"Перстень с печаткой" - читать интересную книгу автора (Беркеши Андраш)

6

Войдя в коридор первого этажа виллы, Кальман так громко хлопнул дверью, что даже стены-задрожали. Узкий коридор многократно усилил этот звук, и его услышали и Рози и Илонка. С некоторым страхом и в то же время сгорая от любопытства, они выглянули в коридор.

— Как, вы уже вернулись, Пали? — удивилась Рози.

Кальман только рукой махнул и скорчил недовольную гримасу.

— Барышня-то дома? — тихо спросил он.

— Давно уже вернулась, — сказала Илонка. — Я видела ее в библиотеке.

— Даже ужинать не стала, — добавила Рози.

— Наверно, свидание сорвалось, — ехидно заметила Илонка.

Кальман поскреб в затылке и в раздумье остановился.

— Ну так настроение у нее будет еще хуже, как только она узнает, что со мной случилось. — Он подошел поближе к женщинам. — Даже и не знаю, как ей сказать… Лучше всего сбежать бы мне куда-нибудь.

— А что случилось? — в один голос воскликнули служанки.

Кальман стоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, а на лице его было написано само отчаяние.

— Да вы войдите, — предложила Рози. — Или пойдемте на кухню, чего же стоять в коридоре.

— Книгу я потерял, — признался Кальман. — А фамилию и адрес, кому ее отдать нужно было, я запамятовал. Ох уж эта проклятая хвороба! — И стыдливо добавил: — На улице со мной это приключилось. Припадок… А когда в себя пришел, книги и след простыл.

— Бедняжка! Да вы хоть поужинали? — участливо спросила Рози.

— Мне сейчас не до ужина. Ну что делать? Пойти сказать хозяйке?

Илонка криво усмехнулась.

— Вам барышня все простит.

— Почему это?

Служанка пожала плечами.

— Да так…

— Опять ты говоришь глупости, — сердито перебила ее Рози. — И вообще, какое твое дело?

— Чего вы ссоритесь?

— Да вот девку зависть берет, что вы барышне нравитесь.

— Я? — удивился Кальман.

Илонка рассмеялась.

— Не прикидывайтесь малым ребеночком!

— Ах, оставьте меня в покое с этими глупостями! — возмутился Кальман и отвернулся. — Хватает с меня бед и без этого.

— Куда же вы, Пали? — закричала ему вдогонку Рози.

— В библиотеку. Скажу ей, а там будь что будет. В конце концов, что же я могу поделать, если я калека? Все знают, какой я…

Обе служанки соболезнующе посмотрели ему вслед.

На другой день Кальман проснулся рано утром. Чтобы успокоить нервы, он с ног до головы вымылся холодной водой. Но вид у него все равно был невеселый, когда он заявился на кухню, где Рози и Илонка тотчас же пристально начали его разглядывать. Кальман подсел к столу, без большого аппетита позавтракал и был настолько неразговорчив, что каждое слово приходилось вытягивать из него буквально клещами. Наконец отрывочно и с большой неохотой он рассказал служанкам, что хозяйка как следует отругала его, хотя он ничуть не повинен в утере книги.

— Так что вы, дорогая, сильно ошиблись, предсказав этой истории хороший исход, — упрекнул он Илонку. — Я настолько сильно нравлюсь барышне, что она без обиняков назвала меня дураком.

— Нужны больно вы барышне! — рассмеялась Рози. — Да у нее на каждый палец по кавалеру может быть, стоит ей только захотеть. Здоровых парней, не каких-то там инвалидов войны.

Илонка опустила пустую чашку на стол, поднялась, одернула фартучек, горделиво выпятила упругую грудь.

— Будь у меня такое богатство, как у нее, имела бы и я не меньше. Вот взять нас обеих да нагишом положить на лужке, чтобы люди не знали, кто — она, а кто — я, и еще неизвестно, какую из нас выбрали бы благородные господа.

— А мне известно! — подхватил Кальман, подмигнув Илонке. — С закрытыми глазами выбрал бы и не ошибся — и только вас, Илонка!

— Я, например, тоже не стала бы обзывать вас дураком, — в тон ему выпалила горничная и бросилась к двери, но неожиданно столкнулась с Марианной, не очень-то приветливо встретившей ее.

— Вы что это мечетесь, как безумная? Не можете быть осторожнее?

— Прошу прощения, — покраснев до ушей, извинилась Илонка.

Марианна смерила ее испытующим взглядом с головы до ног, затем с укоризной посмотрела на Кальмана.

— Н-да, наделали вы мне хлопот… — начала она, но мысль свою не продолжила, полагая, что остальные уже и без того хорошо знают, что именно она имела в виду, и повернулась к Рози: — Рози, дорогая, поезжайте в город и дайте в газетах «Фриш уйшаг» и «Восьмичасовая» объявления. В Цегледе едва ли читают какие-либо другие газеты, — добавила она, как бы отвечая на собственные мысли.

— Сейчас нужно ехать, барышня?

— Да, сейчас. А Илонка тем временем приготовит обед.

— Слушаюсь, барышня.

— Ну, а вы чего стоите? — повернулась она к Кальману. — Почему не занимаетесь своими делами? Лучше было бы, если бы вы больше думали о клумбах да грядках и меньше о юбках.

Ничего не ответив на выговор, полученный от хозяйки, Кальман, покорно согнувшись, вышел и отправился в сад.

Немного погодя Марианна ушла. Проходя вдоль ограды, она незаметно сделала Кальману рукой прощальный знак.

Выждав минут десять, он воткнул лопату в землю, умылся под садовым краном, вытер лицо своей клетчатой фланелевой рубашкой и неторопливым шагом направился к дому. Дверь кухни была распахнута. Илонка не заметила, как он вошел. Она сидела у стола, чистила овощи и, мечтательно наклонив голову на правое плечо, негромко напевала какую-то мелодию. Кальман неслышно, затаив дыхание прокрался за ее спиной, а затем вдруг решительно обнял за плечи.

Илонка взвизгнула от неожиданности, вскочила с табуретки, уронив с коленей эмалированный тазик с овощами.

— Наконец-то мы одни, — прошептал Кальман, привлекая ее к себе.

На лице Илонки тем временем изумление сменилось любопытством. Нет, она не сопротивлялась и на его поцелуи отвечала еще более страстными поцелуями.

В этот самый миг за его спиной хрипло задребезжал звонок. Кальман замер. Не ослышался ли он? Но звонок заверещал снова. Выругавшись, он растерянно улыбнулся и шепнул ей, что, мол, зайдет вечерком, пусть она оставит дверь незапертой. Пробормотав еще что-то нечленораздельное, он быстро вышел во двор.

У калитки в форме армейского лейтенанта стоял Шани Домбаи, а рядом с ним его невеста Маргит. Кальман едва узнал их: Домбаи за это время отпустил пышные усы, а Маргит в условиях конспирации превратилась в Гизи и перекрасилась в блондинку. На руке у Маргит болталась хозяйственная сумка, Шани опирался на палку.

Они сердечно, как и подобает давно не видевшимся фронтовым друзьям, обнялись. Илонка, наблюдавшая за их встречей из окна, могла видеть и как они обнимаются и как оживленно разговаривают.

Затем дверь распахнулась, и веселым, может быть, немножко хвастливым тоном Кальман представил Илонке своих гостей:

— Мой друг Петер Надь, его жена Гизи, а это и есть та самая красавица Илонка, о которой я тебе писал в госпиталь.

Они не подали друг другу руки, только раскланялись.

— Илонка, дорогая, состряпай что-нибудь такое, чтобы господин лейтенант и его супруга обязательно остались отобедать с нами. А об остальном я с хозяйкой договорюсь.

С этими словами Кальман и его гости покинули кухню. Уже из коридора до Илонки донеслись слова:

— Ну вот, Пали, и привели тебя доктора в полный порядок!..

А в это время в одном из номеров отеля «Астория» майор гестапо Генрих фон Шликкен беседовал со старшим инспектором Шалго. Шликкен был высокий, худощавый, физически крепкий человек, хотя ему уже перевалило за сорок. Белокурые волосы Шликкен в отличие от большинства прусских офицеров не стриг «под бобрик», а зачесывал назад. Крупный рот с припухлыми губами несколько оживлял его бледное лицо мертвеца. А глаза его могли буквально ежеминутно менять свой цвет — от светло-голубого до болотно-зеленого. Шалго, посмеиваясь, говорил:

— Итак, Хельмеци ты забираешь с собой?

— Обязательно. Мы встретимся с ним в Белграде, а оттуда на военном самолете летим в Афины. Дело в том, что в Греции две враждовавшие группы движения Сопротивления договорились между собой. А это для нас катастрофа. Хельмеци лично знает двух руководителей английской разведки в Греции. Если ему удастся внедриться в их ряды, мы разделаемся сразу со всем красным штабом.

— К сожалению, — заметил Шалго, — у нас здесь обстановка намного сложнее. В настоящее время мы не знаем даже, кто из членов нашего правительства ведет двойную игру.

— А хочешь, я тебе это скажу? — тоном превосходства спросил, улыбаясь, фон Шликкен. И тут же махнул рукой: — Впрочем, думаю, ты лучше меня знаешь все это! — Он подошел к окну и отдернул занавеску. — Оскар, когда я вернусь, обещай мне составить список этих деятелей.

— Я же сказал тебе: об этом ты попроси Сухорукого.

— Его я уже просил. И он обещал мне. Но тебе я доверяю больше. Не только как старому другу, но и как специалисту.

Шалго опустил тяжелые веки.

— Но все это ты мог бы узнать и от Хельмеци.

— Завтра я и от него получу такой список. Но я убежден, что он будет сильно расходиться с твоим.

— Хорошо, я подумаю об этом. Возвращайся скорее из Афин. Желаю тебе там удачи, а приедешь — поговорим.

Шликкен не стал настаивать, будучи совершенно уверенным в том, что, когда он возвратится, Шалго, ни слова не говоря, положит ему на стол список неблагонадежных венгров. Он был также уверен и в том, что в этом списке будет немало имен, которые вызовут его изумление, а вернее, в основном таких имен, потому что Шалго с его удивительным нюхом совершенно безошибочно угадывает, где нужно «пошарить». Хотя, ох, как странно порой звучат замечания этого старшего инспектора отдела внутренней контрразведки!

— Оскар, ты не спишь? — обратился он к Шалго, по-прежнему глядя в окно.

— Думаю, — отозвался тот. — Думаю, куда это мог исчезнуть Гарри Кэмпбел.

Шликкен стремительно обернулся.

— Вы умудрились непростительным образом испортить это дело. Старуха дала хоть какие-нибудь показания?

— Никаких. Но сегодня я сам посвящу ей целую ночь. Между прочим, сын ее, некий Вазул Гемери, находится под наблюдением — он, видимо, работает на англичан.

— А на квартире у них что-нибудь нашли?

— Ничего. Там постоянно в засаде трое моих людей, — ответил Шалго, закуривая новую сигару. — С этими дилетантами просто невозможно работать. Просил же я Сухорукого: не нужно арестовывать старуху, успеем.

— Но экономка сказала, что в квартире кто-то был.

— Да, но она не видела, кто именно! Старуха же продолжает настаивать, что приходила какая-то студенточка. Ну ничего, к утру будем знать больше.

Шликкен задумчиво прошелся по комнате.

— А что показал Базиль Томпсон?

— Ничего. Сухорукий сам занимается им. Вероятно, он забьет его до смерти. Потому что ни на что другое Верешкеи не способен. Ведь он и понятия не имеет о том, как нужно вести допрос.

— Сегодня вечером я через полковника Гюнтера попрошу передать Томпсона мне. Поговорю с ним немножко сам. Кэмпбела нужно найти во что бы то ни стало, — убежденно проговорил Шликкен.

— Хельмеци уверяет, что этот малый по происхождению баварец. По-венгерски не говорит. Дал мне его довольно сносный словесный портрет. — Шалго зевнул и продолжал: — Мы объявили розыск Кэмпбела, но тут я не рассчитываю на успех. Все наши полицейские такие болваны, что и читать-то как следует не умеют. Не говоря уже о сельской жандармерии…

Шликкен достал леденец из кулечка и бросил себе в рот.

— А вот скажи, Оскар, куда бы ты сам направился на месте Кэмпбела? — спросил он.

— Никуда, остался бы в Будапеште.

После обеда Марианна отослала Илонку к портнихе с двумя платьями для переделки. А Рози она поручила съездить к Вамошам за конспектами университетских лекций, которые ей передаст Кати.

Застекленный холл был залит светом, а цветы навевали такие беззаботные мысли, что на миг она и в самом деле позабыла о войне. Кальман и Домбаи ожидали ее в библиотеке. Кальман отрекомендовал Марианне своего друга — разумеется, как Петера Надя; Марианна же, хотя и догадывалась, что это не настоящее его имя, не подала виду. Маргит, невеста Домбаи, не участвовала в их совещании; она прогуливалась по саду и следила за всем происходящим на улице и вокруг дома.

Марианна была заметно утомлена и попыталась объяснить это тем, что у нее просто разболелась голова. Кивком головы она пригласила друзей к столу, а сама, взяв в руки цветной карандаш, задумчиво принялась чертить что-то на расстеленной на столе бумаге. Несколько раз она исправляла чертеж и наконец обратилась к мужчинам:

— Вот смотрите. Здесь проходит улица Хун… — Карандаш ее медленно заскользил по бумаге. — А здесь находится вилла Домослаи. Калитка от дома примерно в десяти метрах. Между прочим, — продолжала она, закуривая сигарету, — вся эта местность совсем заброшена, безлюдна, но очень красива. Отсюда видна чуть ли не половина города, потому что вилла стоит довольно высоко на горе. Второй этаж виллы занимает полковник Корнель Домослаи с семьей. На первом этаже живет журналист Тибор Хельмеци — у него двухкомнатная квартира со всеми удобствами — и привратник Балаж Топойя. Топойя служит в министерстве социального обеспечения мелким чиновником. Ему лет пятьдесят. В пятнадцати минутах ходьбы от этого дома, на улице Таш, живет его дочь. Она замужем за фельдфебелем, который находится на фронте. Дочь Топойи убирает квартиру и готовит обед в семье полковника Домослаи. Но сейчас все Домослаи отдыхают на Балатоне.

— А с женой привратника ты говорила? — полюбопытствовал Кальман.

— Да, женщина она общительная, но болезненная.

Кальман и Домбаи еще раз взглянули на чертеж.

— Ну хорошо, — проговорил Кальман и улыбнулся Марианне. — Ты молодец, отличная работа! А ты, Петер, пойди сейчас к своей супруге и обсуди с ней ее задачу.

Когда Домбаи ушел, Кальман с Марианной направились в ее комнату. Он обнял ее за плечи, и так они шли рядом безмолвно, чувствуя, что это безмолвие красноречивее любых слов. В комнате девушка достала коробку величиной с книгу, раскрыла ее.

— Это тебе посылает дядя Игнац, — пояснила она. — Сейчас я тебе все расскажу. Слушай внимательно. В этом пузырьке с синей наклейкой — позитивные таблетки, видишь, на этикетке нарисован знак «X». Растворяются они так: пять таблеток на литр воды. Таблетки растворяются мгновенно, а действуют они минут через пятнадцать — тридцать, в зависимости от организма. Во втором пузырьке, помеченном знаком «Х—2», — только смотри не перепутай их, — негативные таблетки, их растворять не нужно. Вечером, часов в пять, примешь первую таблетку, а затем через каждые полчаса еще по одной. Всего пять штук. Дядя Игнац просил передать, чтобы больше двух стаканов вина ты все же не пил.

— А это для чего? — поинтересовался Кальман, показывая на резиновые пластинки и целый набор тюбиков.

— Это он тоже посылает тебе. Применяй по своему усмотрению, — пояснила Марианна. — Я, между прочим, примерила две такие штуки — очень уж смешно я в них выгляжу. Например, если вот эту пластинку приспособить над верхними зубами, на десну, лицо меняется до неузнаваемости. И не только лицо человека, но и его речь. Приспособление это держится надежно, не выпадет, потому что внутренняя его сторона смазана липкой пастой.

— Ну, а в тюбиках что?

— Тоже какой-то особый препарат. Перед тем как идти на операцию, оба хорошенько вымойте горячей водой с мылом руки и натрите пальцы и ладони этим веществом. Только не очень толстым слоем. Подождите минут десять. После этого можете спокойно работать без перчаток — отпечатков ваши пальцы уже не будут оставлять. А вот в этом тюбике специальный крем. Особенностью его является то, что если ты смажешь им лицо, то на коже выступят красные пятна будто от ожога. А не позже чем через час пятна эти бесследно исчезнут.