"Структура Магии (в 2-х томах)" - читать интересную книгу автора (Бендлер Ричард, Гриндер Джон)

МОДЕЛИ И ПСИХОТЕРАПИЯ

Согласно нашему личному опыту люди приходят за помощью к психотерапевту обычно, когда они страдают, чувствуют в себе скованность, отсутствие выбора и свободы действий.

Мы обнаружили, что дело, как правило, не в том, что мир слишком ограничен и что нет выбора: просто эти люди не способны увидеть существующие возможности, потому что те не представлены в моделях этих людей.

В жизненном цикле почти любого человека в нашей культуре имеется ряд переходных периодов, связанных с изменением, которое он должен, так или иначе, преодолеть. В различных формах психотерапии разработаны различные категории работы с этими пациентами в эти важные переходные периоды. Интересно то, что некоторые люди преодолевают эти периоды без особых трудностей, причем время перехода насыщенно у них энергичной творческой деятельностью. Другие люди, столкнувшись с теми же требованиями, переживают эти периоды, как время, сплошь пронизанное страданиями и болью. Для них важно выстоять эти периоды: главная забота, стоящая перед ними в этом случае – просто выжить. Различие между этими группами людей состоит, как нам кажется, в том, что люди, которые реагируют на этот стресс и успешно справляются с ним, творчески справляются с ним, располагают богатой репрезентацией или моделью ситуации, в которой они находятся, такой моделью, которая позволяет им различать широкий набор возможностей в выборе собственных действий. Другие люди, напротив, чувствуют, что набор возможных выборов у них ограничен, причем ни один из имеющихся выборов не представляет для них ценности

– они являются как бы участниками игры «прирожденный неудачник». В связи с этим возникает вопрос: «Как получается, что, сталкиваясь с одним и тем же миром, различные люди переживают его столь различным способом?» По нашим представлениям, это различие вытекает, в первую очередь, из различий их моделей. Вопрос тогда можно поставить иначе: «Как получается, что люди, сталкиваясь с многозначным, богатым и сложным миром, приходят к созданию убогой модели мира, причиняющей им страдание?»

Стремясь понять, почему же некоторые люди не перестают причинять себе страдание и боль, важно осознать для себя, что они не испорчены, не больны и не сумасшедшие, на самом деле они выбирают лучшие из осознаваемых ими возможностей, то есть лучшие выборы из тех, что присутствуют в их собственной конкретной модели мира. Другими словами, поведение людей, каким бы странным и причудливым оно ни казалось, на первый взгляд, – становится осмысленным в наших глазах, если его рассматривать в контексте выборов, порождаемых моделями мира этих людей. Трудность не в том, что они делают неверный выбор, а в том, что их выбор ограничен – у них нет богатого четкого образа мира. Всеобъемлющий парадокс человеческого существования заключается в том, что те же процессы, которые помогают нам выжить, расти и изменяться

– обусловливают одновременно возможность создания и сохранения скудной, выхолощенной модели мира. Суть этих процессов заключается в умении манипулировать символами, то есть создавать модели. Таким образом, процессы, позволяющие нам осуществлять самые необычные и поразительные виды человеческой деятельности, совпадают с процессами, блокирующими путь к дальнейшему росту, если мы вдруг по ошибке примем за действительность собственную модель. Важно назвать три общих механизма, обусловливающих это: генерализацию, опущение и искажение.

Генерализация – это процесс, в котором элементы или части модели, принадлежащей тому или иному индивиду, отрываются от исходного опыта, породившего эти модели, и начинают репрезентировать в целом категорию, по отношению к которой данный опыт является всего лишь частным случаем. Способность к обобщению, генерализации играет в нашем взаимодействии с миром важную роль. Полезно, например, основываясь на опыте ожога от прикосновения к горячей плите, придти путем обобщения к правилу, что к горячим плитам прикасаться нельзя. Однако, если мы обобщим этот опыт в утверждении, что плиты опасны, и будем на этом основании избегать комнат, в которых они имеются, мы без всякой к тому необходимости ограничим свою свободу действия в мире.

Предположим, что ребенок, впервые усевшись в кресло-качалку, опрокинул его, резко опрокинувшись на спинку кресла. В результате он, возможно, придет к выводу, что кресла-качалки неустойчивы, и не захочет даже попытаться снова сесть в него. Если в модели мира этого ребенка кресла-качалки не отличаются от кресел и стульев вообще, тогда все стулья подпадают под правило: не откидывайся на спинку кресла (стула)! У другого ребенка, который создал модель, включающую в себя различение кресел-качалок от прочих предметов для сидения, больше возможностей для выбора того или иного поведения. Основываясь на собственном опыте, он вырабатывает новое правило или обобщение, относящееся только к креслам-качалкам: не откидывайся на спинку кресла! – в итоге у него более богатая модель и больше возможностей выбора.

Процесс обобщения может привести, например, того или иного индивида к формулированию такого правила, как «Не выражай открыто собственных чувств!» В контексте концентрационного лагеря это правило может обладать большой ценностью для выживания, так как оно позволяет избегать ситуаций, влекущих за собой возможность наказания. Но, применяя это правило в семье, человек, отказываясь от экспрессивности и в общении, которая в этом случае полезна, ограничивает свои возможности достижения близости. В результате у него может возникнуть чувство одиночества и ненужности, он чувствует, что выбора у него нет, поскольку возможность выражения чувств в его модели не предусмотрена.

Суть сказанного в том, что одно и то же правило, в зависимости от контекста, может быть полезным, или, напротив, вредным, то есть, что верных на все случаи жизни обобщений не существует, и каждая модель должна оцениваться в конкретном контексте ее употребления.

Более того, все это дает нам ключ к пониманию поведения, которое может показаться нам странным или неуместным, то есть мы поймем его, если сможем увидеть поведение человека в контексте его зарождения.

Второй механизм, который может использоваться нами либо для того, чтобы эффективно справляться с жизненными ситуациями, либо для того, чтобы заведомо обрекать себя на поражение, – это опущение.

Опущение – это процесс, позволяющий нам избирательно обращать внимание на одни размерности нашего опыта, исключая рассмотрение других. Возьмем, к примеру, способность людей отсеивать или отфильтровывать множество звуков в комнате, заполненной разговаривающими между собой людьми, и слышать голос конкретного человека. С помощью этого же процесса люди могут блокировать восприятие знаков внимания и заботы от других, значимых для них людей. Например, один человек, убежденный в том, что он не заслуживает внимания других людей, пожаловался нам, что его жена не проявляет к нему никаких знаков внимания и заботы. Побывав у него дома, мы убедились, что жена напротив, относилась к нему с вниманием и заботой и определенным образом, проявляла их. Но так как эти проявления противоречили генерализации, выработанной этим человеком и касающейся его собственной ценности, он в буквальном смысле слова не слышал слов жены. Это предположение подтвердилось, когда мы привлекли внимание человека к некоторым из ее высказываний, и он заявил нам, что не слышал, чтобы она говорила ему этого.

Опущение уменьшает мир до размеров, подвластных, согласно нашему представлению, нашей способности к действиям. В некоторых контекстах это уменьшение может оказаться полезным, в других оно служит источником боли и страдания.

Третий процесс моделирования – это искажение. Искажение – это процесс, позволяющий нам определенным образом смещать восприятие чувственных данных.

Фантазия, например, позволяет нам приготовиться к таким переживаниям, которые мы можем испытывать прежде, чем они случаются на самом деле. Люди искажают сиюминутную действительность, когда они, например, репетируют речь, которую собираются произнести позже. В результате именно этого процесса появились на свет все те произведения искусства, которые когда-либо были созданы людьми. Небо, как оно представлено на картине Ван Гога, возможно лишь потому, что Ван Гог сумел исказить собственное восприятие пространства-времени, в котором он находился в момент создания картины. Точно так же все великие произведения литературы, вес революционные научные открытия предполагают способность искажать, представлять наличную реальность смещенным образом, Эти же приемы люди могут применять, чтобы ограничить богатство собственного опыта. Например, наш знакомый, построивший генерализацию, что он не стоит ничьего внимания и заботы, вынужден был заметить под нашим воздействием знаки внимания своей жены, однако он тотчас же исказил их. А именно, когда он всякий раз слышал слова жены, в которых проявлялось ее внимание к нему, он поворачивался к нам с улыбкой, и говорил: «Она говорит так, потому что ей что-то нужно от меня». Таким образом, он избегал столкновения собственного опыта с созданной моделью мира: все, что мешало ему придти к более богатым представлениям о мире, и препятствовало возникновению более близких отношений с женой, с собственной женой.

Человек, которого в какой-то момент жизни отвергли, приходит к генерализации, что он не достоин чьего-либо внимания. Поскольку эта генерализация входит в его модель мира, он либо опускает знаки внимания, либо считает их неискренними. Не замечая знаков внимания со стороны других людей, он может легко держаться мнения, выраженного в генерализации, что он не стоит ничьего внимания. Это описание представляет собой классический пример контура положительной обратной связи: самореализующегося пророчества, или опережающей обратной связи (Pribram, I967). Обобщения индивида или его ожидания отфильтровывают и искажают его опыт таким образом, чтобы привести его в соответствие с ожидаемым результатом. Так как опыт, способный поставить сомнение его генерализации, отсутствует, ожидания подтверждаются, и описанный цикл постоянно возобновляется. Так люди обеспечивают неприкосновенность своих убогих моделей мира.

Рассмотрим классический психологический эксперимент по изучению эффекта ожиданий, осуществленный Постменом и Брунером.

«…В психологическом эксперименте, результаты которого, по праву, должны быть известны далеко за пределами психологической науки, Брунер и Постмен обращались к испытуемым с просьбой идентифицировать игральные карты, которые можно было видеть в течение очень короткого, тщательно отмеренного интервала времени. В основном это были обычные карты, но некоторые из них были аномальны, например, имелись: красная шестерка пик или черная четверка червей. В каждом отдельном эксперименте одна и та же карта предъявлялась одному и тому же испытуемому несколько раз в течение интервала времени, длительность которых постепенно увеличивалась. После каждого предъявления у испытуемого спрашивали, что он видел. Эксперимент считался законченным после двух правильных идентификаций, следующих непосредственно одна за другой.

Даже при самом кратковременном предъявлении большинство испытуемых правильно идентифицировали большинство карт, а при незначительном увеличении времени предъявления все испытуемые идентифицировали все предъявленные карты. Нормальные карты, как правило, идентифицировались правильно, что же касается аномальных карт, то они почти всегда без видимого колебания или недоумения идентифицировались как нормальные. Черную четверку червей могли принять, например, за четверку либо пик, либо червей. Совершенно не осознавая наличия отклонения, ее относили к одной из понятийных категорий, подготовленных предыдущим опытом. Трудно было даже утверждать, что испытуемые видели нечто отличное от того, за что они принимали видимое. По мере увеличения длительности предъявления аномальных карт испытуемые начинали колебаться, выдавая тем самым некоторое осознание аномалии. При предъявлении им, например, красной шестерки пик, они обычно говорили: «Это шестерка пик, но что-то в ней не так – у черного изображения края красные». При дальнейшем увеличении времени предъявления, колебания и замешательство испытуемых начинали возрастать до тех пор, пока, наконец, совершенно внезапно несколько испытуемых без всяких колебаний не начинали правильно идентифицировать аномальные карты. Более того, сумев сделать это с тремя-четырьмя аномальными картами, они без особого труда начинали справляться и с другими картами. Небольшому числу испытуемых, однако, так и не удалось осуществить требуемую адаптацию используемых ими категорий. Даже в случае, когда аномальные карты предъявлялись им в течение времени, – в 40 раз превышающего время, необходимое для опознания аномальных карт, более 10% аномальных карт так и остались неопознанными. Именно у этих испытуемых, не сумевших справиться с поставленной перед ними задачей, существовали различные трудности личностного характера. Один из них в ходе эксперимента отчаянно воскликнул: «Я не могу разобрать, что это такое! Оно даже не похоже на карту. Я не знаю, ни какого оно цвета, и не понятно, то ли это пики, то ли черви. Я сейчас не уверен даже, как выглядят пики. Боже мой!» В следующем разделе мы сможем убедиться, что подобным образом ведут себя иногда и ученые.

Этот психологический эксперимент, который можно воспринимать либо как метафору, либо как отражение природы сознания, удивительно просто и убедительно дает схематическое представление о процессе научного открытия. В науке, как и в эксперименте с игральными картами, новое возникает с трудом, преодолевая сопротивление, создаваемое ожиданиями, порожденными фоновым знанием. Даже в обстоятельствах, в которых позднее удастся обнаружить аномалию, ученые обычно сначала воспринимают лишь нечто известное и предугадываемое.

Генерализация, из которой исходили люди, участвовавшие в эксперименте, состояла в том, что возможные парные сочетания цвета и формы будут совпадать с известными им по предыдущему опыту: черный цвет ассоциируется с трефовой и пиковой мастями, а красный – с бубновой и червонной. Сохранность этого обобщения они обеспечивали, искажая либо форму, либо цвет аномальных карт. Суть сказанного в том, что даже в этом простом задании механизм генерализации и процесс искажения, обеспечивающий поддержание этой генерализации, мешали людям правильно идентифицировать то, что они могли в действительности увидеть. Идентификация обычных карт, изображение которых мелькает на экране, не представляет для нас большой значимости. Тем не менее, описанный эксперимент полезен для нас тем, что он с убедительной простотой выявляет механизмы, способные наделить нас потенциалом обогащения или обеднения нашего опыта, того, что происходит с нами в качестве людей, касается ли это вождения автомобиля или достижения близости в человеческих отношениях, – короче, всего, что мы можем испытывать в каждом из измерений нашей жизни.