"Настоящая любовь" - читать интересную книгу автора (Бэлоу Мэри)

Глава 4

Марджед злилась на себя. Она так гордилась своим умением держаться с презрительной вежливостью и безразличием. Она так обрадовалась, когда почувствовала, что он понял ее отношение к нему, но не знал, как поступить.

А потом он испугал ее, когда взял за руки и взглянул на ее мозолистые ладони. Ее тут же обуяли ужас и стыд. До замужества она изо всех сил старалась одеваться и вести себя как леди, насколько ей это удавалось. Она много читала и приобрела кое-какие знания. Даже думала попытаться уговорить старого графа или его управляющего открыть школу, где бы она могла обучать деревенских ребятишек. Но ей польстило внимание Юрвина, и, когда он сделал предложение, она приняла его. Это был мужчина, которым она восхищалась. Почти все мозоли появились уже после его смерти, хотя она и раньше много работала.

Она гордилась своими мозолями и все же, когда он взглянул на них, испытала стыд и смущение. Стыд, потому что ей приходилось заниматься тяжелым трудом. Смущение, потому что она не выглядела как леди.

А потом пришло острое сознание его близости, теплоты и силы его рук. Он действительно был выше, чем десять лет назад. И шире в пленах. От него исходил аромат дорогого одеколона. Она взглянула ему в лицо, и он в ту же секунду поднял на нее глаза. Таких голубых глаз она ни у кого больше не видела.

Когда он заговорил, ей кое-как удалось придать холод своему ответу. Но на самом деле ее околдовали его глаза, а потом она с ужасом заметила, что его взгляд скользнул на губы. На секунду ей показалось, будто сердце вот-вот вырвется из груди. Она подумала, что сейчас он ее поцелует. И ничего не пыталась сделать, чтобы помешать этому.

Тут он отпустил ее руки. Но сначала все-таки почувствовал, что они дрожат. Она знала это наверняка: его пальцы крепче сжались.

Марджед была в ярости. В ярости, потому что испытала стыд. В ярости, потому что почувствовала и откликнулась на его мужское обаяние.

А ведь это он виноват, что на ферме нет ни одной свиньи, кроме Нелли. Это он виноват, что осталось только пять коров с телятами. И всего несколько кур. И гораздо меньше овец, чем раньше. И никаких обнов почти два года. Это он виноват, что она не может никого нанять для работы на ферме. И вряд ли ей это будет по карману и во время жатвы. Это он виноват, что нет Юрвина, который сам мог бы справиться с тяжелой работой.

Но все же ей повезло больше, чем многим другим. Худо-бедно, но они пока живут на ферме и работают — она, мама и бабушка. А вот другие уже покинули свои фермы. Семью Парри, например, согнало с места последнее повышение ренты. Осели теперь на вересковой пустоши и надеются как-то перебиться случайным заработком, который позволит им избежать страшной участи — попасть в работный дом. Очень многие семьи живут теперь на грани нищеты, в долгах, и, конечно же, не смогут выдержать ни малейшего повышения ренты или еще одного плохого урожая, ни падения цен на рынке.

И за все это в ответе Герейнт Пендерин. И несмотря на это, она чувствовала стыд, что он увидел ее огрубевшие руки. Ее привлекло его мужское обаяние.

Марджед постелила на кухонный стол скатерть, расставила чашки и блюдца, а ее свекровь тем временем налила в чайник кипятку и закрыла его стеганым чехлом, чтобы чай настоялся. Марджед не делала попыток поддержать разговор, хотя чувствовала, как растет напряжение. Герейнт вежливо, как говорят образованные англичане, осведомлялся о здоровье двух старших женщин, а те отвечали односложно. Ей нравилось, что он чувствует себя не в своей тарелке, хотя продолжает говорить. Конечно, джентльменов ведь обучают поддерживать разговор, даже когда вообще не о чем говорить.

Марджед не смотрела в его сторону, но знала, что он оглядывает кухню — открытый очаг с пристроенной хлебной печью, огромный котел и чайник, подвешенные на цепях над огнем; простой стол с простыми деревянными скамьями; шкаф и кровать, на которой она спала с Юрвином, а теперь спит одна; дверь в другую комнату — в гостиную и спальню, где спят две женщины; прялку, которая занимает ее вечерами, когда нет другой работы; арфу.

Марджед знала, что его взгляд задержался на арфе. Она играла на ней еще ребенком. Как-то раз она потихоньку провела Герейнта к себе домой, когда отец ушел куда-то, и спела ему, аккомпанируя себе на арфе. Она и сейчас помнит, как удивилась его восторгу и настойчивым просьбам петь снова и снова. После этого она частенько приводила его послушать ее игру, а он, в свою очередь, помогал ей тайком пробираться на запрещенную территорию парка Тегфана, с уверенностью утверждая, будто знает, где расставлены все ловушки егеря, и может провести ее безопасной тропой. Она научила его петь. У него оказался чистый и приятный голос.

— Ты все еще играешь, Марджед? — спросил он, заставив ее наконец взглянуть на него.

Она подхватила чайник, хотя это собиралась сделать се свекровь, и стала разливать чай.

— Когда есть время. Не часто.

Она сосредоточилась, чтобы унять дрожь рук, и отругала себя за слабость.

— О, наша Марджед прелестно играет, — подала голос старая миссис Эванс со своего кресла у огня. — А поет, как ангел.

В последнее время бабушка только и делала, что качалась в своем кресле и смотрела на огонь. Теперь она даже не вязала, потому что пальцы почти совсем перестали подчиняться.

— Тогда я должен послушать ее, — произнес он, принимая из рук Марджед чашку с блюдцем и глядя ей в глаза. Его взгляд был, как всегда, холоден, и все же она разглядела в нем намек на вызов. — Как-нибудь.

«Когда рак на горе свистнет», — подумала Марджед, но ничего не сказала. Она присела за стол и взяла в руки чашку Редкое удовольствие посидеть вот так в разгар утра, но она бы предпочла работать. Он сидел на любимом месте Юрвина Сама виновата — не подумав, указала ему именно на этот угол скамьи. Впрочем, не важно.

Вот разве что она никак не могла заставить себя не сравнивать этих двоих мужчин. Юрвин был красивым румяным здоровяком. Носил только рабочую одежду за редким исключением и посмеивался над женой, пытавшейся стирать ее чуть ли не каждый день. Так она быстрее сносится, уверял он Марджед. А чай он всегда пил, шумно втягивая. Она терпеть не могла сидеть и слушать эти звуки и всегда пыталась заняться каким-нибудь делом, чтобы заглушить их. Глупо было раздражаться по такому пустяку, но она так и не сумела побороть в себе это раздражение.

Герейнт, граф Уиверн, был строен, элегантен и безукоризнен. Он снял плащ и положил рядом с собою на скамью. К его ботинкам, казалось, не пристало ни пылинки. Он легко вел беседу, хотя Марджед догадалась, что он, как все, чувствует неудобство, только скрывает его лучше. Юрвин же никогда, видимо, не испытывал потребности поддерживать разговор. Он говорил только тогда, когда хотел что-то сказать, хотя и не был замкнутым человеком. Герейнт пил чай бесшумно.

Марджед пришла к выводу, что он, несомненно, самый красивый и самый привлекательный мужчина из всех, кого она знает. И эта мысль ее злила. Если бы его жизнь не изменилась так внезапно в двенадцать лет, если бы его не воспитали как джентльмена, если бы он не унаследовал богатства и не мог так дорого одеваться, то был бы он теперь таким привлекательным, даже больше, чем когда-то был Юрвин? Или любой другой ее знакомый?

Да, с раздражением признала она, не в силах кривить душой. Еще ребенком, худеньким, оборванным, часто грязным сорванцом, он был красив. В шестнадцать лет она влюбилась в его красоту. Больше просто нечего было любить. Теперь она стала на десять лет старше. На десять лет умнее. Одной красотой ее не соблазнишь.

И Бог свидетель, у нее было достаточно причин ненавидеть этого красавца.

Он поднялся, чтобы уйти, кивнул старшим женщинам, поблагодарил их за чай и повернулся к ней, велев взглядом и всем своим аристократическим видом проводить его. Взял со скамьи плащ и цилиндр.

Она шла с ним к воротам молча, вздернув подбородок. Пусть он владеет землей, по которой они идут, пусть даже через несколько лет он выдворит ее отсюда (так и случится, если рента и дальше будет расти, а цены падать), но сейчас это ее земля. Она работала на ней. До седьмого пота, до мозолей на руках.

Он распахнул ворота и вышел на тропу. Закрывая за собой ворота, он повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза. Она не отвела взгляд.

— Мне жаль, что твой муж умер, Марджед, — сказал он. — Но ты, как видно, прекрасно справляешься сама.

Что-то в ней оборвалось. Она откинула голову и зло посмотрела на него.

— Ах, вам жаль, — проговорила она почти шепотом, но ярость нельзя было скрыть. Ее глаза метали молнии. — Вам жаль! Можете забрать свою жалость, Герейнт Пендерин, и засунуть ее себе в глотку. Убирайтесь отсюда. Я заплатила ренту, и эта ферма моя до следующего года. Убирайтесь. Здесь вам не рады.

На секунду он растерялся. Но не стал отвечать тем же. А ей очень хотелось сразиться, хотя в этой битве ее могло ждать только поражение. Он, как настоящий джентльмен, сохранял невозмутимость.

— Знаю, Марджед, — тихо произнес он. — Я понял это с самого начала.

Он надел цилиндр, отчего стал еще более элегантным, и зашагал прочь. Она смотрела вслед удалявшейся фигуре, и ее одолевал зуд бросить ему в спину несколько отборных ругательств. Она знала некоторые, несмотря на то что воспитывалась в доме священника и регулярно ходила в церковь. Лучше бы, конечно, швырнуть не ругательства, а кое-что потяжелее, но под рукой ничего не оказалось. Кроме того, она бы упала в собственных глазах, если бы принялась визгливо кричать или швырять камни.

Она не жалела, что сорвалась. Если он настолько толстокожий, что ничего не понял, пока сидел у них в доме, то теперь он все знает. И будет держаться подальше от нее и Тайгуина.

Она старалась не думать о том, что Тайгуин принадлежит ему и что день выплаты ренты приближается все быстрее.

Это был первый и самый неудачный визит из тех, что Герейнт нанес своим фермерам-арендаторам в последующие дни. Неудачный в том смысле, что Марджед когда-то была его другом и чуть не стала возлюбленной, а теперь как будто безмерно его ненавидела. Не то чтобы он сомневался в ее ненависти. Ее неожиданная вспышка, когда он, покидая Тайгуин, попытался выразить сочувствие и сделать ей комплимент, рассеяла все сомнения, если таковые и были. Она ненавидела его.

Другие фермеры держались с ним вежливо. Некоторые чуть ли не дружески — чета Вильямсов, например. Их дочь тоже, по-прежнему хорошенькая, по-прежнему робкая и по-прежнему незамужняя. Сирис Вильямс налила ему чаю, но так и не сумела вступить в беседу, а лишь односложно отвечала на его вопросы, правда, при этом она мило улыбалась. Он запомнил каждую добрую улыбку, которой его одарили. Большинство селян, которых он посетил, держались с ним вежливо, и не больше. А за вежливостью некоторых он почувствовал скрытую враждебность.

Последние несколько лет, видимо, выдались не слишком удачными для фермеров. Было много дождей, что сказалось на урожае. Цены упали почти на все фермерские продукты. Несколько фермеров рассказали ему, что им, как и Марджед, пришлось уменьшить стадо. Ясно, что процветанием здесь и не пахло. Герейнт почувствовал угрызения совести, что устранился от дел своего поместья Тегфан. Назначив управляющим вполне надежного, как ему показалось, человека, он постарался забыть об этом месте и обо всем, что с ним связано. Но ему хотя бы следовало знакомиться с отчетами из Тегфана. Ему хотя бы следовало знать, что его фермеры бьются из последних сил. Вряд ли он мог теперь обвинять их, что они относятся к нему с обидой: он приехал неожиданно, хорошо одетый, благополучный, явно не знающий, что такое денежные затруднения.

Кроме того, у него не осталось и следа от той наивности, которой он был полон десять лет назад. Тогда, в прошлом, он ожидал, что когда явится домой, то все порадуются вместе с ним счастливому повороту в его судьбе. Все произошло как в сказке: прожив двенадцать лет нищим оборванцем, он вдруг оказался законным наследником графского титула и трех огромных поместий — хотя его мать, разумеется, всегда велела ему брать с нее пример, ходить с высоко поднятой головой, потому что она вышла замуж за его отца, сына графа, незадолго до его гибели, пусть у нее и не было доказательств и никто ей не верил. В сказках люди всегда радовались удаче счастливчиков вроде Золушки. Теперь-то он знал, что в реальной жизни так не бывает. Он знал, что его люди будут относиться к нему с недоверием именно из-за того, что он тот, кто есть.

Проходили дни, и он нехотя пришел к выводу, что в Тегфане придется задержаться. Вспомнил о Лондоне — с приближением весны там начнется сезон головокружительных светских развлечений. Но в этом году друзья обойдутся без него. Ему нужно остаться в Уэльсе и убедить своих людей, что он им не враг и вовсе не был высокомерен по отношению к ним, потому что вознесся так высоко. Он собирался выяснить истинное положение дел на фермах, которые теперь стали его собственностью. Сделать это будет нетрудно. О своих других поместьях он знал все до мелочей и пользовался репутацией справедливого, покладистого хозяина, как он полагал. В Англии среди фермеров-арендаторов у него были по-настоящему хорошие друзья.

Да, в Уэльсе придется задержаться.

В первые дни он только и делал, что посещал дома фермеров, но осталось еще несколько человек, к которым он так и не зашел. Одним из них был Алед Рослин. Герейнт не спешил возобновлять знакомство с бывшим приятелем и соучастником проказ. Но если придется пробыть здесь не просто неделю или дней десять, тогда этой встречи не избежать.

Наконец однажды днем он пришел в деревню и направился прямо к кузнице. Стук молота о наковальню был слышен еще в конце улицы. А когда Герейнт переступил порог кузницы, то чуть не оглох. Алед стоял спиной к дверям. Он распрямлял молотом металлический обод колеса. Подручный, совсем еще юнец, привлек его внимание к посетителю и боязливо скрылся в тень.

Алед не очень изменился. Природа его не обидела. Он по-прежнему был всего лишь на два-три дюйма выше Герейнта, но крупнее его, с сильными руками и широкими плечами, что неизбежно при таком ремесле. Он по-прежнему был обладателем чересчур густой светлой шевелюры и карих глаз, которые, казалось, всегда улыбаются. Лицо, как и раньше, было добродушное и симпатичное.

Кузнец посмотрел через плечо, опустил молот и медленно повернулся, вытирая ладони о большой кожаный фартук. По его лицу и поведению было ясно, что эта встреча ему так же не нужна, как и Герейнту. Он смотрел вовсе не враждебно, но в его взгляде чувствовались настороженность и некоторое смущение.

— Алед, — начал Герейнт, — когда же ты думаешь начать тяжелую работу?

Алед улыбнулся.

— Мне не хотелось выглядеть потным и задыхаться, когда заглянешь ты, — ответил он, — поэтому я решил, пока тебя жду, займусь чем полегче.

Но держался он довольно неловко. Герейнт подошел к нему, протянул руку. Он по-глупому нервничал, боясь получить еще один отказ, такой же болезненный, как на ферме Марджед.

— Как ты? — спросил он.

Алед сначала посмотрел на руку, а потом уже пожал ее, но достаточно крепко.

— Хорошо, — ответил он. — А ты? Герейнт кивнул.

— Ты женат? — поинтересовался он. — У тебя подрастает с полдюжины маленьких сорванцов?

Алед рассмеялся и покраснел, как заподозрил Герейнт, от смущения.

— Я не женат, — ответил кузнец.

— Значит, ты, должно быть, научился бегать быстрее, — заметил Герейнт.

Ребенком он всегда гордился, что может обставить в беге своего друга, хотя Алед был на год старше, на голову выше и тяжелее на стоун или два. Алед снова рассмеялся. И снова выглядел смущенным. Неожиданно Герейнта как будто что-то подтолкнуло.

— У тебя много на сегодня работы? — спросил он. — Можно ее отложить? Может, пройдемся по парку?

Алед посмотрел на колесный обод и неуверенно поджал губы. Герейнту стало понятно: он искал предлог, чтобы отказаться.

— Мы можем там гулять открыто, не придется больше прятаться за деревьями, стараясь не угодить в ловушки, — заметил Герейнт. — И никто не скажет, что мы вторглись на чужую территорию.

Алед усмехнулся, и глаза его весело сверкнули.

— А почему бы и нет? — сказал он. — Добро пожаловать домой, приятель. — С этими словами он снял тяжелый фартук.

Они покинули кузницу и пошли по улице в сторону парка. Герейнт с грустью отметил, что Алед все же не в своей тарелке. Он тысячу раз предпочел бы остаться у себя в кузнице, чем идти на прогулку с бывшим другом.

На самом деле Алед Рослин не ожидал, что Герейнт когда-нибудь вернется в Тегфан, хотя он и стал теперь графом Уиверном. Вряд ли новоиспеченный граф забыл о некоторых фактах из его детства. Мальчишку Герейнта вовсе не так уж не любили, как он сам считал. Герейнта больше жалели, чем недолюбливали, так же относились и к его матери, хотя, конечно, строгий моральный кодекс, по которому живет большинство нонконформистов, вынуждал их публично ее сторониться. Почти все дети втайне восхищались храбрым и в чем-то обаятельным маленьким оборванцем.

Большинство селян вовсе и не думали ополчаться против мальчика и после того, как граф сделал удивительное открытие, что его давно умерший сын женился по закону на Гуиннет Пендерин, с которой убежал из родительского дома. Они поженились до зачатия ребенка. Разумеется, несколько зловредных людишек извелись от зависти, а кое-кто не преминул отметить, что Гуиннет Пендерин — ее никогда не называли по фамилии мужа, Марш, Герейнт же, как только достиг совершеннолетия, официально взял фамилию матери, — была сослана в маленький дом тут же на территории поместья, она никогда не переступала порога господской усадьбы, и сын не навещал ее.

Большинство селян не испытывали к нему неприязни и во время его краткого пребывания в Тегфане после смерти матери. Но каждый, почти каждый, испытывал неловкость по отношению к нему, не совсем понимая, следует ли говорить с ним так, как будто он Герейнт Пендерин, или относиться к нему с почтением, как к Герейнту Маршу, виконту Хандфорду. Тот факт, что он был и тем и другим, делал ситуацию затруднительной.

Но Герейнту всегда казалось, что его не любят. Впрочем, особой жалости к самому себе по этому поводу он не испытывал. Но он прибегал к самозащите, о которой Алед, как его ближайший друг, да и Марджед Ллуид были хорошо осведомлены. Ребенком он взял себе за правило ни в грош не ставить чье-либо мнение. Восемнадцатилетним юношей он добавил к этому напускное безразличие и умело прятался за только что приобретенный английский лоск и манеры джентльмена.

Алед никак не ожидал, что он вернется. За минувшие годы кузнецу худо-бедно удалось отделить свои чувства к Герейнту как к другу от чувств, которые он испытывал к графу Уиверну, владельцу земли, на которой жили и работали все его знакомые и соседи, да и он сам. Граф Уиверн был безличной фигурой, представителем аристократов, английских владельцев, которые смотрели на Уэльс и его жителей как на источник собственного обогащения. Жизнь в Уэльсе достигла кризисной точки. Вся система, казалось, была создана специально для того, чтобы постепенно вытеснить мелких фермеров и заменить их теми, кому успешнее удавалось обогащать и без того богатых людей.

Алед никогда не думал о себе как о лидере. Это он предоставлял Юрвину Эвансу. Но Юрвин погиб, а жители Глиндери и окрестностей нуждались в вожаке, мужчине с твердыми убеждениями и холодной головой. И уже несколько человек подходили к нему с предложением занять этот пост и присоединиться к тайному комитету, который образовался для организации протестов почти по всей территории северного Кармартеншира. Марджед тоже просила его, а ведь она понесла огромную утрату.

Вот так и вышло, что он согласился. И при этом выбросил из головы тот факт, что среди тех, против которых он намерен выступить, есть его друг. А теперь он шел рядом с Герейнтом сначала по дороге, ведущей в Тегфан, потом по широкому лугу и все время испытывал неловкость оттого, что Герейнт ему и друг, и враг и что скорее всего так долго продолжаться не может и придется делать выбор.

— Алед, — неожиданно произнес Герейнт, и только тогда Алед понял, что до сих пор они шли молча, — не нужно.

Несколько слов, которыми они успели обменяться, были произнесены по-английски. Десять лет назад они тоже говорили по-английски.

— Не нужно что? — с трудом спросил Алед. Если уж они вынуждены говорить, то лучше придерживаться общих фраз.

— Не обращайся со мной как с графом Уиверном, — сказал Герейнт.

— Но ты и есть граф Уиверн. — Он понял, что Герейнт имел в виду, хотя и не хотел бы понимать.

— Я Герейнт Пендерин, — сказал его друг, и в голосе послышалась печальная нотка.

Алед помнил воскресный разговор у часовни и предложение Марджед встретить графа в штыки, если тот явится с визитом. Очевидно, он прошелся по домам, где его встретили не очень приветливо. Деревенский кузнец обычно знает все новости.

— Да, — сказал Алед, — и граф Уиверн тоже.

— Мы когда-то с тобой дрались, — неожиданно вспомнил Герейнт. — Боролись, не боксировали. Почти каждый раз, как встречались. Ты всегда побеждал. Кажется, исключений не было. Хочешь сохранить свой рекорд, Алед?

Алед удивленно взглянул на него.

— Сейчас? — спросил он. — Не дури, приятель.

Он окинул взглядом безупречную одежду Герейнта. Но Герейнт уже остановился и стягивал с себя плащ.

— Да, сейчас, — сказал он разозлившись, и в его глазах промелькнула знакомая бесшабашность. — Давай сразимся, Алед. Посмотрим, сумеешь ли ты снова положить меня на лопатки. Нет, не отступай, не смотри так, будто меня следует отправить в сумасшедший дом. Дерись, черт возьми, или я ударю тебя по лицу и заставлю драться.