"Жена на время" - читать интересную книгу автора (Бэлоу Мэри)

Глава 11

Чарити сидела у туалетного столика перед зеркалом и расчесывала свои длинные каштановые волосы. Новую горничную она уже отпустила до утра. Ложиться спать не имело смысла, она все равно не уснет. В голове вертелись разные мысли.

Сначала все казалось таким простым. В обмен на благополучие для себя и своих близких она должна была выйти замуж за этого человека и провести с ним несколько недель в его семье. Она намеренно не задавала ему вопросов. Ей не нужно было знать о нем слишком много.

Даже после того, как она узнала, кто же на самом деле ее муж, все еще казалось достаточно простым. Конечно, приезд в Инфилд-Парк и знакомство с герцогом Уитингсби и членами его семьи стоило ей нервов. Все оказалось гораздо сложнее, чем она предполагала, но она с этим справилась.

И дальше все могло бы быть достаточно просто, держи она себя именно так, как ей велели: играй роль тихой и скромной жены, тени своего мужа, будь просто тихой серой мышкой. Но, оглядевшись, она поняла, что перед ней люди, которые попали в драматическую ситуацию и не могут найти из нее выхода. Если бы ее это не волновало!

Чарити тяжело вздохнула и отложила щетку для волос. Она даже не будет пытаться уснуть, а пойдет сейчас в малую гостиную и напишет несколько писем: Филипу, Пенни и детям. Пора уже написать им. Она слишком долго откладывала. А что она, собственно, может написать им, кроме лжи? Даже если она и сообщит им правду, они все равно уже не смогут ничего изменить. Она просто не может передать все в письме. Ей нужно видеть их лица, когда она будет рассказывать эту историю.

Кажется, с некоторых пор – с каких именно? – она только и делает, что лжет. Вчера они прибыли в Инфилд-Парк. Накануне приезда они поженились. Неужели прошло меньше трех дней? Еще четыре дня назад она и не подозревала о существовании маркиза Стаунтона. Она нервничала по поводу встречи с неким мистером Эрхартом.

Маркиза Стаунтон взяла свечу и направилась в гостиную. Там Чарити зажгла две свечи, нашла бумагу, ручку и чернила и села к изящному письменному столу.

– Дорогой Фил… – начала она.

Граф Тилден в течение всего вечера вел себя так, будто Чарити и на свете не существует, хотя его светлость посадил друга за ужином справа от своей невестки. Графиня Тилден, когда их взгляды встречались, ласково – пусть и неуверенно – кивала, но близко не подходила и в разговор не вступала. Марианна взяла под свое крыло леди Марию Лукас, красивую и элегантную молодую леди, которая чувствовала себя в роскошной гостиной и среди членов семьи так непринужденно, как будто родилась здесь.

Маркиз не хотел жениться на леди Марии, которую отец выбрал ему в жены. Поэтому он и женился на ней, Чарити. Но муж не видел леди Марию целых восемь лет. Тогда она была просто ребенком. И сегодня он, наверное, был удивлен ее чудесным превращением в красивую юную девушку. Может быть, он уже жалеет о своей женитьбе… Чарити решительно макнула перо в чернила. Ну что же, это его проблемы.

«Дорогой Фил, ты, наверное, гадаешь, куда я исчезла. Прошло целых два дня, а я только теперь даю знать о себе. За эти дни произошло так много всего. Еле-еле нашла время для письма. Детей в семье оказалось четверо, а не трое. Но младший ребенок еще слишком мал для занятий со мной. Это очаровательный карапуз, который лезет всюду, куда ему нельзя, тащит в рот все, что попадет под руку, и веселится по любому поводу, особенно веселит его ворчание старой няньки».

Трудно поверить, чтобы такой забавный малыш мог родиться у Марианны и Ричарда. Этот вымышленный карапуз заставил ее подумать о материнстве… Ну да ладно. Зато она будет самой внимательной и терпеливой теткой детям Фила, Агнессы и Пенни.

«Старшей девочке, Огасте, уже восемь лет, – продолжала сочинять Чарити. – Это очень грустный и замкнутый ребенок. Она враждебно относится ко мне и, – девушка в задумчивости провела пером по подбородку, – к мистеру Эрхарту. Но сегодня мне впервые удалось вызвать у нее улыбку, когда я рассказала ей, как сыновья привратника спрятались на дереве и забросали меня листьями. Похоже, она очень привязана к этим мальчикам. Посмотрим, удастся ли мне сделать так, чтобы они хоть иногда могли играть вместе. У меня создалось впечатление, что ей вообще редко разрешают играть с детьми».

Чарити действительно рассказала Огасте о своих детских подвигах. Например, как залезла на самую верхушку высокого дерева, росшего рядом с домом, чтобы снять жалобно мяукающего котенка. Пенни плакала, а Фил хныкал, стоя под деревом. Котенку надоело сидеть на тонкой ветке, и он спустился вниз раньше, чем Чарити удалось добраться до ветки, на которой он сидел. А потом произошло то, чего и следовало ожидать. То же самое, что случилось сегодня утром с Гарри. Усилиями садовника, отца и проходившего мимо бродячего торговца удалось снять ее с дерева. Все это сопровождалось потоками слез и противоречивыми советами, которые давали остальные. дети и мать. Рассказывая Огасте эту забавную и трогательную историю, Чарити искусно соединяла правду и вымысел.

Она остановилась, задумчиво нахмурилась и снова, сама того не сознавая, провела пером по подбородку. Она выдумала троих детей, которых должна учить. Нужно запомнить, что она сейчас написала о них Филу, иначе потом запутается в противоречиях. В этом вся беда. Нужна очень хорошая память, если собираешься лгать.

Но вдруг дверь в гостиную отворилась. Чарити удивленно обернулась.

В дверях стоял ее муж. На нем был парчовый бордовый халат и кожаные домашние туфли. Волосы растрепаны, но, как ни странно, это делало его еще более привлекательным. Маркиз вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Ах, это вы, – удивился он. – Чем вы занимаетесь?

Чарити как бы ненароком прикрыла письмо рукой.

– Я хотела написать пару писем, прежде чем лечь спать, – сказала она. – Извините. Вам помешал свет?

– Нет, – ответил Энтони. – Кому же вы пишете?

– Ах, – засмеялась Чарити, – друзьям.

– Друзьям в Лондон? – удивился он. – А у меня сложилось впечатление, что вы там никого не знаете.

Чарити порадовалась, что муж не полюбопытствовал и не заглянул в письмо.

– Я пишу не в Лондон, а туда, где жила раньше, объяснила она.

Маркиз стоял в дверях – руки за спиной, губы поджаты и, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Похоже, он был смущен, хотя и находился в своих собственных апартаментах. В доме, где провел детство и юность.

– Я никогда не жил в этой комнате, – сказал маркиз, как бы прочитав ее мысли. – Она больше подходит женщине.

– Здесь очень мило, – вежливо ответила Чарити.

– Да, – согласился Энтони. – Спокойной ночи. Он повернулся, собираясь уйти.

– Спокойной ночи, сударь, – пожелала ему Чарити.

Энтони помедлил, держась за ручку двери.

– Не возражаете, если я посижу здесь, пока вы пишете? Я не буду вам мешать.

Неужели этот неуверенный в себе, почти робкий человек – холодный, высокомерный и циничный маркиз Стаунтон?

– Я ничего не имею против, сударь, – сказала она. – Садитесь, пожалуйста.

Маркиз сел на уютную козетку, опершись локтем на руку и прижав сжатый кулак к губам.

– Продолжайте писать свои письма, сударыня, – предложил он, заметив, что жена внимательно смотрит на него и не спешит приняться за письмо.

Глаза у него были темнее обычного, так казалось в свете свечей. «Но нет, – подумала Чарити, возвращаясь к своему письму. – Тут что-то другое. В его глазах появилось другое выражение». Однако она не стала оборачиваться, чтобы проверить свою догадку.

Будь она даже одна в комнате, писать письмо Филу было бы все равно трудно. А теперь, в его присутствии, это было почти невозможно. Целых двадцать минут Чарити писала несколько предложений и наконец кое-как закончила свое послание. Подождав, пока высохнут чернила, она аккуратно сложила письмо. Завтра Утром она отнесет его на почту в деревню. Оставить Мэри письмо на подносе внизу, как это принято в доме герцога, невозможно: ведь оно адресовано мистеру Филипу Дункану.

– Я закончила, – сообщила Чарити, с улыбкой обернувшись к маркизу, и была потрясена. Он сидел в той же позе, что и двадцать минут назад, и внимательно наблюдал за ней.

– Вы написали очень короткое письмо, – заметил Энтони. – И всего одно. Я мешал вам сосредоточиться.

– Не имеет значения. Другое письмо я напишу завтра, – возразила Чарити.

– Вы очень любезны, леди Стаунтон, – заметил маркиз. – Вы всегда любезны. Кажется, мой отец очень расположен к вам.

– Его светлость очень добр ко мне, – подтвердила Чарити.

Маркиз засмеялся.

– Дорогая, – произнес он, подражая отцу. – Дорогая дочь, подойдите и сядьте на скамеечку у моих ног.

Он ласковым жестом коснулся ее плеча, нежно глядя ей в глаза.

– Он очень добр ко мне, – повторила Чарити. Благодаря герцогу вечер, которого она так боялась, прошел хорошо.

– Его светлость никогда не бывает добрым, – возразил маркиз Стаунтон, – и не испытывает привязанности ни к кому. Герцог играет с вами, сударыня. Или точнее, он ведет свою игру со мной. Мы играем с ним в кошки-мышки.

Каждый только притворяется, будто расположен к ней, чтобы позлить другого. Ни один из них не испытывает к ней тех чувств, которые демонстрирует на публике.

– Вас это оскорбило? – спросил Стаунтон.

Да, ее это оскорбило. Ужасно оскорбительно, когда тебя используют как пешку в чужой игре. Но, она добровольно согласилась на такую роль и пренебрегла советом быть только тенью своего мужа. Тени не чувствуют обиды и не испытывают жалости к тем, кто их обижает.

Чарити покачала головой:

– Это соглашение не будет длиться вечно. Скоро все закончится.

– Да, – согласился с ней маркиз. По выражению его лица Чарити поняла: он: готов ослабить защиту. Может быть, потому, что чувствовал себя в безопасности в этой комнате наедине с ней в столь поздний час.

Она встала:

– Уже поздно. Мне пора спать. Спокойной ночи, сударь.

– Позвольте мне пойти с вами, Чарити, – вдруг сказал Энтони, когда она уже подошла к двери в спальню и взялась за ручку.

Тут Чарити поняла, насколько была наивна. С самого начала, как только маркиз появился в гостиной, она ощутила некоторое напряжение, которое приняла сначала за смущение. Но теперь ей все стало ясно. Им обоим – да, им обоим – хотелось снова заниматься любовью. И его слова, и тон, каким он их произнес, выдавали это желание. И ее тело откликнулось на этот призыв. В самом сокровенном месте, где он побывал два дня назад, все трепетало. Ей снова хотелось ощутить его там.

Вряд ли это будет умно с ее стороны. Это ведь не любовь и даже не страсть. Это даже не замужество. Это просто потребность. Потребность двадцатитрехлетней женщины ощущать себя женщиной. Эта потребность дремала в ней, она почти не сознавала ее прежде. Даже всего лишь два дня назад. И теперь потребность была настолько сильной, что это пугало се. Эта потребность, если она даст ей волю и лучше узнает запретные радости, которые открыла для себя всего два дня назад, может превратиться в постоянную жажду.

– Вы можете отказать мне, – сказал маркиз. – Я не хочу ни убеждать, ни принуждать вас.

Но если уж быть честной с самой собой, то придется признать, что она уже не сможет победить эту жажду. Она испытывала ее и прошлой ночью, по этой же причине она не легла спать сегодня. И с этим демоном ей предстоит бороться в будущем. Сегодня у нее есть возможность снова испытать наслаждение, вкусить его, чтобы потом вспоминать долгие годы, которые ей придется провести в одиночестве.

– Позвольте, я открою вам дверь, сударыня, – произнес голос за ее спиной. – Это не входит в наше соглашение. Вы не должны чувствовать себя обязанной принять мое предложение. Я больше не буду беспокоить вас.

– Мне хотелось бы спать с вами, – сказала маркиза Стаунтон.

Он коснулся ее плеча одной рукой, а другой открыл дверь в спальню.

– Если не возражаете, я приглашаю вас в мою постель, – сказал маркиз.

– Нет, не возражаю, – согласилась маркиза.

Их спальни были одинакового размера, но здесь царила другая атмосфера. Комната маркиза была выдержана в вишнево-красном цвете с отделкой в кремовых и золотых тонах. И запах здесь был мужской – запах кожи и одеколона, вина и мужчины.

Имеет ли какое-нибудь значение, что это не по любви? И даже не по супружеской обязанности? Что это всего лишь физическая потребность, неутолимая жажда? Аморально ли, если это происходит не по любви или из чувства долга? Но ведь он – ее муж. Чарити обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Он – ее временный муж. О морали она подумает потом, когда он уже не будет ее мужем. Когда она снова будет одна. Одна со своей семьей. Одна.