо и не двигаться. Вы слышите меня?

– Слышу, – пробормотал я. – Что случилось? – Мне было трудно говорить, потому что правая сторона лица оказалась прижатой к чему-то грубому и твердому.

– Вас придавило грудой камней, – сказала она. – Ногами двигать можете?

– Да, могу.

Франческа отошла, слышно было, как она разговаривает с кем-то. Разум возвращался ко мне, и я понял, что лежу ничком, на спине – огромная тяжесть, а голова повернута так, что правая щека упирается в камень. Правая рука вытянута вдоль тела, и я не могу ею шевельнуть. Левая рука чуть приподнята и в таком положении плотно зажата.

Вернулась Франческа и сказала:

– Теперь будьте внимательны. Курце говорит, что, если ноги свободны, значит, вас завалило только посредине. Он собирается освободить вас, но на это уйдет много времени, и вы не должны двигаться. Поняли?

– Понял.

– Как вы? Где-нибудь болит? – Голос ее был тихим и нежным.

– Тела не чувствую, – ответил я. – А главное, давит на спину.

– Я принесла бренди. Хотите глотнуть?

Я попытался покачать головой, но понял, что это невозможно.

– Нет, пусть Курце начинает разбирать завал.

Она ушла, вернулся Курце.

– Парень, – сказал он, – ты попал в трудное положение, да. Но не волнуйся. Мне уже приходилось заниматься таким делом. Все, что требуется от тебя, – лежать и не двигаться.

Вскоре я услышал скрежет камней – на лицо посыпалась пыль. Время тянулось медленно. Курце работал осторожно, не торопясь снимал камень за камнем, предварительно проверяя каждый. Иногда ему приходилось отходить, и я слышал тихий разговор, но он быстро возвращался и трудился с тихим упорством.

Наконец Курце сказал:

– Теперь уже недолго.

Неожиданно он начал убирать камни энергичней, и тяжесть на спине уменьшилась. Ощущение было прекрасным. Курце предупредил:

– Сейчас я вытащу тебя. Будет немного больно.

– Тащи!

Он ухватил меня за левую руку и дернул изо всех сил. Я сдвинулся с места, а через две минуты уже лежал под открытым небом и смотрел на бледнеющие звезды. Я хотел встать, но Франческа велела лежать и не двигаться. Светало, и уже можно было разглядеть ее лицо, склонившееся надо мной. Брови ее были нахмурены, когда она мягко прошлась руками по моему телу, проверяя, нет ли переломов.

– Можете перевернуться? – спросила она.

С болью я перевернулся на живот и услышал, что она рвет на мне рубашку. Затем я услышал, как она присвистнула.

– У вас сильно поранена спина.

Я и сам чувствовал, что сильно. Ее руки, мягкие и нежные, осторожно двигались по моей спине.

– Ни одного перелома, – с радостным изумлением заключила Франческа.

Я криво усмехнулся. По моим ощущениям, спина была перебита и кто-то развел на ней костер, но ее известие, что ни одна моя кость не пострадала, радовало. Она что-то рвала и перевязывала мои раны. Когда она закончила, я сел.

Курце держал доску размерами шесть на шесть.

– Тебе чертовски повезло, парень. Эта штука лежала поперек спины и держала весь груз камней, свалившихся на тебя.

– Спасибо, Кобус, – сказал я.

От смущения он покраснел и отвернулся, пробормотав:

– Чего там, Хал... все в порядке.

Впервые он назвал меня Хал. Потом, посмотрев на небо, сказал:

– Нам лучше сейчас же отправиться. – И обратился к Франческе: – Он может двигаться?

Я медленно встал на ноги:

– Конечно, могу.

Франческа попыталась удержать меня, но я сделал вид, что не заметил.

– Действительно, пора выбираться отсюда.

А Курце я сказал, посмотрев в сторону туннеля:

– Тебе лучше закончить с ним сейчас, используя мой маленький вклад. Тогда и тронемся.

Курце направился к туннелю.

– А где же Уокер? – спросил я.

– Сидит в машине, – ответил Пьеро.

– Пошли его вниз на стоянку и свистни двум дозорным, пусть идут с Уокером. Все они могут отправляться в Рапалло.

Пьеро кивнул и ушел. Франческа спросила:

– Не лучше ли вам немного отдохнуть?

– Отдохну в Рапалло. Вы сможете вести грузовик?

– Конечно, – ответила Франческа.

– Хорошо. Один грузовик поведут Курце и Пьеро, а мы с вами – второй. Хотя, вероятно, я не смогу подменить вас.

Мне не хотелось оставлять Пьеро и Франческу вдвоем, к тому же неплохо, если бы за другими итальянцами приглядывал Уокер. Конечно, я мог поехать и с Пьеро, но я был не в том состоянии, чтобы оказать сопротивление, если ему вздумается напасть на меня.

– Я справлюсь, – заверила меня Франческа.

В это время послышался шум обвала – это Курце завалил вход в туннель, запечатав его, к счастью, навсегда. Курце подошел к нам.

– Ты поедешь с Пьеро в том грузовике, – сказал я ему. – Не тащитесь у нас в хвосте, сохраняйте дистанцию, мы не должны выглядеть как колонна.

– Ты сможешь перенести дорогу? – спросил он.

– Смогу, – ответил я и, с трудом передвигая ноги, пошел к грузовику, в котором спрятал пистолет. Попытки залезть в кабину вызвали сильную боль в спине, но, в конце концов, мне это удалось, и я в изнеможении опустился на сиденье, не решаясь, правда, откинуться назад. Франческа лихо взлетела на водительское место и захлопнула дверцу. Она посмотрела на меня, и я махнул рукой: поехали.

Она включила двигатель, рывком тронула машину с места, и мы покатили, подскакивая на камнях, вниз по дороге, ведущей к шахте. Показавшееся на горизонте солнце светило нам в лобовое стекло.

Обратное путешествие в Рапалло не показалось мне увеселительной прогулкой. Езда в грузовике утомительна даже при самых благоприятных условиях, а для меня она стала пыткой. Я смертельно устал, все тело ныло, а ободранная спина кровоточила. В общем, состояние было плачевное.

Франческа, вопреки ее уверениям, никак не могла сладить с грузовиком. Она привыкла к переключению скоростей в легковушках, и ей никак не удавалось правильно переключать скорость у грузовика. Чтобы зря не рисковать, мы притормозили, и я показал, как это делается. Машина пошла ровнее, и мы смогли разговаривать.

– Вам нужен доктор, мистер Халлоран.

– Друзья зовут меня просто Хал, – сказал я.

Она удивленно посмотрела на меня:

– Я уже ваш друг?

– Вы не дали мне погибнуть, когда меня завалило в туннеле, – сказал я. – Значит, друг.

Она покосилась на меня:

– Но ведь и Курце помогал.

– Ему я еще нужен, без меня он не вывезет золото из Италии.

– Он действительно беспокоился, – согласилась она. – Но не думаю, что только золото тому причиной. – Она замолкла, входя в поворот. – Кто думает только о золоте, так это Уокер. Он все время сидел в грузовике, готовый в любую минуту смыться. Жалкий человечек.

Слишком усталый, чтобы вникать в ее слова, глядя на бегущую ленту дороги, я погружался в какое-то гипнотическое состояние. Среди прочих обрывочных мыслей мелькнуло: что-то я не видел портсигара, который, по рассказам Уокера, Гитлер якобы преподнес Муссолини во время их встречи на Бреннерском перевале в сороковом году...

Воспоминание о портсигаре мелькнуло, и я тут же забыл о нем, а когда вспомнил, было уже поздно.