"Возрождение" - читать интересную книгу автора (Берг Кэрол)

ГЛАВА 15

Наследство в Дерзи получали только потомки по мужской линии. Лошади, земли, титулы, а в семействе Денискаров и Львиный Трон, передавались от старшего сына к старшему сыну. К счастью или к несчастью, уже многие поколения могущественное семейство Денискаров, его правящая ветвь, производило очень мало потомков и мужского, и женского рода. Александр был единственным сыном Айвона. Единственный брат Айвона, Дмитрий, суровый и любимый ликай принца, умер бездетным, погиб от рук келидцев. Единственный кузен Александра, Кирил, был потомком по женской линии, сын Рахили, овдовевшей сестры Айвона, значит, он не имел права наследования и полностью зависел от Императора. Чтобы выяснить, кто может оспаривать у Александра трон, необходимо искать среди старшего поколения, среди потомков Варата, младшего брата деда Александра. Варат, как и его брат Стефан, погиб в одной из войн, но он оставил потомка, сына Эдека. Похоже, Хамраши не собираются отнимать трон у Дома Денискаров… только у одного из Денискаров.

Хотя я прожил в Летнем Императорском дворце в Кафарне целых полгода, я почти не знал Эдека. Один из моих прежних хозяев, престарелый дерзийский барон, рассказывал, что Эдек однажды бросил отряд из пятидесяти воинов, оставил их погибать от руки базранийцев, за подобный трусливый поступок ему полагалось срезать косу воина. Не знаю, правда ли это, барон часто путал даты, имена и события. Но я знал, что выражение лица Эдека не изменилось, когда он бил беспомощного человека.

В эту ночь я не оставлял Александра ни на минуту. Во дворце Императора осталось не так много честных людей. Я был уверен только в Лидии, жене принца, капитане его гвардии Совари и в его кузене Кириле, который искренне любил его. Больше тут нельзя было верить никому.

Дерзийские традиции требовали, чтобы тело было погребено не раньше и не позже чем через день после смерти. Жизнь в пустыне заставляла спешить с похоронами, но и богов следовало ублажить. Солнцу позволяли осветить безжизненное тело, чтобы боги ясно увидели, что произошло. Возможно, они захотят исправить что-нибудь.

Подобная поспешность не позволяла всем знатным семействам прибыть на погребение Айвона, многим из них понадобились бы недели, чтобы добраться до столицы из отдаленных уголков огромного государства. Но каждое семейство было обязано держать в столице дом с хотя бы одним мужчиной-представителем, прямым наследником по мужской линии. Он, разумеется, не считался заложником. Дерзийцы не потерпели бы самой мысли о том, что члены их семей могут быть заложниками. Эти люди считались доверенными лицами, информаторами, связующим звеном между Императором и своими семьями. При каждом доме был свой небольшой гарнизон, размеры которого зависели от величины и могущества семейства, готовый выступить по приказу государя. Какова бы ни была причина нахождения этих людей в столице, результатом было то, что представители всех знатных семей присутствовали на похоронах. Снова став соколом и вернув себе острый слух и зрение, я полетел через пустынный дворец на звуки печальной музыки.

Вереница факелов медленно тянулась по улицам Загада в сторону пустыни. За певцами и жрецами двигались дерзийские воины, здесь были и седые опытные бойцы, и юноши, лишь недавно получившие право заплести косу. Все они были одеты в цвета своих семей. Небольшие группы женщин в траурных красных платьях шли или ехали рядом с мужчинами, как того требовали традиции. Во главе процессии ехали представители Десятки, самые почтенные из более двух сотен дерзийских Домов: Фонтези с изображениями койотов на шлемах, Горуши в традиционных синих плащах, Набоззи, крупные работорговцы, Марат с длинными полосатыми шарфами, и все остальные. Жена принца была из семьи Марагов, сейчас ее младший брат, шестнадцатилетний Дамок, вел за собой воинов своего Дома. За Десяткой следовали представители Совета Двадцатки, в которую входили менее знатные семейства, но зачастую более зажиточные и влиятельные, такие как Хамраши. У Совета было мало реальной власти, слово Императора все равно было законом для всех. Но каждая семья приводила с собой отряд воинов, сила ценилась в Империи превыше всего.

За Двадцаткой шли человек пятьдесят-шестьдесят, скованных друг с другом цепью. Это были представители земель, входящих в Империю. Печальные пленники, молодые и старые, были самыми обычными людьми. Короли и знать, шаманы и старейшины завоеванных народов уничтожались, оставались только простые люди. Многие давным-давно завоеванные народы, сузейнийцы, манганарцы, тридяне, больше не обращались в рабство, сейчас они были главной рабочей силой Империи. Но при Императоре находилось по одному представителю каждого народа. Их выбирали без всякой системы и держали в тюрьме до самой смерти как символ порабощения их народа, иногда, в особых случаях, подобных нынешнему, их выводили из темницы и включали в состав процессии.

Семья Императора, Денискары, двигалась вслед за пленниками. Рядом с Эдеком ехал широкоплечий Кирил с непроницаемым лицом и миловидная пожилая женщина в красном, наверное мать Кирила, принцесса Рахиль. Она вышла замуж по любви, так рассказывал мне Александр, за младшего сына не очень знатного рода. Это замужество было позором для Денискаров. В тот день, когда родился Кирил, брат Рахили, Император, послал ее мужа на битву, из которой он не должен был вернуться живым. Рахиль больше не разговаривала с братом, хотя он взял Кирила к себе в дом и дарил ему внимание и любовь, которых лишал Александра. Кирилу позволили ехать вместе с Денискарами, отдавая дань его королевской крови, иначе он ехал бы среди представителей незнатных семей.

За Денискарами везли и самого Айвона, он лежал на обтянутой золотой тканью повозке, которую тянули десять лошадей. Жеребец Императора, прекрасный конь, шел рядом с повозкой. Он нервничал, словно догадывался, что его скоро убьют, чтобы сжечь вместе с хозяином. Замыкал процессию Александр, высокий и гордый, холодный ночной ветер пустыни развевал у него за спиной красный плащ. Он был бос, испачканное кровью лицо ничего не выражало, он глядел прямо перед собой. Рядом с ним не было ни одного телохранителя, но я сомневался, что кто-нибудь посмеет открыто напасть на него. Сейчас принц символизировал собой дух Империи, оставленный ему старым воином. Пока Айвон существует для дерзийцев, никто не посмеет коснуться Александра без опасения вызвать ярость богов.

Я перелетал с места на место, высматривая в толпе Хамрашей. Наконец я уселся на памятник какому-то давно умершему Императору и замер среди каменных птиц, не сводивших неподвижных глаз с похоронной процессии. Отсюда мне было видно лицо Зедеона, самого старшего из Хамрашей, низенького крепкого воина с седой косой, ветерана войны с Базранией. На нем был золотой плащ, надетый на голое тело и не скрывавший широкой груди и огромных мускулистых рук. Руку у плеча охватывала узкая красная лента, в узел был воткнут ниамот, крошечный белый цветок пустыни, расцветающий после дождя.

Рядом с Зедеоном я заметил двух его сыновей, Довата и Леонида, тех, что сопровождали Эдека. Выражение их лиц не сулило Александру ничего хорошего. Я встречал Леонида, когда был рабом. Умный, как мне казалось, с хорошо развитой речью, что не часто наблюдалось у дерзийских воинов, презиравших образование. Безжалостный, как большинство из них, но не бессмысленно жестокий. Довата, младшего, похожего на отца, я никогда не видел раньше. На руках Леонида и Довата тоже были красные ленты с белым цветком, как и у всех остальных членов их семьи. Странно. Их символом был оскаленный волк, вышитый на одежде.

Процессия вышла из ворот внутреннего кольца города. За стеной ее ждали простые дерзийцы, представители совсем незнатных семейств, они склоняли головы, пропуская высокопоставленных соплеменников, не столько скорбя по Айвону, сколько надеясь, что их почтение будет замечено, что положительно скажется в будущем. Спор за наследство был пугающей перспективой, такой же пугающей, как и отцеубийца в роли Императора. Когда тело повезли к внешнему кольцу стен Загада, толпа рванулась вперед, женщины причитали, мужчины поднимали на плечи детей, чтобы те посмотрели на процессию. Шум стал непереносим, я бы с радостью улетел куда подальше, но не мог. Внезапно я заметил внизу изумрудное пятно, платье женщины, стоящей между двух факельщиков, освещающих ей дорогу. Та же самая женщина, которая утром видела, как я помог упавшему рабу. Неужели и в этом сумраке ее пристальный взгляд нашел меня? Я снизился, чтобы рассмотреть ее поближе, но она уже затерялась в толпе.

Я не спускал глаз с Хамрашей, пока процессия не выехала за внешние ворота и не двинулась по Императорской дороге, обставленной по обеим сторонам каменными львами. Посреди пустыни возвышался погребальный костер, сложенный из деревьев, привезенных на часту из восточных лесов страны. Тело Айвона поместили на помост на вершине костра, и огромный лидунниец поднял меч, чтобы перерезать горло жеребцу Айвона, привязанному к помосту. Слуги, несшие факелы с огнем из храма Атоса, подожгли дрова.

Дерзийские погребальные обряды впечатляли своим размахом: дикая музыка и пробирающее до костей пение, языческие традиции, сохраняющиеся не одно столетие. В отличие от близких им по крови базранийцев, дерзийцы не пересказывали при погребении истории из жизни покойного, а изображали их в особом танце.

Собравшиеся изумленно выдохнули, когда Александр сбросил с плеч траурный плащ, оставшись только в набедренной повязке, и начал танцевать, изображая путешествие своего отца по загробному миру. Высокий и худой принц двигался удивительно грациозно, воссоздавая ритуальный поединок с богом солнца, где погибший воин показывал свои умения и силу. Затем он сел по правую руку от Атоса, но танцы на этом не закончились. Чем ярче разгоралось пламя костра, тем более дикими становились движения, профессиональные танцоры кружились, изображая гнев божеств, которых затмил собой молодой бог солнца Атос.

Я кружился над столбом дыма, высматривая Александра, разглядывая Хамрашей, изучая толпу. Семейства сидели группами вокруг костра. Старый Зедеон сидел, скрестив ноги, перед сотней своих воинов, положив на песок перед собой меч, как того требовали воинские традиции. Леонид и Доват отошли от него, они подсаживались к другим кругам, переходили с места на место. Я понял, что они беседуют с семьями, входящими в Двадцатку. Александр, сидевший перед членами своей семьи, не сводил взгляда с костра, но я был уверен, что он заметил маневры Хамрашей. Эдек сидел рядом с ним, его пухлое лицо ничего не выражало. Когда огонь стал угасать, выбрасывая в небеса снопы искр, похожие на новые созвездия, он улыбнулся. А когда толпа начала медленное движение обратно в город, Эдек поехал вместе с Леонидом и Доватом.

– Рога Друйи, Сейонн! Что ты вытворяешь?

Я стоял на коленях в углу заставленного цветами балкона, держась руками за голову и умоляя ее не расколоться раньше, чем я расстанусь с содержимым желудка.

– Я еще не освоился с проклятыми превращениями, – просипел я, хватаясь за стену и дрожа от утреннего холода. – Чертовски полезное умение, но доставляет несколько неприятных минут. – Еще одна проблема состояла в том, что чем дольше я оставался в облике птицы, тем сложнее было вернуться.

– Значит, это ты парил в небе всю ночь. – Принц стоял в дверях, его лицо все еще было в крови. Наверное, мы представляли странное зрелище.

– Я решил, что неплохо присмотреть за твоей спиной. Александр на миг ушел в комнату и тут же вернулся на балкон с хрустальным графином и двумя серебряными кубками. Он бросил мне один кубок, потом тяжело осел на каменный пол и налил вина.

– Значит, ты видел волчьи повадки Хамрашей. Я тоже замечал, как они пасут Эдека, признаю твою правоту. Похоже, они действительно хотят, чтобы власть оказалась у Другой ветви Денискаров.

– А что они вменяют тебе в вину? – Я отхлебнул вина. Мне сейчас была бы полезнее вода, но я не мог отказаться от предложенного принцем вина, особенно задавая неприятный ему вопрос.

– А ты останешься, если ответ тебе не понравится? – Александр осушил кубок одним глотком и отшвырнул хрупкую вещь в угол. Не в тот угол, где сидел я, что уже было хорошо. Его гнев вызван не мной.

– Если смогу помочь, то останусь.

Вспышка гнева быстро угасла. Он уперся локтями в колени и потер ладонями лоб.

– Я говорил тебе в прошлом году, что обязан подчинить Хамрашей. Они сами напросились.

В тот год, когда я был пленником рей-киррахов, Империя переживала тяжелые времена. Повстанцы Блеза по-своему восстанавливали справедливость, руша планы знатных семей. Несколько Домов объявило войну бунтарям, а заодно и Александру, который не смог усмирить их. Дерзийская Империя оказалась на пороге гражданской войны. Тогда мы нашли выход, прекрасно осознавая, что это только временное решение.

– Я решил переженить их детей с детьми верных нам семейств, – продолжал Александр. – Это обычный способ, принятый у нас… ты знаешь. И я выдал старшую дочь Леонида за Бодана, сына старейшины Дома Рыжки. Брак был равным. Дом Рыжки весьма уважаем. Выкуп – лошади, золото – был уплачен. Ничего позорного или дурного, за исключением того, что выбор сделал не Леонид, а я сам. – Принц прислонился к стене. – Но я не знал Бодана. Скотина. Хуже, прости Атос, рей-кирраха. А девушка… ребенок десяти лет. Бодан не захотел подождать. Через месяц девочка умерла. Хамраши по традиции сами хоронят своих дочерей, Леонид приехал за ее телом и увидел, что с ней сделали. Ее звали Ниамот.

Цветок в траурных лентах Хамрашей. Любимая дочь рода.

– Но ты же еще и главный судья. Даже дерзийцы обязаны соблюдать законы.

– Да, но проблема заключалась в моем положении. Мой отец не правил государством, но все, что я делал, я делал по его распоряжению. Вслух он сочувствовал Хамрашам, порицая меня за устройство этого брака. Лично же мне он запретил преследовать Бодана, поскольку Дом Рыжки охраняет границы за Карн-Хегесом, самые беспокойные границы Империи. Я должен был лишить его титулов, задушить налогами, отобрать лошадей, но я не мог тронуть негодяя, убившего ребенка. Мне запретили выдать мерзавца Хамрашам. Я был вынужден спасать его от заслуженного возмездия. – Графин полетел в угол вслед за кубком, разбившись на тысячу сверкающих слез. – Я часто нарушал приказы отца, но когда речь идет о безопасности границ… Он счел бы это предательством. – Александр посмотрел на меня глазами, полными тоски. – Хуже всего то, что он был бы прав. Безопасность Империи – моя главная задача. Мне нечем было утешить его.

– Теперь Хамраши обхаживают Эдека.

– Ничего удивительного. Шакалы всегда узнают самую слабую овцу в стаде.

Из комнаты принца донеслись голоса. Александр вскочил и ушел с балкона, махнув мне, чтобы я оставался в своем углу.

– Да, я еще не сплю, – услышал я его голос. – Но это не повод вам являться сюда и молоть всякие глупости.

– Ваше Высочество, пришли письма.

– Принесите их и скажите Хессио, что мне нужна горячая ванна.

– Да, господин… и что-нибудь из еды?

– Пожалуй… чтобы хватило на двоих.

Он снова вышел на балкон и заговорил шепотом.

– Ты останешься? Возможно, сегодня мне понадобится рука, способная держать меч. Я хочу посмотреть на Хамрашей поближе. – В его голосе звучали необычные ноты. Да, он просил. Должно быть, Александр и в самом деле обеспокоен.

Но ему нельзя полагаться на меня.

– Сегодня – да. Я останусь. Но я не могу…

– Сегодня или завтра, не думаю, что это имеет значение. Потом ты сможешь снова превратиться в птицу, чтобы вернуться к своим друзьям.

Будет нелегко признаться, что он больше не может полагаться на мой меч, еще сложнее будет объяснить ему мое безумие.

– Мой господин, я не могу… – начал я, но он не позволил мне говорить, решив, что я собираюсь спорить с ним.

– Хамраши убили Императора Дерзи. Это ясно. Зедеон принес мне фритский кинжал в качестве погребального дара. Неважно, поверит ли кто-нибудь в мои обвинения или нет, я должен расправиться с ними, и должен сделать это немедленно, без переговоров, без расследования, прежде чем Совет Двадцатки решит короновать меня… или кого-то другого. Если я ничего не сделаю, это будет равносильно признанию в собственной слабости или вине, что одно и то же.

Неудивительно, что ему нужен мой меч.

– У тебя есть люди для этого дела?

Александр пожал плечами и запустил пальцы в остриженные волосы.

– У старого Зедеона в Загаде не дом, а целая крепость. Чтобы взять ее, мне понадобится не меньше тысячи воинов. А почти все мои люди сейчас где-то в пустыне между Загадом и Сузейном, теперь ты понимаешь, в чем их план? Я вынужден обратиться за помощью к другим семьям, которые есть в столице. Я послал сообщения всем, еще до завершения обрядов. Давай войдем внутрь и узнаем, кто же поддержит законного наследника.

Жаль, что я не мог с легкостью превратиться в мышь, растение или одну из множества дворцовых кошек. Идя за принцем в его богато отделанный кабинет, я ловил на себе изумленные взгляды камердинеров и слуг. Пол в его кабинете был выложен светло-коричневыми плитками, повсюду были разбросаны шелковые подушки, медные лампы стояли на полу и на низких столиках из редких пород дерева. На стенах висели традиционные дерзийские песчаные пейзажи, выполненные с исключительным мастерством, в проемах распахнутых окон позванивали серебряные колокольчики. Но самым прекрасным в его кабинете был вид из окон. Покои Александра находились в северной башне дворца, куда проникали даже самые слабые ветерки, и окна выходили на все стороны. Из всех них можно было увидеть арки и купола Загада и простирающиеся до горизонта красновато-золотистые пески бескрайней пустыни. Далеко на севере сверкали серебром горные вершины рядом с Кафарной, летней столицей Империи, где пять лет назад Александр купил меня за двадцать зенаров.

– Писарь уже идет, Ваше Высочество, – объявил высоким голосом придворный, протягивая серебряный поднос, на котором лежало несколько свитков пергамента.

Александр позволил хрупкому светловолосому рабу снять с себя плащ, потом посмотрел на меня и нахмурился.

– Нет. Не надо. – Он замахал на раба, который пытался расстегнуть пуговицы его рубахи. – Я нанял нового писца, узнав, что он очень способный, если не сказать талантливый. Но сначала нужно его отмыть, а не то решат, что он раб, и посадят его под замок. – Я и впрямь представлял собой жалкое зрелище и пах соответственно. – Значит, ты доволен, как тебя там?

Я низко поклонился, волосы упали мне на лицо, закрывая от посторонних глаз отметины на нем.

– Отдай ему письма и покажи, где лежат письменные принадлежности. И еще принесите ему хлеба и инжира. Мне не нравится, когда слуга так голоден, что готов проглотить ковер с пола.

Прежде чем я успел сломать первую печать, принц был уже раздет и лежал на шелковых подушках, жуя финики, пока Хессио, его старый раб, обрабатывал глубокие порезы на его руках. Другой раб омывал его лицо, ладони и ноги. Очень знакомая сцена, пробуждающая воспоминания, я поймал себя на том, что гляжу на свои запястья, чтобы убедиться, что там не возникли браслеты кандалов.

– Поживей, писец, займись наконец письмами. Время не терпит, так мне недавно сказал один умный человек. Малвер ждет, чтобы передать капитанам приказ. Я хочу знать, у нас будет тысяча или две сотни, чтобы уничтожить гнездо убийц.

Рядом с принцем стояли три суровых воина. Один из них, невысокий широкоплечий человек со шрамом на подбородке, слегка поклонился. Я никак не мог определить, кто он. Его лицо было цвета дубленой кожи, коротко остриженные волосы уже поседели. По отсутствию косы и одежде без нашитых символов я догадался, что он солдат, человек низкого рода, добившийся высокого положения собственными силами, а не связями или правом рождения. Его товарищи были высокими и мускулистыми, типичными дерзийскими воинами с густыми бородами, длинными косами, на их одежде был вышит сокол Дома Денискаров. У двери толпились камердинеры и гонцы, такая же неотъемлемая часть дворцового интерьера, как столы и подушки. А за ними, в темноте дверного проема, стояла высокая женщина в изумрудном платье. Плотная вуаль на голове не скрывала ее глаз, черных как ночь в пустыне. Женщина глядела прямо на меня. Ее губы беззвучно шевелились.

– У тебя что, пропал голос? – Александр обращался ко мне. – Читай ответы.

Я склонился над листом. Первое письмо было немногословным. В распоряжение принца Александра предоставляется двадцать воинов Дома Фонтези.

– Двадцать! – выдохнул один из бородачей. – У Фонтези три сотни воинов в городе. Мой господин…

– Следующее письмо. – Александр проглотил еще один финик и позволил Хессио приступить к бритью его щетины.

Я развернул следующий пергамент, быстро оглядев комнату. Женщина в изумрудном платье исчезла.

Дом Рыжки предоставляет принцу сто двадцать пять воинов. Кроме того, двадцать пять запасных лошадей, трех оружейников и двух лекарей.

– Ах, мой верный Рыжка! Какой принц отважится разорвать такой союз! – Александр резко выпрямился, заставив Хессио отскочить вместе с бритвой. Худое юношеское лицо раба побелело. Всех рабов, допускавшихся к личности особ королевской крови, кастрировали. Надсмотрщик в Кафарне сказал мне как-то, что Хессио на самом деле не меньше сорока. Принц поморщился и жестом велел Хессио продолжать. Или мне. Следующее письмо оказалось длиннее.

Мой принц!

Я получил ваш приказ предоставить в ваше распоряжение как можно большее число солдат к полудню, чтобы вы могли отомстить за смерть вашего царственного отца и восстановить справедливость. Прежде чем я отдам приказ людям Горушей, я прошу вас предоставить мне аудиенцию, где я смогу задать те вопросы, ответы на которые необходимо получить, прежде чем…

– Читай следующее. – Александр был красен, как подушка, на которой он лежал. Нежные руки Хессио дрожали, когда он подносил лезвие бритвы к его лицу.

Я сломал следующую печать. Все ответы были одинаковы. Либо предлагались лошади, конюхи и не заплетавшие косы юнцы, либо присылались извинения: эпидемия среди гарнизона или его отсутствие в городе, – либо говорилось о необходимости отправить солдат в другое место именно в этот день. Некоторые, как и лорды Дома Горушей, хотели получить ответы на некоторые вопросы, прежде чем предоставить своих воинов в распоряжение принца. Лишь одного вопроса никто не касался: действительно ли Александр убил собственного отца? Зять Александра Мараг просто написал «Нет», не прилагая извинений и объяснений. Смелый юноша.

К тому моменту, когда я заканчивал чтение последнего письма, Александр был уже на ногах, на нем были штаны, белая рубаха и толстый кожаный жилет. Его кулаки рефлекторно сжимались, лицо кривилось от ярости. Но когда он заговорил, голос прозвучал ровно, хотя в нем слышалась горькая ирония:

– Можно с уверенностью сказать, что мои воины не прибудут из Сузейна вовремя. По моему подсчету, у нас двести шестьдесят воинов, так или иначе полученных нами. Если мы соберем дворцовый гарнизон и возьмем с собой тридских наемников, у нас будет пятьсот семьдесят солдат. Проследи, чтобы они были готовы, Малвер.

Темнокожий широкоплечий воин едва сдерживался:

– Но, мой господин, это немыслимо…

– Не пытайся меня отговорить, командир! Я сказал: проследи. Через час мы едем к крепости Хамрашей. Император будет отомщен, хотят того его подданные или нет. – Рабы держали наготове башмаки, меч на перевязи и белый плащ с золотой отделкой. Принц Дерзи не носил обычного Для пустыни балахона-хаффея, иначе его враги могли бы перепутать его с кем-нибудь и не обрушить на него причитающуюся ему ярость.

Малвер поклонился и ушел. Никто, кроме меня, не видел, как, уходя, он сделал правой рукой знак, защищающий от неудач.

Двое бородатых воинов и те, кто еще оставался в комнате, суетились вокруг Александра.

– Убирайтесь, все вы, займитесь своими делами. Я спущусь, как только надену башмаки. Убийцы запомнят этот день.

Я тянул время, складывая пергамента, пока в комнате не остался только Хессио. Александр замер и стоял молча, пока раб затягивал ремень и застегивал на нем плащ. Когда он закончил свою работу, упал на колени и коснулся головой плиток пола. Александр наклонился к рабу, взял его плечо, не позволив ему пятиться на коленях к двери.

– Ты отлично служишь мне, Хессио. Ты появился, когда мне было лет десять, да?

– Точно так, для меня большая честь служить вам, Ваше Высочество. – В его теноре звучало изумление. С такими рабами, как он, редко разговаривали. Они проводили свою несчастную жизнь в молчании, всегда мягкие и услужливые, всегда знающие, что нужно сделать, и всегда делающие это деликатно… живущие в вечном страхе, потому что близость к царственному телу таила в себе массу опасностей.

– Ты ведь помнишь Сейонна, да? – Этого вопроса Хессио тоже не ожидал.

– Да, мой господин. – Раб скользнул по мне взглядом, тяжелым взглядом, едва не сбившим меня со стула. Полным ненависти. Ненависти и злобы по отношению к тому, на ком больше не было кандалов, которые продолжал носить он сам. Александр тоже заметил его взгляд и едва заметно кивнул. Я не понял.

– Ты знаешь, что ты единственный человек во дворце, который служил мне в Кафарне три года назад? – продолжал принц. – Единственный человек в Загаде, кроме Кирила и капитана Совари, знающий имя раба, спасшего мне жизнь, и способный описать его внешность? Единственный человек, который слышал, как я говорил жене, где она сможет найти Сейонна, если он ей понадобится… больше я никому не говорил об этом, так же как и она. – Его рука сильнее стиснула плечо бледного трясущегося раба, который пытался отползти назад, но принц не пускал его. – Сегодня настал день возмездия, Хессио. Оно совершится прямо здесь. – Неуловимо быстрым движением Александр перерезал ему горло и толкнул вперед мертвое тело так, что вся кровь вытекла на пол, не запачкав его белый плащ.

Принц вытер лезвие об одежду Хессио, убрал кинжал в ножны и отошел к окну, не глядя на меня.

– Ты расстроен.

Я выдохнул и медленно заговорил, подбирая слова:

– Человек, который умер вместо меня, был одноногим. Убийцы Хамрашей отрезали ему руки, чтобы заставить его сказать, где я. Есть возмездие и есть милосердие, но когда я думаю о Гордене, для меня не существует ни того, ни другого. – Все это никак не было связано с судьбой раба, чье мужское естество было отнято у него вместе со свободой. Сладкий вкус справедливости часто превращается в горечь мести. Я не хотел, чтобы он убивал Хессио, и принц понимал это без всяких слов.

– Похоже, это единственное сражение, в котором мы победили сегодня. Жаль, правда?

– Боги еще скажут свое слово, мой господин.

– Ты знаешь, что последний раз дождь в Загаде шел в тот день, когда я родился? – Александр развернулся и поглядел мне прямо в глаза, словно надеясь прочитать в них ответы, которых я не знал. – Отец однажды сказал об этом моему дяде. В тот день я показывал ему, как я владею мечом, и случайно убил своего партнера. Меня привели к ним на суд, голого и побитого. Я слышал, что ему ответил Дмитрий: «Думаю, это боги плакали в тот день. Как ты думаешь, брат, они плакали от горя или от радости?»

– И что ответил твой отец?

Александр снова отвернулся к окну, пряча лицо в тени.

– Мне было пятнадцать, и я был зол и обижен. Я не стал слушать его ответ.