"Разоблачение" - читать интересную книгу автора (Берг Кэрол)

ГЛАВА 6

Кролик испуганно застыл в темноте. Зверек окаменел, слившись с куском скалы, но я чувствовал исходящую от него тревогу, так же как и он ощущал мое дыхание, нарушающее живую структуру воздуха, улавливал мой запах, смешивающийся с запахами нагретого за день камня, земли и ручья. Он ждал, шевеля усами. Я неподвижно лежал на животе и ждал. Два паука промчались мимо меня, как крохотные шакалы, спешно покидающие поле боя двух крупных хищников. Я держал руку у лица, аркан был готов упасть на беспомощного зверька. Все было готово. Победа у меня в руках. Но внезапный раскат грома нарушил тишину, моя жертва сбежала, отдаляя петлю от своей шеи еще на один день, еще на один день оставляя меня с пустым желудком.

Я перекатился на спину и засмеялся, когда первые капли дождя упали на разгоряченное лицо. Отличный результат. Передо мной был один-единственный противник, но я не смог его побороть. За долгое лето, полное кошмарных снов, я трижды в ночь побеждал демонов. Я снова уничтожал Повелителя во всех его воплощениях. Убивал демонов, резал дерзийцев и душил эззарийцев, пока не прогнал из своей души все остатки злости, ненависти и презрения. Мои сны истощали меня. Я отдыхал только днем, сидя на своем каменном насесте и глядя в бездонное небо.

Кол-Диат был разрушенной башней, возведенной строителями древности, которые оставили свои изящные каменные творения во всех частях Азахстана, Манганара, Эззарии и Базрании. Никто не знал, что это были за строители и как получилось, что все их творения оказались разрушенными. Наши ученые интересовались этими башнями, поскольку руины всегда находили в местах, богатых мелиддой, но ни они, ни исследователи в других землях так и не смогли понять, кто были эти таинственные строители. Эта башня стояла у северной границы Эззарии, на вершине голой скалы, здесь были только камни и небо. Я еще в юности убегал сюда, когда искал уединения или слишком уставал от занятий, когда ощущал таинственные перемены в своем теле, в один прекрасный день давшие мне крылья, когда я сомневался в себе и своих способностях, нуждался в покое.

У меня над головой клубились тучи, дождь усилился, разбавляя водной прохладой стоящий все лето зной. Крошечный ручеек, дававший мне воду, уже много дней назад превратился в грязную, едва живую струйку. Сейчас по моему лицу стекали холодные потоки, норовившие нырнуть мне в рот. Талар была бы в гневе: эта вода смывала с меня грязь и пот и в то же время она утоляла мою застарелую жажду. Но я еще не был готов сойти с моей башни. Не теперь.

С момента вынесения мне приговора прошло два месяца. Я все еще не мог успокоиться. Сначала я вымещал свою злость в кровавых кошмарах и утомлял себя созерцанием пустоты. Я ругал себя, что не сообразил раньше, как можно магией облегчить свои страдания. Я проводил дни и ночи, представляя себе сына, взявшего от Исанны изящное сложение и прямой нос, а от меня – выносливость, бронзовую кожу и глубоко посаженные глаза. Я представлял его младенцем, потом ребенком постарше и, наконец, юношей. Я создавал заклинания часами. Но каждый раз, когда я пытался обнять его или сказать ему, как я хотел бы спасти его, образ таял, а я проклинал богов и свои руки, не способные создать жизнь. Только смерть. Я знал толк только в смерти. Я пережил это тяжелое время. Страх… что я все-таки ошибся. Я снова начал спать – долгие дни и ночи. Сначала мне снились полеты. Я летел через потоки солнечного света и рваные облака, через алые рассветы и серебристые ночи, мимо луны и звезд, летел в неведомые земли, оставив позади все сожаления, забыв любовь, отдав страдания и беспокойство ветру. Я начал думать, что справился с горем и готов к будущему. Но потом мои сны изменились. Новые видения посещали меня по ночам. Они так обессиливали, что я сжимался в комок на своей башне, охваченный таким страхом, что не мог ни есть, ни двигаться, ни думать, не говоря уже о том, чтобы снова заснуть и вернуться к только что увиденному. Сон всегда начинался с заснеженной и покрытой коркой льда земли…

…перед башнями замка изо льда, сияющего серо-голубым в холодном свете. Я прятался в темноте от этого сияния, я замерз так, что не чувствовал ни рук, ни ног. Колючий ветер забирался мне под одежду, неся с собой тысячи крошечных ледяных осколков. Не знаю почему, но я непременно должен был попасть в эту ледяную цитадель, словно мог найти там что-то необходимое для себя. Не для того, чтобы согреться. Согреться уже невозможно никогда.

Я был здесь не один. В замок тянулся поток пеших и конных, они пересекали радужный мост, мерцающие, полупрозрачные, я скорее чуял, чем видел их. Они походили на свет, преломляющийся в кристалле. Только когда они заворачивали за угол, их тела приобретали четкие контуры. Они были прекрасны… и я хотел быть с ними. Я рыдал и кричал в темноте, но, как бы сильно ни желал, не мог найти дороги, ведущей к мосту. Порыв ветра ударил мне в лицо, я задохнулся и закашлялся. Все мое тело сотрясалось от этого кашля, я выплюнул на снег сгусток крови. Потом рухнул на снег, не чувствуя его под собой.

Поток призрачных людей иссяк. Несколько отставших бежали по мосту. Но я по-прежнему был не один. Кто-то… что-то… было рядом со мной в темноте. Безымянный ужас. Это он царапал мою кожу, оставляя длинные кровоточащие полосы, он искал способ попасть внутрь меня. Я снова начал кричать, зовя на помощь. Один из призраков на мосту остановился, начал вглядываться во тьму, но потом поспешил дальше. Я сделал несколько шагов и в который раз упал в снег. Потом пришла всепожирающая тьма. Безымянный кошмар проник в мои поры, в глаза, в уши и рот, заполнил меня всего, ослепил, почти задушил, а потом начал отступать, чтобы начать все сначала…

Только по прошествии долгих дней и ночей я заставил себя вернуться к некоему подобию жизни. Я уже давно ничего не ел и едва мог пошевелить рукой. Всепоглощающий страх и безнадежное желание найти дорогу в замороженный замок остались со мной, как и воспоминания о вердикте Талар или память о прикосновении к пустому животу Исанны. Желание осмыслить сон при свете дня оказалось невыполнимым из-за моего физического состояния.

Когда я пришел сюда после заседания Совета, то нашел здесь кожаный мешок с черствыми лепешками и сушеным мясом. Еда была спрятана от диких зверей, скорее всего, ее оставил какой-то эззариец, скрывавшийся здесь в дни завоевания. Этот запас, хотя и скудный, помог мне продержаться почти все лето. Но он кончился раньше, чем пришел мой сон, и теперь, когда я снова проснулся, должен был встать и идти на охоту или погибнуть.

Сегодня мой кролик сбежал, значит, придется голодать дальше. Но я собирался вдоволь напиться дождя, пока лежал на спине, словно прижатый к камню гигантской рукой. Наверное, я слишком устал, чтобы двигаться, но пролежал здесь всю дождливую ночь и весь следующий день, пока не почувствовал, что капли вот-вот превратят меня в эззарианскую почву. Это было бы лучше всего.

– Мастер Сейонн! Вы меня слышите? Вы упали? Вы ранены? – Холодные пальцы ощупали мои руки и ноги.

«Идиот! Что я здесь делаю?» Вслух я этого не сказал, чтобы не напугать человека своим хриплым голосом.

Я хотел, чтобы холодные пальцы оставили меня в покое, и был совершенно обескуражен, когда оказалось, что мои руки не слушаются меня. Потом началось землетрясение, у меня в голове все перевернулось, меня тоже перевернуло, и дождь начал заливаться мне в ноздри, меня потащили куда-то.

– Не надо, – обратился я к уносящему меня существу. Должно быть, я сплю.

– Почему ты не пришла ко мне месяц назад?

– Это не мое дело.

Спорщики говорили совсем тихо, но этого было достаточно, чтобы моя голова начала раскалываться на куски.

– Дитя Вердона! А твое дело обрекать человека на смерть?

– Он не умирал. Я наблюдала. Эта лихорадка появилась только что.

Я не мог узнать голоса. Наверное, снова сны. Я спал столько, что хватило бы на пять жизней, больше я не хотел спать, я боялся снов. Хорошо, что хоть дождь кончился.

– Сейонн, открой глаза. Я видела, что ты водишь ими. Тебе давно уже пора просыпаться.

Красивые темные глаза. Длинная толстая коса, выбившиеся из нее волоски щекотали мне нос. Встревоженное овальное лицо.

– Катрин.

– Я должна была догадаться, что ты будешь в Кол-Диате. Мы искали тебя несколько недель, но никто не подумал идти так далеко. Мы решили, что ты отправился к Александру.

Я закрыл глаза, мечтая, чтобы она немедленно убрала все воспоминания, только что положенные передо мной.

– Уходи. – Лишь интонации убедили меня в том, что хриплое карканье и есть мой голос.

– Я уйду, когда ты поправишься. Я и не думала, что ты обрадуешься мне. Или кому-нибудь из нас.

Я перевернулся и натянул на голову одеяло. Прежде чем укрыться от мира, я успел заметить, что нахожусь внутри развалин башни, лежу на одеяле, а моя голова покоится на чем-то свернутом в валик. Потом я заявил, прислушиваясь к работе наковальни, которая начала действовать в моей голове от движения:

– Со мной все в порядке. От меня, правда, несколько воняет. Уходи.

Она отдернула одеяло и положила мне на голову холодную ладонь. Наковальня замерла.

– Ладно, тогда ответь мне, сколько дней я здесь. Или сколько дней прошло с тех пор, как тебя нашли почти захлебнувшегося на краю башни, с которой можно было свалиться при малейшем движении. Или сколько дней назад ты ел.

Я лежал неподвижно, боясь, что она уберет свою чудодейственную руку и наковальня снова заработает. Но я не собирался сдаваться:

– Ты больше не мой наставник. Я не должен отвечать на твои вопросы. Уходи.

– А ты останешься здесь умирать в свое удовольствие от лихорадки, позволив мне расстаться с тобой навсегда непрощенной?

– Я не сумасшедший, Катрин. – Я хотел, чтобы прохладная рука осталась. Боль была слишком сильна. – Здесь я встретился с безумием. Я был в нем, но я не сумасшедший. Это не было переживанием из-за Исанны и ребенка. Да, я был уставшим, но двести пятьдесят сражений здесь тоже ни при чем. И я пережил свои годы в рабстве, как мог бы пережить их любой другой. Я провел здесь долгие часы, вспоминая. Я видел то, что я видел, и я был прав, когда позволил ему уйти.

– Я верю тебе. Я была не права, сделав то, что я сделала. Ты был в ужасном состоянии, и я решила, что лучше понимаю происходящее. Если ты не слышал меня, я прошу тебя меня простить.

Она хотела убрать руку, но я поймал ее и снова приложил ко лбу.

– И сколько ты уже здесь?

Она в своей наилучшей менторской манере заставила меня сесть, съесть супу, выпить отвар из ивовой коры и только потом позволила разговаривать. Когда она начала рассказывать, услышанное мне совсем не понравилось.

– Фиона притащила меня сюда? – Я снова попытался спрятаться под одеялом. Последнее, о чем я мечтал, – быть обязанным чем-либо Фионе.

– Она все лето провела за тем квадратным камнем.

– Следила за мной.

– Она убеждена, что вынесенное решение не снимает с нее обязанности. Если бы она не торчала здесь, твои кости уже давно бы лежали под башней, обглоданные хищниками. Она спасла тебе жизнь.

– Она разрушила мою жизнь. Ту ее часть, которая осталась после Исанны.

Самым худшим было то, что от забот Катрин и теплой пищи все мои чувства разом вернулись ко мне. Я был жалкой развалиной. Грязным. Оборванным. Немногим лучше, чем когда был рабом, просто мои оковы стали теперь невидимы. Я всегда презирал тех, кто расстраивался по пустякам и принимал свои неприятности так близко к сердцу, что отказывался от нормальной жизни и еды, чтобы через некоторое время превратиться в жалкое грязное чучело. Такие не вызывали у меня сострадания. У многих людей нет возможности избежать подобной участи. Поэтому первое, что я сделал, – как следует вымылся и постарался взять себя в руки.

Катрин отказалась говорить о серьезных вещах, пока я совсем не поправлюсь. Судя по всему, я пролежал под дождем, умирая от голода, три дня, прежде чем Фиона нашла меня и затащила в башню. Она почти не умела врачевать, и у нее не было лекарств, поэтому она пошла за Катрин. Я оценил ее выбор целителя.

Так что первая прогулка, которую я совершил, начав вставать, была в сторону квадратного валуна неподалеку от башни. Фиона сидела у крошечного костерка, отскребая грязь с одного из башмаков. Она построила себе шалаш из веток, принесенных из ближайшего леса. Я заметил неплохой лук и связку стрел, значит, ее охота была успешнее моей. Когда я подошел, она вскочила, смутившись, и неуклюже поставила ногу в чулке на влажную землю. Но тут же опомнилась и воинственно выдвинула вперед подбородок.

– Пришел сказать тебе спасибо за то, что принесла меня в башню. И за то, что привела Катрин.

– Я же не могла обречь тебя на смерть, правда?

У меня на языке вертелось несколько подходящих ответов, но я сдержался. Где-то неподалеку грохотала гроза, резкие порывы ветра швыряли нам в глаза пепел от костра.

– Глупо оставаться под дождем теперь, когда я знаю, что ты здесь. Если ты считаешь себя обязанной жить здесь, пойдем хотя бы в башню. Там полно места, а Катрин, наверное, сумеет защитить тебя от моего дурного влияния.

Я думал, что она откажется. Надеялся, что она оскорбится и решит вернуться домой. Но ее основательная стоянка выдавала серьезные намерения, а мое скверное общество никогда не мешало ей оставаться рядом. Она согласилась.

На следующий день Катрин позволила мне говорить, голос уже достаточно восстановился.

– Значит, Хоффид не возражает, чтобы ты провела неделю в горах вместе со мной? – спросил я у своей темноволосой целительницы, пока мы пили чай из ромашки, слушая шум дождя.

Катрин улыбнулась и снова наполнила мою чашку.

– Хоффид самый терпеливый и понимающий человек в мире.

– А где же он прятался три недели? Хавел сказал, что Эннит едва не свела тебя с ума, требуя сказать, где Хоффид.

Катрин многозначительно посмотрела на меня, потом покосилась на Фиону, старательно делающую вид, что ее здесь нет.

– Хавел ошибся. Хоффид больше месяца провел у сестры. Бедняжка Эннит никак не могла сама убрать свой лен. И я сразу же вернусь к моему любимому мужу, как только ты поправишься.

– А как твои ученики?

Задать этот вопрос было нелегко. А выслушивать ответ было еще тяжелее. Но если я собирался жить дальше, я был обязан спросить.

– Дрик прошел испытание как раз перед моим приходом сюда. Тегир пройдет его на следующей неделе. Я позволю им сражаться по-настоящему в ближайшее время. Я уже просила Ловцов подобрать несколько простых случаев.

– Пусть они будут осторожны, Катрин. Ведь так много…

Я очень хотел предупредить Катрин, но я никак не мог подобрать слова, которыми можно было выразить мои ощущения. Знал, что опасность рядом, просто мы не видим ее. Мои страхи были неясными и размытыми, как люди в моем сне.

– Скажи мне, во время своего учения, в рассказах твоего деда встречалось что-нибудь похожее на Предтечу?

– Предтечу чего?

– Вот в том-то и вопрос. Я не знаю. – Мы снова принялись вспоминать имена демонов.

– Я не помню ничего такого. Ты уверен, что это слово было именно «нагидда»?

– Абсолютно уверен. Это единственное, что я могу соединить с тем, что сказал мне Повелитель Демонов, прежде чем я убил его. – Я вспомнил его слова во время своих летних размышлений. – Он сказал – «Не думай, что битва окончена. Будет другая битва…» Я считал, что он говорит о себе и что проблема решена, раз я убил его. Но теперь я сомневаюсь. – Когда я произнес эти слова, меня охватило сильное беспокойство. – Много думал в эти месяцы. Обо всем. – Я взмахнул рукой, словно указывая на все, что было в жизни. – Здесь есть какая-то фатальная ошибка. Если бы не мое длительное отсутствие, я бы ее не заметил. Я не видел ее, пока был рабом, поскольку все, чего желал, – вернуться в Эззарию и снова делать то, что умею делать. Я не задавался вопросами, нужно было просто выжить. Но с тех пор как я вернулся… Проблема не в том, что я не вижу смысла в буквальном исполнении обрядов, и не в том, что меня раздражают самовлюбленные болваны. И не в том, что демоны стали умнее, а битвы – тяжелее.

Идеи обрушивались ливнем после засухи на мои жаждущие мозги.

– Что-то упущено. Подумай, как мало мы знаем. Даже после стольких лет, после стольких исследований мы не можем объяснить существование встреченного мною демона. Неизвестно, почему у меня появляются крылья. Мы не понимаем, почему не можем убить демонов и покончить с этим раз и навсегда. Понятия не имеем, как получилось, что ведем эту войну. Почему Свитки такие короткие и их так мало? Ведь их писали не дикари, а образованные мужчины и женщины, прекрасно владеющие пером. Должны быть еще записи. Возможно, был кто-то, знающий нас и наше предназначение настолько хорошо, что он уничтожил записи. Кажется, некто приоткрыл дверь, а я смотрю через нее и вижу там огромные пространства нашего незнания. Твои юные Смотрители должны быть очень осторожны… Они должны прислушиваться, чтобы ты знала, чего ожидать.

Я хотел сказать больше. Мой разум вдруг прояснился. Я понял, что получил предупреждение, но не знал как, почему и о чем. Но мне было ясно, что если Повелитель Демонов, жуткое порождение, которое мы с Александром уничтожали трое суток, был всего лишь предшественником, то непременно нужно узнать, кто может явиться за ним.

От Катрин не укрылось мое волнение. Она нахмурилась, сказав только:

– Мне необходимо подумать. Прочитать кое-что. Поговорить с людьми. Надеюсь, я разузнаю что-нибудь. – Потом она покачала головой, отгоняя мрачные мысли, и положила руку мне на колено. – Ты ни разу не спросил, почему я переменила свое мнение о рассказанной тобой истории и пришла сюда.

Ее взволнованный голос пробудил мои безымянные страхи.

– Разве не потому, что мы так давно знакомы и ты поняла, как глупо было не доверять мне?

– Я не знаю, как это соотносится с рассказанным тобой, но мы нашли кое-что в записях деда.

– Что?

– Был еще один Смотритель, который встретил демона, похожего на твоего.

– Проклятие! Я знал это!

Его звали Пендрол, он был Смотрителем, когда Галадон был еще мальчишкой. Пендрол должен был помочь женщине, которая сошла с ума и разорила своего мужа.

Ловец осмотрел женщину и установил факт одержимости демоном, но он сообщил, что никогда еще не видел такой спокойной жертвы, которая была бы так убеждена в своей правоте. Пендрол же вернулся из-за Ворот растерянный, он утверждал, что не смог найти демона. После долгого разбирательства он признал, что один раз видел нечто похожее на проявление демона. Оно появилось после его традиционных слов в виде женщины с золотистыми волосами. Она была потрясающе красива и обладала исключительным чувством юмора. Она дразнила его, танцуя с ним под полной луной. Согласно записям, Пендрол больше ни разу не сражался.

Галадона очень заинтересовала эта история, он дождался возвращения Ловца и Утешителя и расспросил их о жертве. Ловец был очень смущен, он сказал, что, наверное, ошибся при осмотре. Женщина, жертва демона, оказалась настоящей героиней. Выяснилось, что ее муж похищал детей из ближайших деревень и заставлял их работать на своих серебряных копях. Жена же уводила их оттуда одного за другим и возвращала родителям. Ее муж не мог публично обвинить ее – тогда все бы узнали о его преступлении, – поэтому он заявил, что она безумна.

– Пендрол умер до того, как я начал учение, – сказал я. – Но может быть, Ловец или Айф еще живы. Если бы я мог поговорить с ними…

Катрин отрицательно покачала головой.

– А Утешитель? – Она лишь вздохнула:

– Пропал во время войны. Не осталось никого, кто мог бы что-либо рассказать, кроме одного человека. Он ученый и пытался разобраться в этом деле.

– Значит, я поговорю с ним.

– Не думаю, что это возможно.

– Почему?

– Потому что это Балтар.

Я содрогнулся при звуке этого имени. Балтар – отступник. Балтар – предатель. Балтар придумал разрушающие душу обряды для дерзийцев, которые лишали эззарианских рабов их мелидды. Мне до сих пор снились кошмары, в которых я задыхался в гробу Балтара. Я помотал головой:

– Нет. Даже ради такого дела я не стану дышать с этим человеком одним воздухом.

– Я продолжу поиск. Узнаю, нет ли еще подобных случаев.

Катрин провела в башне еще два дня, заставляя меня глотать ее снадобья и пытаясь понять причину моих страхов. Но после того как кашель почти прошел и я пообещал заботиться о себе, она начала собирать свои вещи, чтобы вернуться домой к мужу и ученикам. В качестве прощального обеда я приготовил тушеного кролика как доказательство того, что не погибну с голоду, если она уйдет.

Фиона не принимала участия в наших разговорах о демонах и истории. С самого переезда в башню, точнее, с самого начала нашего знакомства девица сидела, облаченная в свою враждебность, как во вторую кожу. Но она была единственным свидетелем, хотя я все еще не знал, что она поняла из моего общения со странным демоном. Пока Катрин и я снова погрузились в философию, она читала какую-то обшарпанную книжку и дожевывала свой обед. Когда предмет нашей беседы был исчерпан, я обратился к Фионе:

– Я просил тебя подумать о том дне. – Безусловно, она слышала все наши разговоры. – Мне бы хотелось услышать твое толкование событий. Ты не расскажешь?

Я постарался задать вопрос как можно более дружеским тоном, но Фиона швырнула деревянную миску на пол и вскочила на ноги, словно я напал на нее с кинжалом в руке.

– Это был демон. Демон несет с собой нечистоту, безумие и смерть. Я поклялась помогать Смотрителю уничтожать демонов или отсылать их обратно в их земли. И я не собираюсь обсуждать это с сумасшедшим. – Она выбежала из башни.

Когда замолкли ее шаги, я доел оставшееся у меня в миске варево, глядя, как Катрин начищает песком медный котелок.

– Вряд ли ты скажешь мне, что она рассказала Совету.

– Я не имею права. Мы клянемся не разглашать информацию.

– Извини, я не должен был спрашивать.

– Ничего. Я рада, что она ушла, – ответила Катрин, отставляя в сторону котелок. – Есть еще кое-что, о чем я хотела с тобой поговорить перед уходом. Более личное. Хотя мне было велено не делать этого, но я должна.

Я ждал этого последние пять дней:

– Исанна? – Я сомневался, что моя жена станет передавать что-нибудь похожее на извинения. К тому же я уже ответил на них.

– Она очень переживает за тебя. – Я наклонил миску над своей ложкой, выливая в нее капля за каплей густую коричневую подливку.

– А я переживаю за нее… и нашего сына.

– У нее не было выбора.

– Не было выбора! – Я швырнул ложку в миску. – У нее был выбор. Даже когда я был рабом, у меня был выбор. Иногда этот выбор требовал вынести боль, иногда – пойти на риск, но со мной оставались мой разум, душа и совесть.

– Но твой риск и твоя боль были только твоими. Твоими. А Исанна рискует всеми нами. Только боль принадлежит ей… и тебе.

– Она не верит мне настолько, что даже не позволила взглянуть на него. Она не оставила выбора и мне.

– Она не могла рисковать. Ты единственный Смотритель в Эззарии. Она была уверена, что ты попытаешься спасти ребенка и что ты погибнешь. Она королева…

– Она не имеет права выбирать вместо меня. К тому же я все-таки погиб, разве нет? Ты и все остальные в Совете были убеждены, что я спятил, а то и вовсе лишился души. И Исанна верит в это, иначе она ни за что не подтвердила бы решение Совета. Вместе вы справились. Опасность, которую я ощущаю… Я не могу объяснить… но впереди нас ждет что-то ужасное. И теперь, когда мы должны предчувствовать и предугадывать, Исанна становится убийцей. Если она не понимает этого сейчас, она поймет позже. Я знаю ее, Катрин. Я люблю ее больше жизни, а это погубит и ее, так же как погубило меня. И со всеми моими способностями, со всеми моими умениями, со всей своей мелиддой я не могу ничем помочь.

Катрин всплеснула руками, потом взяла меня за плечи:

– Дети Валдиса! Вы оба – самые упрямые и жестокосердные эззарийцы, которые когда-либо появлялись на свет. Как вы можете так сильно любить друг друга и так думать друг о друге?! – Она начала трясти меня за плечи, потом оттолкнула, заговорив вполголоса: – Она не убивала его, Сейонн. Несмотря на закон и традиции, несмотря на то, что королева должна ставить свои обязанности превыше личного горя, она не смогла убить твоего ребенка. Его увезли. Акушерки знают одно место… монастырь… там живут святые люди, которые принимают детей, не задавая вопросов. Она надеется, что он выживет и вырастет, чтобы ты смог спасти его.

– Его увез Хоффид, – сказал я, прежде чем успел сдержаться.

– Ему было велено прийти на рынок в Терине и спросить о Руке Долгара, утверждая, что его направили «хранители». Он сказал, что молодой жрец был очень любезен, заботлив и обещал ему, что с ребенком все будет хорошо. Иначе Хоффид не оставил бы его, несмотря на приказ Исанны.

– Тогда я должен ехать.

Она отрицательно покачала головой:

– Ты не можешь. И ты это знаешь. Ты нужен нам здесь. Именно поэтому я ждала, пока ты поправишься, прежде чем говорить с тобой о серьезных вещах. Чтобы ты не наделал глупостей. Подумай…

– Тут не о чем думать. Зачем мне оставаться? Чтобы Исанна притворялась, что все идет как и раньше? Чтобы Каддок копался у меня в голове, узнавая, что я боюсь змей или что я не могу пройти мимо южных холмов, не оплакивая тех, кто погиб там восемнадцать лет назад? Это наш ребенок, Катрин. Я не могу оставить его в этом мире. Я слишком хорошо его знаю.

Катрин стояла, скрестив руки на груди, словно так она пыталась сдержать свои чувства. Потом она заговорила спокойно и сдержанно, как и полагается хорошему наставнику:

– Смотритель не имеет права покидать Эззарию без разрешения. Иначе он нарушит клятву.

– Я освобожден от клятвы. Королева Эззарии сообщила мне об этом.

– Ты прекрасно знаешь, что Смотритель клянется противостоять демонам независимо от того, может он сражаться или нет. И если говорить лично о тебе, твоя клятва такая же часть тебя, как руки или голова. Ты не можешь не сражаться.

– Я больше ничего такого не знаю.

– Я бы тебя просто выпорола, Сейонн. Ты так поспешен в суждениях и делах, ты произносишь вслух слова, не успев обдумать их. Но так или иначе, я никогда не считала тебя плохим. Я никогда не думала, что ты можешь покинуть поле боя. Останься здесь, если ты хочешь изменить закон. Если же ты уйдешь…

– Я вернусь, Катрин. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо в Эззарии, включая мою жену. Ты знаешь, что я не сделал бы этого, если бы меня не вынудили. Но я хотел бы уйти с твоим благословением… или хотя бы с твоим сочувствием.

Но она не сдавалась:

– Подумай как следует… очень хорошо… выбери осторожно. Исанна не захочет, чтобы он был здесь. Она скорее всадит нож себе в сердце, чем допустит такое. И никакие пророчества не помогут тебе на этот раз, если ты вернешься.

– Если по законам мой сын делает меня нечистым, я не желаю знать эти законы.

Она вздохнула, поджав губы:

– Мне передать что-нибудь Исанне?

– Нет. – Шрам на том месте, откуда вынули мое сердце, зарубцевался. – Если моя жена считала, что моего сына необходимо убить, я не желаю знать свою жену.