"Бессердечный" - читать интересную книгу автора (Бэлоу Мэри)

Глава 11

Весь этот месяц Люк жил той жизнью, к которой привык. Он старался не задумываться о семейных проблемах, уговаривая себя, что уже решил их. Он сделал семейную жизнь легким, приятным занятием, приносящим только удовольствие, как и собирался. И весь этот месяц он старался не думать о возвращении в Баденское аббатство.

Он написал Генриетте о своей женитьбе, хотя она, возможно, уже узнала об этом от кого-нибудь другого. Он писал ей только о делах, стараясь не касаться ничего личного. Он сообщил ей, что, в связи с обстоятельствами, изменения дома и парка лучше на какое-то время отложить. Таким образом он старался тактично указать ей, что хозяйкой аббатства теперь стала его жена. Генриетта не ответила. Он надеялся, что она не будет больше писать. Надеялся, что ему каким-нибудь образом удастся избежать встречи с ней. Он чувствовал, что теперь пропасть между ними стала еще глубже, хотя она была непреодолимой еще до того, как он женился.

Он написал Колби, приказав повысить содержание Эшли и выплатить ему определенную сумму на следующий месяц. За этот месяц они почти не виделись с братом, но, когда они встречались, Эшли был предельно вежлив с ним и очаровательно галантен с Анной. Увидев однажды на своем столе крупный счет, появившийся там без всяких объяснений, Люк понял, что Эшли простился с той леди, которая так любила дорогие игрушки.

Все эти десять лет Люк не был связан ни с кем из своей семьи, кроме дядюшки. И все же теперь каждый раз, когда ему доводилось видеть Эшли, он испытывал какую-то тяжесть на душе. Возможно... даже сожаление. Люк хорошо помнил маленького сорвиголову, для которого он был героем. Сейчас же это был красивый, подвижный, несколько дикий юноша, жизнь которого только начиналась. Юноша, который еще нуждался в опеке. Люк не был уверен, что может справиться с этим и что хочет этого. Но если не он, то кто же?

Весь этот месяц он не задавал брату никаких вопросов и надеялся, что с его выходками было покончено. Он не желал растрачивать эмоции ни на кого, включая собственного брата.

Правда, исключение сделал только для Дорис. Через несколько дней после свадьбы он явился с визитом к матери специально, чтобы поговорить с ней о той нежелательной связи, о которой она упоминала раньше. Оказалось, художник был приглашен ею самой, чтобы написать портрет Дорис. Во время длительных сеансов позирования всегда присутствовали либо сама герцогиня, либо горничная Дорис. По крайней мере, так думала герцогиня. Позже, когда Дорис заявила, что они с портретистом собираются пожениться, выяснилось, что горничную часто отсылали.

– Он сын трактирщика, – презрительно объяснила герцогиня. – Он не бог весть какой портретист, но утверждает, что прославится через год или два, и Дорис верит в это. Думаю, что сейчас он живет как оборванец.

– И вы говорили с ним? – спросил Люк.

– Говорила с ним? – надменно переспросила его мать. – Помилуй, Лукас, как ты мог подумать такое? Конечно нет. Я просто запретила им видеться. Здесь даже и говорить не о чем.

– Но вы все-таки волнуетесь, мадам? Они продолжают встречаться?

Герцогиня поджала губы.

– Боюсь, между ними есть какая-то связь, – произнесла она наконец. – Дорис такая своевольная, к тому же она второй год уже без присмотра главы семьи.

– Я встречусь с ним, – сказал Люк. – Как его зовут?

– Дэниел Фроули. – В ее устах это имя прозвучало как ругательство.

Дэниел Фроули весьма посредственный художник, решил Люк, побывав в его мастерской и неторопливо осмотрев его работы. Хотя, возможно, ему удается кое-как зарабатывать на жизнь, тщательно выписывая внешние черты своих клиентов, но не умея уловить их духовной сущности. Если он надеется стать вторым Рейнолдсом, то будет глубоко разочарован.

Фроули молчал как рыба в ответ на все расспросы об их отношениях с Дорис. Но Люк, который держался холодно и надменно, был настойчив. Да, они влюблены, наконец заявил художник. Они хотят пожениться. И будут жить его картинами. Он уже получает заказы от высокопоставленных клиентов. От вдовствующей герцогини Гарндонской, например. Скоро он станет модным портретистом и войдет в высший свет, хотя не принадлежит к нему от рождения. К тому же, ведь у леди Дорис есть наследство.

– Леди Дорис Кендрик – впечатлительная романтичная девушка, – сказал Люк, без приглашения усевшись на жесткий бугристый диван и достав из табакерки щепотку табака. – Перспектива голодать в мансарде еще с не признанным молодым художником, без сомнения, кажется ей неотразимо привлекательной. Но она привыкла совсем к другой жизни, Фроули. И она уже не изменится, даже если я разрешил бы ей попробовать. Через несколько месяцев она почувствует себя глубоко несчастной.

– Я знаю, – ответил художник, враждебно разглядывая Люка и не скрывая презрения, которое вызывал у него парижский лоск его гостя. – Но я не уверен, что смогу устроить свою жизнь без нее, ваша светлость.

– Ах, – мягко сказал Люк. Он поднял брови, посмотрев на собеседника сверху вниз из-под полуприкрытых век. – Понятно. Сколько?

Фроули облизал губы. Его глаза забегали по комнате.

– Пять тысяч фунтов, – быстро ответил он.

– Но наследство леди Дорис гораздо больше, – сказал Люк. – Вы можете просить больше, Фроули. Десять тысяч, может быть даже двадцать?

Художник безуспешно старался скрыть свое разочарование.

– Я не жадный, – твердо сказал он. – Но мне трудно расстаться с ней. Я люблю ее.

– В таком случае вы можете назначить большую цену за свою любовь, – любезно предложил Люк, встав и неторопливо подойдя к гораздо более высокому и крупному мужчине. – Это не имеет значения. Мой ответ будет одинаковым, попросите ли вы пять, десять, двадцать или пятьдесят тысяч. Вот он.

В следующую секунду Дэниел Фроули уже лежал на полу. Его лицо было искажено гримасой боли. Он поднял руку, запоздало пытаясь прикрыть челюсть.

Люк, нахмурившись, разглядывал свои ободранные пальцы.

– Думаю, с этого момента вы будете держаться подальше от леди Дорис Кендрик? – сказал он тем же любезным тоном, что и несколько секунд раньше.

Художник ничего не ответил. Он молча лежал на полу до тех пор, пока Люк не ушел.

А потом Люк пошел к Дорис и попросил у матери позволения поговорить с ней наедине.

– Что ты сделал? – переспросила Дорис, глядя на него широко раскрытыми глазами.

– Запретил ему видеться с тобой, – ответил Люк.

– Вот как? – Она говорила тихо, но ее грудь тяжело вздымалась. – Вот как? И все потому, что он бедный художник и его отец не был джентльменом? Потому что он не достиг еще богатства и славы? Значит, я должна выйти замуж за человека с состоянием и положением в обществе, неважно, смогу ли я любить его и быть с ним счастлива? Так, Люк?

– Дорогая моя, – сказал Люк, холодно глядя на нее, – допусти хотя бы на минуту, что я опытнее и мудрее тебя и наша мать тоже. Поверь, что мы лучше знаем, кто может сделать тебя счастливой, а кто – нет. Дэниел Фроули не может.

Она продолжала тяжело дышать, глаза ее сверкали. Со скрытым вздохом Люк приготовился мириться с женской истерикой, чего обычно старался избегать любым путем. Люк не знал, как вести себя в таких ситуациях. Ведь женщинам было позволено кусаться, царапаться, размахивать кулаками и ругаться самыми ужасными словами, но стоило мужчине выругаться или ответить хотя бы легким шлепком – его называли убийцей. И весь мир – и женщины и мужчины – будут против него.

Но Дорис повела себя не так, как он ожидал. Ее глаза вдруг наполнились слезами.

– И ты тоже, Люк? – сказала она почти шепотом. – И ты тоже не можешь понять, что я личность со своими собственными чувствами и мечтами. Из-за того, что я дочь и сестра герцога, ты должен следить за тем, чтобы мой брак не затронул честь семьи? Мои чувства никого не волнуют. Вы распоряжаетесь моей жизнью, как будто я вещь, а не человек, который дышит, думает и чувствует.

Он немедленно осознал свою ошибку. Точнее, ошибки. Ему стоило поговорить с сестрой до того, как он навестит Фроули. Попытаться убедить ее в том, что эта связь не принесет ей длительного счастья. И этот разговор с ней надо было провести по-другому. Он пощадил ее чувства и не стал рассказывать о согласии – даже готовности – Фроули обменять ее на деньги. Но теперь уже было поздно. В любом случае теперь она не поверит ему, даже если он расскажет ей обо всем. Никогда раньше Люку не приходилось разговаривать с младшей сестрой как с человеком, который подчинен ему. Но сейчас то, что для него было ясно как день, было совсем неясно для нее.

– Разве Анна не поговорила с тобой? – спросила Дорис. Поговорила. Анна сказала ему, что Дорис влюблена со всей горячностью юности и что объект ее привязанности, видимо, не соответствует ей по положению в обществе. Но это настоящая привязанность, добавила она. Молодые люди могут заблуждаться в своих чувствах, но они не становятся от этого менее пылкими. И они точно так же могут чувствовать боль, как и взрослые – иногда даже сильнее. Она попросила его быть помягче с сестрой.

Люк не знал, что значит быть помягче. Он не думал, что должен быть мягким. Жизнь груба и преподносит жестокие уроки. Он выучил их и не стал от этого слабее.

– Мне жаль Анну, что она стала твоей женой, – очень тихо сказала Дорис. – Эшли тоже сказал так – самой Анне.

– Однажды ты поймешь, что я делаю это только тебе на благо, – ответил ей Люк.

– Интересно, верите ли вы сами этим словам? Как бы там ни было, я никогда в жизни не ожидала услышать от тебя такое. Только не от тебя, Люк.

– Ты должна пообещать мне, что больше не увидишься с Фроули.

– Или что? Что ты сделаешь со мной, если я откажусь, Люк? Или, если я нарушу это обещание, перекинешь меня через колено и выпорешь?

– Я не бросаюсь пустыми угрозами, Дорис. Я хочу, чтобы ты поняла, что очень пожалеешь, если ослушаешься меня.

– Значит, это не пустая угроза? – Она на мгновение опустила глаза, а потом опять вскинула их. – Что они сделали с тобой, Люк, в твоем Париже? Если ты снимешь свою рубашку, увижу ли я шрам на твоей груди, там, где они вынули твое сердце?

И она выбежала из комнаты, так и не пообещав исполнить его требование.

Люк вздохнул. Он снова подумал о том, как было бы хорошо, если бы Джордж не умер или оставил бы после себя наследника. Как хорошо было бы остаться в Париже, позволив его семье самой решать свои проблемы. Ои чувствовал бессильную злость на судьбу, которая навязала ему обязанности, к которым он не стремился. Он был счастлив в той жизни, которую сам для себя создал.

Но проходили недели, и стало казаться, что все уладилось. Мать верила, что Дорис подчинилась его приказу и не видится больше с Фроули. Дорис теперь никогда не смотрела ему прямо в глаза и вообще старалась не разговаривать с ним. Но она не выглядела как человек, который страдает от потерянной любви. Она танцевала на балах и кокетничала с мужчинами на приемах и концертах. У нее был большой круг поклонников, и многие из них могли бы составить хорошую партию.

Возможно, летом, еще до того как им нужно будет возвращаться домой, она влюбится в кого-нибудь. Она достаточно молода, чтобы суметь забыть. Хотя эта мысль невольно заставила Люка вспомнить о том, как тяжело ему самому было забыть. Это был год ада...

С каждым днем Люк понимал, что все меньше и меньше жалеет о своей женитьбе. Анна была интересным и остроумным собеседником, обворожительной и любезной спутницей на балах и приемах, а кроме того, страстной и отзывчивой любовницей. Иногда он любил ее днем, объясняя ей и себе, что хочет дать им возможность отдохнуть ночью. Она была смущена и несколько скована, когда это случилось в первый раз, не найдя ни темноты, ни одежды, которые скрыли бы ее. Но ему недолго пришлось уговаривать – больше руками, губами и собственным телом, нежели словами, – чтобы она поверяла в свою красоту и привлекательность.

И, как ни странно, даже в те ночи, когда они не занимались любовью, Люк спал в ее постели, как будто это была его собственная. Они не прикасались друг к другу, но ему нравилось слышать ее тихое дыхание и чувствовать тепло и запах ее тела. И он спал лучше, чем когда бы то ни было. Это стало еще одним приятным открытием его супружеской жизни.

Да, она доставляла ему наслаждение, и он не сомневался, что она тоже получает удовольствие. Удовольствие от их сексуальной и светской жизни. Они были участниками почти всех интересных событий этого сезона. И сами устраивали приемы. Они не раз приглашали своих знакомых на обед, а один раз устроили вечер с картами и танцами. И всегда Анна освещала эти приемы своим искрящимся весельем, как и на ее первом балу. Ею восхищались. Люк знал, что мужчины завидуют ему. Он поймал себя на том, что, когда они были в обществе, он смотрит на нее гораздо чаще, чем другие мужья на своих жен. Ему нравилось наблюдать за ней и знать, что она тоже смотрит на него. Он гадал, получает ли она такое же удовольствие от его внешности, как он – от ее.

Удовольствие, размышлял Люк, – более прочная и надежная основа отношений, чем любовь. Он был рад, очень рад, что между ним и Анной нет любви. Он был рад, что его открытие той ночью и ее отказ отвечать не позволили развиться тем глупым чувствам, которые он начинал испытывать к ней. Он был рад, что в их отношениях не было настоящей глубины. Только удовольствие.

Этот месяц в Англии принес ему новую жизнь, и нельзя сказать, что он был ею недоволен. Если все будет продолжаться в том же духе, он не будет жалеть, что покинул Париж.

Но потом пришла ночь маскарада в «Рэнела-Гарденс». И на следующее утро он уже знал, что его возвращение в Баденское аббатство больше нельзя откладывать и что жизнь снова должна измениться.

И эти изменения не сулили ему ничего хорошего.

«Рэнела-Гарденс» в Челси были открыты только несколько лет назад и сразу стали очень модным местом в высшем свете. Там размещалась большая ротонда, в которой можно было выпить чай или кофе, слушая музыку. Но более популярными для прогулок были сады вокруг искусственного озера, канал с лодками и живописная китайская пагода на берегу. Аллеи по сторонам канала были любимым местом влюбленных пар, особенно по вечерам, когда сады освещались сотнями золотых фонариков.

Анна никогда не была там раньше. И никогда не была на маскараде. Она очень волновалась и оттого была недовольна собой – ведь ей уже двадцать пять лет, и она замужняя женщина. Иногда ей казалось, что вся энергия и радость юности, которые ей пришлось подавить когда-то, проснулись в ней теперь. Но Люк не упрекал ее за это. Ей нравилось, что на балах и ассамблеях он смотрел на нее так же, как до женитьбы, рассеянно обмахивая лицо веером.

Она тоже флиртовала с ним, когда они были на публике, несмотря на то, что уже целый месяц они были мужем и женой.

Она оделась для маскарада в костюм турецкой принцессы – хотя Люк, увидев ее, сказал, что это больше похоже на турецкую наложницу и что она может присоединиться к его гарему, как только ей заблагорассудится. Она рассмеялась и кокетливо взмахнула ресницами. Вместо маски на ней была тяжелая золотая вуаль, закрывавшая нижнюю часть лица. И Анна покраснела под вуалью, увидев в его глазах неприкрытое желание.

Ее широкие алые шаровары с вышитыми золотом цветами и белая шелковая рубашка, отороченная золотой узорчатой каймой, казались ей женственными и немного неприличными. Она ощущала себя почти голой, несмотря на алый кафтан, который она надела сверху, стянув на талии золотым шарфом. Как-то странно чувствовать себя без защиты кринолина, хотя она, как всегда, была туго затянута в корсет. Она не стала припудривать волосы, а надела маленькую красную бархатную шапочку, украшенную жемчужинами.

Люк отказался быть ее султаном. Он объяснил, что иначе ему следовало бы запретить ей появляться на маскараде, где все будут смотреть на нее и восхищаться ею. Он должен будет держать ее за закрытыми дверями, под охраной шестифутовых евнухов с мускулистыми телами. На нем было домино и полумаска. Но, поскольку его домино было алым, подбитым золотом, его жилет и маска тоже были золотыми, Анна решила, что этот наряд достоин быть нарядом ее султана.

Агнес, одетая пастушкой, тоже была на маскараде с леди Стерн и лордом Куинном. А Дорис была Дианой-охотницей. Анна любовалась ими и болтала с ними между танцами в ротонде. Было весело еще и оттого, что совсем несложно узнавать под масками знакомых. Некоторые мужчины, в большинстве в темных домино и масках, старались держаться в тени.

Часть вечера они провели под открытым небом – целый час гуляли вдоль канала и готовы были провести там еще час, но надо было возвращаться. Было чудесно гулять с ним вдвоем в таком волшебном месте, чувствовать всю романтику этой прогулки и знать, что они принадлежат друг другу, что они любовники и что... Но это был ее секрет – надежда, которая росла в ней уже несколько дней.

Они почти не разговаривали. Анне нравилось смотреть, как играют на воде блики от фонарей, ей нравилось думать, что Люк тоже чувствует романтику этой прогулки, что, может быть, их связывает уже нечто большее, чем только дом и удовольствие. Он накрыл ладонью ее руку, лежавшую на его твердой руке, и Анна вздохнула от удовольствия, почувствовав интимность этого жеста.

Когда они вернулись в ротонду, она села рядом с Дорис. Они остались в дружеских отношениях, несмотря на ссору Дорис с Люком, если только слово «ссора» было подходящим. Люк не поддерживал близких отношений со своей семьей. И вдобавок к тому не лучшим образом обошелся с Дорис. Он нанес визит ее Дэниелу и запретил им видеться. Люк сам рассказал ей об этом. А Дорис потом добавила, что, несмотря на то, что Люк запугивал Дэниела, тот все равно настаивал на своей любви к ней. И когда он отказался взять деньги – двадцать тысяч фунтов, которые Люк предлагал ему, – Люк избил его.

Анна старалась не думать о той роли, которую играл во всем этом Люк. Однако в этом она опять видела полное пренебрежение к чувствам женщины и утверждение мужской власти. Вероятно, он был прав, запретив им видеться, но наверняка был способ сделать это мягче, не причиняя Дорис такой боли. Правда, мужчины не думают об этом. Кажется, они и не подозревают, что можно быть добрым и тактичным. Их закон – сила и власть.

Тем не менее подробности, о которых рассказала ей Дорис, говорили о том, что Фроули не послушался предостережений Люка. Судя по всему, художнику удалось передать ей письмо. Анну пугала мысль о том, что непреклонность приказания Люка могла толкнуть молодых людей на отчаянный поступок.

Она хотела бы довериться ему, но не могла. Люк накажет Дорис за полученное ею запрещенное письмо. Но, может быть, это было всего лишь прощание? Дорис казалась очень взволнованной.

– Чудесный вечер, правда? – заговорила с ней Анна. – Такие красивые костюмы. И эти чудные сады. Они, должно быть, прекрасны днем. А ночью они просто волшебные.

Глаза Дорис следили за тенями, мелькавшими в открытых дверях ротонды.

– Ах, это все не имеет никакого значения, – рассеянно ответила она.

Дорис вдруг привстала, когда какой-то мужчина в темном домино проскользнул мимо двери, но снова села на место.

– Мне нет никакого дела до этой богатой жизни с ее бесконечными бессмысленными развлечениями. Они не имеют для меня никакого значения. Для меня важно быть счастливой.

Может, она и не собиралась так открыто выдавать свои намерения, но для Анны было совершенно ясно, что Дорис и Фроули назначили тайную встречу. Можно ли было найти лучшее место для этого, чем ночной маскарад в «Рэнела-Гарденс»? Однако что они собираются сделать? Просто увидеться на несколько минут? Пожалуй, слова Дорис говорили о большем.

– Дорис, – Анна положила ладонь на руку девушки, – что ты задумала?

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Ты мне нравишься, Анна, и мне жаль, что ты вышла замуж за Люка. Он стал чудовищем без души и сердца. Мне хотелось бы, чтоб ты знала его таким, каким он был раньше – самым лучшим для меня человеком на свете. Ты мне нравишься, но ты его жена, так что лучше я не буду тебе ничего рассказывать.

Ох, глупая девчонка. Ее план был ясен как день.

– Дорис, ради бога, не наделай глупостей.

– Да я и не собираюсь! Все, что я намерена сделать, – так это потанцевать со всеми красавцами, которые пришли сегодня на маскарад! – Дорис рассмеялась.

В этот момент к ним подошел лорд Куинн и попросил Анну оказать ему честь составить ему пару в следующем танце. Анна улыбнулась и поднялась ему навстречу.

– Никогда не упускаю возможности потанцевать с красавицей, только что сбежавшей из гарема. Но мой племянник просто счастливчик, клянусь всеми святыми! – говорил он, целуя ей руку.

Анна засмеялась, отыскивая взглядом Люка, как привыкла делать, когда они были на людях. Он разговаривал с двумя джентльменами, но его глаза в прорезях золоченой маски наблюдали за ней. Он рассеянно постукивал себя по подбородку сложенным веером. Анна вспомнила, что он не видит ее улыбки под вуалью, но ее глаза сияли ему в ответ.

Что задумала Дорис? Провести со своим Дэниелем столько времени, чтобы Люк вынужден был позволить ей выйти за него? Сбежать с ним? Анна чувствовала, что должна поговорить с Люком, и все же она колебалась. Что если это всего лишь невинная встреча? Нет большой беды в том, что девушка чувствует себя влюбленной. И все же Анне показалось, что они планировали нечто большее, чем просто встречу. А что, если он не придет? Она навлечет на Дорис неприятности, и все понапрасну. Но, если он не появится сегодня, это может случиться в любой другой день, когда она не будет знать об этом. Хуже всего, что за месяц совместной жизни у них с Люком не появилось другой близости, кроме физической. Анна чувствовала неловкость при одной мысли о том, что придется говорить с мужем о чем-то серьезном.

Анна, танцуя, смеялась, но волнение не покидало ее. Что ей делать? В конце концов она решила, что лучше всего – это следить самой за тем, чтобы Дорис не натворила каких-нибудь глупостей.

Анна танцевала минуэт, когда к Дорис, которая отказала двум подходящим партнерам и стояла в дверях, подошел высокий молодой человек в сером. Они не стали танцевать. Они вышли так быстро, что даже Анна, которая следила за каждый их движением, едва заметила это. Ее партнером был мистер Хэтуелл, знакомый Люка. Она быстро огляделась в поисках свекрови. Герцогиня разговаривала стоя спиной к двери и не видела, что произошло. Тогда Анна стала искать взглядом своего мужа. Он пристально смотрел на нее, и она вдруг поняла, что стоит посреди бальной залы, отвернувшись от партнера. Люк быстро подошел к ним.

– Моя жена неважно себя чувствует, Хэтуелл, – сказал он, вежливо поклонившись ее партнеру. – Вы извините нас?

Мистер Хэтуелл поклонился в ответ и выразил свое сочувствие.

– Что-нибудь случилось, дорогая? – спросил Люк, взяв ее под руку и отводя в сторону.

– Это из-за Дорис, Люк. Мне кажется, она назначила встречу своему молодому человеку. И она только что вышла вслед за высоким мужчиной в темно-сером домино и маске. Я не знаю, он ли это, но ей не следует оставаться без присмотра с кем бы то ни было.

Они были уже вне зала, в прохладной темноте сада. Люк взял ее за плечи.

– Останься здесь. – В его голосе была сталь, заставившая ее содрогнуться. – Я скоро вернусь.

Он развернулся и быстро пошел в направлении главных ворот. Было ясно, что он не собирается терять времени на поиски Дорис и ее кавалера в аллеях. После недолгого колебания Анна поспешила за ним.

– Будь помягче с ней, – попросила она. – Она еще очень молода и считает себя влюбленной. Она верит, что это единственый способ обрести счастье.

Люк не ответил, но и не велел ей вернуться. Он пристально вглядывался в окружавший их полумрак. Анна снова вздрогнула. Она уже не была уверена в том, что поступила правильно, обратившись к нему. Его хладнокровная решимость пугала ее.

Влюбленные не успели уйти далеко. Когда Люк догнал их, они были еще у ворот. Молодые люди разом обернулись, рука в руке, и Дорис слабо вскрикнула. Расширенными от ужаса глазами она беспомощно посмотрела на Люка. Затем на Анну, взглядом полным укоризны. Анна невольно опустила глаза.

– Вы куда-то торопитесь? – спросил Люк зловеще любезным тоном.

– Да, – ответила Дорис вызывающе, – мы уходим отсюда. Мы собираемся пожениться.

– Через несколько минут ты отправишься домой под присмотром матери, дорогая, – ответил ей Люк. Он повернулся к Фроули. – Я вижу, вам не терпится, чтобы вас наказали?

– Я делаю то, чего хочет ваша сестра и я сам. – Голос Фроули был полон плохо сдерживаемой злости.

– Не сомневаюсь в этом, ведь я сообщил вам, что ее приданое гораздо больше, чем те пять тысяч, которые вы требовали.

– Это ложь! – воскликнула Дорис. – Ведь это ты предложил ему деньги – двадцать тысяч фунтов, – а Дэниел отказался.

– Ах вот как. – Люк внимательно посмотрел на Фроули. – Я запамятовал.

От его ровного, любезного голоса у Анны по спине побежали мурашки.

Неожиданно молодой человек выхватил из ножен шпагу и направил ее на Люка. Анна почувствовала, как у нее дрожат колени.

– Ты не остановишь нас, – произнес Фроули. – Стой где стоишь, Гарндон, если хочешь остаться невредимым. Мы уходим.

Люк не шевельнулся.

– Как неосторожно с твоей стороны, мой дорогой. – Тон его голоса не изменился, – Убери шпагу в ножны, пока у тебя еще есть такая возможность.

Дэниел усмехнулся. Анне показалось, что шпага оказалась в руке ее мужа быстрее, чем она услышала звон вынимаего из ножен металла. А потом – Анна даже не поняла, как это произошло, – шпага Фроули описала в воздухе дугу и упала на землю в дюжине футов от них. Шпага Люка застыла у горла Дэниела. Оцепеневшая Анна увидела, как тонкая алая струйка поползла за воротник его рубашки.

– Ты уйдешь один, Фроули. – Тон Люка не изменился. – Живым. И даже не истекающим кровью, если будешь хорошим мальчиком. Но я пущу ее, если ты посмеешь приблизиться к леди Дорис на расстояние оклика. Я мог позволить вам встретиться под строжайшим надзором, если бы ты не выказал такой готовности обменять мою сестру на деньги. Позволил бы, в надежде на то, что она сама увидит – эта перемена в жизни не сделает ее счастливой. Но теперь встреча с ней будет угрожать твоей жизни опасностью. Можешь поднять шпагу перед тем, как уйти. – Люк неторопливо убрал шпагу в ножны. Дэниел Фроули повиновался его приказу. Все это время Дорис стояла застыв и зажав руками рот. Она опустила их, когда ее возлюбленный скрылся из виду.

– Я ненавижу тебя, – бесстрастно сказала она Люку. – И я не буду тебе повиноваться. При первой же возможное убегу с ним.

– Анна, не будешь ли ты так добра вернуться в ротонду и попросить мою мать прийти сюда? Объясни ей, что она должна отвезти Дорис домой. И пожалуйста, оставайся с леди Стерн, пока я не вернусь за тобой.

Анна поспешила прочь. Она испытывала то же чувство, что, должно быть, испытывал Иуда Искариот, покидая Гефсиманский сад. Она предательница. Хотя Дорис спасена от несчастного брака, особенно если верить тому, что Люк говорил о деньгах.

Анна поняла, что склоняется к тому, чтобы поверить Люку, а не обвинениям, которые предъявляла брату Дорис со слов Фроули. Может быть, потому, что ей хотелось верить Люку.

Через пять минут вдовствующая герцогиня Гарндонская уже спешила к воротам, моментально поняв из нескольких сбивчивых фраз невестки, что случилось.

Анна еще несколько минут постояла в темноте и прохладе у дверей ротонды, стараясь успокоиться, прежде чем по совету мужа присоединиться к своей крестной.

Но, когда она повернулась, чтобы подняться по ступеням, высокая черная тень заслонила ей свет, падавший из дверей.

– Наконец-то мы одни, – произнес пугающе знакомый голос. – Приятная встреча, моя Анна.