"Сети соблазна" - читать интересную книгу автора (Бэлоу Мэри)

Глава 5

Джеймс в нерешительности остановился в дверях и огляделся.

– Давайте сядем рядом с вашими братьями, – предложил он.

– Давайте, – согласилась она.

Он заранее решил, что сегодня вечером станет обращаться с ней не иначе, как с любой другой леди. И что же оказалось? Он снова нагрубил ей. Он согласился, что пригласил ее танцевать только потому, что ее родственница оказалась уже приглашенной кем-то другим. И он почти не поддерживал разговор, который она пыталась вести. Порой Джеймс не понимал самого себя, а порой злился на себя же.

– Джеймс, – обратилась к нему Александра, щеки ее пылали, – я и представить себе не могла, что сегодня нас будет такое столпотворение. Наверное, все пришли из любопытства, узнав о твоем возвращении.

Джеймсу удалось выжать из себя подобие улыбки.

– Скорее, всем любопытно взглянуть на бальный зал в доме Эмберли, – возразил он. – Кажется, вы не часто пользуетесь им.

– За что я не приношу извинений, – сообщил граф. – Один бал в год – как правило, для меня этого совершенно достаточно, чтобы сохранить душевное спокойствие, а наши соседи по Эмберли-Корту были бы сильно разочарованы, если бы мы не устраивали ежегодный бал там.

– Вы, Парнелл, должны понимать, какая великая честь вам оказана, – сказал лорд Иден усмехаясь. – В Лондоне за Эдмундом закрепилась репутация отшельника. И все-таки он здесь и разыгрывает из себя любезного хозяина, принимающего в своем доме creme de la creme[2].

– В конце концов, вы сообща добьетесь того, что мистеру Парнеллу станет совсем неловко, – сказала Эллен, спокойно улыбаясь Джеймсу. – Лично я думаю, что все превосходно, и рада, что вы приехали домой и дали нам возможность все это устроить, сэр.

– Я недавно танцевала с мистером Кэмероном, – заговорила Дженнифер Симпсон, посылая этому джентльмену улыбку через стол, – и он рассказывал мне, как путешествовал на каноэ и на протяжении тысячи миль ему то и дело приходилось выходить из лодки и снова туда садиться, чтобы преодолеть пороги и водопады. Когда слушаешь, кажется, что на свете нет более увлекательной работы, чем у мистера Кэмерона.

– Но нравится ли вам другая сторона вашей работы? – спросила Эллен у Дункана. – Я имею в виду – пребывание в Англии?

– По правде, сударыня, для меня внове посещать английские приемы, – ответил Дункан Кэмерон. – И танцевать вальс. Я уверен, что любовь к дикой природе у меня в крови. И надеюсь, что будущей весной отправлюсь обратно.

– А вы что думаете об этом, Джеймс? – спросила Эллен. Краешком глаза он видел, что руки Мэдлин, лежащие у нее на коленях, сжались. Джеймс похолодел на мгновение, поняв, что чуть было не взял ее за руку.

– Все это очень интересно, – заговорил он. – Остаешься наедине с собой, вокруг на многие мили никого нет.

– Из ваших уст это звучит весьма романтично, – заметила Дженнифер.

– Конечно, – усмехнулся Дункан, – летом там полно москитов и злобных мух, готовых съесть вас заживо, а зимой вас могут заживо похоронить снега и льды.

Все рассмеялись. Джеймс смотрел на руки Мэдлин. Она вертела кольцо на правой руке. Когда-то эти руки прикасались к нему в порыве страсти. Они были горячими, когда касались его лица и волос.

Дункан описывал, как voyageurs[3] или пловцы на каноэ перетаскивают волоком все содержимое своих лодок и сами лодки через пороги. Кое-что он добавил от себя. Никуда не денешься, подумал Джеймс, всем интересно узнать, как они живут, будучи торговцами пушниной. Он не обижался на вопросы.

Джеймс заметил, что его отец вышел к ужину, но к их столику не подсел. Лорд Бэкворт расположился рядом с вдовствующей графиней и сэром Седриком Харвеем.

Вдруг Джеймс порывисто повернулся к Мэдлин.

– Могу ли я проводить вас в бальный зал? – спросил он. Мэдлин поднялась.

– В какую-нибудь уединенную комнату, – сказал он, когда они вышли. – Нам нужно поговорить.

Если она и удивилась, то ничем не выказала своего удивления. Равно как и нежелания. Джеймс был почти уверен, что она не захочет оставаться с ним наедине. Мэдлин провела его в какую-то маленькую комнатку в передней части дома. Наверное, это утренняя гостиная, подумал он.

Она подошла к камину, а он закрыл за ними дверь.

– Можем мы что-нибудь сделать с той неловкостью, которая существует в наших отношениях? – спросил он.

Джеймс думал, что она не ответит.

– Я полагаю, – проговорила она наконец, – мы могли бы постараться держаться подальше друг от друга. Если бы я могла, я уехала бы из Лондона. Но в нашем обществе непросто быть незамужней женщиной. Моя мать в Лондоне, как и двое моих братьев.

– Я-то думал, что леди Мэдлин Рейни живет ради Лондона и лондонских сезонов, – заметил Парнелл. – Вы на самом деле невзлюбите меня, если вам придется уехать только для того, чтобы не встречаться со мной.

– Конечно, – продолжила Мэдлин, – легкомысленное лондонское общество – единственное, что может доставить мне удовольствие. Я и забыла, что много лет тому назад вы открыли мою самую сокровенную тайну – что у меня в голове не мозги, а перья. Что же до моей неприязни к вам, вы ведь никогда не давали мне повода относиться к вам иначе.

– Ага, – воскликнул Джеймс, отходя от двери, – вы откровенны! Мне было трудно встретиться с вами снова этим летом. Я заметил, что вам тоже неловко. Полагаю, это как-то связано с нашей размолвкой четыре года назад.

– Какой размолвкой? – спросила она. – Я не помню. – Мэдлин слегка подняла брови, но при этом вспыхнула.

– Вы лжете, – возразил Джеймс. – Конечно, необязательно, чтобы мы оба живо помнили тот случай. Но факт остается фактом – мы действительно помним тот случай, и он-то и есть причина неловкости между нами. Дело в том, что я уехал так неожиданно и не встретился с вами на следующее утро?

– Насколько я помню, то были весьма пылкие объятия, – проговорила Мэдлин, вздергивая подбородок. – Конечно, виной тому лунный свет и музыка, а может быть, и вино. Во всем этом нет ничего необыкновенного, сэр.

– Наверное, я должен был жениться на вас после того, что произошло, – сказал Джеймс. – А вместо этого уехал.

Мэдлин засмеялась:

– В таком случае вы правильно сделали. Вы, мистер Парнелл, самый последний человек в мире, о браке с которым я стала бы думать.

– И тем не менее, – холодно возразил Джеймс, – в ту ночь вы сказали, что любите меня.

Глаза ее сверкнули, и он понял, что эта подробность – единственный аргумент, который он ни в коем случае не должен был пускать в ход. Джеймс сделал это только потому, что ее слова непонятно почему ранили его.

– Ну что же, – с обидой заметила она, – сегодня вечером вы сказали, что я лгу. Наверное, тогда я тоже солгала. По крайней мере вы были честны, насколько я помню. Вы утверждали, что не чувствуете ничего, кроме похоти. Я леди. Я не согласилась бы только на страсть. Как могла я любить вас? Вы обращались со мной так же презрительно, как обращаетесь и теперь со дня вашего возвращения.

– Ваша беда состоит в том, – сказал Джеймс, – что в течение многих лет вы слышали от окружающих вас джентльменов одну только лесть.

– Какое смешное замечание! – отозвалась Мэдлин. – Ваша беда, сэр, состоит в том, что вы никогда не обращаетесь с людьми с общепринятой любезностью.

– А, старая песня! – отмахнулся Джеймс. – Помню, вы говорили то же самое четыре года назад. И в результате одного из подобных разговоров я, помнится, занимал вас в течение всей нашей двухмильной или более того прогулки. И чего ради, спрашивается? Держу пари, вы не помните ни одного слова из того, что я тогда говорил.

– Ну, здесь вы ошибаетесь, – возразила она; глаза, устремленные на него, сверкали. – Вы рассказывали мне о годах, проведенных вами в школе и университете. И я ошиблась, подумав, что в вас все же есть что-то человеческое.

– Мы оба говорим на повышенных тонах, – заметил он. – Наверное, нам не избежать ссоры. У нас, кажется, всегда так было. Не стоило мне приводить вас сюда.

– Если так, – заявила Мэдлин, не делая ни малейшей попытки понизить голос, – то это исключительно ваша вина. Незачем говорить «нас» и «мы». Это вы решили, что грубость – вполне приемлемая форма поведения.

– Я должен был бы знать, что вы совсем не изменились, что вы и впредь будете вести себя по-детски.

– Вот как! – Губы Мэдлин сжались, а грудь высоко вздымалась. – Вряд ли, по моему мнению, найдется более презренный человек, чем вы, Джеймс Парнелл. Я ненавижу вас, сэр, и полагаю, что в наших общих интересах будет приложить максимум усилий и избегать друг друга в течение того времени, что вы еще пробудете в Англии. Это время для меня пройдет не очень быстро.

– Равно как и для меня, – подхватил Джеймс и с полупоклоном отступил в сторону, когда она промчалась мимо него и выскочила из комнаты.

Джеймс стоял не двигаясь и зажмурив глаза.

Боже! О Боже!

Что он сказал ей? Какие немыслимые грубости, если она пришла в такую ярость? Кто из них первым начал произносить оскорбления по адресу другого?

Может быть, он? Джеймс не мог вспомнить.

Но почему?

Боже!

Он провел рукой по глазам и снова закрыл их. Почему захотелось причинить ей боль? И почему, когда это удалось, ему самому стало больно? Что это такое? К чему он стремится? Причинить боль самому себе?

Но почему он захотел причинить боль себе? Наказать себя? За что ему себя наказывать?

За то, что он любит ее? Разве он ее любит?

Дженнифер с лордом Нортом, Дункан с мисс Маршалл тоже вернулись в бальный зал.

– Знаете, – сказала Александра, обратясь к мужу, – Эллен пришла в голову отличная мысль. Джеймс и Мэдлин не похожи на людей, испытывающих удовольствие от общества друг друга, верно?

Граф улыбнулся ей не без удовольствия и накрыл рукой ее руку, лежащую на столе.

– Почему нельзя убедить всех людей быть такими же счастливыми, как мы с вами, любовь моя? – шутливо посетовал он. – Не знаю. Но так уж создан мир. Он полон глупцов.

– Я никогда не видела Мэдлин такой унылой, – отозвалась Эллен, глядя на мужа. – Значит, это правда – то, что вы мне сказали, Доминик?

– Кажется, да, – ответил он, слегка касаясь ее щеки костяшками пальцев. – Бедняжка Мэдлин попала в трудное положение, и только она сама может из него выкарабкаться.

– Трудное положение? – переспросила Александра, нахмурившись. – Мэдлин? Или я что-то упустила, Доминик? Вы имеете в виду – из-за Джеймса? Но они всегда относились друг к другу с большой неприязнью, если вы позволите сказать такое о вашей сестре.

– Да, это так, – согласился лорд Иден, беря жену за руку и поднимаясь из-за стола. – Они и сейчас относятся друг к другу с неприязнью. И неприязнь эта как-то слишком велика для людей, которые просто знакомы, вы не находите?

Александра осталась сидеть, хмуро уставившись в свою тарелку.

– Неужели он имел в виду, что в конце концов есть какая-то надежда? – спросила она у графа, когда они наконец остались одни. – Джеймс и Мэдлин. Эдмунд, но ведь он всегда относился к ней с неприязнью. Значит, это потому, что на самом деле она ему нравится?

– Алекс, – проговорил граф Эмберли, вставая и отодвигая ее стул, – лучше я отведу вас в зал и поищу себе партнершу, чтобы не устраивать суматохи. Это ни в какие ворота не лезет – если я подчинюсь порыву и поцелую вас сейчас. Вы совершенно очаровательны, и вы никуда не годитесь в качестве свахи, любовь моя. Не следует садиться не в свои сани, дорогая.

– Вот как? – сказала она, вспыхнув. – Значит, это правда? Джеймс и Мэдлин. Вот замечательно!

Через три дня после бала Джеймс получил два разных приглашения. От первого он, вероятно, отказался бы, если бы не встретил Джин до того, как вернулся домой. Но она тоже получила такое приглашение и была в восторге.

– Джеймс! – сказала девушка, входя в дом своего отца; на свежем воздухе она разрумянилась. – Я просто не могу поверить. Происходят удивительные вещи! Мы приглашены на пикник!

– На пикник? – переспросил Джеймс с недовольным видом.

– В Ричмонд, – сказала она, – на пикник, который устраивает сэр Седрик Харвей. Я не была никогда в жизни так удивлена, когда узнала, что нас с Дунканом внесли в список приглашенных. И все это ваших рук дело, Джеймс. Вы, конечно, пойдете?

– Я впервые слышу об этом, – сказал он. – Но думаю, Джин, что я не пойду. Слишком много дел.

Дуглас Кэмерон фыркнул.

– Тогда это будет означать, что вы гоняетесь за дамами, старина. Я ведь не заставляю вас работать до упаду, верно? Ступайте и развлекайтесь. Дункану я сказал то же самое. Как-нибудь один день обойдусь без вас обоих, не сомневайтесь.

– От этого общения с богатыми просто голова пухнет, дружище, – сказал Дункан. – Сэр Седрик Харвей – это близкий друг вдовствующей графини Эмберли, точно?

– Нет, вы должны пойти, Джеймс, – умоляюще проговорила Джин. – Ведь это покажется очень странным – если мы с Дунканом появимся там, а вы нет. Ну пожалуйста!

– Конечно, он пойдет, девочка, – сказал ее отец. – Джеймс, старина, я даже готов на большее. Если вам хочется съездить в Йоркшир на пару недель или в имение вашей сестры, что же, полагаю, мы с Дунканом продержимся, пока вас не будет. А, Дункан?

Джеймс улыбнулся.

– Кажется, мною распоряжаются люди, уверенные, что я непременно буду развлекаться, – сказал он. – Как тут устоишь? Остается только уступить.

Джин восторженно захлопала в ладоши, а Дункан стукнул друга по плечу.

– Вы мой должник, – заявил он с ухмылкой, – я ведь буду целых две недели выполнять вашу страшно трудную работу.

Итак, его обрекли на посещение пикника. Но худшее ждало его впереди.

В тот же день он сидел в детской дома на Гросвенор-сквер, на коленях у него с торжественным видом восседала племянница, игравшая его часами, висевшими на цепочке. Перед ними сидела на корточках Александра. На другом конце комнаты Кристофер спокойно занимался рисованием.

– Вы, наверное, не понимаете, какую честь вам оказали, – сказала Александра. – Кэролайн симпатизирует немногим. Кроме Эдмунда, меня и няни Рей, единственный человек, которому разрешается брать ее на руки, – это Эллен. А теперь вот вам. Я очень рада. Она должна знать, как ее мать обожала вас, будучи ребенком.

– В прошлом времени? – спросил он, прикоснувшись к темным мягким детским завиткам. – Больше вы не обожаете меня, Алекс?

Сестра улыбнулась:

– Вы знаете, что обожаю. Вы и представить себе не можете, как я ждала вашего возвращения, Джеймс. И как теперь мне хочется, чтобы время остановилось. Вы действительно должны вернуться туда?

– Да, должен, – спокойно ответил он.

– А я надеялась, что вы решите остаться, – сказала она. – Вы стали другим. И я подумала – может быть, вы оставили прошлое позади. Это не так?

– Я снова научился жить, – ответил Парцелл. – Но это легче сделать в другой стране, Алекс. Вы единственный человек в Англии, с кем мне действительно жаль расставаться.

– А матушка, а отец? – задумчиво спросила она. – Вы не сумели уладить ссору с отцом?

– Нет, – ответил он. – Здесь уже ничем не поможешь.

– И все из-за Доры, – сказала она. – Ах, Джеймс, она на самом деле не стоила тех мучений, через которые вы прошли.

– Мне пришлось забыть Дору, – сказал Джеймс, протянув свой монокль племяннице, которая искала, чем бы ей еще поиграть.

– Ну что же, – сказала Александра. – А у вас появился кто-то другой? Не мисс ли Кэмерон? Или, возможно, Мэдлин? – спросила она небрежно.

– Мэдлин? Увольте меня, Алекс. Я в жизни не встречал человека, с которым был бы менее совместим. Вы, разумеется, шутите. Что же до Джин, – лицо его смягчилось, – она мне очень нравится.

– Мне бы хотелось, чтобы вы съездили в Эмберли, – сказала Александра. – Как было бы хорошо уехать из Лондона и побыть с вами вдвоем пару недель. Наверное, это невозможно, я полагаю?

– Это возможно, – отозвался он и улыбнулся, увидев, как она просияла. – Как раз сегодня утром Дуглас вторично сказал, что я могу взять отпуск, если мне угодно.

Алекс встала.

– Вы приедете в Эмберли? Ах, Джеймс, вы снова увидите и дом, и мой портрет, который сделал Эдмунд и повесил в галерее, и мы поедем верхом на побережье и поднимемся на утесы, и…

– Мама! – В голосе Кристофера звучало нетерпение, потому что он в третий раз пытался привлечь к себе внимание матери. – Идите сюда и посмотрите!

– Ты закончил рисунок? – наконец спросила она. – Тогда дай мне посмотреть, милый.

Сэр Седрик Харвей ехал в Ричмонд-Парк в закрытом экипаже в обществе вдовствующей графини Эмберли, а также лорда и леди Бэкворт.

– Должна вас предупредить, Седрик, – сказала ему графиня за несколько дней до того (он как раз размышлял о том, в какой карете они поедут), – на тот случай, если вы забыли. Леди Бэкворт ни при какой погоде не может находиться на ветру. И теперь, когда здоровье ее мужа не в лучшем состоянии, она будет вдвойне осторожна.

И поэтому в душный и жаркий день в конце июня он поехал со своим другом, графиней и гостями в карете с плотно закрытыми окнами, в то время как все остальные ехали в открытых экипажах или верхом.

– Но это не имеет значения, Луиза, – сказал он тогда графине, – лишь бы они поехали. Странные они, эти Бэкворты. Я никогда не мог понять людей, неспособных просто радоваться жизни, ведь жизнь так коротка, а будущее полно неопределенности. Кажется, они не очень-то рады, что их сын вернулся домой?

– Эти глупые люди стыдятся, что он зарабатывает себе на жизнь, – ответила графиня. – Они не могут просто радоваться, что он жив и здоров. Когда Доминик три года был в армии, я страшно тревожилась, и это научило меня ценить каждую минуту общения с моими детьми.

– Но ведь это всегда так было, Луиза, – сказал сэр Седрик, прикасаясь к ее руке.

– Я ужасно рада, – говорила графиня Бэквортам, когда они ехали в Ричмонд-Парк, – что вы приедете в Эмберли на целый месяц. Пребывание в деревне действует так успокаивающе, не правда ли? И вам будет приятно подольше побыть рядом с вашими внуками, сударыня.

– Если бы только Александра не разрешала так часто выводить их из дома, – раздраженно проговорила леди Бэкворт. – Видите ли, морской воздух чрезвычайно опасен для их здоровья.

Леди Эмберли улыбнулась.

– А вы, сэр, должно быть, с нетерпением ждете, когда сможете больше времени проводить с вашим сыном, – сказала она, – пока он еще не отплыл в Монреаль.

Лорд Бэкворт склонил голову.

– Я привык жить без него, сударыня, – сказал он. – Все будет так, как то угодно Господу.

В общем, решила леди Эмберли, это было большое облегчение – добравшись до места, выйти из кареты и найти всех в шумном и веселом настроении.

Дженнифер, Анна и мисс Кэмерон занимались близнецами Доминика и маленькой Кэролайн. Кристофер сидел на плече у отца, крепко ухватившись за его волосы. Мэдлин смеялась над чем-то, беседуя с полковником Хакстэблем, Уолтером и мистером Чэмберсом. Доминик и Эллен болтали с Алланом Пенвортом. Александра, просунув руку под локоть Джеймсу, краснела по поводу какого-то, без сомнения, шутливого замечания, сделанного Уильямом. Виола Кэррингтон выглядела взволнованной и негодующей – остроты ее мужа часто приводили ее в подобное состояние. Граф Хэрроуби сосредоточился на беседе с Дунканом Кэмероном.

Весьма приятная картина, подумала старшая леди Эмберли. И в особенности она порадовалась, видя, что Мэдлин весела. Хотя с Мэдлин никогда ни в чем нельзя быть уверенной. Зачастую чем веселее она казалась, тем более беспокойно у нее на душе.

Но в этот день вдовствующей графине некогда было тревожиться.