"Пора волков" - читать интересную книгу автора (Клавель Бернар)

5

Войдя в сторожевой барак, Матье чуть не задохнулся от жары, тяжелой жары, насыщенной непередаваемой смесью запахов вина, дыма и пота. Отец Буасси сидел у большого стола и ел из миски суп. Напротив него, верхом на скамье, сидел цирюльник, поставив локоть на стол и подперев рукою голову в красном колпаке. В обеих концах комнаты, за невысокой загородкой, были сооружены деревянные топчаны, наподобие тех, что Матье видел у больных, только короче. Слева растянулся стражник, прислонясь плечами и затылком к засаленной загородке. Едва завидев вошедшего Матье, стражник вскочил, сграбастал лежавший в углу ворох одежды того же цвета, что колпак цирюльника, шагнул к вознице и швырнул тряпье ему в лицо.

– А ну, натягивай, раз ты новый могильщик, – заорал он. – Это одёжа того, заместо которого ты приехал. Его еще не закопали. Так что придется тебе этим заняться. А плащ мы с него все же сняли.

Матье с лету поймал плащ и швырнул его на землю. Стражник, закончивший свою речь раскатом хриплого смеха, так и остолбенел. Выпрямившись во весь свой рост, – а он на целых две головы был выше Матье, – стражник двинулся на него.

– Подыми плащ и надень! – взревел он. – Ты – могильщик, значит и носить тебе одежду могильщика!

– Оставь его в покое, – крикнул цирюльник, – он наденет плащ завтра. Еще успеет – наносится.

– Нет, – вопил пьяница, – он сейчас его наденет. Я хочу его видеть в нем.

Увидев, что стражник рассвирепел, Матье отступил и схватился за кнут, который повесил было себе на шею.

Стражник секунду поколебался, положив руку па эфес шпаги, и пошел на возницу; тот обогнул стол и ждал, держа кнут за тонкий конец рукоятки.

– Оставь его в покое, Вадо! – крикнул цирюльник.

– Нет. Он у меня будет слушаться!

– Не ты здесь командуешь!

– Над больными – ты. А прислуга подчиняется мне. Приказ мэра!

Отец Буасси медленно поднялся и стал между стражником и возницей.

– Нет, – сказал он, – отныне я отвечаю здесь за все.

У стражника забулькало в горле, – не то он засмеялся, не то закашлялся; потом он сплюнул и проговорил:

– Ты, кюре, занимайся своим господом богом. И лучше отойди отсюда, дай мне проучить эту гниду.

– Отойдите, отец мой! – крикнул возница. Стражник вытянул ручищу и, отодвинув священника, прижал его к дощатой стене, а сам пошел на Матье, который таким образом оказался загнанным в угол барака. Но возница был быстрым и ловким. Отяжелевший от вина стражник не сумел избежать удара. Кнут хлестнул его по плечу, и он взвыл, как раненый зверь. В вытянутой руке блеснула шпага. Матье увернулся от клинка, вскочив на скамью, но Вадо ринулся на него. Тогда священник, стоявший сзади, поднял буковое полено и ударил стражника. Могучее тело пошатнулось, ноги подкосились, и стражник съежился и осел, точно пустой мешок.

– Ни к чему вы это, отец мой, – проговорил Матье. – Я ведь и сам бы справился.

– Не сомневаюсь. Однако лучше было это сделать мне. Если бы проучили его вы, он бы вам так или иначе отомстил. А для таких скотов одним выстрелом из аркебузы больше, одним меньше – не имеет значения.

– Вы правильно сделали, – сказал цирюльник. – Мне уже столько раз хотелось его пристукнуть. Но я человек старый – куда мне… Надеюсь только, что вы его не убили.

Цирюльник встал и перевернул стражника; тот что-то заворчал, попытался было сесть, но тут же свалился, бормоча ругательства.

– Сейчас вылью на него горшок воды, – сказал цирюльник, – живо придет в чувство. Только уж яриться будет – не дай бог.

– Погодите, – прервал его иезуит. – А это животное умеет читать?

– Говорит, что умеет. Правда, я не верю.

– Я тоже сомневаюсь. Все они одинаковы. Тогда, – продолжал отец Буасси, подмигнув Матье, – если хотите, чтоб он оставил нас в покое, сразим его письменным приказом. – И, достав из кармана бумагу, он протянул ее цирюльнику и добавил: – Взгляните, это – пропускной лист, который выдал нам мэр, чтобы мы могли выехать из города. Когда забулдыга придет в себя, вы сделаете вид, будто читаете бумагу. И скажете ему, что это моя верительная грамота, которая дает мне здесь неограниченную власть. А потом предложите ему самому ознакомиться с бумагой.

Цирюльник колебался. Он пробежал глазами пропускной лист, потом прочел еще раз – уже внимательнее. Его согбенное высохшее тело, казалось, с трудом держало на плечах слишком большую голову, которую колпак делал еще больше и будто оттягивал вперед. Маленькие серые глазки глядели опасливо и то и дело перебегали с бумаги на стражника, наконец они остановились на священнике.

Заметив, что цирюльник не отводит взгляда, позволяя отцу Буасси смотреть ему прямо в глаза, Матье подумал:

«Вот и ты на приколе, старина. Этого кюре я только нынче утром увидел, а уже знаю: ежели хочешь от него отделаться, не давай ему впиваться в тебя этими своими глазищами. Вот так-то. Я все думал, что мне напоминают его глаза. И понял наконец: родник в горах. Небольшой ручеек, но такой чистый, будто небесная синева».

Теперь в бараке было тихо; только из-за загородки слева от входа, с помещавшихся там нар, доносился храп. Матье подошел и, перегнувшись через загородку, увидел человека, с головой накрытого козьей шкурой и чем-то вроде перины, обтянутой коричневой тканью.

– Это Юффель, он привозит больных, – пояснил цирюльник, предваряя вопрос Матье. – Колен Юффель, из Альеза. Здесь он с августа, когда французы сожгли его деревню. Ему удалось от них удрать, потому что в лесу он как рыба в воде, но с тех пор он малость не в себе. Да он сам вам все расскажет. Только об этом и говорит. Первое время он держался молодцом. Все больше молчал, но работал не покладая рук. А как появился стражник, они стали пить вместе, и как напьются, так лезут в драку… Клянусь вам, радости мне с ними мало, да и обеим женщинам, которые здесь работают, тоже.

Казалось, он потерял мысль и с минуту лишь моргал маленькими серыми глазками, потом посмотрел на священника и добавил:

– Очень я рад, что вы теперь тут будете, право. И если вы думаете, что сумеете держать их в узде, даю слово… – И он кивнул на бумагу, которую положил на стол. Потом бросил взгляд на стражника – тот так и лежал на полу, только теперь храпел – и добавил: – Да, а если он умеет читать?

– Тогда решим, – спокойно ответил иезуит. – Но это, надо сказать, было бы удивительно.

– Можно оставить его тут спать, но если ночью он проснется, то еще чего доброго накинется на вас. Он ненавидит священников. Прежнего исповедника он постоянно оскорблял, тот его даже побаивался.

Отец Буасси сделал знак цирюльнику, чтобы тот сел за стол, за которым лежал пропускной лист, и, снова взяв в руки буковое полено, встал над стражником.

– Гийон, – сказал он, – плесните ему в лицо водой и станьте по другую сторону стола… Что до меня, то я не позволю этому скоту меня оскорблять.

Матье взял глиняный горшок, наполнил его водой из ведра, которое стояло рядом с дверью, и одним махом вылил стражнику на макушку. Тот издал дикий вопль, сел рывком и принялся тереть себе лицо и затылок. Часто моргая, он огляделся вокруг и схватился за пояс. Но шпаги не было.

– Сволочи! – завопил он. – Подонки!.. Вы мне за это заплатите!

Священник преспокойно поднял над головой полено и сказал:

– Потише, это я осадил вас, чтоб вы не наделали глупостей. А когда протрете глаза, будьте добры ознакомиться с бумагой, которую читает сейчас мэтр Гривель.

Ухватившись обеими руками за край стола, пьянчуга с трудом поднялся и тут же рухнул на лавку рядом с цирюльником. Потом провел рукой по затылку и проворчал:

– Клянусь богом, ты поставил мне здоровую шишку… Да еще сзади, сволочь ты этакая!

– Прошу вас быть повежливее и не богохульствовать. А для начала потрудитесь не называть меня на «ты», – повысил голос священник. И уже обычным тоном добавил: – Все ясно, мэтр Гривель?

– Все, – тихо ответил цирюльник. – Вы отвечаете здесь за порядок и…

И умолк, скосив глаза на стражника, который сидел, положив локти на стол, сжав обеими руками голову.

– И стражник, – продолжал священник, – представляющий здесь городские власти, и могильщик, и перевозчик больных обязаны подчиняться правилам, которые я установлю.

– Именно так.

– Покажите бумагу стражнику, чтоб и он знал, о чем там речь.

Цирюльник медленно пододвинул пьянчуге бумагу, но тот резко оттолкнул ее.

– Чего читать-то, раз ты все уже сказал, болван! – огрызнулся он. – А вообще-то я не удивляюсь. В этой проклятущей стране всем заправляют кюре. Они и солдатами тут командуют. Кажись, и к Лакюзону один приклеился, они его даже в лейтенанты произвели. Видали?.. И эти болваны еще под французами ходить не ходят… А у французов-то кардинал командует – всякому ясно… Эх, я б этих кюре…

Священник со всего маху хватил поленом по столу. Все даже привскочили.

– Хватит, – отрезал он. – В таком состоянии вам лучше лечь. Завтра утром мы постараемся во всем этом разобраться.

Стражник расхохотался.

– Это мне-то лечь, – выговорил наконец он, после того как откашлялся и сплюнул. – А сторожить кто будет?

– Что сторожить?

– А то, что я здесь поставлен нести караул. Взялись командовать, а сами не знаете…

– Замолчи, наконец, – сказал цирюльник. – Ты же прекрасно знаешь, что с тех пор, как ты остался один, караул больше никто не несет.

Стражник поднялся, постоял в нерешительности и нетвердым шагом поплелся к нарам, где храпел Колен Юффель.

Цирюльник заметил, что сторожить одному девять бараков – это просто смешно. Кто угодно может войти и выйти под прикрытием темноты, да только идти сюда ни одной живой душе неохота. А удрать отсюда почти ни у кого из больных сил нет. Да и потом они слишком легко одеты, не могут же они пуститься в путь босиком, в одной рубашке. Кроме того, они все из Салена, и если бы им взбрело на ум вернуться в город, часовые, что стоят у ворот, обязаны были бы тут же их расстрелять.

– Тогда кому нужен этот болван? – спросил священник.

– Поначалу было четыре стражника. И они действительно несли караул. Тогда это было необходимо: ведь у нас тут держали людей, которые сами-то не были больны, а только возле больных находились. Эти с радостью сбежали бы. Как и прислуга – тогда ее тоже было куда больше. Это теперь – кругом чума и война – куда же бежать?

Продолжая говорить, цирюльник указал Матье на миску и суп в обливном горшке, под которым чуть тлел слабый огонь. Матье налил себе похлебки из пшеничных и ячменных зерен и, хлебая это пресное, но согревающее варево, чувствовал, как погружается в блаженство.

Тем временем цирюльник покончил с рассказом о том, как устроена жизнь в бараках, и, встав из-за стола, указал на лежанку в углу, противоположном тому, где спали пьянчуги.

– Вы, отец мой, – сказал он, – можете спать там. А мы с Гийоном пойдем к тем двоим.

Последние слова он произнес медленно и точно с сожалением.

– Нет, – сказал иезуит. – Оставьте пьяниц в покое, мы вполне можем устроиться втроем на этой стороне.

Цирюльник улыбнулся, и серые глазки его засветились.

– Спасибо, отец мой, – проговорил он. – Знаете, мне бы это дорого стоило – спать с ними. Хватит и того, что приходится терпеть их весь день.