"Операция «Миф»" - читать интересную книгу автора (Безыменский Лев)

Письмо доктора Фауста

Здесь в истории поисков наступила некоторая пауза. Командование в Берлине — заместитель Жукова генерал-полковник Иван Серов, начальник фронтового управления «СМЕРШ» Вадис могли быть довольны — они уже заполучили Геббельса, в Москве об этом знали. Потом последовала краткая история псевдоГитлера.

Но в 3-й ударной армии не успокоились. Во-первых, предстояло провести судебно-медицинское обследование найденных трупов. Кто должен был этим заняться? По штатному расписанию во фронтовом управлении имелось военно-санитарное управление, в его составе — главный судебно-медицинский эксперт и его служба. Служба не подчинялась «СМЕРШ». Но здесь действовали «высшие силы». Так как в Москву уже было доложено, что труп Геббельса найден, и это донесение пошло туда напрямик (минуя «СМЕРШ») от политических и разведывательных органов, офицеры которых присутствовали при освидетельствовании трупов во дворе тюрьмы Плётцензее, также напрямик из Москвы было дано указание члену Военного совета фронта генерал-лейтенанту Телегину (с ним, кстати, у «смершевцев» были плохие отношения) организовать медицинскую экспертизу. Телегин, как он вспоминал в беседе со мной в 1967 году, вызвал к себе начальника медслужбы и дал соответствующие указания, тот передал эту команду главному эксперту — подполковнику медслужбы Фаусту (да, именно такое имя!) Шкаравскому.

Пусть о дальнейшем расскажет сам Шкаравский, как он сделал это в письме на мое имя. Я раньше не публиковал это письмо — может быть, потому, что вскоре после его получения поехал к Шкаравскому в Киев, и разговор с ним был для меня важнее, чем письмо. Но сейчас надо документировать все, учитывая резкую критику в адрес доктора Шкаравского, которому судьба дала столь редкое имя — Фауст. Документ весь пронизан сознанием того, что ему выпало надолго произвести уникальное обследование, и он с честью справился с этим делом. Его никто не вынуждал, никто не подталкивал (отношения со «СМЕРШ» у него были напряженными), и он испытывал чисто профессиональное удовлетворение тем, что по мере сил исполнил долг врача и гражданина.

Вот его письмо, отправленное мне из Киева 10 октября 1965 года [59].

«Глубокоуважаемый тов. БЕЗЫМЕНСКИЙ!

Прежде всего, прошу извинить за весьма запоздалый ответ, более месяца я не был в Киеве.

Те данные, которые я Вам сообщаю, являются, с моей точки зрения, историческими. Ведь речь идет о позорной кончине главного вождя мирового фашизма, на совести которого лежат многие миллионы человеческих жизней. Я знаю из своей практики, что вопросом о смерти Гитлера интересуются весьма часто. Этот вопрос мне лично задавали сотни раз, иногда слегка спорили со мной, но обычно мой ответ всегда их удовлетворял. А посему, чтобы и Вы с полным доверием отнеслись к моим данным, я скажу несколько слов о себе.

Я, Фауст Иосифович Шкаравский, старый киевлянин, врач с 40-летним врачебным стажем, кандидат медицинских наук. Моя специальность — судебная медицина. Меня хорошо знает вся судебно-медицинская верхушка нашего Союза, как профессор суд. медицины Прозоровский, Черваков, Бронникова, Авдеев (мой прямой военный шеф) и все старые судебно-медицинские работники.

До Великой Отечественной войны я был гражданским судебно-медицинским экспертом в Киеве, был старшим ассистентом кафедры судебной медицины Киевского медицинского института и Киевского института усовершенствования врачей, работая вместе с киевскими профессорами суд. медицины — Сапожниковым и Гамбург.

Всю войну был на фронте в должности главного судебно-медицинского эксперта Центрального фронта, 1-го Белорусского фронта и Группы оккупационных войск в Германии. Таким образом, войну закончил в Берлине.

После войны с 1946 по 1962 год работал в Киеве главным судебно-медицинским экспертом Киевского военного округа. В 1962 году вышел в отставку, сейчас на пенсии.

В период Великой Отечественной войны я как главный эксперт фронта возглавлял или лично выполнял все особо важные суд. медицинские экспертизы в зоне фронта (в частности, в Берлине).

Из этого следует, что на мою долю «выпала честь» вскрыть трупы вождей немецкого фашизма — трупы Гитлера и Геббельса.

Я эту экспертизу, весьма интересную и довольно простую, называю исторической.

Речь идет о вскрытии 13 трупов: 1) Адольфа Гитлера, 2) Евы Браун, 3) Геббельса, 4) жены Геббельса, 5—9) пяти трупов дочерей Геббельса, 10) трупа сына Геббельса, 11) трупа предпоследнего немецкого коменданта г. Берлина — генерал-майора Кребса (автор письма в этом месте неточен.—Л.Б.) и 12—13) трупов двух собак Гитлера, на которых проверялась эффективность действия яда, каким были отравлены все 13 «героев» этой группы.

Несколько слов об обстановке, при которой проводилась эта экспертиза «13-ти». В первых числах мая 1945 года (числа 2—3-го, точно не помню) штаб 1-го Белорусского фронта находился в небольшом городке в километрах 30 от Берлина. Как-то днем я был вызван начальником Военно-санитарного управления фронта генерал-майором медслужбы Барабашовым [59.1] и получил задание срочно выехать в командировку в предместье Берлина — Бух для проведения «особо важной» экспертизы по заданию Политуправления фронта (генерал Телегин).

Я сразу же уехал и в Бухе обратился в «СМЕРШ» 3-й ударной армии. Меня, к великому сожалению, сам начальник «СМЕРШ» и его заместитель приняли весьма недружелюбно. Несмотря на мое высокое служебное положение, со мной не хотели разговаривать и, тем более, допустить к проведению какой-либо экспертизы. Мне было сказано, что мы Вас не приглашали и не нуждаемся в Вашей помощи. Им просто не хотелось «делить лавры победы», ведь они-то нашли трупы Гитлера и Геббельса.

Мое положение было незавидным. Первый раз в моей жизни в моей судебно-медицинской практике меня, судебно-медицинского эксперта, не допускали к выполнению экспертизы, тем паче экспертизы по заданию Политуправления фронта. Но так было, то была война, а на войне свои особые законы.

Я интуитивно чувствовал, что предстоит экспертиза необычная, интересная. Ведь «СМЕРШ» мне в первый день не пожелал сказать, что есть: есть ли трупы, чьи, откуда и т.д., просто молчали. Я решил не отступать, а ждать и, наоборот, наступать. Хозяевам трупов, т.е. «смершевцам», я заявил, что история их осудит за такое своеобразное отношение (по сути, преступно-варварское отношение к экспертизе). В итоге мне с большим трудом удалось их убедить, что «лавры» их мне не нужны, что я как судебно-медицинский эксперт должен по закону установить истину, помочь им. Кроме того, я настойчиво им заявил, что при их тактике бесконечного выжидания трупы (я, конечно, в первую очередь думал о трупах людей) из стадии ценных объектов и вещественных доказательств, в силу закона гниения, через день-два обратятся в стадию гнилой, вонючей массы, никому не нужной, в особенности в случае отравления. Для следствия все будет потеряно. Это на них подействовало, и они, наконец, открыли свои карты и заявили, что действительно есть трупы и что они ждут указаний из Москвы, а пока предпринимать что-либо не будут. Однако я настоял, и мне, весьма неохотно, показали объекты экспертизы. Каких-либо документальных данных о трупах (кто, что, когда, откуда и т.д.) мне, конечно, предъявлено или сообщено не было. Позор! Но так было. Мне, главному судебно-медицинскому эксперту фронта, категорически было запрещено фотографировать трупы! Я на все согласился, лишь бы произвести вскрытие…

В тот же день зам. нач. «СМЕРШ» 3-й ударной армии (полковник, фамилии не помню) в предместье Берлина Бухе привел меня в небольшой немецкий коттедж, расположенный в саду. Домик охранялся часовыми, окна и двери его были закрыты. Войдя в дом, напервом этаже на полу я увидел 9 трупов. Комната была совершенно свободной от мебели. Трупы лежали в некотором порядке. Это были трупы Геббельса, его жены, 6 детей Геббельса и труп генерала Кребса.

Комнатный термометр показывал +16°С. Первое, что я сделал, лично открыл окна, дабы хоть немного понизить температуру в комнате и способствовать сохранению трупов. Затем дал указание (по старой профессиональной привычке я хозяин трупов при экспертизе!) зам. нач. «СМЕРШ», чтобы немедленно был доставлен лед для сохранения трупов. И нужно сказать правду, это мое указание было выполнено с военной точностью. К вечеру в комнате было около тонны льда, и так было все время до 9 мая, т.е. до дня вскрытия последнего трупа. Это мероприятие, действительно, сохранило нам трупы, и мы их вскрывали не гнилыми. А это было чрезвычайно важно в данном конкретном случае, когда имело место отравление синильной кислотой (цианистое соединение), т.е. веществом весьма нестойким и быстро разрушающимся в трупе. (Вспомним попытку отравления цианистым калием Распутина'). Если бы трупы подгнили, при судебно-химическом исследовании крови и органов мы не обнаружили бы цианистых соединений и вопрос о причине смерти всей этой группы «героев», и в частности Геббельса и Гитлера, остался бы открытым. История потеряла бы многое. А сейчас все ясно!

При беглом осмотре трупов я сразу обратил внимание на цвет трупных пятен, они были ярко-малинового цвета, что бывает при смерти от отравления цианистыми соединениями. Мои предположения также подтвердились наличием приятного запаха горького миндаля, особо четко ощущавшегося при надавливании грудной клетки детских трупов. Свои соображения по этому поводу я сразу же сообщил зам нач. «СМЕРШ». Это несколько расположило его в мою пользу.

И дальше, 4, 5, 6 мая я регулярно посещал «СМЕРШ» 2—3 раза в сутки, ждал ответа из Москвы, т.е. ждал у моря погоды, а погоды-то и не было. Москва молчала! Вместе со мной ждали и члены комиссии, прибывшие для участия в экспертизе, это были главные специалисты 1-го Белорусского фронта и 3-й ударной армии (всего 5 врачей).

Всем надоело такое бесцельное ожидание и даже самим хозяевам, т.е. «СМЕРШ», и 7 мая, сменив гнев на милость, нач. «СМЕРШ» 3-й ударной армии разрешил мне (комиссии) произвести вскрытие трупов 2 собак и 2 наименьших детей Геббельса.

Повторяю, фотографировать трупы мне категорически было запрещено! Но я ухитрился, и когда часовой выходил из комнаты, где проводилось вскрытие, мне удалось сфотографировать труп Геббельса и 2 его дочерей. Эти снимки имею! Теперь кратко о трупах, об их вскрытии. Вскрытие проводилось в секционной хирургического полевого передвижного госпиталя № 496, располагавшегося в предместье Берлина — Бухе. Отмечаю, что вскрытие проведено комиссией в составе 5 специалистов фронта и 3-й армии, возглавлял комиссию я.

Акты № 1, 2, 8, 9, 10 и 11 — это акты о вскрытии трупов детей Геббельса; возраст детей 6—15 лет. Одежда на трупах простая, но чистая. Повреждений на трупах не было; во рту каждого были мелкие осколки стеклянной ампулы. Из частных разговоров с работниками «СМЕРШ» выяснилось, что врач семьи Геббельса перед отравлением ввел детям морфий и уже в состоянии морфийного сна вкладывал ампулу с синильной кислотой, раздавливая ее; сразу наступала смерть.

Судебно-медицинское исследование крови и органов из трупов, которое произведено по моему указанию во фронтовой санэпидлаборатории № 291, обнаружило наличие цианистых соединений, т.е. смерть всех детей наступила от отравления цианистыми соединениями (синильной кислотой).

Акты № 5 и б относятся к трупам Геббельса и его жены. Картина на секции подобна картине вскрытий трупов первой группы, т.е. имело место отравление цианистыми соединениями. Но оба трупа были значительно обуглены. Из разговоров выяснено, что эти трупы обгорели при пожаре рейхсканцелярии, во дворе которой они были обнаружены.

Акт №7 — вскрытие трупа генерал-майора [59.3] немецкой армии Кребса. На трупе одежда генерала немецкой армии, без погон; трупные пятна ярко-малинового цвета, запах горького миндаля при вскрытии. Т.е. причина смерти та же —отравление синильной кислотой.

Числа 5—7 мая были доставлены 2 трупа собак и 2 обгоревших трупа — Гитлера и Евы Браун. Документации никакой. Все эти трупы уже без возражений со стороны «СМЕРШ» также были вскрыты нами. (Акты № 12, 13, 3, 4.)

Везде одна и та же картина, во рту осколки стекла (ампулы), ярко-малиновый цвет крови, запах горького миндаля и наличие цианистых соединений при суд. — химическом исследовании органов. Смерть от отравления синильной кислотой.

Необходимо более подробно остановиться на вскрытии 3 трупов.

1. Труп небольшой овчарки; на нем имелось сквозное пулевое проникающее ранение головы с повреждением мозга и сквозное пулевое ранение грудной клетки. Эти оба сквозных ранения, вполне возможно, произведены одним выстрелом.

В своем акте мы указали, что метод умерщвления этой собаки мог быть таковым: собаке была введена в рот, возможно с пищей, ампула с синильной кислотой, она ее раздавила зубами и сразу выкинула, но некоторое количество яда попало в дыхательные пути, наступили судороги, а смерть сразу не наступила, тогда собаку пристрелили…

2. Труп Евы Браун, значительно обгоревший. Имеется множественное проникающее прижизненное осколочное ранение грудной клетки с ранением сердечной сумки, легкого, с большим кровоизлиянием в полость плевры, а также б небольших металлических осколков в легких. Опять осколки ампулы во рту!

Полагаем, что в труп Евы Браун попали осколки мины или артснаряда.

И наконец, 3. —Труп основного нашего «героя» —Адольфа Гитлера. Комиссия никаких документов не видела, где хотя бы в предположительной форме было сказано, что это труп Гитлера. Только разговоры! Поэтому перед нами сразу возникло два вопроса: а) установить причину смерти погибшего и б) произвести идентификацию (опознание) трупа, т.е. установить, действительно ли это труп Гитлера, ибо было весьма много разговоров о двойниках, о подставных лицах. Говорили все, кому не лень, и, конечно, говорили разное.

По первому вопросу все сразу стало ясно по аналогии: осколки стеклянной ампулы во рту, запах горького миндаля, ощущавшийся при вскрытии трупа, и положительные результаты суд. — химического исследования трупа на цианистые соединения [59.4] . Итог — отравление синильной кислотой.

Подчеркиваю, смертельных повреждений или признаков выраженных заболеваний при вскрытии трупа не обнаружено.

Второй вопрос более сложный — идентификация трупа.

Мы подошли к этому весьма серьезно и установили следующее: верхняя челюсть трупа представляла собой единый массивный золотой мостик с 9 зубами, часть из них — золотые. Нижняя челюсть — также весьма массивный золотой мостик особой конструкции, с большим количеством золота, 15 зубами, из них 10 золотых. Характерно, что этот мостик имел наружную массивную золотую дугу! Силикатные зубы укреплялись на особых тонких стальных штифтиках.

Ясно, наличие столь ценных индивидуальных особенностей в трупе поставило остро вопрос о необходимости изучения стоматологической истории болезни Гитлера и допроса врачей-стоматологов…».