"Марианна и неизвестный из Тосканы" - читать интересную книгу автора (Бенцони Жюльетта)

ПРАВО СИЛЬНОГО

Глава I. СТРАННОЕ СВИДАНИЕ

Внезапно Наполеон прекратил хождение из угла в угол и остановился перед Марианной. Съежившаяся, с закрытыми глазами, в глубоком кресле у огня молодая женщина с облегчением вздохнула. Даже смягченные толстым ковром, эти мерные шаги болезненно действовали ей на нервы и отдавались в голове. Слишком богатый впечатлениями вечер настолько опустошил ее, что только непрерывная мигрень позволяла ей считать себя живой. Сказалось возбуждение при ее первом появлении на сцене театра Фейдо, пережитый страх и особенно непостижимое появление в ложе человека, которого она считала убитым, затем такое же необъяснимое его исчезновение. Было от чего свалиться и более крепкому организму!

Не без усилия она открыла, глаза и увидела, что император с озабоченным видом глядит на нее, заложив руки за спину. Был ли он действительно взволнован, или просто недоволен? Каблук его изящного башмака с серебряной пряжкой уже почти просверлил ковер нежной окраски, тогда как тонкие вздрагивающие ноздри и стальной блеск серых глаз предвещали бурю. И Марианна невольно задала себе вопрос: любовник, император или судебный следователь стоит перед ней? Ибо за десять минут, после того как он примчался вихрем, не было сказано ничего существенного, а молодая женщина догадывалась, какие вопросы ждут ее. Тишина комнаты, только что казавшаяся мирной и успокаивающей, с ее зелено-голубыми драпировками, яркими цветами и прозрачным хрусталем, приобрела какую-то неуверенность. И действительно, внезапно она взорвалась от сухих слов:

— Ты абсолютно уверена, что не стала жертвой галлюцинации?..

— Галлюцинации?..

— Да-да! Ты могла увидеть кого-нибудь похожего на… этого человека, но не обязательно его. Все-таки было бы слишком странно, если бы английский дворянин мог свободно разгуливать по Франции, посещать театры, даже войти в ложу князя так, что его никто не заметил! Моя полиция лучшая в Европе!

Несмотря на страх и усталость, Марианна с трудом удержала улыбку. Это было именно так: Наполеон больше недоволен, чем озабочен, и только потому, что репутация его полиции находилась под угрозой. Один Бог знает, сколько иностранных шпионов могло беспрепятственно прогуливаться по этой прекрасной Франции!.. Она хотела было попытаться убедить его в этом, но решила, что лучше не восстанавливать против себя грозного Фуше.

— Сир, — начала она с усталым вздохом, — я знаю так же хорошо, как и вы, может быть, лучше, как бдителен ваш министр полиции, и не чувствую никакого желания вменять ему это в вину. Но одно достоверно: человек, которого я видела, был Франсис Кранмер и никто иной!

Наполеон сделал раздраженный жест, но тут же взял себя в руки, присел рядом с Марианной и спросил удивительно мягким тоном:

— Как можешь ты быть уверенной? Ведь ты же сама говорила мне, что плохо знала этого человека?

— Лицо того, кто разрушил одновременно и вашу жизнь, и воспоминания, не забывается. К тому же правую щеку человека, которого я видела, пересекал длинный шрам, а у лорда Кранмера в день нашей свадьбы его не было.

— Что же доказывает этот шрам?

— То, что я кончиком шпаги рассекла ему щеку, чтобы заставить драться! — тихо сказала Марианна. — Я не верю в сходство вплоть до следа раны, о которой здесь знаю только я. Нет, это был он, и отныне я в опасности.

Наполеон рассмеялся и полным внезапной нежности жестом привлек к себе Марианну.

— Что за глупости ты говоришь! Mio doice amor! Что может тебе угрожать, когда я люблю тебя?.. Разве я не император? Или ты не уверена в моем могуществе?

Словно по мановению волшебной палочки страх, только что сжимавший сердце Марианны, разжал свои когти. Она вновь обрела необыкновенное ощущение безопасности, надежное покровительство, которое один он мог ей обеспечить. Он прав, говоря, что никто не может до нее добраться, когда он здесь. Но… ведь он скоро уедет. Словно испуганный ребенок, она припала к его плечу.

— Я доверяю только вам… только тебе! Но ты скоро покинешь меня, покинешь Париж, оставишь меня в одиночестве.

Она смутно надеялась, что он вдруг предложит ей уехать с ним. А почему бы ей не поехать, ей тоже, в Компьен?

Конечно, новая императрица приедет через несколько дней, но разве не может он спрятать ее в каком-нибудь городском доме, неподалеку от дворца?.. Она уже готовилась высказать свое желание вслух, но увы, он выпустил ее из объятий, встал и бросил быстрый взгляд на стоявшие над камином золоченые часы.

— Я не буду долго отсутствовать. И затем, вернувшись во дворец, я приглашу Фуше. Он получит строгий приказ в отношении этого дела. В любом случае он перероет весь Париж в поисках Кранмера. Ты дашь ему завтра точные приметы.

— Герцогиня де Бассано говорила, что заметила в ложе некого виконта д'Обекура, фламандца. Может быть, под этим именем скрывается Франсис.

— Хорошо, виконта д'Обекура отыщут. И Фуше даст мне подробный отчет обо всем! Не терзайся, carissima mia, даже издалека я позабочусь о тебе. А теперь я должен тебя покинуть.

— Уже! Неужели я не могу удержать тебя хотя бы еще на одну ночь?

Марианна тут же пожалела о своих словах. Раз он так торопился оставить ее, зачем было ей унижаться, умоляя его не уходить? В глубине ее сердца демоны ревности вырвались на свободу, словно и не было никогда уверенности в его чувствах… Разве не на встречу с другой женщиной уезжает он вскоре? Полными слез глазами она следила, как он подошел к дивану, поднял и натянул свой брошенный при входе серый сюртук. Только одевшись, он взглянул на нее и ответил:

— Я надеялся на это, Марианна. Но, вернувшись из театра, я нашел целую гору депеш, на которые необходимо дать ответ до отъезда. Представляешь ли ты, что, уезжая сюда, я оставил в моей приемной человек семь?

— В такой час? — недоверчиво протянула Марианна.

Он стремительно вернулся к ней и, проворно схватив за ухо, потянул к себе.

— Запомни, девочка: посетители официальных дневных аудиенций не всегда бывают самыми важными! И я принимаю по ночам гораздо чаще, чем ты можешь себе представить. Теперь прощай!

Он нагнулся и легким поцелуем коснулся губ молодой женщины, но она не ответила на него… Выскользнув из кресла, она подошла к туалетному столику и взяла свечу.

— Я провожу ваше величество, — сказала Марианна с чуть-чуть преувеличенным почтением. — В такой час все слуги спят, кроме портье.

Она уже открыла дверь, чтобы первой выйти на площадку, но он удержал ее.

— Посмотри на меня, Марианна! В тебе пробудилось желание, не так ли?

— Я не посмела бы себе позволить такое, сир!.. Разве я уже не осчастливлена сверх меры тем, что ваше величество смогло найти несколько минут такого драгоценного времени в столь важный период его жизни, чтобы вспомнить обо мне? А я всего лишь его покорная служанка.

Официальный реверанс не получился. Наполеон помешал, отобрал и поставил в сторону свечу, заставил встать Марианну, крепко прижал ее к себе, затем рассмеялся.

— Черт возьми, да ты мне устраиваешь сцену? Ты ревнива, любовь моя, и это тебе к липу! Я уже говорил, что ты достойна быть корсиканкой! Видит Бог, как ты хороша при этом! Твои глаза сверкают, словно изумруды на солнце!

Ты умираешь от желания сказать мне какую-нибудь гадость, но не смеешь, и это приводит тебя в ярость! Я ощущаю, как ты дрожишь…

Говоря это, он перестал смеяться. Марианна увидела, как он побледнел и сжал челюсти, и поняла, что им снова овладело желание. Внезапно он прижался к шее молодой женщины и стал покрывать быстрыми поцелуями ее плечи и грудь. Теперь уже его охватила дрожь, тогда как Марианна, откинув голову назад и закрыв глаза, слушала, как неистовствует ее сердце, наслаждаясь каждой его лаской. Ее охватила дикая радость, рожденная как гордостью, так и любовью, при мысли, что ее власть над ним осталась непоколебимой. В конце концов он взял ее на руки и отнес к кровати, где и положил без особых церемоний. Через несколько минут шедевр Леруа, чудесное белое платье, совсем недавно ослепившее весь Париж, лежало на ковре кучкой изорванного и ни к чему больше не пригодного шелка. Но Марианна, задыхаясь в объятиях Наполеона, видела только бледно-зеленую ткань балдахина над головой.

— Я надеюсь, — прошептала она между двумя поцелуями, — что те, кто ожидает вас в Тюильри, не найдут, что время идет слишком медленно… и они не так уж важны для вас?

— Курьер от царя и посол от папы, дьяволенок! Ты довольна?

Вместо ответа Марианна крепче обняла за шею своего возлюбленного, оплела ногами его бедра и со вздохом удовлетворения закрыла глаза. Минуты, подобные этим, вознаграждали за все тревоги, огорчения и ревность. Когда она, как сейчас, ощущала его неистовство в пароксизме страсти, это всегда успокаивало ее ревность. Невозможно, чтобы Австриячка, эта Мария-Луиза, которую он скоро положит в свою постель на место Жозефины, могла возбудить в нем подобную любовь. Ведь она просто перепуганная дуреха, которая должна молить Бога о милости каждую минуту путешествия, приближавшую ее к исконному врагу Габсбургов. Наполеон должен казаться ей Минотавром, презренным выскочкой, на которого ей следовало смотреть с высоты своей царственной крови или безвольно покориться, если она была, как шептались в салонах, заурядной девицей, лишенной как ума, так и красоты.

Но когда часом позже Марианна увидела через окно вестибюля своего портье, закрывающего тяжелые ворота за императорской берлиной, к ней мгновенно вернулись ее сомнения и опасения, — сомнения, ибо она увидит вновь императора только женатым на эрцгерцогине, опасения, так как Франсис Кранмер — под своим именем или чужим — разгуливает по Парижу в полной свободе. Ищейки Фуше могли помочь ей, только напав на его след. А это требовало времени, Париж так велик!

Продрогнув в накинутом второпях кружевном пеньюаре, Марианна взяла светильник и поднесла к себе с неприятным чувством одиночества. Шум увозившей Наполеона кареты доносился издалека грустным контрапунктом с еще звучавшими в ее ушах словами любви. Но, несмотря на всю проявленную им нежность и категоричность обещаний, Марианна была слишком тонкой натурой, чтобы не услышать шелест переворачиваемой страницы ее жизни и, как бы ни была сильна связывавшая ее с Наполеоном любовь, то, что было, уже не вернется.

Войдя в свою комнату, Марианна с удивлением обнаружила там кузину. Закутавшись в бархатную душегрейку, в надвинутом на лоб чепчике, м-ль Аделаида д'Ассельна, стоя посередине комнаты, с интересом, но не выказывая никакого удивления, рассматривала брошенные на ковре остатки знаменитого платья.

— Как вы тут оказались, Аделаида? Я думала, вы давно спите.

— Я всегда сплю вполглаза, к тому же что-то подсказало мне, что вы будете нуждаться в обществе после отъезда «его»! Вот это мужчина, который умеет разговаривать с женщинами!.. — вздохнула старая дева, бросив на пол кусок отливающего перламутром атласа. — Я понимаю, что это доводит вас до безумия! То же самое было со мной, это я вам говорю, когда он был лишь маленьким генералом, невзрачным и тщедушным. Но могу ли я узнать, как он воспринял внезапное воскрешение вашего покойного супруга?

— Скверно, — сказала Марианна, роясь в разоренной постели в поисках ночной рубашки, которую Агата, ее горничная, вернувшись из театра, должна была положить на одеяло. — Он не совсем уверен, что мне это не почудилось.

— А… вы не сомневаетесь?

— Конечно, нет! Для чего бы мне вдруг понадобилось вызывать дух Франсиса, когда он находился в пятистах лье от меня и я его считала мертвым? Моя бедная Аделаида, к несчастью, нет: это был точно Франсис… и он улыбался, глядя на меня, улыбался такой улыбкой, что меня охватил ужас! Один Бог ведает, что он приберег для меня!

— Поживем — увидим! — спокойно заметила старая дева, направляясь к застеленному кружевной скатертью столику с сервированным для Марианны холодным ужином, к которому, впрочем, не прикоснулись ни она, ни император.

С невозмутимым видом Аделаида откупорила бутылку шампанского, наполнила два бокала, сразу осушила один, снова наполнила его, а другой отнесла Марианне. После чего она вернулась за своим, подцепила с блюдца крылышко цыпленка и умостилась на краю кровати, пока ее кузина укладывалась.

Удобно устроившись на подушках, Марианна согласилась взять бокал и со снисходительной улыбкой посмотрела на м-ль д'Ассельна. В аппетите Аделаиды было что-то сказочное. Количество пищи, которое могла проглотить эта маленькая женщина, худая и хрупкая, просто пугало. На протяжении дня она непрерывно что-нибудь грызла, что нисколько не мешало ей, когда приходило время, с энтузиазмом садиться за стол. Все это, впрочем, не прибавляло ей ни грамма веса и ни на йоту не умаляло ее достоинство.

Безусловно, странного серого существа, озлобленного и сварливого, которого Марианна обнаружила однажды ночью в салоне, в момент когда оно хотело поджечь дом, больше не существовало. Оно уступило место женщине почтенного возраста, с хорошими манерами, чей позвоночник вновь обрел естественную прямизну. Хорошо одетая, с благородной сединой в волосах, завитых по старинной моде в локоны, выглядывающие из-за кружева чепца или бархата шляпки, экс-революционерка, преследуемая полицией Фуше и отправленная под надзор в провинцию, вновь стала знатной, благородной девицей Аделаидой д'Ассельна. Но сейчас, с полузакрытыми глазами, с трепещущими от наслаждения крыльями выдающегося носа, она дегустировала цыпленка и шампанское с видом кошки-лакомки, забавлявшим Марианну, несмотря на ее теперешнюю угнетенность. Она не была особенно уверена, что заговорщица окончательно угасла в ее кузине, но такой, какой она была, Марианна очень любила Аделаиду.

Чтобы не нарушить ее гастрономическую сосредоточенность, она медленно пила содержимое бокала, ожидая, когда старая дева заговорит, ибо она догадывалась, что у той есть что сказать. И действительно, оставив от крыла одну косточку и выпив шампанское до последней капли, Аделаида утерла губы, открыла глаза и озарила кузину глубоким, полным удовлетворения взглядом.

— Мое дорогое дитя, — начала она, — я считаю, что в данный момент вы подходите к вашей проблеме не с той стороны. Если я правильно поняла, неожиданное воскрешение вашего покойного мужа повергло вас в большое смятение, и с тех пор, как вы опознали его, вы живете в постоянном страхе вновь увидеть его. Это действительно так?

— Конечно! Но я не пойму, к чему вы клоните, дорогая. Неужели, по-вашему, я должна радоваться при появлении человека, которого я справедливо покарала за его преступление?

— Мой Бог… да, до некоторой степени!

— И почему же?

— Да потому что, если этот человек жив, вы больше не убийца и вам нечего бояться, что английская полиция вас сцапает, если предположить, что она посмеет во время войны обратиться с подобным ходатайством к Франции!

— Меня больше не пугает английская полиция, — улыбаясь, сказала Марианна. — Кроме того, что мы находимся в состоянии войны, покровительства императора достаточно, чтобы я не боялась ничего в мире! Но в одном смысле вы правы. В конце концов, ведь приятно сознавать, что твои руки больше не обагрены кровью.

— Вы в этом уверены? Остается очаровательная кузина, которую вы так ловко уложили…

—  — Безусловно, я не убила ее. Если Франсис смог спастись, я готова поспорить, что Иви Сен-Альбэн тоже жива.

К тому же у меня больше нет никаких оснований желать ей смерти, потому что Франсис для меня всего лишь…

— ..супруг, надлежащим образом освященный Церковью, моя дорогая!.. Вот почему я говорю, что вместо того, чтобы волноваться и пытаться избавиться от вашего призрака, вы должны смело выступать против него. Если бы я была на вашем месте, я сделала бы все на свете, чтобы встретить его. Итак, когда гражданин Фуше придет лицезреть вас завтра утром…

— Откуда вы знаете, что я жду герцога Отрантского?

— Я никогда не привыкну называть его так, этого расстригу! Но в любом случае он не может не прийти завтра…

Да не смотрите на меня так!.. Ну конечно, приходится подслушивать, когда тебя интересует что-нибудь.

— Аделаида! — вскричала шокированная Марианна.

М-ль д'Ассельна протянула руку и ласково похлопала ее по плечу.

— Не будьте такой благонамеренной! Даже я, одна из д'Ассельна, могу подслушивать под дверью! Знали бы вы, как это иногда может быть полезно. Так на чем я остановилась со всем этим?

— На визите гер… министра полиции.

— Ах да! Итак, вместо того чтобы умолять его наложить лапу на вашего прелестного супруга и отправить его в Англию с первым попавшимся фрегатом, наоборот, попросите доставить Франсиса к вам, чтобы вы смогли ознакомить его с вашим решением.

— Моим решением? Я должна принять решение?.. Но какое? — вздохнула Марианна, ничего не понимая.

— Да, безусловно! Я просто удивляюсь, как вы об этом еще не подумали. Когда вы будете принимать министра, попросите его, между прочим, узнать, что сталось с вашим святым человеком, крестным отцом, этим непоседой Готье де Шазеем! Вот в ком мы будем нуждаться в самое ближайшее время!.. Еще когда он был ничтожным священником, он уже пользовался большим доверием у папы. И вам не кажется, что для того, чтобы аннулировать брак, папа может быть полезен? Вы начинаете понимать, не правда ли?

Да, Марианна начала понимать. Идея Аделаиды была такой простой, такой блистательной, что она удивилась, как ей раньше это не пришло в голову. Вполне возможно, что расторгнуть ее брак будет легко, поскольку он не был безупречным и заключен с протестантом. Тогда она будет свободной, совершенно и чудесно свободной, раз с нее сняли обвинение в убийстве мужа. Но по мере того, как в ее памяти всплывала миниатюрная, но полная достоинства фигура аббата де Шазея, Марианна чувствовала, как ее охватывает тревога.

Каждый раз, когда на заре осеннего дня она в отчаянии смотрела с набережной Плимута на исчезающий вдали небольшой парусник, она думала о своем крестном отце! Вначале с сожалением, однако и с надеждой, а по мере того, как шло время, с некоторым беспокойством. Что скажет Божий человек, такой непримиримый в вопросах чести, так слепо преданный своему изгнанному королю, найдя крестницу в облике Марии-Стэллы, оперной певицы и любовницы узурпатора? Сможет ли он понять, сколько пришлось Марианне перенести страданий и неприятностей, чтобы дойти до этого… и от этого быть счастливой? Конечно, если бы она догнала аббата на Барбикене в Плимуте, ее судьба сложилась бы совершенно иначе. Она, безусловно, получила бы по его рекомендации убежище в каком-нибудь монастыре, где в; молитвах и размышлениях постаралась бы забыть и искупить то, что никогда не переставала называть справедливой экзекуцией… но, если она часто и с сожалением вызывала в памяти доброту и нежность своего крестного, Марианна откровенно признавала, что она ничуть не сожалела о том образе жизни, который он предложил бы вдове лорда Кранмера. В конце концов Марианна поделилась с кузиной одолевавшими ее сомнениями.

— Я буду бесконечно счастлива отыскать моего крестного, кузина, но не кажется ли вам, что это выглядит слишком эгоистично: разыскивать его только ради расторжения брака? Мне кажется, что император…

Аделаида захлопала в ладоши.

— Какая прекрасная мысль! Как я раньше об этом не подумала? Император, конечно, император, — вот выход, — затем, изменив тон:

— Император, который приказал генералу Радэ арестовать папу; император, который держит его пленником в Савоне; император, которого его святейшество в превосходной булле «Quum memoranda…»1 так мастерски отлучил от Церкви в прошедшем июне, — и это император, который нужен нам, чтобы представить папе прошение о разводе… тогда как ему самому не удалось расторжения собственного брака с несчастной Жозефиной!

— Это правда, — промолвила сраженная Марианна. — Я забыла. И вы полагаете, что мой крестный?..

— Вы будете иметь развод в руках, едва он попросит!

Я в этом ничуть не сомневаюсь! Найдем дорогого аббата и… кривая вывезет: вперед к свободе!

Внезапный энтузиазм Аделаиды склонил Марианну отнести за счет шампанского ее восторженный оптимизм, но нельзя было отрицать, что старая дева права, и при данном стечении обстоятельств никто, кроме аббата Шазея, не смог бы помочь… хотя неприятно было осознать, что Наполеон не всесилен. Но удастся ли быстро отыскать аббата?..

Ударом иссохшего пальца Фуше захлопнул крышку табакерки, опустил ее в карман, затем с подлинным изяществом XVIII века пощелкал по муслиновому галстуку и накрахмаленным оборкам рубашки.

— Если этот аббат де Шазей вращается в окружении Пия VII, как вы считаете, он должен находиться в Савоне и, я думаю, что нам не составит труда найти его и препроводить в Париж. Что же касается вашего супруга, похоже, что дела обстоят менее удачно.

— Неужели это так трудно? — живо откликнулась Марианна. — Разве он и виконт д'Обекур не одно и то же лицо?

Министр полиции встал и, заложив руки за спину, стал медленно прохаживаться по салону. Его хождение не было таким нервным и импульсивным, как у императора. Оно было спокойным, задумчивым, и Марианна невольно задумалась, почему мужчины испытывают такую необходимость мерить ногами комнату, когда их втягивают в обсуждение чего-либо. Не Наполеон ли ввел это пристрастие в моду?

Аркадиус де Жоливаль, самый дорогой, верный и незаменимый Аркадиус, тоже был в этом грешен.

«Ходячие» размышления Фуше оборвались перед портретом маркиза д'Ассельна, гордо царившим над желто-золотой симфонией салона. Герцог посмотрел на него, словно ожидал ответа, затем в конце концов повернулся к Марианне И окинул ее мрачным взглядом.

— Вы в этом так уверены? — сказал он медленно. — Нет никаких доказательств, что лорд Кранмер и виконт д'Обекур одно и то же лицо!

— А я это хорошо знаю. Но я хотела бы по меньшей мере увидеть его, встретить…

— Еще вчера это было бы просто. Смазливый виконт, квартировавший до сих пор в отеле Плинон на улице Гранж-Бательер, после своего приезда усердно посещал салон мадам Эдмон де Перигор, для которой он привез письмо от графа Монтрона, ныне пребывающего в Анвере, как вам, без сомнения, должно быть известно.

Марианна сделала утвердительный знак, но нахмурила брови. Ее охватило сомнение. Со вчерашнего дня она была уверена, что Франсис и виконт д'Обекур — одно лицо. Она цеплялась за это предположение, словно хотела доказать себе, что не стала жертвой галлюцинации.

Но как представить себе Франсиса у племянницы Талейрана? М-м де Перигор, хотя и урожденная княжна Курляндская и самая богатая наследница в Европе, проявила себя более чем дружески по отношению к Марианне даже тогда, когда простая лектриса г-жи де Талейран звалась м-ль Малерусс. Конечно, Марианна не знала, сколь велики связи ее подруги, которую ома, впрочем, не так уж усердно посещала, но молодой женщине казалось, что если бы лорд Кранмер вошел в салон Доротеи де Перигор, какой-нибудь таинственный голос обязательно предупредил бы Доротею.

— Значит, в Анвере, — сказала она наконец, — виконт д'Обекур познакомился с графом Монтроном? Но это не доказывает, что он оттуда родом. Между Фландрией и Англией существуют очень тесные отношения.

— С этим я готов согласиться, но я спрашиваю себя, мог ли сосланный граф Монтрон, находящийся под надзором императорской полиции, набраться смелости стать гарантом замаскированного под фламандца англичанина, то есть шпиона. Не слишком ли велик риск? Заметьте, я считаю Монтрона способным на все, но с условием, чтобы это принесло ему выгоду, а, если память мне не изменяет, человек, за которого вы вышли замуж, видел в вас только внушительное приданое, немедленно, кстати, промотанное им. Исходя из этого, я не верю в любезность Монтрона, не подкрепленную финансовой приманкой.

С этим стройным логическим рассуждением Марианне пришлось, хотя и с сожалением, согласиться. Итак, Франсис, может быть, не прячется под именем фламандского виконта, но он был в Париже, это уж точно. Она тяжело вздохнула и спросила:

— У вас нет сведений о прибытии какого-нибудь судна контрабандистов из Англии?

Фуше кивнул и продолжал:

— Неделю назад, ночью, английский куттер приставал к острову Хеди, чтобы забрать оттуда одного из ваших хороших друзей, барона де Сен-Юбера, с которым вы познакомились в каменоломнях Шайо. Разумеется, я узнал об этом, только когда куттер отдал концы, на то, что он забрал кого-то, не значит, что он раньше не высадил кого-нибудь другого, прибывшего из Англии.

— Как знать? Разве что…

Марианна замолчала из-за внезапно промелькнувшей мысли, заставившей заблестеть ее зеленые глаза. Затем она продолжала, только тише:

— Скажите, а Никола Малерусс по-прежнему в Плимуте? Ему, может быть, известно кое — что, касающееся движения подобных судов.

Министр полиции сделал ужасную гримасу и изобразил шутливый реверанс.

— Сделайте одолжение, моя дорогая, поверьте, что я гораздо раньше вас подумал о нашем необыкновенном Блэке Фише… Но сейчас я не знаю, где точно находится этот достойный сын Нептуна. Уже с месяц, как он исчез.

— Исчез? — возмутилась Марианна. — Один из ваших агентов! И вас это не беспокоит?

— Ничуть. Потому что, если бы он был пойман или повешен, я бы уже знал об этом. Блэк Фиш исчез — «значит, он должен раскрыть что-нибудь интересное. Он идет по следу, вот и все! Да не огорчайтесь так! Черт побери, мой друг, я кончу тем, что поверю, будто вы испытываете подлинную привязанность к вашему» дядюшке «.

— Поверьте без колебаний! — сухо оборвала она. — Блэк Фиш был первым, кто протянул мне руку дружбы, когда я оказалась в беде, не думая получить что-нибудь взамен. Я не могу это забыть!

Намек был не завуалирован. Фуше закашлялся, прочистил нос, взял щепотку табака из черепаховой табакерки и, чтобы кончить с этим, заявил другим тоном, меняя тему разговора:

— Во всяком случае» вы, рассуждаете правильно, моя дорогая, а я послал по следу вашего призрака в голубом моих лучших сыщиков: инспектора Пака и агента Дегре. В настоящее время они проверяют всех иностранцев, живущих в Париже.

После легкого колебания Марианна, чуть покраснев, спросила, стыдясь своего упрямства:

— Разве… они не пошли к виконту д'Обекуру?

Фуше оставался безучастным. Ни один мускул не дрогнул на его бледном лице.

— Они именно с него и начали. Но со вчерашнего вечера виконт со своим багажом покинул отель Плинон, не сказав, куда он направляется… а вы не представляете себе, до какой степени обширны владения его величества императора и короля!

Марианна вздохнула. Она поняла. Если сейчас Франсиса не обнаружили, найти его будет так же трудно, как иголку в стоге сена… И однако, надо было за любую цену отыскать его… Но к кому обратиться, если Фуше признал себя побежденным?

Словно прочитав мысли молодой женщины, министр криво улыбнулся, склоняясь при прощании над протянутой ему рукой.

— Не будьте такой пессимисткой, дорогая Марианна, вы все-таки достаточно знаете меня, чтобы сомневаться в том, что, какие бы ни были трудности, я не люблю признавать себя побежденным. Поэтому, не повторяя слова господина де Калона Марии-Антуанетте: «Если это возможно — значит, сделано, невозможно — будет сделано», я удовольствуюсь более скромным — посоветую вам надеяться.

Несмотря на успокаивающие слова Фуше, несмотря на поцелуи и обещания Наполеона, Марианна провела последующие дни в меланхолии, окрашенной плохим настроением. Ничто и никто ей не нравился, а сама себе — еще меньше. Мучимая днем и ночью тысячью демонами ревности, она задыхалась среди изящной обстановки своего особняка, где металась, как зверь в клетке, но выйти наружу боялась еще больше, потому что сейчас она ненавидела Париж.

В ожидании императорской свадьбы столица суетилась в приготовлениях.

Повсюду постепенно появлялись гирлянды, флажки, фонарики, плошки. На всех общественных зданиях черный австрийский орел непринужденно соседствовал с золочеными орлами империи, заставляя ворчать старых гвардейцев Аустерлица и Ваграма, тогда как с помощью неисчислимого количества ведер воды и крепких метел Париж совершал свой парадный туалет.

Событие летало над городом, трепетало в лабиринтах его бесчисленных улиц, распевало в казармах, где репетировали фанфары, так же, как и в салонах, где переговаривались скрипки, переполняло лавки и магазины, где императорские портреты господствовали над морями шелков и кружев и горами съестных припасов, сбивало с ног портных и ставило на колени парикмахеров, задерживало зевак на набережных Сены, где готовились фейерверки и иллюминации, и, наконец, будило жажду в сердцах гризеток, для которых император вдруг перестал быть непобедимым богом войны, чтобы превратиться в довольно хорошую имитацию волшебного принца.

Безусловно, такая атмосфера праздника была живой и радостной, но для Марианны вся эта суматоха, организованная вокруг свадьбы, которая ранила ее сердце, — угнетающей и постыдной. Видя Париж… Париж, готовый приветствовать радостными криками, готовый склониться и мурлыкать, как ручной кот, у ног ненавистной Австриячки, молодая женщина чувствовала себя вдвойне обманутой., . Поэтому она предпочла оставаться у себя, ожидая бог знает чего. Может быть, перезвона колоколов и артиллерийский салют, которые возвестят ей, что несчастье непоправимо и ее неприятельница вступила в город?

Двор уехал в Компьен, где эрцгерцогиня ожидалась 27 — го или 28 — го, но в салонах приемы следовали один за Другим. Приемы, на которые Марианна, отныне одна из самых известных женщин Парижа, получала массу приглашений, но ни за что в мире не согласилась бы пойти даже к Талейрану, особенно к Талейрану, так как она боялась тонкой иронической улыбки вице — канцлера императора. Поэтому Марианна и оставалась упорно дома под ложным предлогом простуды.

Орельен, портье особняка д'Ассельна, получил строгие инструкции: кроме министра полиции и его посланцев, а также м-м Гамелен, хозяйка не принимает никого.

Фортюнэ Гамелен, со своей стороны, резко осудила такое поведение. Креолка, всегда жаждущая наслаждения и развлечений, нашла просто смешным заточение, на которое обрекла себя ее подруга из-за того, что возлюбленный уехал заключать брак по расчету. Через пять дней после знаменательного представления она пришла снова пожурить свою подругу.

— Можно подумать, что ты вдова или отвергнутая! — возмущалась она.. — Именно в то время, когда ты находишься в самом завидном положении: ты — обожаемая, всесильная возлюбленная Наполеона, но отнюдь не рабыня. Этот брак освобождает тебя в известной степени от гнета верности. И, черт возьми, ты молода, невероятно красива, ты знаменита… и Париж полон соблазнительных мужчин, которые только и мечтают разделить с тобой одиночество! Я знаю по меньшей мере дюжину безумцев, без памяти влюбленных в тебя! Хочешь, чтобы я их назвала?

— Это бесполезно, — запротестовала Марианна, которую слишком свободная мораль бывшей «щеголихи» коробила, но и забавляла. — Это бесполезно, ибо у меня нет желания быть с другими мужчинами. Если бы я этого хотела, мне было бы достаточно ответить на одно из этих писем, — добавила она, указывая на небольшой секретер розового дерева, где громоздились полученные послания, которые каждый день вместе с многочисленными букетами приносили курьеры.

— И ты их даже не вскрываешь?

Фортюнэ устремилась к секретеру. Вооружившись тонким итальянским стилетом вместо разрезного ножа, она распечатала несколько писем, бегло пробежала содержимое, поискала подписи и в конце концов вздохнула:

— Как грустно видеть это. Несчастная, половина императорской гвардии влюблена в тебя. Посмотри только: Канувиль… Тробриан… Радзивилл… даже Понятовский. Вся Польша у твоих ног. Не считая других! Флао, сам красавчик Флао мечтает только о тебе. А ты остаешься здесь, в углу у камина, вздыхаешь, глядя на низкое небо, бегущие тучи и дождь, в то время как его величество скачет к своей эрцгерцогине. Слушай, знаешь, о ком ты заставила меня вспомнить? О Жозефине.

Именем разведенной императрицы, которая была для Фортюнэ не только соотечественницей, но и старинной приятельницей, удалось все-таки пробить укрывавшую Марианну стену плохого настроения. Она неуверенно взглянула на подругу.

— Почему ты это говоришь? Ты видела ее? Что она делает?

— Я видела ее вчера вечером! И по правде говоря, на нее еще больно смотреть. Вот уже много дней прошло, как она должна была покинуть Париж. Наполеон пожаловал ей титул герцогини Наваррской и поместье, которое вместе с огромным участком земли находится у Эвре… присоединив, разумеется, сдержанный, но непоколебимый совет уехать туда до свадьбы. Но она зацепилась за Елисейские поля, куда недавно вернулась, как за последний якорь спасения.

Дни проходят один за другим, а Жозефина еще в Париже.

Но все равно она уедет. Тогда зачем тянуть?

— Мне кажется, что я могу понять ее, — ответила Марианна с печальной улыбкой. — Разве не жестоко вырвать ее из своего дома и, словно ставшую ненужной вещь; отослать в другой, незнакомый?

Почему бы не оставить ее в Мальмезоне, который она так любит?

— Слишком близко от Парижа. Особенно при прибытии дочери императора Австрии. Относительно того, чтобы понять, — добавила Фортюнэ, подойдя к зеркалу и любуясь страусовыми перьями на своей гигантской шляпе, — то я не уверена, что ты смогла бы! Жозефина хватается за тень того, чем она была… но она уже нашла утешение для своего разбитого сердца.

— Что ты хочешь сказать?

М-м Гамелен разразилась смехом, дав возможность засверкать своим белоснежным острым зубкам, после чего бросилась в кресло рядом с Марианной, обдав ее густым ароматом розы.

— А то, что должна сделать ты, моя красавица, что сделала бы любая разумная женщина в таком случае: она завела любовника!

Слишком ошеломленная новостью, чтобы ответить что-нибудь связное, Марианна довольствовалась тем, что широко раскрыла глаза, чем доставила удовольствие болтливой креолке.

— Не строй такую возмущенную мину] — вскричала та. — По-моему, Жозефина совершенно права. Из-за чего осуждать себя на одинокие ночи, которые, впрочем, большей частью были ее уделом в Тюильри. Она потеряла трон, но обрела любовь. Одно компенсирует другое, и, если хочешь знать мое мнение, это только справедливо!

— Возможно. И кто это?

— Холостяк лет тридцати, мощный, блондин, сложенный как римское божество: граф Ланселот де Тюрпен-Криссэ, ее камергер, что совсем удобно.

Марианна не смогла удержать улыбку, скорее припомнив свое девическое чтение, чем от словоохотливости подруги.

— Итак, — медленно произнесла она, — королева Гиневра обрела наконец счастье с рыцарем Ланселотом?

— Тогда как король Артур готовится развлекаться с пышной Герминой, — закончила Фортюнэ. — Как видишь, в романах не всегда пишут правду. Стоит ли так убиваться! Слушай, я тебе помогу!

Фортюнэ повернулась к секретеру, но Марианна жестом остановила ее.

— Нет. Это бесполезно! Я не желаю выслушивать нелепости первого встречного красавца. Я слишком люблю его, понимаешь?

— Одно другому не мешает, — упорно настаивала Фортюнэ. — Я обожаю Монтрона, но если бы я была обязана хранить ему верность с тех пор, как его выслали в Анвер, я бы сошла с ума.

Марианна давно уже отказалась от мысли примирить подругу со своей точкой зрения. Фортюнэ была наделена пылким темпераментом и, судя по всему, больше любила саму любовь, чем мужчин. Среди ее неисчислимых любовников последним оказался банкир Уврар, не такой красивый, как неотразимый Казимир де Монтрон, но компенсировавший этот недостаток громадным состоянием, в которое маленькие зубки м-м Гамелен с наслаждением вгрызались… Однако пора было кончать с этим, и Марианна вздохнула:

— Несмотря на свадьбу, я не хочу изменять императору. Он непременно узнает об этом и не простит меня, — добавила она быстро, надеясь, что Фортюнэ сможет понять этот аргумент. — И потом, хочу напомнить тебе, что у меня есть где-то законный супруг, который может возникнуть с минуты на минуту.

Весь энтузиазм Фортюнэ испарился, и она неожиданно серьезно спросила:

— Есть какие-нибудь новости?

— Никаких. Просто вчера Фуше проговорился, что еще ничего не нашли… и даже этот виконт д'Обекур остается неуловимым. Я считаю, однако, что наш министр ищет добросовестно… Впрочем, Аркадиус, со своей стороны, дни и ночи рыщет по Парижу, все закоулки которого знакомы ему не хуже, чем профессиональному полицейскому.

— Все-таки это очень странно…

В этот момент, словно материализованный словами Марианны, в дверях салона показался с письмом в руке Аркадиус де Жоливаль, грациозно приветствуя дам. Как всегда, его элегантность была безупречной: оливково-зеленой с серым симфонии костюма придавала большой эффект белоснежная батистовая рубашка, над которой выступало смуглое личико мыши с живыми глазами, черными усами и бородкой писателя-импресарио и незаменимого компаньона Марианны.

— Наша подруга сказала мне, что вы проводите время в парижских трущобах, однако у вас такой вид, словно вы пришли с бала, — шутливо заметила Фортюнэ.

— Как раз сегодня я был, — ответил Аркадиус, — не в тех мрачных местах, а у Фраскатти, где лакомился мороженым, слушая болтовню милых девушек. И я избежал большой беды, когда мадам Рекамье разлила ананасный шербет, едва не запачкав мои панталоны.

— По-прежнему ничего? — спросила Марианна, чье напряженное лицо являло резкий контраст с веселыми минами ее собеседников.

Но Жоливаль, похоже, не заметил тревожную нотку в голосе молодой женщины. Бросив небрежным жестом письмо к уже лежавшим на секретере, он принялся рассматривать сардоникс с гравировкой, который он носил на левой руке.

— Ничего, — беззаботно проговорил он. — Человек в синем костюме словно улетел с дымом, как дух в персидских сказках. Зато я видел директора театра Фейдо, моя дорогая! Он удивлен отсутствием новостей от вас после памятного вечера в понедельник.

— Я сообщила ему о своей болезни, — с досадой оборвала его Марианна. — Этого ему достаточно.

— К несчастью, он другого мнения! Поставьте себя на его место: он находит звезду первой величины, этот человечина, а она вдруг исчезает, едва засияв. Нет, в самом деле, он строит относительно вас такие планы, причем чем дальше, тем больше насыщая их австрийским духом: он предполагает выдать «Похищение из сераля», затем концерт, составленный исключительно из Lieder2 и…

— Об этом не может быть и речи! — нетерпеливо воскликнула Марианна. — Скажите этому человеку прежде всего, что я не вхожу в состав постоянной труппы Комической Оперы. Я только участница представления в зале Фейдо.

— Это ему хорошо известно, — вздохнул Аркадиус, — тем более что поступили и другие предложения и он знает об этом. Пикар хотел бы видеть вас в Опере, в знаменитых «Бардах», которые так нравятся императору, а Спонтини, в свою очередь, ссылаясь на ваше итальянское происхождение, настойчиво просит выступить с итальянцами в «Севильском цирюльнике» Паэзиелло. Наконец, в салонах…

— Хватит! — раздраженно оборвала Марианна. — Сейчас я и слышать не хочу разговоры о театре. Я не в состоянии заниматься постоянной работой… и в дальнейшем ограничусь, пожалуй, только концертами.

— Мне кажется, — вмешалась Фортюнэ, — лучше оставить ее в покое. Она до того издергана…

Она встала, сердечно обняла подругу, затем добавила:

— Ты в самом деле не хочешь прийти ко мне сегодня вечером? Уврар приведет женщин и… несколько интересных мужчин.

— Право же, нет! Кроме тебя, я не хочу никого видеть, особенно людей веселых. Будь здорова!

В то время как Аркадиус провожал м-м Гамелен до кареты, Марианна бросила на пол подушку и, устало вздохнув, села на нее против огня. Ее знобило. Может быть, представляясь больной, она и в самом деле заболела? Но нет, это только ее сердце, угнетенное сомнениями, беспокойством и ревностью, было больным. Снаружи наступала ночь, холодная и дождливая, настолько соответствовавшая ее настроению, что она даже с каким-то удовлетворением смотрела на темневшие из-за золоченых занавесей окна. Какой смысл говорить с ней о работе? Подобно птицам, она могла по-настоящему петь только с легким сердцем. Кроме того, она не имела желания попасть в тесные, зачастую очень жесткие рамки оперного персонажа. Да и может быть, у нее не окажется подлинного актерского призвания? Сделанные предложения не прельщали ее… хотя, возможно, одно отсутствие любимого человека вызывало у нее отвращение ко всему.

Теперь ее взгляд поднялся к большому портрету над камином, и снова молодая женщина ощутила озноб.

В темных глазах изящного офицера ей вдруг почудилась какая-то ирония, окрашенная презрительной жалостью к сидящему у его ног разочарованному существу. В теплом свете свечей маркиз д'Ассельна, казалось, вырастал из туманной глубины холста, чтобы пристыдить дочь за то, что она недостойна его, впрочем, как и самой себя. И такой явственной была речь портрета, что Марианна покраснела.

Словно против своей воли молодая женщина прошептала:

— Вы не сможете понять! Ваша любовь была для вас такой естественной, что разлучившая вас смерть показалась, без сомнения, логическим продолжением и даже воплощением этой любви в более превосходной форме. Я же…

Легкие шаги Аркадиуса по ковру прервали защитительную речь Марианны. Несколько мгновений он созерцал молодую женщину, черным бархатным пятном выделявшуюся на сияющем убранстве салона, может быть, более очаровательную в своей меланхолии, чем в блеске радости. Близость огня придала ее щекам теплую окраску и зажгла золотые отражения в зеленых глазах.

— Никогда не следует оглядываться назад, — сказал он тихо, — и советоваться с прошлым. Ваше царство — будущее.

Он быстро подошел к секретеру, взял принесенное им письмо и протянул его Марианне.

— Вы должны прочитать хотя бы это! Когда я пришел, его передал вашему портье до самых глаз забрызганный грязью курьер, утверждавший, что оно срочное… Курьер, который должен был совершить длинный переход в плохую погоду.

Сердце Марианны пропустило один удар. Может быть, наконец, это новости из Компьена? Схватив конверт, она посмотрела на написанный незнакомым почерком адрес, затем на черную печать без всякого рисунка.

Нервным движением она сломала ее и развернула лист, на котором находилось несколько строк без подписи:

«Горячий поклонник синьорины Марии-Стэллы будет вне себя от радости, если она согласится встретиться с ним в этот вторник, двадцать седьмого, в замке Де-Брен-сюр — Вель, глубокой ночью. Местность называется Ляфоли3, и это полностью соответствует просьбе того, кто будет ждать.

Осторожность и сдержанность…»

Текст казался странным, свидание — еще больше. Не говоря ни слова, Марианна протянула письмо Аркадиусу.

Она следила, как он пробежал глазами по строчкам, затем удивленно поднял брови.

— Любопытно, — сказал он. — Но, взвесив все, абсолютно ясно.

— Что вы хотите сказать?

— Что эрцгерцогиня отныне топчет землю Франции, что император действительно должен проявлять большую сдержанность… и что деревня Де-Брен-сюр-Вель находится на дороге из Реймса в Суассон. В Суассон, где новая императрица должна сделать остановку как раз двадцать седьмого вечером.

— Итак, по-вашему, это письмо от «него»?

— А кто другой мог бы предложить вам такое свидание в подобной местности? Я думаю, что… — Аркадиус заколебался, не решаясь произнести тщательно замаскированное имя, затем продолжал, — что он хочет дать вам последнее доказательство его любви, проведя какое-то время с вами в тот самый момент, когда прибудет женщина, на которой он женится по государственным соображениям. Это и должно развеять все ваши тревоги и страхи.

Но Марианну не надо было больше уговаривать. С порозовевшими щеками, со сверкающими глазами, вся целиком охваченная страстью, она думала только о той минуте, теперь близкой, когда она окажется в объятиях Наполеона… Аркадиус прав: он даст ей там, несмотря на окружающие его предосторожности, великолепное, чудесное доказательство любви!

— Я поеду завтра, — заявила она. — А вы прикажите Гракху приготовить мне лошадь.

— Но почему не карету? Погода отвратительная, а ехать туда около тридцати лье.

— Так лучше сохранить тайну, — улыбнулась она. — Всадник привлечет меньше внимания, чем карета с кучером.

Я превосходно держусь в седле, вы же знаете?

— Я тоже, — в тон ей ответил Жоливаль. — Так что я скажу Гракху, чтобы он оседлал двух лошадей. Я буду сопровождать вас.

— Какой смысл? Вы не верите, что…

— Я считаю, что вы молодая женщина, что на дорогах не всегда спокойно, что Брен — небольшое селение и что рам назначено свидание глубокой ночью в незнакомом мне месте. Не думайте, что я сомневаюсь в… том, кого вы знаете, но я не покину вас, пока не передам в надежные руки.

После чего я отправлюсь спать на постоялый двор.

Тон его был безоговорочный, и Марианна не настаивала. Тем более что общество Аркадиуса будет совсем не лишним в поездке, которая потребует не меньше трех дней.

Однако она не могла избавиться от мысли, что все это слишком сложно и гораздо проще было бы императору взять ее с собой в Компьен и поместить, как она того хотела, в каком — нибудь загородном доме. Правда, если верить сплетням, Полина Боргезе была с братом в Компьене и при ней находилась ее любимая фрейлина, та Кристина де Мати, которая до Марианны пользовалась благосклонностью Наполеона.

«Что это со мной делается? — вдруг подумала Марианна. — Я везде вижу соперниц. Действительно, Я Слишком ревнива. Надо лучше следить за собой».

Сильный стук входной двери прервал безмолвный монолог Марианны. Это была Аделаида, вернувшаяся из комитета призрения, где она проводила почти все вечера не столько, по мнению Марианны, из сострадания к неимущим, сколько из желания побывать в обществе и завести новые знакомства. И в самом деле, м-ль д'Ассельна, любопытная как сорока, приносила каждый раз целый ворох анекдотов и наблюдений, которые доказывали, что она уделяла внимание не только благотворительности.

Марианна поднялась, опираясь на предложенную Аркадиусом руку, и улыбнулась ему.

— Вот и Аделаида, — сказала она. — Идемте ужинать и слушать свежие сплетни.