"Завещание ночи" - читать интересную книгу автора (Бенедиктов Кирилл)5. МОСКВА, 1991 год. КАМЕННЫЙ ГОСТЬ.Домой я вернулся к вечеру. Смутно вспоминалось, что с электрички мы сошли, кажется, в Перово, и поехали на хату к одной из девиц. Девица эта, на мое счастье, в свободное от основного занятия время работала медсестрой, и мне довольно толково соорудили перевязку и промыли царапины. Потом в памяти был глубокий черный провал, и уже в три часа дня я обнаружил себя перед дверьми приемного покоя Института имени Склифосовского — солидного, весьма уважаемого мною заведения. Некоторое время я колебался, зайти или нет –все-таки чувствовалось, что ночью мы с Зуриком и его компанией врезали, и довольно крепко. Потом, рассудив, что здоровье дороже, я зашел и направился прямиком к своему хорошему знакомому Вадику Саганяну, неоднократно пользовавшему меня в этих стенах. Он возился со мною часа полтора (он меня по-своему любит): зашил края раны, вогнал в живот и под лопатку слоновью дозу сыворотки против бешенства и столбняка, и выпроводил, сказав на прощанье: — И впредь не ходите по торфяным болотам ночью, когда силы зла властвуют безраздельно! В то, что меня покусала собака, он так и не поверил. Домой я добирался, постоянно останавливаясь от приступов боли и слабости, исполненный глубочайшего отвращения к себе за свою ущербность. К счастью, оба многострадальных наших лифта работали — не уверен, что смог бы одолеть шестнадцать лестничных пролетов в таком состоянии. Я вышел и остановился перед дверью в наш коридор, ища ключи. «Сейчас умоюсь, –подумал я, — приготовлю коктейль — и спать. И никаких больше черепов, никаких собак, никаких обезумевших бывших однокурсников, никакой работы. Спать!» В наш коридорчик выходят двери четырех квартир. Одна из них, расположенная по торцу, была полуоткрыта, и в проеме маячил, ковыряя пальцем в носу, мой юный сосед Пашка. Пашке четыре года, он не по возрасту умен и образован, все-все на свете знает и частенько заходит ко мне в гости. Любимое его занятие — вот так вот торчать на пороге своей квартиры и смотреть, что происходит в нашем коридорчике. Несмотря на то, что место это на редкость малособытийное, торчание может продолжаться часами. — Привет, Пауль, — сказал я, пытаясь ему подмигнуть. Он с интересом меня рассматривал. — Привет, Ким, — отозвался он. — На тебя напали ниндзи? Вот она, современная молодежь. Я покачал головой и вставил ключ в замок. — Нет, Пауль, на меня напала стая диких чебурашек. — А-а, — протянул он разочарованно. Он уже знает, что чебурашек, в отличие от ниндзя, в мире не существует. В другое время я бы с ним непременно поговорил, но сейчас мне больше всего хотелось спать. Я лишь гадал, хватит ли у меня сил приготовить коктейль или же я свалюсь сразу, как только увижу койку. Я закрыл дверь, скинул кроссовки, осторожно стянул с себя куртку и прошлепал в ванную. Некоторое время я пытался умыться, не залив водой ни одну из своих многочисленных царапин (частично они были заклеены пластырем, частично замазаны йодом, в сочетании с повязкой на ноге и на шее — зрелище, безусловно, красочное), потом понял, что это невозможно, и умылся, как Бог на душу положит. Промокнув лицо полотенцем, я направился в комнату, на ходу расстегивая джинсы, чтобы приступить к завершающей части своего плана (коктейль и сон) в наиболее подходящем для этого виде. Уже на пороге я почувствовал что-то неладное — какое-то нарушение в стройной гармонии, царящей в моей комнате. Но только сделав два шага от двери, я понял, в чем дело. В кресле (не в том, что стояло около письменного стола, а в другом, рядом с тахтой) сидел какой-то кошмарный лысый тип, громоздкий и костлявый, как арматура с полуобвалившимися кусками бетона. Я машинально прострелил взглядом комнату, быстро обернулся — нет, он был один. Но и одного его мне было много. — Что-то поздно вы сегодня, Ким, — сказал он высоким противным голосом. — Я вас с утра дожидаюсь. Я безуспешно высчитывал, кто это и как он мог проникнуть ко мне в квартиру. Голова после ночных приключений работала туго. Боцман, что ли, его прислал, подумал я, за людей своих рассчитаться? Нет, непохоже. Боцман бы прислал сразу человек десять, да и не стал бы он такие разборки на дому устраивать… — Кто вы такой и что здесь делаете? — спросил я, поняв, что самостоятельно ни о чем не догадаюсь. — Садитесь, Ким, — сказал он вместо ответа и широким жестом хозяина указал на мою тахту. — Нам нужно поговорить. Этим он меня завел. Я вообще свято чту принцип «мой дом — моя крепость» и терпеть не могу, когда в моей квартире распоряжаются посторонние. Тем более, посторонние, проникающие в дом в мое отсутствие. — Нет, — сказал я ровным голосом. — Говорить мы с вами не будем. Даю вам минуту на то, чтобы убраться отсюда по-хорошему. Через минуту я вас выкину. Я немного сомневался, смогу ли я его выкинуть в своем теперешнем состоянии, все-таки он был очень громоздкий и высокий — это было видно, даже когда он сидел в кресле. Но в то же время он казался довольно-таки пожилым — что-то около пятидесяти, и, хотя такие мужики бывают еще очень и очень крепкими, реакция у них, как правило, уже не та. И потом он действительно меня разозлил. Минуту мы играли в молчанку, причем этот тип даже не удосужился изобразить какое-либо движение — сидел себе в моем кресле, обхватив огромными лапами острое колено. Через минуту я посмотрел на часы и сказал: — Пеняйте на себя. Я вас предупредил. У меня уже был готов неплохой план действий. Я должен был сделать два ленивых шага по направлению к креслу, а потом, одним прыжком перепрыгнув через тахту (позволила бы только покусанная нога), оказаться у него за спиной и намертво зажать его жилистую шею локтевым сгибом левой руки, правой блокируя контрудары. Подержав его так пару минут, можно было смело волочь бездыханное тело на лестничную клетку и провожать прощальным пинком под зад. Жестоко, но эффективно. Я сделал два хорошо рассчитанных шага и прыгнул, рассчитывая приземлиться на здоровую ногу. Что произошло дальше, я толком не понял. В какую-то долю мгновения лысый хмырь переломился в кресле и сунул мне навстречу длинный белый палец. Палец этот с медленным хрустом вошел мне в левое подреберье, и я рухнул мордой на ковер. Где-то внутри у меня разорвалась бомба, перед глазами полыхнули и завертелись черные и красные круги, острая пружина боли пронзила тело от ступней до макушки и начала безостановочно раскручиваться, хотя я, казалось бы, давно достиг болевого порога. К несчастью, у моего организма неплохой запас прочности, поэтому сознания я не потерял и получил редкую возможность узнать, что чувствует человек, внутренности которого выжигают каленым железом. Пару раз меня выворачивало наизнанку и каждый раз мерещилось, что за этим последует облегчение, но пружина разворачивалась все сильнее и сильнее. Я сворачивался и разворачивался клубками, свивался в узлы, скреб пальцами ковер и дрыгал ногами, нечленораздельно мыча. Неяркий закатный свет жестоко бил по глазам, поэтому я старался их зажмурить; в те редкие мгновения, когда они открывались, я видел в бездонной вышине над собою тяжело покачивающийся черный тупорылый ботинок. И тогда мне хотелось плакать. Наконец голос надо мной сказал: — Хватит. Мне немного полегчало — совсем немного, так, что я смог открыть глаза и проглотить скопившуюся во рту горькую слюну. В бок по-прежнему вгрызались железные челюсти. Я попробовал сесть, привалившись спиной к тахте, и заплатил за это новым фейерверком боли, распустившимся где-то в области селезенки. — Сво-лочь, — простонал я. Протянулись длинные холодные пальцы и коснулись моего лба. Я дернулся, но почувствовал колющую ледяную вибрацию, сбежавшую по позвоночнику. Вслед за этим волны боли стали постепенно затухать, и минуты через две я вновь обрел способность оценивать ситуацию, хотя каждое движение по-прежнему стоило огромных усилий. Я сидел на полу и с бессильной ненавистью смотрел на лысого хмыря, все так же безмятежно восседающего в моем кресле. Все было ясно: он меня побил. Причем каким-то непонятным мне способом, фактически не дав мне и шагу сделать. Нет, я, разумеется, слышал об «ударах замедленной смерти», прикосновениях, парализующих нервные центры, и прочей восточной экзотике, но никогда не думал, что нарвусь на специалиста по таким штучкам у себя дома. Кто же все-таки его прислал, с отчаянием подумал я. Император мог у себя в Ташкенте такого найти, это на него похоже, но только мертв Император, вот уже полтора года гниют его кости в глубоком безводном колодце на окраине Ак-Суу. А больше ни с кем из серьезных людей я вроде не ссорился, во всяком случае, не так, чтобы подсылать ко мне этого костолома… Нет, ничего не понимаю, подумал я горько, были когда-то мозги, да и те уже все отбили… Костяной голос сказал: — Теперь вы в состоянии разговаривать? Такая была в этом вопросе отстраненная бюрократическая холодность, что я вздрогнул. Я не мальчик и получал в этой жизни больше, чем бил сам. Но даже менты, охаживавшие меня своими «демократизаторами», делали это азартно, со злым хеканьем, матерясь и отплевываясь. Словом — по-человечески. А тут сидело напротив меня в кресле костлявое лысое чудовище, только что устроившее мне маленькое гестапо одним касанием пальца, и спрашивало меня неживым официальным голосом безликого клерка, в состоянии ли я поддерживать беседу. Впрочем, выбора у меня не было, повторения пройденного я не хотел, и, сдерживаясь, чтобы не взвыть от унижения, я хрипло каркнул: — Валяйте. Костлявый лениво переменил ногу: теперь в воздухе покачивался правый ботинок. Ботинок, готовый в любое мгновение врезаться мне в подбородок. Мысленно я застонал и представил себе, как прыгаю к письменному столу, вырываю из ящика пистолет и палю этому пугалу прямо в его голомозый череп. Бред, конечно: за те пять минут, что я буду ползти до стола, пугало сто раз успеет сделать со мной все, что захочет. А желания у него, как я уже успел убедиться, были весьма неприятного свойства. — Видите ли, Ким, — сказало пугало уже не мертвым, а очень даже участливым, проникновенным голосом, — рассуждая логически, мне следовало бы наказать вас гораздо строже. Проще говоря, мне стоило бы вас убить. — За что? — спросил я, надеясь, что все-таки узнаю, от чьего же имени он прибыл по мою душу. То, что мы с ним лично никогда раньше не встречались, было несомненно — уж такую образину я бы запомнил. — Сегодня ночью, Ким, вы пытались выкрасть принадлежащую мне вещь, а я не привык спускать людям даже гораздо более мелкие проступки. Но, будем считать, вам повезло. Я оставлю вам жизнь. — Очень вам признателен, — ошеломленно пробормотал я. «Кто-то из Лопухиных проболтался», — такова была моя первая, не слишком благородная мысль."Это — хозяин собаки», — была следующая мысль. В любом случае следовало немножко поупираться, чтобы вытянуть из него побольше информации. — Но я ничего не пытался выкрасть у вас сегодня ночью. Лысый поморщился. — Это очень печально, Ким. Мало того, что вы не раскаиваетесь, вы отягчаете свою участь ложью. Никогда не лгите, Ким! Хорошо, допустим, я скажу, что видел, как вы около одиннадцати часов вечера перелезли через забор дома номер 27 по 2-му Садовому проезду, как выскочили оттуда спустя час, будто ошпаренный, и отправились к поджидавшему вас около машины вашему другу Лопухину. — Ничего не знаю, гражданин начальник, — сказал я с отчаянной наглостью припертого к стенке рецидивиста, — ошибочка у вас тут вышла. Ночью я спал, гражданин начальник, тут вы меня на понт берете… — Сам так во сне расцарапался? — спросил он равнодушно. Я понял, что пора менять тактику. — Вы — хозяин собаки? Вопрос этот почему-то чрезвычайно развеселил его. Он даже ухмыльнулся, ощерив крепкие желтые зубы. — Да, я хозяин собаки. — подтвердил он и, помедлив, добавил: — В каком-то смысле. Минуту мы молчали, потому что он фактически меня расколол, а я фактически признался. Я пытался представить, чем еще он будет меня пугать, но тут он снова сменил ноги и сказал: — Итак, я оставляю вам жизнь, поскольку мне известно, что действовали вы не по своей воле, а будучи наняты тем же Лопухиным, или, точнее, его дедом. Но это же обстоятельство позволяет мне сделать вам деловое предложение… Вот чего я никак не ожидал от лысого костолома, так это делового предложения. День сюрпризов продолжался. Я сделал заинтересованное лицо и спросил: — Что именно вы хотите мне предложить? Он задумался — как будто не успел подготовить свое предложение заранее. Я терпеливо ждал, пока этот театр кончится, размышляя, когда же я смогу, наконец, нормально двигаться. По всему выходило, что позже, чем хмырь покинет мою квартиру. Чертовски жаль. В конце концов хмырь сказал, осторожно подбирая слова: — Дед вашего приятеля Лопухина хранит у себя вещь, которая ему не принадлежит. Я собираюсь нанять вас для того, чтобы вы добыли для меня эту вещь. Я выражаюсь достаточно ясно? Весь мир сошел с ума, подумал я обреченно. — Это тоже череп? — Нет, это чаша, — он как-то странно выговорил слово «чаша». — В дальнейшем, однако, будем называть это просто «раритет». Вы согласны? — Да называйте, как хотите, — огрызнулся я. — Мне-то что? — Я не об этом, — вмиг помертвевшим голосом произнес лысый. — Согласны ли вы достать для меня эту вещь? Пора было как-то отбрыкиваться, но так осторожно, чтобы не схлопотать пальцем в селезенку. Я заныл, прикидываясь идиотом: — Не понимаю, почему вы думаете, что я способен на такие вещи… Я и на дачу-то полез просто посмотреть, не собирался я там ничего брать… И вообще моя работа — охранять, а не воровать, это вам кто угодно подтвердит. Ну, какой из меня вор, ну, посудите сами… — Достаточно, — прервал он меня. — Я в полной мере оценил ваше актерское дарование. А теперь позвольте мне объяснить вам две простые вещи. Первое: в отличие от Лопухиных, я не переоцениваю ваших способностей даже в весьма деликатной сфере взлома. Я рассчитываю на то, что вы сможете воспользоваться вашим положением друга Лопухина-младшего и узнаете, где спрятан… э-э, раритет. По причинам, которые вы знать не обязаны, вам это сделать будет проще, чем мне. Второе: за работу вам будет заплачено. Причем так, как вы и не в состоянии себе вообразить. Сколько вам обещали Лопухины за… м-м, предмет? — Трояк на опохмелку, — сказал я зло. Больше всего я злился сейчас на самого себя — не согласился бы тогда на предложение ДД, загорал бы сейчас в Крыму, а не на заблеванном ковре под взглядом этой костлявой сволочи. — Я могу предложить вам гораздо больше, — спокойно сказал он. — Вот, ознакомьтесь на досуге, это образец. Он презрительно-брезгливым жестом швырнул в меня чем-то тяжелым. Я инстинктивно уклонился (тут же заныл бок), предмет пролетел мимо и глухо ударился о ковер за моей спиной. Я не стал смотреть, что это. — Предположим, я откажусь, — еще больше злясь на себя за банальность текста, сказал я. — Что тогда? Он снова ухмыльнулся. — Ну подумайте сами, Ким. Неужели так сложно еще раз прийти к вам в гости? Не воображаете ли вы, что у человека только одно уязвимое место? Он расцепил руки и поднялся. Мне казалось, что он должен обязательно заскрипеть при этом всеми своими суставами, но он не заскрипел. — Впрочем, я не тороплю вас, Ким, — задумчиво произнес он, глядя на меня сверху вниз, — теперь я видел, что росту в нем под два метра, по крайней мере, был он не ниже ДД. — У меня в запасе достаточно времени. Во всяком случае, больше, чем у вас. На этой зловещей ноте наш разговор завершился. Он легко перешагнул через вылитые мною на ковер остатки ночного пира и вышел из комнаты. Я слышал, как хрустит под его тяжестью паркет в прихожей, затем скрежетнул замок и хлопнула дверь. Официальный визит каменного гостя закончился. Через полчаса после его ухода я обнаружил, что могу встать. Воспользовавшись открывшимися перспективами, я добрался, цепляясь за стены, до кухни, открыл бар и, не помышляя более о коктейле, влил в себя стакан коньяка. Стало намного лучше, и я потащился обратно в комнату, дабы убрать все следы битвы (или, если быть до конца безжалостным к себе, того, чем кончилась битва). Это заняло у меня больше часа, но в конечном итоге комната снова стала такой, какой она была до появления лысого громилы. Протирая напоследок ковер влажной тряпкой, я неожиданно наткнулся на твердый холодный предмет и догадался, что это, очевидно, и есть та самая штука, с которой мой вежливый визитер рекомендовал мне ознакомиться на досуге. Что ж, если считать уборку квартиры досугом, то сейчас было самое время. Это оказалась небольшая, размером с пол-ладони, статуэтка, схематично изображавшая ламу. Такого рода статуэтки здорово умели делать веков шесть назад мои любимые инки. Правда, их сохранилось очень немного, так как большая часть была переплавлена испанцами. Я покачал статуэтку в руке. Судя по тяжести и буро-желтому оттенку металла, она была сделана из чистого золота. Я швырнул ее на тахту, проковылял в кухню и налил себе еще один стакан коньяку. Мне было плохо. |
||
|