"Сын Авонара" - читать интересную книгу автора (Берг Кэрол)

20

Четвертый год правления короля Эварда, конец зимы

В день суда я проснулась на заре и, как обычно, обнаружила Кейрона на краю своего сна.

— Сегодня я буду рядом с тобой, — сказала я. «Мне хотелось бы, чтобы ты не ходила».

Я понимала почему. Он боялся, что я навлеку на себя еще большие неприятности, когда увижу, как с ним обошлись. Он не понимал, что я уже знаю.

— Ты же знаешь, я должна получить возможность заговорить. Я скажу им, если ты действительно маг, то почему еще несколько лет назад не усмирил свою вечно готовую лезть в спор жену? Многие будут сочувствовать тебе.

«Они не залепили мне уши, я, по крайней мере, смогу услышать твой голос».

— Вот видишь? Они думают, что сделали с тобой самое худшее.

Я едва узнала Кейрона, когда его привели в зал суда. Меньше чем за два месяца сильный величественный мужчина, которого я знала, превратился в сгорбленное, слепое пугало, на него были навешаны такие кандалы и цепи, что он с трудом дотащился до скамьи подсудимых. Как, по их мнению, он сможет продержаться все заседание? Они закрыли то, что осталось от его глаз, куском ткани, дабы не оскорблять взоры публики, но почерневшие, искореженные клешни, которые были когда-то руками целителя, были выставлены напоказ для общего успокоения. Мне было невыносимо видеть это изувеченное тело, но смотреть в другую сторону я не могла. Как только он остановился, я ощутила его присутствие в моих мыслях.

«Ты здесь?»

«Да». Просто думать было сложнее, чем говорить вслух.

«Где? Я тебя не вижу… из-за этой тряпки…»

«Через зал, слева от тебя, в окружении шести воинов с каменными лицами, готовыми защитить меня от твоего дьявольского влияния». Я зашлась кашлем и увидела, что его голова слегка повернулась в моем направлении.

«Хорошо, что ты так далеко. Если тогда в Тредингхолле ты заявила, что от меня несет скотным двором… нос у меня в порядке, как прежде, но уж лучше бы он не чувствовал».

«Все это время я виделась только со жрецами и следователями, кажется, с тех пор мое представление о дурных запахах несколько изменилось».

«Хорошо сказано».

«Как радостно видеть тебя. Кажется, ты выглядишь весьма колоритно, знаешь, как злой пират».

«Думаю, тебе кажется».

«Я вижу то, что есть». Должно быть, мои истинные чувства угадывались за словами. Не будет никаких чудесных побегов. Он едва двигается.

«Не мучай себя, любовь моя. Все не так плохо, как может показаться».

«Но я не могу тебе помочь».

«Напротив. Ты моя жизнь. Не смотри на меня совсем. Загляни поглубже внутрь себя, посмотри на ту красоту, которую ты сохранила, на жизнь, которая заключена в тебе, искру, принадлежащую только тебе. Они не смогут добраться до всего этого. Именно там живет твоя любовь, которую ты можешь отдавать и забирать по своему желанию. Ты сохранила меня там, за что я благодарю всех духов земли и небес, они не смогут добраться до меня, пока я живу в тебе».

Я очень хотела поверить ему.

На Кейрона вдруг напал приступ изнурительного кашля. Из угла рта потекла струйка крови, и сидевшая рядом со мной молодая женщина закричала: «Кровь рабов дьявола!» Подруги принялись обмахивать ее веерами, а какой-то молодой дворянин потребовал, чтобы голову Кейрона закрыли, тогда мерзостное создание не сможет пугать дам. Потребовалось какое-то время, чтобы успокоить толпу.

«Очень сложно понять, что творится. Ты должна рассказать мне, кто здесь и что означает все это волнение. Полагаю, это как-то связано со мной».

И вместо того чтобы закричать или зарыдать, я принялась описывать ему присутствующих: огромную толпу придворных, многих из которых он знал, и еще большую группу простолюдинов, допущенных стать свидетелями такого значительного события. Ни одна женщина и ни один мужчина среди зрителей не выдерживали моего взгляда. Как странно вызывать подобный ужас в людях, которые совсем недавно сидели с тобой за одним столом.

Когда явился Эвард во всех своих регалиях и Совет лордов уселся на возвышение рядом с ним (место Мартина было пусто), процесс начался. Первым свидетелем был Мацерон, шериф с рыбьим взглядом. Он посвятил свою жизнь изгнанию из мира величайшего зла, так он заявил, он получил свой пост в восточном Валлеоре, когда оттуда поползли слухи о чародействе. Рассказы о невероятных событиях привели его в Ксерему: жертвы, извлеченные из-под завалов и живые наперекор всему, жертвы, готовые пополнить адские легионы. Дьявол, судя по всему, набирал себе армию порабощенных душ под руинами погибшего города, слуг хаоса, призванных вступить в битву с Близнецами за обладание миром.

Чтобы подтвердить нелепую догадку, прокурор вызвал валлеорскую певицу. Девушке велели рассказать, почему она пала ниц перед Кейроном в присутствии самого короля. Не понимая, что делает, Мизара охотно поведала все слухи и легенды, ходившие в то лето по Ксерему, о том святом человеке, о котором говорили, что он приносит жизнь и надежду даже после смерти. Ее отец клялся, что видел ее мать, братьев и сестер погибшими, но потом Диспоре появился среди упавших на них камней и вернул всех к жизни.

Видела ли она своих родных в последнее время, может ли описать их душевное состояние после всего произошедшего?

Нет, ее увезли в Лейран, чтобы петь, но…

Прокурор не позволил ей продолжать. Едва ли девушка понимала, что жалкие останки человека на скамье подсудимых и есть спаситель ее семьи.

Постоянные предположения и догадки, нехватка или полное отсутствие доказательств, приукрашенные или переставленные местами события — все это превышало все разумные границы. Конечно же, судьи заметят это.

Ожидался самый важный свидетель. Эвард не спустился на свидетельское место, он говорил со своего украшенного золочеными листьями трона, стоявшего на возвышении слева от Совета. С подкупающей искренностью он описал случай в кабинете сэра Джеффри. Леди Сериана всем известна своим здравомыслием и честностью, так сказал король. Когда до него дошло ужасное подозрение, будто ее муж один из мерзких магов, он не хотел этому верить. Она же сестра герцога Комигорского, его товарища по оружию, и она отвергала всякую причастность к магии, когда он сам спрашивал ее. Но затем демон проявил себя. Сам он лично не видел, кто нанес удар госпоже Сериане, но видел, как дьявол вернул ее к жизни. Сотни надежных свидетелей поклянутся, что леди Сериана стала нервной, истеричной, совершенно не в себе после этого происшествия, изо всех сил и наперекор здравому смыслу защищая чародея. Что еще может послужить более убедительным доказательством вины подсудимого?

Благородное собрание сердито загудело, простолюдины, стоявшие позади, принялись выкрикивать: «Сжечь дьявола!» Распорядители не успокаивали толпу, пока лорд Хессиа, глава Совета, сам не приказал им замолчать.

Король завершил свою речь описанием трагического провала керотеанской кампании и, дабы выразить праведное негодование, заявил, что как защитник народа он больше не позволит никаким демонам мучить добрых воинов Лейрана. Дворец пришел в неистовство, когда он закончил, я подумала, что на этом судилище и завершится. Но тишину восстановили, и в качестве свидетеля вызвали меня.

Теперь было ясно, как они хотели все представить. Король убежденно отстаивал мою честность, и теперь мне придется продемонстрировать, защищая перед собранием Кейрона, как сильно дьявол испортил меня. Речь Эварда вызвала такую бурю эмоций, что он был уверен в том, что никто не станет меня слушать. Еще он знал, что мой невоздержанный язык часто меня подводит. Что ж, он не получит того, на что надеется.

Викассо, лорд Верховный Прокурор, морщинистый старик, зачесывал длинные жидкие волосы слева направо, пытаясь таким образом прикрыть плешь, и жевал семена аниса в надежде заглушить источаемый им запах лука. Он сбил с толку уже многих свидетелей. Мне придется быть очень осмотрительной. Когда стражники подвели меня к месту для свидетелей, он принялся перескакивать с темы на тему, при этом метался, замирал, резко разворачивался прямо предо мной, словно экзаменатор, стремящийся лишить присутствия духа своего студента.

— Как долго вы находились под влиянием того существа, которое сейчас сидит на скамье подсудимых?

— Полагаю, в зале суда собралось немало людей, способных подтвердить, что я редко нахожусь под чьим-либо влиянием. Мой досточтимый отец, покойный Гервез, герцог Комигорский, был не последним человеком из тех, кто привил мне независимость ума. — Помимо изумленных возгласов тех, кого возмутил мой легкомысленный тон, я уловила множество сдержанных кивков и подавленных улыбок. Лорд Верховный Прокурор никогда не посещал Виндам.

— Но вы были вовлечены этим животным в грязную пародию на священный брак?

— Я познакомилась с этим господином, с которым вы так бесчеловечно обошлись, около пяти лет назад. По прошествии полагающегося срока мы огласили нашу помолвку. Два года назад, в конце Сейля, отец Дежарьер провел обряд, свидетелями которого стали по меньшей мере пятьдесят человек из тех, что присутствуют в этом зале. Если вы помните, сэр, тот же добрый пастырь совершил таинство брака его величества и королевы. Сомневаюсь, что отец Дежарьер, являющийся жрецом Аннадиса еще с тех времен, когда мой отец был ребенком, совершает грязные обряды.

Викассо застыл и стоял несколько дольше обычного, но затем резко развернулся и ткнул пальцем мне в лицо.

— Расскажите мне, сударыня, о друзьях этого дьявольского отродья.

— До того как были возведены оскорбительные подозрения, кажется, все, кто был знаком с моим мужем, считали себя его друзьями. Все ценили его как мудрого, благородного человека, ученого, все, от членов королевской семьи до его подчиненных. Некоторые члены Совета были частыми гостями в нашем доме, они советовались с мужем по вопросам, касающимся его занятий, истории и археологии. Его величество, который, как известно, особенно щепетилен в подборе друзей, просил его совета в размещении во дворце предметов из сокровищницы и великодушно приглашал нас отобедать с ним во время Сейля. Некоторые присутствующие могут это подтвердить.

Викассо покосился на короля, но лицо Эварда осталось бесстрастно.

— Да-да, мы знаем, что это хитрый и изворотливый дьявол, — произнес Прокурор. — Он прятал свою сущность за маской добропорядочности. Но также известно, что он упражнялся в порочных деяниях здесь, в центре возлюбленного нами королевства. Расскажите нам, сударыня, о бесчинствах, которые он творил у вас дома.

— Если вы полагаете, что есть, спать, работать и развлекаться в обществе собственной жены это бесчинство, тогда в нем повинны все мужчины. — Из толпы донеслись смешки, быстро подавленные яростным взглядом лорда Хессиа.

Прокурор неколебимо шел дальше.

— Когда вы обнаружили, что этот человек маг?

— Скажите мне, господин Прокурор, что, по-вашему, означает понятие «маг»? Объясните мне, и тогда я расскажу вам, когда я об этом узнала.

Глупо ухмыляясь, он обернулся к собранию.

— Как же, это все знают. Маг — это тот, кто извращает природу, кто в своей порочности упивается смертью и кровью людей, мужчин, женщин и невинных детей.

— Значит, мой муж не маг — и никогда не был им, господин. Ваши же свидетели опровергают подобное утверждение. Вы обвиняли его в том, что он исцелил меня, спас семью Мизары от ужасной смерти. Подобные действия едва ли можно описать как упоение смертью и кровью. Возможно, ваше определение магии неверно, я уверена, вы не собирались оскорбить доблестных воинов Лейрана, вырезающих наших врагов. Или вы и их обвиняете в магии?

— Попался, ваше лордство! — закричал кто-то из задних рядов.

Викассо взглянул на стражника и кивком головы указал на того человека, но прежде чем солдат успел шевельнуться, крикуном занялись стоявшие рядом. Завязалась потасовка, слышались выкрики: «Дьявол!», «Дьяволова подстилка, сказать такое о наших…»

Я не стану слушать их. Я должна сохранять спокойствие. Мои слова — наша единственная защита.

— Кейрон благоговеет перед жизнью и дарами природы, извращение я вижу лишь в том, что ваши люди сделали с ним.

«Осторожнее, осторожнее», — зазвучал голос у меня в голове.

— У магов имеются исключительные способности, — вмешался лорд Хессиа, интеллигентный и здравомыслящий человек, который положил много сил, чтобы Совет признали серьезным органом. Он явно был взволнован. — В отличие от обычных людей.

Я вцепилась в ограждение и подалась вперед, словно сократив расстояние между нами, я могла убедить лорда.

— Как у вас, сэр, лучшего воина, когда-либо державшего клинок? Как у моего брата, которого считают единственным человеком нового поколения, достойным вас? Как у этой юной певицы из Валлеора, которая своим исполнением банальных песен заставляет рыдать половину двора? Тогда и вы тоже, и мой брат, и Мизара маги?

— Нет-нет, — взорвался обвинитель, вновь оживленный нетерпеливым жестом Эварда. — Лорд Хессиа ведет речь о способностях противоестественных, противоречащих природе. Они присваивают себе силу, которой должны обладать лишь боги.

— Тогда ответьте мне, господа. Что же сделал Кейрон такого, что противоречило бы природе?

Прокурор снова кисло выдохнул мне в лицо, довольно кивая.

— Эта тварь наверняка вызвала у вас глухоту, моя госпожа. Наш король сам рассказал, что видел, как дьявол исцелил вас после удара кинжалом, пронзившим ваше сердце. Если это не против природы…

— Но здесь присутствует лорд Дюмонт, который видел подобное. — Я указала на сосредоточенного воина, погруженного в серьезные раздумья и прикрывающего рот рукой. — Лорд Дюмонт, разве уважаемый доктор, Рен Вэсли, не вернул к жизни вашу жену, когда прошлой осенью после рождения вашего чудесного сына она оказалась на краю гибели? Ее сердце остановилось, вы своей рукой закрыли ей глаза. Как так получилось, что природа приветствовала воскрешение вашей жены, а мое воскрешение противоречит ей?

Дюмонт, один из наиболее почитаемых канцлеров, махнул рукой, словно отметая подобное сопоставление.

— Такое исцеление естественно. А то, что сделано с вами, просто издевка. — Но слова его звучали задумчиво, словно он спрашивал самого себя.

Я адресовалась к нему, словно он был единственным судьей.

— Прошу, объясните мне, отчего здесь утверждают, что исцеление отвратительно, но никто и не думает считать мерзостью вонзенный мне в сердце нож? Пусть взор его величества был затуманен, остальные присутствовавшие в той комнате видели, как было совершено преступление. Рука, сжимавшая кинжал, не была рукой моего мужа, которого схватили и удерживали стражники самого короля, а не какие-нибудь новобранцы, это была рука шерифа Мацерона, который ставит себя выше других людей. При внимательном рассмотрении правда окажется очевидной, потому что, несмотря на нелепые истории о порабощенных душах и армиях исцеленных, Кейрон ничего не выигрывал от подобного поступка. Я уже выступала в его защиту той ночью. Подумайте, мы душа в душу жили с ним два года. Что могло бы заставить его убить меня, а затем воскресить в присутствии одного свидетеля, чьи слова особенно важны для суда? Непроходимая глупость не значится в списке преступлений, в которых обвиняют моего мужа. — Я повернулась к пожелтевшему Викассо. — Нет, уважаемый Прокурор, вам придется объяснить всем разумным слушателям, отчего поступок Мацерона — преднамеренное убийство, в отличие от последующего исцеления, — не считается действием, противоречащим природе.

Это тянулось еще час. Я старалась разумно и логично отвечать на все обвинения и выпады. Я привлекла на свою сторону нескольких членов Совета, особенно тех, кто дружил с Мартином и часто посещал вечера в его доме. Кажется, они знали, почему его нет во дворце. По их угрюмым лицам я поняла, что они все равно будут голосовать за казнь. Приговор по обвинению в чародействе должен быть вынесен единодушно, Эвард не потерпит ничего другого. Он сыграет на жадности, страхе, патриотизме, клевете, на всем — лишь бы достичь цели. По мере того как я осознавала суровую правду, единственное, что удерживало меня от отчаяния, — у Кейрона хотя бы была защита.

После меня вызвали еще несколько свидетелей. Работника, нанятого Комиссией по Древностям, который объявил, будто видел из укромного угла, как Кейрон заставлял летать по подвалам ящики и коробки, и не смог смотреть дальше, когда останки древнего искерского воина по приказу чародея вдруг вылезли из доспехов. Служанку, которую я прогнала из-за того, что она изводила юную горничную и отнимала у нее деньги. Служанка клялась, что я полностью была в подчинении у мужа, который не позволял мне выезжать в свет и заставлял проводить уйму времени за чтением и письмом. «Ни одна благородная дама не станет делать подобного по собственной воле», — заявила она.

Лордов несколько смутило подобное заявление, и обвинитель ринулся в наступление. Выражая свое недоверие, ахая и охая, он представил собравшимся подписанные признания неудавшегося узурпатора, герцога Гольтского и его первого советника. В бумагах подробно описывался заговор, ставивший целью убийство с помощью магии короля и его юной дочери Роксаны и возведение на престол герцога Гольтского, вассала правителя Керотеи. Прокурор предположил, что я смогу подтвердить подлинность почерка, поскольку герцог — мой кузен и я близко знакома с ним.

Заявление, что полученные под пыткой признания не имеют законной силы, не возымело никакого действия. Король Эвард не допускает пыток, никаких пыток не применялось. Позволить уличенному предателю предстать перед судом означает лишь нанести оскорбление королю и возмутить всех добрых граждан Лейрана.

Я больше не могла выслушивать все эти нелепости. Я смотрела на спину Кейрона, не обращая внимания на прочие голоса, звуки и лица, чтобы лучше слышать его и сосредоточиться на его словах. «Я не мог бы желать лучшего, — заговорил он. — Я хотел бы…» Он снова закашлялся и не смог продолжать.

Менее чем через час после страстных уговоров Прокурора покончить навсегда с мерзостным чародейством Совет лордов вернулся в зал суда из комнаты, где составлялся окончательный приговор. Лицо лорда Хессиа пылало, рот превратился в узкую линию. Лорд Дюмонт не отрываясь смотрел на балку над скамьей для свидетелей, в ней было закреплено пятьдесят зажженных свечей, их свет разгонял ранние сумерки. У двери, через которую вошли лорды, стоял, грациозно прислонясь к колонне, Дарзид, в его темных глазах читалось изумление. И во мне разгорелась последняя искра надежды.

«Все это выглядит не слишком обнадеживающе, любовь моя», — подумала я.

«Что бы они ни сказали, все хорошо. Я готов покончить со всем». Его снова одолел кашель, Кейрон упал на перила, окружавшие скамью подсудимых. Чтобы заставить его распрямиться, стражник ткнул его копьем, свежее пятно крови расплылось по грязной одежде. Впервые за день я отвела глаза.

Конечно, его признали виновным, но я оказалась не готова выслушивать мертвящие слова.

«Чародей будет доставлен на лобное место города Монтевиаля на заре в первый день недели и выставлен на всеобщее обозрение. В час пополудни того же дня он будет предан огню, чтобы не осталось никакого напоминания о его существовании. Его имя никогда больше не будет произноситься на территории Четырех королевств и будет вычеркнуто из всех документов и записей. Он будет забыт, словно его никогда не существовало.

Все имущество мага будет предано огню, включая дом, где он проживал, мебель и личные вещи, независимо от того, являются ли они его собственностью, или же частью совместного с женой имущества, или же имуществом жены. Уничтожению подлежат все вещи, указанные прокурором или жрецами, оскверненные прикосновением мага, особенно ювелирные изделия и камни, рукописные документы, поскольку маги славятся своим умением налагать злые заклятия именно на подобные предметы.

Благодаря великодушному заступничеству его величества и просьбам родственников жена чародея признана околдованной, сбившейся с пути жертвой, а не заговорщицей. Она вновь обретет благосклонность Короны, после того как подвергнется публичному наказанию, предписанному законом. С этого же момента она передается душой и телом на попечение Томаса, герцога Комигорского, который получает полное право распоряжаться ее жизнью, собственностью и жизнью ее потомства. Она освобождается по поручительству его величества, короля Эварда, но лишается всех прав рождения, титулов и званий до того момента, пока его величество не решит восстановить их.

Каждый, кто был признан лордом Верховным Прокурором в ходе процесса виновным в укрывательстве, попустительстве или осведомленности о любых магических деяниях преступника, приговаривается к высшей мере наказания, предусмотренной законом, без дальнейшего судебного разбирательства. Каждый, кто был связан в ходе дела с магом, будь то слуга, чиновник или друг семьи, должен в течение недели обратиться к жрецу для прохождения обряда очищения. Неподчинение решению суда будет рассматриваться как поддержка магического заговора, соответствующее наказание последует незамедлительно, без нового судебного разбирательства. Так гласит закон Лейрана. Да продлятся дни короля Эварда!»

— Без суда? — Я вскочила на ноги, тяжесть приговора лишила меня сдержанности. Спасти Кейрона невозможно, но Мартина, Юлию, Танаджера и Тенни даже не выслушали. — Вы не имеете права! Лорд Хессиа… Лорд Дюмонт… — Я кричала, чтобы меня услышали в общем шуме. — Казнить любого лейранина без суда — это произвол… — Но никто из них больше не взглянул на меня, стражники преградили мне путь, когда я попыталась приблизиться к лордам. — Кейрон, спаси их, — кричала я. Как он может позволить им погибнуть?

Но он не слышал меня. Толпа стражников стащила его со скамьи подсудимых за цепь, обмотанную вокруг шеи. Завывающая чернь за дверями встретила его пинками и ударами кулаков, в него кидали камни и мусор. Стражники не защищали его ни от ударов, ни от плевков достойных граждан Лейрана, которые хохотали и радовались, когда он падал.

Была середина недели. Четыре дня. Что ж, ждать осталось недолго.

Мартина и остальных казнили ночью. Кейрон был вне себя от горя. «Мне пришлось слушать, как они умирают, Сейри, один за другим. Я пытался… с того момента, как их схватили, я пытался помочь… утешить их… но в конце…»

— Не говори об этом, если не хочешь. Просто скажи, как я могу тебе помочь. — Пока догорал серый день, я неподвижно сидела на кровати, уставясь сухими глазами на грубые простыни. Горевать я не могла. Внутри было пусто.

«Единственная помощь — знать, что твой брат защитит тебя и Коннора». Меня обожгло негодование, прозвучавшее в его следующих словах. «Что за человек твой брат? Как он позволил им назначить для тебя публичное наказание? Ах, Сейри, как тяжко…» Я не помнила, чтобы он когда-нибудь раньше был так зол.

— Наказание — это пустяки, — ответила я ровно, стараясь не обращать внимания на страх, окативший ледяной волной. — Что до остального, что бы ни случилось, я все выдержу. Клянусь тебе. — Приговор Совета эхом звучал в ушах. Мой брат получал полное право распоряжаться моей жизнью, собственностью и потомством… Потомством. Моими детьми.

Следующие дни Кейрон провел наедине с болью и тьмой. Думаю, еды и питья ему давали ровно столько, чтобы он дожил до дня казни. Я молила, чтобы он умер раньше, но в то же время мечтала, чтобы время остановило свой ход.

Он боли и слабости его сознание начало уплывать, но мне всегда удавалось вернуть Кейрона, устремив к нему мысли. Он часто говорил о слове и тех образах, которые оно заключало в себе. «Образы становятся тем яснее, чем меньше меня остается здесь. Над пропастью перекинут мост, я вижу проходящих по нему людей, одни взволнованы или напуганы, другие веселы и полны любопытства, третьи растеряны, они ищут свой путь. Мост такой хрупкий… мне кажется, он изо льда, потому что здесь так холодно… но все залито чудесным светом… Кажется, мост поет.

Кровь моя пылает, Сейри. Меня снедает нетерпение. После всего, что случилось, после нашей близости все эти дни — каким счастьем она была, — после всего остального, и хорошего и плохого, во мне скопилось столько силы, мне кажется, она может меня разорвать. Ты понимаешь, любовь моя? Скажи, что ты понимаешь, отчего я не могу…»

— Конечно понимаю. Ты давно рассказал мне, как это будет.

Но когда Кейрон снова уходил в мир своих грез, я все чаще и чаще укрывалась в отведенной только для себя части сознания. Я не осмеливалась сказать ему, как боюсь за ребенка. Он уже доказал, что его убеждения невозможно поколебать, а я предала своего сына, предала свою душу и хранила молчание. Пройдет лет пять-шесть, прежде чем ребенок впервые проявит способность к магии. За это время все может измениться. Томас ни за что не причинит вреда младенцу.

Кейрон торопил время». Я рад, что осталось немного. Кажется, я выдержу, сколько осталось?»

— Еще два дня, — ответила я.

«Еще два. Думаю, справлюсь. Они нормально обращаются с тобой? Как тебе, должно быть, тяжело так долго сидеть взаперти. Ты это просто ненавидишь. Я боялся спрашивать, а ты так мало говоришь о своем положении… так мало говоришь обо всем в эти дни. Все время занимаю я со своим безумием. Сюда больше никто не приходит, даже чтобы рассказать о тебе очередную ложь».

— Со мной все в порядке, насколько это возможно. Здесь есть немая женщина по имени Мадди, она приносит мне еду и прочее. Меня нисколько не волнует, что они не замечают моего существования. — Я снова заставила его заговорить. Я боялась того, что могу сказать сама.

В темные предрассветные часы первого дня недели Кейрона втащили на широкий помост в центре Монтевиаля и приковали его к установленному там столбу. Морозило, вокруг помоста стояло двойное оцепление, чтобы никакой злонамеренный негодяй не лишил публику удовольствия видеть сожжение во всех деталях.

«Звезды ночи, как холодно, — сказал он, когда его приковали к столбу. — Но нет никакого желания согреться. Только не сегодня». Больше он никак не упоминал того, что должно было произойти. В это утро, когда за мной явились стражники, он говорил о личном: о нашей встрече, о своей семье, о наших беседах о жизни и смерти, о наших догадках, какие боги могут скрываться за мифами о равнодушных Близнецах. Две прислужницы сняли с меня платье и облачили в специальный позорный балахон из грубой некрашеной шерсти. Потом мне отрезали волосы, к которым не прикасались ножницы с тех пор, когда я была меленькой девочкой.

Так прошли наши последние часы вместе. Я позволила ему говорить, в надежде, что это отвлечет его от мыслей о предстоящем ужасе. Он не знал, что я смотрю с дворцового балкона, залитого ярким зимним солнцем и продуваемого ледяным ветром. Все утро я стояла вместе с ним, пока после полудня не зазвонили колокола и не забили барабаны и от костра не потянулись первые струйки дыма.

Лишь тогда мой страх и горе прорвались сбивчивым бормотаньем: требованиями спасти нашего ребенка, мольбами к нему освободиться или же забрать меня с собой, если он не в силах сделать что-нибудь другое. В приступе жестокости и малодушия я называла его сотнями гнусных имен. Но слова и мысли были так сбивчивы, что он не смог ничего разобрать. «Успокойся, Сейри, любимая. Прошу. Их слишком много. Я тебя не понимаю». Когда я заставила себя умолкнуть, он попытался утешить меня, меня, свободно дышащую, пока он страдает. «Живи, любовь моя. Ты — средоточие жизни и красоты, ты будешь моей путеводной звездой и после того, как я пересеку Черту. Благодаря тебе во тьме нет демонов. Я не жалею ни о едином миге, проведенном с тобой, даже об этом. И ты тоже не должна сожалеть. То слово, которое я узнал, это слово исцеления, Сейри. Я чувствую это. Я знаю. Ради него я здесь. Если я дождался того момента, когда сила моя велика как никогда… из-за всего, что случилось… может быть, я смогу сделать то, ради чего я жил здесь. Как мне хочется в это верить».

Но я не могла ответить ему. Я не верила. Я заперла разум и отвела глаза, и когда его охватило пламя, я не смогла услышать его крик. Лишь гораздо позже, во сне, я услышала слово, порожденное его волей, огнем и гибнущей плотью.

— Д'Арнат!