Жюльетта Бенцони Констанция. Книга пятая

ПРОЛОГ

О-ля-ля!

Неужели это Париж? Неужели это тот самый Париж, который я видел три года назад и который показался мне самым красивым, самым блистательным, первым городом мира. Почему на улицах так много грязи? Почему стены домов покрыты серыми пятнами сырости? Почему зловония от протекающих по тротуарам помоев, которые можно было заметить и раньше, стало первым, что запоминается человеку, въезжающему в эту столицу мира? Этот всепоглощающий отвратительный запах заглатывает тебя словно зеленая болотная жижа. Даже вид этих по-прежнему шумных и многолюдных улиц менее отвратителен, чем эта вонь. Колеса дилижанса хлюпают в многодневной грязи, и ничто не спасает от запаха Парижа мирного путешественника — невысокого роста американца с прямыми, торчащими в разные стороны, словно солома, волосами и не правильной формы утиным носом. Его проницательные темные глаза, кажется, запоминают все на своем пути. А запоминать есть что. «Неужели именно такова особенность каждой свободолюбивой нации? Неужели именно так пахнет демократия и равенство?»

Да, на стенах домов не только пятна сырости. Это и следы помоев, выплеснутых прямо из соседних окон на противоположную сторону улицы. Хотя улиц в Париже превеликое множество, все они безобразно узки. Кареты и дилижансы могут развернуться только на больших площадях и в предместьях, где домам и так тесно. Да, в величайшем городе мира не плохо было бы сделать улицы чуть пошире. Хотя бы настолько, чтобы прохожий всегда мог знать (пусть даже только для собственного удовлетворения), по какой стороне улицы он идет. Фонарей здесь раньше не зажигали только в летние месяцы.

Теперь, наверняка, нет надежды на это и зимой. К тому же, никто не уступает дорогу. А с другой стороны, если стены домов загажены, то как же поступить иначе? От этого не может спасти даже школа учтивости. Да, город изменился. Знаменитый фонтан на площади Пале-Рояль не бьет уже, наверное, многие месяцы. За его невысокими каменными стенками можно найти только рваные лохмотья и прохудившиеся истоптанные башмаки, но уж никак не воду.

Несмотря на надвигающийся вечер, толпы народа бродят по бесчисленным улицам Монмартра и Сен-Дени, Сен-Мартена и Берери, Тампля и Сен-Антуана, Мобера и Люксембурга, Сен-Жермена и Сен-Бенуа. Возможно, это происходило из-за того, что большинство лавок столицы было закрыто. Торговля шла до поздней ночи на улицах и площадях при свете свечей. Париж превратился в одно большое торжище. И это при том, что тут и там появлялись солдаты, которые, водрузив кокарды на свои головные уборы, именем революции конфисковывали товары у тех, кто не успел еще совершенно обеднеть. Возмущаться при этом было бесполезно, поскольку предводитель каждого такого отряда непременно имел при себе бумагу, подписанную каким — нибудь из депутатов конвента. Из подобного документа следовало, что в случае сопротивления незадачливый собственник не мог рассчитывать даже на гильотину.

Такой привилегии удостаивались только дворяне и лица, занимавшие высокое положение при пока еще здравствующем короле. Солдаты могли просто-напросто воспользоваться предоставленным им правом вершить революционный суд на месте.

Путешественник-американец время от времени приоткрывал дверцу почтовой кареты, на козлах которой сидел высокий краснолицый парень в буро-желтом кафтане с красными атласными обшлагами, просил своего возницу остановиться и, торопливо раскрыв дорожный блокнот в обложке из телячьей кожи, карандашом записывал слова песен, исполнявшихся уличными певцами и куплетистами.

Мистер Пенн бывал в Париже несколько лет назад и уже был знаком с этим народным площадным искусством. Но тогда на улицах исполняли только антироялистские песенки, а сейчас можно было услышать куплеты, посвященные и республике, и лидерам конвента, и Людовику XVI, и Марии-Антуанетте, и «зубастым» щеголям в цветастых галстуках, и бледным епископам, и гильотине, и даже австрийскому императору. Казалось, пели все и обо всем. Это было время какого-то неслыханного грязного и зловонного веселья. Это было время ненависти и надежды, любви и отречения, героизма и предательства, совести и растления, золота и крови. Самопожертвование соседствовало с низостью, трусость с героизмом, мужество и достоинство — с бесчестием и падением. Графини становились революционными актрисами, монахини шли в дома терпимости, маркиз и баронесс можно было встретить в революционных трибуналах.

И обо всем этом можно было услышать в песнях, которые распевали как те, кому бог даровал голос и поэтический дар, так и те, кто никогда не был знаком с нотами и рифмой.

Мистер Пенн был известным американским публицистом. В свое время, охваченный идеей свободы и равноправия, он прибыл во Францию, бредившую революцией. Здесь он знакомился с трудами Руссо и Вольтера, Бабефа и Сент-Этьена. Затем, переполнившись либеральными идеями, он вернулся в Америку, где участвовал в общественной жизни, и теперь снова приехал во Францию. Его привел сюда не только интерес к событиям последнего времени в той стране, которая служила для Америки идеалом свободы, но и свои, чисто практические интересы. В свое время здесь, в Париже, он познакомился с одним из самых выдающихся, по его мнению, писателей Франции той поры Николя Ретиф де ля Бритоном. Это был человек, которого смело можно было назвать самым талантливым из живо писателей парижской грязи. Происходил он из когда-то известного, но затем обедневшего дворянского рода. Был знаком, несомненно, со всеми злачными местами Парижа (впрочем, как и многих других городов Франции), знал всех завсегдатаев трактиров и проституток (по крайней мере, в обозримых окрестностях улицы Дофине, где он жил). При всем при этом он был действительно талантливым писателем, которому особенно удавались картины народного быта и нравов парижской черни. Ретиф де ля Бритон обладал также и публицистическим даром — многие из его листовок, обличавшие богатых и взывавшие к гражданской совести бедных.

Когда-то Ретиф де ля Бритон женился на дочери трактирщицы из маленького городка на западе Франции и прожил с ней больше двадцати лет. За это время она успела родить ему троих детей, двое из которых по несчастью умерли еще в младенчестве. Теперь пятидесятипятилетний писатель (а с недавних пор и издатель) жил вместе со своей единственной взрослой дочерью в доме, который одновременно служил ему складом для книг и листовок.

Революция дала возможность Ретифу де ля Бритону открыто напечатать многое из того, что раньше парижане знали из уст друг друга. Не секрет, что большей частью это были скабрезные истории, которые презирала знать и которыми восхищался народ. Во множестве фельетонов, которые писал Ретиф де ля Бритон, высмеивались приближенные и фавориты короля Людовика XVI, королева Мария-Антуанетта и ее фрейлины. Это была очень удобная мишень для сатиры в особенности потому, что сама королева Мария-Антуанетта представляла собой весьма удобную мишень. Она была австриячкой, то есть принадлежала к тому народу, который всегда был презираем во Франции и осмеивать который считалось делом чести каждого, пусть даже самого захудалого, француза.

Не менее просто было издеваться и над королем Людовиком. Герцог Берийский, который впоследствии стал королем Людовиком XVI, с детских лет страдал гипертонией и несварением желудка, по причине редкой прожорливости и вызванной этим тучности. В связи с этим он часто болел и однажды был даже на грани смерти. В последние годы его правления мало кто во Франции вспоминал, что по натуре король добр и незлопамятен. Внешность короля была на удивление банальной и заурядной — не слишком высокий лоб, глаза, окаймленные низко опущенными веками, не обладали ни особой проницательностью, ни остротой, которые в воображении любого француза были связаны с королевским взглядом. Неопределенный цвет глаз говорил, скорее, об отсутствии воли и решительности. Столь же невыразительные низко опущенные брови с трудом повиновались движениям лобных мускулов. Из-за этого у его величества Людовика XVI не было во внешности ничего устрашающего. Нос у него был широкий и утолщенный на конце, больше делавший его похожим на обыкновенного кота. Губы, пухлые и розовые, лишь подчеркивали это сходство. Рыжеватые, как у всех капетов, волосы обрамляли голову с большими ушами, что придавало его лицу какое-то особенно добродушное выражение. Об этом же говорили изгибы полных губ. Нет, Людовика XVI ни в коем случае нельзя было назвать обладателем беспородной внешности. Наблюдатель с непредвзятым взглядом вполне мог бы найти его привлекательным для женщин, хотя этой привлекательности было далеко до мужественной красоты его далеких предков из рода Капетингов. На его лице не было жестоких морщин, говоривших о напряженной работе ума и совести. Впрочем, до некоторых пор это никого не занимало. Людовик Капет вступил на престол семнадцать лет назад. К тому времени он уже несколько лет был женат на Марии-Антуанетте, дочери австрийской императрицы Марии-Терезии. Австрия тогда выступала союзницей Франции, и брак этот был заключен в целях укрепления связей между австрийским императорским домом и правящей королевской династией Франции.

Графиня Констанция де Бодуэн искренне жалела о том, что не присутствовала на народном празднике с фейерверком по случаю бракосочетания австрийской эрцгерцогини Марии-Антуанетты и дофина герцога Бе-рийского. Праздник этот проходил на Гревской площади в Париже. Правда, Констанции не стало особо сожалеть об этом, поскольку праздник закончился трагически: в давке погибло несколько сот человек. Еще тогда все парижские гадалки усмотрели в этом дурное предзнаменование. Во всяком случае, через двадцать три года после этого бракосочетания никто не удивлялся тому, что именно на той же самой Гревской площади Людовик XVI и Мария-Антуанетта будут обезглавлены.

Когда-то придворный астролог месье Кивеллин посоветовал Людовику XVI особенно поинтересоваться личностью английского короля Карла I Стюарта. Возможно, в этом было простое совпадение, возможно — рука судьбы. Однако Людовик XVI до самого последнего момента своей жизни не уставал повторять о сходстве своей судьбы с судьбой английского короля, закончившего свою жизнь на плахе.

С самого начала своего правления Людовик безропотно согласился с тем, что его супруга, жизнерадостная, энергичная и обаятельная Мария-Антуанетта, едва ли не единолично распоряжалась судьбами государства. Самого же себя король посвятил беззаботному веселью, но веселью, отличному от того, в которое погряз двор при его предшественнике Людовике XV. Все дело было в том, что не в пример своему распутному деду (предыдущий король приходился Людовику XVI именно дедом), он отличался религиозным благочестием. Возможно, поэтому, а возможно, потому, что ему не позволяли делать этого природные недостатки, у Людовика XVI не было фавориток и, уж тем более, бесчисленного сонма любовниц.

До конца своей жизни Констанция де Бодуэн запомнила свою первую встречу с королем Людовиком XVI, когда, узнав о истории ее полной трагических событий жизни, король обратил на нее внимание и удостоил чести разговаривать с ним. Наверное, сразу же после этой встречи у молодой виконтессы Аламбер родилось желание навсегда остаться в Париже при дворе. Нет, она не могла сказать, что влюбилась в этого высокого меланхоличного вида мужчину с простым и добродушным лицом и вяловатой и нерешительной походкой. Нет, такая мысль даже не приходила ей в голову. Она и представить себе не могла, что может когда-нибудь рассчитывать на некое подобие любовных чувств по отношению к особе королевской крови.

Перед королем можно было преклоняться, на него можно было надеяться, как на заступника и избавителя, перед ним можно было опускаться на колени, но любви в этом ряду чувств не было отведено места. Да, преклонение и радость от близости к человеку столь высокого, почти божественного происхождения — вот то, на что могла надеяться и рассчитывать Констанция.

Но с тех пор прошло много времени. Луна, большая как жемчужина, висевшая на шее Констанции, совершила много оборотов вокруг Земли. И многое изменилось в сознании самой Констации. Она успела узнать не только о том, что такое любовь, но и о том, что такое любовь к королю. Пусть даже это был король Пьемонта.

Витторио разбудил в ней целый океан чувств, дремавших до того времени, словно дикое животное в спячке. Витторио заставил ее позабыть о всех сословных различиях, существовавших между ней и наследником королевского рода, Заставил сбросить маску смирения и покорности, которую она, молодая девушка, едва достигшая порога двух десятилетий жизни, носила при Пьемонтском дворе. Водоворот страстей вовлек ее в пучину безумств, которые она совершала во имя любви. Она упивалась своим триумфом, наслаждалась преклонением перед собой со стороны короля Витторио. Одним движением губ заставляла трепетать целый двор и всех подданных короля. Витторио целиком был в ее власти. Порой она ловила себя на мысли о том, что ей для этого не приходилось делать ничего особенного. Она только желала, а король исполнял все ее желания. Неизвестно, сколько бы могло так продолжаться, однако судьбе, видно, было не безразлично все, что случилось между Констанцией и Витторио. Судьба заставила их расстаться. Расстаться навсегда. Отныне путь Констанции де Бодуэн лежал в Париж. Вместе с сыном она вернулась в тот город, который всегда был ее мечтой. В этот самый блистательный и самый желанный, самый богатый город мира. Ее всегда влекло в великолепие дворцов и особняков Парижа, красота его фонтанов и площадей, пестрота толпы на улицах и веселый нрав его жителей. Здесь не было той злобы и ненависти, которой преследовали ее при королевском дворе Пьемонта. Здесь никто не будет кричать в ее адрес: «Королевская шлюха!». Здесь никто не станет упрекать ее низостью происхождения и нищетой. Теперь она была богата, сказочно богата. Она могла позволить себе устроить сына в закрытую аристократическую школу для мальчиков, где их учили хорошим манерам и иностранным языкам, танцам и фехтованию, езде на лошади и придворному этикету.

Позаботившись о судьбе сына, Констанции можно было подумать и о себе. Однако — странное дело. Когда она стала по-настоящему свободной и независимой, любовь перестала привлекать ее. Нет, наверняка, дело было даже не в том, что графиня Констанция де Бодуэн была слишком свободной и слишком независимой для любви. Скорее всего, чувства, которые она испытывала по отношению к Витторио, были так сильны, что она была не способна полюбить с такой же силой кого-то иного. Впрочем, никто иной ей и не был интересен — никто из многочисленных виконтов, маркизов, баронов, графов и даже герцогов, которых она впоследствии встречала при дворе короля Франции, не возбуждал в ней ни малейшего интереса.

Все они были какими-то мелкими и ничтожными по сравнению с Витторио, который по — прежнему оставался для нее идеалом мужчины. Да, он причинил ей немало боли, он заставил ее страдать, но Констанция была благодарна судьбе за то, что та послала ей такие муки и такие страдания. Лишь настоящая жизнь, та жизнь, которой всегда мечтала жить Констанция, приносит такое. То, на что иным требуется не один десяток лет, Констанция смогла испытать в самый короткий срок, который только можно было вообразить.

С возвращением в Париж Констанция Бодуэн стала вести иную жизнь. По-прежнему храня в душе верность Витторио, она не видела вокруг никого, кто мог бы даже внешне походить на него. Нет, разумеется, ее окружали и красавцы военные, и галантные придворные, и богатые банкиры, и салонные сердцееды, но никто из них не интересовал Констанцию, поселившуюся в снятом ею шикарном особняке на Вандомской площади. Рядом с особняком, принадлежавшим Констанции, на Вандомской площади стоял великолепный дом, в котором проживал Бодар Сен-Жам. В то время он был казначеем морского ведомства. Это было еще за несколько лет до тех событий, которые в корне изменили жизнь Франции и всей Европы.

О том, что же произошло с тех пор, как народ Парижа штурмом взял Бастилию, и до того времени, как наш путешественник-американец мистер Пенн оказался в Париже во второй раз, он совершенно спокойно мог узнать из сообщений европейских газет и рассказов непосредственных участников событий. Однако с него вполне достаточно было представления бродячего театра на Вандомской площади — да, да, той самой Вандомской площади, где стоял особняк графини Констанции де Бодуэн. Правда, сама она все равно ничего не могла бы увидеть из окон своего особняка, поскольку в последние несколько месяцев жила во дворце Тюилрьи вместе с королевой Марией-Антуанеттой. Однако об этом, уважаемые читатели, вы узнаете немного позже. А сейчас обратимся взорами к тому незамысловатому деревянному сооружению, внешне напоминавшему невысокую пирамиду на широком дощатом помосте, вокруг которой толпилась куча зевак и поодаль которого, приказав своему кучеру-почтарю остановиться, приоткрыл дверь кареты наш путешественник. В руках его по-прежнему были дорожный блокнот для записей и карандаш. Напряженно вслушиваясь в громкий голос, разносившийся над Вандомской площадью, мистер Пенн время от времени делал пометки на страницах блокнота. — Дамы и господа, добро пожаловать в «Новый мир»! Граждане и гражданки, подходите, не стесняйтесь! Вы все увидите картины этого «Нового мира», изображенные талантливыми художниками, такими, какие они были на самом деле. Вы увидите то, что происходило два года назад, то, что случилось в прошлом году и то, что происходит сейчас. Вам непременно понравится то, что вы увидите.

Мистер Пенн отложил блокнот и карандаш, пошире приоткрыл дверцу кареты и, встав на подножку, направил свой взор в ту сторону, где на широком деревянном помосте, возле пирамиды с невысокой лестницей, под звуки бубнов и тимпанов плясали актеры бродячей труппы. Костюмы их были столь же поношены и неказисты, как и возвышавшееся рядом сооружение, освещенное изнутри таинственным светом волшебного фонаря, а потому привлекавшее внимание в надвигавшихся сумерках.

Неподалеку, за рядами домов, неспешно катила свои тихие воды Сена. Заключенная в каменные стены, закованная цепями мостов и перекрытий, река словно напоминала каждому парижанину о неторопливом, но неотвратимом ходе времени. Сейчас она словно на самом деле была рекой Хронуса, и любой мало-мальски мыслящий ум сразу же выстраивал подобную аналогию.

— Граждане и гражданки! — выкрикивал маленький пожилой актер в выцветшей ливрее и резко контрастировавшей с ней великолепной черной бархатной треуголке в адрес собравшихся на площади.

Мистер Пенн пристально вглядывался в тех, кто находился вокруг. Здесь были не только уличные зеваки, которые считали своим долгом присутствовать на любом мало-мальски шумном сборище. Тут можно было увидеть учеников военных школ, которые декретом конвента были переименованы в «воспитанников школы Марса». Не обращая внимания на музыку и призывные крики актеров, на стенках фонтанов сидели картежники. У стен домов подмастерья цирюльника на глазах у всех завивали дамские парики. А поскольку цирюльники совмещали свое ремесло с торговлей колбасами, то рядом с манекенами в золотых локонах в окне цирюльни были выставлены окорока и связки сосисок. Пользуясь большим скоплением народа, гадалки в цветастых цыганских платьях и с целыми ожерельями продырявленных монет на шее предлагали свои услуги. И было много таких, кто ими пользовался. Тут же толкались многочисленные торговцы с разной мелочью, мылом и чулками. Перекрикивая звон бубнов, они рекламировали свой товар.

— Продаю подержанные шляпы! Сходная цена! Товар из домов маркизов и графов!

— Чистая холодная вода! Чистая холодная вода из Булонского леса! Всего за один су вы можете выпить настоящей чистой воды! — Предсказываю будущее! Всем, кто не знает, чего ожидать от завтрашнего дня, предсказываю будущее! — Прически и парики! Лучшие в Париже прически и парики! — Башмаки! Есть прекрасные башмаки! Их уже носили другие, теперь можете носить вы!

Однако громче всех в этой разноголосой толпе были слышны выкрики актера, потрясавшего шестом с нацепленными на него жестянками.

— «Новый мир»! Предлагаю всем увидеть «Новый мир»! Подходите, не пожалеете! «Новый мир» таким, каким он есть в перспективе! Один су, всего лишь один су с головы, и вы увидите это чудесное изобретение человечества! Наша труппа приехала сюда только для того, чтобы показать вам это изумительное зрелище! Не пропустите, подходите! Каждый из вас достаточно богат для того, чтобы увидеть историю нового времени. Два глазка, пропиленных в стенке пирамиды, столь призывно сверкали огнем волшебного фонаря, что несколько человек из толпы, одетых чуть получше, чем все остальные, начали рыться в карманах в поисках мелкой монеты.

— С помощью этого великого изобретения вы сможете собственными глазами увидеть самые близкие и самые далекие страницы истории такими, какими они были на самом деле. Мы ничего не приукрашиваем, ничего не сочиняем. Мы показываем мир таким, какой он есть. Сейчас вы увидите все это вместе с нами. Один су, и вы в «Новом мире». Кому не хочется побывать там? Каждый из вас участвует в истории, но никто не видит ее со стороны. Путешественник — американец также стал рыться в карманах в поисках монеты. Это было действительно любопытно. Тем более, что сам он, занятый делами за океаном, не был свидетелем многих исторических событий, которые привели его сюда, во Францию. — Берите ваших детей! — выкрикивал актер. — Дети могут смотреть на «Волшебный фонарь» бесплатно! Не откажите им в этом удовольствии! Подходите поскорее сюда, граждане и гражданки, дамы и господа! «Волшебный фонарь»— это настоящее изобретение республики. Он не делает различий в сословиях и санах, им может воспользоваться каждый. Это изобретение, которому принадлежит не только прошлое, но и будущее. Первым отважился расстаться со своим кровным су некий пожилой господин в весьма приличном сюртуке и шляпе от хорошего мастера. Опираясь на трость, он медленно поднялся по деревянным ступенькам на помост и протянул монету зазывале. — А вот и первый зритель нашего «Волшебного фонаря»! — радостно закричал тот. — Сейчас он увидит собственными глазами то, чего еще не видел никто. — Это наше первое представление в великом Париже! Вот счастливчик, которому выпала честь познакомиться с «Волшебным фонарем».

Мистер Пени выбрался из кареты и, чертыхаясь, тут же отскочил в сторону. Рядом с дверцей, в том месте, куда он опустил ногу, красовалась огромная куча конского навоза, правда, столь несвежего, что она уже успела покрыться толстым слоем грязи и плесени. — Да, — еще раз пробормотал Пенн, озабоченно теребя себя за ухо. — Париж, действительно, великий город. Повернувшись к кучеру, он крикнул:

— Парень, подожди меня здесь! Я задержусь ненадолго. Когда тот кивнул, путешественник — американец, не обращая внимания на устремившихся к нему попрошаек и торговцев, предлагавших самый разнообразный товар, зашагал к помосту. Лишь оказавшись в нескольких шагах от него, мистер Пенн смог разглядеть, что маленький актер в потертой ливрее и шикарной бархатной шляпе с шестом, увешанным жестянками, был просто карликом. Он смешно взмахивал своими коротенькими ручками, вызывая у стоявших вокруг зевак приступы почти истерического смеха. Но карликом был не только этот зазывала.

Несколько человек вокруг него отличались той же степенью уродства. Это были и мужчины, и женщины, и даже маленький ребенок, обряженный в шутовскую мантию.

— Взгляните, добрый господин, — кричал карлик, — в это волшебное зеркало истории, и вы увидите нашего доброго короля Людовика XVI вместе с его прекрасной женой Марией — Антуанеттой. Посмотрите, вот они на прекрасном приеме в Версале. Среди их гостей — знатные особы со всей Европы. Посмотрите на их великолепные наряды, посмотрите, как они веселятся. Это незабываемое зрелище. Я приглашаю всех к «Волшебному фонарю»!

Пожилой господин, остановившийся рядом с аккуратно пропиленными в деревянной стенке пирамиды отверстиями, приложил глаз к одному из них, придерживая рукой свою шляпу. Зрелище, открывавшееся его глазам, было, действительно, достойно созерцания: на фоне довольно тщательно выписанных интерьеров версальского дворца шевелилось несколько бумажных фигур, изображавших королевскую чету, а также их богатых гостей. Фигурки были вырезаны из бумаги и ярко разрисованы. Человек, сидевший внутри пирамиды, аккуратно передвигал фигурки с тем, чтобы создавалась полная иллюзия действия. Яркий свет фонаря, освещавший картинку, делал ее цветной и объемной. При всей незамысловатости этого изобретения, оно было довольно забавным и действительно стоило тех денег, которые за него просили. — А сейчас господин за свой су увидит еще одну незабываемую картину: открытие королем порта в Шербуре. Это было поистине фантастическое зрелище. Те, кто не видел его, обязательно должны посмотреть. Лучшие корабли военно-морского флота Франции, семидесяти шести пушечный фрегат «Виктуар», на котором прибыл его величество король. Галера королевы, разукрашенная драгоценными тканями и великолепными фонарями. Вы даже сможете увидеть, какой грандиозный салют был дан в честь прибытия в Шербур его величества короля Людовика.

И действительно, пожилой господин, прильнувший ко второму глазку, увидел широкую морскую гавань, заполненную судами, прибытие двух кораблей, на которых были король Людовик и его супруга Мария-Антуанетта, и даже некое подобие салюта, изображенного взлетевшими перед светом волшебного фонаря блестками. Удовлетворенно кивнув головой, первый посетитель поправил шляпу и спустился вниз с помоста. Его сопровождали особенно громкий грохот бубнов и барабанов, а также невероятный вой, который издала неизвестно откуда взявшаяся фанфара. Ее держал в руках двухметровый верзила, который смотрелся особенно нелепо на фоне карликов, топтавшихся на помосте вокруг пирамиды. — А сейчас новые страницы истории! — возвещал карлик-зазывала. — Поднимайтесь к нам те, кто хочет увидеть то, что произошло с королем Людовиком и королевой Марией-Антуанеттой после этого. Новые страницы истории! Господин, который побывал у нас первым, уже знает, сколь увлекательно наше зрелище. Ну, кто следующий? Граждане и гражданки, дамы и господа, смелее! Мы приглашаем вас в «Новый мир»!

Молодая дама в дорогом платье и шляпке с закрывавшей глаза полупрозрачной вуалью стала осторожно подниматься по скрипучей деревянной лестнице.

— Сударыня, как я рад вас видеть! — заверещал карлик и, еще более комично подпрыгивая на месте, захлопал в ладоши. При этом с деревянного помоста раздался такой грохот и шум, что казалось, будто возопили иерихонские трубы. — Поднимайтесь к нам, сударыня, «Новый мир» ждет вас. Вы увидите его в этом «Волшебном фонаре». Сейчас вы увидите новый поворот в истории Франции: дело с ожерельем.

Молодая дама, торопливо протянув карлику мелкую монету, торопливо прошла к «Волшебному фонарю»и остановилась рядом с первым отверстием.

— Вы видите появление великого итальянца графа Калиостро, — возвещал карлик, расхаживая туда-сюда по помосту. — А вот и знаменитое бриллиантовое ожерелье. Лишь королева Франции была способна оценить такой подарок. А вот графиня де ла Мотт. Вы видите, как ее бьют кнутом за мошенничество и клеймят самым отвратительным клеймом на свете. Вы узнаете это клеймо? Да, лилия. Дело с ожерельем, которое несколько лет назад вызвало огромный скандал во Франции и о котором мы с вами еще будем иметь возможность узнать подробнее, было той палочкой-выручалочкой, которая помогла актерской труппе, демонстрировавшей «волшебный фонарь» «нового мира», окончательно привлечь на свою сторону публику. Уже несколько человек вышли из толпы и направились к помосту с явным намерением отдать свои деньги за просмотр волшебных картинок. Даже кое-кто из торговцев, сновавших по площади, затих, позабыв о своем ремесле.

Актеры к тому времени перестали бессмысленно плясать и присоединились к своему собрату карлику, на все лады расхваливая достоинства нового изобретения.

— Сейчас вы увидите еще более волнующее зрелище. Это события, которые потрясли Францию всего лишь два года назад, в 1789 году. Любой желающий может увидеть взятие восставшим народом Парижа Бастилии — крепости-тирана, тюрьмы, в которой содержались не только люди, но и идеи. Сейчас вы видите, как пять тысяч парижан, покинувших свои дома, пришли на площадь перед Бастилией, чтобы уничтожить это мрачное сооружение, символ неравенства и угнетения. Те, кто боролся за свободу, пришли на эту площадь рано утром, оставив в своих постелях еще спящими жен и детей. Вот когда родилась новая Франция. Те картины, которые вы сейчас видите в нашем «Волшебном фонаре», созданы самим народом. Из тех пяти тысяч, которые в тот день пришли на площадь, восемьдесят восемь человек погибли, восемьдесят три были ранены, но крепость пала, и тирания рухнула. Подходите, смотрите на все это в нашем «Волшебном фонаре»! Кто следующий? Вы, мадам? О, какая честь видеть вас здесь! Проходите, мы покажем наши картины всем, всем, кто только пожелает. Это прекрасное зрелище, которое парижане только сейчас имеют возможность оценить по достоинству. А вот еще одно невиданное зрелище: взгляните на изображение в дальнем углу экрана. А на вершине этого копья вы можете увидеть отрубленную голову начальника Бастилии. Любуйтесь ею, сограждане, это символ падения старого мира, это символ победы третьего сословия. Только у нас и больше нигде вы сможете увидеть такие впечатляющие картины из истории Франции.

Народу на площади прибыло. Привлеченные громом барабанов и звоном бубнов, криками актеров и шумом толпы, сюда стекались горожане с окрестных улиц. И хотя плата за деревянный помост была не так уж велика, не слишком многие из горожан могли себе позволить такое развлечение.

Окна дома, в котором жила Констанция де Бодуэн, были затемнены. Даже те несколько слуг, которые присматривали за особняком в отсутствие его хозяйки, выбрались на площадь, чтобы разузнать в чем дело. Кое-кто из слуг знал, что их хозяйка, графиня Констанция, была самым непосредственным участником некоторых событий, о которых рассказывает «Волшебный фонарь» на Вандомской площади.

— А сейчас, дорогие граждане и гражданки, вы увидите то, что происходило в октябре 1789 года в достославном городе Париже. Несколько десятков тысяч голодных женщин и мужчин, переодетых в женское платье, просят хлеб для своих детей у короля, который приехал в Версаль. Поднимайтесь к нам и вы увидите это незабываемое зрелище. Шесть часов находились эти люди под проливным дождем, шесть часов пытались они добиться хлеба, всего только хлеба. Что же происходит дальше?

В этот момент шум на деревянных подмостках, заполненных актерами, немного стих, и актерская братия, обряженная в самые невероятные наряды, расступилась в стороны, пропуская ярко напомаженную карлицу в невероятно уродливом и даже комичном бархатном платье, сшитом по всей видимости из обрезков. На голове этого нелепого создания красовалась столь же уродливая шляпа, ранее принадлежавшая, скорее всего, какому-нибудь священнику. Но сейчас она была украшена разноцветным бисером и индюшачьими перьями. Карлица медленно проследовала по помосту и остановилась перед зрителями, широко улыбаясь напомаженным безобразным ртом, открывавшем плохие зубы.

Толпа тут же обрадовано завыла, а высокий актер, одетый в костюм арлекино, подхватив эстафету зазывалы у своего коллеги карлика, воскликнул:

— А вот и появление прекрасной дамы! Посмотрите, уважаемые зрители, неужели она не великолепна? Какой изысканный наряд, какая дорогая шляпка. А эта улыбка. О, эта улыбка. Она стоит многого. Король тогда еще не знал, с кем имеет дело. Карлик-глашатай, нелепо семеня короткими ножками, подскочил к прекрасной даме и, бухнувшись на одно колено, поцеловал жеманно протянутую ему руку. Новый взрыв восторга охватил толпу, собравшуюся на Вандомской площади.

— Кто она? — раздались выкрики из толпы. — Кто эта прекрасная дама?

— Что же она сделала?

Актер в костюме арлекино сразу же вошел в роль рассказчика и, распаляясь все больше и больше, выкрикивал:

— О, это самая знаменитая женщина в Париже 1789 года после королевы Марии-Антуанетты! Неужели вы не помните ее? О, как быстро бежит время.

Карлица, которая продолжала демонстрировать зрителям свой сногсшибательный наряд, неожиданно сунула руку куда-то под платье и выдернула оттуда маленький деревянный меч, которым принялась размахивать над головой. За этим последовал новый взрыв аплодисментов.

— Эта прекрасная дама — мадемуазель Тавань де Мерикур, которая любила революцию, войну, а больше всего на свете — мужчин. Это прекрасная мадемуазель де Мерикур, приветствуйте ее, зрители.

Помахав над головой мечом, карлица важно удалилась со сцены. — Да, это была она! — продолжал зазывно кричать актер в костюме арлекино. — Та, которой по душе были баталии любви и революции. Именно она смогла повести за собой эти десять тысяч голодных. «Короля, короля!»— стали требовать они. Количество любопытных, пожелавших увидеть все это собственными глазами, значительно увеличилось. Теперь на подмостки поднимались не только богато и чисто одетые господа и дамы, но и люд попроще. Даже несколько босоногих разносчиков воды, оставляя после себя на лестнице пятна грязи, поднялись на деревянный помост и опустили по одной монетке в протянутую им навстречу ладонь карлика.

— Да, вы видите собственными глазами, как народ, собравшийся под стенами Версаля во главе с мадемуазель де Мерикур требует появления короля. И вот… — за этим последовала неплохо исполненная драматическая пауза, — король появился. Он выходит на балкон Версальского дворца, и десять тысяч женщин кричат: «Короля в Париж! Короля в Париж!» Этот громогласный призыв достигает даже самых последних комнат Версальского дворца, где прячутся перепуганные слуги и придворные.

Мистер Пени, который в этот момент поднимался по невысокой деревянной лестнице на помост, где походило представление, с удивлением отметил, что в толпе прекратилось почти всякое движение, и даже картежники забыли о своей азартной игре. Вытянув головы, они стояли на стенках фонтана и жадно вслушивались в слова, доносившиеся с противоположного конца площади. Те любопытные, у которых были для этого средства, по очереди подходили к деревянной пирамиде и собственными глазами разглядывали картины, о которых шла речь. Для тех же, у кого не было денег на то, чтобы посмотреть в «волшебный фонарь», карлики разыгрывали эти мини-сценки прямо на подмостках. Именно это представление и привлекало такое большое внимание толпы. — Что же было дальше?

— Что ж, сейчас вы собственными глазами увидите, что происходило после того, как король Людовик XVI вышел на балкон Версальского дворца. Он появился там один, без королевы. — А где же была Мария-Антуанетта? — Наша блистательная королева в это время пряталась в дальних покоях Версаля. Окруженная несколькими фрейлинами и камергерами, она боялась выйти на балкон. Она боялась французских женщин. Вы слышите это, жители Парижа? Гордая, надменная австриячка больше всего на свете боялась французских женщин. Вы должны гордиться этим.

Раздавшийся со стороны толпы громкий свист, улюлюканье и плеск ладоней подтвердили, что слова эти попали в точку. — И тогда женщины закричали: «Ах, эта чертова шлюха! А ну-ка пусть покажется на балконе, мы хотим видеть эту австрийскую потаскушку!»

Из толпы послышались выкрики:

— Правильно, она чертова шлюха! Она одурманила нашего короля и сама правила Францией. Ее надо вышвырнуть отсюда, пусть убирается к своим австрийским свиньям. Жаль, что ее не убили тогда, в октябре.

Актер в костюме арлекино обрадованно воскликнул:

— О, я вижу, что многие из вас, господа, были там. Для тех же, кто не был, я сам расскажу обо всем. Вы помните, как возмущенный народ собрался перед дворцовыми воротами и стал ломать решетки? Вы помните призывы медемуазель де Мерикур? Смерть королеве, долой австриячку! Мы хотим сердце королевы! Мы поджарим ее печенку! Мы сделаем кокарды из ее кишок! Да, уже тогда мы могли бы снести этот дворец с лица земли, но появление короля успокоило людей.

Теперь они требовали, чтобы на балконе появилась королева. Тогда блистательный командир национальной гвардии, наш любимец ла Файетт вошел в покои королевы. Он сказал ей: «Мадам, следуйте за мной». Мария-Антуанетта боялась одна выйти на балкон, однако ла Файетт вывел ее и дофина к народу. Уважаемые зрители, вам стоит заплатить лишь один су, и вы увидите собственными глазами, как ла Файетт склоняется перед королевой и целует ей руку. И тогда народ закричал: «Да здравствует генерал! Да здравствует королева! В Париж! В Париж!». И тогда к королеве присоединяется наш король, который объявляет о том, что вместе со всей семьей возвращается в Париж. Вы видите прекрасную картину возвращения королевской семьи в ратушу, а затем во дворец Тюильри. С тех пор наш король Людовик XVI, королева Мария — Антуанетта и придворные находятся здесь, в Париже. Каждый из вас знает о том, что они живут во дворце Тюильри, и лишь злые силы могут заставить его покинуть этот город. Король навсегда останется с нами и дарует жителям благословенной Франции еще немало свобод. Новый мир создается прямо на наших глазах. Итак, уважаемые парижане, перед вами «Волшебный фонарь», новое изобретение человечества. Подходите, смотрите, платите всего лишь по одному су. Вы увидите историю вблизи и в перспективе. «Новый мир», «Новый мир»! Су с головы, и вы увидите «Новый мир»!

Мистер Пенн, вполне удовлетворенный увиденным, вернулся к терпеливо дожидавшейся его почтовой карете и, закрывая за собой дверцу, скомандовал:

— Поехали!

Спустя четверть часа карета остановилась на площади Сен-Жак, куда обычно прибывали почтовые дилижансы из северных провинций. Расположившись на постоялом дворе, путешественник из Америки плотно поужинал и, решив посвятить делам завтрашний день, отправился на покой.