"Завещание ночи" - читать интересную книгу автора (Бенедиктов Кирилл)

8. ДОЛИНА РЕКИ ТАЛАС, 36 год до н.э. ЖЕЛЕЗНАЯ КОРОНА.

С желтых и плоских, как лица степных воинов, берегов медленной реки Талас поднимались тяжелые клубы тумана. Скрытые шевелящейся серой завесой, шли в тумане затянутые в плотные кожаные доспехи низкорослые воины империи Хань. Скрипели ремни, глухо позвякивали окованные бронзой арбалеты, мерно топотали по сухой глине тысячи маленьких твердых пяток и сотни обернутых паклей лошадиных копыт. Тихо и неотвратимо приближалась к стенам гуннской крепости Чжичжи-нэ-Архон — Железный Кулак Чжичжи — плосколицая узкоглазая смерть.

Крепость возвышалась в тумане гигантским черным наростом на ровной желтой груди долины. Мерцали огни на четырех высоких башнях по углам крутых земляных валов — там, под остроконечными драконьими крышами, несли вахту белые великаны из далекой страны Лигань. Три года назад они помогли выстроить эту невиданную в землях Великой Степи цитадель ненавистному всеми ханьцами Чжичжи Хутуусу — убийце императорского посла, узурпатору, проклятью Западной Границы. Три года Хутуус отсиживался за неприступными стенами, тревожа ханьцев дерзкими набегами своей конницы. Три года все попытки покончить с наглым шаньюем разбивались, как фарфор о сталь, о панический ужас перед сотней закованных в броню великанов из Лигани. И вот пришло возмездие.

Возмездие звалось господином Чэнь Таном. Это был молодой человек приятной наружности и изящного, хотя и крепкого, телосложения. Три года назад, когда пятьсот пленных усуней вкапывали последние заостренные бревна в частокол крепости Чжичжи-нэ-Архон, господин Чэнь Тан служил младшим писцом при дворе солнцеподобного императора Юань-ди. Усердие его было отменным, да и способности, равно проявляемые им в различных науках и искусствах, выделяли господина Чэнь Тана среди прочих младших писцов Канцелярии Кедровых Покоев. Увлекался Чэнь Тан еще и стрельбою из лука, памятуя о завете Конфуция, учившего, что благородный муж должен совершенствовать крепость тела наряду с твердостью духа.

Дрожала до плеча оттянутая тетива, блестели мелкие капли пота на смуглой тонкой руке младшего писца, напряглось и сделалось вдохновенным его лицо. На беду свою Чэнь Тан посылал стрелы в мишень, укрепленную на заднем дворе Павильона Небесных Павлинов — редко посещаемого Юань-ди загородного императорского дворца. Отдернулась в сторону прозрачная занавеска, блеснули в темноте покоя зеленые глаза прекрасной Ляо Шэ — некогда любимой, а ныне отвергнутой наложницы императора. Пропела в воздухе кедровая стрела и звонко завибрировала, поразив мишень в самую середину. И, подобно этой стреле, любовь к неизвестному лучнику пронзила сердце Ляо Шэ. Отвергнутой, обиженной Ляо Шэ, гибкой и страстной Ляо Шэ, смуглобедрой, зеленоглазой Ляо Шэ, тигрице из южных джунглей.

Спустя короткие пять месяцев связь их была раскрыта. Ляо Шэ задушили шелковым шнурком, Чэнь Тан был брошен в застенок, ибо за него заступился двоюродный дядя — Смотритель Зерновых Амбаров. Два года он просидел в сыром каменном мешке, ногтями и зубами сражаясь за кусок хлеба и глоток воды с озверевшими разбойниками и прочими ничтожными людьми, потерявшими человеческий облик. Два раза он едва избежал смерти в жестоких драках, однажды нож громилы-юэчжи прошел в сантиметре от его печени. Чэнь Тан понял, что не выживет в тюрьме. Может быть, еще год, может быть, полтора. Но это был лишь вопрос продления существования. А Чэнь Тан очень хотел жить.

Он написал прошение о переводе на дальние рубежи. Он написал его красивым почерком придворного каллиграфа, снабдив письмо таким количеством витиеватых оборотов, какое только мог вспомнить. Прошение долгие месяцы бродило по кабинетам дворца, переходя от чиновника к чиновнику, пока не попало к бывшему начальнику Чэнь Тана, старшему писцу Кедровой Канцелярии.

Все любили Чэнь Тана до того, как воины императора, надев на него цепи, повели его в темницу. Прекрасная Ляо поплатилась лишь за то, что не сумела сдержать эту любовь при себе. Старший писец долго раздумывал, не поплатится ли он, подобно Ляо Шэ, за хорошее отношение к молодому Чэню, но в конце концов решил, что заступиться за парня требует первая из пяти добродетелей — человеколюбие, и, мысленно попрощавшись с родной Канцелярией, понес прошение вышестоящему чиновнику, ведавшему тюремным приказом столицы.

Тысячу раз прав был великий Конфуций, говоря, что человеколюбие (жэнь), воплощенное в долге (и), приносит благородному мужу почет и славу. Смотритель тюрем не только охотно поставил на прошении Чэня резолюцию «Перевести на западные границы в чине младшего офицера», но и похвалил старшего писца за своевременно проявленную заботу. Ибо положение в империи было таково, что преступники, пусть даже самые отъявленные головорезы, нужны были не в тюрьмах, где их приходилось кормить за казенный счет, а в армии. Так бывший господин Чэнь Тан, бывший узник по прозвищу «Касатик Чэнь», а ныне «молодой негодяй Чэнь Тан» (так официально именовались отпущенные в армию заключенные) оказался на крайнем западном форпосте империи Хань, в заброшенном гарнизоне на границе степного царства Усунь. Почти под носом у воинственного Чжичжи Хутууса, отделенного от разгромленной им несколько лет назад Усуни лишь Чуйской долиной да безводными песками Муюнкумов.

Судьба играет в странные игры. Рок владыки Великой Степи, могущественного победителя Усуни, смертельного врага царства Кангюй и верного союзника Парфии воплотился в неудачливого любовника императорской наложницы, недавнего узника столичной тюрьмы, красивого авантюриста с щегольскими усиками. Но никому не дано знать, каковы правила игр судьбы. И никто не знал, и не мог догадаться, что, столкнув на берегах Талассы гуннов и ханьцев, судьба разыгрывала свой, куда более древний гамбит…

Чэнь Тан остановил своего коня, обернулся и взмахнул рукой:

— Пора!

Взревели длинные тибетские трубы. Дробным грохотом прокатился гром барабанов. Зазвенели цимбалы и грянули медные тарелки. Под грозный шум полкового оркестра ханьцы пошли на приступ Чжичжи-нэ-Архон.

Крепость проснулась мгновенно. Вспыхнули огни в крытых галереях, забегали по земляным валам коренастые гуннские воины, свистнули в сыром утреннем воздухе первые пущенные с башен стрелы. Заржали за валом злые кангюйские кони — не только из гуннов состоял гарнизон цитадели, были там и кангюйцы, и рыжие голубоглазые жуны, и парфянские военные инструктора, присланные Фраатом IV-м в помощь своему союзнику Хутуусу. Но главное –белые великаны из Лигани, сто римских легионеров, остатки Непобедимого Легиона Красса, разбитого при Каррах, центурия, выжившая в парфянском плену и подаренная Фраатом IV-м шаньюю Восточной Границы — ибо то, что Запад для китайцев, для парфян Восток. Центурия, потерявшая всякую надежду увидеть Рим и готовая драться с кем угодно — с ханьцами, с усунями, с юэчжи, с парфянами, с чертями лысыми — драться насмерть, потому что иного им уже в жизни не оставалось.

Ханьцы пошли на приступ сразу со всех сторон. Впереди бежали, прикрываясь тяжелыми деревянными щитами, пехотинцы, вооруженные короткими мечами. За заслоном щитов двигались грозные арбалетчики — ударная сила ханьской армии, главный козырь Чэнь Тана. Арбалеты китайцев били намного дальше гуннских луков, град коротких тяжелых стрел остановил даже лиганьских великанов, вышедших вчера из ворот крепости на равнину, сомкнувшись наподобие рыбьей чешуи. То была знаменитая римская «черепаха», строй, сминавший галлов и иудеев, бриттов и германцев, даков и киликийцев. Но арбалеты воинов Срединной Империи остановили черепаху, и она уползла обратно в крепость, оставляя за собой липкий кровавый след. Тогда Чэнь Тан впервые поверил в свою победу.

Он двигался теперь позади строя арбалетчиков, в отряде воинов с короткими мечами, задачей которых было добивать раненых. Чэнь Тан был храбр, но разумен. Что толку скакать впереди собственной смерти? Он сдерживал своего коня, стремясь ехать рядом с высоким для ханьца худым бритым человеком, чье странное длинное одеяние шафранового цвета нисколько не мешало ему прямо держаться в седле.

— Не правда ли, любезный Ли, в бою есть неизъяснимое очарование? — обратился Чэнь Тан к своему спутнику, когда утыканные стрелами щиты авангарда атакующих достигли кромки земляного вала, словно чудовищные ежи, перебирающиеся через огромную кочку. — Конечно, мы люди цивилизованные, и нам не подобает отдаваться на волю животных инстинктов, однако, должен признаться, я хорошо понимаю варваров, в пылу сражения забывающих обо всем и сражающихся дольше, чем до последнего… Говорят, воины жунов могут рубиться даже когда им отсекут голову, — недолго, впрочем… Как вы полагаете, любезный Ли, это правда?

Собеседник его повернул к Чэню нервное худощавое лицо с глубоко запавшими умными глазами.

— Мир полон чудес, достопочтенный Чэнь. Не мне, недостойному лекарю, судить о том, что может, а чего не может быть в мире.

— Ха! — сказал Чэнь. — Ха! (тут в локте от его головы просвистела гуннская стрела, и он чуть попридержал поводья) Это говорите вы, любезный Ли, человек, вернувший меня к жизни после укуса Королевы Песков… Человек, столь долго изучавший врачебную премудрость, что даже личный лекарь Наместника Западного Края преклонился перед его познаниями… Вы излишне скромны, мой драгоценный Ли. Скромность, безусловно, относится к числу добродетелей, но уместна не всегда и не везде… Кстати, правда, что тибетские колдуны умеют оживлять мертвых?

— Не думаю, — отозвался Ли. — А нельзя ли узнать, досточтимый господин Чэнь, почему вас, человека военного и далекого от всяческой отвлеченной премудрости, вдруг заинтересовали эти темные слухи?

Чэнь Тан с неудовольствием поглядел на явственно поредевшую цепь арбалетчиков впереди — многие уже лезли на вал, расстреливая защитников крепости с колена. Стрелы гуннов по-прежнему густо летели в атакующих –площадки всех четырех квадратных башен были полны лучниками.

— Эй, — закричал Чэнь Тан, — эй, вы, воронье мясо! Стреляйте по башням! Используйте зажигалки, деревянные головы! Все, все пойдете пить из Желтого Источника, дети портовой шлюхи!… Простите, любезный Ли, мы отвлеклись… Предлагаю переместиться поближе к воротам, да, да, прямо под стены… Вы спрашивали, почему? Ну, во-первых, я не профессиональный военный, в юности мечтал стать ученым мужем… О, мечтания юности! А потом, превосходный Ли, всех нас время от времени посещают такие мысли, разве нет? Зачем мы живем? Сколько нам жить? И что ждет потом? Вот вы, даосы, верите в Желтый Источник для грешников… Я, милый Ли, два года провел в императорской тюрьме, и уверяю вас: иного ада быть не может. Что же это за Желтый Источник, если здесь, на земле, волею нашего непобедимого Юань-хоу, создан ад, равный ему? Но что же тогда скрывается за темным порогом смерти? И можно ли миновать этот порог, не перешагивая через него?

Ли слушал рассеянно. Он машинально перебирал тонкими пальцами небольшие мешочки из серого холста, висевшие у него на поясе. Кроме этих мешочков да большого заплечного узла, не было у него при себе ничего — ни меча, ни арбалета.

— Странно слушать подобные речи, досточтимый Чэнь, — ответил он нехотя. — Вот вы штурмуете гнездо ваших врагов из Западных степей, пролагая себе дорогу к великой славе. Вы подняли бунт против Наместника, приставив ему к горлу меч и потребовав отдать вам гарнизон для расправы с шаньюем. Вы подделали приказ императора. Ради чего? Чтобы тут, под стенами вражеской твердыни, выпытывать у меня, что я думаю о жизни и смерти? Извольте, почтенный господин. Ни жизни, ни смерти как таковых нет. Есть иллюзия, томящая умы и терзающая сердца. Ведя войну, вы усугубляете зло, усиливая иллюзию. Вот, извольте взглянуть…

Пораженный длинной стрелой в горло, под копыта коня Чэнь Тана свалился широкоплечий ханьский арбалетчик. Руки его судорожно сжимали окованное бронзой ложе, выгнутое в форме двухголового дракона. Ли внезапно и чрезвычайно быстро спрыгнул со своей понурой лошадки.

— Как твое имя, воин? — громко спросил он, наклоняясь к раненому. Тот прохрипел что-то, мучительно скашивая глаза к трепещущей пониже кадыка стреле. Ли отрицательно покачал головой.

— Имя?

— Ван… — хрипло выдохнул арбалетчик. — Ван… Мин…

— Арбалет твой зовется Нефритовым Змеем? — напряженным голосом спросил Ли.

— Да, — тут раненый зашипел от боли. — Стрела… Вытащи…

Ли стремительно выдернул стрелу. Хлынул алый фонтан, и голова раненого откинулась назад на вмиг обмякшей шее. Ли осторожно разжал ему пальцы и взял из них арбалет.

— Позвольте мне, досточтимый господин Чэнь, — обратился он к возвышавшемуся над ним в седле Чэнь Тану, — отослать это оружие с человеком в вашу ставку.

Чэнь пожал плечами.

— У меня нет лишних людей. Почему бы вам, любезный Ли, не взять его самому?

Несколько мгновений Ли безмолвно смотрел в веселые глаза Чэня, затем закинул арбалет за плечо и легко прыгнул в седло.

— Как вы, человек невоенный, с одного взгляда признали это оружие? — спросил Чэнь. — Или даосы разбираются не только в порошках и снадобьях, но и в вооружении?

— Когда-то, — по-прежнему нехотя объяснил Ли, — этот арбалет сделал мой учитель… Сделал и подарил одному воину…

— Этому? — унизанный перстнем палец изогнулся в направлении трупа.

— Нет, — ответил Ли. — Но…

В этот момент ворота крепости распахнулись, открытые изнутри. Штурмовой отряд ханьцев, перебив защитников башни, открыл засовы. В образовавшийся проем, повинуясь короткой команде Чэня, с дикими криками хлынули конные усуни — свежий, не задействованный еще в битве полк.

— Что ж, драгоценнейший Ли, — сказал Чэнь, нервно подвигав усиками, — пора и нам включаться в сражение. Вы вооружены, я тоже. — Он воинственно помахал в воздухе изогнутым клинком. — Прошу вас пожаловать за мной в эти негостеприимные стены.

С этими словами он коротким злым движением стукнул пятками по лоснящимся бокам своего парфянского жеребца. Тот заржал, сделал свечу и рванулся в ворота. Ли на своей печальной кобылке потрусил следом. Когда он проезжал ворота, с внутренней стороны вала сорвался, бешено размахивая руками, залитый кровью гунн. Он упал прямо на дороге Ли, и тот инстинктивно попридержал лошадь. Сзади, однако, напирали пешие солдаты, а впереди скакавший ко дворцу шаньюя Чэнь Тан обернулся и громко крикнул:

— Любезный Ли, не медлите!

Ли дернул поводья, и его лошадка переступила через неподвижное тело. Лицо даоса было печально.

Битва со стен переместилась на подступы ко дворцу. На валу еще слышался лязг мечей и стоны умирающих, но ясно было, что укрепления Чжичжи-нэ-Архон пали. Дворец, тем не менее, держался. У широких дверей озверело рубились два великана из Лигани. Низкорослые ханьские солдаты пытались достать их длинными пиками, но те крошились в щепы под страшными ударами римской стали. Чэнь Тан на своем тонконогом жеребце что-то командовал стоявшим поодаль четверым арбалетчикам.

— Разойтись! — заорал он во всю глотку. — Разойтись, воронье мясо!

Пехотинцы отступили. Лиганьские воины на мгновение замерли у дверей, не понимая, что происходит. В следующую секунду арбалетчики подняли свое оружие, и четыре стрелы поразили цель. Одному легионеру стрела вонзилась в глаз, пробила череп и пригвоздила к деревянной двери. Другому повезло больше — стрела попала ему в плечо, а другая отскочила от груди, оставив глубокую вмятину в стальном доспехе. Он с ревом кинулся вперед и изрубил трех пехотинцев, прежде чем подскочивший сзади солдат снес ему голову кривым мечом.

Ли смотрел на эту сцену с непроницаемым лицом. Долгие годы психофизической подготовки позволяли ему казаться спокойным, однако на самом деле он испытывал сейчас перемешанное с яростью отвращение. Оба эти чувства относились к господину Чэнь Тану, человеку, развязавшему эту совершенно бессмысленную войну исключительно для удовлетворения своих личных амбиций, сделавшему смерть и страдания других людей средством достижения цели –прощения и награды императора.

Ли жалел, что связался с Чэнь Таном. «Ах, ах, — думал он, — в конце концов, в Ктезифон вели и другие пути… Когда я лечил этого красавчика с сердцем полоза от укуса эфы, я думал, что мне удастся уговорить его уйти в Парфию с маленьким отрядом… Вместо этого он напал на шаньюя, союзника Фраата, устроил эту бойню… Ван Мин мертв, и Нефритовый Змей сейчас не ближе к Ктезифону, чем сто лет назад… Ах, ах, как отвратительны порой бывают люди…»

Пока даос размышлял, так ли уж необходимо было принимать покровительство Чэнь Тана, ханьцы, окружив дворец плотным кольцом, засыпали его стрелами, обмотанными горящей паклей. Деревянная крыша, высохшая за долгое жаркое лето, вспыхнула в нескольких местах сразу. В окнах расцвели веселые цветы пламени. Дико завывая, китайские воины полезли на стены по приставным лестницам, принесенным с башен.

Раскинув руки, выпал из пылающего окна рослый жун в охваченной пламенем одежде. Взметнулся сноп искр над рухнувшей балкой. Ханьцы, держа в зубах кривые клинки, лезли во дворец, как тараканы, спасающиеся от потопа.

— За мной, любезный Ли! — провозгласил Чэнь Тан, спешиваясь. Он знаком подозвал к себе трех дюжих солдат, и, поманив даоса рукой, побежал к дверям. Лиганец по-прежнему висел на воротах, словно насекомое, пригвожденное иголкой к картону. Чэнь Тан отпихнул его в сторону и пинком попробовал распахнуть створки.

— Они сражались у закрытых дверей! — воскликнул он в изумлении.

«Тебе это кажется странным, мой дорогой Чэнь, — неожиданно зло подумал Ли. — Ты и представить себе не можешь, что кто-то способен сражаться, не оставив себе пути к отступлению. Но вот она, перед тобой — настоящая доблесть. Изменилось ли что-нибудь в тебе, достопочтенный Чэнь?»

— Ломайте, — приказал Чэнь Тан своим телохранителям. Один из них, медвежьей походкой приблизившись к двери, низко нагнулся, втянул голову в плечи и с хриплым рыком ударил в ворота всем своим телом. Деревянные створки дрогнули, но не подались, труп лиганца сорвался и осел у порога.

Ли молча наблюдал, как солдаты пытаются выбить дверь. Он знал, что достаточно одного, совсем не сильного, но точного движения — и доска, удерживающая засов с той стороны двери, треснет посередине. Он мог нанести такой удар. Но он предпочитал молчать и не вмешиваться.

Наконец дверь вылетела из петель и рухнула внутрь. Посыпались искры. Из недр дворца выполз тяжелый клуб черного удушливого дыма — видимо, где-то внутри горела нефть.

— Хватит огня! — пронзительно закричал Чэнь Тан. — Хватит, довольно!

Ли молча слез со своей лошаденки. Приказ Чэнь Тана — повсюду следовать за ним, чтобы оказать помощь в случае ранения, — был совершенно недвусмысленным. Перед высоким порогом, зацепившись взглядом за привалившегося к нему мертвого лиганца, даос остановился. Какое-то неопределенное мрачное предчувствие шевельнулось на дне его тренированного сознания. Что-то похожее на тот клуб дыма, на темную тучу, наползающую на горизонт, на край ночи…

— Ли! — снова завопил Чэнь Тан. — Скорее сюда! Скорее!

В коридорах дворца шел бой. Стиснутые узким пространством между непрочными стенами, воины рубились отчаянно, но неуклюже. Огонь, вспыхивавший то здесь, то там, пожирал тела убитых и раненых. Кровавые отблески плясали на потных бешеных лицах. Звон стали и треск пожара заглушали до сих пор играющий полковой оркестр.

Ли вслед за Чэнь Таном и его телохранителями пробивался во внутренние покои. Точнее, пробивался Чэнь Тан и трое его воинов, даос же шел за ними, почти не обращая внимания на лезущие изо всех углов окровавленные, перекошенные яростью рожи. Несколько раз сталь рассекала воздух рядом с ним, но он лишь недовольно поводил головой, будто уклоняясь от надоедливой мухи. В широком и пустом тронном зале на даоса спрыгнул сверху сидевший на толстой балке гунн с ножом в исполосованной шрамами руке. Ли непостижимым образом оказался на шаг дальше от того места, куда прыгал гунн, и тот остался лежать, сильно ударившись головой о деревянный пол зала.

Ли шел по коридорам дворца скользящим легким шагом. Он был быстр, как тень, и неуловим, как тень. Если бы даос захотел, он мог бы пройти через всю охваченную огнем и убийством крепость, и никто не тронул бы его, попросту не заметив. Но его удерживало слово, опрометчиво данное Чэнь Тану.

Чэнь Тан дрался у дверей покоев шаньюя. Разобраться в этой кровавой каше было решительно невозможно. Из груды тел вылетали разрубленные пополам, проткнутые насквозь, лишившиеся руки или ноги ханьцы, жуны, римляне. Чэнь Тан, прикрываемый с флангов двумя оставшимися в живых телохранителями, остервенело работал своим длинным кривым мечом, пролагая себе дорогу к спальне Чжичжи. Голубая сталь у него над головой выписывала смертельные иероглифы, вспыхивая, подобно зарнице, в трепещущем свете горящих стен.

Внезапно дверь распахнулась настежь, отбросив сражавшихся назад. Кто-то пронзительно завизжал. За дверью была бархатная темнота, и из этой темноты медленно выдвигалась на свет гигантская, закованная в черную броню фигура.

— У-ах! — закричали в толпе по-кангюйски. — У-ах! Это он, он, Ужас Чжичжи!

Толпа отпрянула. Пользуясь образовавшимся замешательством, защитники покоев зарубили пару потерявших бдительность ханьцев, но не стали развивать свой успех и отпрыгнули в сторону, давая дорогу Ужасу Чжичжи. Это был двухметровый негр с широченными плечами и гороподобной грудной клеткой, казавшийся еще более огромным на фоне маленьких китайцев и приземистых степняков. Имя его было Нам, и он попал в Чжичжи-нэ-Архон с другими ветеранами разбитого легиона Красса. Мало кто видел его за пределами крепости, но легенды о черном, как ночь, злом демоне, прислуживающем Хутуусу, доходили даже до императорского двора Юань-ди. Страх перед Намом был столь велик, что ближайшие к дверям ханьцы опустили мечи, беспрепятственно давая снести себе головы. Нам проделал это двумя легкими, почти незаметными движениями. Исполинский меч в его руке казался игрушкой.

Он медленно двигался от дверей к центру зала, в торжественном и жутком молчании сея вокруг себя смерть. Ли поймал себя на том, что, как завороженный, смотрит на сияющие в черной щели вороненого шлема неестественно желтые белки глаз негра. Нам был одурманен наркотиком –возможно, странным пятнистым грибом из далеких северных лесов, порошок из которого делал человека свирепым и бесстрашным, а может, индийским розовым семенем, удесетеряющим силы воина. Так или иначе, это не был уже человек –это была чудовищная машина смерти, движущаяся со слепой уверенностью заведенного механизма.

Ли бросил быстрый оценивающий взгляд на сидящего на полу гунна, удивленно глядящего то на свой распоротый живот, то на смертоносный меч в руках Нама. «Он убивает своих, — подумал даос. — Он убивает всех. Он убьет Чэнь Тана». Чэнь Тан тоже понял это и начал отступать к двери тронного зала. Оттуда, однако, напирали ханьцы и усуни, желавшие поприсутствовать при расправе с ненавистным шаньюем. Ловушка захлопнулась. «Проклятая гуннская лисица, — думал Чэнь Тан. — Конечно, все не могло быть так просто… Все не могло быть так слишком просто! Да, я взял крепость, но она станет моей гробницей… Этот черный демон… Сколько нужно воинов, чтобы справиться с ним? Арбалетчики ничего не смогут сделать в таком тесном покое… А сколько лиганьцев скрывается в спальне шаньюя? Горе, горе тебе, младший писец Чэнь Тан…»

И, как когда-то в тюремных драках, Чэнь Тан мгновенно перекинул себя в последний градус бешенства и с оглушительным криком «Юань-ди!» ринулся на врага. В глазах у него сверкали кровавые огни. «Безумец, — успел подумать даос. — Я же не смогу вылечить человека, рассеченного пополам…»

Рубящий удар Чэнь Тана с легкостью был отражен скользящей сталью Нама. Клинок китайца отлетел куда-то вбок, его самого закрутило мощной инерционной волной. Меч негра опустился и наискось, от ключицы до бедра, перерубил одного из телохранителей Чэнь Тана — этот достойный воин бросился на помощь своему господину прежде, чем успел осознать, что летит в жернова мельницы смерти. Но Чэнь Тан понимал это хорошо. Он стоял, привалившись к какой-то резной балке, абсолютно безоружный, и видел, как вращаются эти жернова. Меч валялся в пяти шагах, рука, державшая его, онемела от нечеловеческой силы встречного удара. От сбившихся в кучу, похожих на кроликов ханьцев его отделяло заваленное мертвыми телами пространство длиной в двадцать локтей. А Ужас Чжичжи уже поворачивался, занося свое оружие над головой, сверкая черной сталью доспеха, молчаливый и безжалостный, как сама смерть. Чэнь Тан видел, как расширились страшные желтые глаза без зрачков.

Нам заревел. Он ревел во всю мощь своих великанских легких, и Чэнь Тану показалось, что у него лопаются барабанные перепонки. В первое мгновение он подумал, что слышит боевой клич Нама, которым тот удостоил его, как военачальника вражеской армии. Но негр продолжал реветь, высоко запрокинув голову в черном шлеме, и меч в его руке странно заколебался в высшей точке размаха. Чэнь Тан молниеносно прянул за балку, и этот маневр, абсолютно бесполезный еще секунду назад, спас его. Меч Нама опустился, глубоко вспоров деревянные доски пола. Несколько мучительно долгих мгновений негр стоял, тяжело опираясь на свой клинок, затем вдруг прекратил реветь и с грохотом рухнул лицом вниз. Чэнь Тан, позвоночник которого превратился в ледяной столб, с ужасом увидел, что из тонкой щели между стальной кирасой и низко надвинутым шлемом великана торчит узкое лезвие со змееобразной рукоятью.

— Ужас Чжичжи мертв, — громко сказал в потрясенной тишине чей-то незнакомый голос, говоривший на ломаном китайском. — Я убил его и всех, кто был с шаньюем. Хутуус один, беспомощный, как дитя. Он в своих покоях.

Чэнь Тан быстро подобрал свой меч и, с опаской обойдя поверженного Нама, подошел к говорившему. Это был здоровенный костлявый легионер в легких, не стесняющих движений, доспехах. Он незаметно появился из дверей спальни шаньюя, проскользнул за спиною Нама и, когда тот повернулся, чтобы убить Чэнь Тана, вонзил свой кинжал ему в шею. «Так могло быть, — поправил себя Чэнь Тан.

— Не исключено, что это еще одна ловушка Хутууса».

— Воины, — приказал он, не оборачиваясь. — Взять этого.

Шестеро ханьцев осторожно приблизились и полукольцом окружили легионера. Мечи их почти касались его груди.

— Если бы я хотел причинить вам вред, господин, — сказал тот, — я не стал бы убивать Нама.

— Кто видел, что этот человек убил демона? — игнорируя его слова, спросил Чэнь Тан. Несколько голосов откликнулись сразу:

— Это он, он, господин… Это он ударил черного в шею…

Чэнь Тан изучающе посмотрел на пленника. Костлявое лицо, пронзительный звериный блеск глубоко запавших глаз… Легионер очень напоминал ему кого-то, но вот кого — китаец не мог вспомнить. На миг промелькнуло в памяти волчье лицо узника-юэчжи, чуть было не отправившего его на тот свет, промелькнуло и тут же исчезло.

— Ты лиганец? — спросил Чэнь Тан.

Легионер сглотнул.

— Да… римлянин. Мое имя — Гай Валерий Флакк, я центурион Восьмого Непобедимого Легиона Красса…

— Меня это не интересует, — сказал Чэнь Тан. — Почему ты убил черного демона?

— Вы победили, — тщательно подбирая слова, проговорил римлянин.

— Это было ясно. Шаньюй ранен… стрела попала ему в нос. Он сошел с ума. Послал черного, чтобы он убивал всех, кто ему встретится. Я не хотел воевать с Хань. Я пленник в Ань-Си. Долго, уже пятнадцать лет. Я решил, что убью черного, отдам вам шаньюя. Я не люблю гуннов. Я не люблю Ань-Си. Я…

— Замолчи, — приказал Чэнь Тан по-гуннски. И по-китайски, так, чтобы слышали свои, добавил: — Мне не нужны предатели. Убейте его.

Громадный легионер сделал протестующее движение, но шесть острых клинков тут же уперлись ему в грудь и живот.

— Я не враг, — быстро заговорил он по-гуннски. — Я буду полезным… Я знаю одиннадцать языков, умею лечить наложением рук… Не приказывайте вашим солдатам убивать меня…

Чэнь Тан тонко улыбнулся.

— К моему великому сожалению, — сказал он на придворном диалекте, — у меня есть уже и переводчики, и лекари… Желаю легкой смерти, предатель…

Он пронаблюдал, как упирающегося лиганьца тянут к выходу, и знаком подозвал стоявшего за спинами солдат даоса.

— Еще немного, и вы могли бы оказаться весьма кстати, любезный Ли. Не хотите ли освидетельствовать состояние здоровья нашего драгоценного друга Хутууса?

Обычно бесстрастный, Ли выглядел сейчас странно мрачным. Он угрюмо кивнул и в сопровождении Чэнь Тана и десятка солдат вошел в темную спальню Чжичжи.

Здесь повсюду лежали мертвые тела. В свете принесенных факелов даос увидел, что все это лиганьские великаны. Ли медленно обошел помещение, рассматривая трупы. Некоторые были поражены мечом или кинжалом, кое у кого был переломан позвоночник. Всего лиганьцев было семеро.

У дальней стены покоев помещалось низкое, покрытое мягкими шкурами ложе, на котором, раскинув руки, лежал раненый шаньюй. У изголовья суетился, собирая рассыпанные порошки и коренья, маленький человечек, похожий на тибетца, — вероятно, врач. В ногах Хутууса громоздился какой-то бесформенный вздрагивающий холм — оттуда доносился всхлипывающий плач и тихие повизгивания. Ли со все нарастающей тревогой, причины которой он сам не мог понять, смотрел на него.

— Огня сюда, — скомандовал Чэнь Тан. Он подошел вплотную к раненому Чжичжи и смотрел теперь на него сверху вниз, кривя губы. Подбежал воин с факелом и осветил темный шевелящийся силуэт. Это оказалась женщина с заплаканным красивым лицом эфталитки, прижимавшая к себе маленьких детей — мальчика и девочку — в нарядных, расшитых серебром одеждах.

— Это твоя сука и твои щенки, Хутуус? — спросил Чэнь Тан. Он находился достаточно близко к шаньюю, чтобы видеть ненависть в его глазах… бессильную ненависть. По жирному, лоснящемуся от лихорадки, лицу Чжичжи прошла судорога. Он медленно поднял руку, чтобы схватить Чэнь Тана за горло. Китаец спокойно отодвинулся. Рука упала.

— Я могу сделать с ними все, что угодно, — продолжал говорить Чэнь Тан. — Могу кинуть их собакам. Могу отдать своей солдатне. Могу поставить у стены и приказать моим арбалетчикам стрелять им в руки… в ноги… в живот… Ты понимаешь это, степной пес?

Шаньюй открыл рот, чтобы ответить, но глаза его закатились, и он потерял сознание. Чэнь Тан раздраженно подергал ус.

— Но я не стану делать этого, Хутуус, — сказал он более для истории, нежели для бесчувственного, распростертого на ложе Чжичжи. — Я оставлю им жизнь и отправлю в столицу, ко двору солнцеподобного Юань-ди… Да и тебя я, как велит мне долг цивилизованного человека, избавлю от страданий…

Он протянул руку назад. Один из воинов вынул из кожаных ножен и положил ему в ладонь тяжелый метательный нож.

— Я мщу за императорского посла! — громко сказал Чэнь Тан и полоснул по горлу Чжичжи. Раздался неприятный булькающий звук. Китаец отвернулся.

Ли чувствовал все большее и большее беспокойство. Волны, родившиеся в глубине спокойного озера его сознания, не только не улеглись, но напротив, грозили перерасти в настоящий шторм. Даос попытался осторожно прощупать возможные контуры развития событий. Будущее было темно и мрачно, и эти мрак и темнота прямо связаны с покоями шаньюя.

— Ты — девка Хутууса? — спросил Чэнь Тан у плачущей женщины. После взмаха ножа она перестала плакать, расширенными от ненависти глазами глядя на щегольские усики китайца. — Как тебя зовут, ты, подстилка?

— Тенгри покарает тебя, — прошептала женщина. — Тенгри всех вас сожжет своими молниями за смерть нашего отца Хутууса…

— Возьмите ее и детей, — приказал Чэнь Тан. Тут от дверей протиснулся одноглазый воин и что-то зашептал ему на ухо. Видя, что Чэнь Тан отвлекся, даос быстро подошел к маленькому врачу и тронул его за шею. Тот испуганно отскочил.

— Не бойся, — прошептал Ли, — я тоже врач, не солдат… Я спасу тебя. Ты поможешь мне?

Маленький тибетец посмотрел на него с плохо скрываемой надеждой.

— Конечно, господин… Я сделаю все, что ты скажешь… Воины Чжичжи захватили меня на равнине, мы шли в Усунь за травами… Я не по своей воле служил Чжичжи, но лечил я его хорошо…

— Потом, — нетерпеливо перебил даос. — Я дам тебе тамгу. С ней ты пройдешь через все посты. Ты должен вынести из дворца вот это, — он снял с плеча и протянул тибетцу арбалет — тот испуганно отпрянул. — Не бойся, но знай — в этом оружии есть сила. Если ты решишь присвоить его себе, ты умрешь. Иди в горы, в урочище Четырех Камней. Жди меня там три дня. Если я не приду, иди в Ктезифон. Найди человека по имени Шеми. Он астроном, изучает звезды… Отдашь ему арбалет и получишь награду… Ты все понял?

— Да, господин, — в полной панике пробормотал тибетец. — Урочище Четырех Камней, ждать три дня… Если не… тогда в Ктезифон, к астроному Шеми… Я все сделаю, господин…

— Вот тамга, — сказал Ли, вкладывая ему в ладонь тяжелую бронзовую пластину. — Если спросят, говори, что тебя послал Ли Цюань, врач господина Тана.

— Хорошо, господин, — тибетец поклонился и начал пятиться к выходу. — Я все, все сделаю… — У выхода он столкнулся с рослым кангюйцем и испуганно ткнул ему под нос тамгу. — Вот тамга, тамга… Господин велел пропустить!

— Зачем ты отпустил его? — спросил Чэнь Тан, подходя. — Быть может, он шпион.

— Он здесь недавно, — рассеянно ответил даос, поглядывая на плачущих детей. — И он хороший врач.

Про себя он отметил, что Чэнь Тан первый раз назвал его на «ты». «Всегда что-то меняется, — подумал он. — Я явственно чувствую, как что-то изменилось совсем недавно.»

— Вот что, любезный Ли, — нетерпеливо проговорил Чэнь Тан, снова переходя на привычный тон. — Стрелок Гоу рассказывает странные вещи. Будто бы им не удалось подвергнуть казни того лиганьца… ну, предателя, убившего черного демона. Будто бы он возвращался к жизни после удара меча и после шелкового шнура… И он говорит, что знает секрет бессмертия.

Даос отшатнулся от него, будто увидев чудовище. Чэнь Тан с любопытством наблюдал за его реакцией.

— Неожиданное продолжение нашей сегодняшней беседы, не так ли, уважаемый господин врач? Не далее как час назад вы пытались уверить меня, что бессмертие недостижимо. Забавно, что судьба предлагает нам разрешить наш спор здесь и сейчас, в этом поверженном вражеском гнезде… Эй, стрелки, введите предателя…

— Не стоит делать этого, господин Тан, — странно охрипшим голосом сказал Ли. — У вас сегодня великий день, стоит ли омрачать его соприкосновением с темной стороной тайного знания?

— А, — перебил его Чэнь Тан, — так, значит, вы признаете… Но вот и наш герой.

Четверо солдат втащили в покои человека, назвавшегося Гаем Валерием Флакком. Лицо его было залито кровью, на шее и на груди виднелись свежие розовые шрамы. Шлем с него сорвали, и Чэнь Тан вздрогнул, увидев ровный, высокий, как купол, голый череп, тяжело нависающий над горящими ненавистью глазами.

— Вот, господин, — доложил шедший впереди одноглазый Гоу. — Мы пытались убить его, как ты и велел, но дыхание каждый раз возвращалось к нему, а раны заживали быстрее, чем мы успевали вытереть меч. Он, однако, не сопротивлялся и все настаивал на встрече с тобой.

Чэнь Тан, не сводя глаз с пленника, сделал шаг назад и уселся на ложе Чжичжи.

— Ну, лиганец, — сказал он, — ты своего добился. Я слушаю тебя. Что ты хотел сказать мне?

— Господин, — с трудом ворочая языком, пробормотал легионер, — я же предупреждал тебя, что это бесполезно… Давным-давно я получил от могущественных магов Запада дар бессмертия… Твои солдаты могут причинить мне боль, но они не в силах убить меня…

— Ты откроешь мне тайну дара? — небрежно спросил Чэнь Тан. — Я ведь и вправду могу причинить тебе очень сильную боль, бессмертный… Как ты отнесешься к тому, что тебе изо дня в день будут перепиливать переносицу конским волосом, продетым в уголки глаз? Не спорю, твоя кость, возможно, будет каждый раз зарастать, но ведь и у палачей моих впереди много времени… Подумай, лиганец…

— Ты напрасно пугаешь меня, господин, — прерывистым голосом сказал пленник. — Я не собираюсь скрывать эту тайну от тебя, хоть ты и обошелся со мной жестоко… Я ведь не зря помог тебе захватить Чжичжи, перебив его охрану и убив Нама… Я и твоих солдат мог убить, господин, так же легко, как убил всех этих… — он кивнул в направлении мертвых римлян.

— Ты говоришь неясно, лиганец, — возразил Чэнь Тан. — Если ты бессмертен, если ты мог в одиночку справиться с семерыми сильными воинами, почему ты сдался? И почему ты готов отдать мне секрет бессмертия, секрет, который, как я понимаю, ты должен бы был хранить, как самую великую драгоценность мира?

Громадный легионер выпрямился в руках державших его солдат, и Чэнь Тан с тревогой увидел, что силы возвращаются к нему с каждой минутой.

— Потому, господин, — ответил Флакк, и голос его звучал теперь уверенно и ровно, — что я не хозяин своего бессмертия. Я уже сказал тебе, что получил в свое время этот дар от могущественных магов. Эти маги держат в своих руках ключи от вечной жизни, они вольны дарить ее людям или отнимать по своему усмотрению.

— В жизни не слышал более забавной сказки, — нервно сказал Чэнь Тан. — Однако продолжай.

— Поэтому я или кто другой из получивших бессмертие не способны передавать наш дар другим людям. Но в твоем окружении, господин, находится человек — или, точнее, существо, владеющее Ключом К Вечной Жизни. Я заметил его еще со стен, ваши лошади скакали рядом…

— Прикажите ему замолчать, — вмешался даос. — Он обманывает вас, господин Тан, я чувствую исходящие от него волны ненависти и лжи.

Чэнь Тан взмахом руки остановил даоса. Он внимательно наблюдал, как смотрят друг на друга эти двое — тишайший врач Ли и убийца-легионер. И в какой-то момент внезапно понял, кого так мучительно напоминал ему лиганец.

Если бы не кровь, делающая костлявое лицо римлянина страшной маской дикарей-людоедов из южных джунглей, если бы не лишний локоть росту, не выдающие привычку к тяжелому мечу рубящие движения рук, Чэнь Тан не сомневался бы, что перед ним братья. Возможно, от разных матерей, но связанные чем-то большим, чем кровь. Люто ненавидящие друг друга.

— Да, — сказал Флакк. — Да, господин, ты понял. Это тот, кто выдает себя за лекаря, колдун по имени Ли Цюань, хранитель Железной Короны.

Даос напрягся, как для прыжка. По его худому желтому лицу стекали крупные капли пота.

— Эй, — позвал его Чэнь Тан, — эй, любезный Ли, это правда? Ты действительно владеешь каким-то чудодейственным талисманом? И, если этот человек знает тебя, не может ли так случиться, что и ты также знаешь его?

Ли усилием воли подавил сковавший горло спазм.

— Я никогда не видел этого человека, господин Тан, — ответил он напряженным голосом. — Я полагаю, что человек этот либо обманщик, либо безумец, каких так много в западных землях. И я не знаю никакого талисмана, дарующего бессмертие.

— Смотри-ка, — сказал легионер на непонятном никому, кроме даоса, странном певучем языке. — Итеру научились лгать. Скоро они научатся убивать, а, Младший?

Ли подавил внезапно пришедшее желание ответить пленнику на том же языке и, повернувшись к Чэнь Тану, сказал, пожимая плечами:

— Видите, он совершенно безумен, как я вам и говорил… Мне кажется, милосерднее будет еще раз попытаться казнить его. Может быть, попытаться расстрелять его из арбалетов…

При этих словах страшная волчья гримаса исказила костлявое лицо легионера. Он рявкнул, рванувшись вперед, к Чэнь Тану:

— Вам достаточно поглядеть в его заплечный мешок, господин… Талисман, имеющий вид Железной Короны с камнем Чандамани, все время находится при нем. Он не расстается с ним ни на секунду… Проверьте мои слова, господин…

Даос сорвался с места. Но в то же мгновение громадина-легионер, легко расшвыряв своих конвоиров, прыгнул к дальней стене, где застыли в руках воинов-ханьцев жена и дети несчастного Чжичжи Хутууса. Он схватил детей за тонкие запястья и рывком выхватил из лап стражей.

— Стой! — загремел под потолком спальни его полный ненависти голос. — Стой, Ли Цюань, или эти дети умрут!

Он сжал тонкие шейки детей своими огромными ладонями и слегка приподнял в воздух. Он был похож на чудовищного кукольника, разыгрывающего странное представление с наряженными в прелестные платьица куклами.

Чэнь Тан широко раскрытыми глазами смотрел на этот спектакль. Он видел, как даос, непонятным образом оказавшийся уже в дверях, остановился и обернулся. Видел, как торжествующе посмотрел на него лиганец, продолжавший держать задыхающихся детей над залитым кровью полом спальни. Затем Чэнь Тан поднял руку и приказал:

— Стрелки! Этого и этого — на прицел.

Арбалетчики повернулись, выполняя приказ. Ли понял, что упустил момент для бегства. Стрелы арбалетчиков не слишком пугали его, но дети… корчившиеся в руках Гая Флакка дети… они были слишком высокой ценой.

— Ты проиграл, Младший, — спокойно сказал лиганец, ставя детей на ноги. — Отдай Корону.

Чэнь Тан кивнул. Одноглазый Гоу подошел к даосу и протянул руку за мешком. Ли невольно отстранился.

— Я предупреждаю вас, Тан, — произнес он странным неживым голосом, — к бессмертию эта вещь не имеет никакого отношения. Я предупреждаю вас также, что если Корона попадет в руки этого человека, все мы увидим только смерть.

— Я не верю вам, драгоценный Ли, — оборвал его Чэнь Тан. — Один раз вы уже обманули меня, сказав, что не знаете этого человека… Напрасно вы полагаете, будто я не способен отличить правду от лжи… Давайте Корону.

— Дети, Младший, дети, — напомнил Флакк. Он чуть повернул правую ладонь, и девочка пронзительно закричала.

«Я совершаю ошибку, — лихорадочно думал даос. — Мне нельзя было жалеть детей. Судьба мира важнее. Почему, почему они выбрали меня?»

Он медленно снял с плеча холщовый мешок и вытащил из него небольшой обруч кованого железа с укрепленным на выступе-клюве желтоватым камнем неправильной формы. Гоу требовательно протянул руку. Даос обреченно вложил в нее корону.

— Отлично, — сказал Чэнь Тан. Он взвесил корону на руке, повертел и примерил. Она оказалась впору, клюв с камнем нависал чуть выше переносицы. — Каким же образом я могу открыть этим ключом двери Вечной Жизни?

— Никаким, — ответил Ли. — Это ловушка, глупец!

— Ты должен принести жертву, — хрипло выдохнул из своего угла лиганец. — Ты должен убить прежнего хозяина Короны, тогда его дар перейдет к тебе… Только ты можешь это сделать, ты, владеющий Ключом Рассвета, Камнем Чандамани, Короной Высшей Власти! Маг, называющий себя Ли Цюанем, бессмертен и неуязвим для всех, кроме тебя, господин! Ты можешь получить бессмертие, убив его!

Чэнь Тан сосредоточенно потер бровь.

— Ты слышал, любезный Ли? Этот странный человек предлагает мне убить тебя… Не скрою, любезный Ли, мне было бы жаль расставаться с таким приятным собеседником и искусным врачевателем, однако, если человек этот не лжет, то скоро мне вообще не понадобятся врачеватели… Можешь ли ты что-нибудь добавить к словам лиганца, мой драгоценный Ли?

Ли заговорил, тщательно подбирая слова:

— Этот человек лжет. Если ты попытаешься убить меня, сила, заключенная в Короне, сожжет тебя. Он останется единственным владельцем талисмана, и спустя недолгое время земля содрогнется от ужаса. Не бросай в пропасть камня, порождающего лавину, Тан.

— Я слышал тебя, — сказал Чэнь Тан. — Я должен признать, что задача, поставленная перед нами нашим западным другом, достойна древних мудрецов. Конечно, я рискую, совершая убийство с помощью магического талисмана, но, с другой стороны, я не могу доверить эту задачу никому другому, поскольку тогда этот другой станет хозяином Короны и обладателем дара бессмертия… И, честно говоря, драгоценный Ли, я сомневаюсь, что еще кто-нибудь из моих людей будет так глупо благороден, что променяет бессмертие на жизнь двух степных щенков… Я выбрал, мой благородный Ли.

Лысый легионер тяжело задышал в своем углу, ладони его еще крепче стиснули тонкие детские шейки. Ли печально посмотрел на поднимающегося с ложа Чэнь Тана и медленно проговорил:

— Такова-то твоя благодарность мне, Чэнь Тан. Я спас тебя в смертоносных Муюнкумах, я лечил тебя от лихорадки, я следовал за тобой всюду… И теперь ты платишь мне… чем? Смертью?

— Мне и вправду жаль делать это, — сказал Чэнь Тан. — Но ты же сам говорил мне, что у даосов нет рецептов на все случаи жизни и что они уславливаются действовать одним способом, а в ходе дела прибегают к другому… Я оказался хорошим учеником. Прощай.

Одновременно с его последними словами даос прыгнул к дверям. Но это было уже не хорошо продуманное движение тренированного бойца, а рефлекторный рывок жертвы, обреченный на неуспех. Метательный нож, прервавший жизнь Чжичжи Хутууса, тяжело свистнув в воздухе, ударил Ли под лопатку. Даос сделал два торопливых шага и упал на пороге спальни. Чэнь Тан, словно не веря в содеянное, приподнялся на цыпочки, чтобы рассмотреть получше.

— Я… бессмертен? — громко спросил он, обращаясь к неподвижному телу даоса. Воины с плохо скрываемым ужасом смотрели на него. — Эй, лиганец, теперь я бессмертен? — Он повернулся к легионеру и вдруг схватился обеими руками за голову. — Эй! Что это! Что такое?!

Флакк мрачно наблюдал, как темный обруч на голове китайца наливается темно-багровым пульсирующим светом. Чэнь пытался сорвать Корону, но она как будто становилась все меньше и меньше, сжимая его череп раскаленным кольцом.

— Лиганец! — взвизгнул Чэнь, бросаясь к легионеру. — Сними это!

Гай Валерий Флакк отшвырнул полузадушенных детей в сторону и сильным толчком широкой ладони бросил Чэнь Тана обратно на ложе. Китаец завыл и, обхватив голову руками, стал кататься по пропитанным кровью Хутууса медвежьим шкурам. Воины остолбенело наблюдали за ним, даже арбалетчики, державшие на прицеле лиганца, опустили свое оружие и смотрели на извивающееся на ложе вопящее существо.

Корона сияла уже ровным пурпурным светом. Когда железный обруч сжег кожу и стал прожигать кость, римлянин быстро опустился у стены на корточки и плотно закрыл глаза.

Даже сквозь сомкнутые веки он увидел ослепительное сияние, вспыхнувшее там, где корчился в страшных муках господин Чэнь. Он знал, что это вырвалась наружу скрытая сила Камня Чандамани, Ключа Рассвета и что все, видевшие эту вспышку, ослепли по крайней мере на полчаса.

Тогда он поднялся, тяжелыми шагами прошел к ложу и сорвал корону с обуглившегося черепа Чэнь Тана. Корона снова была холодным обручем из метеоритного железа, а камень выглядел как непримечательный мутно-желтый кристалл. Но это была Корона, первое звено в Триаде Итеру.

Он пошел к дверям, переступая через ползающих по полу воинов и отталкивая в сторону тех, кто еще держался на ногах и шарил перед собою вытянутыми руками. У трупа Ли Цюаня он помедлил, борясь с искушением, но в конце концов не выдержал и поставил свою ногу на бритый затылок. «Вот и все, — подумал он мрачно. — Я начинаю выигрывать войну».

За его спиной женщина с лицом эфталитки, плача, прижимала к себе детей в нарядных одеждах и повторяла, захлебываясь слезами: «Молнии Тенгри поразили их… Молнии Тенгри сверкнули с небес, и не стало убийц Хутууса…Тенгри не дал им уйти в свои степи живыми… Молнии Тенгри сверкнули с небес и сожгли их…»

Гай Валерий Флакк усмехнулся недоброй усмешкой победителя, спрятал корону в лохмотья и исчез в ночи.