"Летим в Лас-Вегас!" - читать интересную книгу автора (Джонс Белинда)

ГЛАВА 7

Ужас. Чёрный ужас. Хватая ртом воздух, я приваливаюсь к стене.

– Джейми… э-э… любит выпить с утра, – по-своему объясняет мою реакцию Надин. – Зато прекрасно смешивает коктейли! Хочешь «Пиммз», милый?

Молчание. Надин вглядывается в лицо жениха.

– Или предпочитаешь пиво из холодильника? Он открывает и снова закрывает рот.

– Неужели так трудно выбрать? – пожимает плечами Надин. – Он будет пить «Пиммз».

Обвив рукой его талию, она мягко, но неотвратимо подталкивает Си Джея вперед.

– Пойдем в сад, дорогой, познакомимся с папулей!

Вернувшись с лимонами, мама видит у двери меня. Я как прилипла к стене, так и не могу оторваться.

– Что с тобой?

Я сглатываю слюну.

– Он… п-приехал!

– Неужели так плох? Ладно, не будем мешать ее счастью. Ей с ним жить, а не нам.

Меня передергивает.

– Джейми, тебе нехорошо? – спрашивает мама.

– Очень хорошо! Лучше некуда!

Стремглав взлетев по ступенькам, я врываюсь к себе в комнату и падаю на кровать. Руку пронзает острая боль: сквозь слезы я вижу кровь и вскакиваю. Взорвалась свеча: осколки стекла и капли расплавленного воска разлетелись по всей комнате. Рука выглядит, словно в фильме ужасов; кажется, я сейчас упаду в обморок. Но нет, мне удается доползти до стола и обмотать кровоточащую кисть бумажным полотенцем.

Кто-то барабанит в дверь.

– Нельзя! – ору я.

– Джейми, ты плохо себя чувствуешь? Надин говорит, что ты уже успела выпить. Это правда?

– Нет, мама. Просто просто подташнивает. Ничего страшного. Через минуту пройдет.

Шаги удаляются. Я с облегчением вздыхаю и сжимаю голову ладонями, пытаясь сложить головоломку из разрозненных кусочков. Кристиан – это Си Джей. Мой Си Джей. Ее Кристиан Джонсон. Целый год – и я ничего не подозревала?! Я пытаюсь вспомнить, что рассказывала о своем женихе Надин, но тщетно – весь год я старательно пропускала мимо ушей все упоминания о личной жизни сестры.

Вдруг мне приходит на память, что Надин писала маме письма. С отчаянно бьющимся сердцем я вскакиваю и бегу по коридору в родительскую спальню. В верхнеем ящике прикроватной тумбочки – аккуратно сложенная стопка конвертов с эдинбургскими марками. Я бегу обратно к себе и снова припираю дверь креслом. Трясущимися руками открываю первый конверт. Пробегаю глазами по изящным каллиграфическим строчкам:

«В день святого Валентина он подарил мне подушечку, на которой золотой вязью вышиты стихи – вот такие:

Чудесная вещица, мамуля! И так подходит к моей «египетской» хлопковой коллекции от Ральфа Лорена!»

Песнь о том, как Надин повысили по службе, я пропускаю и перехожу к более раннему письму – где они с Кристианом только что познакомились:

«Вчера вечером Кристиан водил меня ужинать в «Монблан» и подарил старинный браслет – очень дорогой! Прелесть, конечно, но совершенно не в моем вкусе. Я объяснила, что ношу только золото, и мы решили завтра обменять браслет на что-нибудь симпатичное. А перед тем, как сделать мне подарок, Кристиан сказал, что, встретив меня, словно нашел драгоценность, потерянную много лет назад. Еще сказал, что рядом со мной снова переживает блаженство первой любви: он искал меня долгие годы и теперь не сомневается – мы никогда не расстанемся! Представляешь? Романтичные признания и дорогие подарки! Наконец-то я нашла мужчину, который меня достоин!»

Господи, как больно! Словно сквозь сердце тянут колючую проволоку. Первая любовь? Его первая любовь – это я! Как мог он нас перепутать?

Может быть, Надин напомнила ему меня? Кое-кто говорит, что моя сестрица – вылитая я, только помоложе, постройнее и посимпатичнее. (Если быть точной, таким сравнением меня осчастливил Тревис. Правда, он был тогда под кайфом.) Может, Си Джей неосознанно «запал» на семейное сходство? Но как он мог ее полюбить? Почему не дождался меня? Почему не нашел – или не искал вовсе? В один миг я нашла его – и потеряла навеки.

Но больше всего меня угнетает несправедливость. Почему именно Надин? Как может он читать ей стихи, с которыми когда-то обращался ко мне? Делиться с ней мечтами, которыми делился со мной? Вот дрянь – она украла у меня любовь, украла жизнь!

В этот момент из-за двери звуки, которые ни с чем не спутаешь – Иззи, взбираясь по лестнице, во все горло распевает Элвиса:

– Огни большого города зажгли во мне огонь, зажгли во мне огонь, зажгли… Эй, открывай!

Подковыляв к дверям, я впускаю Иззи.

– Ни фига себе! – ахает она, узрев осколки стекла, мою перекошенную физиономию и окровавленную Руку.

– Это не то, что ты подумала, – быстро говорю я. – Хотя, может, и стоило…

– Что за чертовщина здесь творится? А это что? – Она указывает на разбросанные по полу письма.

– Ничего, – Ногой я заталкиваю письма под кровать.

– Что случилось? Это что, твоя волшебная свеча? – То, что от нее осталось…

– Она же совершенно безопасна! – изумленно качая головой, цитирует инструкцию Иззи.

Я набираю воздуху в грудь.

– Иззи, Си Джей здесь.

– Какой такой Си Джей? О ком ты?

– Помнишь парня, с которым я познакомилась десять лет назад на театральных курсах?

– Смутно.

– Пантин-поэт!

– А, ну да! И что значит «он здесь»?

– Позвонил в дверь и вошел.

– Судя по всему, ты не слишком рада его видеть, – замечает Иззи, наклоняясь, чтобы осмотреть мою покалеченную руку. Кажется, она решила, что у меня не все дома. Неудивительно!

– Иззи, это звучит дико, но жених Надин… Я давлюсь слезами и умолкаю.

– Кристиан… – помогает мне Иззи.

– Кристиан – это и есть Си Джей. Мой Пантин-поэт.

Несколько секунд Иззи молча таращит глаза. Затем приказывает:

– Ни слова! Ни жеста! – и вылетает за дверь. Возвращается минут через пять – с неиссякающим запасом сочувствия и бутылкой «Хосе Куэрво».

– Черт возьми, вот так история! Точно он! Вхожу – сидят. Познакомились, завязался разговор, я и говорю: «Ах, то да се, есть в вас что-то артистическое». Надин, конечно, сразу встряла: «Нет, это все в прошлом, теперь Кристиан занимается архитектурой». А он молчит и ежится. Тогда я говорю: «А знаете, Джейми, сестра Надин, тоже мечтала стать актрисой. Впервые узнала вкус театра десять лет назад, на летних курсах в Гилфорде». – Иззи! Не могла же ты…

– Еще как смогла! Ты бы видела, как он побагровел! Тут, ясное дело, все стали спрашивать, куда ты пропала. А я отвечаю, что мы с тобой заняты важным делом и скоро спустимся. Спешить некуда, шашлык ты все равно не ешь.

Она садится рядом и наливает мне слоновью дозу текилы. Я делаю глоток и морщусь; но спиртное согревает меня – становится чуточку легче.

– Иззи, что же мне теперь делать? Я никого, кроме него, никогда не любила! Он для меня единственный!

– А ты для него, как видно, нет.

– Как ты можешь так говорить? – кричу я.

– Он целый год провел с Надин. На нем пиджак. У него короткая стрижка. Этот не тот человек, вместе с которым ты обливалась слезами над Шелли.

Мы отхлебываем еще и еще. Мозги у меня начинают затуманиваться.

– По-моему, взорвавшаяся свеча – это знак судьбы, – говорит Иззи.

Она знает, чем меня пронять: я в любой ерунде готова увидеть знак.

Потянувшись за текилой, Иззи смахивает на пол книгу. «Стихи о любви», которые вчера попали мне в руки.

– Я-то думала, ты бросила эти глупости! – укоризненно замечает Иззи.

Никогда она не одобряла моей любви к поэзии – от стихов, по ее словам, я превращаюсь в слезливую мокрую курицу.

– Ну… да, просто…

– Загадай страницу, – перебивает она.

Уже много лет мы не гадали по книгам. В школьные годы, оказавшись на пороге какого-нибудь рискованного решения, мы порой брали книгу, загадывали страницу, открывали и вверяли свою судьбу первым строкам, на которые упадет взгляд. Особенной глубиной и загадочностью, помнится, отличались пророчества «Винни-Пуха».

– Девяносто пять! – решаюсь я.

Она открывает:

– Мама моя родная! Ты только послушай:

«Любовь моя!

Могу ль назвать тебя своей?

Увы!

Сказать так может лишь твоя невеста.

– Хватит! – кричу я.

Никакой мистики. Это все фокусы подсознания. В нужный момент из глубин моей памяти выпорхнула нужная страница.

– Попробуем еще раз. Открой книгу!

Иззи молча смотрит на меня. Затем касается моей руки и тихо говорит:

– Так дальше жить нельзя.

Иззи и сама на взводе. Потом я узнаю, что накануне она выслушала от Дейва очередное предложение руки и сердца. «Всякий раз, как он встает передо мной на колени, – говорит она, – я вскакиваю, словно вижу маньяка с топором». Словом, обе мы в самом подходящем настроении для великих свершений и безобразных кутежей.

Только один раз мы с Иззи ездили в отпуск вместе. Поездка длилась неделю, – больше всего мне запомнился наш истерический хохот, когда у ее «Гольфа» в восьмой раз за день заглох мотор. Но на этот раз все будет иначе. Отчаяние требует отчаянных мер. Настало время осуществить Проект Пресли!

– Так жить нельзя, – повторяет Иззи. – Мы получаем то, чего заслуживаем. Чтобы изменилась наша жизнь, надо и самим измениться.

Во мне просыпается робкий огонек надежды.

– Вот скажи, тебе твоя нынешняя жизнь нравится? Я бросаю на нее взгляд, полный горькой укоризны, и отвечаю:

– Какая там жизнь!

– Вот так же тошно становится и мне всякий раз, как Дейв просит назначить дату свадьбы. Если я выйду за него замуж – конец мечтам. Мечтам о пышной свадьбе, о мужчине, который будет носить меня на руках, о волосах, как у Дженнифер Энистон… Я понимаю, одной тоже не сладко: но ты хотя бы можешь надеяться, что приедет принц на белом коне и все разом изменит. А я, если выйду за Дейва, собственными руками похороню свои надежды. Превращусь в домохозяйку, научусь менять пробки, узнаю, каким средством лучше всего отмывать раковину… Да лучше утопиться! Глубоко вздохнув, она продолжает:

– И вот я думаю: не может же быть, чтобы на свете никого лучше Дейва не нашлось! И ты не веришь, что больше не испытаешь настоящей любви. Так сколько можно сидеть сложа руки? Пора проверить, может ли исполниться наша Великая Мечта!

– О миллионере на белом коне? – уточняю я дрожащим от недавних рыданий голосом.

– А чем плохо? Или ты предпочитаешь Великую Мечту о тяжелой работе и нищенской пенсии?

– Ну уж нет! – улыбаюсь я.

– Помнится, тебе предлагали сделать репортаж из Лас-Вегаса. Еще не поздно согласиться?

– Н-нет… – отвечаю я. Господи боже, неужели мы действительно это сделаем?

– Тогда звони в редакцию!