"Уже пропели петухи" - читать интересную книгу автора (Беркеши Андраш)

3

За свою жизнь Габор Деак бывал во всевозможных переплетах, но сейчас он понял, что угодил в ловушку, из которой не выбраться. Тому, что его до сих пор не арестовали, он больше не удивлялся: ясно, что Мольке хочет прежде всего выявить его связи.

Габор Деак прошелся по комнате — вдоль полок с книгами, мимо кресла, обитого темно-зеленым бархатом, и кушетки. Несколько дней назад, когда ему, прапорщику, определили тихий, богато обставленный кабинет, он удивился. Но сейчас, после разговора с Анитой, не казалось странным распоряжение Шимонфи и было совершенно ясно, что и эта комната играет какую-то роль в его предстоящем разоблачении.

Вошел Таубе. Почтительно, как положено, отрапортовал, после чего спросил, не закрыть ли окно.

— Оставьте, — сказал Деак и, усевшись на поручень кресла, принялся разглядывать неподвижное лицо своего ординарца.

— Ну, что говорят на базаре? — спросил он, закуривая и стараясь сохранять невозмутимое спокойствие. По обыкновению он маскировал свою нервозность и напряжение чуть развязным юмором.

— Докладываю, господин учитель: полковник Герман в присутствии подполковника Мадяри устроил смотр личному составу части.

— Здесь они тоже были?

— Только заглянули. — Он подошел поближе и, приглушив голос, добавил: — Я слышал, будто всю нашу группу передали под команду немца.

— Вовремя сделали. И кто же теперь будет командиром?

— Господин майор Мольке.

— Так это же великолепно! Мольке — гений. Вы знаете, что такое «гений»?

— Талант? Правильно я ответил, господин учитель?

Деак встал, улыбнулся.

— Очень даже, Таубе. Между прочим, вы мне все больше нравитесь.

Таубе подошел еще ближе, поставил на место кресло.

— Господин учитель, правда, что нас отводят на новые позиции?

— Панические слухи, Таубе! Очередная «утка». Утренней оперативной сводки с фронта не видели? Обстановка решительно переменилась. Конец нашему «отходу на заранее заготовленные позиции». Кстати, откуда этот чертов туман? Что вы об этом думаете, Таубе?

— Думаю, что сегодня не будет воздушного налета. Можно спокойно работать.

Деак уселся на подоконник. Лицо его неожиданно повеселело.

— А ну принеси мою гитару. — Таубе побежал исполнить приказание, и вот уже Деак взял гитару в руки, тронул струны. — Вы ведь из Трансильвании, Таубе? Из Брашова?

— Так точно, господин учитель.

— Тогда слушайте:

пропел под аккомпанемент гитары Деак.

— Точно. Наша песня, трансильванская, — обрадовался Таубе. — Только лучше, если вы не будете петь, господин прапорщик, — тут же спохватился он. — Майор Мольке, они того, так сказать… не уважают музыку.

Деак опустил гитару, отошел к камину и прислонился спиной к теплым кирпичам.

— Закрывайте окно и идите сюда, — сказал он и, прищурив глаза, пригляделся к молодому солдату. Здоров, бугай. С таким где-нибудь в темном месте лучше не встречаться. Таубе… Немецкая фамилия. Ну, конечно! В Брашове во все времена жило много саксонцев. Удивительно другое, что Шимонфи приставил его ко мне денщиком.

— Слушаюсь, господин учитель.

— Это вы приводили в порядок книги на полке? — негромко, почти шепотом спросил Деак.

— Никак нет, господин прапорщик. — Таубе посмотрел прямо в глаза Деаку. — Вчера господин капитан Шимонфи заперли комнату на ключ и ключ унесли с собой. А я, господин учитель, с вашего позволения взял только «Звезды Эгера». Всю ночь читал. Сейчас принесу обратно.

— Любите читать?

— Очень, господин учитель. «Звезды Эгера» уже по третьему разу, так сказать…

Деак швырнул гитару на кушетку. Закинув руки за голову, он по-прежнему не спускал пристального взгляда с Таубе.

— «Звезды Эгера», — повторил он. — Припоминаю в связи с этим одну смешную историю. Был у меня гайдук, когда я ездил учиться в Стамбул. Так вот он, бывало, ночи напролет все читал. А на следующий день ходит сонный, как муха. И вот как-то раз мыл окно да и заснул. И свалился вниз с шестого этажа. А жаль, хороший был парнишка.

Судя по всему, Таубе понял намек. Ответил неторопливо, взвешивая каждое слово.

— Со второго этажа упаду — не разобьюсь. Но учту.

— Ну вот и отлично. Выходит, мы поняли друг друга.

Деак подошел к письменному столу, сел и пододвинул к себе документы арестованного Ференца Дербиро. Таубе неподвижно стоял у камина. Да, думал он, господину Мольке нелегко будет справиться с прапорщиком.

— Таубе, нужно бы достать муки «нулевки», — перебил его мысли Деак. Голос его был снова прежний, веселый. — И несколько больших бидонов топленого свиного сала.

— Когда?

— Срочно. У матери кончились все запасы.

— Завтра все достану, господин прапорщик.

— Спасибо.

Вошел капитан Шимонфи, он был в спортивном костюме. Деак встал, хотел отрапортовать по всей форме, но капитан махнул рукой: не нужно. Смерив взглядом Таубе, дал тому знак удалиться и только в дверях вдруг остановил его:

— Достали мыло?

Таубе с готовностью служаки щелкнул каблуками.

— Обещали завтра привезти. Вам какого: «Элиду» или «Синее-красное»?

— «Синее-красное», — уточнил Шимонфи и, повернувшись к Деаку, спросил его: — А ты себе ничего не заказывал?

— Мать ничего не говорила, значит, у нее еще есть запасы.

Шимонфи оперся рукой о край стола.

— Можете идти, Таубе.

Дождавшись, пока денщик удалится, он окинул взглядом комнату.

— Ну как тебе здесь нравится?

Деак следил за взглядом капитана.

— У меня еще не бывало таких княжеских апартаментов. Не пойму только, чем заслужил? Разреши доложить о результатах?

— Давай. А впрочем, лучше, если напишешь. Сигареты есть?

Деак обошел вокруг стола, достал из кармана портсигар и протянул его Шимонфи.

— Прошу, господин капитан.

Шимонфи закурил. Затем уселся по обыкновению на спинку кресла.

— Скажи, пожалуйста, как ты считаешь, возможно такое, чтобы русские смогли агентурно внедриться в нашу организацию?

— Не только возможно, а наверняка так оно и есть, — спокойно отвечал Деак. — Мы же внедряемся к противнику. Почему же они не могут делать то же самое? Русская разведка еще в царские времена стяжала себе мировую славу. — Он взял в руки папку с делами Ференца Дербиро. — Я изучил материалы. Никаких следов, но предположить можно, что этого Дербиро провалил какой-то агент немцев, работающий в Москве.

— Возможно, — уклончиво ответил Шимонфи. — У немцев тоже великолепная агентурная сеть.

Деак усмехнулся.

— Да, где им дают работать, там им легко. Венгерский отдел контрразведки, например, вообще не работал против немцев. Но, возвращаясь к нашим баранам, должен сказать, что многое в этом деле мне непонятно.

— Что именно? — спросил Шимонфи.

— Из Москвы прибыли двое. В Будапеште они должны встретиться. Почему московский агент не может установить, кто же второй?

— На это может быть тысяча причин, — возразил капитан. — Но в данный момент это и неважно. Дербиро сам скажет, кто его напарник. Я решил, что допрашивать его будешь ты.

— Я? — Деак удивился. — Я же не следователь. Да и не умею я этого делать.

— Научишься. Свое решение я согласовал с Мольке.

— С Мольке?

— Сегодня утром тут произошли кое-какие перемены. Руководителем группы теперь назначен майор Мольке.

Деак встал. Прикинувшись, что он ничего не знает и не понимает, подошел к Шимонфи.

— А тебя, что же, сместили?

— Еще нет, — сказал он. — Номинально руководителем оставили меня. Теперь я подставное лицо. «Тихий компаньон».

Деак решил сыграть на личной гордости капитана Шимонфи, на его тщеславии и потому небрежно бросил:

— Мольке гениальный контрразведчик. Быть его «тихим компаньоном» — уже славное дело. Внимательно все слушай, записывай и вот увидишь: у него многому можно поучиться. — Приняв затем задумчивый вид, он продолжал: — А потом, если хорошенько порыться в истории, вся она дело рук больших и маленьких подставных лиц. Так что почему и тебе не быть последовательным в соблюдении традиций нашей истории?

Шимонфи нетерпеливо поднялся.

— Тебе все шуточки, Габор.

— Я не шучу, я вполне серьезно, Золтан. На это не надо обижаться. Ты же действительно всем сердцем ненавидишь красных. И Мольке тоже. Выходит, вы оба желаете одного. Победить. Это главное. Или нет? Есть какие-то новости?

Шимонфи швырнул сигарету в пепельницу.

— Паулу обобрали до нитки.

— В Австрии?

— Сразу же на границе. Но я этого так не оставлю.

«Этого ты точно не оставишь, — подумал Деак. — А на все остальное тебе наплевать».

— Я распоряжусь привести Дербиро, — услышал он голос капитана.

— Не стоит трудов, — остановил его Деак и протянул руку к трубке полевого телефона.

Шимонфи опередил его.

— Не надо. С сегодняшнего дня арестованных доставляют к следователям только по личному распоряжению Мольке. В тюрьму тоже, кроме него, не имеет права входить никто.

Деак удивился. Эта новость была для него неожиданной и неприятной одновременно.

— Даже ты?

— Даже я. Мне тоже не доверяют. Пойду доложу Мольке, что ты вернулся. Этому Дербиро ты развяжешь язык. Его признание завтра в полночь должно уже лежать на столе полковника Германа. Чтобы заставить преступника заговорить, разрешается применять любые меры.

— А что, если он не заговорит?

Шимонфи уже у двери остановился.

— Лупи сам. Или прикажи кому-нибудь. Лупи до тех пор, пока не даст показания. После этого его сразу же расстреляют.

Деак подошел к капитану.

— Ты хочешь, чтобы я его бил?

— Пожалуйста, не бей, если сумеешь уговорить и получить показания без применения силы.

— Золтан, когда меня перевели сюда, мы о чем с тобой условились?

— Не знаю, что ты имеешь в виду. — Шимонфи положил руку на дверную скобку. Взгляд его был устремлен куда-то в пространство, мимо Деака.

— Наверное, ты просто не желаешь вспоминать, — твердо возразил Деак. — Заплечных дел мастером я не буду. И ты не заставишь меня им быть.

Шимонфи снял руку с дверной ручки и ухватил Деака за лацкан пиджака.

— Ты солдат, — негромко, но твердо сказал он. — И ты должен выполнить приказ. Это в твоих интересах, — добавил он почти шепотом. Деак пристально посмотрел на него: — Недавно один человек в генштабе при мне сказал: «Бьюсь об заклад, что этот Габор Деак никогда не ударит ни одного коммуниста», — продолжал Шимонфи.

— И что ты на это ответил?

— Ответил: «Заблуждаетесь, господа. Габор Деак убежденный антикоммунист. Если бы жив был его брат и попал к нему в руки, Деак убил бы его своею собственной рукой». Словом, поручился за тебя. Так что иди и приготовься к допросу.

Деак остался один. Значит, Анита сказала правду, капитан знает обо всем, только не смеет говорить откровенно. Шимонфи ненавидит немцев, но это еще ничего не значит, когда речь идет о ненависти к коммунистам.

Конечно, в том, что капитан Шимонфи возненавидел немцев, есть и его, Деака, доля, и если бы события последнего месяца не развивались с такой быстротой и Деак успел бы побольше заняться капитаном Шимонфи, он сумел бы убедить своего друга, что его представление о коммунистах неправильно. Но на это уже не осталось времени, и о Ференце Дербиро он должен теперь позаботиться сам.

Его терзали сомнения. Ему казалось, что и допрос Дербиро и меры, предпринятые против него Мольке, — все это для того, чтобы узнать, как и о чем будут они говорить с Дербиро во время допроса. Деак мысленно поставил себя на место Мольке и попробовал порассуждать за него. А рассуждать Мольке мог только так: прапорщик Деак — русский агент, коммунист. Ясно, что человек, прибывший из Москвы, теперь попытается каким-то образом установить связь с Дербиро. Вероятнее всего, они даже знают друг друга. Но Мольке заблуждается. Человек из Москвы знает, кто такой Дербиро, но лично они никогда не встречались. Он еще и еще перелистал следственное дело, и ему становилось все больше не по себе. Что будет, если помимо его, Деака, в допросе Дербиро примет участие кто-то из людей Мольке. Одно их присутствие заставит его применять самые жестокие меры. А он, если не хочет разоблачить себя, должен выполнить приказ. Поймет ли Дербиро, в чем дело? И знает ли вообще, что в свое время Габор пошел служить в венгерскую разведку по приказу Лаци? Обстановка дьявольская, и только теперь он почувствовал по-настоящему, какой хитрый и неумолимый враг этот майор Мольке. «Ну что ж, у меня в „вальтере“ шесть патронов: пять — для фашистов, шестой — мой. Дешево я свою жизнь не продам».

Вошел Таубе с двумя книгами в руке. Он вопреки обыкновению приветливо улыбался.

— Возвращаю вам книги, — сказал он, кладя книги на стол. Поколебавшись мгновение и поправив воротник пуловера, спросил: — Господин учитель, можно задать вопрос?

Деак поднял на него взгляд и улыбнулся.

— Давайте ваш вопрос, Таубе.

— Как перевести на венгерский: «Аллаху акбар»?

У Деака в животе замутило. Но он совладал с собой и не выдал замешательства. Между тем Таубе назвал пароль группы Ореха. На это следовало ответить: «Йя керим». Вполне возможно, что Таубе — член группы Ореха. Но если это так, почему же Орех сам не сказал об этом? Эта излишняя секретность мешает слаженно действовать. Как же теперь поступить? Отбросить конспирацию к черту и открыться перед Таубе? Или строго придерживаться указания Центра, которое гласило: «Ты ни с кем не имеешь права устанавливать связь. Если кто-нибудь явился к тебе по паролю, отправь его к Руди». И Габор Деак решил не открываться перед Таубе. Конечно, такая возможность, что Таубе тоже участник Сопротивления, не исключена, но устанавливать это — уже не его задача. И он, с улыбкой посмотрев на Таубе, сказал:

— «Аллаху акбар»? Дословно это означает «бог всевышний».

Ему показалось, что в глазах ординарца промелькнуло разочарование.

— А вот еще «Йя керим»? — негромко переспросил Таубе и подошел еще ближе.

А ты настырный, братец, подумал Деак, и чувство надвигающейся опасности заставило его принять добродушный вид.

— Это был такой боевой клич у турок. Когда они шли на штурм какой-нибудь вражеской крепости, — несколько двусмысленно отвечал он. — Только это им не всегда помогало. Между прочим, среди венгров всегда находились предатели. В Эгере предателя звали Хегедюшем. Закройте окно, Таубе.

Таубе был сражен уклончивым ответом Деака. Идя к окну, он раздумывал, что же ему делать дальше: так хотелось довести дело до конца. Он закрыл окно и, повернувшись к прапорщику, сказал:

— Хегедюш заслужил свою участь, господин учитель.

— Да, конечно, — согласился Деак и испытующе заглянул в лицо смущенному ординарцу. — Вы знаете, Таубе, предательство всегда было опасным ремеслом.

— Опасно все, господин учитель, — отвечал Таубе упавшим голосом. — Имре Варшани не был предателем, а рисковал еще больше, чем подпоручик Хегедюш. Потому что постоянно жил среди турок, ходил в турецкой одежде.

Деака смутил ответ Таубе. Да и его поведение. Он смотрел на Таубе, стоявшего у окна и смотревшего на него открытым, полным доверия взглядом. «Нет, — сказал себе в конце концов Деак. — Я в ловушке и имею право верить только фактам».

— Таубе, когда вы собираетесь поехать к моей матушке?

— После обеда.

Деак достал из кармана золотое кольцо с печаткой, на которой был изображен какой-то герб, задумчиво разглядывал его некоторое время, потом, подышав на него, вытер рукавом пиджака.

— Тут один человек хочет продать вот это кольцо. Оно, по-видимому, недорогое, но я не очень разбираюсь в драгоценностях. Сделайте крюк, загляните в гостиницу «Семь князей» и передайте его Руди. Пусть он узнает у оценщика, сколько кольцо может стоить и есть ли смысл мне его покупать?

Таубе взял кольцо, прикинул на ладони вес, словно сам был когда-то оценщиком в ломбарде.

— Больше ничего не надо передавать, господин учитель?

— Больше ничего. Скажи: вечером я сам зайду за кольцом. Только смотри не потеряй.

Дверь открылась. Таубе убрал кольцо в карман и шагнул в сторону, уступая дорогу. Вошел унтер-офицер, щелкнул каблуками и доложил, что по приказу майора Мольке доставил арестованного Ференца Дербиро.

— Введите, — кивнув, распорядился Деак. — Асами подождите за дверью. Вы тоже можете идти, — сказал он Таубе.

Он пристально оглядел стоявшего перед ним высокого плечистого мужчину лет сорока, заросшего многодневной щетиной, со следами пыток на лице. «Так вот ты каков, Фери Дербиро, лучший ближайший друг моего дорогого брата Лаци!»

Деак принялся негромко насвистывать «Уже пропели петухи» и с удивлением отметил, что Дербиро никак не отреагировал на эту мелодию. А ведь в свое время в подпольной группе Геде эта песня была паролем. Или, может быть, он, Деак, что-нибудь путает?

Мужчина сел. На его бледном лице темными пятнами выделялись следы недавних побоев, взгляд был устремлен на одну точку в противоположной стене. Деак взял со стола документы, перелистал их, затем неслышными шагами обошел вокруг неподвижно сидящего арестованного и внимательно оглядел его со всех сторон.

В эти минуты майор Мольке напряженно ожидал начала допроса, сидя у аппарата подслушивания. Улыбнувшись, он подмигнул лейтенанту Таубе и едва слышно прошептал:

— Сия тишина кажется мне подозрительной, лейтенант.

Стальная струна магнитофона беззвучно перематывалась с одной катушки на другую, но пока она зафиксировала лишь мелодичное посвистывание Деака. Мольке закурил сигарету и, едва скрывая волнение, ждал развития событий. В конце концов магнитофон проиграл следующий записанный диалог.

Деак. Я изучил ваши материалы, Дербиро. Когда вас задержали?

Дербиро. Двадцать четвертого.

Деак. И так долго вы запираетесь? Конечно, вы имеете на это право… Послушайте, я открою вам один секрет. Я не умею допрашивать. Понятия не имею, как вести перекрестный допрос и все такое. И еще: я не люблю применения силы. Так что вас я тоже не трону. Знаю: вы коммунист, фанатик идеи. А я уважаю людей, которые за свои убеждения готовы на все. В данном случае — и на смерть. Хотя знаю, что это нелегко. И я хотел бы обратиться к вашему здравому смыслу.

Дербиро. Что вы имеете в виду, господин прапорщик?

Деак. Я скажу вам это позднее. А для начала я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы перешли на нелегальное положение весной тридцать восьмого?

Дербиро. Да.

Деак. А до того вы работали в типографии «Атенеум»?

Дербиро. Да, я был наборщиком.

Деак. Мой старший брат тоже там работал. Он был механиком.

Дербиро. Как его звать?

Деак. Ласло Деак.

Дербиро. Я хорошо его знал. Нас вместе судили. Дважды: в 38-м и 42-м. Вместе на фронт отправили.

Деак. Там мой брат и погиб.

Дербиро. Многие погибли.

Деак. Вам известны какие-либо подробности смерти моего брата?

Дербиро. Мы хотели бежать. Кто-то выдал. Тогда нас загнали на минное поле. Одна мина взорвалась.

Деак. Может, так и лучше, чем быть повешенным. Вы не знаете, что стало с его стихами? Я слышал, он и там продолжал писать.

Дербиро. Продолжал. Он всегда писал.

Деак. Не помните случайно какое-нибудь из его стихотворений?

Дербиро. Я знал несколько его стихов, но сейчас не могу собраться… Красивые стихи писал. Я обязательно вспомню.

Деак. Я хотел бы, чтобы вы записали какое-нибудь из его стихотворений. Брат все-таки. Интересно, что о вас он мне никогда не рассказывал.

Дербиро. Не мог. Я же был на нелегальном положении… Странная штука эта жизнь…

Деак. Да. Вы-то уж, наверное, никогда не думали, что встретитесь с младшим братом коммуниста Ласло Деака вот в такой обстановке? А оно вот как все получилось, Дербиро.

Дербиро. Бои уже на окраинах Кечкемета идут, господин прапорщик. Неужели вы и теперь не видите, что прав-то был ваш старший брат?

Деак. Может быть, лучше будет, если вы о своей собственной судьбе подумаете? Или о судьбе вашей жены…

Дербиро. Господин прапорщик… жена моя ни в чем не виновата. Знаю, что ее вы тоже арестовали. Но она же не состояла в партии, и не знает она ничего. Меня можете забить до смерти, повесить. Жену только не трогайте. Она ни в чем не виновата.

Деак. Каждый день умирают десятки тысяч. Всяких — невиновных и виноватых. Победа требует жертв. Дербиро, вашу идею я ненавижу. Я солдат и получил приказ: заставить вас заговорить. Этот приказ я должен выполнить и выполню его. Потому что согласен с ним. А вы решили избрать смерть?

Дербиро. Нет. Я хотел бы жить.

Деак. Тогда давайте показания.

Дербиро. Предателем не стану.

Деак. Дербиро, своим молчанием вы погубите себя и свою жену. Есть ли у вас право жертвовать жизнью человека ради коммунистической идеи? Такого человека, который не признает ее и не признавал никогда? И так же невиновен, как ваша жена.

Дербиро. Мы не приносим в жертву невиновных.

Деак. Это меня успокаивает. Ну так вот что, Дербиро, если в течение получаса вы не скажете, как зовут вашего напарника и какова цель вашей с ним миссии, я отправлю вашу жену в Германию. Вы знаете, что это такое. Жизнь вашей не виновной ни в чем жены целиком зависит от вас.

Дербиро. Предателем я не стану.

Деак. А убийцей?

Дербиро. Господин прапорщик… это жестоко.

Деак. Война вообще жестокая штука. Венгерские пилоты бомбят занятую противником венгерскую территорию. Может быть, там живут их близкие. Но они должны бомбить эти села и города. Решайте: жизнь вашей жены или имя напарника.

Дербиро. Сигаретку можно?

Деак. Назвав имя своего напарника, вы еще не совершите никакого предательства. Вы же не за деньги выдаете его или ради спасения своей собственной шкуры. Вы спасаете жизнь другого, невинного человека.

Дербиро. Вы брат Ласло Деака?

Деак. Да. Только сейчас это несущественно.

Дербиро. Вы жестокий человек, господин прапорщик.

Деак. Жизнь жестока.

Дербиро. Насколько мне известно, на гражданке — вы учитель.

Деак. Правильно вам известно. Но у меня есть и свои политические убеждения.

Дербиро. После войны вам придется за все ответить.

Деак. Победители не отвечают, Дербиро. Они спрашивают ответ с других. А мы победим. Но и это к делу не относится. Не тяните время. Я хотел бы отпустить вашу жену домой.

Дербиро. Отпустите?

Деак. Даю вам слово.

Дербиро. А если вы не сдержите свое слово?

Деак. Вы должны верить мне. Ну? Как зовут вашего напарника?

Наступила долгая, на несколько минут, тишина. Только стальная проволока негромко шуршала. Затем снова послышался голос арестованного.

Дербиро. Его зовут Ласло Деаком.

Деак. Мой брат?

Дербиро. Да.

Мольке подождал несколько минут, но в кабинете, где шел допрос, стояла тишина. Что это? Или Деак в обмороке?

— В серванте найдется коньяк, Таубе, — небрежно бросил Мольке лейтенанту. — Достаньте и налейте.

Таубе выполнил приказание. Достав из серванта две рюмки, он поставил их на столик и наполнил.

— Дело запутывается, господин майор.

Мольке, расхаживающий по кабинету, остановился и повернулся к нему. Он смотрел на бокалы, в которых золотился напиток, а сам думал, что скоро кончатся его запасы, привезенные из Парижа, и следовало бы загодя позаботиться о пополнении. Ах да, лейтенант Таубе ждет его ответа! Мольке поднял свою рюмку и беззаботно улыбнулся…

— Наш друг Деак выкидывает финты, словно итальянский, фехтовальщик. Ваше здоровье, лейтенант.

— За ваше здоровье, господин майор!

Они выпили.

— Я назвал пароль, — сказал Таубе, — но господин прапорщик и ухом не повел. Начал философствовать об историческом романе.

— Да, я прослушал запись вашего разговора. Вы зря пустились в разъяснения.

Лейтенант, пригладив волосы, убежденно сказал:

— Надо было обеспечить себе отступление. Для того я и взял с собой «Звезды Эгера», чтобы мой интерес к этой книге был оправдан. Господин майор, надо бы сказать радиоперехватчикам, чтобы они проследили за прежней волной радиостанции Ландыша. Если Деак понял пароль, он умышленно не ответил на него, значит, он что-то подозревает и теперь попытается получить более подробную информацию из Москвы обо мне.

Мольке согласно кивнул и подумал, как все-таки легко работать, когда имеешь дело с умными и умеющими думать сотрудниками. Впрочем, нечего удивляться: офицеры абвера получают основательную подготовку. Это настоящие мастера разведки и контрразведки.

— Спасибо, Таубе, я уже распорядился. Так что вы правы.

Он пододвинул кресло поближе к столу, удобно расположился в нем и по-дружески принялся наставлять Таубе. Он говорил о методах советских разведчиков, потому что это самое главное — освоиться с их системой.

— Деак для меня труден как противник потому, что я не знаю устройства его мышления, структуру его логики. Моя ошибка, что я не удосужился поговорить с ним и потому теперь не могу поставить себя на его место, начать думать за него. — Мольке задумчиво посмотрел в окно и словно про себя добавил: — Ну, конечно, если увижу, что все летит к черту, я в общем-то хоть сейчас могу арестовать его. Какие-то доказательства я уже имею.

— Доказательства? — удивленно поднял брови Таубе. Выходит, Мольке скрывает что-то даже от него? Это непорядок. — Мне о них ничего не известно.

— Деак не доложил, о чем он говорил с Анитой, — засмеявшись, сказал Мольке.

— Знать ровно столько, сколько необходимо для выполнения задания! Кто это сказал, господин лейтенант?

— Если не ошибаюсь, — полковник Лоуренс. Вы правы, господин майор, — весело отвечал Таубе и с извиняющейся улыбкой закурил сигарету. — Это только моя личная обеспокоенность. Ведь если Деак что-то заподозрит, он быстренько смоется. И тогда на фронт отправится не только господин майор, но и я.

— Никуда он не денется, — твердо отрезал Мольке и поднялся. — Если он действительно Ландыш, то будет держаться до последнего патрона. Стойкость — характерная черта советской разведки. И свой пост он может оставить только по приказу. А ему положено стоять насмерть. Ведь у Ландыша приказ: спасти Ференца Дербиро.