"Гитлер и Сталин перед схваткой" - читать интересную книгу автора (Безыменский Лев)

Глава третья. Рапалло — иными глазами

Рапалльское соглашение, подписанное в апреле 1922 года в маленьком курортном городке близ Генуи наркомом иностранных дел РСФСР Георгием Чичериным и министром иностранных дел Германии Вальтером Ратенау, уже давно перекочевало из календарных дат в разряд исторических легенд. Оно и впрямь было неожиданным для тогдашней Европы, где было принято считать невозможным все, что совершалось бы не по воле Англии и Франции — версальских триумфаторов и диктаторов. А это соглашение шло против их воли.

К числу легенд относится и его внезапность. Этой легендой могли утешать себя на Даунинг-стрит и на Кэ д'Орсей: мол, коварные немцы и зловредные русские, встретившись на экономической конференции в Генуе, «вдруг» сговорились. Но дело было далеко не внезапным для тех, кто его сделал, — особенно для советской дипломатии. Здесь практическим инициатором ориентации РСФСР на контакт с веймарской республикой был, безусловно, сам Чичерин.

История Рапалльского соглашения и Генуэзской конференции — своеобразная страница советской внешней политики. В ней сошлись два поворота: один — в доселе негативном отношении западных держав к молодой Советской Республике. Другой — в поведении советских лидеров, которые впервые вышли на «открытую» международную сцену. Коммунистическая ортодоксия в духе только что созданного Коминтерна требовала громогласного объявления будущего краха капиталистической системы и грядущей мировой революции. Но этого не произошло. Новая тактика, разработанная Лениным и Чичериным (при участии Зиновьева и Сталина), предусматривала отказ от максималистских деклараций и переход к столь нелюбимой ранее пацифистской программе. Как писал Чичерин в феврале 1922 г. Ленину:

Большевиков не надо был учить пониманию связи политики и экономики. С молоком марксизма они восприняли — порой догматически-теоретически, но чаще сугубо практически и прагматически — постулат обусловленности всех политических и духовных явлений экономикой, сферой материального производства. Не приходится удивляться тому, что сразу после прихода к власти партия Ленина столкнулась с реальной и жестокой необходимостью мыслить экономическими понятиями, в том числе и в своей внешней политике. Это делал сам Ленин и его верные ученики, в числе которых видное место занимал Георгий Чичерин. Экономические отношения с ближайшим соседом Германией приобретали первостепенное значение, поскольку другие развитые капиталистические страны с 1917 года попали в разряд враждебных. Этой проблематики не был чужд и другой член Совнаркома — нарком по делам национальностей Иосиф Джугашвили-Сталин.

Правда, у «издревле» подозрительного к всяким империалистическим интригам и проискам Сталина скепсис давал себя знать. Сохранился обмен записками между Сталиным и Чичериным, строившим радужные планы использования богатых стран Запада в интересах советского государства и будущей всемирной революции. Сталин писал:

Но вскоре это время настало, — когда самые крупные немецкие фирмы того времени проявили интерес к русскому рынку. Еще до Рапалло, а именно осенью 1921 года, Берлин по решению Политбюро ЦК РКП(б) посетил Леонид Красин (он тогда был наркомом по делам торговли и промышленности РСФСР) для ведения секретных переговоров с немецкими банкирами и промышленниками, в том числе об организации в России военной промышленности для удовлетворения запрещенных в Версале потребностей рейхсвера. Сталин был полностью в курсе переговоров Красина в Берлине. Уже тогда вырисовывались контуры будущей международной конференции, в которой примет участие молодая Российская советская республика. Посетив Германию, другой член ЦК, Карл Радек, докладывал Ленину (с докладом был ознакомлен и Сталин). Он считал, что необходимо:

Радек, выступая за соглашение с Германией, писал:

Автору книги в 50-е годы не раз пришлось беседовать с человеком, который представлял собой своеобразный исторический раритет. Его имя — Николай Николаевич Любимов. Профессор Московского государственного института международных отношений, доктор экономических наук, крупнейший специалист по международным финансовым вопросам. Любимов — единственный из остававшихся тогда в живых советских участников Генуэзской конференции 1922 года.

В далеком 1922 году Любимов, молодой профессор Московского университета, был привлечен Лениным и Чичериным для разработки гениального по простоте замысла, но сложного по составлению документа — финансовых контрпретензий Советской России к державам Антанты. Не было секретом, что в Генуе Ллойд Джордж и Барту хотели «задушить» Россию своими финансовыми претензиями по старым царским долгам, и поэтому Ленин решил, что советской стороне надо подготовить свой ответ.

Да, Любимов все прекрасно помнил: и зал дворца Сан-Джорджо, и совещания на вилле «Альбертис», и своего немецкого партнера по переговорам Рудольфа Гильфердинга. Более того: его рассказ вносил значительные коррективы в ту традиционную картину Рапалло, которая сложилась на основе широко известных мемуаров бывшего английского посла в Берлине лорда д'Абернона и свидетельств немецких авторов (хотя, кстати, ни Йозеф Вирт, ни Вальтер Ратенау или Аго фон Мальцан не оставили воспоминаний). Любимов рассказывал:

— Вопрос о нормализации отношений между Советской Россией и веймарской Германией возник задолго до Рапалло, и в этом отношении едва ли правы те, кто пытался и пытается изобразить договор как «полную неожиданность» или как результат каких-то хитроумных маневров. Нет, вопрос этот ставился самой жизнью. Он обсуждался еще зимой 1921 года, а также в январе — феврале 1922 года в Берлине. Известно, что в начале апреля 1922 года, проезжая через Берлин, Чичерин встретился с Виртом и Ратенау и вел с ними переговоры. Но немецкая сторона тогда не проявила желания достичь соглашения…

На конференции в Генуе после пленарного заседания 10 апреля 1922 года руководители немецкой делегации поняли, что вопрос номер один на конференции — это «русский вопрос». В то же время они почувствовали, что Ллойд Джордж и Барту стремятся отстранить Германию от «большой политики». Уже в первые дни конференции рейхсканцлер Йозеф Вирт и министр иностранных дел Вальтер Ратенау начали сильно сомневаться в правильности своих прозападных позиций. 14 апреля немцы особенно забеспокоились: на вилле «Альбертис», являвшейся резиденцией Ллойд Джорджа, начались неофициальные встречи, на которые были приглашены также советские делегаты. Все это заметно беспокоило Ратенау и Мальцана, которых англичане и французы практически выставили за дверь, хотя и заверяли, что Германия не подвергается никакой дискриминации.

15 апреля Мальцан встречался с советскими представителями и вел переговоры об урегулировании взаимных претензий. Советские делегаты заявили, что лучшим средством решения всех проблем было бы подписать соглашение, предложенное в апреле в Берлине. Мальцан не дал ответа, но — любопытно отметить — сразу же проинформировал англичан. Те не проявили особого удивления и заявили, что переговоры на вилле «Альбертис» идут успешно.

В этих условиях понятен интерес, который возбудил у Вирта, Ратенау и Мальцана телефонный звонок из резиденции советской делегации.

В западной исторической литературе своеобразным «классическим описанием» Рапалльского соглашения стали мемуары уже упоминавшегося выше лорда д'Абернона. Ссылаясь на рассказ фон Мальцана, д'Абернон изображал события так, будто в ночь с 15 на 16 апреля позвонил сам Чичерин и пригласил Мальцана и Ратенау прибыть в резиденцию советской делегации «Палаццо империале», находившуюся в городке Рапалло, чтобы обсудить возможность договора между РСФСР и Германией.

Возможно, эта версия выглядит весьма интригующе. В действительности дело происходило иначе. Мальцану звонил не Чичерин, а заведующий экономическо-правовым отделом НКИД А. Сабанин. Он говорил с ним несколько минут и попросил передать рейхсканцлеру Вирту, что Чичерин предлагает продолжить переговоры. На ночном совещании, получившем название «пижамного», немецкой делегацией было решено продолжить переговоры, начатые 4 апреля в Берлине. И принять советские предложения.

Утром 16 апреля, примерно в 11 часов, в резиденцию советской делегации прибыли Ратенау, Мальцан, Гильфердинг и фон Симонс. Они начали переговоры с Чичериным. Совещание длилось примерно два часа. Потом был сделан перерыв, и германская делегация уехала на какой-то дипломатический завтрак. За это время был подготовлен текст соглашения. Во второй половине дня германская делегация вернулась, и после согласования текста Вальтер Ратенау и Чичерин подписали Рапалльский договор.

Смысл соглашения был таков: РСФСР и Германия, выступая как полностью равноправные стороны, отказывались от взаимных претензий, возникших в результате войны между Германией и Россией. Германия отказалась от требования возвратить национализированные предприятия бывшим германским владельцам — при том условии, что РСФСР не будет удовлетворять таких же требований других стран. Одновременно возобновлялись дипломатические отношения, и обе стороны предоставляли друг другу режим наибольшего благоприятствования в торговле. Так Рапалло стал реальностью международной политики.

Сталин и впредь не оставлял Раппальское соглашение без внимания, о чем свидетельствует тот же сталинский архив. В нем — письмо Л. Красина от 27 мая 1922 года об т. н. «особой группе» и фирме «Юнкерс» (имелась в виду созданная рейхсвером группа по сотрудничеству с РККА). 10 августа Чичерин пишет Сталину о советско-германском торговом договоре. В сентябре Сталину представляют доклад на эту же тему комиссии, состоявшей из дипломата Стомонякова, экономистов Варги, Трахтенберга и Гольдштейна. В январе 1923 года Сталину докладывают и суждение другой комиссии (Фрунзе, Лебедев, Розенгольц), которой было поручено «разработать условия, методы и способы военной обороны, если бы обоим государствам была бы навязана борьба за существование». Резолюция Сталина: «Текст не вызывает возражений». Речь, видимо, шла о возможных совместных действиях РСФСР и Германии против Польши, о чем немецкие дипломаты недвусмысленно намекали. А по этому поводу Литвинов писал Сталину:

На письме — одобрительная пометка: «Ст.».

За Рапалльским соглашением последовали советско-германские соглашения 1926 и 1931 годов. Для нас нет никакого сомнения, что они родились не без участия влиятельных финансово-промышленных групп Германии, за которых говорило уже само имя Ратенау, генерального директора крупнейшего электротехнического концерна АЭГ (хотя этот деятель лично и не принадлежал к числу последовательных сторонников Рапалло). Число крупнейших фирм, которые поддерживали теорию и практику советско-германского сотрудничества, было велико, и среди них были самые громкие имена. Советская историография, интерпретируя Рапалло, делала упор на фактическое признание Германией Советской России и на взлет выгодных для нас экономических связей. Но это было на поверхности. Открывшиеся лишь в 90-х годах архивы говорят и о «подводной части» айсберга, именовавшегося «курсом Рапалло». Эта часть касалась военного сотрудничества Красной Армии и рейхсвера.

Теперь это не секрет. Уже появились в России публикации — порой претендующие на сенсационность — документов и воспоминаний о содружестве рейхсвера и Красной Армии. Поэтому я предпочту не сенсационные комментарии, а документы. Злоупотребляя вниманием читателя, буду их приводить полностью. В нашем распоряжении — отчет об этом сотрудничестве, написанный в 1928 году не кем иным, как «главным разведчиком» Красной Армии Яном Берзиным (Кьюзисом). В отличие от многих рассуждений на эту «жареную» тему Берзин придерживался только реальных фактов. Не скрывая своего скепсиса, он разбирал все плюсы и минусы принятого партией и правительством курса. Вот этот текст:

«НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ПО ВОЕННЫМ И МОРСКИМ ДЕЛАМ С.С.С.Р.

тов. ВОРОШИЛОВУ

Доклад

О сотрудничестве Р.К.К.А. и рейхсвера

Переговоры о сотрудничестве между РККА и рейхсвером, посколько мне известно, начались еще в 1922 году (точных данных в IV-м Управлении не имеется). Переговоры в то время велись членом РВС Союза тов. Розенгольцем и после длительного обмена мнениями осенью 1923 года приняли конкретную форму договоров:

а) с фирмой «Юнкерс» о поставке самолетов и постройке на территории СССР авиазавода;

б) с командованием рейхсвера о совместной постройке завода по выделке иприта (акционерные о-ва «Вико», «Метахим», «Берсоль»).

Далее в 1924 году через фирму «Метахим» был принят нашей промышленностью от рейхсвера заказ на 400 000 снарядов для полевых 3» орудий.

Вышеуказанные договоры (с фирмой Юнкерс и договор по постройке ипритного завода) не дали для нас положительных результатов. Фирма Юнкерс не исполнила взятые на себя обязательства по поставке нам металлических самолетов и завода не построила. Договор поэтому был расторгнут в 26-27 г.г. Договор о совместной постройке ипритного завода также пришлось в 1927 г. расторгнуть потому, что фирма Штольценберг, которой рейхсвер со своей стороны перепоручил техническое исполнение взятых по договору обязательств (поставка оборудования и организация производства), получив от рейхсвера около 20 миллионов марок, фактически надула и рейхсвер и нас. Поставленное Штольценбергом оборудование не соответствовало условиям договора, и методы изготовления иприта нашими специалистами, а впоследствии и немецкими, были признаны устаревшими и негодными.

Материального ущерба в этом деле не понесли, но потеряли почти три года времени, так как в надежде на строящийся, не предприняли меры к самостоятельной организации производства иприта.

Заказ рейхсвера на 3» снаряды нами был исполнен, и снаряды в 1926 году переданы немцам. Однако расчеты по этому делу (правда, по вине нашей промышленности) были закончены лишь в конце текущего года. Дело с этими снарядами, как известно, принесло нам большой политический ущерб, так как факт изготовления нами снарядов для Германии, по вине самих немцев, известен немецким социал-демократам, которые (посколько нам известно) с благословения Штреземана подняли против нас большую кампанию в прессе.

Таким образом, первый период нашего сотрудничества с рейхсвером никаких положительных результатов (я не говорю о чисто политической стороне дела) нам не дал.

Начиная с 1925 года, когда уже ясно определились неуспехи с Юнкерсом и ипритным заводом, сотрудничество постепенно переводится на другие рельсы.

Если договорами 1923 года немцы, как видно из секретного письма командования рейхсвера от 7/1-1927 года на имя представителя в Москве Лита, стремились стать поставщиками для нас в области авиации и химии и обеспечить за собой влияние на соответствующие отрасли нашей промышленности, то с этого времени они «более всего заинтересованы в том, чтобы вскоре приобрести еще большее влияние на русскую армию, воздушный флот и флот». Речь, как видно, идет о влиянии на организацию и тактическую подготовку нашей армии.

В связи с этим немцы еще в 1925 году соглашаются допустить 5 наших (на взаимных началах) командиров на свои тактические учения в поле и маневры, а в 1926 году уже ставят вопрос о совещании по оперативным вопросам, с целью выработки единства оперативных взглядов.

В 1926 же году впервые допускаются наши командиры (т.т. Свечников и Красильников) в качестве слушателей на последнем курсе Германской военной академии (академические курсы).

В том же году немцы заключают с нами договор об организации танковой школы в Казани и совместных газовых опытов в Подосинках (ныне «Томка»).

В настоящее время наши взаимоотношения с рейхсвером имеют конкретное выражение:

а) взаимного ознакомления с состоянием и методами подготовки обеих армий путем командировки лиц комсостава на маневры, полевые поездки и на академические курсы;

б) в совместных хим. опытах (предприятие «Томка»);

в) в совместной организации танковой школы в Казани («Кама»);

г) в авиационной школе в Липецке («Липецк»);

д) в командировании в Германию для изучения отдельных вопросов и ознакомления с организацией работ ряда представителей отдельных управлений (УВС, НТР, Артуправления, Главсанупр'а и др.).

1. Переходя к оценке отдельных видов сотрудничества, необходимо сказать, что наиболее ощутимые результаты нам дают поездки нашего комсостава на маневры, полевые поездки и академические курсы в Германии. Путем изучения организации отдельных родов войск и постановки штабной работы, методов обучения и подготовки, а также течения военной мысли наши командиры не только приобретают ряд полезных знаний, расширяют свой кругозор, но и получают известный толчок к изучению отдельных вопросов и самостоятельному решению их применительно к нашим условиям. Короче говоря, наши командиры, углубляя свои познания, приобретают так называемую «военную культуру». Пока для нас недоступны другие западно-европейские армии, эту возможность усовершенствования ряда наших командиров целесообразно и необходимо сохранить.

2. Существующие предприятия пока что нам реального дали немного. Наиболее старое предприятие — авиационная школа в Липецке до 1928 г. нами использовалась слабо. Эта школа организована немцами в 23-24 гг., имеет целью не только подготовку летного состава (летчиков и лет. набл.), но и опытно-исследовательские цели. Школа первые два года была материально слабо обеспечена, имела старые самолеты, и работа для нас особого интереса не имела. Начиная с 1927 года школа стала работать, и наш интерес к ней возрос. Все расходы по организации, оборудованию и содержанию школы несут немцы.

3. Химические опыты в Подосинках, а затем в «Томке» дали положительные результаты, и продолжение этих опытов в течение ближайшего года Химуправлением признается целесообразным. Цель этих опытов — испытание новых приборов и новых методов применения О.В. (артиллерия, авиация, спец.газометы и т. п.), а также новые способы и средства дегазации зараженной местности. Расходы по опытам оплачиваются поровну.

4. Танковая школа в Казани до сих пор еще не начала функционировать; занятия в ней начнутся, по заявлению немцев, лишь с весны 1929 года, когда будут из Германии доставлены необходимые для школы танки. Пока что немцы в течение двух лет отстроили и оборудовали школьные помещения, мастерскую и учебное поле. Из этого предприятия мы сможем извлечь пользу лишь с начала занятий, так как имеем право на паритетных началах иметь равное количество учеников. Оборудование школы и содержание, за исключением предполагаемых наших учеников, оплачивается немцами.

На организацию и содержание вышеуказанных предприятий немцы тратят крупные суммы денег; нам неизвестна точная цифра расходов (кроме прямых расходов на нашей территории по строительным работам и содержанию личного состава, нужно учесть еще расходы по оборудованию, которое полностью прибывает из Германии), но расходы по «Томке» (хим. опыты) уже достигают миллиона марок, расходы по организации и содержанию танковой школы выше 500 000 марок, а расходы по Липецкой школе, считая оборудование, свыше миллиона марок. Если учесть прежние расходы рейхсвера в виде дотации Юнкерсу по линии сотрудничества с нами и потерю рейхсвера около 20 000 000 марок на деле Штольценберга (ипритный завод), то нужно сказать, что материальные затраты рейхсвера на «предприятия» в СССР весьма крупны и до сих пор не оправдались теми конкретными результатами, которые дают эти предприятия.

Нет сомнения, что все немецкие предприятия кроме прямой своей задачи имеют также и задачу экономической, политической и военной информации (шпионажа). За это говорит хотя бы то, что наблюдающим за всеми предприятиями состоит такой махровый разведчик герм. штаба, как Нидермайер. С этой стороны предприятия нам приносят определенный вред. Но этот шпионаж по всем данным не направлен по линии добычи и собирания секретных документов, а ведется путем личного наблюдения, разговоров и устных информаций. Такой шпионаж менее опасен, чем тайный, ибо не дает конкретных документальных данных, а ограничивается лишь фиксированием виденного. Немцы имеют на территории нашего союза более чем достаточно людей, при помощи которых они могут организовать прекрасную тайную разведку, вследствие чего удаление с нашей территории немецких предприятий в смысле уничтожения немецкого шпионажа дает чрезвычайно мало.

До начала 1928 года (приезд полковника Миттельбергера) отношение немцев к сотрудничеству было выжидательное и довольно прозрачно отражало все те колебания между востоком и западом, которые наблюдались в германской внешней политике. «Военное сотрудничество» с Советским Союзом для германской дипломатии было лишь козырем в переговорах с Францией и Англией. Однако с началом нового сближения между Англией и Францией (начало 1928 г.) и крахом немецких надежд на благоприятное для Германии решение репарационного вопроса и «рейнской проблемы» (очищение от французских и бельгийских войск рейнской зоны) отношение руководящих кругов рейхсвера к вопросу сотрудничества с РККА постепенно меняется. В СССР для ознакомления с РККА и изучения возможностей сотрудничества командируются такие ответственные лица, как зам. нач. генерального штаба Миттельбергер, а затем и нач. ген. штаба генерал Бломберг, и во взаимоотношениях отмечается более дружественный тон, чем это было раньше. Конечно, сейчас еще рано говорить о серьезном длительном курсе на восточную ориентацию, но неудачи немцев в попытках договориться по репарационным вопросам и по вопросу освобождения от оккупационных войск рейнской зоны, очевидно, будут «восточную ориентацию» укреплять. Этим и объясняются новые предложения командования рейхсвера об «урегулировании и расширении» сотрудничества обеих армий, предложенные через Нидермайера и тов. Корка.

Конкретно эти предложения сводятся к следующему:

1. Замена личного состава предприятий, состоящего из офицеров запаса, квалифицированными офицерами активной службы в рейхсвере.

2. Открытие весной 29 года танковой школы в Казани и доставка туда новых тяжелых и средних танков последней конструкции.

3. Заключение договора о газовых опытах и расширение этих опытов. Доставка из Германии хим.снарядов и 4-х полевых гаубиц для опытной стрельбы.

4. Присылка радиостанций для увязки работы танковой школы в Казани и Липецкой школы, воздушная связь между школами и проверка действия радиостанций на самолетах, на более далекие расстояния, чем позволяет липецкий аэродром.

5. Постепенное сближение морских штабов обоих государств путем поездки представителя наших морских сил в Германию или представителя германского флота в Москву, установление личного знакомства между ответственными руководителями обоих флотов, обсуждение некоторых общих проблем и т. д.

6. Констатирование разведывательной деятельности обеих армий против Польши, обмен разведывательными данными о Польше и встреча руководителей обеих разведок для совместного рассмотрения данных о мобилизации и развертывании польской армии.

7. Совместная работа конструкторских сил в области артиллерии и пулеметного дела с использованием достижений в этой области как германской, так и нашей промышленности, при условии равноправного использования результатов этой конструкторской работы (предложение, переданное через проф. Шмица).

8. Продолжение взаимных командировок на маневры, полевые поездки, допущение наших командиров на последний курс военной академии рейхсвера, приезд нескольких германских офицеров для стажировки в наших частях.

Кроме того, фирма Юнкерс в частном порядке подняла перед нашим военным атташе в Берлине вопрос относительно возобновления своей работы в СССР; в частности, о постройке авиазавода на концессионных началах. Свои предложения фирма Юнкерс согласна конкретизировать, если будет дан принципиальный ответ о нашем согласии на переговоры.

Резюмируя вышеизложенное, полагаю целесообразным:

1. Сотрудничество с рейхсвером в существующих формах продолжать.

2. В максимальной степени использовать возможность обучения и усовершенствования нашего командного состава путем посылки на последний курс немецкой академии, для участия в полевых поездках, маневрах и т. д. Равным образом практиковать направление отдельных специалистов для изучения способов и методов работы в отдельных отраслях военной промышленности.

3. Настаивать перед немцами на скорейшем открытии танковой школы и в максимальной степени использовать таковую для подготовки нашего комсостава танковых войск.

4. Впредь возможно широко использовать результаты опытных работ немцев в Липецкой школе, путем введения туда разрешенного договором количества наших учеников.

5. Продолжать хим. опыты, обусловив в договоре возможность отказа от дальнейших опытов тогда, когда мы сочтем это необходимым.

6. Предложение об установлении контакта между руководителями обоих флотов принять, ограничив этот контакт личным знакомством руководителей и обсуждением вопросов общего характера.

7. Предложение об обмене развед. данными по Польше и совместном обсуждении вопросов мобилизации и развертывания польской армии принять. Попытки установить организационный контакт между разведками — отклонить.

8. Вопрос о совместной конструкторской работе решить в зависимости от более конкретных предложений со стороны рейхсвера.

Изложенное докладываю на усмотрение:

НАЧАЛЬНИК IV УПРАВЛЕНИЯ ШТАБА РККА — БЕРЗИН

24 декабря 1928 г.

г. Москва.

Отп. в 6 экз.».

Сугубая проза, причем проза достаточно критическая. Как ясно из доклада Берзина, руководство РККА не проявляло особых восторгов по поводу сотрудничества обеих армий и понимало все отрицательные его стороны. Но в итоге оно — выполняя политическую волю советского правительства — соглашалось на продолжение и даже на развитие контактов. Видимо, от них ожидались значительные дивиденды.

Чтобы составить себе представление о живой практике отношений РККА и рейхсвера, приведу запись беседы наркома Ворошилова с генералом Гаммерштейном — начальником т. н. «войскового ведомства» (генерального штаба) рейхсвера, состоявшейся в Москве 5 сентября 1929 года.

«ЗАПИСЬ ПРИЕМА ТОВ. ВОРОШИЛОВЫМ ГЕНЕРАЛА и ПОЛКОВНИКА КЮЛЕНТАЛЬ

5-го сентября 1929 г.

После взаимных приветствий имела место следующая беседа:

Тов. ВОРОШИЛОВ. Г-н генерал Гаммерштейн, Вы сейчас уже некоторое время дышали нашим советским духом. Меня интересует общее впечатление, которое Вы получили.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Я получил впечатление, что здесь предстоит еще много работы. Но эта работа начата с большим идеализмом и производящей большое впечатление планомерностью, и я убежден, что Ваше строительство идет по восходящей линии.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Что г-н генерал усмотрел на тех предприятиях, которые он видел, и замечаются ли улучшения по сравнению с прошлым годом?

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Я понимаю, что вопрос касается учреждений в Липецке, Казани и Томке. Общее впечатление от них у меня осталось удовлетворительное, однако темп работы при подобного рода опытных испытаниях нельзя приказывать. Я считаю, что несомненная польза имеется налицо. В Казани я был совместно с г-ном Куликом и в Томке с г-ном Фишманом. Мне это было особенно приятно, и я беседовал в деталях с обоими господами о том, что мы надеемся получить от этих учреждений.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Я полагаю по конкретным вопросам более подробно обменяться мнениями, осветить целый ряд пунктов и найти для обеих сторон благоприятное решение. В прошлом году я имел с ген. Бломбергом беседу по всем конкретным вопросам, и, кажется, эта беседа разрешилась в сторону обоюдной выгоды. Я не скрываю, что в наших взаимоотношениях были некоторые шероховатости, но в основном мы имеем положительные результаты.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Я с удовольствием готов в этом духе выяснить предлагаемые вопросы и также придерживаюсь мнения, что беседа г. Ворошилова с г. Бломбергом дала хорошие результаты. Я надеюсь, что г-н Ворошилов в нашей беседе окажет мне то же доверие, которое со стороны г-на Ворошилова было оказано генералу Бломбергу.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Я считаю, что вопрос о доверии здесь не может вызвать, конечно, никакого сомнения. Я рассматриваю г-на генерала Гаммерштейн, как представителя дружественного нам государства и человека, который хорошо расположен к Красной Армии, о чем я неоднократно слышал от товарищей, учившихся в Германии. Поэтому речь может идти не о доверии и недоверии, а о том, сможем ли мы найти новые дополнительные пути, которые улучшили бы и конкретизировали наши взаимоотношения на общую пользу Германии и СССР. Возвращаясь к вопросу доверия, я могу заявить, что я доверяю г-ну генералу Гаммерштейну столько же, сколько г-н генерал доверяет мне. Мы не только представители армий, но и представители своих правительств.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Дружественное расположение к Вашей Армии и Правительству я могу утверждать не только от себя лично, но и от лица армии. Если мы найдем новые пути для улучшения наших взаимоотношений, то мы этому будем очень рады.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Для начала конкретизации вопросов, я прошу г-на генерала сказать мне, имеются ли у него пожелания в отношении танковой школы?

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. По-нашему, там сейчас все идет хорошо. Наше пожелание было бы, чтобы в Казани дальше все шло бы по-прежнему, как оно сейчас есть: производство опытов, с одной стороны, и обучение — с другой стороны. Но мы хотели бы увеличить число курсантов с 10 до 20, чтобы лучше использовать затраченный капитал. Что касается опытов, то там имеются сейчас три различных танка, которые все еще являются опытными конструкциями, и мы считаем, что стадия опытов еще не закончена, опыты должны продолжаться, танки еще не идеальны, вероятно, придется сделать некоторые изменения. Мы предполагаем весною сделать опыты с более новыми танками. Мы предполагаем 10 курсантов обучать еще технически на германских заводах, поставляющих нам танки, и тактически — по теоретическому курсу в аудитории. Составленный нами план обучения мы пришлем Вам с целью одинакового обучения русских курсантов. Мы приветствовали бы, если из числа русских курсантов 2 или 3 человека участвовали бы в прохождении зимнего курса в Германии, но при их отборе мы просили бы учесть, что эти курсанты должны владеть настолько немецким языком, чтобы они смогли с пользой пройти курс обучения.

Это все то, что в общем мы имели бы сказать. Еще несколько вопросов. По соседству со школой в Казани находится артиллерийская часть. Было бы полезно, если бы туда поместить танковый взвод, так как целью являются не только технические работы, но и тактическое применение, и поэтому было бы приятно, если здесь участвовали бы и русские части. К тому времени в Казани будут, кроме 3 тяжелых, еще 3 легких танка.

Мы в Казани не хотим организовать конструкторское бюро. Там имеются инженеры тех заводов, которые нам танки доставляют и которые ищут ошибки в их конструкции. Последние в свою очередь уже устраняются конструкторскими бюро соответствующих заводов в Германии.

Меня спросили, было бы хорошо, если несколько русских инженеров работали бы с нами. Нам это было бы приятно, так как русские специалисты могли бы нам помогать и сами ознакомиться с нашей работой. Кроме того, мы могли бы тогда обменяться теми чертежами и описаниями танков, которые имеются в распоряжении — заграничные материалы, — и ознакомиться с русскими танками.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Все сказанное г-ном генералом меня удовлетворяет. Из предварительного краткого доклада, представленного мне тов. Куликом, я знаю об обмене мнений между г-ном генералом и тов. Куликом.

У меня имеются пожелания, на которые я хотел бы получить прямой, так сказать, солдатский ответ.

Наши взаимоотношения построены на своеобразных началах. Мы заинтересованы по-разному в совместной работе. Рейхсвер желает иметь базу для опытов вновь сконструированных танков, обучения танкистов-специалистов, изучения тактики и свойств танков. Мы же заинтересованы, кроме указанного, еще и в том, чтобы получить техническую помощь.

Конкретно: я хотел бы, чтобы г-н генерал Гаммерштейн и г-н полк. Кюленталь откровенно мне сказали, до каких пределов могут простираться наши взаимоотношения в смысле получения нами помощи со стороны Рейхсвера.

Я хотел бы, если нет препятствий, получить чертежи танков в полное наше распоряжение и получить возможность ознакомиться со всей работой по танковому вопросу во всем том объеме, как она проводится в Германии. Со своей стороны я готов, если мы договоримся, идти на соответствующие компенсации.

Думаю также, что мы могли бы организовать научно-техническое сотрудничество, организовав у нас конструкторское бюро под руководством немецких специалистов. Одновременно мне хотелось бы, чтобы наши инженеры получили возможность работать в конструкторских бюро Германии. Кроме того, я хотел бы, чтобы за соответствующую плату немецкие танки были переданы на наши заводы для соответствующих переделок, если это потребуется, применительно к нашим условиям, а также иметь право поставить на наших заводах производство ваших танков под руководством немецких специалистов.

Вот мои пожелания в этом вопросе. Думаю, что это выполнимо при благосклонном отношении Рейхсвера и дружественном расположении к нам г-на генерала Гаммерштейна.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. В принципе я того же мнения, что и г-н Ворошилов, но вместе с тем я думаю, что мы должны подходить спокойно к решению такой трудной технической задачи. Мы в настоящее время имеем в Казани 3 различных опытных танка и в будущем году мы пошлем туда еще 3 легких танка.

Теперь нам предстоит общая задача сначала уяснить себе, какой тяжелый и легкий танк является наилучшим, чтобы затем из этих 6 различных танков конструировать общую для нас обоих наилучшую модель. Только тогда, когда это будет сделано, закончится период испытаний и можно будет приступить к производству. И только тогда для России может возникнуть вопрос о производстве танков и о конструкторском бюро. Если бы мы уже раньше устроили в Казани конструкторское бюро, то мы сделали бы параллельную работу с фирмами, поставляющими нам танки, истратили бы зря деньги и, может быть, и поссорились бы с теми фирмами, в инженерах которых мы нуждаемся.

В общем и целом я скажу, что в принципе пожелания русских совершенно отвечают взглядам немцев, но что необходимо, чтобы закончился период технических испытаний. А тогда, я надеюсь, что случится так, как г-н Ворошилов это думает.

Одно дополнение: в отношении всех промышленных пожеланий, которые у России имеются к немецкой промышленности, можно было бы с немецкой стороны помочь привлечением в качестве посредника того человека, который до сих пор являлся посредником межу Рейхсвером и немецкой промышленностью, — именно, бывшего до сего времени начальником отдела вооружений генерала Людвига, который имеет большой опыт, очень дружественно расположен к русской армии и известен ей и который с удовольствием взял бы на себя выполнение этой задачи.

Еще одно дополнение: я тем более разделяю мнение г-на Ворошилова, так как у нас, благодаря Версальскому договору, невозможно осуществить массовое производство танков. Уже по этой причине желательно, после получения окончательной модели танка, спокойное производство в России при помощи немецких фирм. Но все же нельзя ускорить стадию опытов, дабы не получить плохих танков. Опытные танки все же являются одиночными экземплярами, и получение из них конечной подходящей конструкции — на это даже у таких фирм, как у Круппа, требуется время. Это необходимо.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Принципиальное согласие г-на генерала с моими пожеланиями есть уже большой плюс для успешного разрешения нашего вопроса. Но чтобы не ограничиваться голыми принципами, а получить и другие результаты, я хочу сказать следующее. Разделяя мнение, что спешить в столь серьезном деле нельзя, мне все же хотелось бы, чтобы для нас это время не пропало даром. Для нас чрезвычайно важно работу по лабораторным опытам, ведущуюся в Казани немцами, увязать с нашими мероприятиями по танкостроению.

Если немцы сейчас считают несвоевременным создание у нас конструкторского бюро, то, может быть, наши инженеры могли бы быть включены в состав немецких конструкторских бюро, работающих по танкам.

В отношении генерала Людвига я лично не вижу препятствий к его привлечению в качестве технического сотрудника, но я должен получить разрешение этого вопроса в соответствующих инстанциях.

Я знаю, что вследствие Версальского договора Германия не может производить танки. СССР не связан никакими договорами и может строить танки не только для себя, но и для других. Кроме того, при известных условиях возможна постройка у нас немецких специальных предприятий. Разумеется, все это только мое личное, пока, мнение.

В тесной связи с этим я хочу поднять еще один вопрос.

Мы хотели бы при помощи хорошо относящихся к нам руководителей Рейхсвера установить с германской индустрией такие отношения, которые позволили бы договориться с определенными фирмами о технической помощи по артиллерийской линии, приглашать их специалистов на наши заводы, организовать при их помощи у себя конструкторские бюро и посылать наших инженеров в германскую военную индустрию, давать немецким фирмам заказы на артсистемы, приобретать чертежи и артсистемы в Германии и в учреждениях германских фирм, находящихся в других странах, например, в Бофос (Швеция) и на голландском заводе. Одним словом, мы хотели бы с помощью господ генералов Гаммерштейн, Бломберг, Хойе и др. высших чинов Рейхсвера, с которыми у нас хорошие взаимоотношения, установить такие взаимоотношения с немецкой промышленностью, чтобы в ближайшее время мы смогли получить техническую помощь для нашей армии.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Для осуществления всех этих желаний единственным подходящим человеком был бы генерал Людвиг, у которого в этой области имеются нужные познания. Мы, остальные, не являемся, к сожалению, экспертами в этой области. Если генерала Людвига теперь привлечь, то это будет очень полезно.

Но в отношении вопроса с русскими инженерами, я, к величайшему сожалению, должен внести некоторые ограничения. Для нас будет очень приятно, если русские и немецкие инженеры совместно будут все изучать в Казани. Но что касается Германии, то следует учесть, что немецкие фирмы работают вопреки Версальскому договору, так что, например, Крупп озабочен тем, чтобы это ему не повредило. Также озабочен и немецкий министр иностранных дел, чтобы это не создавало затруднений. И поэтому русские инженеры могли бы участвовать в этих работах только в строго секретном порядке. Это зависит от соответствующих фирм, например, от Круппа, и удастся ли получить это согласие, я не в состоянии решить.

Я вполне понимаю пожелания с русской стороны. Со стороны Германии имеются совершенно одинаковые пожелания, но необходимо считаться с вынужденным положением вещей: сильный промышленный шпионаж со стороны Антанты заставляет с этим считаться нашего министра иностранных дел, особенно пока еще продолжаются конференции и пока еще оккупирована Рейнская область. К сожалению, мне приходится вносить это ограничение, и я это делаю специально из-за того, что г-н Ворошилов просил дать прямой ответ по-солдатски.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Я хорошо понимаю, что ни г-н генерал Гаммерштейн, ни Рейхсвер не могут решать вопроса за военные фирмы, за Круппа, например. Но я считаю, что если со стороны Рейхсвера, в частности, со стороны г-на генерала Гаммерштейн, будет оказано содействие, то вопрос может разрешиться благополучно. Приведу маленький пример. Наша промышленность договорилась о технической помощи с фирмой Крупп, причем переговоры были начаты по предложению фирмы Крупп. Договор предусматривал два пункта: 1) оказание помощи в металлургической области и 2) оказание помощи по военной линии. После того, как наши товарищи выставили кое-какие предложения, уже во втором туре переговоров фирма Крупп от помощи по военной линии отказалась. Мне показалось, что здесь имело место некоторое вмешательство или со стороны Правительства, или же со стороны Рейхсвера. В лучшем же случае Рейхсвер не оказал нам содействия, на которое мы, в порядке взаимности, имеем право рассчитывать.

Отсюда напрашивается вывод: если г-н генерал Гаммерштейн и другие высшие чины Рейхсвера так же искренне нам помогут, как мы им помогаем (организация предприятий, например), то такие досадные недоразумения не имели бы места.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Мне ничего не известно о договоре с фирмой Крупп, и я наведу об этом справки в Берлине, но генерал Людвиг может выяснить все недоразумения, он как раз является для этой цели подходящим лицом.

Сейчас разговор коснулся двух наших заводов, которые имеются за границей. Я должен заметить, что это является самым наисекретным, что мы вообще имеем. Как характерный факт, я сообщу, что недавно в Берлине был поднят вопрос о посылке на один из этих заводов высокопоставленного военного лица, но этот вопрос был отклонен, учитывая его крайнюю секретность.

Мы надеемся, что с русской стороны не будут недооценивать то тяжелое давление, под которым мы находимся и которое сказывается также на денежной стороне. Многое может идти быстрее при больших деньгах, и должно, к сожалению, двигаться более медленным темпом, вследствие зависимости денежных средств.

Я обещаю, что всегда буду способствовать общей работе, поскольку это для меня будет возможно сделать.

Дополнение: я прошу не преувеличивать факта существования у нас двух заграничных заводов. Там производятся преимущественно только мелочи, которые не могут быть изготовлены у нас. Несколько более широкое производство имеется в Бофорсе, но в Голландии производятся только оптические приборы.

Затем еще скажу вообще: я предлагаю для укрепления отношений во всех промышленных вопросах генерала Людвига, во всех тактическо-оперативных вопросах — полковника Хальм, который приедет в Москву, и в отношении всех общих предприятий — г-на Нидермейера. Это, я думаю, будет тот аппарат, от которого мы все сможем получить что пожелаем, и это будет большим шагом вперед. Если и после этого где-либо создадутся трения, то я просил бы г-на Ворошилова соответствующие вопросы выяснить непосредственно со мною или письменно или через г-на Путна. Я убежден, что таким путем мы достигнем больше всего и всегда сумеем устранить затруднения или объяснить друг другу отказ без всякого осадка.

Единственно возможно, что тем не менее все-таки возникнут затруднения, — это если будет затронута область внутренней политики, — и здесь было бы в интересах обеих армий и имело бы решающее значение, если бы такие затруднения, по возможности, предупреждались г-ном Ворошиловым.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Я не вполне понимаю сказанного в отношении нашей внутренней политики. Прошу более подробно разъяснить.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Это очень трудно объяснить. Но скажем, например, так. У Вас коммунистический строй является государственным строем, у нас — коммунизм враждебен государственному строю. Если теперь у нас все время будут утверждать — правильно ли, или неправильно, этого я не утверждаю, — что коммунисты у нас поддерживаются вами, то нам, военным, будет тяжело быть посредниками для хороших отношений.

Я прошу предупреждать такие вещи, которые немецкой армии затруднили бы дружбу с Красной Армией, конечно, поскольку это возможно. Я понимаю, что совершенно все предупреждать нельзя.

Я знаю насчет III Интернационала, может быть, иногда на него можно было бы воздействовать, скажем, напоминаниями или другим путем.

Я скажу еще, что основами дружественных отношений двух стран являются три фактора: дружба армий, возможно дружественная внешняя политика и взаимное признавание внутренней политики каждой страны. Я вместе с тем подчеркиваю, что до сего времени ничего не было упущено в этих вопросах.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Я не хотел сказать, что Рейхсвер или отдельные его представители повинны в том, что у нас не состоялось соглашение с Круппом, я только иллюстрировал мои пожелания этим примером. Если бы мы имели дружественную поддержку начальника Генштаба Рейхсвера, то, вероятно, договор был бы полностью заключен.

Положение Рейхсвера в финансовом отношении трудно, и естественно, что это мешает развертыванию строительства тем темпом, которого хотели бы руководители Рейхсвера.

В отношении предложений о специальном аппарате. Привлечение ген. Людвига в качестве технического лица, как я уже сказал, в принципе приемлемо. Предложение о назначении дополнительно к г-ну Нидермайеру полковника Хальм, о котором я слышал много хороших отзывов, тоже не встречает препятствий. Присоединяюсь к предложению о разрешении недоразумений непосредственно с г-ном генералом Гаммерштейн через тов. Путна. Два слова о политических вопросах. Мы должны исходить из того, что по социально-политическому строю наши государства являются антиподами. Это является фактом, не требующим доказательств. Разумеется, речь может идти только о наших деловых взаимоотношениях. Обе стороны в своей совместной работе, как я понимаю, не должны допускать таких действий, которые наносили бы ущерб нашим государствам.

Нам незачем припутывать III Интернационал или партии к нашим чисто деловым отношениям. Мы стоим на почве этих деловых отношений и кроме обоюдно выгодных вопросов никаких других обсуждать не можем и не должны.

Я думаю, что у г-на генерала Гаммерштейн нет оснований упрекать нас, что мы нашими действиями дали повод обвинять нас во вмешательстве во внутренние дела Германии. Немецкий посланник, г-н фон Дирксен, может засвидетельствовать, а покойный граф Ранцау неоднократно свидетельствовал, что, невзирая на различие структур наших государств, отношения у нас были и остаются дружественными. Что касается Рейхсвера, то нельзя указать случая, когда бы мы как-либо подрывали его престиж.

Зато у меня в этом отношении имеется претензия ко всем работникам Рейхсвера, и я ее выражаю и г-ну генералу Гаммерштейну, и г-ну полковнику Кюленталю. В № 8 журнала «Милитер Вохенблатт» появилась статья генерала в запасе фон Мирка о мощи СССР на Дальнем Востоке. Статья пропитана ненавистью и враждой к нам и представляет «богатый» извращенный материал, главное лживый, для Антанты, против которой мы, казалось бы, должны идти единым фронтом.

Такое выступление в таком руководящем органе, каким является «Милитер Вохенблатт», доказывает, что около Рейхсвера есть ответственные лица, которые чрезвычайно враждебно относятся к нашему государству и его армии. Можно не любить большевиков, но следует уважать наш народ, который ведет жесточайшую борьбу за свое существование.

Я прошу господ офицеров воздействовать на таких писателей в сторону приличия, учитывая наши дружественные отношения.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. К сожалению, я должен сказать, что мы не обладаем достаточным влиянием на журнал «Милитер Вохенблатт». Там пишут много старых генералов, которые разыгрывают из себя экспертов и которые также и по отношению к нам настроены не всегда дружественно. Некоторое влияние на «Милитер Вохенблатт» мы имеем, которое мы используем. Но если тем не менее все-таки появится подобного рода статья, то было бы лучше всего, если бы с Вашей стороны нам была прислана контрстатья, которая разоблачала бы ложь. Мы эту статью поместим в «Милитер Вохенблатт» или в другом месте, как возражение. Тогда такие писатели были бы дельно разоблачены. Заставить «Милитер Вохенблатт» не помещать некоторых статей мы, к сожалению, не можем, так как этот журнал является частным предприятием.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Понимаю, но наши дружественные взаимоотношения диктуют еще и другие мероприятия. Если бы по отношению к Рейхсверу у нас появилась такая статья, то я предложил бы напечатать более дружественную статью, написанную другим лицом.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Я вполне с этим согласен. И мы это сделаем, если неправильности, которые содержатся в подобных статьях, смогут быть выяснены или лично, или при участии г-на Путна. Но все же я скажу, что мы, к сожалению, не держим в руках нашу печать настолько, насколько это имеет место у вас.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Разрешите перейти к другим вопросам. Какие у г-на генерала Гаммерштейн имеются пожелания насчет Томки?

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Здесь имеется много общего с Казанью. В Томке мы имеем общий опытный институт, и мы желали бы, чтобы это так оставалось. Мы думаем, что русские расширят институт, и что тогда русский опытный газовый батальон придет в Чиханы. Но мы желаем, чтобы институт и батальон оставались раздельными и чтобы институт впредь оставался таким, какой он есть, не будучи слитым с войсковой частью. Таким образом, многое, что было в Казани, совпадает также и с условиями в «Томке».

В Германии мы разузнаем, смогут ли русские специалисты по химии в качестве ассистентов немецких ученых участвовать в научной работе, проводимой в Германии. Но для этого необходимо согласие этих ученых, и я не знаю, удастся ли это, но я постараюсь помочь.

С г-ном Фишманом я согласен во всех вопросах, но у нас есть расхождение в вопросе о разделении между Томкой и Чиханами. Практически это выразилось бы в том, что если имеется ангар для самолетов в Чиханах, то таковой же, правда, меньший, должен быть также в Томке.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Я уверен, что мелкие вопросы практически будут безболезненно разрешены. Но у меня имеется вопрос более серьезный по существу. В течение последнего года Томка не дала того, что мы, согласно договору, ожидали. Ряд технических дефектов в приборах, присланных немцами, в частности, взрыватель газовой бомбы, сделали их негодными. Бедность технических средств, которые немцы представляют на этот полигон, не оправдывает существования института. В первый год были серьезные опыты для обеих сторон, затем только опыты незначительного характера.

Наша просьба заключается в усилении техники института, в пересылке разнообразной и новой аппаратуры. Я прошу г-на генерала Гаммерштейн обратить внимание на этот вопрос и расширить базу. Иначе существование института становится проблематичным.

В остальных вопросах я с г-ном генералом Гаммерштейн согласен.

Добавление: мы считаем, что немецкая химическая промышленность не превзойдена еще и до сих пор во всем мире. Нас удивляет поэтому скромность и бедность технических средств и аппаратура на этом специально организованном опытном полигоне. Это наводит на мысль, что здесь или недоразумение, или же нежелание вводить нас в курс новых и старых химических средств борьбы, которые Рейхсвер имеет.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. У меня не было этого впечатления, но впечатление, что мы и здесь также с большим трудом двигаем нашу технику.

Мы имели один абсолютный неуспех: именно, в дистанционном взрывателе для авиабомб. Говорят, что американцы имеют такой взрыватель, но так ли это? Мы этого в точности не знаем. Следует учесть здесь, что немецкая промышленность сейчас уже утеряла свою высокую квалификацию в отношении военных предметов. Многие не верят, что в некоторых вопросах она может иметь абсолютный неуспех, но, к сожалению, неудача в конструкции указанного взрывателя является фактом.

Все, что мы имеем, все это находится в Томке и, мне кажется, что в Томке под прекрасным руководством генерала Треппера делается все, что возможно, и что г-н Фишман, который мне очень нравится, в своем увлечении хочет идти слишком быстро. У нас нет ничего секретного, все, что мы имеем, находится в Томке.

Правда, следует сказать, что немецкие ученые, участвующие в работах, проводимых в Германии, производят различные опыты. Но эти опыты еще не вышли из стадии лабораторных и держатся этими учеными также и по отношению к нам в секрете до тех пор, пока не настанет практическая стадия. Как только будут получены результаты, я даю гарантию, что эти результаты дойдут до Томки. У нас нет повода скрывать перед русской армией наши достижения.

Мое предложение — все же в том же духе — продолжать работу в этом маленьком институте в Томке.

Дополнение: г-н Фишман сделал предложение об организации общего института в Берлине, где обе стороны работали бы научно, причем результаты этой работы будут испытываться в «Томке». Эта мысль хороша, и это было бы очень полезно, будь это возможно. Но 1) это стоило бы очень много денег и 2) было бы трудно сохранить секретность. И так как и Россия и Германия связаны различными договорами в отношении непроведения химической войны, то я считаю этот план неосуществимым. Нам, кроме того, не удалось бы привлечь к участию в работах института наших лучших ученых, от которых мы зависим. Поэтому, я думаю, что нам следует пока ограничиться тем, что мы оба в состоянии сделать. Что это, к сожалению, немного — в этом я вполне согласен с г-ном Фишманом, но я, к сожалению, не вижу возможности расширения работ в настоящее время. Нужно дать время немецким ученым для этих работ и не следует переоценивать работоспособность этих ученых в этом вопросе.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Объяснения г-на генерала Гаммерштейна в отношении специальных условий работы немецких ученых и представителей Рейхсвера — я понимаю и разделяю. Но тем не менее меня смущает вопрос о темпах работы. Мы думаем, что немцы люди аккуратные и экономные в смысле времени. Нужно ли растягивать сроки? Хотя объективная обстановка и сложилась так, как говорит генерал Гаммерштейн, но я думаю, что вопрос о темпе вооружений и испытаний, в особенности химических средств, имеет первостепенную важность. Никто из нас не знает, когда война может вспыхнуть. Затем возникает вопрос: будут ли выполняться договоры в случае войны? Мы этого не знаем, но, вероятно, не будут, и химическая война будет еще более жестокой, чем это было в мировую войну. Кажется, и Рейхсвер также заинтересован, чтобы именно теперь уже сделать все, что возможно, и получить максимум результатов. Вот этой немецкой экономии времени в Томке мы не видим.

Моя просьба заключается в том, чтобы г-н Гаммерштейн ускорил разрешение этих вопросов. Время — это наиболее ценный элемент в техническом обеспечении вооруженных сил.

Теперь разрешите перейти к вопросу о Липецке. Липецкая школа существует давно, это самое старое из учреждений и она дала хорошие результаты для Рейхсвера, в то время как мы, к сожалению, не извлекали из ее существования никакой пользы. Это и сейчас еще так.

Я просил генерала Бломберг, а сейчас прошу Вас, г-н генерал Гаммерштейн, поставить работу иначе. Авиасредства школы устарели и неинтересны для нас. Эта техника нам ничего не дает. Германские фирмы имеют более современные самолеты. Кроме того, предполагалась организация в Липецке научной лаборатории, где работали бы мы совместно и по технике, и по тактике, но лаборатории все еще нет.

Затем я прошу г-на генерала Гаммерштейна повлиять в соответствующем направлении, чтобы взаимоотношения с нашими представителями в школе были более нормальные и дружественные.

И, наконец, у меня имеется просьба, чтобы нам была дана возможность в будущем иначе организовать посылку наших товарищей для обучения в Германии. Если раньше нас интересовала военная подготовка в общем, то мы сейчас хотим создать несколько групп для специализации по различным специальностям, например, группу общевойсковую, артиллерийскую, военных сообщений и т. п. Каждая группа предполагается из 2-3 человек. Мы просим, чтобы этим группам был предоставлен доступ во все части и учреждения Рейхсвера по соответствующим специальностям.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Последнее сходится с нашими пожеланиями, и мы это так устроим. Нам особенно приятно будет узнать, что такие именно офицеры приедут и с такой определенной целью. Но все же мы остаемся на старом в том вопросе, что считаем решающим то, чтобы высшие руководители обеих армий лично знакомились друг с другом.

Что касается Липецка, то наши взгляды сходятся. У меня имеется просьба, чтобы тактическое учение в Воронеже все же состоялось и чтобы оно было оставлено в программе. Что же касается Липецка, то мы теперь расширим исследовательскую работу и увеличим технику.

Тов. ВОРОШИЛОВ. В отношении Воронежского учения мы окажем содействие. Я же прошу воздействовать на органы Рейхсвера, чтобы аппараты были заменены новыми.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. В Липецке я еще не был. Меня интересует вопрос, взаимоотношения там хуже ли, чем в «Томке» и Казани?

Тов. ВОРОШИЛОВ. Да, много хуже. У меня больше вопросов нет. Я жалею, что генерал Гаммерштейн принял другой порядок в отношении программы его пребывания в СССР. Мне хотелось бы показать Вам наши большие маневры, где Вы увидели бы наши войска при выполнении различных тактических операций, а мы могли бы еще раз побеседовать и вместе выпить чашку чая.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. К величайшему сожалению, я не в состоянии быть на этих маневрах. Но на них будет подполковник Гейер, начальник нашего оперативного отдела, который является большим знатоком. Меня же, к сожалению, служба зовет в Берлин. У меня имеется еще просьба: одно из служебных мест г-на Нидермайера находится в доме рядом с домом английского посольства. Мне сказали, что, возможно, что еще этой осенью из Англии приедет посольство. Если это случится, то я прошу перевести г-на Нидермайера в другой дом, ибо возможный контроль со стороны Англии, конечно, нежелателен, тем более что Англия никогда не будет другом России.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Обещаю свое содействие.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Еще одна просьба более мелкого характера. Наши господа, которые в России работают, привыкли курить немецкие сигары и пить легкие немецкие вина. Сейчас они этого не могут сделать, что им несколько тяжело. Я просил бы г-на Ворошилова содействовать в беспошлинном провозе для них некоторого количества сигар и вина.

Тов. ВОРОШИЛОВ. Это не зависит непосредственно от меня, а от различных инстанций, но я думаю, что и здесь удастся кое-что сделать.

Ген. ГАММЕРШТЕЙН. Я еще хочу выразить благодарность за тот прекрасный вагон, который нам был предоставлен, и за внимательные заботы в отношении нас. Офицер, который нас сопровождает, заботится о нас как нельзя лучше.

На этом беседа закончилась и начались прощальные приветствия».

Эта беседа более чем симптоматична. Ее тон весьма сердечен (если таковое качество применимо к ее участникам, кадровым военным). Виден и затаенный скепсис обеих сторон, но господствует директива высших органов: надо сотрудничать. От сотрудничества с рейхсвером в Москве ожидали много, что видно из следующего документа — доклада начальника связи РККА на имя замнаркома М. Н. Тухачевского от 9 декабря 1934 года:

«Д О К Л А Д.

Докладываю соображения об импорте из Германии объектов вооружения связи и телемеханики, а также оборудования, необходимого для слаботочной и элементной промышленности для того, чтобы она могла лучше обеспечить выполнение заказов Наркома Обороны.

I. Система радиовооружения на 2-ю пятилетку запроектирована на новой технической базе, требующей в первую очередь, помимо новых принципиальных качеств аппаратуры, высококачественных материалов, радиоламп и источников питания. Все новейшие радиостанции за границей делаются на электронном литье и имеют высококачественные источники питания. Ряд образцов, построенных у нас применительно к системе радиовооружения на 2-ю пятилетку, не смогут быть воспроизведены в нашей радиопромышленности, т. к. производство радиоламп и источников питания находится на чрезвычайно низком уровне, а электронного литья в стране совершенно нет. По этим же причинам у нас не смогут быть воспроизведены некоторые типы немецких станций, удовлетворяющих нашим требованиям.

Поэтому считаю необходимым:

1. Заказать для ГЛАВЭСПРОМА полный комплект оборудования для электронного литья под давлением (шприц-гусс), спесификация должна быть затребована от промышленности.

2. Закупить оборудование для строящегося завода «Радиолампа» в целях постановки полного технологического цикла производства генераторных и полной серии приемных ламп. (Спесификацию необходимо получить от промышленности.)

3. Закупить необходимое оборудование для доведения до полной мощности завод «РАДИОПРИБОР», строящий новую телемеханическую аппаратуру. (Спесификацию получить от ГЛАВЭСПРОМА.)

4. Закупить необходимое оборудование для Иркутского Элементного завода для развития на нем производства анодных батарей и элементов в количествах и качестве, обеспечивающем полное снабжение ОКДВА. (Спесификацию получить от ВАКТа).

II. Для целей усиления ресурсов по радиостанциям и особой технике в РККА считал бы необходимым закупить ряд небольших партий наиболее интересных станций с тем, чтобы внедрить их в наше производство. К таким объектам отношу, в первую очередь, типы, отсутствующие у нас совершенно и по которым фирмы единичных образцов не продают. Во вторую очередь, те станции, образцы которых дали положительные результаты при испытаниях у нас, но их воспроизведение в нашей промышленности потребует минимум 2-х лет, и, в третью очередь, новейшие образцы по радиосвязи и особой технике, которые желательно иметь для их оценки и воспроизводства.

А) Партии, предполагаемые к закупке:

50 шт. — — 125 000

5 шт. — 30 000

5 шт. — 25 000

2 км — 20 000

2 шт. — 20 000

5 шт. — 25 000

10 шт. — 25 000

2 шт. — 10 000

50 шт. — 5 000

5 шт. — 5 000

10 шт. — 2 500

100 шт. — 5 000

5 шт. — 20 000

5 шт. — 20 000

2 шт. — 5 000

1 комп. — 50 000

КРАТКИЙ ПЕРЕЧЕНЬ ОБОРУДОВАНИЯ, ПОДЛЕЖАЩЕГО ЗАКАЗУ В ГЕРМАНИИ В СЧЕТ КРЕДИТА В 200 МИЛЛИОНОВ МАРОК

Ориентир. количество

Стоимость в тыс. руб.

Назначение оборудования

2

2 000

—

—

150

—

100

250

Для оснащения аэроторпедоносцев

300

600

Для оснащения командирских танков

40

480

Для оснащения береговой и зенитной артиллерии (из них 10 для УМВС)

30

160

Для береговой обороны и подлодок ДВ

9

270

Для подлодок

1 000

Для оснащения дальноразведыват. авиации

200

360

Для ПВО

36

847

Для подлодок ДВ

—

300

Для ВВС

50

600

—

5

200

Опытные образцы для освоения.

Таблица искажена в источнике (книге), надеюсь в будущем поправить. — Hoaxer

Это только три документа из сотен, которые оставались долгое время под запором. Обе стороны по идеологическим соображениям не хотели об этом периоде вспоминать — теперь же наблюдается другая крайность, нашедшая свое отражение на страницах книг типа «Фашистский меч ковался в Советском Союзе» или в сенсационных «открытиях» детей Геринга в Липецке (где он никогда не был). Серьезное исследование роли советско-германского сотрудничества еще впереди, и оно безусловно введет эту тему в рамки того времени. Тем более что даже те неширокие связи, которые получила Красная Армия в рейхсвере, были уничтожены в ходе репрессий 1937 года, а влияние «заграницы» на создание танковых колонн Гудериана с полным правом оспаривают создатели английских танков. Но одно бесспорно: для РККА это была первая — и последняя — возможность выйти из европейской изоляции и увидеть, что происходит в армиях Европы. Зато в практическом смысле советская оборонная промышленность и вся машина индустриализации начала 30-х годов очень много получила от передовых немецких «ноу-хау». Еще долговременнее было психологическое воздействие эпохи сотрудничества на общий подход сталинского руководства к Германии, которая с 1933 года решительно порвала с традициями Рапалло.

Читая вышеприведенный длинный список, необходимо обратить внимание на одну «мелочь»: он датирован 9 декабря 1935 года, т. е. составлялся уже после прихода Гитлера к власти и за полгода до превращения рейхсвера в вермахт. Иными словами, и в это время советские военные (и политики!) еще надеялись, что весьма плодотворное сотрудничество продолжится и при новом правительстве Германии. Увы, это было не так. Можно понять, каким тяжелым ударом это было по советской военной экономике и как отчаянно пытался Сталин спасти положение.

Но об этом позже.