"Цветок Запада" - читать интересную книгу автора (Беверли Джо)

Глава 19

— Клянусь ранами Христовыми! — с ужасом воскликнул Ренальд. На лицах людей было выражение потрясения и испуга.

На всех, кроме Ворбрика. Он закатился хриплым смехом и сказал:

— Ты знала, что он не сможет победить меня, да?

Имоджин повернулась и посмотрела на Ворбрика.

— Убейте его! — холодно приказала она воинам. — Мне все равно как! Просто убейте его!

Наступила жуткая тишина, потом человек с луком натянул тетиву и пустил стрелу. Проклиная всех и вся, Ворбрик отразил ее щитом. Но в это время в него попала другая стрела.

Она вонзилась ему в руку. Имоджин увидела, как вскоре Ворбрик так же ощетинился стрелами, как это случилось с Фицроджером. На Ворбрике не было способной защитить его от стрел кольчуги.

Ворбрик не был трусом. Он пытался защищаться, но люди с ледяным выражением глаз пускали в него стрелу за стрелой.

Он вопил и покачивался, пытаясь уклониться. Наконец последняя стрела проникла ему глубоко в грудь, и он с предсмертным криком упал и забился в агонии. Потом все вокруг стихло.

Имоджин была страшно испугана, она отвернулась, чтобы не видеть последних судорог грузного тела. Она подумала о том, что же с ней сделает муж, когда придет в себя. Ее стало трясти так, что у нее не попадал зуб на зуб. Она ударила Тая, чтобы сохранить ему жизнь. А он, видимо, считал этот поединок делом чести!

Имоджин думала, что скоро увидит, как ярость все еще бушует в его зеленых глазах, но муж валялся на земле без сознания и был связан по рукам и ногам.

— Мне тоже как-то пришлось легонько стукнуть его, — сказал Ренальд, покачивая головой. — Черт побери, Имоджин, я не знаю…

— Я т-т-тоже, — заикаясь, пробормотала она, зябко обхватив себя руками. — Вы его н-н-не слишк-к-ком сильно с-связали? Его р-раны…

— Я его связал так, чтобы он не смог освободиться, — ответил ей Ренальд. Потом мрачно добавил:

— Я надеюсь, что я сделал все правильно и он потом не станет жалеть, что не смог задушить вас голыми руками.

Имоджин прикрыла рот трясущейся рукой.

— Н-н-не может быть, чтобы он был в такой ярости!

— Понятия не имею, насколько он будет зол. Такого не случалось никогда. Мне кажется, что лучше будет вас сейчас же отправить в Клив, а Тая мы положим в постель, предварительно напоив его сонным зельем. И еще мы надеемся, что у него будут слишком болеть раны, чтобы отправиться вслед за вами, когда он придет в себя.

Имоджин так хотелось самой позаботиться о муже, но она понимала, что из этого могло получиться.

— Да, пожалуйста, — покорно ответила она Рональду. — Но после этого развяжите его.

Ренальд обо всем распорядился и проводил Имоджин к воротам замка, чтобы взять там лошадей. Колени у девушки дрожали, а голова была в таком же тумане, как и это серое утро. Она не переставала дрожать, и дрожь была не от холода.

Что теперь с ней будет? Если ей повезет, он лишь изобьет ее до полусмерти.

Она боялась, что Фицроджер захочет расстаться с ней навсегда.

Ренальд позаботился о том, чтобы ей принесли вина и теплый плащ. Только после этого она и сопровождавшие ее шестеро воинов галопом поскакали в Клив.

Имоджин с трудом старалась удержаться в седле, но когда она спешилась, то тут же упала, потеряв сознание. Когда она пришла в себя, то уже лежала на кровати в кливском замке. У нее болело все тело, и было жутко гадко на душе.

В данной ситуации ей совсем не хотелось просыпаться. Но она все же приоткрыла глаза и попыталась рассмотреть, что же происходит в комнате. Она думала, что Фицроджер уже прискакал сюда, чтобы излить на нее всю свою ярость. Когда Имоджин поняла, что его здесь нет, у нее защемило сердце и она сразу же начала думать о самом плохом: у него серьезная рана, и он не может двигаться. А может, он умер?

Имоджин повернулась с стене и зашлась душераздирающими рыданиями. Она вдруг вспомнила, как Тайрон ей как-то сказал:

— Я надеюсь, что ты никогда не станешь плакать из-за меня, хотя мне кажется, что это все же может случиться.

Имоджин подумала, что никто из них не ожидал, что она станет рыдать, оплакивая их окончательный разрыв.

Потом, досыта наплакавшись, она снова заснула. Этот сон был следствием страшной усталости. Она проснулась только вечером. Хотя у нее не стало легче на душе и все так же ныли все косточки, в этот раз она решила больше не плакать, а стала думать, как будет дальше жить.

Имоджин села. Рядом с постелью кто-то оставил хлеб и кружку эля. Хлеб уже начал черстветь, а в кружке плавали несколько мух, но девушка все съела и выпила.

Потом она принялась «зализывать собственные раны». Ноги снова были сильно потерты, и пока она их рассматривала, из ссадин снова стала сочиться кровь. Это все ее не очень теперь волновало — ей некуда было идти.

На теле было удивительно много ссадин и синяков, и Имоджин даже не могла припомнить, где это она так поранилась. Но сильнее всего у нее ныло лицо. Она осторожно потрогала челюсть и вспомнила, как сильно Ворбрик ударил ее. Имоджин не сомневалась, что ее лицо теперь представляло собой один сплошной кровоподтек. Пальцами она нащупала длинную ссадину на щеке — это от отскочившего куска стекла, когда она разбивала фонарь.

Она тонко взвизгнула, когда до нее дошло, что на лице могут остаться уродливые шрамы. Имоджин постаралась преодолеть минутную слабость духа, но по щекам у нее потекли горькие слезы.

В дверь заглянула, а потом вошла в комнату женщина.

— Миледи, в чем дело? Почему вы плачете? Не надо, теперь все позади.

Имоджин почему-то стало смешно, и она с трудом сдержалась, чтобы не захихикать.

— Мое лицо! — выдохнула она. Женщина средних лет скорчила гримаску.

— Ну, оно не станет таким, каким было раньше, но когда раны затянутся, все будет нормально. У меня есть мазь старухи Марджери. Она вам поможет.

Она забрала кружку и доску для хлеба и спросила:

— Леди, вы не хотите принять ванну? Имоджин увидела, что была только в рубашке, но и та была вся в грязи и в крови. Волосы у нее тоже представляли собой грязные космы. И самое худшее — от нее несло кровью.

— Да, — ответила она служанке. Когда женщина ушла, Имоджин с трудом встала с постели и осмотрела себя. Она с отвращением сорвала рваную рубашку и закуталась в простыню.

Конечно, никто из посторонних ничего не поймет по этим пятнам грязи и крови, но девушка знала: эти следы свидетельствовали о том, что ее брачные отношения с Фицроджером были наконец доведены до конца. Она грустно уселась на пол возле кровати и прижала к себе кровавые тряпки. В самый тяжелый час ее жизни она, хотя и короткое время, была счастлива, так же счастлив был и Фицроджер. Он открыл перед ней свою душу так, как ни перед кем и никогда раньше. Он ей доверился, а она его предала.

Да, это было настоящее предательство. Если следовать кодексу рыцарской чести, Имоджин должна была отпустить его навстречу смерти. Но она не смогла решиться на это. Имоджин принялась грустно рассуждать и поняла, что сделала бы то же самое еще раз, если бы только у нее хватило смелости. Теперь она у нее полностью отсутствовала — та самая бесшабашная, сумасшедшая отвага, которая поддерживала их, когда они целые сутки боролись за свою жизнь.

Слуги принесли лохань. Ту же самую, в которой она мылась, когда впервые оказалась в Кливе. Имоджин подумала, что в прошлый раз она сюда явилась в таком же ужасном виде и состоянии, как и сейчас. Слуги застелили лохань мягкими тряпками и налили туда теплую воду, настоянную на ароматных травах. Когда женщины помогли ей погрузить тело в воду, Имоджин вскрикнула от ужаса при виде многочисленных ссадин и синяков.

Потом одна из женщин запричитала:

— О миледи! Ваши волосы! Ваши чудесные волосы!

Имоджин быстро коснулась обрезка косы. Он доходил ей до плеч. Потом ее рука перепорхнула к другой косе — толстая, роскошная коса была ниже пояса.

Женщины принялись расплетать косу, сохраняя абсолютное молчание. Обрезок другой косы быстро расплелся сам. Никто больше не произнес ни слова, но все они понимали, как это было ужасно. Волосы были предметом гордости любой женщины, а их длина ценилась превыше всего. Некоторым леди удавалось отрастить косы всего лишь до талии или даже до груди; многие удлиняли короткие волосы с помощью фальшивых кос; но ни у одной из благородных дам не было волос столь коротких, чтобы их было невозможно заплести.

— Подрежьте волосы и с другой стороны, — ровным тоном приказала Имоджин.

— Но, леди…

— Я не могу ходить с волосами неравной длины. Режьте!

Женщина взяла острый нож и трясущимися руками подровняла волосы.

— Леди, — неосторожно заметила одна из служанок. — Вы стали похожи на мальчика!

— Ничего, так их будет легче мыть, — храбро ответила Имоджин. — Да, здесь есть какое-нибудь зеркало?

— О, мне кажется…

Имоджин уставилась на трясущуюся женщину ледяным взглядом и приказала:

— Достать!

Служанка закатила глаза и вылетела из комнаты.

Имоджин заставила себя расслабиться и разрешила женщинам помыть себя. Волосы постепенно отрастут… Но сколько времени пройдет, прежде чем они станут такими же роскошными, как раньше? Она этого не знала. Ей их никогда раньше не стригли. Имоджин подумала, что на это уйдут многие годы. Хотя у нее было столько других важных проблем, но тем не менее… Она была права, когда сказала, что так будет легче их мыть, но женщины не знали, что с ними делать, когда они высохнут. Наконец одна из них, сомневаясь, заметила;

— Леди, я попробую заплести их в косы…

— Коротенькие торчащие хвостики?! Нет, не нужно. Где зеркало?

Наконец его доставили — это было простое зеркало из полированного серебра. К тому времени Имоджин уже надела новую сорочку, правда, с чужого плеча. Она держала зеркало на расстоянии вытянутой руки. Хотя Имоджин была ко многому готова, но не смогла удержаться и вскрикнула. Одна сторона лица была сине-черно-желтого цвета и к тому же распухла, как набухший в воде башмак. На другой стороне красовалась длинная воспалившаяся ссадина. Глаза у нее покраснели и опухли. Когда у нее были длинные волосы, то они обрамляли лицо красивыми волнами. Сейчас же, по мере того как они сохли, у нее на голове образовывалась неуправляемая шапка из мелких кудряшек. При солнечном свете они действительно казались рыжеватыми!

Имоджин сунула зеркало в руки одной из женщин и, с трудом сдерживая слезы, улеглась в постель.

— Все уходите! — приказала она, и служанки вышли из комнаты.

Позже послышался стук в дверь, но Имоджин не ответила. Было совершенно ясно, что Фицроджер не станет стучать. Наконец дверь отворилась. Имоджин смотрела на вошедшего, на что-то надеясь, но это был Рональд.

Она увидела, как он растерянно заморгал при виде ее лица, и отвернулась.

— Что вы здесь делаете? — спросила она.

— Вы считаете, что мне следовало оставаться в Каррисфорде? — сухо поинтересовался Ренальд. — Если судить по вашему виду, мне, видимо, было бы лучше оставить вас там. Тай был бы настоящим чудовищем, если бы стал вымещать на вас свою злость, пока вы в таком состоянии.

Имоджин крепко стиснула зубы.

— Ренальд, если вы думаете, что таким образом утешили меня, то ошибаетесь. Я просто уродина и посмешище для всех окружающих!

Он подошел к ней поближе, чтобы она могла лучше его видеть.

— Имоджин, все раны заживут. Я много видел в жизни ран и увечий, поэтому гарантирую, что и от ваших не останется серьезных следов.

— Мои волосы! — зарыдала Имоджин. Ренальд лишь покачал головой.

— Так много всего случилось, а вас волнуют ваши волосы?!

Она в отчаянии посмотрела на него и спросила:

— Как у него дела?

— Не знаю, никаких вестей нет.

— О… — застонала Имоджин, а потом добавила:

— Может, нам стоит послать кого-нибудь к нему?

— Тогда он будет знать, где вы находитесь.

Услышав такое, она резко села на кровати.

— Он этого не знает? Тогда обязательно пошлите к нему гонца!

— Имоджин, может, не стоит этого делать. Дайте ему время, чтобы он мог успокоиться.

— Если он в сознании, то станет беспокоиться, а ему сейчас нельзя волноваться…

— Я вас двоих не понимал с самого начала. Если вы желаете, чтобы я послал гонца, то я это сделаю.

— Да уж, пожалуйста, пошлите!

Рональд было направился к двери, но потом вернулся и произнес серьезным тоном:

— Имоджин, еще одна вещь. Даже не пытайтесь оборонять осажденный Клив, если Тай явится сюда. Я сразу же свяжу вас и сброшу с крепостной стены.

— Я и не думала об этом! — возмутилась Имоджин.

— Я просто хотел, чтобы вам было все понятно и ясно.

В тот вечер не было никаких новостей, и Имоджин отправилась спать. Когда же утром она проснулась вся в холодном поту после ужасных снов, ничего не изменилось.

Ей пришлось признаться себе, что дела у женщины, ударившей мужа так, что он потерял сознание, были просто плачевными. Этот поступок мог стоить ей жизни.

Конечно, она не верила, что Фицроджер потребует для нее именно такого наказания, но он все равно должен будет наказать ее. Посадит ее на хлеб и волу? Публично побьет? Больше всего она боялась, что он вообще бросит ее.

Что она станет делать, если он отошлет ее в монастырь? Может ли ее проступок быть причиной для развода?

Приложив руку к своему плоскому животу, Имоджин задумалась. Конечно, шансов на беременность почти не было, но молодая женщина слезно молила Бога, чтобы это было именно так. Она прекрасно понимала, что после пережитых в детстве мучений Фицроджер никогда не бросит забеременевшую от него женщину. Но если даже он примет ее обратно, сможет ли он свободно чувствовать себя в ее присутствии? Станет ли он снова доверять ей?

Имоджин твердо знала, что в подобной ситуации она пошла бы на костер, чтобы спасти его жизнь. Мысли у девушки все роились и роились в голове, и она страшно от этого устала.

Раздался стук в дверь — слуги принесли сундуки с вещами Имоджин и даже ее арфу. Среди слуг была Элсвит. Она очень волновалась, но все же старалась улыбаться.

Имоджин присела на кровати. Сердце у нее бешено билось, отдаваясь в висках. Мои сундуки? Моя горничная? Что это значит? — подумала она. В это время в комнату вошел Рональд.

— Кажется, Тай лежит в постели и его лихорадит, но он приказал прислать сюда ваши вещи и вашу прислугу.

— Он серьезно болен? — спросила Имоджин.

— Как мне сообщили, не так уж все страшно.

— А-а-а, что он сказал по поводу меня?

— Он приказал прислать сюда ваши вещи.

— И все?

— Он передал мне, что ни при каких обстоятельствах вы не должны покидать Клив. Это значит, что он смирил свой гнев и не собирается вас убивать.

— Спасибо, — слабым голосом сказала Имоджин.

— Имоджин, я сомневаюсь, что он станет вас сильно бить. Хотя Тай и может сделать это совершенно спокойно, но только если будет уверен, что наказание принесет какую-то пользу.

— Может, ему станет после этого легче, — робко заявила женщина. Она отметила, что Ренальд принял как должное, что Фицроджер обязательно станет ее бить.

Тут Ренальд внезапно захохотал.

— Имоджин, надо выждать хоть какое-то время. Он обязательно простит вас.

Ей было приятно слышать это, потому что Ренальд лучше знал ее мужа, чем она сама. А если он меня немного поколотит — ничего страшного, правда, если потом простит, подумала она.

Тут Имоджин вспомнила, что еще не покаялась в лжесвидетельстве. Теперь все встало на свои места, а Ланкастер был мертв. Ей срочно было нужно исповедаться в грехах.

Через час из деревни пришел священник. Он был простым человеком, и она не стала усложнять его задачу лишними деталями, а просто призналась в том, что ложно поклялась на кресте. Священник сначала пришел в ужас, но когда понял, как она искренне раскаивается, дал ей отпущение грехов и наложил на нее епитимью — Имоджин должна была каждый вечер на коленях молить Пресвятую Деву Марию, чтобы та помогла ей в будущем избежать грехопадения.

Имоджин была рада этому. Теперь ей оставалось надеяться только на Бога.

Элсвит одела Имоджин в наряды, присланные ее мужем.

Она также рассказала своей госпоже, что лорд Фицроджер пока еще не покидает постели, но уже выздоравливает. Ел он обычную пищу, и, видимо, дела у него шли совсем не плохо. По замку ходили слухи о смерти Ворбрика и о том, что Имоджин ударила камнем своего мужа. Но почти никто не верил этому. Все, кто присутствовал при этой сцене, стали страдать от провалов памяти!

Имоджин поняла, что Ренальд отправил всех свидетелей сюда в Клив. Остальным было сложно что-либо ясно рассмотреть в таком густом тумане. У девушки появилась надежда. Если все останется между ней и Тайроном, то будет гораздо лучше, чем если бы это было предано огласке.

Как сообщила ей Элсвит, никто не понимал, почему Имоджин оказалась в Кливе. Все решили, что, пока муж болен, она готовит замок на тот случай, если его захочет посетить король.

Это был просто гениальный ход. Имоджин интересовало, исходила ли эта идея от Фицроджера. Ей очень хотелось бы надеяться на это.

Конечно, ей будет очень тяжело томиться в ожидании своей участи. Но ей хотелось бы хорошо выглядеть, когда наконец она узнает все новости. Она все еще была Имоджин из Каррисфорда и жена Фицроджера из Клива!

Имоджин переживала из-за волос, но потом решила, что ей стоит носить покрывало, чтобы по возможности скрыть ужасный ущерб, причиненный ее роскошным кудрям. Она накинула на голову полупрозрачную накидку.

— Элсвит, дай мне тот золотой плетеный обруч.

Ответа не последовало, и Имоджин повернулась к девочке. Та покраснела.

— Леди, мне запретили взять сюда ваши украшения. Так велел хозяин.

— Ты что, вообще ничего не привезла? — спросила Имоджин и похолодела.

Девочка отрицательно покачала головой.

— Даже подарок моего мужа — драгоценный пояс?

— Именно так, леди.

Имоджин отвернулась. Ей стало плохо от таких новостей. Отсутствие этого особого подарка почти довело ее до слез. Этот поступок еще раз обозначил намерения Фицроджера.

Это также означало то, что он полностью распоряжался ее богатствами. Странно, но Имоджин теперь это не волновало. Так или иначе он использует все средства, чтобы укрепить их социальное положение и власть. Но если только Фицроджер продолжает считать, что они все еще остаются семьей.

Имоджин стиснула зубы и сказала:

— Мне стоит попытаться сделать повязку из длинного шарфа, Элсвит. Найди мне его.

Имоджин не желала, чтобы ее в таком неприглядном виде видели посторонние. Поэтому она проводила все свободное время с Элсвит. Имоджин подрубила края белого батистового лоскута и стала думать, как бы его попрочнее укрепить на голове так, чтобы повязка скрывала ее короткие волосы.

Элсвит помогла ей добиться кое-каких результатов. Имоджин провела остаток дня в своих покоях, лениво перебирая струны арфы. Фицроджеру нравилось, как она поет. Может, с помощью пения она сможет смягчить его сердце.

Уже в первый день пребывания в Кливе Имоджин поняла, что если станет безвылазно сидеть в своей комнате, то вскоре сойдет с ума. На второй день она смогла снова надеть легкую обувь и занялась делами кливского замка. Она поняла, что хозяйство в замке велось согласно строго определенному порядку, но чувствовалось отсутствие женской руки. Мало внимания уделялось запасам продуктов, и неважно обстояло дело с шитьем. Когда отсутствовал брат Патрик, то уход за больными был просто на грани катастрофы.

Вспомнив о брате Патрике, Имоджин снова стала беспокоиться о состоянии здоровья Фицроджера. Потом она написала ему записку:

«Брату Патрику. Добрый брат Патрик, сообщите последние новости в Клив. Я хочу знать, находится ли при смерти мой муж и повелитель. Если это так, то я приеду к нему. Имоджин из Каррисфорда и Клива».

Записку отослали в Каррисфорд, но ответа не последовало.

Каждый день Ренальд посылал курьера в каррисфордский замок. Каждый день тот возвращался с вестями, но Фицроджер никогда напрямую не обращался ни к Рональду, ни к Имоджин. Они наконец узнали, что он поправляется после лихорадки.

Потом пришли вести, что лорд Фицроджер поднялся с постели, но ходит с палочкой. Видимо, у него было сильно разбито колено.

Через несколько дней из Каррисфорда сообщили, что лорд Фицроджер надел доспехи и приступил к тренировкам.

Имоджин перестала беспокоиться о его здоровье. Теперь ее волновало только свое будущее. Она думала, что когда-нибудь ее муж решит, как ему поступить с ней, и тогда завершится эта тяжкая неизвестность. И наверно, когда-нибудь Фицроджер пожелает навестить свой замок. Он найдет его в хорошем состоянии.

Имоджин, коротая время, ревностно занималась делами. В глубине души у нее теплилась надежда, что ее муж будет покорен, увидев плоды ее усилий и стараний.

Она сделала так, чтобы работало больше ткацких станков, и следила за порядком в хранилищах и кладовых, где готовили запасы к зиме. Имоджин приказала побелить парадный зал, от чего в нем стало гораздо светлее и уютней.

Каждый раз, когда она смотрела на голые, ничем не украшенные стены, она думала, что пора расписать их цветами, но потом вспоминала об эфемерности своего положения и грустно улыбалась.

Но по истечении двухнедельного пребывания в Кливе она взбунтовалась и приказала расписать стены парадного зала.

В Кливе был живописец, который мог выполнить ее заказ. Она заставила его составить простенький орнамент и сделать трафареты. Потом Имоджин научила слуг, как смешивать краски. Вскоре они затонировали побелку и стали копировать рисунок по всем стенам.

Ренальд вошел в зал тогда, когда она давала указания рабочим. У него от изумления даже открылся рот.

— Имоджин… — сказал он и покачал головой.

— Цветы. Розовые цветочки! Зато каким веселеньким стал этот зал, — заметила госпожа. — Мне кажется, что гонец в Каррисфорд должен перед отъездом посмотреть результаты нашей работы.

Ренальд еще раз поразился ее изобретательности, и в его глазах появились огоньки восхищения.

— Мой маленький цветочек, вы или сумасшедшая, или просто умница. Вероятнее всего, и то, и другое.

Имоджин весь день нервничала, ожидая реакции мужа. Гонец вернулся вечером с отцом Фульфганом.

Имоджин не могла понять, что это было: желание отомстить или простое стечение обстоятельств?

Преподобный дерзко вошел в зал и оглядел все вокруг возмущенным, осуждающим взглядом.

— Дочь во Христе! — провозгласил он. — Ты совершила ужасную ошибку!

Имоджин как бы со стороны услышала свой ответ:

— Мне не кажется, что цветочки настолько плохие!

Она с трудом удержалась от нервного хихиканья.

— На колени! — громогласно возгласил возмущенный священник. — Ты мятежная, непослушная чертовка, дочь дьявола!

Имоджин хотела было повиноваться ему, но потом одумалась.

— Может, мы побеседуем в моих покоях, святой отец? — предложила она и, не оглядываясь назад, пошла вперед.

Имоджин была поражена, когда Фульфган безропотно последовал за ней. Но как только за ними закрылась дверь, он снова взъярился.

— Дочь моя, ты совершила ужасный грех! Имоджин покаянно сложила ручки на груди.

— Каким образом, святой отец? Она действительно не знала, какой из ее многочисленных грехов был в глазах Фульфгана самым отвратительным.

— Ты нанесла удар своему мужу, своему повелителю на глазах Божьих!

— Вам же он никогда не нравился.

— Но он останется твоим повелителем! Представителем Бога для тебя на земле. Твоя священная обязанность повиноваться и заботиться о нем!

— Но я заботилась о нем, — начала протестовать Имоджин. — Если бы я не ударила его, то он был бы убит Ворбриком.

— Не следует бояться смерти, дитя, — возразил он ей. — Опасайся только бесчестья.

— Я готова понести наказание за мой грех, но боюсь, что не смогу в нем раскаяться.

— Ты дерзкое дитя, — шепнул ей преподобный. — Как же ты можешь пренебрегать чувством долга по отношению к своему лорду и к Богу? Я ему говорил, — заявил Фульфган. — Я много раз повторял ему, что он должен публично выпороть тебя, и очень больно, чтобы восстановить свою честь и спасти твою грешную душу!

— Никто не может сомневаться в чести моего мужа.

— Он станет для всех посмешищем, если не накажет тебя!

— Значит, об этом стало известно всем?

— А как же иначе?

— Неважно, как он поступит, никто не посмеет смеяться над Фицроджером, — гордо задрала подбородок Имоджин.

— Ты погрязла в грехе.

— Я? — спросила его Имоджин. — А как насчет вас, когда вы встали на сторону Ланкастера?

— Ланкастер? Я с самого начала был на его стороне?

— Вы поддерживали его, когда у меня уже был Богом мне данный муж!

Теперь взгляд Фульфгана забегал по сторонам.

— Он был более угоден Богу.

— Но по вашим же словам, я была обязана подчиняться только моему мужу.

Имоджин не следовало делать столь безапелляционного заявления. Фульфган снова поспешил воспользоваться своим преимуществом.

— И тем не менее ты так коварно напала на него! Что станет с нашим миром, если женщины начнут бить своих повелителей? Ведь никто не смеет поднимать руку на своего хозяина.

— Я уже сказала, что готова понести любое наказание.

Конечно, ей не хотелось, чтобы ее побили или выпороли, но Имоджин верила в справедливость. И если таким образом она сможет искупить свой грех — что ж, тут ничего не поделаешь!

— Святой отец, вы приехали сюда, чтобы сопровождать меня в Каррисфорд? — с надеждой спросила она его.

Фульфган немного смутился.

— Я? Нет. Я несколько раз выразил мое мнение лорду Фицроджеру, и он сказал мне, что эти мысли стоит высказать грешнице, и приказал мне отправиться сюда.

У девушки нервно задергалась щека. Она представила себе эту сцену. В появлении здесь отца Фульфгана она почувствовала намек на юмор, и у нее появилась надежда.

— Чем сейчас занимается Фицроджер? — спросила она у священника.

— Чем обычно заняты люди его типа. Он управляет замком и тренируется вместе со своими людьми. Наверно, — кисло признался священник, — такой человек должен совершенствовать свое тело, как я совершенствую свою душу.

— Он благородный рыцарь, — тихонько заметила Имоджин и продолжила беседу:

— Отец, вы можете остаться здесь, но мне кажется, что вам будет лучше совершенствовать ваш дух в Гримстеде, в монастыре.

К ее изумлению, Фульфган сразу же согласился с ней.

— Ты права, дочь моя, я не могу до тебя достучаться. Я волнуюсь за тебя, но не могу жертвовать своей душой ради твоего спасения. Я должен признаться, что, слушая Ланкастера, я поддался земным соблазнам. Я построю келью затворника в стенах монастыря и стану там доживать свои дни и каяться в грехах.

— Хорошо, — сказала Имоджин, пытаясь скрыть свое удивление и облегчение. — Может, вы хотите отправиться туда прямо сейчас? — с надеждой добавила она.

Он кивнул и содеял знак креста в воздухе.

— Господь направит тебя, дочь моя, хотя я боюсь, что ты сбилась с праведного пути.

Имоджин проводила его в Гримстед и отправилась на поиски Рональда.

— Ренальд, когда в Каррисфорд отправится следующий гонец, он обязательно должен там рассказать, что отец Фульфган отбыл в Гримстед.

Она хитренько улыбнулась, а Ренальд, как бы сокрушаясь душой, покачал головой.

— Какое нас ждет следующее чудо?

— Я бы хотела стать настоящей женой, но не знаю этого секрета…

Имоджин понимала, что Фицроджер уже не так сильно гневается на нее, но не была уверена, что он когда-нибудь пошлет за ней. Ожидаемый ею ребенок их уже не связывал, потому что у нее пришли месячные.

Ей так хотелось самой отправиться в Каррисфорд, потому что Имоджин была уверена, что рядом с ним она смогла бы добиться гораздо большего, чем здесь. Правда, ее не так уж бдительно охраняли, он она желала убедить Фицроджера, что готова повиноваться и уважает его.

На следующий день до них дошла весть, что король находится в Каррисфорде. Замок Ворбрика был захвачен и стерт с лица земли. Все его люди разбежались, за исключением тех, кто был повешен за преступления.

— Что говорят о смерти лорда Ворбрика? — спросила Имоджин у гонца. Он сразу же посерьезнел.

— Леди, говорят, что король недоволен этим. Я слышал, что ему не нравится, когда на его земле происходит самосуд!

Имоджин удалилась к себе в покои. Ее взволновало заявление короля. Она верила в то, что Фицроджер не будет слишком строг с нею. Но как насчет короля? Фицроджер уже говорил ей, что Генриха больше всего волновали проблемы его королевства и что он будет предпринимать все необходимые меры, какими бы жестокими они ни казались, чтобы установить такой порядок, какой ему будет угоден.

Выходило так, что ей грозит неминуемое затворничество в монастыре, и, подумав об этом, Имоджин даже прослезилась. Как она сможет жить, если больше никогда не увидит Фицроджера?

На следующий день новостей было немного, кроме того, что король и Фицроджер провели много времени, обсуждая какие-то важные дела, и что ее муж фехтовал на мечах с сэром Вильямом. Схватка была настолько жестокой, что все собрались вокруг и боялись, что поединок может кончиться гибелью одного из них.

Имоджин могла даже не смотреть на серьезное лицо Рональда, чтобы понять, что тучи у нее над головой продолжают сгущаться.

Рано утром на следующий день в замок прибыли люди короля, чтобы проводить Имоджин из Клива в ее собственный замок. Отряд возглавлял пожилой рыцарь с каменным лицом — сэр Томас из Гиллертона. Он ничего ей не сказал, но Имоджин посчитала, что ее везут к королю, чтобы он произнес свой приговор.

Имоджин в ужасе посмотрела на Ренальда. Он сочувственно пожал ей руку и сказал:

— Тай не допустит, чтобы с вами случилось что-то ужасное, Имоджин.

— Но я боюсь именно этого, — пожаловалась она. — Он не может поссориться с королем из-за меня! Я не должна погубить его карьеру!

— Я не верю, что Генрих пожелает навредить Таю, чтобы отомстить за Ворбрика!

— Я могла бы удрать… Ренальд еще крепче сжал ее руку.

— Нет, Имоджин.

Ей показалось, что это были слова Фицроджера, и Имоджин пришлось согласиться с ним. Пришло время отвечать за свои поступки. Но слова «Генрих пожелает» не покидали ее, пока она готовилась к путешествию.

Она должна что-то придумать, чтобы предотвратить новое несчастье, чтобы помешать Фицроджеру из-за нее навредить самому себе. Но наконец, наконец-то я увижу его, подумала Имоджин.