"Осада Шарпа" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Бернард)

Глава 17

Человек безостановочно рыдал. Взрывом ему оторвало правую ногу до самого бедра. Он звал маму, но ему было суждено умереть. Другие раненые, дрожа в грязном туннеле, который вел в лазарет, очень хотели бы, чтобы он замолчал. Капрал морских пехотинцев с проткнутым байонетом плечом вслух читал Евангелие. Все мечтали, чтобы он тоже заткнулся.

Одежда морских пехотинцев, вызвавшихся быть хирургами, насквозь промокла от крови. Они резали, пилили, перевязывали, им помогали легкораненые, удерживая смирно тяжелораненых, которым хирурги безжалостно ампутировали конечности, перевязывали артерии и прижигали плоть огнем, ибо они не знали, как еще остановить потоки крови.

Раненых французов под огнем гаубичных снарядов отнесли через мост из фашин, брошенных в ров атакующими, и оставили на дороге среди их убитых товарищей. Десять морских пехотинцев под охраной десятка стрелков бродили за воротами и подбирали вражеские боеприпасы. Французский полковник-артиллерист, видя, что раненые французы лежат снаружи форта, хотел прекратить огонь, но Кальве приказал продолжать. Двенадцатифунтовые орудия, стреляя крупной картечью, пытались отогнать сборщиков боеприпасов, но морские пехотинцы ложились среди тел и швыряли трофейные патронные сумки в дверной проем. Только когда они ушли, генерал Кальве приказал орудиям прекратить огонь и французы под белым флагом смогли пойти выносить раненых.

В самом форте около дюжины пленников согнали вниз в погреб, где уже находился капитан Майерон, двадцать убитых французов оставили на стенах. Один из них, лежа на остатках сгоревшего строения, внезапно взлетел на воздух, когда взорвались его боеприпасы. Запах паленого мяса смешивался с запахом крови и пороха. Те, кто видели это, говорили, что он подлетел как лягушка. Лучше смеяться, чем рыдать.

— Прощу прощения, сэр, — опять сказал Палмер.

Шарп затряс головой,

— Мы отогнали их.

— Я должен был заметить их, — Палмер был настроен обсуждать свою промашку.

— Да, вам следовало заметить их, — Шарп отмывал свой палаш в ведре с водой. Стрелки и морские пехотинцы мочились в стволы своего оружия, очищая их от порохового нагара.

Никто не говорил ни слова. Большинство тех, кто уже почистил оружие, просто сидели возле амбразур и смотрели в небо. На стены принесли ведра с водой, пока выветривался дым из внутреннего двора. Форт был полон руин, крови, пепла, дыма и казалось, что защитники потерпели поражение, а не победили.

— Если бы они добрались до северной стены, — сказал Шарп Палмеру, — мы бы к этому времени уже сложили оружие. Вы все сделали правильно. — Шарп вложил палаш в ножны. Он не мог припомнить другой такой дикой схватки, даже в Бадахосе такого не было. Там весь ужас заключался в пушках, а не в пехотинцах. — А ваши люди, — продолжил Шарп, — сражались просто великолепно.

— Спасибо, сэр, — Палмер кивнул на грудь Шарпа, — Должно быть, вам больно.

Шарп взглянул вниз. На маленьком свистке, прицепленном к нагрудному ремню, была вмятина прямо в центре. Он вспомнил выстрел французского мушкета и понял, что если бы не свисток, то пуля бы пробила сердце. Сейчас эта схватка была уже как в тумане, но позже отдельные моменты придут в ночных кошмарах. То, как француз повалил его на землю, удар пули в грудь, первый страх при взгляде на голубые мундиры, появившиеся на стене; такие моменты всегда страшнее потом, чем сразу. Шарп никогда после битвы не вспоминал победы, только те моменты, когда был на грани поражения.

Харпер с клочком бумаги в руке взобрался на стену.

— Семнадцать погибших, сэр. Вместе с лейтенантом Фитчем.

Шарп сморщился. — Я думал, он выживет.

— Это трудновато с пулей в животе.

— Да. Бедняга Фитч. Он так гордился своим пистолетом. Сколько раненых?

— Как минимум тридцать тяжелых, сэр, — тихо произнес Харпер.

Гаубичный снаряд упал во внутренний двор, подпрыгнул и взорвался. После такой драки снаряды казались такой мелочью. Если бы у французов были мозги, подумал Шарп, они бы снова пошли в наступление. Но может быть они также опустошены, как и мы.

С внутреннего двора поднялся стрелок Тейлор и сплюнул табак через стены. Он показал пальцем на пушку Харпера. — Эта отстрелялась.

— Отстрелялась? — спросил Шарп.

— Цапфа накрылась. — Из гнезда пушки вылетела левая цапфа и порвала металлическое крепление, которое должно была удерживать пушку на месте. Без сомнения, пожар, устроенный Бэмпфилдом, ослабил крепление и теперь двенадцатифунтовка была бесполезна. Шарп посмотрел на Харпера.

— Какие будут предложения, Патрик?

— Могу раздать парням вино, — сказал Харпер.

— Давай, — Шарп пошел по периметру стен. Мертвых французов, обобрав у них патроны, сбросили на песок возле залива. Если бы кто-нибудь из его людей сохранил силы, Шарп приказал бы похоронить их, но даже собственные мертвые лежали непохороненными. Двое морских пехотинцев все еще с черными от пороха лицами, вяло втянули через амбразуру французскую лестницу и потащили ее вниз к воротам, где она составит часть новой баррикады.

Шарп быстро проскочил через юго-западную башенку. Французские пушкари, видя, что своих раненых уже унесли, возобновили огонь. Струи пламени вырывались из мельницы и двенадцатифунтовые ядра бились о стены форта, нервируя и без того взвинченных защитников. Шарп отыскал Фредриксона. — Спасибо, Вильям.

— За то, что я выполняю свой долг? — Пот проступал через порох и стекал по лицу, оставляя на загорелой коже коричневые разводы.

— Оставляю командование на тебя, — сказал Шарп, пока я схожу проведать раненых.

— Я бы тоже хотел сделать это, — он указал на бедро Шарпа, куда угодил французский байонет. Там уже застыла корка крови.

— Просто царапина, — Шарп повысил голос, чтобы каждый человек слышал его. — Молодцы, парни! — двое морских пехотинцев, тащивших мертвое тело, оскалились в улыбке. Этим мертвым телом, узнал Шарп, был Мур, парень из Девона. Пуля попала ему в затылок, и он мгновенно умер.

Шарп почувствовал ком в горле и слезы на глазах, но не заплакал, а лишь выругался. Муру повезло больше, чем раненым в грязном коридоре, ожидающим хирурга. Шарп пошел, чтобы дать слабое утешение людям, которых ничто не могло утешить, в их будущем не ждало ничего, кроме боли и нищеты.

Снаряды все падали, воняло кровью, и Шарп со своими людьми ожидал следующего штурма.

Остатки отряда капитана Брике вернулись в деревню. Их лица были покрыты кровью, на них застыла печаль и разочарование. Один раненый, используя мушкет как костыль, рухнул на песок. Барабанщик, выживший при атаке на главные ворота, ему не исполнилось еще и двенадцати, плакал, потому что его отец, сержант, погиб на стене вместе с капитаном Брике. Выжившие рассказывали страшные истории о лезвиях, крови, об искаженных ненавистью лицах, о стрелке с огромным топором, о пушке, размазавшей людей по рампе, о смерти.

Врач промывал глаза от извести морской водой. Никто не ослеп; рефлекторно люди плотно закрывали глаза и пятились от белого облака, но тот факт, что была использована известь, разъярил генерала Кальве. — Дикари! Варвары! Хуже русских!

Старшие французские офицеры собрались в амбаре, где генерал Кальве устроил штаб. Они уставились на карту, избегая смотреть в глаза друг другу, и радовались, что генерал Кальве в качестве объекта для своего гнева избрал Пьера Дюко.

— Объясните мне, — сказал Кальве Дюко, — за что сегодня умерли мои люди?

Дюко, казалось, совершенно не затронула ярость генерала.

— Они умерли за победу, в которой нуждается Франция.

— Победа над кем? — едко спросил Кальве. — Над кучкой брошенных «чертей», воюющих известью? — он агрессивно взглянул на Дюко. — Мы же пришли к выводу, что их планы по высадке разрушены, так почему бы не оставить этого Шарпа гнить за стенами? — Никто в комнате не считал странным, что генерал испрашивает разрешения у майора, поскольку этот майор — Пьер Дюко, наделенный Императором особой властью.

— Потому, — сказал Дюко, — что если Шарп спасется, то он расскажет о предательстве графа де Макерра.

— Надо тогда предупредить де Макерра, — сказал Кальве. — Почему люди должны умирать из-за клочка бумаги? — Дюко не ответил, давая понять, что Кальве вступил на запретную территорию. Генерал хлопнул ладонью по карте, изливая ярость от упущенных надежд. — Нам надо идти на юг, сражаться с Веллингтоном, а не валять дурака с этим майором! Я оставлю здесь батальон, запру ублюдка в стенах, и пойду на юг, туда, где мы нужны.

Пьер Дюко тонко улыбнулся. Генерал рассуждал правильно с военной точки зрения, но Пьеру Дюко нужен был Шарп, и поэтому Дюко использовал свой козырь.

— Должен ли я, генерал, объяснить Императору, что британский майор с менее чем двумя сотнями людей победил великого Кальве?

Это были резкие слова. На мгновение Дюко пожалел о сказанном, но генерал Кальве сдался.

— Надеюсь, вы правы, Дюко. Надеюсь, что «черти» не высаживаются сейчас в Адуре, пока мы тут торчим, — бессильно прорычал он и снова хлопнул по карте. — Ну ладно, так как же нам вытащить этого ублюдка из-за стен? Нужен пролом в стене!

— Уже есть один, — к всеобщему изумлению, это сказал комендант Лассан, благополучно вернувшийся с проваленной атаки с севера. Он также напомнил генералу Кальве, что за последние восемь лет написал не менее двенадцати писем морскому министру, ответственному за береговую оборону, о том, что главные ворота форта Тест-де-Бюш могут обвалиться в любой момент. Камни сдвинулись так, что вертикальная ось ворот наклонилась на целый дюйм, а в стенах появились трещины. Министр же ничего не предпринял. — Все это может обрушиться, — сказал Лассан.

Генерал Кальве поверил ему. Он приказал двенадцатифунтовкам сосредоточить огонь на стенах рядом с воротами; артиллерийский огонь обрушит стены в ров и создаст наклон, по которому смогут взобраться нападающие.

— Здесь начнется наша утренняя атака, — Кальве взял кусок угля и начертил на карте толстую стрелу. Стрела указывала на главные ворота. — Эту атаку возглавлю я, — прогрохотал Кальве, — а вы, — ткнул он пальцем в пехотного полковника, — устроите ложную атаку тут. Он нарисовал стрелу потоньше в направлении северной стены. — Им придется разделиться. Кальве посмотрел на широкую стрелу и представил, как рушится стена, заполняя ров; он увидел своих людей, взбирающихся на баррикаду и вонзающих байонеты в так называемых «элитных» стрелков и морских пехотинцев. — Мы проведем пленников по Бордо и покажем всем, что случается с мерзавцами, воображающими, что они могут победить Францию.

— Я настаиваю, — сказал Дюко, — чтобы майор Шарп был передан в мои руки.

— Вы можете забирать ублюдка, — Кальве снова посмотрел на карту и резким движением продолжил большую стрелу, дочертив ее до внутреннего двора. — Скажите людям, что у британцев мало патронов. Скажите им, что сегодня мы убьем половину этих ублюдков, скажите, что внутри форта есть вино и женщины. Скажите, что первым десяти человекам, вошедшим в форт, полагается медаль. — Кальве взглянул на нарисованную стрелу и вспомнил массированный огонь, обрушенный «чертями» на его людей. Он вспомнил вопли солдат, трущих глаза, и полосы крови на дороге.

Его люди помнят это не менее ясно, и потерпевшие поражение будут нервничать перед новой атакой. Кальве нужно было что-нибудь новое, что изменило бы результат второго штурма, и он резко ткнул в карту на место дюн возле залива. — Если мы поставим сюда пару двенадцатифунтовок, — спросил он артиллерийского полковника, смогут они обстреливать брешь до последнего?

Артиллерийский полковник сомневался, смогут ли его пушки вообще проделать брешь за несколько часов. Даже огромные осадные орудия, вдвое большего калибра, могут и за несколько недель не суметь расшатать прочные стены, а теперь Кальве еще собирается забрать из его батареи два орудия. — Даже если передвинуть эти орудия, сэр, как защитить расчеты от огня стрелков? — Кальве хотел поставить орудия в двухстах ярдах от стен форта.

Кальве хмыкнул, признавая справедливость замечания. Раздался выстрел ближайшей гаубицы, амбар задрожал, и с соломенной крыши посыпалась солома. Одна соломинка упала на карту перед Кальве, прямо на залив. — Если бы у меня было судно, — вслух помечтал Кальве, — я бы к вечеру уже выиграл сражение. Но корабля у меня нет, так что пусть ваши пушкари стреляют, невзирая на потери, — воинственно посмотрел он на начальника артиллерии.

— Но у вас есть корабль, — от камина раздался спокойный голос Дюко.

Кальве резко повернулся к невысокому майору. — Корабль?

— Американец, — сказал Дюко, американец и его корабль.

— Приведите его! — Кальве зачеркнул на карте намеченные артиллерийские позиции и рядом с упавшей соломинкой нарисовал кораблик. — Приведите его, Дюко! И скажите нашему союзнику, что он должен сражаться! Приведите его быстрее.

Киллик, вызванный из Гужана, наклонился над картой. Он видел, что Кальве хочет обстреливать южную стену. Стоящий на якоре у юго-западного угла форта корабль смог бы обстреливать укрепление до последнего момента схватки, тогда как двенадцатифунтовки с мельницы вынуждены будут прекратить огонь из опасения попасть по собственной атакующей колонне. Орудийный огонь «Фуэллы», направленный под правильным углом к колонне, идущей на пролом, заставит защитников держаться подальше от этой опасной точки. Плавучая батарея, видел Киллик, это гарантия победы. Американец кивнул. — Это можно сделать.

— На рассвете? — спросил Кальве.

Киллик достал сигару.

— Это можно сделать, но я это делать не стану. Я дал обещание не сражаться против британцев. Возникла мертвая тишина, нарушенная очередным выстрелом гаубицы, который сбросил с крыши амбара еще больше пыли и соломы. Киллик пожал плечами. — Я сожалею, джентльмены.

— Обещание? — презрительно повторил Дюко.

— Да, обещание, — повторил Киллик. — Майор Шарп сохранил мне жизнь в обмен на такое обещание, — американец улыбнулся, — и такое обещание, как и обещание, данное женщине, следует выполнять.

Легкомыслие Киллика поразило Дюко.

— Обещание, данное дикарям можно не выполнять. Вам следовало бы знать об этом.

— Значит, по этой причине вы не прислали мне медные листья, — Киллик с неприязнью посмотрел на Дюко. — Не учите меня, майор, как надо выполнять обещания.

Медные листы так и не прислали, но шхуну залатали древесиной и залили смолой. Эту работу сделали быстрее, чем Киллик даже смел надеяться.

Мачты и реи снова водрузили на место. Паруса подвесили. «Фуэлла», выглядящая мертвой и сожженной, снова была на плаву.

В то самое утро, когда французы умирали у ворот форта, «Фуэллу» лебедками вытащили из грязи. Она снова стояла на воде. В одно мгновение неуклюжий каркас снова стал легким судном, подрагивающим от волн и ветра. Под бушпритом снова установили носовую фигуру. На борт погрузили мясо, воду, хлеб, вино и овощи. Залатанное днище обследовал плотник, и хотя в корпус проникла вода, плотник заявил, что насосы легко справятся с этой проблемой.

— Так что, генерал, — сказал Киллик, — «Фуэлла» встанет завтра на якорь в заливе, но не сделает ни выстрела. Я дал обещание.

Кальве, страстно желая, чтобы «Фуэлла» приняла участие в сражении, улыбнулся. — Майор Шарп лишился чести, капитан Киллик, когда решил использовать известь против моих солдат. Так что вы можете считать себя свободными от любых обещаний, данных ему.

Киллик, уже выразивший недовольство из-за использования извести, покачал головой. — Полагаю, мне лучше судить, должен ли я выполнять обещания или не должен, генерал.

— Вы же не военный человек, — Пьер Дюко, невзирая на малый рост, обладал властным голосом, — и по вашему собственному заявлению, мистер Киллик, вступили в переговоры с врагом. Я полагаю, вы не желаете провести много времени, отвечая на вопросы французских властей. — Киллик промолчал. Остальные французские офицеры, даже Кальве, смутились от этой угрозы, но Дюко, почувствовав превосходство над высоким американцем, улыбнулся. — Если мистер Киллик не предоставит обоснований того, зачем он находится на французской земле, я своей властью потребую у него объяснений.

— Объяснений… — начал Киллик.

Дюко прервал его.

— Лучшим объяснением будет стреляющий на рассвете корабль. Вы обещаете мне, мистер Киллик, что вы будете там? Или мне следует начать расследование в отношении вас?

Американец вспыхнул.

— Я попал в плен, ты, маленький мерзавец, потому что добровольно вызвался защищать ваш гребаный форт.

— И вы не потеряли ни единого человека, — с улыбкой сказал Дюко, — и вас выпустили буквально через несколько часов. Я думаю, эти обстоятельства требуют выяснения.

Киллик взглянул на Кальве, но увидел, что генерал ничего не может противопоставить этому худому майору в очках. Американец пожал плечами.

— Я не могу быть там на рассвете.

— В таком случае я прикажу вас арестовать, — сказал Дюко.

— Я не могу быть там на рассвете, ты, ублюдок, — прорычал Киллик, потому что прилив не позволит. Мне нужно сначала пройти по мелководью двадцать миль. Разве что вы прикажете арестовать Бога, и он сделает преждевременный прилив. — Он с вызовом посмотрел на Дюко, затем опустил взгляд на карту. — Через час после рассвета, не ранее.

— Значит через час после рассвета, — безжалостно сказал Дюко, — вы встанете на якорь рядом с фортом и начнете обстреливать стены? — Он увидел в глазах Киллика надежду и понял, что это вызвано тем, что, оказавшись на палубе своего корабля, Дюко не сможет иметь над ним власти. — Дайте мне обещание, мистер Киллик, дайте обещание. Дюко достал клочок бумаги и куском угля нарисовал крупные буквы, которые гласили, что Киллик незаконно вступил в сношения с врагом, и в оправдание этого «Фуэлла» будет обстреливать крепость, пока враг не сдастся. Он протянул бумагу Киллику. — Ну?

Киллик знал, что если он не подпишет эту бумагу, то Дюко его арестует. Лайам Догерти не поплывет без Киллика, и «Фуэлла» останется в заливе как заложник прихоти Дюко. В полной тишине американец взял бумажку и накарябал свое имя.

— Через час после рассвета.

Торжествующий Дюко засвидетельствовал подпись.

— Вам лучше приступить к приготовлениям, мистер Киллик. Если вы нарушите обещание, я в свою очередь обещаю вам, что во всей Америке люди узнают, что Киллик бросил союзников и трусливо сбежал от драки. Неприятно, когда твое имя запомнят как имя предателя. Первым был Бенедикт Арнольд, а за ним Корнелиус Киллик. — Пару секунд он смотрел Киллику в глаза, затем американец смиренно кивнул.

Выйдя из амбара, Киллик с чувством выругался. Пушки продолжали стрелять, а на землю упали первые тяжелые капли ливня, надвигающегося с севера. Американец знал, что этот ливень продлится всю ночь и после него будет труднее стрелять из мушкетов и винтовок. У французов теперь есть преимущество, зачем им нужен еще и корабль?

— Что вы намерены делать? — спросил его Лассан.

— Бог знает. — Киллик швырнул окурок сигары в грязь, и его тут же подхватил часовой. Американец взглянул на форт, из которого поднимался дым с каждым разрывом снаряда. — Что хуже, Анри: предать врага или предать союзника?

Анри Лассан пожал плечами. Он ненавидел Дюко за то, что тот сделал.

— Я не знаю.

— Я подумываю, чтобы стрелять с перелетом, — сказал Киллик, — и надеюсь, майор Шарп простит меня. Он помолчал немного, думая о том, что сейчас творится в форте, в который неумолимо падали снаряды. — Ублюдок мой враг, Анри, но он все же мне нравится.

— Боюсь, что если дело пойдет так, как сейчас, — сказал Лассан, — то завтра в это же время майор Шарп будет мертв.

— То есть неважно, как я поступлю? Американец снова посмотрел на крепость. — Вы верите в молитву, друг мой? Может, помолитесь за мою душу?

— Я уже молюсь за нее, — ответил Лассан.

— Ибо я сегодня торговал честью, — тихо произнес Киллик. — До свиданья, друг мой! До рассвета.

Так у французов появились два помощника: дождь и американец, и их победа стала делом решенным.

За час до полуночи первые камни из стен возле ворот начали падать в ров. Каждый выстрел крошил камни и все сильнее повреждал тротуар над воротами. Фредриксон с затененным фонарем взобрался на стену перед воротами, чтобы обследовать разрушения. Вернулся он весьма озабоченным. — Скоро рухнет. Дерьмовая работа.

— Дерьмовая? — спросил Шарп.

— Камни уложены неправильно. Фредриксон переждал выстрел очередного ядра и продолжил, — камни вырублены в каменоломне по вертикали, и уложены горизонтально. Из-за этого внутрь проникает вода и раствор портится. Эти ворота — образец безобразного строительства. Строителям должно быть за него стыдно.

Однако если французы и не умели строить, стрелять они умели. Даже под завесой дождя французские пушкари точно укладывали ядра в цель, и Шарп предполагал, что они поставили затемненные фонари между пушками и фортом, и целились с их помощью. Время от времени французы запускали освещение: железная, обмотанная тряпьем банка, заполненная селитрой, порохом, серой, смолой и льняным маслом. Банки вспыхивали, шипя под дождем, и давали пушкарям увидеть нанесенные ими повреждения. Повреждения были достаточно большими, и Шарпу пришлось убрать часовых подальше от стен рядом с воротами.

Дождь повлек за собой еще больший ущерб, нежели даже артиллерия. В полночь, когда Шарп обходил стены, его отыскал сержант морских пехотинцев. — Капитан Фредриксон просит вас подойти, сэр.

Фредриксон находился во втором разрушенном артиллерийском погребе, который менее всего пострадал от взрывов, устроенных Бэмпфилдом. Лампа отбрасывала мерцающий свет на почерневшую стену и на жалкий запас пороха и патронных картриджей, составляющих последний резерв боеприпасов. — Я сожалею, сэр, — сказал Фредриксон.

Шарп выругался. Через гранитные блоки потолка просочилась вода, и теперь порох в бочках превратился в мокрую кашу, а патронные картриджи представляли собой размокшую смесь бумаги, свинца и пороха. Трофейные французские патроны тоже намокли. Шарп снова выругался, громко и грубо, но бесполезно.

Фредриксон указал на потолок над бочками. Должно быть, взрыв расшатал камни.

— Когда мы пришли, все было сухо, — сказал Шарп, — я проверил.

— Вода просачивается постепенно, — сказал Фредриксон.

Шестеро морских пехотинцев перенесли порох в проходы, где готовили пищу. Порох рассыпали в надежде, что хоть сколько-то к утру подсохнет, но Шарп знал, что обороне форта настал конец.

Это была его ошибка. Надо было накрыть порох брезентом, но он об этом и не подумал. Было столько всего, что он должен был сделать. Надо было предвидеть, что у противника имеются гаубицы, надо было предупредить Палмера о возможности атаки с севера, надо было послать больше людей на ночную вылазку, надо было поднять починенные Харпером пушки на стены, где они были бы в безопасности от обстрела, надо было приготовить воды, чтобы тушить пожары.

Шарп сел и на него нахлынула волна отчаяния.

— Мы ведь потратили более половины боеприпасов?

— Много больше половины, — Фредриксон выглядел таким же несчастным. Он сел напротив и лампа отбросила две тени на высокий потолок погреба. — Можно перенести сюда раненых, здесь им будет удобнее.

— Да, можно, — однако никто не пошевелился, — осталось ведь сколько-то французских боеприпасов в сумках?

— Всего лишь пятьдесят патронов в каждом.

Шарп поднял с пола обломок камня и нарисовал ворота.

— Вопрос в том, не будет ли атака на ворота обманным маневром, а на самом деле они ударят с другой стороны, — медленно произнес он.

— Они пойдут со стороны ворот.

— Я тоже так думаю, — Шарп нацарапал над воротами метки. — Тут мы разместим всех до единого. Охранять другие стены будет только Минвер с горсткой солдат.

Шарп цеплялся за призрачную надежду, что появится британской судно и натянет нос французам, увидев их самодельный флаг. Бриг, вставший на якоре в заливе, смог бы обрушить на колонну нападающих лавину огня. Но в такую погоду, в порывистый ветер и ливень, от которого на внутреннем дворе вода поднялась уже на четыре дюйма, никакого брига не будет. — Твой человек уже, наверное, добрался до наших, — он хватался за соломинку и прекрасно это осознавал.

— Если он еще жив, — угрюмо проронил Фредриксон. — И если ему поверили. И если вся армия встанет перед флотом на колени и флот рискнет послать хоть маленький кораблик.

— Ублюдочная сволочь Бэмпфилд, — прорычал Шарп, — надеюсь, у него сифилис.

— Аминь.

В ворота попало двенадцатифунтовое ядро, и через мгновение раздался грохот рушащихся камней. Офицеры посмотрели друг на друга, представляя, как стена обрушилась в ров, подняв клубы пыли, быстро прибитые дождем.

— Ну вот, у них появилась брешь, — произнес Фредриксон безразличным голосом, в котором, однако, угадывалось беспокойство.

Шарп не ответил. Если они выдержат еще одну атаку, всего лишь одну, они выиграют время. Время, чтобы к ним пришло судно. Может быть, если Кальве снова потерпит поражение, он оставит их в покое, поставив полбатальона для наблюдения. Грохот падающих камней заглушил дождь.

— Неделю назад, — сказал Шарп, — все надеялись, что Бордо восстанет. Мы должны были стать героями, Вильям, завершив войну.

— Кто-то солгал, — сказал Фредриксон.

— Все солгали. Веллингтон позволил тем ублюдкам поверить в высадку, чтобы обмануть французов. Граф де Макерр все время был предателем, — Шарп пожал плечами. — Граф де ублюдок Макерр. Они зовут его Макеро. Хорошее имя для него. Хренов сутенер.

Фредриксон улыбнулся.

— Но на самом деле, это все Дюко, — сказал Шарп. Хоган в бреду назвал имена Дюко и Макерра, и это они загнали Шарпа и его людей в такое положение.

— Дюко?

— Просто один ублюдок, которого я когда-нибудь убью, — сказал Шарп твердым голосом, затем сморщился, ибо вспомнил, что если эта осада действительно работа Дюко, то французы близки к победе. — Завтра предстоит кровавая работенка, Вильям.

— Да уж.

— Люди станут сражаться?

Фредриксон задумался. Харпер громовым голосом отдавал приказы людям во внутреннем дворе, сбежавшимся поглядеть на обрушившуюся стену.

— Стрелки будут, — сказал Фредриксон. — Большинство их немцы, они никогда не сдаются. Испанцы ненавидят лягушатников и просто хотят убить их побольше, а морские пехотинцы будет драться, чтобы показать, что они не хуже стрелков.

Шарп изобразил подобие улыбки, больше напоминавшую гримасу.

— Мы можем выдержать одну атаку, Вильям. Но что дальше?

— Да, — Фредриксон прекрасно знал, как обстоят дела.

Шарп знал, что после первой атаки он должен будет задуматься о немыслимом. О капитуляции. Гордость требовала, чтобы они защитили брешь как минимум один раз, но после такой обороны разъярившиеся французы могут и не принять капитуляцию. Французы начнут гоняться по коридорам форта, чтобы отомстить за все. Это будет жуткая резня, но гордость есть гордость, и они обязаны драться. Шарп попытался представить, как поступил бы на его месте Веллингтон, вспоминал все осады, в которых ему довелось участвовать, чтобы понять, что еще можно предпринять. Он старался изобрести какой-нибудь неожиданный ход, чтобы сорвать планы противника, но ничего не получалось.

— Держу пари, что генерал сказал этим беднягам, что у нас тут куча женщин, — рассмеялся Шарп.

Фредриксон ухмыльнулся.

— Даст им полпинты вина, скажет, что они могут изнасиловать в форте любую женщину, и укажет на брешь. Это всегда срабатывает. Вы бы видели нас в Сан-Себастьяне.

— Это я пропустил, — Когда британцы взяли Сан-Себастьян, Шарп был в Англии.

Фредриксон улыбнулся.

— Было здорово.

Во внутреннем дворе разорвался очередной гаубичный снаряд.

— Вы не думаете, что у сволочей скоро кончатся заряды? — спросил Шарп. Было необычно приятно сидеть здесь вдвоем, зная, что ничего более нельзя сделать, чтобы изменить то, что случится на рассвете. Двенадцатифунтовки продолжали стрелять, хотя брешь уже была сделана, теперь они стреляли по груде камней, препятствуя возможным попыткам защитников сделать груду более крутой и труднодоступной.

— Если нас возьмут в плен, — сказал Фредриксон, — то по пути в Верден скорее всего мы проедем Париж. Я бы хотел увидеть Париж.

Это напомнило Шарпу о Джейн, которая также после войны мечтала побывать во французской столице. Он подумал, что она уже мертва и ее тело быстро закопали. Черт бы побрал Корнелиуса Киллика, лишившего его последней надежды.

Неожиданно Фредриксон напел песню на немецком.

— Ein schifflein sah ich fahren.

Шарп узнал мотив песни, популярной у немцев, сражающихся в армии Веллингтона.

— Что это значит?

Фредриксон уныло улыбнулся.

— "Я вижу корабль на волнах". Молитесь чтобы утром пришел корабль, сэр. Подумайте, как он сравняет с землей лягушачий лагерь.

Шарп покачал головой.

— Не думаю, что Бог прислушивается к солдатам.

— Он нас любит, — сказал Фредриксон. — Мы ведь глупцы от Бога, последние честные люди, козлы отпущения.

Шарп улыбнулся. Утром он даст генералу Кальве такой бой, что он долго будет помнить, даже когда здесь все будет кончено. Затем вдруг он посмотрел на своего друга. — "Ein Schiff"? — спросил Шарп, — скажи еще раз, что это значит?

— "Ein schifflein sah ich fahren" — медленно произнес Фредриксон. — Я вижу корабль на волнах.

— Черт возьми! — От его унылого состояния не осталось и следа. В нем зародилась идея, подобно взрыву. — Вот я-то точно глупец! Корабль есть!

Шарп вскочил на ноги и приказал, чтобы принесли веревку.

— Вам придется остаться здесь, Вильям. Готовьтесь к атаке на ворота, понимаете меня?

— Что вы собираетесь делать?

— Я ухожу из форта. Вернусь к рассвету.

— Уходите из форта? Куда?

Но Шарп уже ушел на стены. Принесли веревку, он спустился вниз, где еще лежали трупы французов и теперь ему предстояло заключить сделку с дьяволом, чтобы спасти глупцов от Бога.