Берендеев КириллИзверг

Берендеев Кирилл

Изверг

Вечером, возвращаясь домой, в подъезде я встретил Людочку, спешащую, звенящую ключами и взъерошенную. Она все вертела застрявший в гнезде почтового ящика ключ и расстраивалась.

Я пришел на помощь.

- Не понимаю, что такое делается, - она отдала мне на время подержать свою сумочку, пока доставала газеты, - Это же кошмар какой-то. Я думаю... да так ни в одном романе не напишут.

- Ты сегодня рано, - абстрактно ответил я. - Что у тебя стряслось?

- Еле досидела. Сил никаких нет. Слушай, а ты никуда не спешишь, - я выразил согласие, и Людочка незамедлительно вцепилась мне в рукав. - Пойдем ко мне. Посидим, я тебя ужином накормлю. Пока Рома не пришел.

В смысле, ее жених. Я поддался и, уже в лифте, попытался второй раз задать тот же вопрос, но Людочка только покачала головой, отвечая: "после, после".

Квартира была темной, неприятно большой и какой-то чужой, ничего удивительного, что она не хотела возвращаться в нее одна. Мы приютились на кухне, она включила бра над столом, а сама, нарочно громко звеня посудой, сновала взад-вперед у плиты, где через минуту уже что-то шкворчало.

Потом, набегавшись, подсела за стол напротив меня, к единственной точке света в темной и пустой квартире. Подперла голову кулаками и измученная, уставшая - посмотрела на меня. Потом вспомнила:

- Картошку будешь?

- Да, в общем, все равно, - она снова расстроилась, и я вынужден был согласиться, что картошка будет как раз кстати.

Когда Людочка высыпала мне на тарелку полсковороды, я понял, что успел изрядно проголодаться за день, и тут же приступил к трапезе. Сама же, однако, к своей птичьей порции так и не притронулась, сидела, подперев голову кулаками.

- Нину ты, конечно, помнишь, - начала она.

- Которая с лейтенантом? - помню, почему нет. Виделись не так давно, в этом году уже, - срок для встречи со знакомой из параллельного класса незначительный, после десяти-то лет с выпускного. Живем в одном районе, ничего удивительного, что изредка набредаем друг на друга - на улице, в магазине, на остановке - и кое-что друг о друге и бывших однокашниках узнаем.

- Она уже не с лейтенантом, я говорила тебе.

- Ну, с аптекарем.

- И не с аптекарем. Это после лейтенанта она месяц встречалась с аптекарем и еще с каким-то вышибалой из казино, что ли. Нет, у нее давно уже Юрик, ну, мальчик такой, года на два-три ее моложе. Да я показывала его тебе.

- Не помню.

- Значит, не тебе показывала. Но говорила точно, - спорить я не стал, и она продолжила рассказ, - Они почти два года как знакомы, и Нина, представь, от него до сих пор без ума.

- На нее не похоже. Тем более, она мне про своего Юрика ничего не говорила.

- Тебе не говорила, мне сказала. И показала. Очень симпатичный, очень вежливый, стеснительный и все время дарит ей цветы. Счастливая, что ей еще надо непонятно, - Людочка вздохнула. - С жиру бесится, - и, заметив мое недоуменное лицо, тускло улыбнулась. - Да, я же так и не рассказала.

- Вот именно.

- Дикий случай. Я вчера зашла к ней по-соседски. Живем рядом, отчего ж друг к другу не наведаться. К тому же она сама на днях звонила, приглашала забегать. Рома как раз на дежурстве был... ну, я и зашла.

Она неожиданно замолчала, а затем без всякого перехода сказала:

- Я совсем забыла тебе сказать... то одно, то другое. Мы с Ромой помолвились, - и подняла левую руку, украшенную тяжелым золотым кольцом.

- Поздравляю, - я несколько растерялся.

- Просто я вспомнила, Нина месяц назад обвенчалась. Это он столько времени ее уламывал, представляешь? По поводу венчания случился праздник, я тебе звонила, не застала, жалко.

- Действительно жаль, я весь прошедший месяц как белка...

- А мальчик этот, представляешь, совсем не пьет. Надо же так. Только ради гостей пригубил и больше ни-ни. Потом нам с Шурой, он тоже был, помогал грузить Одинцова в машину, ты же его знаешь, будет пить, пока на столе стоит.

Она поднялась, выключила зашипевший на плите чайник и снова села.

- Я все думаю о Нине и никак в толк взять не могу. Как же они сошлись, ведь это совершенно необъяснимо. Небо и земля, причем земля не лучших сортов... не чернозем, то есть... ну ты меня понимаешь. Они совсем не подходят друг другу. Нина, она в каких только компаниях не терлась, Людочка помолчала и добавила, - раньше терлась. Теперь нет.

- Благотворное влияние, - высказал я пошлый штамп.

- Что-то вроде того. Я бы никогда не подумала. Знаешь, она буквально на него молится. И он... каждый раз - цветы. Мой раза два всего и приносил, и то, один по ошибке. Я сразу поняла, что не мне, но виду, конечно...

Она помолчала, посмотрела на мою пустую тарелку и убрала ее в раковину.

- Еще будешь? - несколько запоздало спросила она. Я отрицательно покачал головой. - Тогда чай.

Зазвонил телефон. Людочка протянула руку и отключила его.

- Пусть их. Не хочу никого.... Нина теперь вечерами дома сидит, боится на улицу выйти, никого не приглашает. Из всех своих прежних и подавно. Вот меня только, да еще Аню, пока та не родила. Говорит, пускай теперь у нее никого не будет, один Юрочка, он один ей и командует... хотя какой он командир.... Но она его слушается беспрекословно, по стойке смирно, как говорится. Это когда они вместе встречаются. У мальчика ведь сумасшедшая работа, где он такую нашел, он домой приходит только есть и спать.

- А живет у нее?

- В том и беда. С родителями. Копит на квартиру... нет, на аренду, куда там. Ей навязываться не хочет, все говорит насчет собственной крыши над головой. А ведь она своих предков турнуть может в Митино, у них там медвежий угол есть, они там частенько и заседали, пока она свои компании на квартиру водила. И турнула бы давно, да он против. Ему утвердиться очень уж хочется, а она из-за этого в слезы. И так к ней редко вырывается, одни выходные в их распоряжении.

- Это она все тебе вчера рассказала? - спросил я.

- Нет, - Людочка принялась разливать чай. - Вчера другой повод был. Вернее, повода-то не было. Совсем. Просто... не знаю, как объяснить. Непонятно будет. Вы, мужики, логику любите, а где мне ее для вас взять?

Она поставила початую коробку конфет в центр стола, и только сейчас заметила перед собой тарелку. Поковырялась в ней и снова отложила вилку.

- Вчера я пришла к ней, она уже хандрила. И по этому поводу успела пропустить стаканчик. Предложила и мне за компанию, ну не отказываться же. В таких случаях, сама по опыту знаю, лучше не отказывать и, самое главное, не спрашивать как дела и все такое, а то получишь по полной программе с подробностями за прошедший квартал. Часа два молча сидеть будешь и не знать, куда деваться.

- А ты спросила?

- Нет. Да, когда я пришла, она и не раскисла настолько. Держала себя, словом. Иной раз за слово вспомнит своего Юрочку, который все на работе да на работе, а о ней вспоминает два раза в неделю.

- Она его не ревнует?

- Ну что ты! Разумеется, нет. Как и он ее.

- Даже после всего?

- Мальчик так и сказал, что в ее прошлое он не полезет ни под каким соусом. Да она сама вроде как уже перебесилась. После обручения тише воды, ниже травы стала, на себя не похожа, на ту, что мы в прошлом знали. Это вчера ее здорово развезло, но то исключительный случай.

- Хандра.

- А что ты хочешь? Не так все просто получается. Когда я вчера к Нине забежала, она, наверное, уже что-то успела допить, а передо мной непочатую бутылку мартини поставила. И конфеты с пряниками на закуску. Я две рюмочки выпила, она - все остальное. Вспоминала о своем мальчике и под это за его здоровье и благополучие без всего смахивала. Я выпила с ней, раз, другой... потом мне как-то даже нехорошо сделалось, от одного того, с каким упорством, нет, остервенением, что ли, она этот мартини смахивала. Ее все никак не брало, наверное, поэтому она...

Людочка вздрогнула и зябко повела плечами. Я коснулся ее руки.

- Так она?..

- Нет, подожди, не все сразу. Потом, через полчаса, наверное, Нину неожиданно повело, как-то враз, точно внутри выключилось что-то. И она снова-здорово завела эту канитель о Юрочке. Заплакала. Я ее утешала, как могла, конечно, да что с пьяной бабы возьмешь, все одно - только себя слушать и будет.

Мне не хотелось расспрашивать ее о Нине дальше, но и молчать о ней было не слишком приятно. Так получилось, что Людочка ответила на вопрос, который я не решился задать.

- Да она и не напивалась, на самом деле, и намерения такого не было. Просто расстраивалась, что Юрочка с такой, как она, связался. Зачем полюбил, зачем заставил ее влюбиться. И зачем так с ней носится, точно в наказание за все, что с ней в прошлом было. И почему принимает, изверг такой, ее такую, какая она есть на самом деле, ничего не просит и не требует невозможного, лишь ответного чувства, которого у нее и так за все прошедшее время накопилось без меры. Вот так любит сесть пред ней, возьмет руки в свои, держит и говорит, какая она красивая. Или строит платы на будущее. А о том, чтобы ей самой угоститься, и не думает, будто ему простого прикосновения рук хватает.

Я покачал головой, но не сдержался:

- Может, хватает.

- Почем ты знаешь. Просто предложить стесняется или боится лишний раз напомнить о прошлом. Нина вся извелась из-за этого, она же по глазам видит, чего он хочет от нее. Да вообще, мальчик с Ниной полгода на "вы" разговаривал, пока она настоящую истерику не закатила.

- Могу себе представить.

- Вряд ли, - Людочка со стуком поставила чашку на стол. - Мы все равно никого, кроме себя, понять не можем, да и себя самих знаем абы как. К другим же и относимся соответственно, по принципу - чужая душа потемки, а в потемках только черные кошки и водятся. А тут совершенно чужой человек, не родня, не приятель. На вторую неделю знакомства подарил Нине букет алых голландских роз, девять штук, можешь представить, сколько это чудо стоит, подарил и попросил разрешения изредка заходить навещать, когда и если она посчитает нужным. Вчера она об этом случае раз три вспоминала.... Да она много чего вчера вспомнила, все в том же духе, пересказывать никакого времени не хватит. И о первом рандеву, и о первой ночи...

- Представляю себе со скрипом.

Людочка холодно посмотрела сквозь меня.

- Ну, разумеется, этого я и ожидала. Она все твердила, то совсем незачем было ему в нее влюбляться, что он, изверг, и свою жизнь сломает и ее разобьет. Обо мне Нина забыла напрочь к тому времени, я так поняла. Потом достала таблетки.

- Таблетки? - переспросил я.

- Я подумала, что это от похмелья или что-то в том же духе... - она помолчала. - Словом, когда Нина стала запивать их мартини, я ни сном, ни духом. Да и ни с чего вроде бы волноваться. Потом, правда, она еще выпила. И еще. Чуть не горстью. Я попыталась ее отнять от этих таблеток, отобрала тюбик и тут только надпись разглядела. А она уже тяжело так хрипит и на пол, как при замедленной съемке, валится.

Сколько она молчала, я не заметил. Долго, должно быть, всю, скопившуюся за время молчания тишину эту я ощущал как во сне, пока долгий гудок автомашины снизу не прервал мои мысли. Людочка вздрогнула, покосилась на меня, на остывший чай и добавила коротко, сухим ломким голосом:

- Какая-то гадость, забыла, как называется: тазепам, нозепам, что-то из этих. Хорошо "скорая" приехала быстро, через четверть часа всего.... Я ее все это время в ванной держала, под душем... она не сопротивлялась даже.

Снова тишина.

- А потом что? - почему-то очень тихо спросил я.

- Мальчик всю ночь дежурил у постели. Утром сказал мне, Нина долго плакала и просила прощения. Он у меня еще спрашивал, за что.

Часы пискнули, отсчитав полночь часов и начиная новый день. Я поднялся, подошел к окну. Через мгновение Людочка оказалась рядом.

Мы смотрели в окна соседнего здания, точной копии нашей многоэтажки, и долго молчали. Я ловил свое отражение в отблесках бра на стекле, а после еще долго смотрел на дом. Людочка не говорила о Нине больше, если и произносила фразы, то только о том, что видела перед собой.

Соседний дом был черен как ночь, окружавшая его, но ее окна горели два ярких пятна на фоне непроницаемой тьмы, и я не стал спрашивать, вернулась ли Нина домой.

Кон. Сентября 2000