"Анахрон (книга вторая)" - читать интересную книгу автора (Беньковский Виктор)

Глава третья

Перед тем, как лечь спать, Сигизмунд долго сидел на кухне над чашкой с крепким, уже остывшим чаем. Мысли лениво перекатывались с Вики на ее “шизофреническую гипотезу”. Хорошая гипотеза. Многое объясняет. Почти все. Не объясняет только лунницу.

Хотя… Может, Лантхильда из “черных археологов”. Раскопала тайком какой-нибудь курган. На Старой Ладоге, скажем. Много народу сокровищами Рюрика прельщается. Ходят, роют. Выкопала себе лунницу, отчего окончательно повредилась в уме.

Может быть. Только стала бы — даже сумасшедшая — так легко отдавать золотую лунницу за собачий ошейник с лампочками? Неужто настолько в роль вошла?..

Предположим, он, Сигизмунд, спятил бы. Записался в “черные археологи”, отрыл какое-никакое золотишко и крышей подвинулся. Блажил бы — ясное дело. Может быть, Новое Царство какое-нибудь по околометрошным торжищам провозвещал… Об эре Водолея пророчествовал бы, о комете хвостатой… Но чтобы вот так запросто золото взять и на какие-нибудь фантики поменять?.. Сигизмунд не мог представить себе обстоятельства, при которых он мог бы ТАК свихнуться.

Нет, что-то здесь не сходится. Неуловимое что-то остается. Такое, что словами не передать. Вика, конечно, девица логичная. С головой девица. Но… не сходится.

…А он-то, Сигизмунд, оказывается, по пьяной лавочке готской мовой в телефон сыпал! Вот какие дивные вещи о себе узнаешь.

Одеяние лантхильдино пощупал. Домотканина. Не каждый день встретишь, но все равно не Бог весть какое чудо. Завшивленность? Тем более. Чуни? Тут народ и в мокасинах иной раз щеголяет. Мало ли.

Та-ак. На Лантхильде в первые дни еще пояс был. Куда она его дела? Точно. Был пояс. Диковинный какой-то.

Сигизмунд отправился шарить по квартире. После получаса усердных поисков пояс нашелся.

Повертел в руках, разглядывая в основном пряжку. Затертая медь, по краям немного позеленевшая. Видно было, что носили эту штуку долго, — пряжка аж истончилась местами. Изображена клювастая скотина — морда, вроде, птичья, а туловище не то змеиное, не то вообще какое-то абстрактное. По обеим сторонам от пряжки по два кружочка нашиты.

Сигизмунд рассмотрел кружочки повнимательнее (его в основном интересовало, почему они такие разные) — и вдруг сообразил: монеты. Продырявленные.

Ишь ты, все как в фольклоре. По какой-нибудь “Археологии СССР” работала, чтобы все в точности. Сигизмунд поймал себя на том, что примеряет на Лантхильду викину версию. Если думать только головой, намертво отключив сердце-вещун, то все, вроде бы, сходится. Как есть сумасшедшая. Раздвоение личности.

На кривовато обрезанных монетках были какие-то фигурки. С обратной стороны наверняка имеются чьи-нибудь морды в профиль. Тогдашних президентов.

Сигизмунд взял бритвенное лезвие (Лучше для Мужчины нет), осторожно отпорол ту, что побольше и поновее. Под монеткой скопилась грязь. Сигизмунд потер кружочек о джинсы. Поднес к глазам. Так и есть. Чей-то целеустремленный носатый профиль. Даже полустертого изображения на монете хватило, чтобы понять: человек этот, кем бы он ни был, не обладал высокими морально-этическими качествами.

Интересно, откуда у девки монетки? Новодел или все-таки из кургана вытащила?

Сигизмунд отпорол остальные три. На двух обнаружил одинаковую физиономию — мужик с вытаращенными глазами. На четвертой — тоже мужик, только постарше, с рожей отставника. Вокруг мужиков вились буквицы.

Взял все четыре монетки, сыграл зачем-то в “орлянку”. Проиграл неведомо кому. Где же все-таки девку-то искать? Ментам, что ли, сдаться?

От всех этих размышлений Сигизмунда неудержимо потянуло в сон. Ослабленный стрессами мозг отказывался подолгу принимать участие в напряженных мыслительных операциях. Сигизмунд бросил монетки на столе и ушел спать.

Созваниваясь с Федором, договариваясь с клиентами, беседуя со Светочкой и вообще занимаясь всей этой клопоморной тряхомудией, Сигизмунд то и дело ловил себя на том, что вот на хер не нужно ему все это. Неинтересно. С души его от тараканов воротит. И от “Восходов” тоже. И с людьми общаться он сейчас почти не может.

По большому счету, общаться сейчас он мог только с Викой. И то лишь потому, что только с Викой он распутывал сложный клубок загадок, связанный с появлением и исчезновением Лантхильды. А все остальное его попросту сейчас не парило.

Поэтому вечером Сигизмунд поехал к Вике. Пояс и монетки прихватил с собой. Показать, побеседовать.

Открыла Аська, от пят до подбородка завернутая в одеяло.

— Ой, это ты, Морж… — сказала она расслабленно. — Хорошо, что это ты, а не этот…

— Кто, реж?

— Какой реж… Этот, мудила из жилконторы. Когда, мол, долги заплачу. Я ему говорю: денег нет, а натурой жилконторе не дам. А что они со мной сделают? Выселят? Это конституцию нарушает…

— Ты что в одеяле? Новая роль? Мумию играешь в мюзикле “Клеопатра”?

— А что, есть такой мюзикл? Врешь ты все, Морж. У тебя деньги есть?

— В Центральном Сбербанке.

— Без дураков. Двадцатка есть?

— Двадцатка… есть.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Аська, — я тебе сейчас десятку добавлю, купи чего-нибудь пожрать. А то сейчас сестрица явится. Она знаешь какая из своих библиотек приходит? Глаза красные, как у кролика, а жрет, как удав. Я целый день сегодня из дома выйти не могу. И вчера не могла. Никак не одеться. Все лежу, лежу… Ты пельменей каких-нибудь купи. Что-нибудь посытнее.

Удаляясь и путаясь в одеяле, Аська крикнула:

— И хлеба!

— Десятку-то дай.

Аська вернулась, сунула мятую десятку.

Да. Деньги стали не те, что раньше. Это раньше зелененькую трешку можно было с шестьдесят лохматого по восьмидесятый год жевать и ничего-то бумажке не делалось. А нынешние так и норовят развалиться.

— Дверь захлопни, Морж! — проговорила Аська, снова удаляясь.

Сигизмунд купил пельмени, хлеб и три бутылки пива. Дверь открыла Вика. Приняла из рук покупки, кивнула на вешалку:

— Раздевайтесь.

И ушла на кухню.

Из кухни донесся голос Аськи:

— Явился, Морж?

Аська уже оделась. Сидела на кухне с сигаретой. Вода в кастрюле закипала в ожидании пельменей.

— Слушай, Морж, — сказала Аська, — мне тут бумажка странная пришла… Из налоговой инспекции. Будто я в 95-м году заработала а-ахреновенно много денег и должна теперь поделиться с голодающей державой…

Она вытащила из-за наружной проводки несолидный с виду мятый квиточек. Сигизмунд взял, вник. Вика тем временем молча вытряхивала пельмени в воду.

— Пиво откройте, Сигизмунд, — сказала она вдруг.

— Угу.

Бумажка содержала скрытую угрозу (“в 1995-м году вы имели дополнительные источники дохода”) и неумелую лесть (“мы надеемся на взаимопонимание и сотрудничество”).

— Источники дохода! — сказала Аська, внимательно следившая за читающим Сигизмундом. — Дополнительные! Морж, я подохну! У меня в 95-м году не то что дополнительных — у меня вообще никаких источников не было… Ни доходов, ни приходов…

Сигизмунд и сам знал, что в том году Аська с голоду дохла. Месяцами в доме сахара не водилось, вместо чая какую-то кору заваривали. Иногда Сигизмунд Аську подкармливал, иногда — реж.

— У тебя трудовая в 95-м где лежала?

— А у меня ее нет.

— Как нет?

— Потеряла… — А потом вдруг нахмурилась и вспомнила. — Нет, была. Она и сейчас там лежит, только я забыла.

— Где?

— В столовке. Тошниловка на углу Большого… Ее сейчас закрыли. Года полтора уже как закрыли. Ой, — закручинилась Аська, — точно, была трудовая. А теперь что делать? Морж, посадят меня без трудовой за тунеядство?

— В долговую яму тебя посадят, — сказал Сигизмунд. — За недоимки.

Последнее слово он произнес не без яда, поставив ударение на второй слог.

— Сигизмунд, пиво откройте, — повторила Вика.

Аська схватила бутылку и принялась снимать пробку зубами. Сигизмунд у нее отобрал. Аська потрогала зуб пальцем.

— Держится.

Сигизмунд, подумав, открыл все три бутылки об угол стола. Открывашки тут отродясь не водилось. Зато один аськин хахаль предусмотрительно набил на край стола металлический уголок. Для удобства.

Аська — то ли от того, что одеться несколько дней не могла, то ли от общей расслабленности — от одной бутылки пива окосела так, что Сигизмунду стало завидно.

— Еда, — изрекла Аська, помахивая вилкой, — это самый сильный наркотик.

Глаза у нее и впрямь сделались дурные.

— Ну так что мне с этой бумажкой делать, Морж? Идти в налоговую али не идти? А если они за мной жандармов пришлют? И повлекут?..

— В Сибирь. Мимо станций метро “Электросила”, “Парк Победы”, за памятник героическим защитникам Ленинграда, звяк-звяк, так звенят кандалы…

— Ты смеешься, а мне не смешно. — Аська отобрала у Сигизмунда бумажку и снова запихала ее за проводку. — Меня же заберут, не тебя.

— В масках. И с пистолетами. С маузерами в деревянной кобуре.

— Морж, я серьезно.

— И я серьезно. Подотрись ты этой бумажкой и забудь.

— Мне ее в ящик кинули. Они мой адрес знают.

— Мало ли какое говно в ящик кидают. Ты за нее не расписывалась.

Сигизмунд вдруг поймал на себе взгляд Вики.

— Что, Виктория, вам тут все, небось, диким кажется после заграницы?

Вика неопределенно дернула плечом.

Аська поглядела на одного, на другого и вдруг взъелась:

— Слушай, Морж, а ты чего, собственно, приперся? Ты по делу? Или сестрицу мою клеить? А может ты, Морж, ко мне клеиться притащился? А ты мне пирожки в долговую яму кидать будешь?

— Буду, — сказал Сигизмунд.

— Тогда я согласна.

— Скажи об этом налоговому инспектору.

Аська энергично показала ему дулю.

— Вообще-то я по делу, — сказал Сигизмунд. — Вот…

И выложил на стол монетки и пояс.

— Ой, какая феня классная! — завопила Аська и потянулась к поясу. Сигизмунд со странной ревностью смотрел, как Аська хватает пряжку, подносит к глазам, начинает рассматривать, шевеля губами — будто тщась что-то прочесть.

Вика осторожно взяла монетки. Потом порылась в сумочке и вытащила лупу. Долго разглядывала — Аська успела известись и соскучиться. И пиво кончилось. Аська уж изнамекалась, чтобы Сигизмунд еще за пивом сходил, но он делал вид, будто не понимает.

Наконец Вика отложила монетки, взялась за пояс.

— У меня девка знакомая такие штуки гонит, — поведала Аська. — Только керамику. А морды такие же. На Финбане лежат. Морж, сходи за пивом.

— Отвянь, Анастасия.

Аська надулась.

— Это лантхильдины вещи? — спросила Вика.

Сигизмунд кивнул.

— Что скажете?

— Очень грамотная работа.

— Можно определить, старые это вещи или новые?

— Конечно. Вы можете это оставить мне на пару дней?

— Только не потеряйте, — глупо сказал Сигизмунд.

— Морж, ну сходи за пивом, — снова заныла Аська.

— Вы знаете, Сигизмунд, — проговорила Вика, — я все больше укрепляюсь в своей первоначальной версии. Ваша девушка, несомненно, страдает раздвоением личности. Воображает себя человеком другой эпохи.

— Но вещи… настоящие?

— Какая разница? Они могут быть настоящими, если она их где-то раздобыла. Могут быть современной имитацией. Это сути дела не меняет, согласитесь.

— Да, — сказал Сигизмунд. — Не меняет… Но понимаете, Вика… Я долго думал над вашим предположением… Вы же ее не видели. Лантхильда не была похожа на сумасшедшую. Она не… НЕ ФОНИЛА как сумасшедшая… Ну, не исходило от нее ЭТОГО…

Неожиданно Аська поддержала Сигизмунда.

— Морж прав. Психи всегда фонят. Погань от них какая-то исходит, муть… А эта белобрысая, с косищей, — нет, она чистенькая… Я, между прочим, ауру вижу… Иногда.

— Упыхаешься и видишь, — вдруг сказала Виктория. — Я тоже в упыханном состоянии видела.

— Да что ты там в своей загранице видела! — взъелась Аська. — Эта девка моржовая — свеженькая, как молодой подберезовик. Я бы сама от такой не отказалась…

— Гы-гы-гы, — сказал Сигизмунд. — Очень смешно.

— Дурак ты, Морж. Думаешь, она бы мне не дала?

— А вы так и не заявляли в милицию, Сигизмунд? — спросила Вика.

— Нет.

— И не будете?

— Не буду.

— Толку-то. Лучше к гадалке пойти. У нас есть одна в театре — она по фотографии ищет. На фотку поглядит, поглядит, над картой города руками поводит — и точно определяет: в Красносельском, мол, районе ищите… Морж, Маринку помнишь?

Морж не помнил никакой Маринки. Впрочем, Анастасию это не смутило.

— Маринка в штопор вошла и сгинула. Мы ее всей кодлой искали. Эта баба над картой поводила — и говорит: ищите в Адмиралтейском районе. И правда нашли. Только на Ваське. Зато в баре “Адмиралтейский”, представляешь? Она сама поутру прозвонилась…

Два дня минули для Сигизмунда как в тумане. Все ему казалось скучно, все протекало как в мутном сне. На третий день тягомотину сигизмундовой жизни решительно разбавила бывшая законная супруга.

Явилась на выходных. С незнакомой стрижкой, в “деловом” костюме — раньше такого не носила. Довольная произведенным эффектом, прошествовала в гостиную, сопровождаемая кобелем. Кобеля запах натальиных духов завораживал.

— Ты бы хоть пыль здесь вытер, что ли, — сказала Наталья, усаживаясь. Прежде чем сесть, обмахнула стул.

Кобель деловито поискался под батареей, выволок и гордо предъявил Наталье омерзительный с виду мосол. Наталья на мосол никак не отреагировала. Кобель с грохотом выронил “сокровище”, махнул хвостом и оглушительно гавкнул несколько раз.

— Что ему нужно? — спросила Наталья брезгливо.

— Чтобы ты, Наталья, мосол у него отнимала. А он бы не отдавал. Игра такая, — объяснил Сигизмунд.

— Перебьется, — сказала Наталья. — Ну, как поживаешь? Не захипповал тут на старости лет? Пацифик, смотрю, у тебя намалеван…

А, разглядела!

— Да я тут системных вписывал… Посидели, ПЛАНЫ построили… — Слово “планы” Сигизмунд нарочно выделил, чтобы до неискушенной Натальи — и то доперло.

До нее, впрочем, не доперло.

— Обои хорошие были, — сказала она с грустью. — Помнишь, мы их вместе клеили?

— Помню, — пригорюнился и Сигизмунд. — Как Ярополк?

— Надо же, не забыл! Да, есть такой — Ярополк. Сын твой. Бассейн бросить пришлось. Денег нет.

— У меня сейчас тоже нет. Нас тут обокрали… только моим не говори.

— Как обокрали? — вскинулась Наталья.

— Фирму обокрали. Компьютер, факс…

— Погоди. Ты в милицию заявлял?

— Заявлял.

— Ну и что они?

— Ищут.

— Нет, что они говорят?

— Ничего не говорят. Будем искать, говорят.

— Погоди, погоди… — Сигизмунд видел, что Наталья искренне обеспокоена. — Как они ищут? Улики есть?

— Отпечатки пальцев взяли.

— У кого?

— У меня.

Наталья резко отвернулась. Замолчала. Видать, рассердилась. Сигизмунд тихонько тронул ее за плечо.

— Нет, правда, у всех сотрудников брали. Чтобы потом отличить, где чужие, а где свои…

Некоторое время разговаривали о краже. Наталье было интересно. Под конец она сказала со вздохом:

— Был ты, Морж, дураком, дураком и помрешь…

— Чай будешь пить? — спросил Сигизмунд осторожно. Вроде бы, пока что между ним и бывшей супругой немедленного открытия военных действий не намечается. — Пошли на кухню.

Кобель при этих словах немедленно снялся с места и побежал впереди. Пару раз обернулся, уточняя: туда ли направляются люди.

Проходя по коридору, Наталья не удержалась — метнула взгляд на “светелку”:

— А твоя-то бесноватая — там сидит? Прячется?

— Нет. Нет ее здесь.

— А где?

— Понятия не имею.

— Что, разошлись?

Сигизмунд не ответил. Наталья посмотрела на него странно, но промолчала.

Пока Сигизмунд ставил чайник, Наталья прошлась по кухне. Заметила на подоконнике домотканину. Так и лежала с того дня, как Сигизмунд показывал ее Вике.

При Лантхильде в доме все-таки был порядок. Пусть своеобразный, но неукоснительный. А теперь, похоже, Сигизмунд начал опускаться…

— Ну и бардак же у тебя тут, — заметила Наталья. — Тряпку бы половую хоть убрал, чтобы не маячила.

— Не тряпка это. Это одежда. — Сигизмунд взял рубаху, развернул перед Натальей. — Смотри — вон ворот, вон рукава…

— Что, хипье оставило?

— Пиплица одна.

— Гляди, Сигизмунд, по городу сифилис гуляет.

— Без зонтика.

— А Ярополку как объяснить прикажешь? “Почему папа без носа?” — “Папа у нас сифилитик…”

— Да не сифилитик я.

— Пока. Ты, Сигизмунд, хоть в канале утопись, вольному воля. А к Ярополку без справки не подпущу.

— Наташка, там из вены надо сдавать. Еще заразят чем-нибудь.

— Слушай, а если хипье тут эти шмотки бросило, то в чем оно из твоего дома ушло?

— В одежде.

— Из моего отдал? Транжир.

— Ты-то как поживаешь? — дипломатично спросил Сигизмунд, разливая чай.

Наталья заложила ногу на ногу, покачала разношенным тапком.

— Мне тут ПРЕДЛОЖЕНИЕ СДЕЛАЛИ.

Сигизмунд чуть не выронил чайник.

— Да ну?!

— Рано обрадовался. Я еще не дала согласия.

— Это тот, с “мерсом”? Который тебя по Желябова взад-вперед по ухабам катал?

— ТАМ был не “мерс”. ТАМ была “тойота”. Нет, другой.

— Ну, и кто он? Чем занимается?

— Все-таки серый ты, Морж. Неромантичный. Ну что это за вопрос — кто, чем занимается? Спросил бы лучше: любит ли он меня, как он относится к Ярополку?

— А что про это спрашивать? И так понятно, если жениться хочет.

Наталья вдруг вспыхнула, даже покраснела.

— По-твоему, меня нельзя любить? По-твоему, любовь мне недоступна? Конечно, ты никогда меня по-настоящему не любил. Ты — эгоцентрист, как все мужики, ты только свою работу любишь. Да только накрылась твоя работа, остался один тараканий бизнес — и тот скисает…

— Погоди, погоди… — Сигизмунд был ошеломлен. — При чем тут “любовь” — “не любовь”?

— Я всегда чувствовала неудовлетворенность, когда жила с тобой. Я испытываю потребность в любви, в тепле. Ты не мог их дать. Ты просто физически не в состоянии кого-либо любить.

— То есть, насколько я понял, этот человек тебя любит? — осторожно спросил Сигизмунд.

Наталья промолчала. По ее молчанию можно было заключить, что да, очень любит. Сигизмунд взял ее за руку.

— Ну так поздравляю! — сказал он.

Наталья искоса поглядела на него.

— Ты что, действительно рад?

— А что мне за тебя не радоваться? Я тебе счастья дать не смог, а ты его заслуживаешь…

Такой ответ, похоже, не удовлетворил ее. Судя по всему, ее куда больше бы устроило, если бы он начал рвать и метать, топать ногами, вопить от ревности… Вешалку еще раз повалить, что ли? Стеллаж опрокинуть? Что бы такое сотворить, чтоб бывшую супружницу порадовать?

— Так все-таки чем он занимается? Кстати, как его зовут? А то неудобно — “он” да “он”, прямо как герой-любовник в водевиле… которого тортом по морде…

— Евгений, — процедила Наталья.

— А, Женька!

— Женькой козу кличут.

Сигизмунд сразу поскучнел. Гайтса, стало быть, Женькой звать… Он представил себе вдруг, как Лантхильда выходит на взгорок и кличет: “Женька-Женька-Женька!..” “Бе-е”, — отвечает Женька. Или нет, гайтсы отвечают “ме-е…”

А Наталья вдруг уронила высокомерно:

— Евгений — не тебе чета. У него запись на несколько месяцев вперед.

— Какая запись? Компенсация на квартплату?

Наталья поглядела непонимающе.

— Чай остыл, — сказал Сигизмунд. — Давай я тебе кипятку долью.

— Спасибо. — Она глотнула чаю, волшебным образом немного подобрела. Пояснила: — Евгений — выдающийся экстрасенс.

Сигизмунд поперхнулся.

— КТО?

— Экстрасенс.

— Ой, я тоже одну знаю… — обрадовался Сигизмунд возможности поддержать беседу. И поведал историю про вошедшую в штопор Маринку.

Наталья не нашла историю ни смешной, ни занимательной. Евгений работал по другой методике. По совершенно оригинальной. Аналогов в мире нет. Евгений спасает людей. Он живет для людей. В этом смысл его жизни.

— А почем он берет за смысл жизни? — поинтересовался Сигизмунд.

Наталья смерила его уничтожающим взглядом. Сейчас она казалась совершенно чужой и очень далекой. Как будто никогда они не были даже близко знакомы.

— Немного. Только для того, чтобы поддерживать свое физическое тело. Евгению все равно, он может существовать и вне физического тела. Но тогда он не смог бы помогать людям.

Вкратце история Евгения — в изложении Натальи — была такова. В одна тысяча девятьсот втором году экспедиция во главе с поручиком Жихаревым была отправлена Императорским Географическим обществом на Тибет. Там экспедиция безнадежно заплутала и в конце концов оказалась в Шамбале.

Шамбала произвела на российских путешественников неизгладимое впечатление. Первая же встреча потрясла — какая-то прекрасная девушка, на вид лет восемнадцати, обмолвилась о своем истинном возрасте: ей было далеко за двести…

В тридцатые годы поручик Жихарев, зная о страданиях России, добровольно покинул Шамбалу. Остальные его спутники отказались выходить из благословенной земли.

Оказавшись на Родине, Жихарев мгновенно попал в лапы НКВД. Ни пытки, ни промывание мозгов на Жихарева не действовали — ведь он прошел шамбальскую школу. Тем не менее его почти сразу отправили в Воркуту. Рука Шамбалы была простерта над бывшим поручиком — его не расстреляли. В Воркутлаге и сложился первый жихаревский кружок.

Жихарев так и не покинул воркутинский край. Уже в шестидесятые годы он окончательно поселился в одной заброшенной штольне на старом руднике. Русские поселенцы и местные якуты почитали его как шамана, ведуна или бодхисатву. Оборудовали ему штольню под жилье, а кормился он с подношений…

— А Евгений? Евгений-то твой как на него вышел?

С Евгением произошла дивная история, в которой также виден Промысел. Евгений был в ту пору трудным подростком, жил в Воркуте и готов был с юных лет погубить свою жизнь. По счастью, местный участковый — якут или какой иной абориген — глубоко верил в шамана Жихаря. Он-то и отвел трудного подростка не в тюрьму, а в старую штольню. И произошло преображение…

Евгений стал последним учеником Жихарева. Жихарев завещал ему продолжать великое дело, а сам ушел в Шамбалу…

Из Воркуты Евгений перебрался на Урал, где несколько лет подвизался в подземном и тайном языческом храме. Там он получил посвящение в культы Леля и Купавы.

Следующий этап жизни Евгения связан с тайным дацаном где-то в Бурятии, где его посвятили в тайны движения звезд.

Путь Евгения был труден и извилист. Многое приходилось делать в тайне. Черные маги вставали у него на пути, и силы уходили на то, чтобы сокрушить их. Белые маги также не признают Евгения. Вернее, истинные белые маги — те признают. Но вокруг лишь ложные белые маги…

Сигизмунд слушал все это с полчаса. Наталья, всегда такая рассудительная и холодная, повторяла сейчас явно не свои слова. У нее даже выражение лица изменилось. Никогда прежде не замечал Сигизмунд за ней такого. Восторженность в глазах. Разрумянилась. Опоили ее, что ли? Одурманили?

— Слушай, Наталья, — перебил ее наконец Сигизмунд. — А ты сама-то в это веришь?

— Раньше не верила. Сейчас — да. Он мне кое-что показал. Ты же его не видел…

Проклятье. То же самое Сигизмунд говорил о Лантхильде. “Виктория, вы ее не видели. А увидели бы — поняли…”

— Да, — согласился Сигизмунд. — Может, и правда…

Наталья глянула так, будто не вполне доверяла его неожиданной уступчивости.

— Я, собственно, хотела тебя попросить об одном одолжении.

— Проси. Еще чаю налить?

— Не надо. Помнишь нашу свадьбу?

— Ну.

— Мы еще кольцо покупали с компенсацией. Оно тебе было великовато. Помнишь?

— Конечно, помню.

— Ты ведь его так и не носил?

— Почему? Носил. Полчаса.

— Вот именно. Не успел надеть, как сразу снял и в ящик кинул. Где авторучки хранил.

— Ты же знаешь, я не выношу…

— Знаю, — оборвала Наталья. — Кольцо сохранилось? Не пропил?

— Ну ты меня совсем уж за ханыгу держишь.

— Сигизмунд, — сказала Наталья, — ты не мог бы мне его одолжить на пару дней?

— Тебе когда?

— Мне не сейчас. Через месяц. Ты дай принципиальное согласие, а я тебе потом точно скажу.

— Что, своему шанхайскому мудрецу на пальчик нацепить?

— Не шанхайскому, а шамбальскому. Он вроде тебя, колец не выносит. Что деньги-то тратить? На церемонии наденет, потом снимет…

Сигизмунду вдруг сделалось невероятно противно. А Наталью вдруг жаль стало. Любви она недополучила. В Шамбалу она верит. В поручика Жихарева, он же воркутинский бодхисатва…

Он встал и обнял Наталью. Она недоверчиво прильнула к нему.

— Ты и вправду не сердишься? — прошептала Наталья.

Сигизмунд погладил ее по волосам.

— Конечно же нет.

Вика пришла неожиданно. Пришла — и тем самым порушила немудреные планы Сигизмунда насчет мирного холостяцкого вечерка. Проводив Наталью, он взял пивка, чипсов и, подобно американскому школьнику, угнездился перед телевизором — потреблять. Кобель назойливо клал морду ему на колени, глядел в глаза почти человеческим, говорящим взглядом — настойчиво стремился войти в общество потребления. Иногда от щедрот схрумкивал чипс.

Так незаметно и перешли бы из мира телегрез в мир сновидений, если бы не звонок в дверь.

Вика.

Сигизмунд оторопело уставился на нее. Уж кого-кого, а чопорную аськину сестрицу увидеть у себя в этот час никак не ожидал. Мгновенно кольнула тревога.

— Случилось что?

— Ровным счетом ничего, — ответила Вика. — Разве что я пришла. Можно войти?

Сигизмунд посторонился, пропуская ее в квартиру.

Вика опять задела ножницы и молоток. Досадливо глянула.

— А это у вас так и будет висеть?

— А вам что, мешает?

Раздраженная фраза сорвалась сама собой. Подразумевала также, что коли мешает, то ее, Вику, здесь никто не держит.

Вика смолчала. Вместо этого вдруг сказала чуть ли не просительно:

— Там у Анастасии гулянка. Я ушла. Дай, думаю, пройдусь… Весь дом прокурили, везде пьяные мужики валяются…

— Не боязно по ночам одной бродить?

Вика продемонстрировала Сигизмунду электрошокер. Сигизмунд с любопытством оглядел.

— Кобеля размером с моего свалить может, — сказал он наконец, возвращая Вике шокер.

— А большего и не требуется, — усмехнулась Вика. — Я, собственно, к вам по делу. Возвращаю!

Она торжественно вручила ему пакетик, где аккуратно лежали девкин пояс и монетки.

Увидев свои вещи, Сигизмунд сразу подобрел. Для Вики это, конечно, не прошло незамеченным.

— Вы что, думали — я с этим барахлишком в бега ударюсь? Перейду финскую границу по льду, как вождь мирового пролетариата?

— Да ладно вам смеяться. Хотите чаю?

Войдя на кухню, Вика мгновенно зыркнула глазами по двум грязным чашкам. На одной остался след помады. Но ничего не сказала. Уселась непринужденно и изящно. Университетская выправка. Только не наша — наши университетские дамы мешковаты — а ихняя.

Пока Сигизмунд прибирал грязную посуду и выставлял новую (вечер у него такой, что ли, с бабами чаи гонять?), Вика перешла к делу.

— Монеткам от силы лет пять. Штаты или Израиль. Скорее всего — Израиль. Сувениры. Сейчас там научились хорошие сувениры делать. Полюбуйтесь.

Она вытащила из сумочки и предъявила ему еще одну монетку.

— Где нашли сие археологическое диво? Угадайте! — И сама же ответила: — На Венис-Бич, Калифорния, какой-то лоточник продавал…

— Что, старинная?

— Сувенир, говорят же вам. А пряжка на поясе — работа местных умельцев. Довольно топорная, кстати. Может, кинореквизит какой-нибудь. Медь совершенно новая.

— Так, так. А что, это все имеет какое-то значение?

— Никакого. — Вика положила локти на стол, слегка подалась вперед. — Поймите меня правильно, Сигизмунд. Я глубоко уважаю ваши чувства к этой девушке. Вам, наверное, неприятно слышать, что у нее налицо явные психические отклонения. В принципе, ничего ужасного в этом нет, на Западе, если вы знаете, людей с подобными отклонениями, если они не агрессивны, не исключают из общества, более того — их принято называть “людьми с альтернативными умственными способностями”…

Чем дольше она говорила, чем больше сыпала психологическими и прочими терминами, тем явственнее звучал в ее речи акцент. Обычное явление у человека, долго жившего за границей. Особенно когда разговор переходит на темы, далекие от бытовых реалий. Например, об “альтернативных способностях”, мать их всех ети…

Сигизмунд слушал и медленно накалялся. Его выводило из себя все: ее успокаивающий, задушевный тон, тщательно отработанное сочувствие, непривычная терминология, акцент этот неприятный, немного высокомерный — похожий на прибалтийский, что ли… Ух, холеная… И все-то у нее выверено, все логично…

Еле сдерживая ярость, Сигизмунд перебил:

— И что ж прикажете? По дуркам шарить? Шарил уже…

Как донести до этой холеной, логичной, насквозь западной девицы то, что для него, Сигизмунда, очевидно? Он был убежден в том, что Лантхильда НЕ СУМАСШЕДШАЯ. И он точно знал, что Лантхильды ЗДЕСЬ НЕТ. Ни живой, ни мертвой. Нет — и все. Интуиция? Сигизмунд просто ЗНАЛ. Вернее, ему каким-то образом безотчетно ЗНАЛОСЬ…

Что с того, что он выяснил, на каком языке изъяснялась Лантхильда? На готском? Пусть на готском… Что это объясняет? Да ни хрена это не объясняет… Точнее, может быть, для Вики что-то и объясняет, да только толку… Ему, Сигизмунду, от этого никак не легче. Загадка как была, так и осталась.

Стоп, осадил он сам себя. Что это я на Викторию, блин, батон крошу? Совершенно посторонний человек, занимается моей проблемой — между прочим, уже не первый день, — сидит в библиотеке, ходит с моими монетками по каким-то своим экспертам… Я тоже хорош: открыл ей только часть правды. Естественно, она пришла к неправильным выводам. Я бы сам, небось, к таким же выводам пришел, будь у меня неполная информация…

Сказать — не сказать? Тайна жгла язык. Нет, не стоит. Все опять упрется в лунницу. Меньше знать — спокойней спать.

— Ко мне тут бывшая супруга заходила, — сказал Сигизмунд. Ему хотелось уйти от темы. Немного подумать. Почему-то он полагал, что решение (показывать — не показывать, говорить — не говорить) сформируется само собой.

Вика невольно покосилась в сторону раковины, куда Сигизмунд убрал грязные чашки. Но тему “бывшей супруги” не поддержала.

— Вы не очень-то похожи на генерального директора, Сигизмунд, — заметила она. — Я видела генеральных директоров.

— Где, в Исландии?

— И там тоже.

— А что их отличает от простых смертных?

Вика подумала немного.

— Вы говорили, что нашли эту девушку в гараже? Приняли сперва за наркоманку, да?.. Потом она оказалась у вас дома… Настоящий генеральный директор никогда не влезает в такие истории. Вы меня понимаете?

— Да, — сказал Сигизмунд. — А как же фильм “Pretty Woman”?

Она улыбнулась, пропела два такта знаменитой мелодии.

— Этот? Это же сказка…

— А что там Анастасия затеяла? — спросил Сигизмунд.

— Водку пьет. У режа день рождения. “Бёзник”, по-ихнему. Все на ушах стоят, блюют и стонут по углам, за чулки хватают, когда мимо проходишь… Кстати, когда я училась в пятом классе, а Анастасия в десятом, мне ее ставили в пример. Она же на красный диплом шла, знаете? А у меня был “уд.” по поведению… Инспектор из детской комнаты меня, между прочим, знал в лицо.

— Какое совпадение! — обрадовался Сигизмунд. — Меня наш участковый товарищ Куник тоже в лицо знает. У вас с Анастасией отец общий?

— Нет, разные. Но оба Викторы. Понимаете, мой папаня — большой оригинал. Когда аськин отец умер, мой отец развелся с моей матерью и женился на аськиной. Захотелось ему так. А потом аськина мать тоже умерла. Папаня подумал-подумал — и вернулся к нам. Но и Аську не оставил. Каким-то дивным образом сумел слепить из нас одну семью… Не знаю уж, как ему это удалось. Моя мамочка в Анастасии души не чаяла. А ее мамашу называла интриганкой. В общем, кипели страсти в духе Ф.М.Достоевского.

— Как интересно! — восхитился Сигизмунд. — А я вырос в банальном моногамном семействе военного.

Пока они болтали, Сигизмунд — все тем же обострившимся чутьем — вдруг отчетливо понял: Вика сегодня никуда не уйдет. Останется ночевать. Она и пришла для этого — чтобы остаться.

Он уже прокручивал в уме, где ее лучше положить: в “светелке” или же немудряще себе под бочок, когда она вдруг сказала:

— Не поймите меня правильно, Сигизмунд, но… можно, я у вас переночую? У Аськи кипеж еще дня на два, а мне все-таки работать надо… Я уйду завтра в девять утра.

— Да я уж понял, что вы ко мне ночевать пришли, — сказал Сигизмунд.

Он видел, что ей это было неприятно. Она чуть-чуть надулась.

— Я бы не обратилась к вам, но в городе у меня сейчас почти нет знакомых. Только Анастасия да вы…

— Ладно уж, — сказал Сигизмунд, — впишу…

— А “пацифик” у вас для интерьера? Или… исповедаете?

— По пьяни, — сознался Сигизмунд. — Чтобы бывшую супругу позлить.

— Да нет, это вы меня пугали. Вы просто уже забыли.

Оба засмеялись, Сигизмунд — чуть смущенно.

— А вы испугались, Вика?

— Чуть-чуть. Я ведь была без шокера.

Сигизмунд вдруг схватил ее за руку и пристально посмотрел ей в глаза. Решение все-таки созрело. Где-то в глубинах, минуя верхние слои сознания.

Вика слегка отшатнулась.

— Вы что?..

— Идемте! — сказал он сквозь зубы. — Идемте же. Я вам что-то покажу. Важное.

Сигизмунд даже не ожидал, что эта видеозапись ударит его так больно. Он мгновенно забыл о Вике, о последствиях, которые мог иметь его достаточно рискованный шаг. Он даже о золотой луннице забыл. Лантхильда была рядом — казалось, стоит только протянуть руку… Он с трудом сдерживался, чтобы не окликнуть ее. Вспомнил, как она сама, просматривая эту запись, пыталась вступать с видеоизображением в какие-то переговоры…

Временами это становилось почти невыносимо. Лантхильда бродила по кухне, читала нотации кобелю, трепалась по озо… Какой бес его дернул снимать ее? Неужели он уже тогда знал, что она исчезнет?

Потом Лантхильда начала петь. Рядом с Сигизмундом вдруг судорожно перевела дыхание Вика. Он покосился на нее — Вика сидела напряженная, с распахнутыми глазами. Так и влезла бы в телевизор.

Потом изображение прервалось. Секунд тридцать на экране “шел снег”. Затем показались сидящие в обнимку Сигизмунд с Лантхильдой. На Лантхильде была лунница.

Глядя на экран, Сигизмунд неожиданно для себя отметил: каким он, оказывается, был тогда счастливым, сияющим, как молодожен, блин! Сейчас… Да. Сигизмунд-экранный раскрыл рот и, глупо ухмыляясь, произнес:

— Вы видите перед собой, дорогие зрители, спятившего Моржа Сигизмунда Борисовича, генерального директора фирмы “Морена”…

Сигизмунд нажал на “стоп”. Вика вздрогнула, как от удара.

— А дальше?

— Дальше неинтересно.

— Пожалуйста! — взмолилась она так истово, что он сунул ей оготиви, а сам ушел на кухню — курить.

Минут через двадцать Вика бочком вошла на кухню. Вид у нее был смущенный и виноватый. Зачем-то протянула Сигизмунду оготиви.

— Я пойду, — сказала она тихо. — Уже поздно.

Он не отреагировал. Курил. Отгонял воспоминание о плачущей перед камерой Лантхильде.

Спохватился, когда Вика уже натягивала сапоги.

— Вы куда?

— Домой. — Она говорила нарочито-бесстрастно.

— Да бросьте вы.

— Мне лучше уйти. — Она посмотрела ему в глаза. Он увидел, что Вика в настоящем смятении.

— Знаете что? — сказал Сигизмунд, берясь за куртку. — Пойдемте прогуляем кобеля. И не надо ничего говорить. Куда вы пойдете? К Аське? Там никакого электрошокера не хватит, чтобы всю их кодлу угомонить.

Она молча вышла с ним во двор. Побродила в сторонке от Сигизмунда по тающему снегу. И когда они уже возвращались, сказала ему негромко:

— Спасибо.