Мэри БЭЛОУ РАСПУТНИК

Холли-Хаус, лето 1818 года

Как же несправедливо нарушать мирное уединение человека, не дав ему и жалкой четверти часа! Ведь раньше никто и никогда не заглядывал сюда, на этот заросший кувшинками пруд – до него минут десять ходьбы от дома, а в экипаже никак не доехать из-за деревьев. Она привыкла считать это место своим убежищем и приходила сюда всякий раз, когда удавалось выкроить свободные полчаса. А случалось это не так уж часто.

Она сидела, как всегда уютно устроившись на толстой ветке старого корявого дуба, надежно прислонившись спиной к стволу. Этот дуб она тоже считала своим собственным. Сегодня она не взяла с собой книжку, как бывало прежде, потому что поняла с некоторых пор, что почитать все равно не удастся. Оказываясь в окружении красот природы, наполняясь умиротворением, она больше всего любила смотреть вокруг и наслаждаться тем, что все ее чувства оживают. Порой она запрокидывала голову и смотрела ввысь, сквозь ветви и листья – в небо – и предавалась мечтам.

А ведь было так мало времени, чтобы помечтать. Конечно, оставались еще сны, но сны – совсем другое дело, и это вовсе не так уж приятно. К тому же далеко не всегда удается их запомнить. А мечтала она… Ах, о чем только она не мечтала! О том, что она красива, очаровательна и остроумна, о том, что у нее полно замечательных платьев и есть куда в них ходить, о том, что у нее масса друзей и кавалеров, о том, что она любит и любима, о собственном доме, о муже, о детях… В общем, все это девичьи глупости. И всякий раз, проворно спускаясь на землю – и в прямом и в переносном смысле, – напоминала себе, что ей еще очень повезло и что совсем уж грешно с ее стороны быть недовольной. Ведь тысячам женщин повезло намного меньше, чем ей.

Однако сегодня она только-только начала мечтать, не успев еще вдоволь налюбоваться на пруд, поверхность которого почти сплошь была покрыта огромными листьями кувшинок, на деревья, которые росли вокруг, и на голубое небо над своей головой… Только-только вдохнула аромат летней зелени и впитала первые капли благодатной тишины… Ах, это сладостное безмолвие! Хотя, конечно же, мир вокруг нее не был беззвучным: птицы пели, насекомые жужжали и стрекотали. Но все это были естественные звуки природы, звуки, на которые она не обязана была откликаться.

И вдруг чей-то чужой голос. Голос мужчины.

– Смотрите, – сказал он, – кувшинки! Как это прелестно. Наверное, мать-природа создала этот пруд здесь, на нашем пути, в последней отчаянной попытке бросить вызов вашей красоте и отвлечь мое внимание. Но она ужасно просчиталась.

Раздалась трель женского смеха.

– Ну что за странные вещи вы говорите, – отвечала дама. – Будто бы я могу состязаться в красоте с самой природой.

Оба смолкли и вдруг появились под старым дубом, остановившись на берегу пруда. Ага! Это мистер Банкрофт и миссис Делейни, двое из гостей. Нынче в доме полным-полно гостей, ведь Нэнси только что завершила свой первый сезон в Лондоне, хотя он и не принес самого главного результата. О нет, она, конечно, нашла себе жениха. И все уже было почти совсем улажено, кроме одной маленькой, но существенной детали: джентльмен так и не сделал пока официального предложения.

Разумеется, это всего лишь формальность. Ведь и без того уже все решено. Мистер Банкрофт молод, свободен, готовится унаследовать титул барона – словом, самый что ни на есть завидный жених. Он настойчиво ухаживал за Нэнси всю весну, танцевал с нею почти на всех балах, она появлялась в его обществе то на вечернем представлении в театре, то на дневной прогулке в экипаже по Гайд-парку… Вообще он постоянно увивался ;подле лес, насколько это было позволительно с точки зрения благопристойности. А потом принял приглашение провести пару-тройку недель в Холли-Хаусе.

Два момента привлекли к этому господину внимание Нэнси и ее матушки. Впрочем, возможно, и все три, если принять во внимание тот неоспоримый факт, что сей господин был необычайно хорош собой и элегантен. Нэнси буквально таяла при мысли о том, то ей удалось заманить в свои сети одного из самых прославленных лондонских повес. В него было влюблено все дамское общество, и у доброй половины этого общества – во всяком случае, о том ходили упорные слухи – уже были разбиты сердца. Таким образом, мисс Нэнси Пибоди могла гордиться тем, что именно ей удалось довести до алтаря этого сердцееда. То есть, конечно, пока еще не совсем удалось. Но непременно удастся, причем еще до осени. Ведь мистер Банкрофт совершенно недвусмысленно объявил девице о своих намерениях.

И наконец, как ни странно, миссис Пибоди склоняло к его кандидатуре не что иное, как его финансовые затруднения. Если верить слухам, блестящий жених действительно был беден, как церковная крыса. А мистер Пибоди, напротив, обладал огромным состоянием и единственной дочерью, которая должна была все унаследовать. Можно было ожидать, что родители захотят выдать свою единственную наследницу за человека имущего, но для миссис Пибоди гораздо важнее было протолкнуть дочку в высший свет. Превратившись в миссис Банкрофт, Нэнси автоматически становилась будущей баронессой, если можно так выразиться. А до тех пор, пока мистер Банкрофт не унаследует состояния своего дядюшки вместе с титулом, ему придется целиком рассчитывать на щедрость тестя. Такой супруг никуда не денется от своей дражайшей половины. Все это представлялось миссис Пибоди просто изумительной перспективой.

И вот он стоял под ее заветным дубом и говорил миссис Делейни, что никакие красоты природы не в состоянии сравниться с ее достоинствами. «Ну что за смешная и грубая лесть! – подумала юная леди на дереве. – Эта дама слишком толстая. Хотя, конечно, нельзя отрицать, что некоторым мужчинам это нравится. Вольно ей резвиться, ведь мистера Делейни нет среди гостей, хотя он едва ли отсутствует из-за болезни».

Миссис Делейни между тем продолжала срывать все новые комплименты, и мистер Банкрофт отнюдь ее не разочаровывал.

– В вас, мадам, – говорил он, – природная прелесть сочетается с образованностью и вкусом, и все это вместе производит впечатление ослепительного совершенства. Ну как я могу наслаждаться красивыми видами парка, когда вы здесь, рядом со мной? О нет, в сравнении с вами все вокруг кажется безжизненным и пресным.

Юная леди на дереве презрительно вздернула носик. Миссис Делейни захихикала.

– О, я не верю ни единому вашему слову, – жеманно протянула она. – Вы льстите мне, сударь. Не пойму только, чего ради. – С этими словами дама протянула руку в кружевной перчатке и тронула кончиками пальцев его рукав.

Мистер Банкрофт тут же завладел этой искусно предложенной рукой и поднес ее к губам.

– Льщу? – проворковал он. – Видимо, вы не слишком часто заглядываете в зеркало, мадам, если способны принять мои слова за лесть. А между тем я не спускаю с вас глаз. И ни о ком не вздыхаю, кроме вас. Я ни разу не взглянул ни на одну женщину за все три дня, что мы тут находимся!

– Ну уж это ложь, сударь, – отвечала она, позволяя, однако, снова поцеловать свою руку. – Всем ведь известно, что вы явились сюда, чтобы волочиться за Нэнси Пибоди. А она, следует признать, прехорошенькая девочка.

– Девочка, – повторил он. – Вот именно что девочка, мадам. Вы совершенно правильно выразились. Но что может хорошенькая девочка? Радовать глаз, не более того. Лишь прекрасная женщина способна всколыхнуть все чувства. Зрелая женщина, такая, как вы… Женщина, которой уже минуло двадцать лет.

Юная леди на дереве подумала, что миссис Делейни уже давно забыла, когда ей минуло двадцать, но комплимент, однако, был весьма тонок и умен.

– Ах, сударь, – воскликнула миссис Делейни, – вы флиртуете со мной?

Девушка на дереве снова презрительно вздернула нос.

– Флиртую, мадам? – Голос Банкрофта ласкал, точно бархат. – Что вы, как можно? Ведь за флиртом ничего не стоит. Мои же намерения самые серьезные…

– Вот как? – Голос его спутницы тоже стал тише и глубже. – Так вы намерены уложить меня прямо на землю, сударь, в моем любимом муслиновом платье?

Девушка на ветвях перестала задирать нос. Она встревожилась.

– О нет, мадам, – отвечал галантный кавалер, – такими прелестями, как ваши, следует лакомиться.., упиваться, только уединившись в запертой комнате… Им следует поклоняться… Поклоняться на мягкой постели.

Леди отняла у мужчины руку и слегка похлопала его по плечу.

– Я слышала, что вы довольно искусны в.., умении поклоняться, – заметила она. – И с удовольствием убедилась бы сама в справедливости молвы.

– Мадам, – проговорил Банкрофт, отвешивая ей изысканный поклон, – я ваш покорный слуга. Так когда же? Умоляю, не томите меня слишком долго.

– О, мне бы было весьма приятно немного помучить вас, сударь, – отвечала миссис Делейни с грудным смешком, но я просто не уверена, что сама в состоянии хоть сколько-то томиться. Дверь моей спальни сегодня будет отперта, если этот факт вас интересует.

– Но до тех пор я сгорю от неразделенной страсти и благоговения, – заявил он, склонил темноволосую голову и быстро прижался губами к пухлым губам леди.

– Что ж, многообещающее начало, – проговорила она. – Как жаль, однако, что прошла лишь половина дня. Нам пора вернуться в дом к чаю, сударь. Причем порознь. Мне бы не хотелось, чтобы стали болтать, будто я в отсутствие своего мужа кокетничаю с красивыми мужчинами. – Дама весело рассмеялась, а он поклонился.

– Упаси меня Бог бросить тень на вашу безупречную репутацию, мадам, – промолвил Банкрофт. – Я побуду тут еще немного. Заодно проверю, не станет ли пейзаж более привлекателен для меня в отсутствие ваших несравненных прелестей.

– О, как вы сумасбродны, – заключила дама и направилась к дому, чтобы явиться перед обществом в целомудренном одиночестве. – И каким же льстивым языком наградил вас Господь. Юная леди, которая оказалась невольной свидетельницей всей этой нежной сцены, была отчасти удивлена, отчасти шокирована. Интересно, как же долго он намерен любоваться тут пейзажем? Между тем Банкрофт сел на поросший травой берег пруда и обхватил руками свои колени.

Наверное, он тоже нуждался в отдыхе и уединении. Еще бы, ведь это такой занятой джентльмен! Вот и сегодня рано утром, когда она несла миссис Пибоди вторую чашку шоколаду – что, впрочем, скорее следовало бы делать служанке, – дверь комнаты мистера Банкрофта вдруг распахнулась. Оттуда выпорхнула Флосси, одна из горничных, с раскрасневшимися щеками, блестящими глазами и слегка растрепанной прической. Она не сразу прикрыла дверь, и за ней можно было разглядеть самого мистера Банкрофта. Он был в самом, мягко говоря, неофициальном одеянии, и не нужно было обладать сверхъестественной догадливостью, чтобы понять, что эти двое уж как минимум только что целовались.

Как минимум!

И вот теперь он планировал провести ночь или по крайней мере часть ночи в постели миссис Делейни, предаваясь наслаждениям и поклонениям. Ну, это действительно скандал! Когда Нэнси с гордостью признавалась всякому, кто готов был это выслушивать, что ее будущий супруг настоящий распутник, это не было пустым хвастовством.

Внезапно на голую руку юной леди сел комар, и она машинально прихлопнула его. Шлепок прозвучал, словно выстрел, причем даже для ее собственных ушей. Она затаила дыхание и, стараясь не шелохнуться, устремила взор вниз.

Очевидно, Банкрофт все-таки услышал. Сначала он повернул голову в одну сторону, потом в другую, после чего, пожав плечами, снова принялся созерцать пруд в кувшинках.

Ему нравилось разбивать сердца. Его это забавляло. Впрочем, не совсем так. Он думал, что это, должно быть, даже неприятно – причинять подлинные страдания, настоящую сердечную боль. И всегда инстинктивно избегал таких связей, в результате которых нежное сердечко леди могло увлечься всерьез.

Точнее было бы сказать, что ему нравилось разрушать необоснованные ожидания. Многие его приятели избегали девушек на выданье, как чумы. Они боялись, что их изловят в брачные тенета, несмотря на все предпринимаемые предосторожности. Но он ничего не боялся. Ему нравилось рисковать. В каждом новом случае Банкрофта интересовало, насколько близко он сумеет подойти к официальной помолвке, так и не сделав последнего шага. Но ни разу он так и не поступился своей свободой, предпочитая не обращать внимания на голос чести.

Он любил наблюдать, как юные девушки и их мамаши расставляют свои ловушки, думая, будто он не замечает их ухищрений. Забавно было следить за тем, как они предпринимают поначалу самые осторожные шаги, постепенно приобретая все более победоносный вид и, наконец, торжествуют над своими менее удачливыми предшественницами. Банкрофт искренне не понимал, чем же так привлекательна его особа. Он даже нарочно сетовал на свою бедность тем, чьи болтливые языки неизменно готовы были подхватить и понести любую новость по всему свету. Ведь в конце-то концов баронство – это отнюдь не герцогство, в особенности когда речь идет лишь о будущем возможном наследовании титула. Дядюшке не исполнилось еще и шестидесяти, к тому же он был просто ходячим воплощением здоровья и силы. И никто не мог быть абсолютно уверен, что дядюшка не надумает снова жениться и не станет год от года плодить сыновей!

Но факт оставался фактом. Мистер Банкрофт знал, что его почитают за хорошую добычу. Возможно, сама сомнительная репутация и неуловимость его как жениха составляли львиную долю его привлекательности. Как мужчинам кажется, будто даже не слишком красивая женщина с безупречной репутацией самим своим существованием бросает им вызов, так и женщинам, должно быть, хочется сражаться за обладание сердцем прославленного донжуана.

Итак, после долгих ухаживаний за хорошенькой и определенно небедной мисс Нэнси Пибоди он принял приглашение провести несколько недель в Холли-Хаусе. Друзья его пребывали в настоящем ажиотаже как из-за самого этого приглашения, так и из-за данного Банкрофтом согласия. Они строили ужасные гримасы и показывали краем ладоней, словно перепиливают себе глотки, в общем, объявили его совершенно пропащим. Наперебой, шумя и состязаясь в остроумии, просили обязательно пригласить их на свадьбу, а один даже осмелился предложить себя в качестве крестного для первенца, который непременно родится уже через девять месяцев.

Хорошенькая, богатенькая и тщеславная мисс Пибоди была забавна, так же как и ее любезная пышнотелая мамаша и папочка-молчун, которого, казалось, вовсе не замечают в этом доме.

Двух-трехнедельный деревенский отдых в приятной компании обещал Банкрофту, помимо всего прочего, полное удовлетворение сексуальных аппетитов. И действительно, не прошло и суток, а он уже успел поладить с полногрудой жадной служанкой. Девица с радостью отдалась ему и вчера, и сегодня утром, причем сама намекнула о своей готовности еще до того, как он раскрыл рот, чтобы предложить ей это. Флосси принадлежала к тому роду похотливых дамочек, которые зазывают сами, предусмотрительно задрав юбки и расставив ноги. Такие предпочитают переходить прямо к делу, без лишних, с их точки зрения, формальностей. Добившись же своего, они с отъявленным бесстыдством упруго подскакивали под ним или отчаянно вертели задами, пока он не кончит. Это всегда было похоже на какой-то бег наперегонки и едва ли длилось дольше двух-трех минут. Так было и вчера, и сегодня. Покончив с любовью, Флосси сразу же вскакивала, опускала подол, совала в карман подаренный соверен, а затем преспокойно продолжала делать то, чем была занята пять минут назад, словно и не прерывалась вовсе.

Ему же нужно было больше. И он обязательно получит больше – намного больше – от миссис Делейни, чья репутация не менее скандальна, чем его собственная. Но сегодня вечером он непременно отведает ее. И будет упиваться ее прелестями, как и обещал, медленно и основательно, и непременно несколько раз за ночь. Банкрофт не сомневался, что предстоящая ночь сулит ему мало отдыха, но что такое сон по сравнению с подлинным наслаждением?

Он собирался спать с этой аппетитной дамой целую неделю.., а потом его одолеют муки совести из-за того, что он соблазнил чужую жену. Надо же оставить себе время, чтобы прощупать еще две-три кандидатуры, которые, как подсказывала ему интуиция числятся в списке гостей. Две – это наверняка. Третья – вполне вероятно.

О да, ему предстоит чудесное времяпрепровождение! И не меньшее удовольствие доставит ему последний день, когда, помахав ручкой добрейшим мисс и миссис Пибоди, Банкрофт увидит их вытянувшиеся лица. Ведь они так и не успеют заковать его в заготовленные кандалы. Наверное, не слишком гуманно предвкушать такое. Но с другой стороны, при чем тут вообще гуманность?

Итак, сердцеед предавался своим жестоким мечтам, наслаждаясь окружающей тишиной и редкой возможностью уединиться и расслабиться, как вдруг услышал этот звук. Он не понял, что это такое, хотя было совершенно очевидно, что звук человеческого происхождения. Оглянувшись по сторонам, мужчина понял, что никто не пробирается сквозь заросли к пруду, однако краем глаза заметил светлое платье в ветвях дуба, возле которого он сидел. Да, это было платье. Надетое на женщину или на девушку – не важно. Главное, что незнакомка стала очевидицей интимной сцены и слышала о назначенном свидании. Сначала Банкрофт решил наказать ее, просидев под деревом не меньше, а то и больше часу. Но любопытство взяло верх.

– Вы там еще не закостенели на дереве? Не хотите спуститься? – нарочно не глядя в ту сторону, спросил он.

Банкрофт ожидал смущения, сбивчивых извинений, неуклюжего карабканья по стволу. Но холодный голос твердо отозвался:

– Нет, благодарю. Здесь я чувствую себя в большей безопасности.

– Неужели? – переспросил он. Это была явно молодая женщина. Легкий, приятный тембр, хорошо поставленный голос. – Так вы боитесь, что я накинусь на вас и изнасилую прямо тут, на траве?

– Вполне допускаю, – отвечала она, – что этим утром вы израсходовали немало сил на Флосси. И могу предположить, что вам хочется сберечь энергию на вечер, чтобы не разочаровать миссис Делейни. Но все же лучше держаться от вас подальше, чем пожалеть потом.

Тон был сухим, в нем не было ни испуга, ни обвиняющих ноток. Банкрофт даже удивился. Ему не хотелось поднимать голову. Он просто боялся, что девушка окажется недостойна собственного голоса.

– Я не сторонник насилия, даже если моя энергия еще не израсходована, – признался он. – На этот счет можете быть спокойны. Спускайтесь, не бойтесь. И потом, будет точнее сказать, что это Флосси меня соблазнила, а не я ее. Что же до миссис Делейни, то, как вы сами видели, она не меньше моего желает найти себе компаньона на ночь.

– А я думала, – заметила девушка, – что вы собираетесь ей поклоняться.

Банкрофт усмехнулся и поглядел вверх. Она уютно устроилась между стволом и толстой веткой, подтянув колени и обхватив их руками. На девушке было неброское платье серого цвета, а русые волосы стянуты на затылке в самый непритязательный узел. Даже несколько прядей или завитых локонов не скрашивали строгости этой прически. Лицо у нее было худенькое и довольно бледное, в общем, совсем непривлекательное. Если не считать больших серых глаз, которые не мигая уставились на него.

– Маленькая птичка, – промолвил он, – а у тебя острый язычок. Кто же ты?

Девушка походила на гувернантку, хотя в доме не было детей. Поднявшись на ноги, Банкрофт приблизился к дереву.

– Патриция Мэнган, – представилась она. – Глупый вопрос, не так ли? Должно быть, и сами вы не умнее. Вам следовало бы или задать другой вопрос, или просто уйти отсюда.

– Нет уж, я лучше еще спрошу, – весело возразил Банкрофт, чувствуя, что ситуация забавляет его все больше. – Кто такая Патриция Мэнган? Только не отвечайте, что это маленькая птичка, которая любит подслушивать приватные беседы.

– Ах да! – донеслось с дуба. – Я нарочно примчалась сюда из дома где-то с час назад, чтобы успеть подслушать все приватные беседы, которые то и дело происходят здесь, внизу. Наверное, это самое бойкое место во всей Англии, сэр. Но я должна поблагодарить вас за то, что для своих пиршеств и поклонений вы все-таки избрали запертую комнату и мягкую постель. Банкрофт обнажил зубы в улыбке:

– Так вы бы всерьез смутились, если бы я оказался менее осторожен и терпелив? – Он тут же похвалил себя за этот вопрос, ведь наградой ему стало прелестное зрелище – мисс Патриция Мэнган залилась розовым румянцем. Мужчина снова широко улыбнулся. – А может, позавидовали бы?

– О, даже не представляю, – отозвалась девушка, усилием воли избавляясь от минутного приступа малодушия, заставившего ее покраснеть, – как невыразимо взволновало бы меня ваше признание, что красы природы бледнеют перед моими. Наверное, от вашей неслыханной откровенности я бы тут же свалилась с дерева, чтобы исполнить любую вашу прихоть!

– О, – удивился он, – но я бы никогда не сказал вам таких вещей, мисс Мэнган. Ведь это было бы очевидной ложью.

– Что ж, сударь, – парировала она, – уж я-то, конечно, предпочла бы отпор смешной лести, невольной свидетельницей которой только что стала. Грубо, зато по крайней мере честно.

Он усмехнулся.

– Женщина, невосприимчивая к лести? Это почти что вызов. Так кто же вы, Патриция Мэнган? Вы так и не объяснили мне.

– А вы видели меня, должно быть, раз десять. Ну ладно. Как минимум с полдюжины раз. Я – тень, которая вечно стоит за плечом миссис Пибоди. Это моя жизненная задача, сударь, быть тенью. Порой это даже забавно. Я слышу и вижу все самое интересное, потому что люди просто не замечают, что у меня есть глаза и уши. Кажется, многие даже не понимают, что я в самом деле существую. Я – племянница миссис Пибоди, единственная дочь ее брата, преподобного Сэмюэля Мэнгана, который совершил непростительный грех. Он умер и не оставил мне ни пенни в наследство. Тетушка спасла меня от нищеты, сударь.

– И приняла вас в свои объятия, как родную дочь, – закончил Банкрофт.

Действительно ли эта девушка говорила правду? Видел ли он ее прежде? Неужели она на самом деле тень миссис Пибоди, постоянно готовая к услугам? Нет, прежде он ни разу не замечал ее. Патриция прервана его размышления.

– Да, – ответила она, – во всяком случае, именно это мне повторяют по несколько раз на день.., если я только сделаю что-нибудь, что не понравится тетушке.

– Господи помилуй, – удивился Банкрофт, – неужели у вас настолько дурной характер, мисс Мэнган?

– Даже более того, – отвечала она. – Я притворяюсь услужливой, чтобы меня только не прогнали побираться и ночевать на улице. А вот вам не следовало бы баловать с Флосси или с миссис Делейни. Ведь вы женитесь на Нэнси. Во всяком случае, так считают и она сама, и миссис Пибоди.

– Да что вы? – удивился он. – Но ведь я же еще на ней не женился, маленькая птичка. Может, я хочу нагуляться вдоволь, прежде чем предамся благопристойной и безупречной супружеской жизни. А может, напротив, я неисправимы!quot;! развратник и буду продолжать в том же духе до конца дней своих. Но скорее всего это не ваше дело.

– О, конечно, – кивнула Патриция, – но я должна напомнить вам, сударь, что именно вы начали говорить со мною. Меня вполне устраивало сидеть тихонько и разглядывать облака, гонимые ветром. Именно ради этого я и пришла сюда, да будет вам известно.

– Так вы сбежали? – заинтересовался он. – Выпорхнули из гнездышка?

– Зачем же? Может, миссис Пибоди развлекает своих гостей, отправившись с ними смотреть деревню, – объяснила она. – Может, я закончила те дела, которые тетя мне поручила, и пара часов осталась в моем личном распоряжении. Кстати, теперь я рискую опоздать к ее возвращению и получить из-за этого нагоняй. Но скорее всего это тоже не ваше дело.

– Трогательно! – заметил он по-французски. – Спускайтесь оттуда, мисс Мэнган. Отправимся домой.

– Ну да! Чтобы нас увидели вместе и решили, будто я с вами заигрываю? – возразила Патриция. – Да меня же потом целую неделю будут бранить, сударь! Нет уж, я сама в состоянии добраться до дома, благодарю вас.

– Слезайте! – потребовал Банкрофт. Ему показалось, что девушка миниатюрна, и теперь хотелось убедиться в этом. Он совсем не любил миниатюрных женщин, так как сам был высок. Ему нравились рослые дамы с роскошными формами.

– Ах да, сэр, сию минуточку, сэр. Только не кричите, а то мне страшно, сэр, – ехидно защебетала она и стала спускаться уверенными, проворными движениями. Очевидно было, что она к этому привыкла. У нее оказались прехорошенькие ножки в белых чулках – просто глаз не оторвать. Впрочем, он и не пытался. – Однако вам бы лучше отойти, если не хотите, чтобы я на вас свалилась. Мне придется спрыгивать с нижней ветки.

– Позвольте мне, – сказал он, отвесив изысканный поклон, а затем протянул руки и спустил ее на землю, да так скоро, что девушка не успела возразить.

Пальцы его чуть не сомкнулись на узенькой талии. Она была совсем невесомая. Про таких говорят «словно перышко». Когда он поставил девушку на землю, оказалось, что макушка едва достает ему до подбородка. Ну ни на волос не выше! Она была стройной, почти тощей.

Огромные глаза снизу вверх уставились ему в лицо.

– Ах, конечно, – с опозданием ответила она. – Конечно же, помогите мне спуститься, сударь. Ведь сама я могу поскользнуться и вывихнуть ногу. Но теперь, когда вы уже сделали это, можете убрать ваши руки, как только сочтете возможным!

Он не стал торопиться. Просто из принципа.

– Скажите мне, – потребовал Банкрофт, – вам случается пользоваться ножом, когда вы едите, или ваш язычок и без того достаточно острый?

– Я почти что жалею Нэнси, – многозначительно заметила Патриция. – Вы же на самом деле никакой не джентльмен, не так ли?

– Но меня жестоко соблазнили, – возразил Банкрофт и предложил ей руку, которую девушка приняла после минутного колебания. Он медленно повел ее сквозь заросли по направлению к усадьбе. – Но вы еще можете спасти бедную мисс Пибоди, предупредив ее о моем.., о моих энергичных упражнениях сегодняшним утром и ночью.

– О, но она и так знает, что вы распутник, – ответила девушка. – С ее точки зрения, это самое большое ваше достоинство. Ну, то есть почти самое большое.

«Ага, значит, самое большое – это все-таки титул баронессы», – сообразил Банкрофт.

– Но разумеется, – добавила Патриция, – она ждет, что вы сразу же исправитесь, как только женитесь на ней.

– Гм! – кашлянул он.

– Исправившиеся грешники, говорят, самые лучшие, самые постоянные мужья.

– Лучшие – это значит наиболее опытные? – переспросил Банкрофт, упиваясь собственным остроумием. Беседа получалась интереснее, чем даже те, которые он вел со своими друзьями в Лондоне. – А постоянные – это значит постоянно готовые доставлять удовольствие… Но вы, кажется, из последних сил крепитесь, чтобы снова не покраснеть, не так ли, мисс Мэнган?

– А вы получаете удовольствие, вгоняя меня в краску, сударь, – парировала она. – Должна вам напомнить, если позволите, что я дочь священника.

– Кстати, почему вы так не похожи на свою кузину? – не удержался Банкрофт. – Почему так одеты? Почему вас не было с ней в Лондоне? Или вы там были?

– Я была в Лондоне, – просто ответила девушка.

– Но не выезжали вместе с ней? – удивился он. – А почему теперь вы не общаетесь с гостями своей тетушки?

– Я живу тут в настоящей роскоши, если сравнивать с тем, что у меня было в отцовском доме, – пояснила Патриция. – У меня есть все необходимое. Миссис Пибоди собирается найти мне подходящего мужа.

– О, – притворно восхитился он, – это, должно быть, великолепная перспектива.

– О да, – отозвалась девушка. – Великолепная.

Заросли поредели. Банкрофту не больше, чем его спутнице, хотелось, чтобы их увидели вместе. Он остановился, снял ее пальчики со своего рукава и поднес их к губам.

– Моя дорогая маленькая птичка, – сказал он, – нас не должны видеть, когда мы с вами так доверительно воркуем наедине. С огромной неохотой я вынужден с вами расстаться. Перед вашей красотой блекнет солнце, вы сами знаете.

– О, – ресницы ее затрепетали, – я так боялась, что вы этого не заметите, сударь. Пойду-ка я этой дорогой. А вы ступайте по той. Какое чудесное завершение моего приятного уединения. – Она вздохнула и направилась по траве к боковой двери дома.

Он поглядел ей вслед и направился к парадному крыльцу. Девушка шла легкими, широкими шагами. Он без труда представил ее с корзинкой на руке, а в корзинке – еда и одежда, чтобы раздать нуждающимся прихожанам.

«Что за милое, чистое существо, – подумал он. – Кажется, в ней совсем нет ничего искусственного». Он не испытывал сексуального волнения, но почему-то долго стоял и смотрел вслед новой знакомой, слегка улыбаясь. Наверное, Патриция ему просто понравилась, а он редко испытывал к женщинам симпатию.

Все, что она думала о снах и грезах наяву, было очень верно. Сны невозможно контролировать, и они не всегда приятны. Порой даже напротив.

Посреди ночи Патриция проснулась от боли и горечи и поняла, что плакала. Щеки ее были совсем мокрыми, а нос заложен настолько, что необходимо было поскорее освободить его. Девушка нащупала платочек под подушкой и громко высморкалась, пока наконец не смогла дышать свободнее. Потом она постаралась припомнить, что же ее настолько огорчило. Со снами вечно что-нибудь не так. Зачастую их просто трудно вспомнить, даже если они возбуждают сильные и глубокие эмоции.

Что же было на этот раз? Смерть мамы или кончина отца, который не прожил без нее и года? Может, воспоминания о той жизни, которая так не похожа на нынешнюю? Прежде всего в Холли-Хаусе она была начисто лишена той любви, которой переполнялась каждая минута в отчем доме. Но нет. Патриция снова аккуратно укрылась простыней до пояса и сложила ладони на животе. Нельзя так распускаться. Она станет презирать себя за слабость. Ведь жалость к себе – бесплодное чувство. Она давным-давно покончила с рыданиями и заткнула все воспоминания в дальний угол. То было прошлое, а это – настоящее. Возможно, будущее принесет что-то совсем иное. Такова жизнь. В свои двадцать два года она поняла, что жизнь непредсказуема. Человек должен жить сегодняшним днем, никогда, даже в самые трудные времена, не отвергая свою мечту и наслаждаясь каждым мгновением в периоды счастья.

Правда, за то время, что она провела тут, счастливых мгновений было слишком мало. Однако над такими вещами не стоило долго раздумывать. Очень жаль, что сны нельзя контролировать. Очень жаль, что порой просыпаешься посреди ночи, зареванная, как младенец, и даже не знаешь точно, отчего.

«Теперь он, должно быть, в спальне миссис Делейни, – подумала Патриция, стремясь переключиться с собственных страдании на другие мысли. – Либо спит, утомившись в се объятиях, либо проделывает как раз то, что должно его утомить». Уж не это ли огорчило ее до такой степени? Не оттого ли она разрыдалась, что Банкрофт не проделывает все это в ее кровати?

Что за странная, ужасная мысль! Грудь у нее как-то странно заныла. Потрогав се, Патриция поняла, что даже сквозь ткань рубашки чувствуется затвердевший сосок. Вдобавок странный жар ощущался между ногами.

– Боже правый, – прошептала она во тьме. Это было начало молитвы, в которую она готова была вложить смущенные извинения и жаркие просьбы о прощении. Но тут же пришлось признать свою неискренность и пообещать, что она снова переступит порог церкви, как только будет готова исповедаться и покаяться. – Что же ты должен думать обо мне? – спросила она Господа.

Господь молчал.

Впервые за долгое время она перестала быть тенью. Всего на несколько минут. Мистер Банкрофт говорил с ней, смотрел на нее, смеялся, оскорблял ее, поцеловал ей руку и поддел ее своим глупым комплиментом о солнечном сиянии. Он назвал ее маленькой птичкой. А что же сделала она? Она отвечала ему, не уступая в остроумии, бранила его, взяла его под руку, и… О да, она должна признать, что унизила его не меньше.

Похоже, она поддалась этому чувству.., ухнула в него с головой. Увы, похоже, она влюбилась.

Глупая женщина! Сумасшедшая женщина! Идиотка!

Она ведь презирала стремление Нэнси к этому ужасному, беспринципному развратнику. И вот теперь сама попалась на ту же удочку. Ужасно! Отвратительно! Ведь он здесь, в этом доме, чтобы ухаживать за Нэнси. Банкрофт женится на ней, по всей видимости, еще этим летом. И тем не менее еще сегодня утром он совокуплялся со служанкой… Увы, надо быть слишком наивной, чтобы поверить, что он лишь целовался с Флосси. А этой ночью он упивается прелестями толстой и определенно сластолюбивой миссис Делейни… Замужней дамы! И все это в доме своего будущего тестя!

Ну есть ли еще на свете такой ловелас?

И все же Патриция была ослеплена, потому что он поинтересовался, кто она такая, и потребовал подробностей. Потому что у него было красивое лицо и неотразимые темно-серые глаза, и мужественная крепкая фигура, и элегантный дорогой костюм. И потому что она ощущала его губы и дыхание на своей руке. Он сказал, что при ее появлении солнечный свет блекнет. Он нарочно дразнил ее чрезмерным, незаслуженным комплиментом, зная, что и на сей раз она ответит так, что сможет его позабавить.

Идиотка! Сумасшедшая! Дура. Патриция напряглась, стараясь придумать для себя еще какие-нибудь определения. Потом снова достала из-под подушки мокрый платочек. Он понадобится ей, когда она наконец перестанет распускать нюни. Она ненавидела этого типа. Мог бы разыграть из себя джентльмена и притвориться, будто не заметил ее на дереве. Мог бы уйти, предоставив ей наслаждаться зрелищем неба в обрамлении дубовой листвы. Так ведь нет же! Надо было обязательно разговориться с нею и заставить в себя влюбиться!

О, как она его ненавидела. Она надеялась, что миссис Делейни совсем ему не понравится. Она ужасно хотела этого.

Миссис Делейни несколько разочаровала его. О нет, без одежды дама оказалась не менее роскошна, чем в платье. При этом она вполне оправдала свою репутацию весьма опытной любовницы, с готовностью исполняя все его прихоти, как бы и где бы он ни захотел. Если бы при этом она могла хоть ненадолго замолчать, то Банкрофт, возможно, до самого конца своего пребывания в Холли-Хаусе довольствовался бы только ею, выбросив из головы три другие кандидатуры.

Но увы, леди слишком любила поболтать. Она не умолкла ни на секунду, пока он раздевал ее и пока она раздевала его. Пока они ласкали друг друга. Пока он укладывался на нее. И после того как они закончили. Вообще-то он никогда не возражал, если ему на ухо шептали какие-нибудь эротические нежности. Ему даже нравилось, когда в самый решающий момент партнерша вскрикивала в экстазе. Это возбуждало его. Он и сам так любил.

Но подробное изложение всего, что случилось за этот день, никак его не устраивало и по-настоящему разочаровало. Миссис Делейни неторопливо перебирала в памяти и комментировала все события, тогда как его тело требовало совершенной отключки сознания. Она повторяла и смаковала каждую сплетню, тогда как он надрывался, чтобы довести леди до такого же безумства, к какому был близок сам. Нет, он не ждал от нее любви – Боже сохрани! – но хотел хотя бы уважения к своим усилиям. Всякий раз, когда Банкрофт взгромождался на ее тело, дама оказывалась на грани экстаза, причем, казалось, довольно искренне, но он никак не мог понять, в чем источник ее бурной страсти. Это было почти совсем как с Флосси и ей подобными. Миссис Делейни нужны были лишь заключительные несколько минут для собственного удовольствия. Впрочем, она вполне готова была подарить ему дополнительное время, лишь бы после он предоставил свои уши в се полное распоряжение.

В течение второй совместно проведенной ночи и, наверное, семи или восьми совокуплений, когда он почти нехотя, устало ласкал роскошное тело, ему все же пришлось прислушаться к ее нескончаемой болтовне. Еще бы! Ведь она принялась с упоением планировать остаток лета – их совместного лета! Предполагалось, что Банкрофт отправится в Брайтон, где мистер Делейни играет какую-то незначительную роль в местном обществе. Да, им придется вести себя довольно сдержанно, но мистер Делейни все равно не станет слишком возмущаться. Похоже, мистера Делейни гораздо сильнее занимали его собственный гардероб и светские сплетни, чем плотские наслаждения. Осень же они проведут в Бате, где живет престарелая тетка миссис Делейни. Не ясно было, куда при этом денется мистер Делейни, но это мало волновало миссис Делейни. Предполагалось, что интрига будет развиваться в Бате до самой зимы, когда они вместе вернутся в Лондон. У мистера Банкрофта, как слышала миссис Делейни, в Лондоне прелестное любовное гнездышко, где они могли бы видеться раз или два в неделю. А может, даже чаще… Она слегка прикусила мочку его уха острыми зубками, словно соблазняя соглашаться на трех– или четырехкратные встречи.

Он закончил свое дело, учтиво предоставив ей первой вскрикнуть от удовлетворения, после чего оторвался от ее тела и неохотно стряхнул с себя овладевавшую им дремоту. Банкрофт твердо решил, что настало время поговорить с ней о совести.

– Все это лишь мечта, утопия, любимая, – произнес он, придав своему голосу нотку сожаления. – Это невозможно. Ведь твой муж…

Миссис Делейни прижалась к любовнику так пылко, что, если бы он уже семь или восемь раз не отымел ее за прошлую и три четверти этой ночи, то его страсть наверняка вспыхнула, бы как огонь. Но в данной ситуации, разумеется, ничего подобного не случилось.

– Меня жестоко мучит совесть из-за того, что я посягаю на права другого мужчины, – солгал он, когда миссис Делейни попыталась протестовать. – Ты слишком прекрасна, моя дорогая, чтобы я мог противиться зову своего сердца, но это не может продолжаться. Давай на этом остановимся и навеки запомним два кратких счастливых мига, подаренных нам судьбою. О, за эти две ночи я познал подлинный рай на земле!

«Эта леди, – думал Банкрофт, уже через несколько минут вырвавшись из плена обольстительницы и на цыпочках пробираясь к себе, – совершенно не знает правил игры, несмотря на всю свою хваленую многоопытность. Неужто она действительно в таком восторге от меня? – Это предположение даже несколько встревожило Банкрофта. – Уж едва ли она стала бы устраивать такую истерику всякий раз при расставании с очередным любовником. Или она так привыкла?»

Но это уже не имело значения. Он был свободен. В течение следующей ночи Банкрофт собирался восстановить силы и заодно подумать, как половчее подкатиться к вдове, леди Майрон. Это была тихая, спокойная женщина, довольно высокая и совсем недурна собой. Судя по всему, она была постарше его. Он еще ни разу не встречал ее в обществе. Если не считать тех взглядов, которые она бросала в его сторону, леди Майрон не подавала никакого повода сомневаться в своей добропорядочности и своем целомудрии. Но взгляды ее были довольно настойчивы – Банкрофт был уверен, что ему не показалось, – и каждый словно говорил: «Приди ко мне!» – или он совершенно ничего не понимал в женщинах. Ну что ж, надо попробовать и в самом деле подойти поближе и посмотреть, что из этого получится.

Еще полчаса назад он был уверен, что для полноценного отдыха потребуется проспать не меньше недели, тогда как позволить себе он мог лишь несколько часов, дабы не уподобиться некоторым барышням, привыкшим отдыхать до полудня. Но ему не удавалось уснуть, как бы он ни устраивался в своей кровати: ложился на спину, на правый бок, свернувшись калачиком, вытянувшись на левом боку или распластавшись на животе… Банкрофт даже раздражился.

Подумать только, он совершенно вымотался, а эта проклятая баба оказалась неутомима! Его тело молило об отдыхе, но она и не думала прекращать болтовню. Разумеется! Ведь она растрачивала намного меньше энергии, чем он. Должно быть, именно в этом и состоял ее хваленый опыт?

Даже теперь, начиная проваливаться в сон, Банкрофт моментально взбадривал себя, стараясь подыскать какую-нибудь остроту для поддержания воображаемого разговора. И это в то время, как его прелестница шмыгала носом за несколько комнат отсюда!

Проклятая баба! Все бабы проклятые. Они сведут его в могилу. Порой он задумывался, стоит ли то удовольствие, которое можно из них извлечь, всех этих усилий. А уж если Банкрофт начал так рассуждать, значит, он действительно был вымотан до полусмерти. Подумав так, он отбросил одеяло и, рывком вскочив с кровати, голый подошел к окну. Пейзаж уже подернулся предрассветной дымкой. Банкрофт запустил в волосы пятерню и, раздувая щеки, выдохнул.

Может, он просто стареет? Скоро ему двадцать девять. Впрочем, не так уж скоро – через восемь месяцев. Все равно это уже почти тридцать. Пора бы остепениться… Ну вот! Словно тихий, ласковый голос матушки прошелестел над ухом. Мужчина поморщился и подумал, стоит ли пытаться уснуть или лучше одеться и отправиться на хорошую прогулку верхом.

Но он не сделал ни того, ни другого, а вместо этого высунулся в окно и взглянул вниз. Какая-то тень порхнула по лугу от дома в сторону парка, в направлении пруда с кувшинками. Кажется, человек, закутанный в серый плащ с капюшоном. Точнее, женщина. Причем небольшого роста.

Он поймал себя на том, что улыбается во весь рот. Патриция не солгала ему. Он действительно много раз видел девушку до того, как застать на ветке старого дуба. Почти всегда, когда миссис Пибоди входила в дом, маленькая серая тень следовала у нее за плечом и вечно что-нибудь несла или держала: скамеечку для ног, шаль, вышивание или флакон с нюхательной солью… Словом, все эти многочисленные дамские безделушки. Она делала все это с тихой грацией, никогда не поднимая глаз. И это была правда, невероятная правда: никто действительно не замечал ее существования. Точно так можно находиться в огромном холле большого дома и думать, что ты один, тогда как вдоль всех стен стоят дюжины лакеев, готовых распахнуть перед тобой двери или броситься исполнять любое твое поручение.

За те полтора дня, что он знал о ее существовании, Банкрофт не раз – о нет, не раз! – сумел перехватить взгляд Патриции Мэнган. Но, точно зная, что у этой бессловесной тени все-таки есть и глаза, и уши, и вдобавок ум, чувство юмора и острый язычок, он нарочно развлекал ее, демонстративно расточая щедрые комплименты миссис Пибоди и неустанно льстя ее дочке.

Патриция отблагодарила его за эти полтора дня своим просветленным взглядом. Она вовсе не казалась хорошенькой, особенно когда прятала от всех свои глаза. Притом она была слишком миниатюрна и обладала фигуркой хотя и складной, но уж никак не роскошной. Платье на ней было прегадкое, а самое лучшее, что можно было сказать о ее волосах, это то, что они блестели и выглядели чистыми и здоровыми. И все же как-то странно было сознавать, что ты – один из немногих в Холли-Хаусе, кому известно о ее существовании, и что эта девушка, в свою очередь, слышит каждое произнесенное тобой лживое, льстивое слово и молчаливо судит тебя за это.

И вот сейчас она снова понеслась в свой укромный уголок парка, пока не начался новый день забот. Бедная девочка. Внезапно он ощутил непривычное сострадание. А его-то уж никак нельзя было назвать чувствительным мужчиной.

Банкрофт с неприязнью поглядел на свою помятую постель. Он знал, что даже если ляжет снова, то не уснет, особенно теперь, когда свет дня уже спешил на смену ночной тьме. А что может быть хуже, чем лежать в постели, чувствовать усталость и не уметь заставить себя заснуть? Куда лучше одеться и пройтись до пруда с кувшинками, чтобы снова подразнить одну маленькую птичку, сказал он себе. И вспомнил, как она вздохнула, жалея погубленный час уединения – благословенного уединения, кажется, так она выразилась. Банкрофт лишь пожал плечами.

Его нельзя было назвать также и деликатным мужчиной.

Он прошел в гардеробную и зажег свечу.

Иногда рано поутру она прогуливалась до пруда, имевшего форму правильного полумесяца. В такое время суток он всегда был пустынным и прекрасным, но в нем все же чувствовалась известная неестественность. Его устроили, с любовью и великим искусством украсив берега, но эта красота была творением человеческих рук. Порой девушка выбирала длинный путь, нарочно обходя вокруг усадьбы, чтобы полюбоваться окружающими деревенскими пейзажами. Особенно она любила эту дорогу, когда в низине лежал туман, что добавляло картине драматизма. Но все же почти всегда, как только удавалось отлучиться из дома, Патриция стремилась на свой пруд с кувшинками. Он был достаточно удален и почти заброшен, и она действительно считала его своим.

В ту ночь не пала роса. Проведя рукой по траве, Патриция увидела, что ладонь осталась сухой, и уселась прямо на берегу. Подтянув ноги и потеплее закутавшись в плащ, она обхватила колени руками.

Начинался рассвет – время суток, которое она любила больше всего. Солнце еще не встало. Патриция не знала точно, почему ей так нравятся эти сероватые сумерки. Возможно, потому что известно: впереди целый новый день. Возможно, потому что надеешься: солнце встанет, разгонит тучи, и до самого вечера будет светло и радостно. Возможно, потому что впереди еще несколько свободных часов до того, как позовут к тетушке. Не то чтобы Патрицию пугала работа. Ведь она всегда вела деятельную жизнь и отнюдь не любила праздности. Просто здесь, в этом доме, она не чувствовала ровно никакой благодарности. Напротив, в голосе тетушки постоянно появлялось раздражение всякий раз, когда она обращалась к своей племяннице. Если ей случалось поставить вторую чашку шоколада слева от постели, непременно оказывалось, что надо было поставить ее справа. Если же Патриция ставила ее справа, то выяснялось, что она снова все перепутала и должна была подать чашку слева. Капризы неизменно повторялись каждое утро, а затем продолжались весь день.

Патриция вздохнула и уткнулась лицом в колени. В эту ночь ей снова приснился тот же сон. Она опять проснулась с мокрыми глазами и ноющим сердцем. О, поскорее бы все эти гости уезжали! Хотя, конечно, тогда придется готовиться к свадьбе… К этой свадьбе, когда Нэнси и он…

Девушка закрыла глаза. Нет, она не станет о нем думать. Как бы Банкрофт позабавился, узнав об этом! И как бы разгневалась тетушка. А уж как высокомерно посмотрела бы на нее Нэнси!

Он довольно бесстыдно льстил обеим – и тетушке, и Нэнси. Патрицию даже забавляло, с каким удовольствием дамы глотают всю эту сладкую ложь – словно две кошки лакомятся сметаной. Неужели они не видят, что он насквозь фальшив, что не сказал им ни единого искреннего слова? И разве не заметили они вчера этого необычайного самодовольства на лице миссис Делейни? Свидетельство того, что она провела весьма приятную ночь в постели с мистером Банкрофтом, казалось, огромными буквами написано у нее на лбу. А эти многозначительные взоры, которыми он обменивается с леди Майрон?! Похотливые взоры, чтоб не сказать больше! Как этого можно не замечать?!

Может, этот ловелас проводит по полночи у каждой из дам? А потом еще Флосси – на завтрак? Фу! Патриция мысленно пожелала ему свалиться где-нибудь от переутомления. Вот именно, пусть так и будет. Мужчины со столь низкими моральными устоями просто не имеют права жить припеваючи! А женщины, позволяющие себе падать в их объятия, ничуть не лучше, а значит, тоже не заслуживают ничего хорошего!

«Боже мой!» – ахнула Патриция, услышав, как кто-то приближается, и поняв, что не ошиблась. Она насторожилась и притаилась, стараясь не шелохнуться. Ведь никто никогда не приходил сюда. Уж во всяком случае, в такое время. Как бы она не хотела, чтобы ее беспокоили! У нее было так мало свободных минут! Наверное, кто-то из садовников пришел, чтобы покосить траву вокруг пруда. Тогда, возможно, он уйдет, увидев ее тут. Конечно, она не самая важная персона в доме, но, однако, и не служанка.

Шаги затихли совсем рядом, и знакомый голос произнес:

– А знаете, маленьких птичек, которые покидают ветки деревьев, может кто-нибудь слопать. Например, большие злые волки или хитрые вороватые коты. Того и гляди неожиданно подкрадутся и набросятся.

Сердце Патриции перевернулось в груди, и она пожалела, что не отправилась сегодня на озеро или в холмы – куда угодно, лишь бы не на пруд с кувшинками.

– На вашем месте, – сказала она, не обернувшись, – я бы не желала превратиться ни в большого злого волка, ни в хитрого вороватого кота. Просто чтобы не умереть с голоду. Ведь пока вы сюда шли, вы, кажется, умудрились наступить на каждый сучок, лежавший на земле, и задеть каждую ветку, до которой смогли дотянуться.

– Неужели? – усмехнулся Банкрофт. – Но все же вы так и не вспорхнули на безопасную веточку, моя маленькая птичка?

Упорно не желая поворачивать голову в его сторону, Патриция поняла, что он садится рядом на траву.

– А вам бы, наверное, хотелось снова строгим голосом приказать мне спуститься, а потом снять меня с дерева? – поинтересовалась девушка. – Нет, благодарю вас, сударь. Единожды пережитое удовольствие на другой раз утрачивает свою остроту.

– Ну, знаете, вы меня озадачили, – чуть не смутился Банкрофт. – А что вы тут делаете в такую рань?

– Ищу уединения на берегу этого пруда, – с явственной долей ехидства отозвалась она. – Но, как видно, напрасно. А вы, сударь? Неужели миссис Делейни устала от ваших поклонений? Или на сей раз перед вами была леди Майрон? А Флосси? Она что, еще не явилась исполнять свои утренние обязанности?

– Чувствуется, что ваш язычок за эти два дня не расставался с точильным камнем, – заметил он. – Но разве вы не согласитесь, что, несмотря на мои ночные похождения, я вел себя с безупречной галантностью в присутствии моей нареченной и ее матушки? Ну же, смелее, вам все равно придется это признать.

– Там, где меня воспитывали, – сказала девушка, – нас учили, что ложь – это грех. Даже не представляю, найдется ли в аду достаточно жаркий угол для вас, когда вы покинете сей бренный мир, сударь.

– Предпочитаю в данный момент не задумываться о будущем, благодарю вас, – отвечал Банкрофт. – Но позвольте, мисс Мэнган. Разве этот мир не был бы ужасен и разве обходительность и галантность не погибли бы бесславно, если бы все мы неустанно говорили лишь то, что есть на самом деле?

Патриция улыбнулась, но собеседник так и не увидел выражения ее лица, поскольку девушка продолжала сидеть, отвернувшись.

– Что ж, по крайней мере мне, кажется, удалось заставить вас замолчать, – сказал Банкрофт. – Только представьте себе это, моя маленькая птичка: «Мадам, вы начисто лишены тех форм, которые, как правило, присущи женскому полу. Шелка и муслин выглядят тускло, когда они висят на вашей фигуре. При взгляде на вас человека пронизывает боль, которая лишь усиливается, когда вы открываете рот и начинаете говорить. Мадам, не угодно ли вам потанцевать со мной?» Или же: «Мадам, не соблаговолите ли сбросить ваши одежды и прыгнуть ко мне в постель? Мне кажется, вы созданы природой специально, чтобы удовлетворить мою похоть». Ну как? Мог бы я, по-вашему, получить место на небесах и золотую арфу в руки, если бы вот так откровенно разговаривал с дамами?

– О нет, полнейшее отсутствие такта, несомненно, лишило бы вас возможности совершать все прочие прегрешения, – наконец отозвалась она. – Просто ни одна женщина не подпустила бы вас к себе на расстояние меньше пяти миль. Так что, вполне вероятно, вскоре вы обнаружили бы, что ведете совершенно безупречное существование, сударь.

– Уф! – восхитился он.

Патриция больше не могла сдерживаться. Правда, ей все еще хотелось оказаться за тысячу миль отсюда, но он ведь уже был тут… Она чувствовала по его голосу, что он сидит совсем рядом. Наконец она повернула голову, прижавшись к коленям другой щекой, и уперла в собеседника внимательный взгляд. Банкрофт был в темном плаще, без шляпы. Он возлежал рядом на траве, опершись на локоть, и открыто улыбался. Вдруг она поняла, что именно приводило ее в такое состояние – вот эта самая улыбка. Ведь уже давно ей никто не улыбался!

– Маленькая птичка, – сказал Банкрофт, – твои глаза слишком велики для твоего лица.

– Я должна поблагодарить вас за такую откровенность? – осведомилась Патриция.

– Если хочешь, – улыбнулся он. – Кстати, меня только что осенило, а у вас здесь, случайно, не назначено свидание? А то, может, где-нибудь поблизости, в кустах прячется крепкий нетерпеливый парень, который только и ждет, пока я уйду?

– О, да тут, наверное, их с полдюжины, – отвечала девушка. – Ну да ничего. Придут завтра. Видите ли, все дело в моих глазах. От них мужчины так и умирают десятками.

– Миссис Пибоди выбирает для вас супруга, – проговорил Банкрофт. – Еще не выбрала?

В его голосе Патриция почувствовала насмешку.

– О да, – сказала она, – это владелец фермы, – и добавила, нарочно налегая на прилагательное:

– процветающей фермы.

– Неужели? – Сорвав травинку, он прикусил ее зубами. – Наверное, румяный, толстый, лет шестидесяти от роду?

– Он хорош собой, строен и лишь на два года старше меня, – возразила девушка.

Банкрофт лениво улыбнулся.

– И сколько же это будет? – уточнил он. – Двадцать три? Двадцать четыре? И уже хозяин процветающей фермы? Да он, наверное, настоящий работяга! Или везунчик.

– Его отец рано умер, – пояснила Патриция, – и все оставил сыну.

– О, – усмехнулся Банкрофт, – берегитесь, маленькая птичка. Я слышал, что даже в самом прохладном уголке ада не так уж приятно.

– Но вы этого никогда не узнаете, не так ли? – ответила она. – Ведь вы собираетесь превратиться в праведника и потратить оставшееся время на всякие полезные вещи, такие как игра на арфе!

Он снова усмехнулся и совсем улегся на траву, лишь поддерживая голову рукой. Другой рукой он тронул плечо девушки, провел ладонью до ее локтя и ниже, к запястью. Заключив его в плотное кольцо своих пальцев, так чтобы в любое время оторвать руку Патриции от ее колен и прижать к траве, Банкрофт закрыл глаза и произнес:

– Я устал. Только не говорите мне, что вы знаете причину, маленькая птичка, и что я сам виноват. Однажды, когда вы выйдете замуж за своего молодого бравого фермера – за своего процветающего фермера, – вы узнаете, что такая усталость стоит бессонной ночи. Поговорите со мной. Расскажите о своей жизни в доме отца-священника. Мне кажется, вы были счастливы там. Не так ли?

– Да, – кивнула девушка, – да.

Мужчина открыл глаза и повернул голову, чтобы посмотреть на нее.

– Расскажите мне об этом, – попросил он. – Поведайте обо всех тех грешниках, которых вы вернули в лоно церкви. Я уверен, их было немало. Сначала вы, должно быть, журили их своим острым язычком, и они сопротивлялись, а потом вы бросали на них единственный взгляд вот этих слишком больших печальных глаз, и все их сопротивление сразу же таяло. Признайтесь же, именно так вы с ними поступали?

– Разумеется, – отвечала Патриция, – каждое воскресное утро перед службой все папины прихожане обязаны были один за другим пройти через церковный двор мимо меня и посмотреть в мои глаза в течение тридцати секунд – не меньше. После этого в церкви только и слышалось, что стоны кающихся грешников.

Он усмехнулся, пожал ее руку и мягко попросил:

– Скажите, кем была Патриция Мэнган, прежде чем она приехала сюда?

– Она была единственным обожаемым чадом двух сорокалетних супругов, которых Господь вознаградил за терпение и добродетель, подарив им ребенка, которого уже не ждали. Во всяком случае, именно так они всегда говорили. До рождения дочери они прожили вместе почти двадцать лет. Отец даже сравнивал себя и свою супругу с библейскими Авраамом и Сарой. Патриция много играла в детстве и сама по себе, в своем воображении, и с другими деревенскими детишками. Потом вместе со всеми девочка пошла в школу, где классным наставником был ее отец-священник. Но и тогда уже приходилось помогать матери по дому, а отцу – в церкви. Ей никогда не случалось предаваться безделью.

И она ни разу не задумывалась о своем счастье, пока однажды все не рухнуло. До тех пор ей просто не приходило в голову, что жизнь ее подобна идиллии. И даже если приходилось о чем-то таком задумываться, то неизменно казалось, что это нормальное, полное трудов и лишенное лишних тревог существование. Но задумывалась Патриция редко. Она просто жила. И вот, когда ей исполнилось семнадцать, в Испании убили Патрика…

– Кто такой Патрик?

Патриция даже не замечала, что рассказывает вслух, а Банкрофт лежит рядом и внимательно слушает ее.

– Патрик был младшим сыном одного джентльмена, который жил в маленьком имении недалеко от деревни. Молодой офицер, он ушел на войну и был убит в первой же битве. Патрик был ее детской любовью и отвечал ей взаимностью. Они собирались пожениться после того, как он вернется домой настоящим героем. В своей наивности она даже не думала о том, что он может и не вернуться.

Но смерть очень быстро научила ее считаться с собой. Меньше чем через год от лихорадки скончалась мама, а еще год спустя простудился и умер отец. И вот совсем еще недавно ей казалось, что у нее есть все, абсолютно все, чтобы вечно жить в любви и довольстве, к которым она так привыкла, и вдруг не осталось ровно ничего. Впрочем, конечно, это не правда. Она не должна жаловаться. Ведь у ее отца была сестра, которая в свое время весьма удачно вышла замуж за мистера Пибоди, преуспевающего джентльмена. И бедной девушке предложили место в их доме.

– Маленькая птичка, – прервал Банкрофт, снова пожимая ей руку и поднося к своим губам, – прости меня. Жизнь часто поступает с нами крайне несправедливо, не так ли?

– Только не со мной, – солгала Патриция. – Ведь многим женщинам, попавшим в нужду, приходится торговать своим телом, сударь. Мне же не пришлось падать столь низко.

– Ну да, и к тому же можно надеяться на блестящее будущее с этим толстым фермером, – кивнул он. – Поговорим теперь о будущем. Что бы могло сделать вашу жизнь по-настоящему счастливой?

– Муж и дом. Ласковый и добрый человек. Хороший друг и надежный спутник жизни. Красивая внешность или социальное положение, невероятная физическая сила или ум для меня не важны. Нужно лишь, чтобы это был простой, честный и постоянный мужчина.

– Значит, шалопай не годится? – задумчиво спросил Банкрофт.

– Ну нет, шалопай, конечно, не подойдет. Нужно, чтобы на человека можно было положиться. И еще, чтобы у нас был свой собственный дом… Не обязательно большой или помпезный, тем более роскошно обставленный. Просто чтобы можно было назвать его своим, чтобы при нем были сад с цветами, огород с грядками и, возможно, задний двор с выводком цыплят. О, и еще, конечно, собаки и кошки. И чтобы в нем играли мои дети. Если получится, двое или даже больше. Одиночество не слишком благоприятно для ребенка, даже если есть любящие родители и множество друзей-сверстников, с которыми можно играть. Если только это возможно, у ребенка непременно должны быть братья и сестры. Я бы хотела нянчить младенцев. Своих собственных младенцев.

И это действительно было все, чего она желала. Патриция отнюдь не мечтала о жизни, полной приключений и тревог, она стремилась лишь к умиротворению. Она бы хотела также, чтобы муж ее жил долго, и чтобы он пережил ее саму, и чтобы ей не довелось потерять своих детей во младенчестве, как это часто случается.

Не бог весть какие мечты, но они были так же недостижимы, как солнце и звезды. Патриция уже давно договорила и молчала. К чему бередить свое сердце? Ведь все равно это было неосуществимо. Тетка вряд ли согласилась бы ее отпустить. Ведь так удобно иметь бесплатную прислугу. И потом, чтобы выйти замуж, нужно приданое. Или хотя бы красота. Возможно, если покинуть Холли-Хаус и попытаться найти себе работу… Но в качестве кого? Гувернантки? Экономки? Компаньонки богатой леди? Но она уже и так компаньонка. Притом ни одно из этих мест, даже если бы Патриции удалось подыскать себе такое, не имея ни опыта, ни рекомендаций, не помогло бы ей найти себе мужа.

Ах, если бы Патрик не мечтал стать героем! Но это уже в далеком прошлом. Он стал солдатом, он ушел на войну, и он был убит. Какой теперь смысл перебирать все эти «если бы»?

«А мистер Банкрофт, между тем, заснул», – вдруг поняла девушка. Пальцы на ее запястье расслабились, дыхание мужчины стало глубоким и ровным. Голова его была по-прежнему повернута в ее сторону.

Ах, до чего же он красив! Патриция, не смущаясь, могла разглядывать его чудесные черты, мысленно расчесывать эти густые темные волосы… А Патрик был блондином…

Складки плаща скрывали фигуру Банкрофта, но девушка знала, что он, как и герой ее юности, строен и мускулист, что широкий торс изящно сужается к талии. Одну ногу Банкрофт согнул в колене, и она торчала из-под плаща наружу. Сквозь облегающую ткань штанины и тонкую кожу высокого сапога различимы были рельефные мускулы этой ноги. Несмотря на всю страсть к женщинам, которая, подумалось Патриции, должна была свести почти всю его жизнь к постели, Банкрофт, очевидно, немало внимания уделял поддержанию физической формы.

Как же он был прекрасен! Она чувствовала тепло его ладони на своей руке и обещала себе, хоть и с огромной осторожностью, что никогда не забудет этого момента. Этот человек был опасным и бессовестным распутником, и она должна была быть благодарна судьбе за то, что недостаток красоты и очарования, а также ее бедность заставляли его вести себя с ней именно так – как с младшей сестрой, ведь при иных обстоятельствах Банкрофт вполне мог попытаться соблазнить ее. Разделив с ним эти несколько мгновений, она потом будет всю жизнь бережно хранить их в своем сердце.

Патриция даже радовалась тому, что у нее нет достоинств, которые могли бы соблазнить такого мужчину, и что он ни разу не пытался к ней подступиться. Закусив губу, она старалась убедить себя в том, что действительно довольна этими обстоятельствами…

Совсем рассвело. Солнце, должно быть, уже встало над горизонтом, хотя еще не было видно за деревьями. Пора было возвращаться домой, чтобы успеть приготовиться к дневным хлопотам. А ей так хотелось просидеть тут до самого его пробуждения! Наверное, он проснется через несколько часов. У нее не было этих нескольких часов… И потом, она вовсе не хотела больше с ним разговаривать. Патриция не была уверена в том, что сможет, как и прежде, обмениваться с ним взаимными шутливыми уколами. Она боялась: еще чуть-чуть – и расплачется.

Девушка очень хотела поцеловать его. Что-то словно подталкивало ее изнутри склониться и коснуться губами его лба или щеки… А может, даже губ… Но вдруг он проснется? Патриция умерла бы со стыда, если бы Банкрофт почувствовал, что она целует его.

Вот почему девушка лишь осторожно приподняла его руку и прижалась к ней щекой, а потом, тронув губами тыльную сторону, осторожно положила ее на траву. Поднявшись на ноги, Патриция немного постояла, глядя на спящего, а потом бесшумно скрылась в роще – она двигалась намного тише и неприметнее, чем он полчаса назад.

А он вовсе не спал. Просто не хотел продолжать этот разговор. И не хотел, чтобы им пришлось вместе возвращаться к дому.

Эта девушка так просто впустила его в свой мир, самый бесхитростный, но настолько чуждый ему мир, что Банкрофт просто не знал, как реагировать. Жизнь обошлась с ней жестоко, очень жестоко. И эти мечты, хотя и совсем непритязательные, были для нее, насколько он понимал, совершенно недосягаемы. Банкрофт ни на секунду не поверил в существование молодого процветающего фермера, как, впрочем, и в наличие румяного толстощекого старичка землевладельца. Эта бедная родственница была слишком необходима самой миссис Пибоди. Ведь миссис Пибоди относилась к тому типу женщин, которым нужна не просто горничная, чтобы подавать разные вещи. Ей нужна была безропотная жертва, на которой в любой момент можно было бы сорвать свое раздражение. Жертва, которая не посмела бы ей ответить.

Вот почему Патриции Мэнган не суждено было нянчить своих детишек. А между тем это самая скромная женская мечта. Ведь она не желала ни шелковых нарядов, ни драгоценностей, ни модных кавалеров – лишь доброго и преданного мужа, да маленький уютный домик, да детишек.

Банкрофт испытывал… О нет, не жалость. Он не думал, чтобы это была жалость. Его маленькая птичка слишком благоразумная и отважная девушка, чтобы ее жалеть. Он испытывал гнев. Должно быть, это был гнев на миссис Пибоди. И конечно же, на Бога. Хотя Банкрофт и не был уверен в том, что Господь виноват в жестокости людей, которые, владея безгранично прекрасным даром – свободной волей, вытворяют такое со своими ближними.

Ему так хотелось привлечь эту хрупкую девочку в свои объятия, прижать к сердцу, согреть своим теплом… Но к чему бы это привело? Ведь он умел делать лишь одно с женским телом, раз уж оно попалось в его объятия. Банкрофт понятия не имел, что значит утешать. Да и едва ли Патриция нуждалась в его утешениях. Совсем не похоже было на то, что девушка жалела себя, а если и так, то она с успехом умела побороть эту жалость, не выпуская ее из глубины своего сердца.

Светский лев, искушенный сердцеед чувствовал себя побежденным.

Он не мог говорить с нею. Вот почему Банкрофт предпочел притвориться спящим и подождать, пока Патриция удалится. Именно так он встречал все жизненные трудности – закрывал глаза и ждал, пока все решится само собой.

И в конце концов она действительно ушла… Только сначала прижалась щекой к его руке и поцеловала ее.

Господи! О Боже, Боже!

Он никак не мог понять, что она хотела сказать этим. Что это было? Простая нежность в благодарность за то, что он ее выслушал? Ну да! А потом заснул, даже не дождавшись, пока она договорит! Или.., неужели что-то другое?

Гости провели в Холли-Хаусе уже две недели и собирались остаться еще на одну. Патриции их присутствие не слишком нравилось, хотя во всем этом было одно явное преимущество: миссис Пибоди частенько уезжала со всеми вместе на прогулку, предоставляя своей племяннице свободу. И все же Патриции все это не нравилось.

Ей не нравилось, что он здесь. Она хотела бы, чтобы Банкрофт уехал. Хотела снова стать свободной от него. После того утра на пруду с кувшинками она всего однажды оказалась с ним наедине. Длилось это лишь несколько секунд, и за это время они успели обменяться ровно семью словами: четырьмя с его стороны, и тремя – с ее. Но она все равно хотела, чтобы этот человек уехал. Само его присутствие в этом доме, а зачастую и в той же комнате, где находились они с тетушкой, лежало огромной тяжестью на ее душе.

Лишь однажды утром они столкнулись лицом к лицу или почти лицом к лицу. Патриция торопилась по верхнему холлу, несла на подносе вторую чашку шоколада для миссис Пибоди, а он тем временем вышел из своей комнаты. Прикрыв за собой дверь, Банкрофт остановился, поджидая ее.

– Доброе утро, маленькая птичка, – тихо поздоровался он.

– Доброе утро, сударь. –Не поднимая глаз, Патриция быстро прошмыгнула мимо, но потом весь день раскаивалась в этом.

Миссис Делейни очень злилась на своего недавнего обожателя. Патриция поняла это, заметив, как эта дама отчаянно принялась флиртовать со всеми без исключения джентльменами, почтившими своим присутствием их дом, в том числе и с хозяином. Теперь в фаворитках мистера Банкрофта числилась леди Майрон, которая, должно быть, и делила с ним постель. Похотливые взоры, которые они бросали друг на друга более недели назад, стали заметно жарче, а однажды Патриция видела, как, устремившись одновременно с Банкрофтом в дверной проем, эта леди нарочно подалась вперед и скользнула своим роскошным бюстом по его груди, словно за спиной у нее еще не оставалось целых шести дюймов свободного пространства. Глаза его при этом так и вспыхнули, устремляясь вниз…

Патриция лишь изумлялась, как это никто больше не замечает подобных вещей. Хотя что ж тут удивительного? Ведь когда живешь, словно тень, гораздо проще наблюдать за другими. У людей слишком много собственных забот. К тому же все присутствующие были свято уверены, что помолвка состоится еще до окончания этой последней недели, так что сомнительная парочка почти не привлекала к себе внимания.

«Едва ли можно винить в этом кого-нибудь из гостей, – думала Патриция, – и, несомненно, они правы. Ведь мистер Банкрофт так подчеркнуто внимателен к Нэнси: постоянно сопровождает ее к столу, стоит у нее за спиной и переворачивает страницы нот, когда та играет на фортепиано, совершает вместе с нею прогулки или просто прохаживается под руку по террасе после обеда, ожидая вечерних развлечений, когда можно будет либо потанцевать с нею, либо сыграть вместе в карты или в шарады. Он улыбается ей, беседует с нею, буквально пожирает ее глазами и демонстрирует всем вокруг, что покорен ею до глубины своего сердца».

Глупо было винить гостей в том, что они не догадывались о его ночных похождениях с миссис Делейни, а теперь и с леди Майрон. Между тем, столь же незаметно для общества, Банкрофт принялся бросать заинтересованные и оценивающие взоры в сторону миссис Хантер, отвечавшей ему тем же, а также явно успел попользоваться Флосси как минимум один раз за это время.

Да и с чего бы его стали подозревать в неверности, если на глазах у всех сей кавалер демонстративно разыгрывал самую нежную привязанность и сердечную склонность к своей будущей невесте? Миссис Пибоди и Нэнси с трепетом ждали того важнейшего события, которое предстояло шумно отпраздновать, прежде чем гости разъедутся.

Патрицию обычно не брали с собой на те мероприятия, которые происходили за пределами имения. Но однажды девушку предупредили, что она должна сопровождать миссис Пибоди на пикник, который состоится в холмах завтра. Так что для разнообразия, заявила любящая тетушка, ей придется в этот день потрудиться и быть полезной, вместо того чтобы, как обычно, предаваться неге и лени. Кстати, когда гости уедут, Патриции предстоит всерьез пересмотреть свои праздные привычки. Ведь, в конце концов, нужно будет готовиться к свадьбе милой Нэнси. Ах, она, должно быть, даже не представляет себе, во что обходится доброй тетушке ее содержание! Так что пришло время сделать хоть что-нибудь, чтобы оправдать эти расходы.

Итак, в жаркий, почти безветренный день Патриция очутилась в открытом ландо на одном сиденье с миссис Пибоди. Напротив сидели Нэнси и ее юная подружка Сьюзен Уэйр. Мистер Банкрофт, как и другие джентльмены, скакал верхом, держась рядом с той дверцей экипажа, у которой сидела его будущая невеста, и осыпал дам любезностями. Трех дам, поскольку Патриция являла собой лишь тень одной из них.

То утро на пруду с кувшинками не прошло бесследно. Заговорив о своем прошлом и высказав вслух свои мечты, чего не делала ни разу с тех пор, как Патрик отправился в Испанию, Патриция стала задумываться. И поняла, что превратилась в рабыню. В жертву. Неужели она действительно столь беспомощна? Разве возможно, чтобы тетушка всю жизнь владела ею? Разве так уж невозможно построить свою жизнь самостоятельно?

Новый пастор в их приходе, тот, который сменил ее отца, был другом их семейства. Патриция встречалась с ним пару раз еще при жизни родителей, а после знала о нем лишь из писем супруги, миссис Джонс, которая, в частности, признавалась, что ее муж не склонен преподавать в деревенской школе и считает, что это выходит за рамки его обязанностей. Он продолжал учить детей лишь потому, что, кроме него, никто не хотел за это взяться.

А что, если предложить свои услуги в качестве учительницы? Патриция размышляла об этом в течение всей последней недели. Что, если она попросится преподавать? Она понятия не имела, сколько ей за это смогут платить и где она будет жить. Скорее всего ей предложат тот ветхий дом, в котором за последние десять лет так никто и не поселился, потому что прежний владелец повесился на чердаке, и с тех пор там, как утверждали многие, обитало его привидение. Но все же, вдруг что-нибудь получится?

Написав пастору, Патриция стала с надеждой и нетерпением ждать ответа. Если бы только… Ах, если бы получилось! Ей ведь не нужно было никаких сокровищ, лишь бы иметь возможность одеться, прокормиться и согреть свой дом.

– Эй, девушка! – По резкому тону миссис Пибоди Патриция поняла, что се окликнули уже не в первый раз. – Мой зонтик.

Зонтик миссис Пибоди был у нее под рукой, причем как раз со стороны, противоположной той, где сидела ее племянница. Патриции пришлось наклониться за ним через колени тетушки. Но, подав зонт, она снова услышала над ухом недовольный голос.

– И что же, разве теперь он защищает мое лицо от солнца? – возмутилась миссис Пибоди. – Ленивая девчонка!

Патриция молча развернула зонтик над тетушкой.

– Действительно, Патриция, – заметила Нэнси, – ты порой бываешь ужасно несообразительной. Ах, Сьюзен, погляди, какая милая шляпка сегодня у леди Майрон. Я определенно зеленею от зависти!

– Моя дорогая мисс Пибоди, – обратился к ней Банкрофт, склоняясь из седла и опираясь рукой на дверцу ландо. – Такая шляпка вам вовсе ни к чему. Ведь всякий, кто заглянет вам в лицо, уже не в состоянии смотреть ни на что иное. Сами посудите, я лишь теперь, нарочно обратив внимание на вашу шляпку, заметил, как она прелестна!

– Ах, какие вещи вы говорите, мистер Банкрофт, – сказала довольная миссис Пибоди и сердечно рассмеялась, а Нэнси зарделась и, покрутив зонтик, победоносно оглянулась, желая видеть, какое впечатление произвел этот изысканный комплимент на свидетелей.

Если бы Патриция была уверена, что ее реакцию никто не заметит, она скорее всего не удержалась бы и фыркнула. Она так и не решилась поднять глаза на галантного джентльмена, хотя порой ей казалось, что он нарочно столь экстравагантно льстит, чтобы поразвлечь ее. Интересно, будет ли он осыпать Нэнси подобными речами, когда женится на ней?

Скатерти и покрывала расстелили прямо на траве у подножия холма. Миссис Пибоди уселась в самом центре импровизированного застолья, а Патриция – чуть позади нее. В ожидании трапезы гости отправились развлекаться.

Большинство двинулись к вершине холма, чтобы насладиться видом, который, по словам миссис Пибоди, открывался сверху. Правда, сама она не пожелала пойти со всеми. Возглавлял компанию мистер Банкрофт, на одну руку которого опиралась Нэнси, а на другую – Сьюзен. Переливы веселого смеха, словно горные ручейки, стекали к подножию холма. На вершине общество разделилось: часть гостей вернулась вниз, 11 Плененные сердца а другие прошли еще с полмили к востоку, чтобы взглянуть на живописные руины греческого храма, которые много лет назад велел соорудить отец мистера Пибоди. Еще одна небольшая группа направилась к западу – там в густых зарослях замысловато петлял ручеек, в конце своего пути впадавший в озеро в форме полумесяца.

Мистер Банкрофт оказался в последней группе, хотя Нэнси, которая решила возглавить экспедицию к руинам, была явно раздосадована этим. Ее суженый удалился вместе с леди Майрон и еще двумя парами.

А Патриция тем временем сидела на расстеленном одеяле, то разворачивая, то складывая тетушкин веер в зависимости от облачности. Если солнышко грело слишком долго, она овевала лицо миссис Пибоди, когда же набегало облачко – укутывала ее плечи шалью. Между делом девушка успевала передавать повеления хозяйки лакеям, которые носили еду. Тетушка требовала сначала, чтобы те не торопились, потом, наоборот, велела слугам пошевеливаться, а не стоять столбом.

Прислуга уже вовсю расставляла многочисленные закуски, способные удовлетворить, наверное, тысяч пять голодных желудков, когда миссис Пибоди решила, что сначала надо сервировать напитки. Ведь после прогулки по этакой жаре всем захочется пить!

– Ступай помогать, девушка, – нетерпеливо потребовала она, обращаясь к Патриции. – Нечего сидеть без толку. Возьми из экипажа корзинку с вином и отнеси Грегори, да скажи ему, чтобы немедленно откупоривал бутылки.

Патриция отправилась исполнять приказание. Но вина было не меньше, чем еды. Во всяком случае, так показалось Патриции, когда она попробовала достать тяжелую корзину из ландо. Весила эта поклажа, должно быть, тонну. Да к тому же корзина была огромной и ужасно неудобной. Просунув ладони под самое дно, девушка ухитрилась сдвинуть ее на самый порог экипажа.

– Послушайте, давайте лучше я, – вдруг раздался сочувствующий голос у нее за плечом. – Эта ноша размером с вас, маленькая леди, и, наверное, вдвое тяжелее, чем вы.

Патриция с благодарностью оглянулась и увидела мистера Уэйра, отца Сьюзен, который торопился к ней, приветливо улыбаясь.

– Спасибо, – улыбнулась она и сделала шаг назад, как только он подхватил корзину. Но груз уже балансировал на краю, и оказалось, что девушка немного поторопилась убрать руки. Мистер Уэйр охнул, Патриция испуганно зажала рот обеими ладонями, а корзина полетела на землю, на лету раскрываясь. Содержимое так и посыпалось со звоном и грохотом.

Наверное, если бы упала лишь одна бутылка, она бы не разбилась, так как пол экипажа был не слишком высок, да и земля была покрыта мягкой травой. Но бутылки и фужеры стукнулись друг о друга и разлетелись великолепным фейерверком из винных брызг и стеклянных искр.

Все разом оглянулись на эту величественную катастрофу. Мистер Уэйр выругался и тут же извинился – то ли за свою несдержанность, то ли за неловкость. Вид у него был, как у провинившейся собаки. Патриция несколько мгновений стояла, прижимая ладони ко рту, после чего принялась убеждать джентльмена, что это вовсе не его вина, что это она слишком рано убрала руки.

И тут подошла миссис Пибоди.

Патриция успела подумать, что, оказывается, это не преувеличение: человек действительно может стать пунцовым. В данный момент она видела явное доказательство этому. Вдобавок грудь тетушки вздымалась так высоко, что увеличилась в объеме, наверное, раза в два. Патриция так расстроилась, что в это мгновение просто не могла рассуждать спокойно. Иначе она поняла бы, что тетушка, должно быть, впервые в жизни забылась настолько, что перестала замечать присутствующих и думать о том впечатлении, которое на них производит. Момент действительно был чрезвычайный.

– Идиотка! – взвизгнула почтенная дама, надвигаясь на племянницу. – Неповоротливая уродина! И это твоя благодарность за то, что я приняла тебя в свой дом?! Несмотря на то что братец оставил тебя без гроша?! И за то, что я кормлю тебя, одеваю и обращаюсь с тобой, как со своей собственной дочерью?!

– О, послушайте, мэм, – смущенно кашлянув, вмешался мистер Уэйр. – Боюсь, это я виноват…

Все замерли, вмиг позабыв о своих разговорах, словно играли в живые картины.

– Я все видела, – заявила миссис Пибоди. – С вашей стороны это весьма любезно, сударь, но вы вовсе не обязаны защищать эту ленивую потаскушку!

– Тетя! – сдавленным голосом крикнула Патриция, словно ужаленная гадюкой. В голове у нее загудело.

– Молчать! – Ладонь звонко шлепнула по щеке, и разгневанная миссис Пибоди отвернулась от племянницы. – Ну, что теперь со всем этим делать? Грегори, отправляйся в дом немедленно и привези еще вина.

Вдруг почтенная леди вспомнила, кто она и где находится. Любезно улыбнувшись окружающим, она принялась успокаивать гостей и искушать их предстоящими развлечениями и удовольствиями. Она обещала, что вино будет доставлено и сервировано сию же секунду.

– О, послушайте, – тщетно взывал к упитанной спине хозяйки мистер Уэйр. – О, послушайте… – Но что он мог?.. Оставалось лишь беспомощно, моля глазами о прощении, глядеть на Патрицию.

Девушка стояла совершенно ошеломленная, едва ли даже чувствуя, как болит щека. Ее обозвали потаскухой и отвесили оплеуху – публично! И все вокруг смотрели на это и слушали. Все!

Патриция резко развернулась и побежала. Она не думала, куда несут ее ноги и что она станет делать потом. Девушка знала лишь одно: нужно сбежать отсюда, нужно спрятаться… Инстинкт заставил ее направиться к лесу. Но, даже очутившись среди деревьев, она не сумела избавиться от паники. Стараясь уйти подальше от этого постылого дома, она бежала к северу, не обращая внимания на частые стволы и свисающие повсюду ветки, не глядя на хлещущие по лицу и по плечам прутья и торчащие поперек дороги корни. Она слышала, как кто-то рыдает, и не понимала, что это она сама.

И вдруг Патриция вспомнила о руинах. Не об искусственных руинах греческого храма, а о настоящей маленькой разрушенной башенке на берегу реки, внутри которой, вдоль круглых стен, была устроена каменная скамья. Вот где она спрячется на время. Навсегда. Да, она никогда не вернется домой.

Девушка резко остановилась, а потом тихими, осторожными шагами приблизилась к башне. Она подходила со стороны, противоположной входу, так что пришлось обогнуть сооружение.

На скамье сидел мистер Банкрофт, рядом – леди. Патриция даже не видела, кто это такая, пока Банкрофт не поднял голову, видимо, в восторге от поцелуя. Миссис Хантер! Платье было спущено с ее левого плеча до самого пояса. В ладони ее кавалера, словно в чаше, лежала обнаженная грудь.

Паника снова овладела Патрицией, и она со стоном бросилась прочь. Девушка бежала, не разбирая дороги, отчаянно продираясь сквозь чащобу, пока у нее не перехватило дыхание и не закололо в боку. Щека горела и пульсировала. Патриция прижалась лбом к древесному стволу и закрыла глаза. Когда бок мало-помалу перестал болеть, она обнялась с деревом и опустилась на землю.

Банкрофт уже начал уставать. Как ни говори, целых фи недели в одном и том же поместье, в компании одних и тех же двух десятков людей – это слишком. Он будет поистине счастлив, когда все это кончится и можно будет вернуться к нормальной жизни.

А что такое нормальная жизнь? Ну, предположим, на месяц-другой он поедет вместе со всем блестящим обществом в Брайтон. Там его ждет немало приключений, приятная компания мужчин, то и дело заключающих самые смелые пари, – прекрасный способ скоротать дни. С другой стороны, там немало скучающих и соблазнительных красавиц, а это замечательный шанс сделать по-настоящему волнующими ночи.

Ну а что потом? Визит вежливости к матушке и дяде? Да, наверное. Банкрофт искренне любил свою мать. Только порой се полные упрека взгляды и красноречивое молчание смущали его. Казалось, что, терпеливо дожидаясь того дня, когда сынок наконец перебесится, она время от времени теряла всякую надежду.

Ну а далее? Бат? Или Лондон?

«Нет, я определенно начинаю уставать, – с некоторой тревогой думал Банкрофт. – Уставать не от всего того, что происходит сейчас, но от общего привычного уклада моей жизни».

Знойная страсть с леди Майрон пылала больше недели. Дама давала ему все, о чем он только мог мечтать. При одном взгляде на ее тело он моментально вспыхивал, и она предоставляла это тело, как и все свое искусство опытнейшей любовницы, в его полное распоряжение. Это продолжалось от заката до восхода, причем каждую ночь. Сил у леди было столько, что она могла потягаться даже с ним самим. Она с удовольствием училась у него новым приемам, но самое удивительное, что ей удалось обучить кое-чему и его. К тому же леди Майрон отлично знала правила игры – она не требовала никаких обязательств, довольствуясь тем, что можно получить в данный момент.

Но все же он устал. И это удивляло. Всего лишь за неделю устать от такой чудесной любовницы? Но почему? Банкрофт искренне не мог найти в ней ни одного изъяна. Правда, кроме отчаянных удовольствий, которыми они услаждали друг друга в постели, у них больше не было ничего общего. Говорила она – в те редкие минуты, когда им случалось поговорить, – лишь о лошадях, о гончих и об охоте. Ему же все эти деревенские утехи были чужды. Но это, впрочем, не так уж важно. Красивое женское тело и выносливость любовницы – вот и все, что имело значение, а леди Майрон сдала оба эти экзамена на степень магистра.

Но Банкрофт поймал себя на том, что вот уже несколько дней смотрит на миссис Хантер и искренне недоумевает: как же это такая сочная дамочка живет с семидесятилетним стариком? Судя по всему, ее муженек – совершенная развалина, ведь он и в Холли-Хаус не приехал по нездоровью. Банкрофт не без основания подозревал, что леди не собирается засохнуть во цвете лет и кое-что для этого предпринимает. Во всяком случае, она недвусмысленно намекала ему, что готова к контактам.

Сегодня же оба они постарались, каждый со своей стороны, устроить так, чтобы остаться наедине. Во время прогулки леди Майрон и мистер Кроуфорд где-то задержались, так что оставалось лишь воспользоваться случаем. Сбежав от всех, Банкрофт и миссис Хантер вскоре обнаружили уютную маленькую башенку на берегу реки и по обоюдному молчаливому согласию устроились внутри.

Банкрофт обрадовался, поняв, что леди не намерена тратить времени на разговоры. Она просто повернулась к кавалеру и со вкусом поцеловала его в губы. Когда же он не раздумывая откликнулся на это приглашение и хотел уже обнять ее, миссис Хантер рывком стащила платье с плеча, обнажив грудь намного скорее, чем он сам решился бы на это.

Банкрофт сразу понял, и не без удовольствия, что ему предстоит упиваться дамскими прелестями среди бела дня на твердой каменной скамье. Он не сомневался, что перед ним изголодавшаяся, алчущая женщина.

Интересно!

Но как раз в тот момент, когда он только что взял в ладонь теплую грудь и услышал одобрительное грудное воркование, ему показалось, что они не одни. «Леди Майрон!» – поднимая голову, подумал Банкрофт и мгновенно представил себе двух дам, вцепившихся друг другу в волосы или.., или протягивающих скрюченные пальцы к его собственной шевелюре.

Но то была Патриция Мэнган. На миг застыв в дверном проеме, девушка вдруг застонала и исчезла, но перед его глазами так и остался ее образ: в изорванном платье, без шляпки, с растрепанными волосами, с диким, страдальческим взглядом и бледным лицом, на котором, однако, ярко выделялась красная припухшая щека.

– Боже правый! – проговорил Банкрофт, позабыв о груди миссис Хантер. Снаружи доносился треск ветвей и сучьев, сквозь которые продиралась панически убегающая девушка.

– Это всего лишь странная маленькая замарашка, которая вечно торчит возле миссис Пибоди, – раздраженно произнесла дама. – Должно быть, снова празднует лодыря. Уж лучше бы она увидела больше, тогда бы по крайней мере точно не вернулась. Давайте же!

Банкрофт оглянулся на свою спутницу. Она кокетливо улыбалась ему снизу вверх, слегка прикрыв глаза ресницами и медленно стягивая платье со второго плеча.

Позднее он с удивлением вспоминал, что у него даже не возникло мысли остаться, хотя кушанье было подано и оставалось лишь взять предложенное.

– Что-то случилось, – сказал он. – Лучше пойду разыщу ее. Вы же сможете сами найти дорогу обратно?

– Что? – Леди, казалось, не поверила. Ведь, обнаженная до пояса, она выглядела так роскошно!

– Увидимся позднее, – бросил Банкрофт и быстро вышел. Следующая странность заключалась в том, что он так больше и не вспомнил об отвергнутом пиршестве.

Теперь он мог думать только о своей маленькой птичке, которая, должно быть, сломала крылышко. Он знал, что должен разыскать ее. К счастью, девушка не прилагала никаких стараний к тому, чтобы пробираться сквозь заросли как можно незаметнее.

Серый – это, конечно, очень неброский цвет, но ее платье было из светло-серой материи. На фоне древесного ствола оно выделялось так же ярко, как и на фоне зеленой листвы дуба, что рос у пруда с кувшинками. Банкрофт на минуту остановился, глядя на девушку. Затем приблизился сзади и легонько положил ладони ей на плечи.

В первый миг не было никакой реакции. «Наверное, слышала, как я подошел», – подумал Банкрофт. Он немного боялся напугать ее. В следующее мгновение Патриция повернулась, не поднимая головы, и зарылась лицом в складки его шейного платка, обвивая его стан руками и прижимаясь так крепко, словно лишь это могло уберечь ее от падения.

– Маленькая птичка, – проговорил он и получил в ответ шквал горестных рыданий.

Рыдающие женщины всегда повергали бравого сердцееда в смятение. Он просто не понимал, что же ему с ними делать.

Крепко обняв Патрицию, он ткнулся губами в спутанные волосы и принялся нашептывать какую-то бессмысленную чепуху. «Вот так же можно держать в своих руках ребенка, – думал Банкрофт. – Только она – не ребенок. Она – теплая, стройная, нежная женщина».

– Что случилось? – спросил он, когда она наконец смолкла.

– Ничего, – отозвался приглушенный голос, ударяясь ему в грудь.

– Ах, жаль, – сказал он. – Мой шейный платок пропал из-за ничего. Лакей будет заинтригован. Что же я ему скажу?

– Передайте ему мои извинения, – пробормотала девушка. Зубы у нее постукивали, словно от холода. Банкрофт даже мог слышать это.

Слегка подавшись назад, он одной рукой поднял острый девичий подбородок, хотя Патриция и пыталась сопротивляться. Глаза ее, как и щеки, и нос – все было мокро. Лицо было покрыто красными пятнами, а одно, самое большое, сплошное пунцовое пятно пылало на щеке. Волосы растрепались и свисали сосульками до плеч. Выглядела девушка просто отвратительно. И при этом его внимательным глазам она казалась необъяснимо и удивительно прекрасной.

Банкрофт достал из кармана платок, вытер се лицо и глаза, а потом вручил ей:

– На вот, высморкайся.

Она послушалась и, лишь когда он взял у нее из рук этот платок и снова сунул в карман, очнулась и с досады закусила губу.

– А теперь говори, из чего состоит это «ничего», – потребовал Банкрофт.

– Я грохнула все винные бутылки и бокалы, – призналась Патриция.

– О чью-то голову? – изумился он. – О, как эффектно! Ужасно жалею, что пропустил такое зрелище. Расскажи скорее, как это было.

Девушка рассказала.

– Так-так, а потом, я полагаю, на тебя обрушился праведный гнев ее величества?

– Ну да. – Под его пристальным взглядом Патриция медленно приходила в себя.

– А что у тебя со щекой? – продолжал он, чувствуя, как гнев, точно огненный шар, концентрируется у него в груди. Он уже и сам знал, что произошло.

Губы у нее снова невольно задрожали.

– Она ударила меня, – призналась девушка. – И назвала меня потаскухой.

О! В тот миг он готов был стреляться с проклятой бабой! С каким наслаждением он влепил бы ей пулю между глаз! Да, именно так. Сначала дал бы выстрелить ей, а потом заставил бы ее ждать, застыв от ужаса и глядя в дуло направленного на нее пистолета. И выстрелил бы!

Банкрофт снова обнял хрупкие плечи девушки и привлек ее к себе. Она не сопротивлялась, только вздрагивала.

– Я отомщу за тебя, маленькая птичка, – пообещал он. – Слово чести. Ты вообще-то веришь, что у меня есть честь?

Она не ответила на вопрос и только после паузы сказала:

– Наверное, я слишком бурно отреагировала. В конце концов, это ведь моя вина. Просто меня еще ни разу в жизни не били. А по лицу – особенно оскорбительно. Да еще при всех… – Девушка отодвинулась от груди своего утешителя и улыбнулась ему. – Но это все не важно, – сказала она, – ведь я здесь ненадолго. Скоро я отправлюсь в сельскую школу. В мою родную деревню. Буду жить среди знакомых людей. Думаю, мне будет приятно учить детей.

– А как же ваш молодой, красивый, мужественный и преуспевающий фермер? – спросил Банкрофт. – Он что, уже не хочет на вас жениться?

Девушка смутилась лишь на секунду, после чего твердо проговорила:

– Я его не люблю. Мне кажется, это не правильно – выходить замуж без любви, не так ли? Но что за глупый вопрос. Ведь вы же не верите в любовь. А вот я считаю, что это было бы не правильно. В общем, мое будущее предопределено. Мое счастливое будущее.

– Правда? – удивился Банкрофт. – Так вам уже предложили место?

– Во всяком случае, я уведомила пастора, – сказала девушка. – Но его ответ – уже простая формальность. Ему придется сказать «да». Ведь он был другом моего папы.

О! Вот еще одна бесплодная мечта. Очередная скромная, но несбыточная надежда. Банкрофт улыбнулся, неизвестно почему вдруг представив себе, как Патриция сидит в кресле-качалке, склонив голову и глядя на младенца, с наслаждением сосущего ее грудь. На темноволосого младенца…

Между тем девушка совершенно пришла в себя.

– Ну, я в порядке, – сообщила она. – А вам пора возвращаться к миссис Хантер. Думаю, ей не слишком понравилось, что вы ее бросили в такой интересный момент. Еще застынет, чего доброго. Причем во всех смыслах.

Банкрофт снова улыбнулся.

– И вообще, знаете ли, вы плохо кончите, сударь, – добавила Патриция. – Что, если бы это оказалась не я, а леди Майрон? Или миссис Делейни? Или Флосси? Или Нэнси?!

Банкрофт почувствовал, ч-то его так и распирает от веселья.

– Вот вы думаете, что это забавно, – осуждающим тоном продолжала его собеседница, – и напрасно. Кто-нибудь от всего этого непременно пострадает. В лучшем случае вам разобьют голову.

– Узнаю свою маленькую птичку, – с облегчением выдохнул он. – Язычок все так же отточен с обеих сторон и заострен на конце. Ну-ка, беритесь за мою руку. Провожу вас домой.

– Но миссис Хантер… – возразила Патриция.

– Да пропади она пропадом, – прервал ее Банкрофт. – Я веду вас домой. Выбирайте, пойдете ли вы со мной под руку или я понесу вас на плече.

– Ну что ж, раз вы так изысканно предлагаете мне сделать выбор, – заметила девушка, – то я воспользуюсь вашим позволением. Думаю, что выберу вашу руку.

– Ну а теперь, – сказал он, как только они зашагали под навесом зелени, – позвольте мне угостить вас историей моей собственной жизни. Можно? Ведь свою вы мне рассказали еще неделю назад. Помните, ранним утром? Я готов отплатить вам тем же, если вы найдете силы меня выслушать.

И рассказал ей о том, о чем ни разу не говорил ни с одной женщиной. Он впустил Патрицию в свою жизнь. Это Банкрофт понял немного позднее, мысленно возвратившись к их разговору.

Стоя у окна своей комнаты и ожидая возвращения всего общества с пикника, должно быть, от непривычного одиночества, Банкрофт стал вспоминать, как без умолку говорил о себе. Он видел, что, несмотря на мужественные попытки держаться, на самом деле девушка была весьма недалека от шока и совсем еще не оправилась от пережитого удара. Патриция так доверчиво опиралась на его руку, что, будучи с другой женщиной или в других обстоятельствах, он непременно вспыхнул бы. Но было понятно, что она просто еще не вполне доверяет своим ногам, а голова у нее по-прежнему кружится.

Итак, Банкрофт продолжал говорить, зная, что, несмотря на происшедшее, девушка его слушает. Она даже задала несколько вопросов о его матери, сестрах, племянниках и племянницах.

Когда же они добрались до дома, он лично проводил Патрицию до ее комнаты, по пути приказав лакею принести в комнату мисс Мэнган горячий чай и немного настойки опия.

– О, вы повергли в изумление всех слуг, – заметила девушка. – Мне такое не полагается.

Ярость снова вонзилась в него, словно нож.

– Что ж, тогда, – сказал он, входя вслед за девушкой в ее комнату и не обращая внимания на немой вопрос, застывший в глазах Патриции, – тогда я сам побуду вашей горничной и окажу вам одну услугу. Дайте мне расческу. У вас волосы похожи на куст после жестокого урагана.

– О, как вы любезны, – попыталась съязвить она, но смотрела с опаской.

– Садитесь, – потребовал Банкрофт, указав на табурет перед туалетным столиком. Вытащив остатки шпилек из волос девушки, он принялся за работу. Сначала терпеливо разобрал все узелки, а потом стал неспешно расчесывать волосы по всей длине. Он помнил еще, как много раз он делал это для своей мамы, когда был маленьким. Мама страдала от головных болей и говорила, что ей становится легче, если голову массируют щеткой.

У Патриции Мэнган были чудесные волосы. Густые и слегка волнистые, блестящие, длинные, до пояса, и скорее русые, чем каштановые. Прическа, которую она обычно носила, явно была изобретена ее тетушкой. Впрочем, в доме священника, наверное, девушке тоже рекомендовали смирять нескромность этой роскошной шевелюры.

Чая и опия пришлось дожидаться довольно долго. Резко распахнув дверь, Флосси так и застыла на пороге с подносом в руках и вытаращенными глазами. Уходя, она вела себя, однако, уже гораздо сдержаннее и спокойнее, поскольку уносила в кармане сияющие новенькие полсоверена.

– Но мне вовсе не нужен опий, – возразила Патриция, поднимаясь с табурета и обращая к Банкрофту очаровательно порозовевшее лицо.

– И все же вы его примете, – возразил он, – а потом, когда я выйду, запрете дверь и ляжете отдыхать. Вы не позволите себя тревожить до самого вечера. Этого времени вам хватит, чтобы поправиться?

Девушка молча кивнула.

– Ну, тогда я пошел, маленькая птичка.

Он поступал так, руководствуясь лишь инстинктом, без всякой задней мысли. То же самое он сделал бы и для своей сестры, если бы ее кто-то обидел и требовалось бы ее утешить. Банкрофт взял лицо девушки в ладони, запустив пальцы в теплый шелк волос, и, склонив голову, коснулся губами ее губ.

Пожалуй, если бы это была сестра, он поднял бы голову сразу же после легкого прикосновения и не позволил бы себе задержаться, когда ощутил, что губы девушки дрогнули.

Пожалуй, сестра не стала бы смотреть на него после этого такими вот немигающими огромными глазами.

Пожалуй, выйдя от сестры, он не остановился бы, прижавшись спиной к закрытой двери, хватая воздух ртом и дожидаясь, пока колени снова окрепнут, чтобы дойти до собственной комнаты.

«Что за глупость я только что сделал, – мысленно посетовал Банкрофт. – Удивительную глупость!»

Всю следующую неделю жизнь шла не так плохо, как можно было бы ожидать. Патриция чувствовала, что тетушка, вспоминая о своей вспышке во время пикника, сильно смущается. Наверное, поэтому миссис Пибоди предпочла больше не возвращаться к минувшему скандалу. В тот день Патрицию оставили в покое, так что она могла спокойно спать до вечера, а на другое утро девушка снова превратилась в прежнюю безмолвную тень за тетушкиным плечом.

Никто из гостей не обращал на бедную родственницу никакого внимания, за исключением мистера Уэйра, который старался держаться подальше. Не замечал ее даже мистер Банкрофт, за что она была ему особенно благодарна. Первые два дня Патриция ужасно боялась, как бы тот не закатил публичную сцену и не потребовал, чтобы тетушка извинилась или что-нибудь в этом духе.

Но все вышло наоборот. Банкрофт даже удвоил свои старания, расточая знаки внимания Нэнси и миссис Пибоди, что повергло обеих в настоящий трепет предвкушения. Если его развлечения с леди Майрон или миссис Хантер, или же миссис Делейни и продолжались, то, во всяком случае, с того самого злополучного дня внешне это никак не проявлялось. Казалось, Банкрофт забыл о привычных удовольствиях, чтобы сосредоточиться на ухаживаниях за предполагаемой невестой и счастливо увенчать их торжественной помолвкой.

Патриция не позволяла себе горевать. Он отнесся к ней по-доброму. Да, по-доброму, как это ни странно для мужчины такого склада. И когда он взял ее лицо в ладони и поцеловал… Последний раз такое случилось с нею накануне отъезда Патрика в полк. На прощание любимый тоже чмокнул ее в губы. Он тоже хотел утешить се, как утешают ребенка или младшую сестру.

О да, уж насчет того, что Банкрофт не питает к ней ничего большего, у Патриции не было никаких иллюзий. Так зачем же мучить себя? То, что она его полюбила, – се собственная глупость. Но она не хотела бороться с этим чувством. Она еще очень долго будет беречь его в своем сердце.

А поцелуй… Его она будет воскрешать в памяти, наверное, до конца своих дней.

Но не это тревожило девушку, нарушая мирное равновесие ее жизни.

Случилось нечто совершенно иное. Накануне Патриция получила письмо из дома, от пастора. Он сожалел, что раньше не знал о ее желании учить детишек. Ведь всего лишь пару месяцев назад он порекомендовал на это место некую учительницу, которая уже принялась за работу. Он с нежностью вспоминал мисс Мэнган, желал ей счастья и Господнего благословения на долгие годы.

Да, именно из-за этого она и расстроилась. Ведь Патриция так рассчитывала на удачу… Она мечтала об избавлении, которое вскоре получит благодаря своей задумке, надеялась, что вскоре испытает чувства независимости и самоуважения. Но нет, теперь сдаваться нельзя! Если уж довелось всерьез задуматься над поиском работы, она не заберется снова в свою ракушку. Необходимо сделать еще одну попытку. Ничего, как-нибудь. Может быть, стоит обратиться к дяде. Дядя – тихий молчаливый человек, совершенно подчиненный своей супруге. Зато он, кажется, умен и добр. Возможно, он подскажет ей, как найти работу. Вот только разъедутся все гости, и она подойдет к мистеру Пибоди.

Но было еще одно огорчение, то самое, к которому, как казалось Патриции, она давным-давно подготовлена. Помолвка Нэнси и мистера Банкрофта.

Оставалось два дня до завершения этого длительного визита. Только что отобедали. Патриция сидела в гостиной, хотя на самом обеде не присутствовала: за столом и так было слишком много народу, и ей не хватало места. Так ей, во всяком случае, сказали еще три недели назад. Зато в гостиной для нее нашлось дело – девушка разливала чай.

После портвейна джентльмены присоединились к дамскому обществу. Мистер Банкрофт немедленно подошел к Нэнси и снова принялся осыпать ее комплиментами. Патриция, как обычно, про себя изумлялась всей этой лживой лести. Но вот, когда к ним подошла миссис Пибоди и Банкрофту удалось собрать вокруг себя почти всех гостей женского пола, – Патриции казалось, что он нарочно так подстроил, хотя она и не могла бы объяснить, как ему это удалось, – итак, когда все собрались, он взял ручку Нэнси в свою, поднес се к губам и, с мягким упорством взглянув девице Пибоди в глаза, заговорил:

– Я просил вашего батюшку об аудиенции, и сегодня утром он благоволил принять меня, мисс Пибоди. Нынешней ночью я не спал ни минуты – так волновалось мое сердце. Искренне надеюсь, что завтра к этому же часу я буду счастливейшим из мужчин.

Нэнси прекрасно знала, что следует делать. Она очень мило покраснела, опустила глазки, раскрыла веер и принялась овевать свое пылающее личико. Проделав все это, она сказала голоском, более походившим на шепот, хотя каждое слово было слышно даже в самых отдаленных уголках гостиной, поскольку все вокруг благоговейно замерли:

– Просто не представляю себе, сударь, что же могло быть настолько важным, чтобы обсуждать с папой приватно? – Сделав паузу и подняв глаза на жениха, она добавила:

– Но я уверена, что вы заслуживаете счастья.

Банкрофт снова поднес ее ручку к своим губам, а Патриция решила, что больше она не нужна возле чайного подноса. По первой чашке получили уже все гости, а по второй пусть наливает кто-то еще. Все равно своими трясущимися руками она нальет и в блюдца, и на стол, и на пол. Девушка тихо выскользнула прочь.

А потом долго лежала поверх неразобранной кровати, уставившись на полог и крепко сжимая руками подушку.

Банкрофт холодно рассчитал свою месть. Впрочем, нет, наверное, не совсем так – ведь у него не было привычки обижать человека сильнее, чем он того заслуживал, как, впрочем, не было и претензий на деликатность или сострадательность. Первый способ наказания, пришедший ему в голову, был бы уж слишком унизителен для тех, кого он хотел лишь поставить в неловкое положение. И потом, он хотел наказать мать, но не дочь.

Правда, вскоре дочь подала ему прекрасный повод, чтобы и ее включили в черный список.

3?0 В тот вечер, сразу после происшествия на пикнике, ни один из сидевших за обеденным столом ни словом не помянул о случившемся. Чувствовалось, что эти воспоминания в равной степени неприятны всем. И действительно, беседа гостей казалась натянутой и чрезмерно оживленной. Ведь среди тех, кто принадлежит к бомонду, считается не слишком достойным поведением публично обзывать даже служанку, тем более бить ее по щекам, да так, что от этого появляются синяки.

После обеда Банкрофт, как он это часто делал, повел Нэнси Пибоди прогуляться по террасе.

– Вы слышали, что случилось после того, как вам пришлось вернуться домой, сударь? – вдруг спросила девушка, у которой отсутствие кавалера на пикнике уже не вызывало вопросов: Банкрофт объяснил свое раннее возвращение тем, что у него из носу пошла кровь.

– Разве я что-нибудь упустил? – ответил он вопросом на вопрос и поспешил поправиться:

– Я хотел сказать, кроме лишнего часа в вашем милом обществе, сударыня?

– Ах, полно, – хихикнула Нэнси, – не сомневаюсь, что за последние недели вы насмотрелись на меня сверх всякой меры.

Он немедленно вознаградил ее ожидаемым ответом.

И тогда она поведала ему о крушении корзины с бутылками. Похоже, та поклажа, которую должна была достать, из ландо его маленькая птичка, весила не меньше, чем она сама. И подумать только, какое преступление она совершила: позвав на помощь мистера Уэйра и потребовав, чтобы тот вместо нее отнес корзину, она потом еще пыталась перевалить на него свою вину! А бедненький мистер Уэйр, будучи истинным джентльменом, с готовностью взял на себя чужой грех.

– А потом, когда мама попыталась сделать этой неумехе мягкое замечание и загладить ситуацию, – поведала мисс Пибоди своему заинтересованному собеседнику, – она ответила дерзостью, так что маме пришлось проявить строгость и отправить ее обратно домой. Бедная мама! Все это ужасно испортило ей настроение. И мне тоже, сударь, можете не сомневаться. Вы даже не представляете себе, что мы с мамой сделали для Патриции. Мама вообще заменила ей родителей, а я стала сестрой, хотя ее родная мать – всего лишь дочка викария, который едва ли даже был джентльменом. Но она ровно ничем не отплатила нам за всю нашу доброту, она замкнутая и угрюмая, а порой – явно дерзкая. Мама просто святая, только она может со всем этим мириться!

– И вы тоже, дорогая мисс Пибоди, – отозвался Банкрофт, нежно похлопывая свою спутницу по руке, лежавшей на его предплечье. – Ведь так мало на свете юных леди, которые в состоянии смотреть, как их мама прижимает к груди чужого ребенка, и при этом не утратить своего милого доброго нрава.

– О да, – снова хихикнула Нэнси. – Ревность вовсе не в моем характере, сударь. И потом, надобно иметь снисхождение к бедным родственникам.

Он ловко увел разговор в более приятное русло, так что всю оставшуюся прогулку они разговаривали лишь о самой Нэнси.

Позднее он предоставил ей второй шанс. Спустя два дня все вместе отправились поутру в церковь. Он ехал с Нэнси в парном экипаже и, когда их коляска тронулась в обратную дорогу следом за ландо, где разместились супруги Пибоди, Патриция и миссис Делейни, небрежным тоном поинтересовался:

– Кажется, ваша кузина прощена и снова согрета на груди вашей матушки?

Сегодня Патрицию Мэнган удостоили чести нести зонтик и молитвенник тетушки.

– Естественно. – Нэнси кивнула, так что перо на ее шляпке красиво колыхнулось. – Мама чересчур мягкосердечна.

– А вы разве нет? – спросил Банкрофт, удивленно поднимая брови.

Девушка моментально поняла свой промах.

– Ах да, – рассмеялась она. – К своему стыду, я вынуждена признаться в чрезмерной чувствительности. Я даже мягкосердечнее мамы. Во всяком случае, папа постоянно твердит мне об этом. Но эту.., тварь вовсе не следовало прощать. Из-за ее неаккуратности погибла добрая дюжина бутылок лучшего папиного вина и двадцать замечательных хрустальных фужеров! А она даже не извинилась и не проронила ни единой слезинки! Она никогда не проявляла никакой благодарности за все то, что мы для нее сделали. А я ненавижу неблагодарность сильнее всех прочих пороков.

– Да, прискорбно сознавать, что нашу благотворительность не замечают и не ценят те, чьей единственной целью в жизни должна быть забота о нашем душевном спокойствии и удовольствии от наших собственных благодеяний, – проговорил Банкрофт.

– Да, – нерешительно произнесла Нэнси, словно не вполне была уверена в том, что верно поняла смысл его слов. – Думаю, ее все-таки следовало прогнать.

– Даже если ей больше некуда идти? – не удержался Банкрофт.

– Но ведь это ее забота, не так ли? – бойко отозвалась девица Пибоди.

– Даже если ей пришлось бы погибнуть на большой дороге? – Он не верил собственным ушам. – Или в ближайшем городишке, где такой, как она, нечем заняться, нечего даже продать, кроме… Впрочем, то, что я собирался сказать, не для таких нежных ушек, как ваши. Но вы ведь ни за что не прогнали бы ее на самом деле, не правда ли? Вы просто предполагали, что могли бы сделать, если бы у вас не было такого нежного сердца, верно?

Нэнси театрально вздохнула:

– Вы правы, сударь. Папа говорит, что не представляет себе, как я буду управляться с прислугой, если я не способна даже наказать их как следует за то, что они бьют посуду или делают все не так, как надо.

Мистер Банкрофт снова свернул разговор. Он услышал все, что ему было необходимо, и все, что, увы, ожидал услышать. Он предоставил ей две попытки, и мисс Пибоди ими уже воспользовалась.

Он планировал свою месть достаточно хладнокровно. Все оставшееся время в Холли-Хаусе он думал только об этом, потеряв интерес ко всему прочему. Он резко оборвал связь с леди Майрон после единственного красноречивого монолога и даже не позаботился о том, чтобы объясниться с миссис Хантер, хотя у этого романа было столь многообещающее начало. Теперь он проводил ночи в одиночестве. Спал он, правда, ненамного больше, чем в предыдущие две недели, но при этом тратил гораздо меньше сил – ведь он был один. Долгие ночные часы Банкрофт лежал навзничь на своей кровати, закинув руки за голову, и думал. Он часто вспоминал тот поцелуй, самый невинный из всех его поцелуев, считая даже те, что он дарил тетушкам и кузинам, будучи совсем зеленым юнцом.

Он приступил к осуществлению своего плана за два вечера до отбытия гостей из Холли-Хауса. После того как дамы вышли из-за обеденного стола, а джентльмены, отведав портвейна, поднялись, распрямились и решили, что пришло время присоединиться к дамскому обществу, Банкрофт тихонько попросил мистера Пибоди назначить ему на другое утро приватную беседу относительно одного важного вопроса.

После этого он вышел в гостиную, чтобы сообщить мисс Нэнси Пибоди о своих надеждах и волнениях. Пользуясь богатым светским опытом, он легко собрал в кружок практически всех присутствующих дам, и лишь потом начал речь. Вскоре его слушали все, включая и джентльменов.

«Все идет отлично, – поздравил себя Банкрофт, завершив эту часть своего плана и наблюдая, как продолжается общее веселье. – А завтра наступит развязка».

Во всем его замысле был единственный пункт, в котором Банкрофт не был уверен. Совершенно не был уверен. Вот почему он снова почти не спал всю ночь.

Он заметил, как Патриция выскользнула из гостиной. Кроме него, никто этого не видел и никто не стал из-за этого беспокоиться. Впрочем, не совсем так. Когда гости пожелали выпить по второй чашке, а маленькой неприметной тени не оказалось на месте, чтобы подать чай, тогда на отсутствие Патриции обратила внимание сама миссис Пибоди.

«Итак, завтра, – с мрачным удовлетворением подумал Банкрофт, закидывая обе руки под голову. – Завтра!» Но сердце начинало биться с непривычным волнением, когда он задумывался о том, что именно его ждет завтра.

Было позднее утро, когда все дамы собрались в салоне. Все без исключения. Даже миссис Делейни, леди Майрон и миссис Хантер, и даже те дамы, которые обычно спали до полудня, а потом еще час-другой проводили со своими служанками, одеваясь и причесываясь.

Воздух буквально пульсировал от напряжения. Мистер Банкрофт почти сразу после завтрака заперся в библиотеке с мистером Пибоди. Нэнси и миссис Пибоди пересказывали всем, кому не посчастливилось лично видеть эту сцену – хотя, по правде говоря, таких среди присутствующих не было, если не считать Патриции, – что перед тем, как покинуть столовую, мистер Банкрофт еще раз склонился перед Нэнси и, поднеся ее руку к губам, посмотрел на нее любящим взором (последнее прилагательное добавляла только миссис Пибоди, Нэнси оказалась слишком скромна для этого) и тихо промолвил, что ему осталось пережить лишь час невыносимого волнения, прежде чем он сможет наконец задать главный вопрос одной леди – мистер Банкрофт подчеркнул эти слова, не называя ее имени, и ответ определит счастье или боль всей его оставшейся жизни!

Нэнси, как положено, мило покраснела. Глаза ее сияли. Она окидывала взглядом окружающих, слегка задрав носик, словно жалела всех прочих, менее счастливых смертных, коим не суждено было получить предложение от мистера Банкрофта. Девушка была в самом красивом муслиновом платье, хотя было еще только утро. Волосы ее были уложены в замысловатую высокую прическу, аккуратно составленную из завитков и локонов.

С плохо скрываемой завистью в голосе Сьюзен сказала, что Нэнси похожа на принцессу.

Все нетерпеливо дожидались того мгновения, когда двери откроются и кто-нибудь – о, конечно же, сам дворецкий, а не какой-нибудь рядовой лакей – пригласит Нэнси в библиотеку, чтобы та могла лично принять предложение руки и сердца.

Патриция тихонько сидела на стуле за спиной миссис Пибоди, напряженно обдумывая свой собственный разговор с дядюшкой, который она планировала на сегодняшний день, если только во всей этой суматохе удастся застать его одного. Она собиралась спросить, не знает ли мистер Пибоди, как бы подать объявление о том, что девушка из хорошей семьи ищет место гувернантки или школьной учительницы.

И тут все услышали, как повернулась дверная ручка. Дамы моментально примолкли и обернулись к двери, ожидая увидеть на пороге дворецкого и услышать, как тот пригласит Нэнси пройти к отцу. Нэнси вскочила с места, прижав руки к груди. Миссис Пибоди приятно улыбнулась гостям.

Но дверь распахнул не лакей и не дворецкий. В проеме появилась элегантная мужская фигура. Конечно же, это мог быть только мистер Банкрофт. Нэнси слегка приоткрыла губы и вся подалась ему навстречу. Миссис Пибоди, в свою очередь, тоже прижала ладони к груди.

– Мэм, – произнес мистер Банкрофт, шагая по ковру к хозяйке дома и улыбаясь поочередно то ей, то ее дочери, – мое свидание с мистером Пибоди успешно и счастливо завершилось. Кажется, по крайней мере некоторые из тревог, не дававших мне спать всю эту ночь, отступили.

Миссис Пибоди благодушно вздохнула:

– Ну конечно же, мой дорогой, мистер Пибоди никогда не был несговорчивым. Разве мог бы он вести себя как-то иначе по отношению к вам, господин барон?

Глаза Банкрофта не отрывались от Нэнси, буквально пожирая ее.

– Мисс Пибоди, – сказал он, – посмею сделать вам комплимент, заметив, что вы чудесно выглядите сегодня утром. Ваш вкус, как всегда, изумителен. Но как обычно, ваша природная красота затмевает самый изысканный наряд.

– Ах, сударь. – Глаза Нэнси, как полагается, были устремлены в пол.

– А это значит, – заговорила миссис Пибоди самым радушным тоном, – что вы, должно быть, хотели бы выйти в другую комнату или, может быть, на террасу?..

– Да-да, на террасу, с вашего позволения, мэм, – с поклоном отозвался мистер Банкрофт. – Сегодня такой прелестный день для объяснения с прелестной леди, которое, я надеюсь, тоже будет прелестным.

– А вы прелестно изъясняетесь, сударь, как всегда, – царственно проговорила миссис Пибоди. – Итак, вы хотели выйти на воздух с моей…

– Да, мэм, – перебил он, сверкая сногсшибательной белозубой улыбкой, – с вашей племянницей, если позволите.

Рот миссис Пибоди совершенно неэлегантно раскрылся. Нэнси превратилась в живую статую. Все остальные дамы – тоже. Патриция резко вскинула голову, и в тот же миг кровь совершенно отхлынула от ее щек. А мистер Банкрофт как ни в чем не бывало продолжал улыбаться хозяйке.

– С моей… – машинально повторила она.

– С вашей племянницей, мэм, – повторил Банкрофт, обращая на Патрицию и взгляд, и улыбку. – С мисс Мэнган. Я уже получил дозволение вашего мужа.

– С Па… Патрицией? – Миссис Пибоди уставилась на него, не в силах поверить ни глазам своим, ни ушам.

– Благодарю вас, мэм. – Банкрофт еще раз поклонился и протянул руку Патриции. – Мисс Мэнган, окажите честь пройтись со мной немного.

Она молча смотрела на него, ошеломленная не меньше, чем все остальные, пока не заметила, что взор его потеплел, а одно веко лукаво прикрылось, подмигивая. И вдруг до нее дошло. О, она поняла, что он собирался делать и что делал теперь, и для чего!

Ах, этот.., этот несносный развратник!

Патриция поднялась на ноги и, оказавшись рядом с ним, взяла его под руку. Пальцы ее были как ледяные, но она почувствовала это не раньше, чем дотронулась до его теплой руки.

– Благодарю вас, сэр, – сказала девушка, позволяя ему удобнее устроить свою руку и увести себя из комнаты, где стояла такая тишина, что можно было услышать, как булавка падает на ковер.

Патриция знала, что это самый счастливый момент ее жизни.

Все получилось как нельзя лучше. Он боялся, что ее не окажется в салоне вместе с другими леди, что се куда-нибудь ушлют. Это немного испортило бы задуманную драму. Но Патриция была здесь, и все шло точно по плану, как если бы он заранее написал сценарий и все действующие лица назубок выучили бы свои роли.

И вот она шагала рядом, едва доставая макушкой до уровня его подбородка. Его маленькая птичка, которая не давала ему заснуть уже целую неделю, хотя и не так, как он привык.

– К пруду с кувшинками? – предложил Банкрофт, когда они вышли из дома и спустились по мраморным ступеням. – Кажется, лучшего места не придумать, не правда ли?

– Да, к пруду, – улыбнулась девушка, и от этой улыбки внутри у него что-то непривычно сжалось. «Никто, кроме меня, не знает, что когда она улыбается, то ее можно назвать красавицей даже по объективным стандартам», – подумал Банкрофт.

Впрочем, теперь он уже не мог судить се ни по каким стандартам.

Он ожидал, что Патриция будет сосредоточенно и недоверчиво молчать. Ждал удивления. Нежелания идти с ним. Но вот она идет, держа его под руку!

– Ну как, маленькая птичка, – спросил он, – тебе понравилось? Правда, здорово получилось? – Он не ждал, что девушка поймет тот смысл, который он вложил в свои слова. Думал, что придется объяснять.

– О, это был самый злодейский замысел, какой я когда-либо видела, – призналась Патриция. – Предельно жестокий. Определенно вас за это будут жарить на сковородке в аду, сударь. Даже специально для вас соорудят уголок пожарче. Мне ужасно понравилось, что вы сделали!

Банкрофт усмехнулся:

– Правда? А я-то думал, что, когда признаюсь во всем, вы со всей мощью негодования обрушите на меня свое обоюдоострое оружие. Значит, тебе понравилось, Патриция?

Она бросила на него удивленный взгляд:

– Да, спасибо тебе. Несомненно, с завтрашнего утра, когда ты уедешь, моя жизнь в этом доме превратится в сплошное унижение. Но все равно то, что они сегодня пережили, стоит этого. Наверное, я тоже жестока, потому что Нэнси пришлось вынести ужасное оскорбление, но я просто не могу не испытывать злорадства. И потом, я не желаю больше страдать. Я собираюсь уехать отсюда и работать учительницей.

– Правда? – Они уже успели войти в сень деревьев, и Банкрофт раздвигал ветви, чтобы она не исцарапала лицо и руки. – Тебе ответил пастор, преемник твоего отца?

Патриция замялась, а потом улыбнулась:

– Да нет, это место уже кем-то занято. Но все равно, не лучше ли уехать куда-нибудь? Дядюшка собирался помочь мне что-нибудь подыскать. Надеюсь, это не слишком затянется. Буду ждать.

Они уже вышли к пруду с кувшинками, и Банкрофт жестом предложил Патриции присесть,quot; а потом сам устроился рядом.

– Вот как? – проговорил он. – Я огорчен.

Девушка повернула голову и устремила на него внимательный взгляд.

– Все ведь знают, о чем я разговаривал с твоим дядей сегодня утром, – сказал он.

Патриция улыбнулась самой коварной своей улыбкой.

– О, – сказала она, – тебе здорово удалось всех провести!

– Я говорил с ним о брачном контракте, – признался Банкрофт.

– О, – снова сказала Патриция, но на сей раз улыбка растаяла на ее лице, – понимаю… Я ошиблась. Ты просто подразнил ее. Немного наказал. И сделаешь предложение сегодня или завтра. Ну.., что ж, очень хорошо. Это было просто замечательно.

– Маленькая птичка. – Он взял руку Патриции и слегка пожал ее. Сердце у него стучало, словно молот по наковальне. Вот оно, то самое, в чем он так сильно сомневался. – Я говорил с твоим дядей о тебе, и ни о ком другом. Это тебя я намерен.., я всю неделю хотел.., хотел сделать тебе предложение.

Патриция уставилась в его глаза, широко распахнув свои, и без того невероятно огромные. Наверное, она решила утопить его в этих глазах? Так ей это удалось.

– Так как же? – спросил Банкрофт. – Я вижу, наверное, каждую причину, которая может заставить тебя отказать мне, и все же я обязан тебя спросить. Ты выйдешь за меня, Патриция?

– Но почему? – Банкрофт скорее прочел этот вопрос на ее губах, чем услышал его.

3. – Потому что я люблю тебя, маленькая птичка, – сказал он. – Потому что ты спорхнула с ветки прямо в мое сердце в тот самый день, когда я повстречал тебя, и с тех пор поселилась в нем. Потому что ты разрушила ту жизнь, которой я был вполне доволен в течение последних десяти лет и заставила задуматься о постоянстве, о собственном доме, саде, о кошках и собаках. И о детях, любимая. И о тебе, дорогая.

– Ты только думаешь, что обязан этим мне, – возразила она. – Считаешь, что это – лучший способ досадить им. И еще, ты жалеешь меня. Но ты не должен…

Банкрофт склонил голову и поцеловал ее. При этом он придержал девушку за затылок, чтобы не вздумала вырываться. Губы его раскрылись над ее губами, а язык принялся ласкать их и дразнить, стремясь проникнуть внутрь.

– И кстати, ты же распутник, – добавила она, освободившись.

– Виноват, – признался он. – Но это в прошлом, а не в настоящем и не в будущем, любимая. Правда, я не знаю, откуда у меня такая уверенность, и уж тем более не представляю, как убедить в этом тебя. Но я твердо знаю, что это правда. Я чувствую это здесь, дорогая. – И он приложил свободную руку к сердцу. – Я стану образцовым мужем, как это всегда бывает с отъявленными шалопаями. Во всяком случае, мне так когда-то говорили.

Он снова поцеловал Патрицию, а потом просто уложил на траву, чтобы больше не нужно было придерживать ее под затылок. Руки девушки обвили его шею, и ему наконец удалось проникнуть в глубину ее рта.

– Но у меня ни гроша за душой, – проговорила она, отворачивая лицо спустя пару восхитительных мгновений. – Тебе придется жениться на богатой, ведь ты растратил все свое состояние.

– Вот еще! – возмутился Банкрофт. – Где ты наслушалась таких злобных сплетен, маленькая птичка? Ведь это один из слухов, которые я нарочно время от времени распускал про себя, чтобы охладить пыл мамаш, охочих до богатства. Должен признать, что в данном случае эффект получился совершенно неожиданный. Наверное, твоя тетушка просто желала иметь своего нищего зятя в полном подчинении, чтобы не мучиться с тем, кто и без нее богат и независим.

– Так ты не разорен? – изумленно прошептала Патриция.

– Отнюдь, – отозвался он. – Я никогда не грешил страстью к игре, любимая, хотя все остальные грехи, которые могут прийти тебе в голову, мне присущи. Ты согласишься выйти за меня теперь, когда знаешь, что я до неприличия богат?

– Но я не богата, – пролепетала девушка.

Он снова принялся целовать ее – рот, глаза, виски, подбородок, шею… Он тронул ее грудь сквозь материю платья и почувствовал, что она невелика, зато упруга и чудесной формы. Как раз то, что нужно его детям.., и ему самому.

– Но я не могу… – проговорила Патриция, отталкивая сначала его руки, а потом и лицо. – Не знаю…

– А я научу тебя, – пообещал он. – Мне будет приятно и радостно учить тебя, дорогая. Маленькая птичка, я ведь не спал целую неделю, боясь, как бы ты не сказала «нет», считая меня недостойным, зная, что мне нечего предложить, кроме своей защиты, своего богатства и своей любви. И я не собираюсь допустить, чтобы ты ответила «нет». Я собирался вести себя предельно благородно и честно в этом вопросе, но теперь передумал. Теперь я хочу применить все свое умение соблазнителя или по крайней мере столько, сколько потребуется, чтобы свести тебя с ума до такой степени, когда ты сможешь сказать только «да». Говори «да» сейчас же, чтобы мне потом не жить с этим грехом. Ты почему смеешься?

Девушка действительно смеялась, восхитительно, искренне веселилась, глядя на него и обвивая руками его шею.

– Ты снял меня с дерева, не дожидаясь разрешения сделать это, – сказала она наконец. – А на прошлой неделе увел меня с пикника домой, предоставив лишь выбирать, пойду ли я с тобой под руку или поеду на твоем плече. Стоит ли теперь что-то менять? Для чего ждать моего согласия? Просто женись на мне, и дело с концом.

И тут он понял, что не ошибся в ней. Волнения и тревоги как не бывало. Банкрофт улыбнулся, глядя ей в лицо.

– Однако порой священники бывают слишком пунктуальны, маленькая птичка, – все-таки сказал он. – И ждут, пока невеста не выговорит свое «да», и не продолжают обряд венчания, пока не услышат это. Я всегда утверждал, что это крайне глупо, но приходится считаться с существующим положением вещей. Так ты скажешь «да», когда он спросит?

Глаза ее снова стали огромными.

– Так ты действительно уверен? Совсем, совсем уверен, сударь.., мистер Банкрофт? – спросила Патриция.

– Джош, – подсказал он. – Меня так зовут, Джошуа. Видишь ли, мой отец был без ума от Библии. Сестер моих назвали Мириам и Агарь.

– Джошуа, – шепнула девушка.

– Или просто дорогой, – снова поправил он, улыбаясь ей. – То же самое с Патрицией. Я буду звать тебя маленькой птичкой. Так ты выйдешь за меня?

– Только если ты совсем, совсем уверен, – твердо заявила она.

– Да, я совсем, совсем уверен, – проговорил он, касаясь се губ своими. – Выйдешь?

– Да, – прошептала девушка, – Джошуа, дорогой.

– Еще только три слова, если не возражаешь, маленькая птичка. – Он закрыл глаза и легко провел губами по ее губам. – Я их тебе уже сказал.

– Ты, несносный распутник, – громко и отчетливо произнесла Патриция.

Джош отпрянул и разразился хохотом.

– Ну, – отсмеявшись, молвил он, глядя на нес сверху вниз, – теперь-то ты сама напросилась. Отныне вся моя жизнь будет посвящена твоим желаниям, так?

– Так, Джошуа, – кивнула она.

– Значит, начнем прямо сейчас? – нежно улыбнулся он.

– Если хочешь, дорогой, – отвечала девушка.

– Значит, прямо сейчас, – заключил он, склоняя голову.