"Ты, Марианна" - читать интересную книгу автора (Бенцони Жюльетта)

ОПАСНЫЙ АРХИПЕЛАГ

ГЛАВА I. ВОДОВОРОТ

В какой-то момент кровать качнуло. Марианна полубессознательно повернулась на другой бок и уткнула нос в подушку, думая так избавиться от не особенно приятного сна, но кровать продолжала качаться, и она сообразила, что уже не спит.

В это же время раздался скрип какой-то части такелажа, и она вспомнила, что находится в море.

Она недовольно посмотрела на поблескивавший медью окантовки иллюминатор. За ним сквозь летящие брызги волн проглядывался серый день. Солнца не было, слышался пронзительный свист ветра. В грозовом июле Адриатика имела вид осенней ворчуньи.

«Как раз подходящая погода для начала такого путешествия», — грустно подумала Марианна.

Вопреки тому, что заявил Язон, они покинули Венецию только вечером. У корсара снова пробудилось желание к полуконтрабандной торговле, которая, кстати, так плохо удалась во Франции, и он провел день в погрузке небольшого количества венецианского вина.

Несколько десятков бочонков вальполицеллы и бардолино, из которых он рассчитывал извлечь прибыль на турецком базаре, где верность законам Корана не всегда тщательно соблюдалась и где иностранные торговые агенты имели обширную клиентуру. Не говоря уже о самом Великом Повелителе, который проявлял большую склонность к шампанскому!

— Таким образом, — заявил корсар Жоливалю, которого скорее позабавила, чем шокировала эта жажда наживы, — путешествие не будет для меня бесплодным.

Так что они отчалили в наступающей ночи, когда загорались огни Венеции и город пробуждался для веселой ночной жизни.

Язон Бофор ожидал пассажиров у наружного трапа. Он встретил их слишком почтительным приветствием, от которого у Марианны одновременно и похолодело сердце, и пробудился гнев, достаточный, чтобы восстановить ее боеспособность. Вступая в предложенную им игру, она вздернула свой очаровательный носик и с иронией взглянула на корсара.

— Мы не опоздали к назначенному часу, капитан? Или, возможно, я вчера плохо поняла?

— Вы абсолютно правильно поняли, сударыня, — пробормотал сквозь зубы Язон, чье явно плохое настроение все-таки не дошло до «светлейшего сиятельства»и обращения в третьем лице. — Это мне пришлось по коммерческим причинам задержать отплытие. Прошу вас извинить меня, но извольте учесть также, что этот бриг — не военный корабль, и если вам требуется военная точность, лучше попросите фрегат у вашего адмирала Гантома!..

— Не военный корабль? Я вижу там пушки! По-моему, не меньше двадцати? Для чего же они вам? Охотиться на китов? — сладеньким голосом спросила Марианна.

Эта небольшая пикировка, очевидно, сильно подействовала на нервы моряка, который сжал челюсти и кулаки, но вынудил себя к сдержанности, несмотря на явное желание спровадить пассажирку подальше.

— В настоящее время, сударыня, любой торговый корабль должен быть готовым к защите, хотя вы об этом и не можете знать!

Молодая женщина, похоже, решила доконать его. Ее улыбка стала еще приветливее.

— Я многого не знаю, капитан, но пусть меня повесят, если этот корабль торговый! Даже слепому видно, что он построен, чтобы мчаться по морям, а не тащиться с полным брюхом.

— Верно, это корсар, — закричал Язон, — но корсар нейтральный! И если нейтральный корсар хочет заработать на жизнь во время проклятой блокады вашего проклятого императора, ему надо заняться торговлей! Теперь, если у вас нет больше вопросов ко мне, я хочу показать вам вашу каюту.

Не ожидая ответа, он повел ее по отдраенной палубе, где медные части сверкали в свете фонарей, и в своем возбуждении сбил с ног худощавого, одетого в черное человека, среднего роста, который вышел из-за рубки.

— Ох! Это вы, Джон? Простите, я вас не заметил! — извинился он, принужденно улыбнувшись. — Сейчас я вас представлю!

Княгиня, перед вами доктор Лейтон, судовой врач. Княгиня Коррадо Сант'Анна, — добавил он, умышленно делая ударение на имени.

— У вас на борту есть врач? — воскликнула искренне удивленная молодая женщина. — Вы очень заботитесь о своих людях, поздравляю вас, капитан! Но почему вы никогда не упоминали об ученике Эскулапа в составе вашего экипажа?

— Просто потому, что его не было! И я неоднократно жалел, что лишен помощи моего друга Лейтона.

Его друг? Марианна посмотрела на бледное, с оттенком желтизны лицо врача. У него были светлые, неопределенного цвета глаза, глубоко посаженные, глаза пронизывающие и оценивающие, холодное давление которых она ощутила на себе.

С легкой дрожью Марианна подумала, что у воскресшего Лазаря должна была быть такая голова. Молча, без улыбки, врач поклонился ей, и она инстинктивно почувствовала, что не только не понравилась этому человеку, но что он полностью не одобряет ее присутствия на корабле. Она решила, что в будущем лучше по возможности избегать доктора Лейтона, ибо у нее не было ни малейшего желания видеть это мертвое лицо. Но естественно, оставалось узнать, до какой степени доходит дружба Язона с этим мрачным субъектом…

В то время как Жоливаль отправился занять помещение на полуюте, а Гракх — в носовую часть, к экипажу, Марианна с Агатой расположились в ярусе кают.

Войдя в свою, молодая женщина ощутила легкий укол: она была заново отделана, и явно для женщин. Дорогой персидский ковер покрывал навощенный пол из красного дерева, красивые туалетные принадлежности занимали предназначенный для них столик, и сине-зеленые занавеси из тисненого шелка закрывали иллюминаторы и койку, где напыжились пуховые подушки. Они так наглядно свидетельствовали о нежной заботе влюбленного человека, что Марианна почувствовала себя взволнованной. Это помещение приготовлено, чтобы здесь ей было хорошо, чтобы она познала здесь счастье! Но… Она мужественно отогнала умиление, пообещав себе все-таки поблагодарить хозяина корабля за его предупредительность завтра, ибо остаток вечера ни Марианна, ни ее горничная не оставляли каюту. Они занялись размещением багажа и собственным устройством, занявшим много времени.

Агата, в свою очередь, получила койку и туалетный столик в крохотном закоулке с одним иллюминатором, рядом с каютой хозяйки. Она заняла его с некоторым недоверием, так как море определенно вызывало у нее страх.

Марианна растянулась на койке, зевнула, но в конце концов села, наморщив нос. Внутри корабля царил странный запах, очень легкий, правда, но, пожалуй, неприятный, который она не могла точно определить. Она заметила его, едва войдя, и это удивило ее, ибо такой затхлый запах, ассоциировавшийся с залежами старой грязи, казался немыслимым на сиявшем чистотой корабле.

Она нашла глазами вделанные в деревянную обшивку часы, увидела, что уже десять часов, и решила встать, хотя и без особого желания. Правда, она ощутила голод, потому что накануне ничего не ела.

Она еще лежала в нерешительности, когда дверь отворилась и появилась Агата с подносом, такая же важная и подтянутая, как и в парижском особняке хозяйки. Вместе с ней вошел Жоливаль в утреннем костюме. Виконт был в превосходном настроении.

— Я пришел узнать, как вы провели ночь, — заявил он весело, — и вообще посмотреть, как вы расположились! Но я вижу, что вам нечего желать! Черт возьми! Шелка, ковры! Наш капитан принял вас на должной высоте!

— А разве вы плохо устроились?

— Да нет! Я устроился почти так же, как и все: то есть с комфортом… спартанским, но вполне приемлемым! И чистота на этом корабле выше всяких похвал.

— Насчет чистоты я согласна, но этот запах… запах, который я никак не могу определить. Вы не чувствуете его? А может быть, его нет в вашей каюте?

— Есть! Я заметил, — сказал Жоливаль, усаживаясь на койке, чтобы отдать честь тартинкам и пирожным. — Я заметил его, хотя он и очень слабый… Но я не поверил своему носу!

— Не поверили? Почему же?

— Потому что…

Жоливаль замолчал на мгновение, прожевал тартинку, затем с внезапной серьезностью продолжал:

— — Потому что один раз в моей жизни я вдыхал подобный запах, но более сильный, настоящее зловоние. Это было в Нанте, на набережной… возле невольничьего судна. Ветер дул с его стороны.

Марианна, наливавшая в чашку кофе, замерла. Она подняла на своего друга недоверчивый взгляд.

— Такой же запах? Вы уверены?

— Именно такой! Его не забудешь, если хоть раз услышишь! Признаюсь, что он беспокоил меня всю ночь.

Марианна так неуверенно поставила кофейник, что широкое коричневое пятно расползлось по покрывавшей поднос салфетке.

— Не думаете же вы, что Язон занимался этой мерзкой торговлей?

— Нет, ибо тогда, несмотря на неоднократную мойку и окуривание, запах был бы гораздо сильней. Но я спрашиваю себя… не могли он… хоть один раз совершить такую перевозку!

— Это невозможно! — с горячностью бросила Марианна. — Вспомните, Аркадиус, шесть месяцев назад «Волшебницу», бывшую под наблюдением возле Морле, похитил Сюркуф и привел к месту нашей встречи! Если бы Язон занимался этой гнусной торговлей, Сюркуф сразу бы учуял этот запах… и я не берусь утверждать, что он согласился бы рисковать ради хозяина подобного судна.

Наконец, могу напомнить, что, занимаясь контрабандой, Язон грузил вино, а не человеческие тела!

Она вздрагивала от возмущения и, ставя чашку в блюдце, перевернула ее. Жоливаль ободряюще улыбнулся.

— Успокойтесь! Сейчас вы начнете упрекать меня в том, что я считаю нашего друга презренным работорговцем! Я же не сказал ничего подобного. Кстати — рискую вас разочаровать, — даже если бы Сюркуф что-нибудь заметил, он не протестовал бы. Он тоже иногда перевозил «черное дерево» на своих кораблях. Хороший судовладелец не бывает слишком щепетильным! Но, сказав это, я, так же как и вы, удивлен этим странным запахом.

— Который, может быть, совсем не то, о чем вы говорите.

Кроме того, вы только один раз столкнулись с ним.

— Такие вещи не забываются, — строго отрезал Аркадиус. — И никакая мойка не поможет, и если только этот корабль не перенес эпидемию желтой лихорадки…

— Довольно об этом, Аркадиус! Вы огорчаете меня. Вы жертва заблуждения… Может быть, просто где-нибудь лежат издохшие крысы. А где сейчас находится Язон?

— В штурманской рубке, на носу. Вы хотите отдать ему визит?

За легкой иронией слышалось неуловимое беспокойство, но Марианна спокойно налила себе новую чашку кофе… Аромат горячего напитка заполнил тесную каюту, изгнав назойливый запах.

— Я обязана!..

— Это не так уж обязательно, если только вы не хотите доставить удовольствие экипажу дополнительной стычкой, как накануне вечером! Наш шкипер, как мне кажется, в очень плохом настроении, потому что, прежде чем уединиться на носу, он устроил невероятный разнос на полуюте из-за не правильно установленных бочек.

Марианна вытерла губы с необычной тщательностью, что позволило ей некоторое время держать опущенными веки, украшенные длинными загнутыми ресницами, приподнимавшимися к вискам таким манером, который показался Жоливалю более фрондерским, чем обычно. Однако ее голос был чудом спокойствия, когда она ответила:

— А я и не собираюсь встречаться с ним. Просто я хочу подышать свежим воздухом на палубе и размять ноги.

— Погода неважная: море бурное и идет дождь.

— Я видела. Но мне необходим свежий воздух. Мы погуляем вместе, Аркадиус, если вы захотите зайти за мной через полчаса, ибо, глядя на вашу мину, я догадываюсь, что вы сейчас найдете убедительную причину, чтобы помешать мне выйти… например: что я, исключая Агату, единственная женщина на борту, а в команде около сотни мужчин. У меня нет никакого желания проводить время запертой в этой дыре, и прежде всего потому, что я почти уверена, что Язон никогда не перешагнет мой порог!.. Я права?

Жоливаль воздержался от ответа. Пожав плечами, он направился к двери, лавируя между открытыми дорожными сундуками, из которых свешивались ленты и оборки.

Когда он вышел, Марианна хотела отдать себя в руки горничной, но оказалось, что та тоже исчезла. Только слабый, словно умирающий голос ответил на ее призыв. Вбежав в ее каютку, она обнаружила несчастную Агату сидящей на койке и извергавшей содержимое своего желудка в накрахмаленный передник. Ее кокетство и достоинство сразу исчезли. Осталось только маленькое существо с позеленевшим лицом, которое с трудом открыло навстречу хозяйке затуманенные глаза.

— Боже мой. Агата! Ты до такой степени больна? Но почему ты ничего не сказала?

— Оно… схватило меня внезапно. Когда я принесла поднос, я почувствовала себя неважно и, придя сюда… Так должно было быть… этот запах жареных яиц и сала! О-о-о!..

Одно упоминание о съестном вызвало новый приступ рвоты, и камеристка склонилась над передником.

— Ты не можешь оставаться так! — решила Марианна, для начала заменяя передник миской. — Есть же врач на этом проклятом корабле! Пойду найду его! Правда, вид у него отвратительный, но, может быть, он поможет тебе.

Она наскоро сполоснула Агате лицо свежей водой и одеколоном, дала ей флакон с солями, затем, натянув облегающее пальто из сукна цвета меда, которое застегнула до шеи, чтобы спрятать ночную рубашку, обмотала голову шарфом и бросилась к лестнице, выходившей на палубу между грот — и фок-мачтами. Ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы выбраться наверх.

Как раз в это время бриг боролся со шквалом. Море проваливалось под его форштевнем, и Марианна судорожно хваталась за поручни, чтобы не съехать вниз на коленях! Выбравшись на палубу, она была поражена силой ветра, дувшего с кормы. Небрежно завязанный шарф мгновенно улетел, и длинные черные пряди затрепетали вокруг нее, как лианы. Пустынная палуба то вздымалась, то опускалась. Молодая женщина повернулась к полуюту, и ветер забил ей дыхание. Корабль убегал от шторма. Отовсюду взлетали вспененные гребни волн, а такелаж пел вокруг нее жалобные песни, тогда как в хлопках парусов чудилось чье-то недовольное ворчание. На полуюте, сообщавшемся с верхней палубой несколькими крутыми ступеньками, она увидела рулевого. Закутанный в непромокаемый плащ, он казался одним целым с кораблем, уверенно держась на расставленных ногах, с руками, впившимися в штурвал. Подняв голову, она еще увидела, как вся, или почти вся, очередная вахта взобралась на реи, отчаянно суетясь, беря на гитовы брамсели, марсели и грот, спуская большой фок и оставляя под ветром малый, повинуясь приказам, отдаваемым через рупор с полуюта.

Внезапно с неба упало с дюжину босоногих обезьян, и они забегали по палубе. Кто-то толкнул Марианну так сильно, что она отлетела к лестнице и, вцепившись в нее, чудом удержалась на ногах. Матрос ничего не заметил и побежал дальше.

— Извините его, сударыня! Я думаю, что он просто не видел вас, — сказал сзади густой низкий голос. — Вам нужна помощь?

Марианна обернулась, отбросила мешавшие волосы и с изумлением, к которому примешивался страх, посмотрела на стоявшего перед ней человека.

— Нет, нет… — сказала она машинально, — благодарю вас…

Он сразу же удалился гибкой походкой, словно насмехавшейся над беспорядочными движениями корабля. Ошеломленная, не в со» стоянии определить, что ее так поразило, молодая женщина следила за его исчезновением со странной смесью ужаса и восхищения Ее пребывание в аду было еще слишком недавним, чтобы она не сохранила неприязнь к людям с темной кожей. Так вот, обратившийся к ней матрос был такой же черный, как Истар и ее сестры! Несколько менее темный все-таки, ибо три рабыни Дамиани были цвета черного дерева, тогда как этот казался отлитым из слегка позолоченной бронзы. И Марианна, несмотря на инстинктивное отвращение, вызванное, впрочем, злопамятством и страхом, откровенно призналась себе, что никогда не встречала человеческого образчика подобной красоты.

Босой, как и весь экипаж, затянутый в закрывавшие ноги до икр узкие холщовые штаны, из которых поднимался мощный мускулистый торс, он обладал тревожащей внешностью большого хищника. Видеть его взбирающимся по вантам, чтобы собрать парус, с ловкостью темного гепарда, было великолепным зрелищем… И увиденное мельком лицо не портило общего впечатления, наоборот!

Так размышляла она, когда ее схватили за руку и скорее втащили, чем помогли подняться, на полуют.

— Что вы тут делаете? — закричал Язон Бофор. — Какого дьявола вы вышли в такую погоду? Хотите, чтобы вас унесло за борт?

Он казался откровенно недовольным, но Марианна с тайным удовлетворением отметила, что за упреками проглядывало беспокойство.

— Я искала вашего врача. Агата сильно заболела. Ей требуется помощь, потому что, когда она принесла мне завтрак, ей стало плохо!

— А зачем она ходила за ним? Вашей горничной нечего делать в камбузе, княгиня. На этом корабле, слава Богу, достаточно слуг, — занимающихся внутренней службой. Позвольте, вот как раз Тоби, это он обязан следить, чтобы у вас ни в чем не было недостатка.

Из камбуза появился новый негр с ведром очисток. У этого была округлая фигура с забавным седым коком на лысеющей голове. Безмятежная улыбка, адресованная хозяину, рассекла его лицо белоснежным полумесяцем.

— Пойди скажи доктору Лейтону, что в нижней рубке есть больная! — распорядился корсар.

— У вас много негров на борту? — не смогла удержаться от вопроса Марианна, при этом слегка нахмурив брови.

— А что? Вы их не любите? — отпарировал Язон, от которого не ускользнула мимика молодой женщины. — Я происхожу из страны, где они буквально кишат, и, по-моему, я рассказывал, что моя кормилица была негритянка. Обстоятельство, не совсем обычное для Англии или Франции, но в Чарлстоне и на всем Юге вполне нормальное. Однако чтобы ответить на ваш вопрос, я скажу, что здесь их двое: Тоби и его брат Натан. Ах нет, я забыл: их трое.

Я взял на борт еще одного в Чьоджи.

— В Чьоджи?

— Да, одного эфиопа! Бедняга сбежал от ваших добрых друзей турок, где он был рабом, и я нечаянно встретил его в порту, куда пришел за грузом. Да вот, вы можете его увидеть вон там, он сидит верхом на рее.

Что-то вроде холодка, который не имел ничего общего с окружающей температурой, довольно низкой для этого времени года, пробежало по Марианне. Так поразивший ее человек — ей показалось, что у него действительно были светлые глаза, — оказался беглым рабом. А другие слуги, о которых упомянул Язон, тоже были беглые? Она с неприязнью вспомнила, о чем говорил Жоливаль. И поскольку она не могла вынести ни малейшего сомнения в порядочности любимого, она решила сделать обходной маневр.

— Я заметила его. Ваш «бедняга» довольно красив… и так отличается от этого, — добавила она, показывая на Тоби, опорожнявшего ведро за борт. — Он тоже беглый раб?

— Среди негров существуют различные расы, так же как у белых. Эфиопы считают себя потомками царицы Савской и ее сына от Соломона. У них обычно более тонкие и благородные черты, чем у других африканцев… и также дикая гордость, непримиримая с рабством. Иногда у них более светлая кожа, как у этого, например.

Что касается Тоби и Натана, почему вы думаете, что они беглые?

Они с рождения служат моей семье. Их родители были совсем молодыми, когда мой дед купил их.

Холодок превратился в лед. У Марианны появилось ощущение, что она проникла в новый и не вполне нормальный мир. Она никогда не представляла себе, что Язон, гражданин свободной Америки, мог рассматривать рабство как вполне естественное явление. Конечно, ей было известно, что торговля, по выражению Жоливаля, «черным деревом», запрещенная в Англии с 1807 года и вызывавшая недовольство, но допускавшаяся во Франции, полным ходом процветала на юге Соединенных Штатов, где черная рабочая сила представляла гарантию богатства страны. Конечно, она знала, что Язон, «южанин», родившийся в Чарлстоне, вырос среди негров, работавших на отцовской плантации. (Он ей как-то рассказывал со своеобразной нежностью о своей черной кормилице Деборе.) Но этот вопрос, который внезапно предстал перед ней в своей грубой реальности, всегда казался ей абстрактным, каким-то безжизненным. Теперь она оказалась перед лицом другого Язона Бофора: владельца рабов, говорящего о купле или продаже человеческих существ без большего волнения, чем если бы речь шла о паре быков. Видимо, такой порядок вещей был для него естественным. Учитывая состояние их теперешних отношений, для Марианны, возможно, лучше было бы скрыть свои впечатления. Но она не умела противиться побуждению сердца, особенно когда дело шло о любимом человеке.

— Рабы! Как странно звучит это слово в твоих устах! — прошептала она, инстинктивно отмечая неестественный церемониал и наивную жестокость, которые он установил между ними. — Ты, который всегда был для меня прообразом, даже символом свободы!

Как только можешь ты произносить его?

В первый раз с начала их беседы она ощутила на себе откровенно изумленную синеву его взгляда, простодушного по натуре; но язвительную улыбку, которую он ей продемонстрировал, никак нельзя было назвать дружеской.

— Ваш император должен произносить его так же легко, он, который, став Первым консулом, восстановил рабство и упраздненную Революцией торговлю! Я допускаю, что с Луизианой он избавился от многих проблем, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы жители Сан-Доминго сильно восхваляли его либерализм.

— Оставим в покое императора! Речь идет о вас, о вас одном!

— Не слишком ли большую честь оказываете вы мне, упрекая меня и моих соотечественников за наш образ жизни? Дальше идти некуда! Тем не менее попытаюсь объяснить: я знаю негров лучше, чем вы… Это в большинстве славные люди, и они мне нравятся, но их разум развит не больше, чем у маленького ребенка, и тут вы не в силах ничего изменить! Они великодушны, капризничают, грустят, веселятся, но ими необходимо руководить!

— Ударами бича? Колодками на ногах и худшим обращением, чем с животными! Ни один человек, какого бы цвета он ни был, не появляется на свет для рабства… И мне хочется знать, что подумал бы о вашей точке зрения тот Бофор, который во времена Короля-Солнца покинул Францию, чтобы избежать гонений?

По тому, как сжались челюсти Язона, Марианне следовало понять, что его терпение истощается, но она сама ощущала необходимость прийти в ярость! Она стократ предпочла бы добрую стычку лживой протокольной учтивости! С потемневшими глазами и внезапно прорезавшейся презрительной складкой в уголке рта корсар пожал плечами.

— Это тот Бофор, бедная дурочка, который основал нашу плантацию Фай-Бланш, и это еще он купил первых рабов. Но неграм не пришлось жаловаться на свою судьбу! Можете спросить у Тоби и Натана! Если бы я вздумал освободить их, когда наше имение сгорело, они умерли бы перед моей дверью!

— Я не говорила, что вы были из плохих хозяев, Язон…

— А о чем же тогда вы говорили? Во сне я слышал, что ли, намеки на кандалы и на обращение как с животными? Но я действительно удивлен, сударыня, найти в вас такую пылкую поборницу свободы! Обычно это слово редко употребляется женщинами в вашем кругу.

Большинство предпочитает и даже превозносит некую сладость и прелесть рабства! И тем хуже, если вы не любите это слово! После всего этого, может быть, вы и не настоящая женщина! Зато вы свободны, сударыня! Абсолютно свободны, нельзя быть более свободной, чтобы все разрушать, все уничтожать вокруг вас, начиная с вашей же жизни и жизни других! Ах, какая превосходная вещь — свобода женщины!

Она дает ей все права! И она создает забавные механизмы, жадно привязанные к их коронам и их павлиньим перьям!..

Приход Жоливаля оборвал диатрибу Язона, кричавшего в ярости так громко, что весь корабль мог его слышать. Он слишком долго сдерживался и теперь открыл шлюзы своего гнева. Увидев появившееся благодушное лицо виконта, он вне себя заорал:

— Отведите эту даму в ее каюту! Со всеми почестями, полагающимися независимой посланнице империи свободы! И чтобы я ее больше здесь не видел! Командный мостик не место для женщины, даже свободной! И никто не может заставить меня выносить ее присутствие! Я тоже свободен!

И, повернувшись, Язон в два прыжка слетел с лестницы и бросился к штурманской рубке, где и заперся.

— Что вы ему сделали? — спросил Жоливаль, подходя к Марианне, которая, уцепившись за леер, боролась одновременно и с ветром, и с желанием разрыдаться.

— Ничего! Я только хотела объяснить ему, что рабство — вещь отвратительная и что я нахожу позорным присутствие здесь, на корабле, нескольких из этих несчастных, которые даже не имеют права быть людьми! И вы сами видели, как он со мной обошелся!

— Ах… значит, теперь вы завелись с ним из-за человеческих взаимоотношений? — возмущенно сказал Аркадиус. — Господи Боже! Марианна! Неужели вам не хватает своих причин для стычек с Язоном, чтобы добавить еще проблемы, не имеющие ничего общего с вами обоими? Право слово, похоже, что вы получаете удовольствие, терзая друг друга! Он сгорает от желания обнять вас, и вы из-за пустяка готовы валяться у него в ногах, но, когда вы вместе, вы хорохоритесь друг перед другом, как два боевых петуха! К тому же вы делаете это перед лицом всего экипажа!

— Но, Жоливаль, вспомните о запахе!

— Вы сказали ему об этом?

— Нет, я не успела. Он вспыхнул моментально!

— Ну, это еще хорошо! Но зачем вы во все вмешиваетесь, мое дорогое дитя? Когда же вы усвоите, что у мужчин своя жизнь и они ведут ее так, как им кажется правильным. Ладно, пойдем, — добавил он спокойнее, — я отведу вас к себе. Но пусть меня покарает Бог, если я отпущу вас еще раз одну, прежде чем признаю необходимость этого!

Марианна взяла предложенную руку и покорно последовала за своим другом. Им пришлось пройти среди спустившихся с мачт матросов. Благодаря ветру они смогли с интересом следить за перебранкой. Марианну встречали улыбки, заставившие ее смутиться, хотя она и старалась не замечать их и делала вид, что с интересом слушает рассуждения Жоливаля о погоде.

Но перед спуском по лестнице она увидела прислонившегося к грот-мачте человека, о котором недавно шла речь; темнокожего беглеца. Он тоже смотрел на нее, но не улыбался. Во взгляде его глаз, действительно серо-голубого оттенка, затаилась печаль. Непонятная сила заставила Марианну подойти к нему.

— Как вас зовут? — спросила она почти застенчиво.

Он оставил свою небрежную позу и выпрямился, чтобы ответить ей. Снова она была поражена какой-то странной, дикой гармонией черт лица этого человека и необычностью его светлых глаз. За исключением темной кожи, у беглого раба не было никаких негроидных признаков. Нос прямой, тонкий, рот красиво очерчен. Слегка поклонившись, он прошептал:

— Калеб… к вашим услугам!

Марианна ощутила глубокое сострадание, эхо недавнего диспута с Язоном, к этому несчастному, который был всего лишь загнанным животным. Она искала, что бы ему сказать, и, вспомнив, что ей сообщил Язон, спросила:

— Вы знаете, что мы направляемся в Константинополь? Мне сказали, что вы убежали от турок. Вы не боитесь…

— Что меня поймают? Нет, сударыня. Если я не покину корабль, мне нечего бояться. Теперь я член экипажа, и капитан не позволит, чтобы тронули хоть одного из его людей! Однако… Благодарю за ваше доброе побуждение, сударыня!

— Ах, пустяки… К слову, вы в Турции выучили итальянский?

— Совершенно верно! Там рабы часто получают хорошее воспитание. Я говорю также и по — французски, — после легкого колебания добавил он на этом языке.

— Я вижу…

Слегка кивнув, Марианна направилась наконец к лестнице, где ее ждал Жоливаль.

— На вашем месте, — насмешливо заметил он, — я избегал бы болтовни с матросами. Наш шкипер вполне способен вообразить, что вы подстрекаете их к мятежу. И под горячую руку он без всяких разговоров закует вас в кандалы!

— Я тоже считаю его способным на это, но, Аркадиус, я не могу удержать жалость к этому бедняге. Раб… да еще беглый… это так печально! Как не ужасаться при мысли, как бы он страдал, если бы его поймали!

— Как ни странно, — сказал Жоливаль, — но ваш бронзовый моряк не вызывает у меня ни малейшего сострадания. Может быть, из-за внешнего вида. Любой хозяин, даже самый жестокий и не дрожащий над каждым су, дважды подумал бы, прежде чем ударить раба такого достоинства. Он слишком красив! И затем, он же сам сказал вам, что здесь ничего не боится. Американский флаг защищает его.

Стоявший в ее каюте запах сдавил Марианне горло. Несомненно, Агата была серьезно больна. Но как раз, когда она вошла к себе, доктор Лейтон закрывал за собой дверь маленькой каюты, где лежала горничная.

Он сообщил Марианне, что напичканная доверху белладонной девушка забыла о своих страданиях в глубоком сне. Он добавил, что ее не следует беспокоить. Но его тон не понравился молодой женщине так же, как и с первого взгляда не понравился вид ее каюты.

Повсюду валялось грязное белье, а посреди туалетного столика стояла миска, в которой плясала желтоватая жидкость, издававшая неприятный запах. Все это было сделано явно умышленно и вполне соответствовало тому, что она могла ждать от доктора Лейтона.

— Какая здесь вонь! — возмутился Жоливаль, бросаясь открыть иллюминатор. — Только от нее можно схватить морскую болезнь!

— Болезни редко приятно; пахнут! — сухо отпарировал Лейтон, направляясь к двери.

Но Марианна остановила его на ходу и, показывая на лежавшие на ее койке предметы туалета, с кисло-сладким видом спросила:

— Надеюсь, что у вас достаточно салфеток, доктор. И вы не пользовались ни этим, ни моими платьями?

Бледное лицо застыло, но холодная молния сверкнула во взгляде, тогда как рот сжался еще больше. С его темной одеждой и длинными, свисавшими на воротник жесткими волосами, Джон Лейтон являл собой образчик суровой квакерской упрямости. И возможно, он таки и был одним из них, ибо его манера разглядывать неотразимую Марианну граничила с отвращением. Снова она спросила себя, как смог такой человек добиться дружбы Язона. Он бы гораздо лучше спелся с Пилар!

Марианна с яростью отогнала неприятный образ жены Язона.

Хватит сознания, что она еще жива, хотя и запрятана в тиши испанского монастыря, и не стоит труда вызывать ее образ!

Тем временем Лейтон усмирил приступ гнева, явно охвативший его. Еще более холодный и презрительный, если это было возможно, он откланялся и вышел, сопровождаемый взглядом Жоливаля, который не знал, смеяться ему или сердиться, и в конце концов решил сохранить спокойствие.

— Не нравится мне физиономия этого типа! Слава Богу, что я не нуждаюсь в его услугах. Лечиться у него должно быть тяжким наказанием! — заметил он, пожав плечами. — Подумать только, что его придется терпеть каждый день за обеденным столом!

— Только не я! — восстала Марианна. — Раз мне запрещен полуют, я больше туда ни ногой, ни сверху, ни внутри! Я буду есть у себя… и не собираюсь мешать вам делать так же!

— Я посмотрю. А пока вернемся на палубу и прогуляемся. Я хочу найти Тоби, чтобы он убрал все это. Иначе ваш аппетит может сильно пострадать, но… на вашем месте я бы не забился в свою нору!

Когда хотят привлечь внимание влюбленного, этого редко достигают, оставаясь взаперти. Покажите себя, черт возьми! И в полном блеске!

Сирены не вернулись бы в свои подводные пещеры, попадись им однажды действительно привлекательный мореплаватель!..

— Возможно, вы правы! Но как сделать соответствующий туалет, когда болтает, как пробку в кипящей воде?

— Это только летний шквал! Он долго не продлится!

И в самом деле, море и ветер успокоились к концу дня. Шквальные порывы сменил приятный бриз, плотно надувавший паруса. Что касается моря, такого серого и бурного днем, то оно стало гладким, как переливчатый атлас, украшенный мелкими белыми волнами. Вдали, за вереницей зеленых и цвета аметиста островов, залитых лучами заходящего солнца, стали теперь видны высокие синие очертания далматинского побережья. Значительно потеплело, и Марианна, опершись о планшир, предавалась грустному удовольствию мечтательного одиночества, поглядывая на проплывавшие мимо берега и возвращавшиеся домой рыбачьи лодки с красными парусами.

Несмотря на вечернюю мягкость, ее томила тяжесть в сердце, тоска и одиночество. Жоливаль застрял где-то на корабле, без сомнения, с первым помощником капитана, к которому он сразу воспылал симпатией.

Это был веселый малый, ирландец по происхождению, чей красный нос выдавал склонность к бутылке. Помощник представлял собой довольно забавный контраст с ледяным Лейтоном. Поскольку он был немного знаком с Францией и очень хорошо с ее винодельческой продукцией, Крагу О'Флаерти не потребовалось много слов, чтобы завоевать уважение виконта.

Но Марианна сама себе призналась, что ее огорчало не отсутствие Аркадиуса. Ее фрондерский дух развеялся вместе со шквалом, и ей сейчас хотелось только тишины, спокойствия и нежности.

С ее места она могла видеть Язона. Стоя рядом с рулевым на полуюте, он так спокойно курил длинную трубку, словно не было на его корабле красивой влюбленной женщины. Ей хотелось, так хотелось пойти к нему! Уже среди дня, когда колокол прозвонил к обеду, ей пришлось приложить невероятные усилия, чтобы остаться верной своему решению быть в одиночестве, просто потому, что между ними не было больше ничего, кроме ширины стола. И ее горло так сжималось, что она едва прикоснулась к принесенным Тоби кушаньям. Теперь вечером будет еще хуже!

Жоливаль прав. Будет замечательно навести красоту, соответственно одеться и усесться перед ним, чтобы убедиться, сохранило ли еще ее очарование какую-нибудь власть над этой несгибаемой волей. Она сгорала от желания встретиться с Язоном, но гордость отказывалась сделать это без официального приглашения. После того как он просто прогнал ее, не может же она первой пойти к нему, не потеряв при этом всякое уважение к себе!

Чья-то фигура возникла между ней и желанным полуютом. Ей не пришлось оборачиваться, чтобы убедиться, что это Аркадиус: он благоухал испанским табаком и ямайским ромом! Убедившись, что молодая женщина одета так же, как и днем, он неодобрительно пощелкал языком:

— Чего вы ждете? Почему не переоделись? Колокол вот-вот зазвонит!

— Не для меня! Я остаюсь у себя. Скажите Тоби, чтобы он принес ужин.

— Все это чистейшей воды капризы} Вы делаете большую глупость, Марианна!

— Может быть, но я не изменю свое решение: ноги моей не будет там… если только меня не пригласят так же официально, как выгнали…

Жоливаль расхохотался.

— Я часто спрашиваю себя, чем мог заниматься вспыльчивый Ахилл в своем шатре, в то время как другие ахеяне перешли врукопашную с троянцами! И особенно, о чем он мог размышлять… Что-то мне подсказывает, что я скоро узнаю! Итак, доброй ночи, Марианна! Я не увижу вас сегодня, ибо обещал дать этому юному самонадеянному ирландцу урок шахматной игры! Должен ли я передать ваш ультиматум капитану, или вы позаботитесь об этом сами?

— Я запрещаю вам говорить с ним… обо мне! Я остаюсь в своей каюте. Если у него появится желание увидеть меня, он не преминет сделать необходимое. Меня он знает хорошо, а он никогда не был робким! Доброй ночи, Аркадиус! И не общипывайте слишком этого молодого ирландца! Он пьет, без сомнения, как прорва, но выглядит искренним и простодушным, как девушка!

Сказать, что Марианна хорошо провела ночь, было бы преувеличением. Она переворачивалась с боку на бок на протяжении часов, которые могла считать благодаря склянкам, отбивавшим четверти.

Она задыхалась в тесном пространстве, куда проникал сквозь тонкую перегородку храп Агаты. Только под утро она заснула сном без сновидений, который около девяти часов вернул ее к горькой действительности с мигренью, когда Тоби осторожно постучал в дверь.

Поссорившись с целым миром и с самой собой больше, чем с остальными, Марианна хотела отправить назад и негра, и его поднос, но, не говоря ни слова, он подцепил двумя пальцами большой конверт, лежавший на чашке, и протянул его молодой женщине, со злобой глядевшей на него из-под всклокоченных волос.

— Масса Язон это посылать! — сказал он с улыбкой. — Осень, осень важно!

Письмо? Письмо от Язона! Марианна жадно схватила его и сломала широкую печать с изображением носовой фигуры «Волшебницы моря», в то время как Тоби, с подносом в руках и неизменной улыбкой на круглом лице, ожидал, разглядывая потолок.

Послание не было длинным. В нескольких корректных фразах капитан «Волшебницы моря» извинялся перед княгиней Сант'Анна за отсутствие в отношении ее элементарной учтивости и просил ее отказаться от решения о затворничестве и в будущем почтить его стол приятным женским присутствием. Ничего больше… и ни малейшего намека на нежность: только извинения, положенные дипломату. Немного разочарованная, но и утешенная, раз он все-таки протянул требуемую руку помощи, она обратилась к Тоби, который, закатив глаза к небу, словно смотрел счастливый сон.

— Поставьте поднос сюда, — сказала она, показывая себе на колени, — и скажите вашему хозяину, что сегодня вечером я буду ужинать с ним.

— Обедать нет?

— Нет. Я устала! Я хочу спать!.. Сегодня вечером…

— Осень хорошо! Он будет осень рад…

Очень рад? Если бы только это было правдой! Но все равно эти слова доставили удовольствие добровольной затворнице, и она поблагодарила Тоби ласковой улыбкой. К тому же этот старый негр ей нравился. Он напоминал Жонаса, мажордома ее подруги Фортюнэ Гамелен, как своим сюсюкающим французским, так и веселым общительным характером. Она отпустила его, сказав, чтобы ее весь день не беспокоили, а когда чуть позже на пороге появилась заспанная Агата, она отдала ей такое же распоряжение.

— Отдохни еще, если ты не чувствуешь себя хорошо, или же делай что тебе угодно, но не буди меня до пяти часов!..

Она не добавила: «…потому что я хочу быть красивой», но эта внезапная потребность во сне не имела другой причины. Один взгляд в зеркало, показавшее помятое лицо с кругами под глазами, доказал ей невозможность появления в таком виде перед Язоном.

Так что, выпив две чашки горячего чая, она как в кокон безопасности закуталась в одеяла и заснула мертвым сном.

Когда наступил вечер, Марианна приготовилась к этой простой трапезе с тщательностью одалиски, судьба которой зависит от благосклонности султана, ее повелителя. Сделанный с намеренной простотой, ибо вкус подсказывал ей, что пышность не подходит к полувоенному кораблю, ее туалет после завершения был не только чудом изящества и красоты, но и чудом, потребовавшим много времени для его создания. Больше часа прошло, пока Марианна, завершив туалет и прическу, смогла надеть невесомое платье из белого муслина, просто украшенное пучком бледных роз в вырезе глубокого декольте. Такие же цветы были приколоты на затылке с двух сторон низкого, на испанский манер, шиньона.

Это у Агаты, вдохновленной, очевидно, морской болезнью, возникла идея новой прически. Она снова и снова расчесывала волосы хозяйки, пока они не стали гладкими и мягкими, как атлас, затем, не собирая их вверх, как требовала парижская мода, она расчесала их на прямой пробор и свила на затылке в тяжелые локоны. При этой прическе, которая выделяла стройную шею и тонкие черты лица молодой женщины, ее зеленые глаза, слегка приподнятые к вискам, производили впечатление еще более экзотического очарования и загадочности.

— Госпожа так красива, что с ума сойти, и выглядит на пятнадцать лет! — заявила Агата, явно удовлетворенная своим творением.

Таково же было мнение и Аркадиуса, когда он появился немного позже, но он посоветовал накинуть плащ, чтобы пройти по палубе.

— Это капитана надо свести с ума, — сказал он, — но не всю команду! Нам совсем не нужен бунт на борту…

Такая предосторожность была не лишней. Когда Марианна, закутанная в зеленый шелковый плащ, проходила по палубе, чтобы взойти на полуют, уменьшавшие на ночь парусность вахтенные матросы дружно останавливались и провожали ее взглядами. Без сомнения, эта слишком красивая женщина возбуждала не только любопытство. В устремленных на нее глазах вспыхивало недвусмысленное желание. Только сидевший на бухте каната и штопавший парус юнга радостно улыбнулся и поприветствовал ее.

— Добрый вечер, м'дам! Хорошая погодка, а? — искренне приветствовал он женщину, за что получил в ответ дружескую улыбку.

Чуть дальше Гракх, полностью освоившийся с морской жизнью и уже будучи на ты со всем экипажем, восторженно замахал ей рукой.

Она также увидела Калеба. Вместе с канониром он чистил пушку. Он также поднял на нее глаза, но в его спокойном взгляде не было никакого выражения. Впрочем, он тут же снова склонился над своей работой.

Наконец Марианна и ее спутник вошли в кают-компанию, где Язон Бофор, его помощник и доктор поджидали их, стоя у полностью сервированного стола, потягивая ром из бокалов, которые они поспешили поставить, чтобы поклониться молодой женщине.

Обшитая красным деревом комната пронизывалась лучами заходящего солнца, которые, проникая через кормовые окна, освещали все до малейшего закутка, делая бесполезными горящие на столе свечи.

— Надеюсь, что я не заставила вас ждать, — сказала Марианна с полуулыбкой, обращаясь сразу ко всем. — Я была бы огорчена, ответив так на столь учтивое приглашение.

— Воинская пунктуальность не обязательна для женщин, — ответил Язон и добавил тоном, который он пытался сделать любезным:

— Ожидать красивую женщину всегда удовольствие! Мы пьем за вас, сударыня!

Улыбка только на мгновение промелькнула на его губах, но глаза Марианны из-под полуопущенных ресниц не отрывались от него. С глубоко скрытой радостью, с жадностью скупца, прячущего свое золото, она могла отметить результат ее усилий, когда Жоливаль освободил ее от шелкового укрытия: загорелое лицо Язона вдруг приняло странный пепельный оттенок, в то время как сжавшиеся вокруг бокала пальцы побелели. Раздался легкий звон, толстый хрусталь не выдержал, и осколки посыпались на ковер.

— Спиртное вам не идет, — пошутил Лейтон, — вы слишком нервны!

— Когда мне потребуется консультация, доктор, я сам обращусь к вам! Прошу к столу!

Ужин проходил в тишине. Гости ели мало, разговаривали еще меньше, ощущая давящую атмосферу, сразу же установившуюся в кают-компании.

Сумерки сгущались над морем, вплывая в каюту. Но они напрасно развертывали свой волшебный веер нежных оттенков от сиренево-розового до темно-синего — никто не обращал на это внимания. Несмотря на усилия Жоливаля и О'Флаерти, которые с натянутой веселостью обменялись некоторыми впечатлениями о путешествии, разговор быстро угас. Сидя по правую руку от возглавлявшего стол Язона, Марианна была слишком занята попытками поймать его взгляд, чтобы думать о беседе. Однако, как и недавно осмотрительный недотрога Бениелли, корсар старался не смотреть на соседку и особенно на ее слишком соблазнительное и вызывающее декольте.

Совсем рядом со своей рукой, на белой скатерти, Марианна видела его длинные смуглые пальцы, нервно игравшие с ножом.

Она испытывала желание положить руку на эту беспокойную плоть, утешить ее лаской. Но одному Богу известно, какую реакцию вызовет такой жест!

Язон был натянут, как готовая лопнуть тетива лука. Приступ плохого настроения, которому Лейтон добавил огня, не проходил!

Опустив голову, не отводя глаз от своей тарелки, он сидел мрачный, раздраженный, готовый взорваться.

Насколько Марианна его знала, он сейчас горько сожалел о том, что пригласил ее за свой стол.

Мало-помалу, впрочем, нервозность корсара заразила и ее. Джон Лейтон сидел напротив, и их взаимная антипатия достигла такой силы, что стала почти осязаемой. Этот человек обладал способностью заставлять ее ощетиниваться при каждом слове, хотя эти слова не предназначались ей.

Когда Жоливаль поинтересовался, как удалось кораблю по пути в Венецию пройти Отрантским каналом, где английские крейсеры, базирующиеся в Санта-Мора, Кефалонии или Лиссе, постоянно преследуют французские корабли из Корфу, Лейтон ощерился на него волчьей улыбкой.

— Мы не воюем с Англией, насколько мне известно… и с Буонапарте, впрочем, тоже. Мы нейтралы. Почему же мы должны беспокоиться ?

При имени императора, произнесенном в презрительной форме, Марианна вздрогнула. Ее ложка звякнула о фарфор тарелки. Возможно, почувствовав, что это сигнал к бою, Язон вмешался.

— Перестаньте говорить глупости, Лейтон! — сказал он ворчливым тоном. — Вы прекрасно знаете, что со второго февраля мы прекратили всякую торговлю с Англией! Мы нейтралы только на словах! И что вы скажете о том английском фрегате, который гнался за нами на широте мыса Санта-Мария? Без французского линейного корабля, чудесным образом появившегося, чтобы им заняться, мы были бы вынуждены сражаться! И где гарантии, что на обратном пути через этот проклятый канал нам не грозит то же!

— Если бы они знали, кого мы везем, англичане не преминули бы напасть на нас! Приятельницу Корсиканца! Какой удобный случай!..

Кулак Язона с такой силой обрушился на стол, что вся стоявшая на нем посуда сдвинулась с места.

— У них нет никакой возможности узнать это, а если придется, мы будем драться. У нас пушки, и, слава Богу, мы знаем, как ими пользоваться! У вас есть еще возражения, доктор?

Лейтон откинулся на спинку стула и сделал протестующий жест.

Его улыбка стала шире, но, откровенно говоря, она не шла к его мертвенно-бледному лицу.

— Нет никаких! Конечно, вполне возможно, что экипаж знает об этом. Уже идут разговоры, что присутствие двух женщин нам не принесет удачи!

На этот раз Язон поднял голову. Его горящий взгляд впился в Лейтона, и Марианна увидела, как вздулись вены у него на висках, но он сдержался. Ледяным голосом он заметил:

— Экипаж узнает, кто хозяин на борту!.. И вы также, Лейтон!

Тоби! Можешь подать кофе!

Ароматный напиток был подан и выпит в тишине. Несмотря на дородность, Тоби порхал вокруг стола с легкостью и проворством домашнего эльфа. Больше никто не пытался вести беседу, и Марианна с трудом удерживала слезы. У нее появилось неприятное ощущение, что все на этом корабле, о котором она так мечтала, отвергало ее. Язон против желания взял ее, Лейтон — ненавидел, хотя она и не знала почему, а теперь оказалось, что и экипаж видел в ней предвестника несчастья! Ее похолодевшие пальцы сжались вокруг чашки из тонкого фарфора, чтобы немного согреться; и она одним духом выпила горячую жидкость. Сразу после этого она встала.

— Извините меня! — сказала она, не в силах удержать дрожь в голосе. — Я хочу вернуться в свою каюту.

— Одну минутку! — сказал Язон, тоже вставая, как, впрочем, и остальные.

Он обвел всех взглядом, затем добавил сухо:

— Останьтесь, господа! Тоби сейчас принесет вам ром и сигары! Я провожу княгиню!

Прежде чем Марианна, не способная еще поверить в свое счастье, смогла издать хоть звук, он схватил плащ и накинул его на обнаженные плечи молодой женщины. Затем, открыв перед ней дверь, он посторонился, давая ей пройти. Летняя ночь поглотила их.

Она была глубокой синевы, полной тихо мерцавших звезд, а игравшее мелкими фосфоресцирующими волнами море создавало впечатление, что корабль плывет по небесному своду. Палуба тонула во тьме, но на полубаке собрались матросы — кто сидя прямо на полу, кто стоя у планшира — и слушали товарища, который пел.

Его голос, немного гнусавый, но приятного тембра, отчетливо доносился до медленно спускавшейся по ступенькам пары.

У Марианны перехватывало дыхание, и сердце ее трепетало. Она не понимала, зачем вдруг Язону понадобилось это свидание, но зыбкая надежда пробудилась в ней, и из страха нарушить очарование она не смела заговорить первой. Слегка опустив голову, она неторопливо шла впереди него, очень неторопливо, сожалея, что верхняя палуба не была длиной в один или два лье. Наконец Язон позвал:

— Марианна!

Она тотчас остановилась, но не обернулась. Она ждала, цепенея от надежды, раз он просто по имени назвал ее.

— Я хочу сказать вам, что… на моем корабле вы в полной безопасности! Пока я командую, вам нечего бояться ни команды, ни англичан! Забудьте слова Лейтона! Они не имеют значения!

— Он ненавидит меня! Это тоже не имеет значения?

— Он не ненавидит вас. Я хочу сказать — именно вас. Он относится ко всем женщинам с одинаковым отвращением и… с одинаковой ненавистью. И для этого он имеет веские основания: мать недолюбливала его, а невеста, которую он обожал, бросила его ради другого. С тех пор он проявляет постоянную враждебность к женщинам.

Марианна покачала головой и медленно повернулась к Язону.

С заложенными за спину руками, словно он не знал, что с ними делать, корсар смотрел на них.

— Почему же вы взяли его с собой? — спросила она. — Хотя и знали, каким должно было быть это путешествие? Вы направлялись за мной, но по своей доброй воле захватили с собой злейшего врага всего, что есть женственного!

— Потому что…

Язон на мгновение заколебался, затем быстро продолжал:

— Он не собирался провести с нами все путешествие! Он решил, что на обратном пути я оставлю его в обусловленном месте!

Должен напомнить вам, что Константинополь не был предусмотрен программой, — добавил он с горечью, ясно выражавшей его разочарование.

Сознание этого пронзило Марианну до глубины души. Она тоже обратила свой печальный взгляд к морю, скользившему мимо корабля серебристо-синей волнистой лентой.

— Простите меня! — прошептала она. — Иногда случается, что долг и признательность становятся тяжким бременем, но… это не причина, чтобы от них отказаться!.. Я так мечтала об этом путешествии, куда бы оно нас ни привело! Для меня не так важна его цель, как то, что мы будем вместе!

Внезапно он оказался рядом с ней, совсем рядом. На затылке она ощущала тепло его дыхания, в то время как он умолял со смешанной с тоской страстью:

— Еще не поздно! Пока эта дорога… наша дорога! И только когда мы пройдем Отрантский канал, придется выбирать… Марианна!.. Марианна, как ты можешь быть такой жестокой к нам обоим? Если бы ты только захотела…

Она почувствовала, как его руки опустились на нее. Слабея, она закрыла глаза и прислонилась к нему, до боли наслаждаясь этой минутой, которая вдруг сблизила их.

— Неужели же это я жестокая?.. Разве я вынудила тебя к невозможному выбору? Ты поверил в каприз, в желание продлить то прошлое, которого больше нет, о котором я не хочу больше…

— Тогда докажи мне это, любовь моя! Позволь мне увезти тебя далеко от всего этого! Я люблю тебя больше жизни, и ты знаешь это лучше, чем кто-либо! Во время ужина ты заставила меня испытать адские муки! Ты никогда не была такой прекрасной, а ведь я всего лишь мужчина! Забудем все, что не касается нас…

Забыть? Прекрасное слово! Как бы хотела Марианна произносить его с таким же убеждением, как Язон. Вкрадчивый, коварный голос подсказывал ей, что это забвение было для нее единственным, чего хотел он. А готов ли он сам зачеркнуть свои воспоминания? Но настоящие мгновения были слишком драгоценными, и Марианна хотела продлить их еще. И потом, может быть, Язон хотел уступить? Она развернулась в его уже обнявших ее руках и нежно поцеловала его в губы.

— Неужели мы не можем забыть все по пути в Константинополь так же, как и по пути в Америку? — прошептала она, не переставая ласкать его. — Не терзай меня! Ты же прекрасно знаешь, что мне необходимо туда ехать, но… мне так нужен ты! Помоги мне!..

Наступило молчание, очень короткое, но глубокое. И в одно мгновение руки Язона освободили ее.

— Нет! — сказал он только.

Он отошел в сторону. Между двумя телами, только что соприкасавшимися и готовыми растаять во взаимной радости, упал ледяной занавес отчуждения и непонимания. На фоне темно — синего свода высокая фигура корсара согнулась вдвое.

— Простите мою навязчивость! — сказал он холодно. — Вы уже у себя! Желаю вам доброй ночи!

Он повернулся и пошел прочь, еще более далекий, может быть, чем недавно, из-за этой любовной слабости, которая внезапно заставила его признаться в терзавшей его тоске. Гордость, ужасная, неуступчивая мужская гордость снова взяла верх. Тогда Марианна бросила исчезавшей в ночи фигуре:

— Твоя любовь — только желание и упрямство, но хочешь ты этого или нет, я всегда буду любить тебя… по-своему, ибо я не умею иначе! До последнего времени это тебя устраивало! И это ты отталкиваешь меня.

Очевидно, удар попал в цель, ибо он приостановился, борясь, возможно, с искушением вернуться, но затем сделал усилие над собой и продолжал путь к кают-компании, где его ждали, укрывшись от коварных женских ловушек, другие мужчины, его братья…

Оставшись одна, Марианна направилась к своей каюте. Она уже была у двери, когда внезапно у нее появилось ощущение, что за ней следят. Она резко обернулась и посмотрела назад. Чья-то тень отделилась от фок-мачты и скользнула к носовой части брига. На мгновение она вырисовалась, черная и мощная, на фоне желтого света фонаря, висевшего на бушприте. По гибкости движений Марианна узнала Калеба, и ее захлестнула волна недовольства. Кроме того, что сейчас ее меньше всего волновала судьба негров в Америке, в беглом невольнике она видела только новый повод для ссоры с Язоном.

Дверь захлопнулась за молодой женщиной, которая поспешила зарыться в постель, чтобы попытаться в одиночестве найти средство победить наконец упрямство Язона. Вопреки всему сегодня вечером она выиграла одно очко, но она сомневалась, даст ли он возможность выиграть и другие. Инстинкт подсказывал ей, что, вероятно, он будет избегать ее… А может быть, лучше предоставить ему такую возможность и ждать, пока он сам не проявит инициативу?

Бесчувственная к заключенным в ней страстям, «Волшебница моря» следовала своей дорогой в бескрайней ночи. С полубака по-прежнему доносилось пение матросов…