Берендеев КириллПрикосновение

Берендеев Кирилл

Прикосновение

Когда мужчины отправились во Внешний мир, он остался в катакомбах. Сегодня был праздник Полуденного Солнца, его полагалось проводить вне мрачной железной громады подземного мира, занимаясь спортивными играми и состязаниями; спорами и беседами под легкие вина и обильные яства, заготовленные заранее и специально под этот праздник. На поверхность в этот день поднимались только мужчины, так было заведено на протяжении долгих-долгих лет, как и когда, не имеет значения, никто не задавался подобными вопросами, не вспоминал об этом, разве что старейшие жители катакомб. Ибо в этот день вся выветрившаяся от жаркого сухого солнца равнина, весь мир, опаляемый колкими южными ветрами, несущими мелкую жгучую пыль, принадлежал поднявшимся.

В этот день не собирали плоды, не охотились, не творили молитв. Этот день принадлежал каждому из поднявшихся на поверхность, самый суровый день в году, с немилосердно палящим солнцем, с сухим недвижным воздухом, звенящим от зноя, каждому, кто хотел испытать себя, свои силы в стрельбе из лука, борьбе, беге, перетягивании каната или иных физических забавах, в равной степени и тем, кто хотел победить противников в изящных беседах или строгих богословских диспутах, легкой игре стихотворных виршей или громогласной тяжеловесности велеречивых гимнов. Этот день был для кого-то и испытанием одиночеством в мертвой белой пустыне, простиравшейся вкруг катакомб на многие и многие версты в неизведанную даль без конца и без края. Это был чисто мужской праздник, наполненный игрищами и состязаниями, с раннего утра и до позднего вечера, когда усталые измученные на жаре противники, забыв под тяжестью прошедшего дня о недавних противостояниях, сходились за обедом под сияние уходящего за край мира светила и под неумолчный треск невесть откуда явившихся цикад, бередивших покой надвигающейся ночи.

Он же остался. Никто не требовал от него, равно как ни от кого другого, непременного соблюдения ритуала появления на поверхности и участия в состязаниях, передумай и откажись он, никто не сказал бы ему ни слова, день в распоряжении каждого, каждый волен следовать своей дорогой. И Путешественник не вышел вслед за всеми. Когда мужчины ушли, он неторопливо одел свой старый плащ, непременную шляпу с тесемками, что носил и под землей и на поверхности - традиционный головной убор жителей катакомб, защищающей владельца от сквозняков, дующих с глубин или от ослепительного солнца и непогоды поверхности - и неспешно отправился по враз опустевшим коридорам.

Путь его лежал большею частью вниз, по тому громадному металлическому коробу, уходящему в неизмеримую глубь, что и представляли из себя катакомбы. То ли он хотел уединиться среди прохлады подземелий, то ли попросту решил побродить - он и сам не знал. Не представлял он также и куда ведут его ноги. Он давно любил, с малых лет, бродить вот так "куда глаза не глядят", спускаясь по лестницам, обжитым и заброшенным коридорам, открывать люки в трубах и ползти по ним вверх ли, вниз, но ни не поднимаясь на поверхность, во внешний мир, ни опускаясь до самого дна.

Внешний мир он не любил. Отчего-то в его подсознании жила странная боязнь, ощущение непонятной робости перед открытым во все стороны пространством, перед бескрайними просторами белесого неба, перед ярким светилом, заливавшим лучами все вокруг. Прошлый раз он все же участвовал в празднике Полуденного Солнца, но пробыл на поверхности совсем недолго разболелась голова, он почувствовал себя совсем неважно и поспешил вернуться в жилище - крохотную комнатенку на одном из нижних коридоров. Сегодня Путешественник просто поднялся, незаметно для самого себя, в залитый солнечными лучами вестибюль, выходивший на поверхность, с несколько минут понаблюдал за разошедшимися во все стороны людьми и, круто развернувшись, стал спускаться вниз. Вслед ему, сквозь неплотно прикрытые наружные двери доносились крики и смех разыгравшейся молодежи, он не обращал на это никакого внимания. Встретившуюся по пути с веранды женщину в легком сарафане он так же проигнорировал совершенно, она хотела сказать что-то, он пропустил ее слова мимо ушей.

Ему было немного за двадцать, прекрасный возраст, чтобы показать ей свою силу, может, она это и имела в виду. Он знал, что выглядит совсем неплохо: строен, белокур, что редкость среди обитателей катакомб, улыбчив и обходителен, счастливый обладатель правильных черт лица и западающего в сердца зазноб облика. В другой день он бы, конечно, ответил бы этой женщине, тоже довольно привлекательной. Уклончиво и с долей сближающей шутки, он и обратился к ней про себя, много позже, спустившись на несколько лестничных маршей вниз. Женщина была несколько старше его, лет на пять, самое большее, но разве это имеет значение для тех нескольких минут, что она быть может, предлагала провести вместе, а затем расстаться, позабыв друг дружку среди обыденных мелочей жизни.

Он продолжал спускаться дальше. Свет в коридорах горел ярко, ни одна галогеновая лампочка не перегорела - лишнее свидетельство того, что он все еще в обитаемой части катакомб, где порядок, работа приборов и чистота поддерживается ежедневно. Все мужчины, живущие в катакомбах поневоле становились техниками, ремонтируя и поддерживая работу электростанций, восстанавливая в мобильных цехах, лет коим не счесть, необходимые детали и инструменты, дабы катакомбы все так же исправно снабжались водой, воздухом, электроэнергией, словом, всем необходимым для жизни под землей и людей и домашних животных и теплиц. Каждые несколько месяцев проверялось бесконечное множество законсервированных и исправно работающих трансформаторов, гетеродинов, конвертеров, прозванивались километры токонесущих кабелей, расходящихся паутинами по жилым отсекам и подземным садам. Катакомбы были городом, пригодным для жилья, небольшим городом в котором есть практически все необходимое, созданным в расчете на то, что его на неопределенно долгий срок заселят люди и не будут нуждаться в необходимым и без надобности выходить на поверхность.

Путешественник брел сквозь поселение, его ботинки гулко стучали по металлическому полу - в катакомбах невозможно пройти незамеченным. Он открывал и закрывал герметичные двери, спускался вдоль гирлянд огней, освещавших лестничные пролеты, что уходили вниз и тонули в непроглядном мраке, не раздумывая, сворачивал на хорошо знакомых развилках и, раскатисто грохоча то по настеленным тяжелым титановым листам, то по металлической решетке, продолжал свой путь.

На его пути народ встречался редко, женщины, в основном, занимались домашней работой: стирали, мыли, убирали комнаты, готовя их к приходу мужей, так что дети, играющие на переходах и в коридорах, на некоторое время были предоставлены самим себе. Путешественник слышал порой перестук детских ножек и взрывы смеха в соседних коридорах и на соседних этажах. Раз или два детская стайка промчалась мимо него, с радостными криками свернула за тяжеленную дверь. Он был вынужден остановиться, чтобы пропустить бегущих детей, за которыми еще несколько мгновений оставалось звонкое эхо.

Постояв немного, он продолжил путь.

Какие-то две женщины лет за сорок в стираных домашних халатах развешивали белье вдоль большой металлической залы на протянутых проволоках; при этом они судачили о своей соседке, и как ни старались говорить потише, ничего не выходило. Когда Путешественник проходил мимо, одна из них, вынимая пододеяльник из короба и отжимая его, предупредила его: "Поосторожнее, молодой человек. Нагибайте голову". Путешественник молча нагнулся, чтобы не задеть сохнущее белье и прошел мимо.

Неподалеку, как раз на этом уровне, находился общественный парк, огромное помещение, где он частенько гулял, еще будучи совсем ребенком. Сейчас же его туда не тянуло. Но проходя мимо дверей, ведущих в парк, он не мог удержаться, чтобы не заглянуть внутрь.

На ближайшей скамеечке сидела молоденькая девушка и катала взад-вперед коляску с младенцем, взгляд ее на мгновение встретился со взглядом Путешественника, он поспешно опустил глаза, извинился, точно причинил девушке неудобство и закрыл за собой дверь. Ботинки забухали по неровному полу.

Лампочки перестали гореть так ярко, некоторые уныло мерцали, угасая, из последних сил пытаясь разогнать подступающую тьму. В размеренную музыку перестука его башмаков ненавязчиво вклинился другой звук. Он услышал тихое потрескивание, должно быть, исходившее от отживающих свое трансформаторов, до которых уже не доходили руки ремонтников. Стены и пол стали ржавиться пятнами, на перилах появилась унылая серая пыль.

Путешественник добрался до самого конца обжитого людьми пространства катакомб, при дальнейшем погружении он будет совершенно одинок.

И ошибся. Открыв новую дверь в залу, по стенам которой бежали мостки, он почувствовал запах воды и скорее почувствовал ногами, чем услышал - так обыкновенно и бывает в катакомбах - легкое шебуршание.

В зале царил полумрак, горели лишь две дуговые лампы в тусклом плафоне на высоком своде. Он пригляделся.

На одном из мостков сидел ребенок, девочка лет шести-семи, свесив ножки в двухметровую пропасть залы и вцепившись ради предосторожности в ограждающие переход невысокие перильца. Она раскладывала в странной мозаике ш-образные пластины раскуроченного трансформатора, корпус и моток проволоки от которого лежали неподалеку. Она была совершенно голенькой, но поднимавшиеся со дна залы сквозняки не замечала, поглощенная своим занятием, может, успела привыкнуть за свою короткую жизнь. Девочка изредка вскидывала ниспадавшие на лоб темные пряди длинных курчавых волос, отводила рукой и продолжала неотрывно заниматься мозаикой.

Путешественник приблизился, девочка подняла на него голову лишь когда он оказался совсем рядом, не более чем в двух аршинах от нее, и прервала заинтересовавшую ее игру.

- Ты что здесь делаешь? - спросил он, стараясь придать голосу тревожные родительские нотки.

Девочка молча посмотрела на Путешественника и собрала пластинки в кучку.

- Играю, разве не видишь.

- Вижу. А почему одна?

- Я всегда играю одна. Мне нравится, - последовал обезоруживающий ответ.

- Где ты живешь?

- Недалеко. Не меня еще не позвали обедать, я, всегда, когда меня зовут обедать, иду домой. А играю тут.

Путешественник хотел еще что-то спросить, но она опередила его:

- А сам ты куда идешь? Вниз?

- Просто гуляю, - он присел на корточки, из-за разницы в росте трудно было разговаривать. Только теперь он разглядел ее личико, испачканное ржавчиной со старых пластин.

- Ты не пошел на праздник?

- Нет. Не захотел.

- Не нравится?

- Не знаю... наверное.

- Мне тоже. Не люблю, когда шумят. Я почти все время играю одна, потому что у меня есть два брата, они меня с собой не берут, очень шумят, и я всегда играю одна. А еще они считают, что я совсем маленькая для них, но это неправда, честно, неправда, я знаю, как они играют и все понимаю, все правила, мне просто не нравится, я и сама бы могла, я говорила им, а они все равно считают меня маленькой.

Девочка явно была рада собеседнику. Путешественник кивнул ей, она доверчиво улыбнулась и снова тряхнула кудряшками.

- Тебе еще далеко идти гулять? - спросила она.

- Я не знаю. Просто решил побродить вокруг.

- А можно я пойду с тобой?

- Куда, вниз? Ты же замерзнешь, я не понимаю, как ты вообще можешь....

- Нет, - она твердо мотнула головой, - не замерзну. Я вообще, очень здоровая, ко мне никогда ничего не приставало. Даже когда у братьев была свинка, я все равно не заразилась. Потому что закаленная. Мама вообще говорит, что мне рано носить одежду, потому как еще замуж не идти. Вот когда пойду... у мамы для меня хранятся ее платья... - она замолчала и неожиданно произнесла: - Может, сходим к морю? Времени до обеда еще целая куча, мама не скоро меня позовет.

- К морю? - он поначалу не понял, о чем она говорит.

- Ну, вниз, к морю, я одна боюсь туда идти. Далеко и... немного страшно... братья говорят, что там кто-то водится, на нижних этажах. Смеются, я знаю, но все равно страшно. Я бы одна давно уж сходила, ведь про море всякое говорят. Самой хочется побывать. Ну, пожалуйста.

Путешественник помолчал немного, разглядывая сидевшую рядом с ним девочку. Наконец, кивнул:

- Хорошо, я свожу тебя к морю. Дорогу я знаю, хоть и не был там давно, но это ничего. Не думаю, что с тех пор что-то изменилось. Только сперва закутайся в мой плащ, - с этими словами он стал торопливо развязывать тесемки.

Девочка отскочила от него, словно он предлагал ей какую-то гадость.

- И не подумаю! Конечно, мы бедные, у меня, поэтому, и нет своей одежды, но твою я все равно не приму. Я не такая. И вообще, так только невеста перед свадьбой делает. И еще я сказала тебе, что не замерзну, - она топнула ножкой. - Ну, пошли.

Нет ничего удивительного, подумал он, что у нее нет одежды, обыкновенно дети лет до десяти-двенадцати носят какой-нибудь мамин платок или старую отцову рубашку без рукавов. А ее семья, видно, обитает совсем недалеко, в этом отжившем свое, заброшенном уголке поселения. Куда давно перестали ходить ремонтники...

- Ладно, - он кивнул головой и выпрямился. - Пошли так пошли.

Девочка проворно вскочила, уцепилась за его палец, и они двинулись в путь. Путешественник все время поглядывал вниз, стараясь приноровиться к ее семенящим шажкам. Так он добрались до середины залы, туда, где витая лестница вела к сумрачному полу, и в полумраке вышли к двери. За ней находился коридор, пандусом спускающийся вниз. Посередине его валялись какие-то балки, груда ржавевшего железа преградила им путь. Путешественнику пришлось взять девочку на руки, почувствовав через рубашку тепло ее тельца, он с удивлением обнаружил, что она и в самом деле не замерзла нисколько, не дрожит и по всей вероятности, чувствует себя нормально. Когда они достигли конца коридора, девочка потребовала вернуть себя на пол и снова уцепилась за палец Путешественника.

Они снова начали спускаться по лестнице, ступеньки которой представляли из себя сваренные по три металлические прутья. Идти было неудобно, девочка стала выдыхаться: ступеньки оказались для нее велики, но от помощи Путешественника отказалась категорически.

- Вот еще, сама справлюсь, - безапелляционно заявила она, высунув язык и тяжело дыша.

Он продолжил путь, стараясь не спешить и ощущая всякий раз в руке тепло детской ладошки. Работающих исправно светильников вокруг них становилось все меньше, темнота окружала их, приходилось быть предельно осторожным, чтобы не поскользнуться на скользком от сочащейся отовсюду влаги, неровном полу, на вздыбленных плитах и покосившихся ступеньках, натужно скрипевших при каждом шаге.

Путешественник несколько раз спускался так глубоко, как только позволяли ему катакомбы, но это было давно, он боялся, что они зайдут не туда, в какой-нибудь тупик, каких здесь немало, к заваренной двери и им придется искать обходные пути. Которые могут обмануть их точно так же. И тем не менее он продолжал спускаться все ниже и ниже, то узнавая смутно знакомые виражи коридоров, то теряясь в догадках при выборе пути на перекрестках в заброшенных глубинах катакомб. Трудно поверить, что когда-то они были жилыми. Так говорят старики, так гласят легенды, к этому можно придти путем логических выводов. Но никаких следов не осталось. Не то все унесло с собою время, не то сами люди, медленно идущие из глубин к солнцу.

На нижних ярусах катакомб было довольно сыро, но ржавчины почему-то поубавилось. Вместо нее на стенах и перилах лохмотьями свисали блестевшие от воды лишайники, бледно сероватые, изредка - кирпичного цвета, резко выделявшиеся на фоне светлых стен. Они собирались стайками, неровными кругами по несколько штук под лучами редких, как пролеты распахнутых коридоров поднебесья, оплетенных сеткою фонарей.

Здесь шаги казались особенно гулкими, ноги сами начинали гудеть от вибрации металла. Девочка шла все медленнее и медленнее. Свободной рукой она теперь цеплялась за штанину Путешественника, уже не доверяя зажатому в кулаке пальцу.

Они прошли еще одну залу, на этот раз, выйдя под самый ее потолок: зала казалась бесконечно огромной - дна ее видно не было, несмотря на уходящие вниз шеренги светильников. Редкие, едва светящиеся плафоны, бегущие по потолку едва могли разогнать тьму вокруг себя, Путешественнику приходилось изо всех сил напрягать зрение, чтобы не слететь ненароком с подвесных мостков, раскачивающихся при каждом шаге. Хрупкие, источенные ржой перила уже не служили опорой, грозя слететь вниз от одного прикосновения.

Лестницу вниз они нашли с большим трудом. Но спуститься смогли лишь до середины залы - дна по-прежнему не было видно - пролет обрывался у самых мостков следующего уровня.

- У тебя есть фонарик? - спросила девочка, вздрагивая при каждом неосторожном движении Путешественника.

- Есть. Но я все вижу...

- Пожалуйста, - она не дослушала, - включи.

Он послушался, и тотчас же желтоватое пятно запрыгало по ступеням, уходящим вверх, по водопроводным трубам, разбегающимся в разные стороны, по бездонному колодцу залы под ногами, до дна которого не дотягивался призрачный свет, по пандусу, ведущему вниз, к новым дверям; местами железные листы, покрывающие его казались просто набросанными друг на друга в совершенном беспорядке. Луч света заметался по вздыбившейся стали, тени зашевелились, то удлиняясь, то укорачиваясь, впереди, позади, совсем рядом, со всех сторон.

- Нет, выключи, выключи!

Несколько минут они стояли не двигаясь с места, ожидая, когда глаза привыкнут к слабому освещению. Путешественник сделал шаг вперед, но девочка осталась на месте, она смотрела себе под ноги, качая головой.

- Ну вот, - произнесла она, не поднимая глаз, - зря ты включил фонарик.

- Испугалась?

- Как видишь, - она все так же смотрела под ноги. Путешественник дружелюбно хмыкнул, протягивая руку, он хотел что-то сказать, но смолчал, едва эхо его невысказанной фразы перекатилось под сводами залы и возвратилось к ним железным погромыхиванием.

- Ладно, пойдем, немного осталось.

- Ты уверен?

- Почти, - он не стал кривить душой он распахнув дверь в конце пандуса, выводящую на перекресток, откуда коридоры разбегались в четыре стороны, он вспомнил, неожиданно, дорогу.

- Нам сюда, - и он увлек девочку за собой в правый коридор из развилки. А затем еще раз свернул вправо на новом перекрестье путей, повстречавшимся им спустя несколько минут ходьбы.

Света немного прибавилось, пыли и лишайников стало значительно меньше. Дорога сама вела их, единственный вычищенный от ржавчины и грязи, более-менее ухоженный участок пути вниз, с которого теперь трудно будет сбиться. Следуя ему, они переходили из коридора в коридор, с лестницы на лестницу, мимо вентиляционных шахт и заброшенных трансформаторных станций, проходя по залам и анфиладам заброшенных комнат. Теперь Путешественник вспомнил, когда бывал здесь последний раз; в самом деле, очень давно, просто удивительно, что последние переходы к этому заповедному месту так врезались в его память. И ныне он с легкостью ориентировался в путаных лабиринтах, ведущих на самое дно катакомб, ни разу не сбившись, не свернув в сторону от маршрута, двигаясь туда, где, согласно преданиям пришедшим из глубин человеческой памяти, появился первый человек, и одновременно с его появлением со дна катакомб забил первый родник с водой.

Открыв новую дверь, он замер. Девочка ахнула и присела от удивления на корточки.

Огромная зала, в которую они вошли, распахнув дверь почти под самым ее потолком, на две трети оказалась заполненной водой, тускло блестевшей в свете плафонов, ни в одном из которых дуговые лампы не требовали замены.

Вода была неподвижной и абсолютно прозрачной. Если бы не отражения, плававшие в ней и не потухшие под водным покровом фонари, он с легкостью ошибился бы.

Да, это и было море. Неподвижное, никогда не бушевавшее море. Море, родившееся, согласно пророчеству, из того самого родника, что и доныне бьет где-то глубоко внизу. Когда-то, как гласят стародавние легенды, в незапамятные времена, он был даден человеку, дабы освежать его и утолять жажду, сколь бы нетерпимой она не была. Человек, созданный из мертвого праха катакомб и слюны Творца, недолго любовался дарованным ему металлическим миром. Вскоре, как появился он на свет, человек стал скучен и печален в мире бескрайних коридоров и пустынных зал, и тогда он попросил у Создателя даровать ему младшего брата - верного друга и помощника на все времена. И Всевышний, подумав, дал ему брата....

Девочка поднялась и, нетерпеливо оглянувшись на Путешественника, одна пошла по направлению к лестнице. Во всей зале обильно рос лишайник, в этом месте никто не решался прикоснуться к нему, но не было и следа ржавчины, изъязвившей выше катакомбы и точившей медленно их под толстым слоем медленно поднимавшейся год от года тихой воды.

Она подошла к лестнице. Путешественник стоял неподвижно и смотрел на ничем не замутненное море. В скольких отсеках, коридорах, шахтах, переходах и анфиладах он мог увидеть тоже. Но здесь, конечно, лучше всего. Потому и было столь любовно расчищено и обихожено это место. Путешественник не помнил, здесь ли он стоял, впервые любуясь великолепием картины застывшего недвижного моря, или то было в другом месте, немного ниже, немного дальше, немного глубже, ближе к концу затопленных водой катакомб. Зала была схожей, он так же был поражен ее размерами и безмолвной водой поначалу даже незаметной глазу, едва различимой, но тотчас же захватывающей воображение. Он созерцал эту удивительную картину, вспоминая, как делал это не раз давно, давно, когда приходил в эту или другую залу один или с друзьями и подругами; чаще всего один.

- Так здесь совершаются свадьбы? - спросила девочка, сделав первый шаг вниз по лестнице.

- Да, - Путешественник подошел к ней, но она решительно спустилась первой на нижний уровень, у которого находилась самая кромка моря. Девочка подошла к воде, та заливала первую ступеньку, ведущую вниз, и нерешительно обернулась к Путешественнику.

- Можно? - спросила она. Путешественник кивнул головой в ответ.

- Давай, если хочешь, я поддержу.

- Нет, я сама, - и ступила сначала одной ногой, а затем другой на залитую водой ступеньку. Задышав часто-часто, спустилась еще ниже, вода доходила ей до колен.

Несколько минут она стояла так, обводя глазами замерцавшее лениво море. Восхищенно выдохнула и выбралась назад.

По воде пробежала рябь, кругами расходившаяся от затопленной лестницы, на которой только что стояла девочка. Отражения плафонов заколыхались, дробясь и причудливо изгибаясь на поверхности моря. В мертвой тишине, окружавшей их - даже привычного потрескивания трансформаторов не было слышно - до нее донесся едва различимый плеск воды о металлические стены залы. Девочка заворожено следила за медленно расходившимися волнами, всматриваясь и вслушиваясь в море, не в силах оторваться от удивительного зрелища. Лишь когда рябь улеглась и море успокоилось вновь став привычно остекленевшим, она повернулась к Путешественнику.

- Знаешь, я устала.... Давай, тут немного посидим.

Они уселись у самой кромки воды, девочка прильнула к его плечу, он укутал ее своим плащом.

Девочка произнесла сонным голосом:

- Расскажи мне про море.

- Я мало знаю о нем.

- Ну, пожалуйста.

И он начал рассказ с легенды о двух братьях. Путешественник говорил, и ему думалось, что когда-нибудь младший брат вырастет, он и так уже силен, никто не ведает, какую часть катакомб отвел он себе. Тогда он займет все пространство подземных лабиринтов и выйдет наружу, и человеку, чтобы жить со своим братом, нужно будет освободить и себе и ему достаточно места, но уже во Внешнем мире, там, куда он так не решался пойти ни сегодня ни когда бы то ни было. Все равно одному из поколений придется это сделать, быть может, поэтому и ныне десятки и сотни лет назад мужчины, преодолевая свой страх, выходят раз в году на поверхность земли и устраивают состязания и смеются и веселятся пока солнце не уйдет за горизонт. А когда оно скроется, в другой день и час и тоже раз в году во Внешний мир выходят женщины и поют обрядовые песни и водят хороводы и смеются, глядя на россыпи бесчисленных звезд и всегда печальную Луну. А на рассвете, на входе в катакомбы их встречают мужчины, так же как мужчин на закате их дня встречают женщины, они возвращаются домой, вспоминая прошедший праздник. А потом кто-то из них, какая-то пара, непременно спускаются вниз, далеко вниз и медленно входят в море и приносят друг другу клятву верности, сочетаясь браком над подернутой рябью, лениво колышущейся водой. После, когда-нибудь после, приносят младенца и омывают его головку бездвижными водами, представляя младшему брату нового появившегося на свет человека. Иногда сюда приходит процессия много печальнее, люди приносят сюда тело одного из смертных старших братьев и сестер и с заупокойным пением предают его в ласковые руки моря и уносят затем во Внешний мир. И младший брат прощается с одним из старших.

Путешественник заметил, что девочка уже не слушает, уткнувшись ему в плечо, она сладко спит. Тогда он встал, осторожно взяв ее на руки, стараясь не нарушить детские сновидения и неторопливо пошел обратно, медленно поднимаясь по лестницам, тихо ступая в гулкой тишине коридоров, осторожно пробираясь в темных залах. Он шел, не обращая внимания на уставшие затекшие руки, на боль в спине, становящуюся все сильнее и свинцовую тяжесть ног. Он шел не останавливаясь до тех пор, пока не вышел к тому самому месту, где впервые увидел девочку, что спала на его руках. В коридоре, что примыкал к той зале он встретил немолодую уже женщину со встревоженным лицом, наблюдавшую за ним. Она хотела что-то сказать, но Путешественник упредил ее.

- Вы ее мать? - он мог бы и не спрашивать, а она не отвечать, и так понятно, но женщина кивнула. - Она спит, не будите ее, пожалуйста. Мы с ней загулялись немного, это моя вина...

- Надеюсь, вы тут неподалеку были? - спросила она. - Я уже беспокоиться начала. Вы знаете, с ней всегда так. Уйдет, не спросясь, и поминай как звали. А потом ищи. Никакого сладу нет, - тяжело вздохнув, добавила женщина. - Должно быть, она к вам в пустых коридорах прицепилась, вы бы сразу ей домой идти велели она и так на месте не сидит.

- Да нет, мы просто гуляли. Я ей рассказывал разные истории, должно быть, от этого она и заснула, - он улыбнулся.

- Ладно, все хорошо, что хорошо кончается, - на бескровных губах женщины проступила невольная улыбка, когда она взяла девочку на руки. Спасибо, что вы хоть за ней немного присмотрели. А то время позднее, а ее все нет. И не знаешь, где искать ведь, ей что угодно может на ум взбрести, - женщина помолчала и добавила: - Спасибо еще раз. И с праздником. Частицу Полуденного солнца из Внешнего мира в мир внутренний.

Путешественник, поблагодарив, кивнул и некоторое время еще стоял недвижно. Лишь проводив женщину взглядом до конца коридора, он стал подниматься по лестнице.