Григорий Георгиевич Белых Лапти

В классе было холодно и тоскливо. Японец сидел за партой, поджав под себя посиневшие босые ноги. Его трясло и корчило.

— Издохнуть можно! — кряхтел Японец, ляская зубами.

У окна стоял Купец. Надув толстые губы, он мрачно глядел на улицу, окутанную белесым туманом. За окном тихо кружились первые легкие снежинки.

— Значит и погулять нельзя! — задумчиво бормотал Купец. — И на толкучку нельзя сходить.

Сегодня выпал первый снег, а шкидцы ходили все еще по-летнему — босиком. Весной сапоги отобрали у ребят. Обувь берегли к зиме. Но вот начались дожди, и наконец сегодня выпал снег, а сапог все еще не выдавали.

— Надо скулить, чтоб Викниксор сапоги выдал! — решительно сказал Купец.

Но скулить не пришлось. Вечером, за ужином, Викниксор сообщил школе:

— Ребята! Наступили холода, босиком гулять больше не разрешаю, завтра привезут обувь, и вы ее получите.

На другой день рано утром школьный эконом Иван Семенович уехал за обувью. Целый день сидели ребята на подоконниках, ждали его возвращения. В четвертом часу в воротах загрохотало, и во двор покачиваясь вкатился воз, нагруженный мешками.

— Везут!.. — прокатилось по школе. — Сапоги везут!..

Ребята высыпали во двор, окружили телегу. Рвали с воза мешки, торопились таскать. В четверть часа все мешки были сложены в зале. На радостях никто не обратил внимания на то, что мешки были уж очень легкие, а сапоги в них как-то странно похрустывали. В зале собралась вся школа. Пришел Викниксор. Оглядел мешки и спросил эконома:

— Сколько тут?

— Сто пятьдесят пар, — сказал эконом. Шкидцы ахнули.

— И еще сто завтра, — добавил эконом. Шкидцы закричали «ура». Двести пятьдесят пар на шестьдесят человек. Вот так привалило! По две с половиной пары на человека. Хватит на два года.

— Высыпайте, — сказал Викниксор, не обращая внимания на крики ребят.

Иван Семенович развязал один мешок и, приподняв за концы, вытряхнул его. Ребята еще теснее сдвинулись, но тотчас отпрыгнули назад. Из мешка, шурша и похрустывая, как клубок сцепившихся пауков, медленно вывалилась куча огромных, неуклюжих лаптей. Шкидцы не верили своим глазам. Но вот Иван Семенович вытряхнул второй мешок, потом третий. И снова посыпались лапти. Ребята попятились назад. Уже никто не кричал «ура». Все испуганно молчали. А эконом все сыпал и сыпал лапти, и вот уже выросла огромная шуршащая гора.

— Вот и обувь, — сказал Викниксор, нарушая тягостное молчание. — Вечером можете получить лапти.

Это было осенью 1921 года.

— К черту лапти! — кричал Японец, стоя на парте. — Мы требуем человеческой обуви! Не будем позорить столицу погаными лаптями…

— Правильно, — ревели старшеклассники и гремели крышками парт. — Пусть Викниксор сам носит лапти, а нам гони сапоги!

— Шкидцы! — закричал Джапаридзе, вскакивая на стол и в исступлении топая босыми ногами. — Не станем носить лаптей! Никто не надевай, пусть в изолятор сажают. Мы не маленькие, нам стыдно в лаптях. Пусть лапти носят малыши, а нам подавай сапоги!

— Даешь сапоги!

— Клятву! — крикнул пронзительно Пантелеев.

— Дадим клятву всем классом ходить босиком в знак протеста!

— Даешь клятву!

Все, кто был в классе, как один подняли руки. Только Янкель, сидевший в углу, будто не слышал и, не поднимая головы, продолжал рисовать.

Ребята переглянулись.

— А ты что же? — строго спросил Пантелеев. — Присоединяешься или нет?

— Ыгым-м, — задумчиво промычал Янкель, глядя в сторону, и не понять было, согласен он или нет.

Утром шкидцы получали лапти. Заведывавшая гардеробом Лимонная Корочка, ругаясь с воспитанниками, выдавала портянки, онучи, веревки для обмотки. Ребята, рассевшись на полу, примеряли лапти. Только из четвертого отделения никто не пришел за лаптями. В четвертом отделении на стенах были развешаны плакаты:

Весь класс под предводительством Японца хором распевал новую песню. Японец запевал:

И все, постукивая в такт крышками парт, хором подпевали:

Перед самым звонком в классе появился Янкель. Он незаметно вошел и стал пробираться к своей парте. Сначала ребята, увлекшись пением, не обратили внимания на странную крадущуюся походку Янкеля. Случайно Японец взглянул на ноги Янкеля и остался стоять с раскрытым ртом и вытаращенными глазами. Пение мгновенно оборвалось, и тогда в наступившей тишине стало слышно знакомое поскрипывание. Весь класс внимательно глядел на ноги Янкеля. Янкель был в лаптях. Застигнутый на средине класса, он остановился, переступая с ноги на ногу, словно пол был горячий.

— Ты что же? — зловеще спросил Японец.

— Ничего, — потупившись, ответил Янкель.

— А клятва?

Янкель взглянул на Японца светлыми глазами. Янкель на минуту задумался.

— Какая клятва? Я не клялся, — сказал он.

— Предатель! — заревел Пантелеев, сидевший всегда рядом с Янкелем, и стал выбрасывать из ящика свои книги на другую парту к Горбушке.

Начались уроки. В классе было холодно. Ребята ежились, поджимали под себя ноги и ворчали. Только один Янкель беспечно болтал ногами, завернутыми в тряпки, словно нарочно выставляя их на показ. Вид у Янкеля был такой счастливый, что сидевший на соседней парте Горбушка не выдержал и, наклонившись, тихо спросил:

— Тепло в лаптях-то?

— Что надо, — усмехнулся Янкель. — Лучше, чем в сапогах.

Горбушка больше не расспрашивал. Когда наступила большая перемена, Горбушка исчез. Вернулся он скоро, а под мышкой у него были лапти, завернутые в тряпки. Ребята только крякнули, видя, как Горбушка старательно заматывает ноги толстыми портянками.

Кончились уроки. Те, кто получил лапти, уходили гулять. Только в четвертом отделении скучали бунтовщики.

Янкель убрал книги, подтянул веревки на ногах и направился к дверям.

— Куда? — спросил Горбушка среди общей тишины.

— Гулять.

— Идем вместе, — усмехнулся Горбушка. — Нам можно, мы в лаптях!

Класс молча слушал их разговор. Злыми глазами следили ребята за сборами предателей. Когда те собрались уже уходить, вдруг поднялся Джапаридзе и, не глядя на товарищей, сказал:

— Подождите меня, я тоже пойду.

— И верно! Довольно трепаться! — вдруг загудел Купец, вскакивая с места. — Идем за лаптями, Дзе!

— И я!..

— И я! — заорали Воробей и Мамочка. Тут все, кто сидел за партами, повскакали с мест и ринулись к двери. Класс опустел мгновенно.

— Гады! — крикнул им вслед Японец.

— Предатели! — уныло добавил Пантелеев.

Бунт кончился. Лапти надели все. Шкида преобразилась, заскрипела, зашлепала огромными ногами.

С непривычки ходить в лаптях было тяжело. Ноги зацеплялись одна за другую, задевали за пороги, за косяки. Лица шкидцев украсились многоцветными фонарями от ушибов. Но все же это было лучше, чем босые ноги.

Только Японец и Пантелеев не могли примириться с новой обувью и не брали лаптей.

— Мы живем в век культуры, — ораторствовал Японец на другой день вечером. — Мы стремимся к прогрессу, а нам дают лапти. Презренные лапти!

— Именно! Плевок прошлого, — мычал Пантелеев.

— Бескультурье и косность!

— Дрянь!

— Деревенские отбросы!

— Барахло!

В этот момент в класс вошел Викниксор. Пантелеев юркнул за парту и спрятал ноги, а Японец, растерявшись, остался на средине комнаты. Увидев босые ноги Японца, Викниксор нахмурился.

— Почему без обуви? — строго спросил он. Японец побледнел и испуганно залепетал:

— Я не успел получить…

— Марш в гардеробную, — скомандовал Викниксор и обратился к классу: — Вот что, ребята, бросьте фокусы. Кого увижу босым — накажу. У кого еще нет лаптей? — спросил он, глядя на Пантелеева.

На одну секунду Пантелеев замялся, потом дрогнувшим голосом бодро выкрикнул:

— У всех! Все получили!

После первой прогулки в новой обуви Купец помрачнел и стал задумчив.

— Что с тобой, Купа? — спрашивали ребята. — Лапти жмут?

Купец сперва отмалчивался, потом признался.

— Хреновая обувь! Тепло, ничего не говорю, можно на толкучку ходить, а только если удирать от кого — нипочем не смыться в лаптях.

На другой день перед прогулкой он долго и старательно прилаживал лапти и только тогда успокоился, когда лапти перестали хлябать. Тогда пошел на толкучку.

На базаре ходил по рядам, приценивался к перочинным ножам, к пугачу. После около одного лотка остановился. Копилками залюбовался. Правда, не нужны они Купцу, но больно красивые. Собачки, кошечки, бочонки. А торговец, видя, что парень любуется, товар расхваливать начал:

— Купи, век благодарить будешь. Денег скопишь — трамвай купишь.

Тут кто-то подошел к торговцу, тоже стал копилку выбирать. Купцу бы уйти, а он все на собачку смотрит. И не нужна, а занятная штука. И сам не знает, как, улучив момент, смахнул собачку с лотка и пошел прочь не спеша. Вдруг слышит голос сзади:

— Эй, торговец! Держи мальчишку, собачку он у тебя упер.

Вздрогнул Купец, прыгнул в толпу и побежал, а сзади закричали, засуетились.

— Который? Где? Держи! Вон бежит! Побежал Купец что есть силы, выскочил на набережную — и к мосту. Сзади крики догоняют:

— Лови! Держи!

Несется стрелой Купец, сердце колотится, а сам думает: «На кой собачку брал, только засыпался! Добежать бы до моста, а там спасен». Быстро бежал. Крики тише стали, видно погоня отставала. Обрадовался.

Вдруг что-то в ногах запуталось, чуть не упал. Глянул на ноги — похолодел. Это веревки от лаптей разболтались и по ногам хлещут, а распустившаяся онуча трепыхается сзади, как знамя. Чуть не заплакал. Выскочил на мост, на минутку присел лапоть подвязать, а совсем близко кто-то как рявкнет:

— Ага, попался!

Рванулся Купец вперед без памяти, понесся, как заяц, скачками да зигзагами и чувствует — легко бежать стало и уже погони не слыхать. Тогда забежал в подворотню, отдышался, вздумал лапоть перевязывать, а лаптя нет на ноге. Испугался Купец. Нельзя в школу без лаптя показываться, и ноге холодно. Бросил проклятую гипсовую собачку в угол, онучу кое-как замотал и вышел. А на улице сумерки.

Потихоньку дошел обратно до моста, нигде не видно лаптя, и вдруг смотрит — лапоть валяется посреди дороги на трамвайных рельсах. Обрадовался Купец, что все так благополучно кончается. Бежит к лаптю, но в это время обгоняет Купца трамвай.

Купец даже не успел сообразить, что случилось. Только и видел, как что-то подпрыгнуло под колесами. Прогрохотал мимо трамвай. Подошел Купец поближе, смотрит: лапоть на две половинки ровно разрезан. Поднял, повертел половинки, даже сложил зачем-то, потом, тяжело вздохнув, бросил половинки в речку на лед.

У дверей школы снял и второй лапоть. Бросил его вниз в пролет лестницы. Тихонько открыл окно уборной и полез. Из уборной прокрался в спальню, разделся и лег.

Вечером за ужином дежурный отрапортовал Викниксору, что Кауфман заболел и лежит в кровати.

После Викниксоровой нахлобучки Японец немедленно пошел за лаптями. Но получив лапти, Японец не покорился. Он ругал их при всяком удобном случае, ругал самыми последними словами, изливая на них весь яд презрения и злобы. Он издевался над лаптями, по привычке обобщая и развертывая тему гораздо шире, так что вместе с лаптями доставалось и лапотной Руси, и изобретателю лаптей, и даже догадливому дельцу из Губоно, который надумал снабжать лаптями Шкиду.

И в это роковое утро, едва проснувшись, Японец, зевая, лениво выругался.

— Опять проклятые лапти обувать.

— Издевательство над человеком, — хмуро пробормотал Пантелеев, высовывая из-под одеяла красный нос.

— Тирания, — простонал Японец, садясь на койке.

Вздохнув, он пошарил рукой под кроватью, отыскивая лапти, но лапти под руку не попадались. Нагнулся, поглядел. Около койки лежали грязные портянки, онучи. Лаптей не было.

— Что за черт!

— Ты что? — спросил Пантелеев, удивленно глядя на вытянувшееся лицо Японца.

Японец, не отвечая, спрыгнул на пол и исчез под койкой. Минуты две Пантелеев созерцал синие пятки товарища, потом Японец высунул красное испуганное лицо и заорал:

— Где лапти?

Все торопились одеваться. Никто не обратил внимания на крики Японца, бегавшего по спальне. Только Купец, сидевший на кровати, одевая лапти и завязывая веревки, участливо советовал:

— Ты влезь на печку, может кто забросил… или под кафедрами поищи.

Японец лазал на печку, шарил под кафедрами, обыскал всю спальню — лаптей не было.

К чаю Японец пошел босой. Лапти не нашлись и после чая. На уроках сидел поджав ноги под себя и огрызался на шутки ребят. Ногам было холодно. Привыкшие к теплым обмоткам, они с трудом переносили холод. Потом все пошли гулять, а Японец остался в школе.

Огорченный, он слонялся по школе. На лестнице его встретил Викниксор.

Викниксор спускался вниз и что-то мурлыкал. Вдруг он смолк и остановился.

Японец поднял голову и задрожал. Викниксор грозно глядел на его ноги.

— Каналья упрямая! — гаркнул Викниксор. — Ты возьмешь лапти?..

Японец чуть не заплакал.

— Я взял, — сказал он тихо. — У меня их сперли…

— Чтобы были найдены! А то!..

И, мурлыкая, Викниксор прошел мимо уничтоженного Японца.

Скучные дни наступили для Японца. Завернули морозы. Здание школы отапливалось плохо, и если ребятам в лаптях было сносно, то Японцу стало невтерпеж.

Разгуливая босиком, он простудился. По ночам он долго не мог согреться, трясся как собачонка и чихал в одеяло, мешая спать товарищам.

Ребята ежедневно ходили гулять, а Японец сидел в классе да убегал от Викниксора. Но как он ни спасался, Викниксор снова поймал его. Он долго кричал, тряс Японца за шиворот и наконец определенно заявил:

— Чтоб завтра были лапти — или переведу в пятый разряд…

— Плохо твое дело! — сказал вечером Пантелеев. — Придется покупать лапти… Надо наменять хлеба, и завтра дуй искать лапти, а то погибнешь…

Пантелеев горячо взялся помогать.

Японец собирал вещи для мены. Тетради, книги, карандаши, ремень, циркуль…

Пантелеев заготовил несколько объявлений и, обежав все классы, расклеил их. Ребята внимательно читали:

Реклама сделала свое дело. После ужина на имущество Японца нагрянула вся школа и щедро платила хлебом за тетради и карандаши.

Хлеба Японец собрал фунтов десять.

На другой день, взяв напрокат у первоклассника Кузи его лапти, Японец с мешком хлеба под мышкой двинулся на поиски лаптей.

В большом трестовском магазине обуви было малолюдно. Продавец, переставляя коробки, спросил вошедшего Японца:

— Что угодно?

— Мне лапти, — сказал Японец. — Небольшой размер.

Продавец быстро поднял голову.

— Что? — переспросил он испуганно. — Какие лапти?

— Небольшой размер.

— Пошел вон, хулиган! — сердито закричал продавец, краснея от негодования.

Он довел Японца до дверей и сам закрыл их за ним.

Неудача не огорчила Японца. Подумав, он решил, что лапти надо искать в мелких лавках, где продают гвозди, мыло, веревки, колбасу, керосин и пудру. Но везде над ним смеялись.

— Нет-с, молодой человек, таким товаром не торгуем.

Обойдя несколько лавок, Японец убедился, что лапти купить невозможно. Оставалась одна надежда — на толкучку. Ведь там все можно было найти. Японец заторопился. Уже вечерело. Лапти надо было достать во что бы то ни стало. Викниксор ждал его с лаптями.

На толкучке Японца окружили маклаки. Вырвавшись от них, Японец стал бродить в обувных рядах. Там продавали ботинки, новые и чиненые, мужские и дамские, большие и малые. Ботинки разных фасонов и размеров лежали горами. Лаптей не было. Японец уже не решался и спрашивать торговцев. Было стыдно. Отчаяние заползало в сердце. Проклятые лапти сыграли плохую шутку.

Через час, исколесив всю толкучку вдоль и поперек, Японец окончательно убедился, что лапти найти невозможно, словно их не существовало на земле. Как будто это было нечто дорогое, что с трудом можно было купить в первоклассных ювелирных магазинах.

И вот когда, отчаявшись, он уже решил покинуть толкучку, он увидел лапти.

В стороне от ларьков, на ступеньке парадной сидел оборванец. Оборванец курил, спокойно рассматривая толкающихся взад и вперед торговцев, и одной рукой придерживал лежавшую около него котомку. А на его ногах были потрепанные и грязные, но самые настоящие лапти.

Японец бросился к оборванцу.

— Продай, — захрипел он.

Оборванец вздрогнул и, выронив папироску, схватился за котомку.

— Ну, продай, сколько хочешь? — забормотал Японец, видя, что мужик смотрит на него испуганно.

Оборванец оправился, поднял папироску и спросил:

— Что продать-то?

— Лапти! Продай лапти!

— Аи нужда в лаптях? — усмехнулся недоверчиво оборванец.

— Нужда, — сказал Японец.

— Могу продать. Что дашь?

Японец выдернул мешок с хлебом и показал.

— Весь? — спросил оборванец, все еще не веря.

— Весь!.. Оборванец засуетился:

— А ну, давай сюда.

Он торопливо высыпал куски в котомку и стал распутывать веревки на ногах. Возился он долго, обрывая многочисленные узлы. Японец, дрожа от нетерпения, следил за ним, чувствуя, как радость заливает сердце. Уже не пугало хмурое лицо Викниксора. Хотелось только поскорее держать лапти в своих руках.

— Скорее, — торопил Японец оборванца. Тот кряхтел и добродушно огрызался:

— Успеешь, не на бал ехать.

Вдруг толкучка тревожно загудела. Кто-то крикнул и побежал, и тотчас вся черная масса лоточников и маклаков, сорвавшись с места, понеслась в разные стороны. Японец испуганно оглянулся.

— Облава! — пронзительно закричала пробегавшая мимо баба с пирожками. Совсем рядом соловьиной трелью заверещал свисток милиционера, откликнулся другой, и вот вся площадь потонула в тревожных свистках. Сердце дрогнуло у Японца.

— Скорее! — крикнул он, оборачиваясь к оборванцу, и чуть не шлепнулся на мостовую. Оборванца на ступеньке не было. Оборванец в одном лапте стрелой мчался по переулку. Второй лапоть болтался у него вместе с котомкой, в которой лежал хлеб Японца.

— Стой, — закричал Японец, бросаясь за ним. — Стой!

Но оборванец бежал не оглядываясь, обгоняя торговок, бежал резво, как лошадь на бегах. Вот он добежал до угла, круто завернул, помахивая котомкой. Лапоть мелькнул в последний раз и исчез за углом.

Японец был бы рад, если бы теперь Викниксор наказал его и выдал лапти. Но Викниксор словно забыл о нем. Шли дни, и каждый день был сплошным мучением. Японец похудел, осунулся, перестал заниматься, а по ночам бредил лаптями. Теперь при виде разгуливающих в лаптях ребят его одолевала тошнота. Японец не скрывая завидовал ребятам — им было тепло. Ночью, лежа в кровати, он старался представить себе конец этой истории и не мог. И еще лежа, он подолгу мечтал о лаптях. Выдадут ему новые скрипучие лапти с чистыми портянками, и будет он щеголять. У ребят у всех старые, а у него новые. Но, прежде чем он их получит, будет наказание. Сам идти к Викниксору Японец не решался. И вдруг мелькнула новая надежда достать лапти.

Однажды в перемену к нему подошел Купец.

— Хочешь, один лапоть продам? Недорого, за две тетради.

— Куда же мне один? — спросил удивленно Японец.

— Как хочешь! — Купец надулся и отошел. А через несколько минут в коридоре первоотделенцев Цапля тоже предложил:

— Давай свою порцию хлеба. Один лапоть достану.

Японец подумал и дал хлеба, потом побежал к Купцу.

— Неси лапоть! — крикнул он, вбегая в класс.

— Десять тетрадей, — хмуро сказал Купец, не вставая с парты.

— Неси, Купа! — возбужденно крикнул Японец. — Десять заплачу.

План Купца был прост. Отдать Японцу выброшенный когда-то на лестнице свои лапоть. Мурлыкая он спустился по лестнице в подвал. В подвале было полутемно. Купец достал спички. В этот момент мимо неслышно проскользнула чья-то тень Купец живо обернулся и поймал тень за рубашку. Вытащив на лестницу упиравшегося малыша повернул его к свету. Это был Цапля, а в руке у Цапли болтался лапоть.

Купец озверел.

— Лапти воровать, гад! — закричал он, выхватывая лапоть из рук Цапли.

Цапля заплакал. Треснув его раза два по затылку, Купец помчался наверх.

Лапоть лежал уже в парте у Японца, а довольный Купец пересчитывал тетради, когда в класс с громким ревом ворвался Цапля.

Японец побледнел.

— Лапоть! Где лапоть?

— Отнял…

— Кто?

— Купец! — простонал Цапля.

В классе стало тихо. Ребята смотрели с выжиданием на бледного Японца. Но Японец не закричал, не стал ругаться с Купцом, не заплакал. Только лицо его покрылось красными пятнами. Он подошел к окну и, упершись лбом в стекло, долго смотрел на улицу замаслившимися глазами. Потом тихо вышел из класса.

Викниксор, сидя у стола, слушал Японца. Японец рассказал все: о том, как ненавидел лапти, о пропаже, о том, как искал, как бегал на толкучку покупать — и не нашел.

— Нет лаптей, — кончил Японец. — Переведите меня в пятый разряд и выдайте лапти. Больше не могу.

Викниксор, улыбаясь, взял со стола папироску, закурил и сказал:

— Ну, что же! Это урок тебе. Что касается наказания, то ты уже его получил, а лапти возьми завтра из гардеробной.

Утром весь класс знал, что Японец получает лапти. Ждали его с нетерпением. И вот он пришел, важный и неприступный, с лаптями и свертком тряпок в руках. Торжественно проследовал к своей парте. Сел. Долго и сосредоточенно обертывал портянки, потом надел лапти, замотал веревки и завязал кончики бантиком. Встал, выдвинул ногу, долго любовался ею, в умилении склонив голову на бок, потом, любовно похлопав по онуче, туго забинтованной веревками, тихо сказал:

— Хорошо! Теплые лапти!