"Принц снов" - читать интересную книгу автора (Бенджамин Курт)

Глава шестая

Круглый, полный диск Великой Луны Лан висел низко — Лан догонял младших братьев, Ган и Чен, а те уже почти достигли зенита. Хабиба двигался по мастерской уверенно и точно. Маг как-то сказал ему, что Лан — вовсе не луна, а тлеющее в темноте умирающее солнце. И теперь Льешо ожидал, когда же слабый свет Лана засияет ярче и озарит темную мастерскую.

Маг снял с полки неглубокую серебряную чашу и аккуратно, куском мягкой ткани начисто ее протер. До краев наполнил чашу чистой холодной водой из глиняного кувшина.

— Что ты делаешь?

Маг наклонился так низко, что нос его почти коснулся воды, однако на вопрос не ответил.

— Хабиба?

Льешо на секунду задумался о том, как он сюда попал и почему Хабиба ведет себя так, словно не замечает его присутствия. Однако юности не свойственно надолго задумываться о подобных вещах. Так что Льешо встал на цыпочки и заглянул через плечо волшебника. В это время Великая Луна Лан поднялась уже достаточно высоко и наполнила отражающееся в чаше небо жемчужным сиянием. Она затмила своим светом лучи маленькой луны Хан, и та плавала в отражении, словно черная жемчужина. Рисунок серебряной вазы отражался в воде; казалось, будто жемчужина Хана висит на тонкой серебряной цепи.

— Ну, так где же ты? — обратился Хабиба к образу в воде. Волшебник упорно искал Полуночную Нить, потерянные в бою у Небесных Врат жемчужины Великой Богини. Три такие жемчужины хранились у Льешо; судя по всему, волшебник обнаружил еще одну.

Словно во власти неведомых чар рука Льешо сама собой потянулась к плавающей в серебряной чаше темной жемчужине луны. Но в этот момент случилось так, что юноша упал в воду, в серебряную чашу — прямо головой вперед. Удивительно, что вода расступилась, словно туман, и целиком поглотила свою добычу.

— Помогите!

— Держись! — послышался ответ.

Льешо вытянул руку и схватился за прочную серебряную цепь — падая, он пролетел мимо. Держась за цепь, юноша закачался над пропастью, а потом обеими ногами уперся в широкие плоские звенья и поднялся по ним.

— Кто здесь? — спросил он.

Голос, который произнес «Держись!», не принадлежал ни Хабибе, ни Каду. Конечно, в такой момент вполне можно было ожидать появления Чи-Чу, но голос не походил и на голос лукавого бога.

— Это я.

Плавающая в серебряной чаше Хабибы луна вдруг начала прыгать, словно рыба на крючке, едва не скинув Льешо с его опоры. Юноша пристально вгляделся: луна совсем не походила на жемчужину, нет, она скорее напоминала человека. Обнаженный и полнотелый, человечек этот казался черным, словно деготь, и сиял подобно тем жемчужинам, которые Льешо хранил в ладанке на груди. Человек-жемчужина выставил крошечные руки и ноги и начал что есть силы молотить ими, пытаясь увернуться от цепи, надетой на торчащий из спины крюк. Существо сопело, шумно втягивая воздух через круглый, вздернутый, с розовыми ноздрями нос. Полный сияющих белых зубов рот широко открывался.

— Отпустите меня! — вопил человечек голосом, слишком громким и резким для его жемчужной головы.

— Прекратите! — тоже закричал Льешо, он испугался, поскольку с трудом удерживающая обоих цепь начала опасно раскачиваться. — Как мне спуститься? Я тоже застрял, и если вы не прекратите раскачивать цепь, я непременно свалюсь!

— Прошу прощения, — вежливо извинилось существо. — Я позволил волнению взять верх над здравым смыслом.

— Прощаю, — так же вежливо ответил Льешо и, не сумев сдержать любопытства, поинтересовался: — Что вы за удивительное создание? И с какой стати висите здесь голый, словно жемчужина на ожерелье Богини?

Существо негодующе фыркнуло:

— Меня зовут Свин. Я — джинн в услужении Великой Богини и главный садовник ее небесных садов.

Назвавший себя джинном человек-жемчужина прекратил дергаться и начал медленно раскачиваться на цепи. Льешо вдруг пришла в голову мысль, что ситуация вполне могла бы взволновать человечка и больше. Однако джинн терпеливо ждал возможности изложить свою историю во всех подробностях, а потому юноша засунул левую ногу в петлю одного из звеньев цепи, а правой рукой схватился за другое звено. Застраховавшись таким способом от падения, Льешо приготовился слушать.

— С тех пор как демон-завоеватель осадил Небесные Врата, я упорно искал возможности спастись самому и помочь госпоже Великой Богине. В конце концов у меня созрел план; состоял он в следующем: я стану маленьким, словно жемчужина из ее потерянного ожерелья, и, если можно так выразиться, просочусь в щель. Я планировал упасть на землю вдалеке от тех ворот, возле которых залегли наши враги, а потом собрать армию и с ней вместе вернуться.

— Судя по всему, осуществить этот план вам не удалось, — счел нужным заметить Льешо.

Джинн вздохнул и сердито взглянул на Льешо.

— Вовсе незачем мне это говорить. А теперь, если вы поможете мне вытащить из спины булавку, я займусь делами. Небеса не будут ждать вечно, знаете ли. У нас там сейчас посевная.

— Об этом надо было подумать прежде, чем превращаться в жемчужину. Что, если все ваши слова — просто ложь?

Вопрос придал ситуации неприятный оттенок реальности. Джинны славились как крайне ненадежные создания, и даже сам Свин был вынужден с этим согласиться.

— Вы можете взять с меня обещание выполнить несколько желаний, — предложил Свин с приятной, располагающей улыбкой. — А желания используйте для того, чтобы заставить говорить правду.

Человечек явно стремился выглядеть как можно надежнее и солиднее, однако он продолжал гипнотически-ритмично, словно маятник, раскачиваться, и от этого у Льешо закружилась голова. Нынешнее положение Свина свидетельствовало, что он не особенно умен.

— Хорошо.

Льешо протянул руку над пропастью, чтобы схватить торчащую из спины джинна булавку. Человечек увернулся.

— Сначала я должен пообещать.

— Но вы же только что это сделали.

— Нет, я просто сказал, что готов пообещать. Вы же еще не просили меня это сделать.

Странное жемчужное существо с каждой минутой раздражало Льешо все больше. Он попытался осмыслить странную ситуацию, но она все равно выглядела совершенно абсурдной. Самым же нелепым казалось то терпение, которое он проявлял по отношению к попавшему на крючок джинну. Впрочем, как бы там ни было, все сложилось именно так, как сложилось, и выход виделся один — пройти весь путь до самого конца.

— Обещайте исполнить три моих желания, — потребовал Льешо и начал придвигаться по цепи к джинну еще до того, как тот успел произнести «обещаю».

В этот момент огромная рука, такая большая, что в ней спокойно умещались и Льешо, и джинн, вместе взятые, сдернула юношу с серебряной цепи и почти вплотную поднесла к лицу. Это лицо Льешо прекрасно знал и ненавидел больше всего на свете.

— Добро пожаловать домой, Льешо.

— Мастер Марко! — закричал юноша…

И проснулся в ледяном поту, тут же осознав, что рот его крепко зажат чьей-то сильной рукой.

Всеми силами пытаясь вырваться, Льешо едва расслышал шепот:

— Ты кричал во сне.

Хмиши. Свой, друг. Да, судя по всему, это действительно был какой-то страшный, непонятный сон. Но разве отдаешь себе в этом отчет в ту самую минуту, когда он снится?

Кивнув, юноша дал знать, что не спит и все понимает. Хмиши убрал руку и сел рядом, ожидая, пока принц окончательно придет в себя.

Действительность вернулась к Льешо. Они остановились на постоялом дворе, где в дальнем конце отведенного для караванов участка ютилась небольшая гостиница. Просторную площадь со всех четырех сторон огораживали конюшни. Адар и Карина отправились в гостиницу вместе с Шу, как это и приличествовало людям их ранга. Карлик Собачьи Уши поплелся следом — развлекать всю компанию. Льинг тоже пошла — ей предстояло нести в дозоре первую смену, охраняя сон господина и тем самым подтверждая, что они всего лишь наемные охранники. Остальные члены отряда устроились на ночлег прямо в конюшне, среди животных и путешественников низшего ранга.

Неподалеку, в темноте ночи, сверкали любопытством зоркие глаза музыканта. Весь день, во время движения каравана, он держался в стороне, обособленно. Однако сейчас, подперев подбородок ладонью, с нескрываемым интересом наблюдал за фибами.

— Все в порядке, — успокоил любопытствующего Хмиши.

В голосе его нетрудно было угадать оттенок угрозы.

Погонщик отлично понял намек и вновь завернулся в одеяло. Льешо понял, что тот лишь притворяется, будто уснул. Нанятые охранниками ветераны, лежа рядом с другими спящими путниками, тоже, конечно, и не думали о сне. Так что когда ночные кошмары превращали сон в спектакль, зрителей вполне хватало.

— Ты выкрикнул имя мастера Марко, — прошептал Хмиши. — Что это значит?

Льешо покачал головой.

— Потом.

Одно лишь воспоминание о недавнем сне заставило содрогнуться. Проснувшись, оказалось уже невозможно восстановить логику кошмарного видения, однако несомненное зерно правды волновало и тревожило. Что все это значит?

— Где мастер Ден?

— Может быть, в уборной, а может, возле колодца, — ответил Хмиши.

Оба знали, что на самом деле эти слова означают «где угодно».

Льешо встал и жестом позвал Хмиши к выходу. Оба осторожно пробрались между рядами крепко спящих и тех, кто только притворялся и лежал в неестественно-напряженной позе, прислушиваясь. Наконец, выйдя из конюшни через одну из множества украшавших фасад нарядных арок, молодые люди попали на свежий воздух. Разгоряченные лица нежно обвевал прохладный ветерок. На покрытом облаками небе не было видно ни единой звездочки, но луны проходили одна за другой и даже из-за облаков посылали вполне достаточно света, чтобы длинный ряд арок выстроился в единый темный силуэт, отчетливо заметный на фоне таинственно мерцающего эфира.

Караван Хуана остановился на очень приличном постоялом дворе, не выходя за пределы провинции Шан, однако Каду отлично натренировала путников. Выйдя на улицу, оба молодых фибских солдата первым делом тщательно осмотрели огромную пустую площадь, чтобы убедиться, что бандитов поблизости не видно и нападение не грозит. Стоя плечом к плечу и положив руки на рукоятки мечей, они старались проникнуть взглядом как можно глубже в густую плотную тьму.

Вдруг от одной из арок отделилась неуклюжая тень. Хмиши моментально очутился между принцем и возможной опасностью. Оба юноши поспешно вытащили мечи; правда, клинок в руках Льешо заметно дрожал.

— Ты в большой тревоге, — прозвучал из плотной тьмы мягкий голос мастера Дена.

Проведя по воздуху рукой, он моментально раздвинул заслонявшие сияющий лунный диск облака и оттолкнул в сторону тени.

— Так на меня подействовал сон, мастер.

Мастер Ден молча кивнул и указал на скамейку — она изящно обвилась вокруг резной колонны, поддерживающей грациозно изогнутую арку.

Льешо сел, и мастер негромко попросил:

— Расскажи обо всем, что тебе приснилось.

— Ведь это был больше, чем сон, правда?

Набравшись храбрости, Льешо взглянул на учителя, но мастер Ден, по своему обыкновению, только пожал плечами, словно и не собираясь давать совет, зато многого требуя от своего подопечного.

— Вполне возможно, что твой сон — лишь последствия долго остававшегося на жаре обеда, — наконец проговорил он. — Точно его смысл сможет определить разве что толкователь. Самые искусные толкователи снов встречаются среди ташеков, хотя, по-моему, в пути нам ни одного из них встретить не удастся.

— А вообще кто-нибудь когда-нибудь и где-нибудь встречал ташека-толкователя? Или они — выдумка, как разбойники из пустыни Гансау, которыми пугают маленьких детей?

— Нет, они действительно существуют, — уверенно подтвердил мастер Ден. — Но дело в том, что они принадлежат к религиозной касте и входят в сны лишь тогда, когда их приглашают, чтобы помочь тем, кого постигают неприятности. Они вовсе не насылают ночных кошмаров.

Хмиши покраснел, и Льешо подумал, к чему бы это. На улицах Кунгола он встречал ташеков-гуртовщиков и погонщиков. Больше того, спрятавшись в уголке балкона, не раз наблюдал за тем, как племенные вожди оказывали почести его высокопоставленной матери. Однако слуги вовсе не пугали живущих во дворце детей историями о мифических монстрах. И Льешо считал это крупным недостатком собственного образования. В детстве он мог бы сражаться куда более рационально, если бы знал о существовании гарнов-разорителей и их умении вытягивать из жертвы жизненные силы. Тогда, наверное, он понял бы, о чем именно сейчас разговаривают Хмиши и мастер Ден.

— Это вовсе не миф, — продолжал мастер Ден, — и очень жаль, что нам вряд ли удастся найти толкователя, который объяснил бы смысл видения.

— Если это был не просто сон, то что же тогда?

Льешо доверял мнению мастера Дена больше, чем советам кого-либо из посторонних.

— Ну, прежде всего ты должен рассказать сам сон, так ведь?

— Да, конечно.

С глубоким вздохом Льешо обратил взгляд на бледный диск Великой Луны Лан — главным образом для того, чтобы, рассказывая, не смотреть в глаза мастеру Дену. Луна сразу напомнила ему о недавнем тревожном сне. Луны Ган и Чен уже закатились, а Лан преодолела зенит.

— Я видел волшебника Хабибу. Он поймал в наполненную водой серебряную чашу лунный свет и пристально вглядывался в отражение лун, пытаясь найти черный жемчуг Богини. Ну а я заглянул через его плечо и упал прямо в эту чашу. И там встретил Свина.

Человеческое обличье мастера Дена приняло выражение сосредоточенного внимания, однако лукавый бог вовсе не стремился помочь Льешо в сложном деле передачи сновидения; он лишь нахмурился и молча слушал. Когда же жутковатый рассказ подошел к страшному концу, мастер Ден понимающе кивнул и уточнил:

— А что-нибудь еще ты узнал? Что-нибудь из окружения мастера Марко, что поможет нам определить, где он находится сейчас?

Льешо покачал головой.

— Нет. Я ясно видел лишь мастерскую Хабибы. Думаю, мастер Марко сейчас скорее всего в императорском дворце — по-моему, мне знаком вид из окна. После того, как я упал в воду, ощущение реальности совершенно исчезло. И единственное, что я видел — кроме цепи и джинна по имени Свин, — это был сам мастер Марко. Но дело в том, что в его поведении было нечто странное. — Льешо замолчал и, пытаясь восстановить впечатления сна, внимательно посмотрел на Великую Луну Лан. — Марко разговаривал со мной, я разговаривал с джинном. А мастер Марко совсем не замечал ни джинна, ни серебряной цепи. Точно так же Хабиба не замечал меня. Казалось, что наши сны соприкасаются, но всего лишь какими-то отдельными частями.

— Если считать, что нам везет, то ты прав, — согласился мастер Ден.

Льешо предпочел бы ответ, который не подтверждал бы его собственных подозрений.

— И все-таки это был сон, правда?

— Я знаю этого джинна, — не ответив на вопрос, продолжал мастер Ден. — Свин служит Богине на протяжении долгих веков и почти все это время остается ее любимцем.

— Имя несколько странное, особенно для того, кому благоволит Богиня.

Мастер Ден слегка улыбнулся — очевидно, вспомнил что-то очень приятное.

— Вовсе нет, совсем не странное. Свин — и на самом деле свинья. В смертной жизни он прекрасно добывал трюфели. А когда Богиня пригласила его на небеса, то предложила любую внешнюю форму на выбор лишь с тем условием, что он будет доставлять к ее столу такие же чудесные и вкусные трюфели, какие умудрялся находить на земле. Новичок согласился. Но ведь он был всего лишь свиньей, а потому и не смог придумать ничего более интересного, чем сохранить свой прежний облик. Единственное, что изменила Богиня, так это его походку — теперь он ходит не на четырех, а на двух ногах. Да, и еще она даровала Свину речь — он находит свою новую способность чрезвычайно забавной — и должность главного садовника — к ней он отнесся исключительно серьезно. Во всем прочем он так и остался настоящей свиньей. Что же касается имени, то, как и внешность, его вполне устраивает земное.

Льешо поежился. Когда он жил в рабстве на Жемчужном острове, мастер Марко постоянно угрожал скормить его свиньям, и поэтому сон казался особенно дурным предзнаменованием. Впрочем, мастер Ден служил на Жемчужном острове и без малейшего напряжения разгадал мысли Льешо.

— Свин — мой друг, — напомнил лукавый бог. — Больше того, насколько мне известно, он никогда, никогда не ел ни мальчиков-рабов, ни стариков — даже если был очень голоден.

— Ты, наверное, считаешь меня круглым дураком.

— Дурак не знает страха, а потому ему и не требуется мужество, чтобы идти вперед, — то ли с юмором, то ли с сарказмом возразил мастер Ден. — А смелый человек отдает себе отчет и в опасности, и в собственном страхе, однако находит силы действовать так, как считает нужным.

— Ну, значит, я самый настоящий герой, — подал голос Хмиши. — Ведь я почти постоянно дрожу от ужаса — все вокруг меня пугает.

Мастер Ден рассмеялся — впрочем, этого от него и ждали, — и по-отечески обнял фибов.

— Отправляйтесь-ка спать, — распорядился он, словно урезонивал двух расшалившихся мальчишек.

— Только не я, — проворчал в ответ Хмиши. — Мне пора менять на посту Льинг.

Едва приятель ушел, Льешо воспользовался моментом и задал последний вопрос:

— Чей же это был сон? Я попал в сон Хабибы или он в мой?

— Вполне возможно, что ваши сны просто перепутались. — Мастер Ден похлопал Льешо по плечу. — С этим мы разберемся. А сейчас постарайся все-таки отдохнуть. Утром ты мне понадобишься рано — для обряда молитвы.

— Хорошо, мастер.

Льешо выразил свою признательность лукавому богу низким поклоном. Еще в мирные времена он познал важность и молитвенных обрядов, и уравновешивающих их обрядов боевых. Напоминание мастера Марко успокоило мятущуюся душу: даже в пути, в караване, вдали от всего привычного и знакомого, необходимо соблюдать свой собственный, внутренний распорядок жизни.

Еще до рассвета Хмиши принялся трясти Льешо за плечо.

— Мастер Ден уже ждет во дворе. Меня сегодня освободили, а ты поторопись.

Со стоном Льешо поднялся с подстилки, Хмиши же с удовольствием шлепнулся на свою. Льинг нигде не было видно, но мешок ее стоял наготове — значит девушка уже собралась в путь. Нетвердым шагом Льешо направился к выходу и почти вывалился из арки на площадь — как раз в ту минуту, когда серый восход маленького солнца едва осветил все вокруг.

Льинг уже была здесь. И Собачьи Уши, и вообще все. Карлик стоял в свободной позе, широко расставив короткие кривые ноги и сложив на животе такие же короткие, неуклюжие руки. Фигура его выглядела комичной, однако серьезное, сосредоточенно-спокойное выражение глаз не позволяло насмехаться. Льешо вдруг задумался о той истинной роли, которую маленький человечек играл при дворе Шу.

Карина сбросила свои накидки и пришла в длинной, с разрезом, юбке. Адар стоял перед входом в гостиницу рядом с переодетым императором и небольшой группой самых опытных телохранителей. Несколько купцов даже приостановили сборы в дорогу — так им хотелось посмотреть церемонию. С противоположной стороны двора за собравшимися наблюдала изрядная толпа простого люда. Среди зевак выделялись гарнские купцы; их охраняли собственные телохранители, одетые в военную форму.

Стараясь обращать как можно меньше внимания на зрителей, Льешо занял место рядом с Кариной. Встряхнув руками, расслабил мышцы. Может быть, удастся произвести на целительницу впечатление хотя бы искусным выполнением упражнений — ведь ничем другим привлечь ее внимание не удается. Мастер Ден совершил ритуальный поклон, и все участники церемонии ответили тем же. Потом лукавый бог — он же по совместительству прачка — провозгласил первую из утренних поз. «Красное солнце».

Приветствуя зарю, Льешо придал послушному телу форму самого нежного из огненных знаков. Каждый изгиб, каждая линия напоминали о прошлых исполнениях молитвенных форм. Теплые, словно освещенные солнечными лучами, в молитве возвращались лица потерянных или оставшихся в дальних краях товарищей — Бикси, Стайпс, Каду; все они виделись словно живые — на ферме Шокара тренировали новобранцев. Гладиатор Радимус — его отдали врагу в счет уплаты долгов. Мадонн, который пожертвовал жизнью, чтобы прекратить войну, и погибший в этой войне мастер Яке. Состарившийся на службе монархам Фибии Льек — не желая нарушать свой долг, он последовал за Льешо в рабство. В этой наполненной бурями и невзгодами жизни воспоминания об ушедших привязанностях сжимали сердце страстным желанием вновь встретиться с товарищами.

Настало время перерыва между фигурами, и к участникам церемонии присоединились несколько телохранителей. Их примеру последовал один из конюхов, потом еще один, и даже несколько купцов, отдав слугам тяжелую верхнюю одежду, встали в ряд молящихся.

— Текущая река, — провозгласил мастер Ден.

Воспоминания стали шире — плавные движения мышц вовсе не мешали им, а, наоборот, обостряли восприятие. Учение утверждало, что Путь Богини постигается не сопротивлением, а гибкостью и мягкостью. Существует только настоящее, время воплощается в движении. Прошлое перетекает в будущее словно река, которая течет вечно и в то же время всегда остается в настоящем.

— Неподвижная вода.

Провозглашая эту молитвенную форму, мастер Ден взглянул на Адара.

Адар понял призыв. Отойдя от гостиницы, он встал рядом с учителем — перед теперь уже достаточно внушительным рядом молящихся. Поклонившись смертному богу, он принял соответствующую позу, а в ответ на приветственную улыбку мастера тоже широко улыбнулся; казалось, этих двоих объединяет какой-то общий секрет. Мастер Ден поднял руку, и Адар, стоя к нему лицом, точно, словно в зеркале, отразил движение. Поднятые руки соприкоснулись. Потом Адар опустился на одно колено, а свободную руку резким отточенным движением выбросил вперед. То же самое сделал и мастер. Последовал целый цикл резких движений, каждое из них заканчивалось моментом неподвижности и плавно переходило в следующее. Ни разу руки партнеров не соприкоснулись, хотя замирали они буквально на расстоянии волоса друг от друга.

Льешо в точности повторял движения за мастерами — в числе тех немногих, кто был в состоянии выполнять сложные упражнения. Однако закончили мастера вдвоем — никто больше не смог синхронно, с высокой степенью точности отразить их фигуры. Льешо пришлось оставить всякую надежду произвести впечатление на Карину. Он и не подозревал об удивительном мастерстве брата, и все же оно не оказалось для него полной неожиданностью. Адар пользовался благосклонностью Богини как один из ее духовных мужей. Ее дары включали и владение высоким искусством врачевания. Как ни странно, брат считал, что Богиня приходила и к нему, Льешо, — а ведь он неуклюж, не владеет никакими искусствами, знаниями и умениями. Его ночное бдение вышло совершенно безрезультатным — никаких даров он не получил.

Закончив ритуал, Адар низко, почтительно поклонился, словно весь сложный цикл движений выполнялся как повинность.

— Бабочка, — провозгласил мастер Ден.

Однако в этот момент вызовом ему прозвучал другой голос:

— Путешествие на запад требует внимания куда более сильных богов.

На открытый участок площади вышел Харлол, погонщик из Ташека. Он принялся расхаживать перед толпой зевак — конюхов, погонщиков и телохранителей.

Кто-то ткнул Льешо в бедро. Посмотрев вниз, он увидел, что карлик стоит с недовольным, даже сердитым лицом.

— Хозяин слишком давно не имел дела с караванами, — прошептал Собачьи Уши. — Надеюсь, ему не придется дорого заплатить за то, что в дальний путь он необдуманно взял иностранца.

Льешо происходящее тоже очень не нравилось.

Бросив вызов, погонщик-ташек начал раскачиваться в танце пустыни. Очень скоро танец превратился в безумное кружение; развевающиеся тяжелые одежды делали танцора похожим на опасную дикую птицу. Неожиданно из толпы бросили меч, и Харлол на лету поймал его. Следом прилетел и еще один. Описывая сразу двумя мечами огромные круги, ташек продолжал воинственный танец. Низко склоняясь, он словно пружина подпрыгивал, пронзая мечами незримого противника, а потом снова начинал вращать оружие над головой. Движения его стали хореографическим воплощением смерти. Когда же погонщик наконец внезапно остановился, тяжело дыша, мечи оказались на плечах Адара: скрещенные наподобие буквы X, они сходились точно возле горла целителя.

— Я врач. — Вероятно, поначалу ташек воспринял эти слова как мольбу о пощаде, и губы его скривились в презрительной усмешке. Но Адар продолжил: — Я не причиню тебе зла.

— Так прочитай же свою судьбу в сиянии кинжалов, лекарь!

В ответ Адар лишь улыбнулся, почти по-приятельски. Потом он пожал плечами, и мечи словно сами собой поднялись с его плеч.

— Не думаю, что сегодня Богине угоден мой визит. Однако как только она призовет меня к себе, я тут же явлюсь.

Льешо решил, что старший брат попросту лишился рассудка. Но неужели и сам император тоже сошел с ума, позволив лукавому божеству убедить себя нанять в качестве погонщика такого опасного человека? Неужели Шу действительно позволит этому простолюдину хладнокровно, прямо у себя на глазах, убить принца-целителя?

— Нет!

Льешо настолько увлекся, насылая проклятия на головы всех врагов, что даже не заметил, как вытащил и нож, и меч и вышел вперед, на открытое пространство.

— Нет, — согласился Шу.

Император произнес это слово тихо — так, что услышать его мог только Льешо. Он взял меч у Льешо, а потом и у Льинг; свободно держа оба клинка в опущенных руках, приблизился к погонщику.

— Я знаю твой танец. — Император Шана остановился перед собственным погонщиком. Его богатый костюм напоминал окружающим, что тот персонаж, которого он играл, знаком с гуинмерской версий религии ташеков. Он два раза топнул ногой. — Ну же, бродяга, давай станцуем!

Обращение «бродяга» по отношению к ташеку могло прозвучать совсем по-разному. Посторонние нередко использовали его как оскорбление, пытаясь подчеркнуть, что люди этой национальности не имели ни честолюбия, ни склонности к труду, предпочитая побираться, воровать и вымогать свой хлеб. Однако для тех из ташеков, которые пришли из пустыни Гансау, «бродяга» оставался священным странником и, больше того, человеком, способным выжить. Шу мог иметь в виду любое из толкований, а возможно, и сразу оба. Ни голосом, ни выражением лица, ни единым движением он себя не выдал. Тот, к кому император обращался, вполне мог выбирать сам.

— Если желаешь, купец!

Харлол убрал свои мечи с горла Адара, в качестве предупреждения оставив лишь тонкую полоску крови, и повернулся лицом к тому, кто осмелился так дерзко бросить вызов. Также дважды стукнув ногой, ташек принял вызов.

Не отводя друг от друга глаз, двое принялись кружить по площади. Мечи сверкали и звенели — в такт чеканным движениям ног. Кружась, взлетая в воздух, вновь опускаясь на землю, резко выбрасывая ногу, чтобы обескуражить танцующего противника, император отвечал ташеку движением на движение. Танец носил ритуальный характер; мечи взлетали в воздух и вились вокруг танцующего; он же ловко ловил их и опять посылал в воздух. Молитвенный танец не предполагал ущерба здоровью исполнителей, хотя при таком накале молитвы любой несчастный случай мог оказаться смертельным. Одно лишь неуверенное движение ноги, потеря сосредоточенности и внимания лишь на долю секунды могли принести смерть.

Ноги отбивали все более стремительный ритм, и танец набирал темп. Раздававшиеся в толпе крики поощряли то одного виртуоза, то другого. Шу был старше своего партнера; молитва мечей представляла собой всего лишь одну из многих форм, которые он познал за многие годы путешествий по империи. Однако во всей толпе об этом ведали лишь члены небольшого отряда Льешо. Казалось, что Харлол более симпатичен публике: он обладал выдержкой молодости и целеустремленностью человека, танцем выражающего ту единственную религию, которую он исповедовал. Шу посвятил собственную жизнь тысячам самых различных вызовов, а погонщик всего лишь стремился отстоять свое положение среди сверстников.

Танец продолжался, и Льешо заметил, что его рисунок, да и сам характер поединка, изменились. Так же, как и молитвенные формы Пути Богини, танец носил воинственный характер, а каждое его движение, каждая поза несли в себе смертельную угрозу. Поэтому Льешо совсем не удивился, увидев, как Харлол нацелил оба меча прямо в сердце противника. А один лишь взгляд на сосредоточенное, внимательно-напряженное лицо карлика подтвердил опасения: ташек действительно избрал самый опасный стиль.

Льешо с трудом сдерживался, не зная, что делать: он уже почти видел императора Шу мертвым на площади. Кровь монарха впитывал песок, а империя тем временем разваливалась на части, как не скрепленная раствором кирпичная стена. Стиль танца диктовал Харлол, но Льешо все равно винил императора за неизбежные последствия его возможной смерти. Дело в том, что погонщик сражался с купцом из Гуинмера, не подозревая о присутствии скрывающегося в его обличье императора. А значит, он не мог даже предположить, в какие несчастья ввергнет свой народ, случайно убив императора. Однако, несмотря на страстное желание вмешаться в ход поединка, Льешо приходилось стоять неподвижно, ведь малейшее движение могло отвлечь внимание того самого человека, которого он стремился спасти.

Юноша все-таки сделал полшага вперед, но в этот самый момент на плечо легла тяжелая рука. Мастер Ден крепко держал ученика.

— Он занимался у хорошего учителя, — напомнил лукавый бог, разумеется, имея в виду самого себя.

Льешо хотел возразить, что мастер Ден преподавал совсем иной молитвенный ритуал и иное боевое искусство — те, что принадлежали семи смертным богам и основали Путь Богини, а не эту дикую игру угрозы и смерти. Вовсе не было необходимости специально обучаться танцу бродяги, чтобы уловить тот самый момент, в который молитва оказалась столь опасной. Шу тоже почувствовал переход и немедленно принял его, на ходу перестроив стиль выступления. И вот взмах меча, еще один — и погонщик уже лежит у ног соперника, неровно и тяжело дыша и истекая кровью от ран на руке и ноге.

— Рассвет, — провозгласил Шу спокойным голосом; дыхание его даже не сбилось.

Пока они сражались, встало Великое Солнце.

— Друг Адар, не сможешь ли ты помочь моему погонщику? А мне нужен кто-то, кто займет его место в караване.

— Я вас не задержу. — Раненый погонщик с огромным трудом, поддерживаемый Адаром, поднялся. — Всего лишь пара швов, и еще до обеда я вновь окажусь в строю. Разве удастся так быстро найти здесь человека, который сразу войдет в курс дела?

— Я и в твое обучение вложил гораздо больше, чем ты заслуживаешь, — резко и холодно ответил Шу.

Вернув мечи тем, у кого он их взял, император вопросительно взглянул на Адара.

— Молодые люди обладают удивительной способностью восстановления. — Принц-врачеватель слегка потрепал раненого за ухо, продолжая, впрочем, его поддерживать. — Однако предстоит еще выяснить, не повредило ли солнце его умственную деятельность.

— Ну так перевяжи раны и заплати хозяину гостиницы за два дня проживания.

Распорядившись судьбой ташека-погонщика, Шу обратился к нему самому:

— Отдохни как следует. Ты сможешь нагнать караван в Дарнэге — как только нога снова станет исправно тебе служить. Ну а нам действительно нужна помощь, иначе мы ни за что не выйдем вместе со всем караваном.

Удовлетворенно проследив, как купец из Гуинмера распорядился последствиями глупости и хвастовства молодого погонщика, толпа распалась на небольшие группы, чтобы перед началом трудового дня вдоволь посплетничать. От одной из таких групп отделился человек, явно отличающийся фамильным сходством с раненым.

— Я Кагар, кузен Харлола. Чтобы защитить честь семьи, осмелюсь предложить на его место себя.

Кагар очень низко поклонился, явно стыдясь бесчестья, которое Харлол навлек на весь свой род.

— Это что, заговор против моих верблюдов? — воскликнул Шу. В голосе его звучало возмущение опасающегося кражи купца, а вовсе не настороженность императора, только что предотвратившего попытку убийства. — Не для того ли ты сменяешь кузена, чтобы потом поделить с ним мои товары?

— Я действительно следовал за вами, — признался Кагар, — но вовсе не для того, чтобы ограбить. Надеялся убедить вас принять меня на работу в качестве конюха. Кто мог ожидать, что кузен опозорит нашу семью? Теперь мне остается лишь надежда на устранение того ущерба, который он нанес на этом поле брани.

Кагар держался очень прямо, едва бросив взгляд на униженного погонщика.

— Прошу, добрый купец! Мне не нужно никаких денег, позвольте только восстановить доброе имя семьи!

— Бесплатно — это хорошая цена, — согласился Шу. — Все равно тебе понадобятся и пища, и кров… — Он перевел взгляд с молодого ташека на мастера Дена, однако тот ни единым намеком не выразил своего отношения к происходящему. — Ну хорошо, оставайся, — наконец принял решение купец, — но если ты заставишь меня об этом пожалеть, я тут же тебя выгоню — даже если придется бросить тебя в пустыне.

Молодой конюх расплылся в улыбке.

— Да, господин! — коротко согласился он и, поклонившись, побежал к конюшне.

Льешо с огромным удовольствием оставил бы обоих молодых людей прямо здесь, его радовало, что они хотя бы на некоторое время избавляются от Харлола. Сам собой вставал вопрос: почему же все-таки император не выгнал человека, пытавшегося его убить?

И тут Шу направил гнев в странное русло: с головы напавшего ташека он перенес его на Льешо.

— Я вполне способен сам защитить своих гостей от всяких выскочек!

В голосе Шу звучал ледяной холод. Льешо сумел расслышать тот самый скрытый упрек, который, окажись он высказанным вслух, тут же разрушил бы инкогнито обоих. Адара могли бы защитить и другие. Он представлял для Фибии слишком большую ценность, чтобы рисковать его жизнью в уличной драке.

— Мой дорогой господин. — Юноша поклонился чрезвычайно формально, как и должен был поклониться купцу тот, кто обучен хорошим манерам, — без особого уважения, но соблюдая все приличия. — Не забудьте, пожалуйста, что жизнь ваша стоит куда дороже, чем те телохранители, которые получают зарплату за вашу защиту. Давайте выполнять свою работу, поскольку репутация нуждается в том, чтобы ее постоянно поддерживали.

Шу увидел в глазах юноши страх — он боялся потерять императора Шана в глупой площадной схватке.

— Не так уж был силен противник, — с улыбкой оправдался он, хотя все-таки пообещал: — Твоим советом я обязательно воспользуюсь в будущем.

Толпа рассеялась, не обращая больше внимания ни на купца, ни на его молодого охранника. Никто, разумеется, не заметил, как сузились глаза старшего из собеседников, когда он очень тихо — так, чтобы никто из посторонних не услышал, — добавил:

— Если бы ты вступил с ним в борьбу, непременно погиб бы. Этого я позволить никак не мог.

Действительно, погонщик-ташек оказался очень сильным бойцом.

— Все равно рано или поздно вам придется позволить мне жить своим умом — или умереть, — дерзко возразил Льешо.

Оба прекрасно понимали, что так оно и есть, однако Шу не мог скрыть нежелания признать очевидное. Льешо кивнул, показывая, что понимает сомнения императора.

— Именно такие чувства испытываю и я, когда вы совершаете что-нибудь безрассудное, например, принимаете смертельный вызов чересчур горячего погонщика.

Резко вскинув руку — жест этот вполне соответствовал искренности спора, — юноша повернулся и пошел прочь.