Билл Джонсон
Выпьем, господин посол

Прости, что отвлекаю тебя на работе, Тони, — сказал брат. — Около часа назад умер Сэм.

«Боже правый! — подумал я. — Я все не мог выкроить время, чтобы его повидать, а теперь время истекло».

– Он не мучился? Это произошло быстро? — спросил я. Стив покачал головой.

– Паршивая история, Тони. Говорят, он потерял сознание. В общем, упал, когда доставал из шкафа рубашку. Должно быть, при падении ударился головой о косяк. Соседа по комнате как раз не было дома, поэтому нашли Сэма только вечером. Он лежал без сознания, весь в крови.

– Проклятие! — тихо выругался я. — Его хотя бы отвезли в больницу? Стив опять покачал головой.

– В доме как раз оказался врач — навещал кого-то еще. Сэма уложили в постель и наложили на голову швы. А он все жаловался на боль в груди…

Стив отвернулся от видеофона. Я услышал тонкий голосок, смех, топот бегущих ножек. На колени к Стиву забралась Элизабет, как раз праздновавшая свой второй день рождения.

– Ха-ха-ха! — пропела она и чмокнула отца в щеку. Вся ее мордашка и пальчики были перепачканы розовой глазурью.

– Элизабет! — На экране мелькнула Роз, мать девчушки. Схватив дочку, она развернула ее, улыбаясь мне. Элизабет протянула Стиву разноцветную бумажную салфетку с фосфоресцирующей надписью «С днем рождения!»

– Элизабет, папа говорит с дядей Тони, — наставительно сказала Роз. Она была невысокой, среднего сложения, с сильными руками и растрепанными светлыми волосами. Женщина мельком глянула на меня.

– Здравствуй, Тони. Как жалко Сэма! — Потом она снова занялась дочерью. — Пойдем к гостям, милая. Пора развернуть подарки.

– Подарки! — восторженно подхватила Элизабет, соскочила с материнских колен и устремилась в кухню. Мать бросилась за ней.

Стив стряхнул с одежды крошки, отер выпачканное глазурью лицо и снова поднял на меня глаза. Мы улыбнулись друг другу.

– То ли еще будет! — предостерег я. — Двухлетки — страшно занятой народ.

– Она и сейчас ужас какая деловая! — пожаловался Стив.

– Что же все-таки случилось? Новые осложнения с аортой?

– Возможно. Вскрытие все показало бы, но, думаю, нам это ни к чему. — Стив тяжело вздохнул и отвернулся. — Понимаешь, Сэм не хотел снова угодить в больницу. После последнего приступа он согласился на «НО».

«Не оживлять!» Своеобразный запретительный флажок. Пациент изъявил готовность умереть, уйти просто и быстро, избежав массированного вмешательства медиков. Я представил было Сэма подключенным к мониторам, ощетинившимся трубками и иглами, — хрупкое тельце, задавленное механизмами… Сэм всего этого терпеть не мог, такая кончина была бы просто абсурдной. Я не удивился, что он избрал себя «НО».

– Расслоение аорты — это очень болезненно, — осторожно проговорил я. — Впервые попав в больницу, Сэм жаловался, что у него нутро горит огнем.

– Морфий ему давали вволю, как воду, сколько он просил, — сказал Стив.

– Помогало?

– Говорят, да, — неуверенно ответил брат. Он был пульманологом больнице университета Небраски и хорошо знал, что такое мучительная смерть. — Сначала любое средство помогает, а потом…

– Когда похороны? — спросил я.

– Завтра мы с Бобом поедем в Дакоту. Предстоит разбираться в банковских и юридических делах, — с отвращением ответил он. — Похороны в субботу.

Я принялся усиленно соображать, как перестроить рабочее расписание и вообще всю жизнь на ближайшие дни. К счастью — или на беду — моя жизнь была не слишком насыщенной. В кои-то веки это оказалось кстати.

– Слушай, если в четверг прилетишь в Омаху, то вместе с Роз поспеете к пятнице, — предложил Стив. — Сестра Роз приедет посидеть Элизабет, но она свободна только с вечера четверга. В нашем распоряжении будут две машины.

– Как скажешь, братишка. Ты у нас рулевой.

– Комплимент сомнительный.

– Прости, Стив. Несправедливо, конечно…

– … но я гораздо ближе живу и назначен душеприказчиком, — закончил за меня брат. Помявшись, он спросил: — Ты точно сможешь вырваться? Я следил за новостями. Ты мелькал на втором плане. Во весь экран красовался инопланетянин. Мне было приказано соблюдать полную конфиденциальность. К черту! Стив не имеет отношения к масс-медиа и умеет держать язык за зубами.

– Я включен в группу обеспечения безопасности посла.

– Так ты освободишься? Если нет, мы справимся сами. Я напрягся. Наверное, выражение моего лица изменилось, потому что Стив слегка поморщился.

– Ты знаешь, что для меня главное. Не беспокойся, я обязательна приеду.

– Значит, увидимся в пятницу. Доступ к телу с трех часов.

Я отключил связь и откинулся в кресле. Ремень врезался в плечо, снял кобуру и положил ее на стол. Потирая плечо, я посмотрел в окно В Вашингтоне весна была в полном разгаре: на ветках набухли почки кое-где проклюнулись листья. Вишни цвели вовсю.

Я запросил прогноз погоды в Дакоте. Дождь со снегом, как и следовало ожидать. Когда вся страна в весеннем цвету, в Дакоте еще бушует метель.

Хватит тянуть! Я набрал в легкие побольше воздуху и снял трубку.

– Кэрол? Это Тони. Мне нужно взять отгул на несколько дней по личным обстоятельствам.

– Нет! — отрезала она.

Спустя пять минут после звонка и первого «нет» я явился к ней кабинет.

– Ни в коем случае. И не думай! Ты несешь ответственность безопасность посла. После завершения переговоров — пожалуйста, но сейчас — никак. Извини.

Я разглядывал стену у нее над головой. Все в кабинете, от стандартного металлического стола до зеленого вращающегося кресла и глухи свинцовых жалюзи, исключающих наблюдение и прослушивание, несло отпечаток казенщины. Правда, именно благодаря насаждающим казенщину федеральным властям я вырвался из Дакоты и сделал карьеру Они убедили меня, что я кое-чего стою, они предложили мне хорошую работу. Я тяжело вздохнул.

– Тогда я увольняюсь. Через час ты получишь мое заявление об уходе.

– Ты не можешь так поступить!

– Я уже уволился.

Кэрол вскочила и устремила на меня свирепый взгляд. Несмотря свою тренированность, она весила не больше 130 фунтов. Мне ничего не стоило схватить ее в охапку и встряхнуть. Тем не менее эта женщина внушала трепет.

– Ты готов все бросить ради каких-то похорон?

– Кэрол, он вырастил моего отца! Он заменил мне деда! — взмолился я.

– Я все понимаю, — тихо проговорила она. — Можешь мне поверить. Я бы рада тебя отпустить. Я даже хочу, чтобы ты поехал. Но не сейчас. После того что произошло в понедельник, это немыслимо.

В понедельник я стал героем. Память об этом все еще оставалась болезненной. Я припомнил, как, стоя рядом с послом, интуитивно почувствовал, что мне следовало бы сместиться чуть влево. Потом меня оглушила боль, и я шлепнулся на землю. Пуля, предназначавшаяся инопланетянину, угодила в мой пуленепробиваемый жилет.

Посол покосился на меня. Его лицо было невозмутимым, словно маска. Все происходило, как в замедленном кино. На него набросилась куча охранников: они повалили его на землю, прикрыв своими телами. Стрелявшего схватили. На допросе он признался, что принадлежит к левому крылу движения «Спасем Америку!».

Слишком все просто! Псих с винтовкой — понятное дело. К тому же не пострадал никто, кроме меня, да и меня уберег жилет: я отделался внушительным синяком на груди. Событие лидировало в новостях один лень, после чего ушло с газетных страниц. Дело аккуратно замяли.

Слишком аккуратно.

Откуда у него винтовка? Кто ему выписал пропуск? Каким образом ему удалось подкрасться так близко? И что вообще за этим стоит?

Вопросы звучали логично, разумно, но подразумевали слишком уж простые ответы. Мы с Кэрол подозревали зловещий заговор, но не располагали доказательствами. Возможно, мы проявляли излишнюю подозрительность, но наше ремесло, в конце концов, в том и состоит, чтобы повсюду видеть заговоры.

Но сейчас я не располагал временем.

– Пойми, Кэрол, я должен похоронить Сэма.

– Там твои братья. Они справятся. Ты побываешь на могиле позже. — Она отвела взгляд, покачала головой, снова посмотрела на меня, и выражение ее лица смягчилось. — Он все равно не узнает, что ты не приехал, Тони. Жизнь продолжается. Уверена, он предпочел бы, чтобы ты не пренебрегал работой. Он бы тебя наверняка понял.

Я вспомнил Сэма.

«Главное, что ты должен понять: жители равнины похожи на нас, говорят, как мы, могут даже быть нашей родней, но рассуждают они не так, как мы, — внушал мне старик хриплым от курения голосом. Я стоял с ним рядом в пижаме, с любимым одеялом под мышкой, а он держал меня за другую руку. Я помнил, каким высоким он мне казался, когда я смотрел снизу вверх в его лицо любителя виски. — Жители равнины считают себя индивидуалистами; мерило каждой личности — работа. Мы другие. Семья для нас важнее рода, род важнее клана, клан важнее государства».

Нет, вряд ли Сэм простил бы мое отсутствие.

– Черт возьми, Кэрол, я же старший в семье! — крикнул я в отчаянии. Как объяснить такие вещи человеку с равнины? Я попытался взять себя в руки. — Я теперь самый старший в клане. Я должен присутствовать на похоронах.

Видя мое упорство, она зашла с другого боку.

– Вдруг потребуется твое участие в переговорах? Посол Мэйн говорит, что он у тебя в долгу. Ты уедешь, и мы лишимся этого козыря!

Я припомнил, как посол вместе с Кэрол вскоре после покушения явился навестить меня в приемный покой больницы. Голос у него был сухой, как наждачная бумага, и четкий, как у компьютера; он нервно подергивал головой, становясь похожим на моего попугая. На этом его сходство с птицей заканчивалось. Посол, называвший себя Мэйномnote 1, был приземистым, несколькими дюймами выше Кэрол, и широким в плечах. Я знал, что под его одеждой скрываются мышцы и костяк, а самые уязвимые места прикрывает экоскелет. Он был всеяден и происходил, по утверждению ксенобиологов, от прямоходящих охотников, совсем как первобытные люди. Он больше напоминал росомаху, чем примата, но мне нравился склад его мыслей.

В том-то и состояла проблема. Я понял это еще тогда, когда нас нашел их торговый корабль. При всем различии наших рас, мы были слишком схожими, а это таило потенциальную опасность соперничества. Наша раса больше преуспела в области некоторых технологий, зато инопланетяне не позволяли нам забыть, что это они нашли нас, а не наоборот. На нашей орбите завис их корабль, способный достичь любой точки на Земле, поэтому на переговорах они чувствовали свое превосходство.

Возможно, мы обогнали их по части производства оружия, но не могли запустить его в космос и поразить цель. Наши носители были чересчур слабы, а пришельцы исправно уничтожали любой объект, приближающийся к кораблю и представляющий хотя бы намек на угрозу. Зато сами они были способны забросать нас астероидами. Но астероидные удары не приблизили бы их к пониманию нашей технологии генной инженерии и не помогли бы затащить к себе на борт людей, чего им, по слухам, очень хотелось.

Поэтому мы обменялись послами и приступили к переговорам. Переговоры тянулись уже очень долго, и им не было видно конца.

– Когда вы страдаете, страдаю и я, — сказал мне Мэйн в больнице. Взяв мою руку в свою, он заглянул мне в глаза. — Отныне ваше имя занесено в списки членов моего клана.

Кэрол удивленно приподняла брови, но для меня слова посла были полны смысла. Какие обязательства накладывает принадлежность к его клану? Я хотел было отвергнуть подобное родство, но воздержался, не представляя себе реакцию инопланетянина. Безопаснее было согласиться.

«Ты серьезно? — спросил внутренний голос. — Ты совершенно уверен?»

Я обдумал ситуацию.

– Согласен, — ответил я. — Но осмелюсь предупредить, что ответной акции не последует: вы не можете стать членом моего клана. Он помялся и произнес, опустив голову:

– Понимаю и принимаю. Возможно, наступит день, когда я заслужу право вписать свое имя в списки вашего клана.

Я вздохнул с некоторым облегчением: никаких угроз войны!

– Но я обещаю вам покровительство своего клана на время вашего пребывания здесь и буду рад принять вас у себя, — сказал я.

Он поднял глаза, черные и неумолимые, как у акулы. Я попытался прочесть выражение его лица, но оно было слишком чужим.

– Согласен. — Ответив так, он встал и покинул палату.

Я смотрел вслед, на его спину, обтянутую тканью. Теперь я принадлежал к его клану, а он находился в союзе с моим. Оставаясь на Земле, он мог потребовать защиты и помощи от меня и моих близких.

Мне хотелось надеяться, что Мэйн не оценил всего значения моего жеста. Выяснять меру его щедрости тоже было не в моих интересах.

Этот разговор состоялся неделю назад, а казалось, что минуло целое столетие. Неделю назад Сэм был жив, а я был свободен поступать, как мне заблагорассудится. Теперь передо мной стояли проблемы иного рода, и Мэйну среди них места не находилось. Моей главной проблемой стал Сэм и те перемены, которые внесла в мою жизнь его смерть.

Я потряс головой, отгоняя воспоминания, и взглянул на Кэрол.

– Ты не права. У нас с Мэйном сугубо личные отношения. Так что присутствие моей скромной персоны никак не повлияет на ход переговоров.

– Но…

– Нет, — отрезал я и встал. — Я еду на похороны. Через час у тебя будет мое заявление об отставке.

На следующий день я был уже в Омахе. В аэропорту меня встречала Роз, за нее цеплялась Элизабет. Увидев меня, Роз помахала рукой. Я поспешил к ним навстречу. Женщина обняла меня, девчушка чмокнула в щеку.

– Тебе хочется полетать, Элизабет? — спросил я.

– Нет, — твердо ответила она и спрятала личико в материнской юбке. Потом на меня глянул один лукавый глаз.

– Ну, немножечко! — не отставал я.

– Тони! — взмолилась Роз. — Прямо здесь?

– Здесь! — решительно постановил я.

Я подхватил Элизабет под мышки и подбросил в воздух. Она раскинула руки и ноги, не обращая внимания на пассажиров. Как я по ней соскучился! Она хохотала, запрокидывая голову, ее волосы раздувал ветер. Роз улыбалась, качая головой.

– Готово? — спросила Роз, когда я вернул Элизабет на землю. Девочка пыталась идти прямо, но ее походка напоминала движения хмельного матроса. Она продолжала хохотать до тех пор, пока я не усадил ее себе на плечи.

– Да, готово.

Мне понравилась Омаха и дом Стива. Он был выстроен у подножия холма в стиле ранчо, и на первый этаж приходилось подниматься по лестнице. Дом стоял на западной оконечности города, где, словно дикие цветы, вырастали новые кварталы и где кукурузные поля проигрывали сражение бульдозерам строителей.

Элизабет схватила меня за руку и потащила показывать дом, лужайку, свои цветы и игрушки. За нами неотступно следовала Роз и причитала:

– Я видела в новостях, как тебя подстрелили. — С этими словами она мгновенно изменилась. Только что она была моей беспечной невесткой, а теперь превратилась в сестру милосердия, обеспокоенную состоянием пациента. Сначала она окинула меня внимательным взглядом, потом подошла ближе, чтобы осмотреть грудь в том месте, куда ударилась пуля.

– Как ты себя чувствуешь?

– Меня осматривали в Уолтер-Рид, — заверил я ее. — Я не пострадал.

– А посол?

– Ни царапины.

– Ты его больше не охраняешь, Тони.

Я взглянул на тюльпаны, которые показывала мне Элизабет: белые, красные нераскрывшиеся бутоны.

– Охрана не отступает от него ни на шаг. Я всего лишь один из многих.

Роз отошла в сторонку. Элизабет увидела бабочку-данаиду и кинулась за ней в погоню. Уверенный, что бабочке ничего не угрожает, я последовал за Роз.

Зайдя за дом, мы остановились у изгороди и стали смотреть вдаль. Возможно, через год дома вырастут и здесь, но пока перед нами по-прежнему простиралось поле — вспаханное, в соломе от прошлогоднего урожая, ожидающее сева. Жирный чернозем блестел от утренней росы.

– Ты считаешь: что ни делается — все к лучшему? — спросила Роз. Вряд ли она имела в виду поле.

– Нет, — ответил я немного погодя. — Бывает и к худшему. Постоянны лишь сами перемены. Иногда они происходят регулярно, как сев, созревание, уборка, пахота. А хороши они или плохи, зависит от твоей позиции и привязанностей.

– А мне перемены не по душе, — заявила Роз.

– Знаю, — неуклюже вставил я.

Роз отвернулась от поля и перевела взгляд на меня. Потом она опустила глаза.

– Мы здесь забыли о времени. Казалось, можно спокойно растить маленьких девочек. И тут нагрянули эти пришельцы. — Ее тон был очень горьким. — Я не вынесу, если с ней что-то случится.

Я слегка приобнял Роз, только и всего. Слова о том, что все обойдется, не давались мне. Элизабет продолжала охоту на бабочек. Роз похлопала меня по руке.

– Идем в дом. Завтра нам предстоит дальняя поездка.

Роз никогда не сопровождала Стива в его путешествиях на север, в Дакоту, где он рыбачил, охотился и гостил у Сэма. Она оставалась на юге, в Небраске и Айове, работала или навещала родных. На это раз поездка на север была неизбежной.

Посидеть с Элизабет приехала Маргарет, незамужняя сестра Роз. Элизабет считала, что у нее две мамы. Маргарет эта мысль нравилась, а Роз спокойнее оставляла дочь с сестрой, нежели в детском саду. Мы передали девчушку с рук на руки, продиктовали номера экстренной связи, попрощались и отправились в путь.

Шоссе, связывающее штаты, тянулось по Айове вдоль Миссури. Я вел машину, Роз была за штурмана. Мы плыли по реке из серого бетона. Навстречу друг другу шли по два плотных ряда машин. О существовании настоящей реки, несущей свои воды слева от нас, мы только догадывались: она не открывалась нашему взору. К востоку уходили лессовые холмы — ветер нанес горы пыли, которая теперь смахивала на Скалистые горы в миниатюре.

В тот момент, когда мы увидели изгиб реки, нам в ноздри неожиданно ударила вонь. Роз поспешно подняла стекло, и мы миновали гору навоза, собранного со всех скотопрогонных дворов Су-Сити. Огромный щит сообщал: «Это гора золота, дающая Су-Сити миллионы».

К северу от центра города развернулось жилищное строительство. Дома разбегались на восток и запад, как заросли травы в прерии. Теперь вместо диких просторов мы видели аккуратные лужайки и улицы, проложенные, словно по линеечке, но неизменно упирающиеся в тупики.

Переехав через реку Биг-Су, мы оказались в Южной Дакоте. На дакотском берегу выросли компьютерные заводы. Они были размещены именно здесь, потому что в этом штате взимались меньшие налоги на прибыль корпораций. Но школы, рестораны и прочая инфраструктура были лучше в Айове, поэтому люди, обитая на противоположном берегу Су, трудились в Дакоте.

По мере нашего продвижения на север деревья попадались все реже, при этом они уменьшались в размерах, пригибались к земле, корчились от напора ветров. Роз совсем притихла. В душе она оставалась фермерской девчонкой из Айовы, пускай и овладела профессией медицинской сестры-трансплантатора, а также усвоила, что на ферме должны властвовать порядок и красота.

Съезд с главной дороги был обозначен знаком остановки и небольшой парковкой для грузовиков, видавшей лучшие времена. Холодная морось превращала это место в унылую дыру, лишенную иных признаков жизни, кроме неоновой вывески, то и дело вспыхивавшей рекламой местного дешевого пива.

Мы свернули направо и покатили по двухрядной асфальтовой дороге. На горизонте показались деревца, от которых нас отделяло бурое болото.

– Саммит, — сказал я.

У въезда в Саммит висел железный прямоугольник с названием городка и цифрой «277» — числом жителей. Теперь их осталось 276. Мы проехали по главной улице — единственной мощеной улице городка, свернули у бильярдной налево, далее по гравию и грязи проехали еще два квартала и вновь сделали левый поворот.

Сэм обитал в видавшем виды двухэтажном домике. На зеленой крыше красовались черные прорехи.

Мои братья были уже на месте. Их машины стояли на лужайке; рядом дымились железные бочки: сжигали всякий хлам, вынесенный из дома. Воздух был насыщен влагой и горьким дымом.

Я распахнул дверь. Мы прошли через прихожую и заглянули в кухню, где нас едва не сбила с ног волна жара и запах пыли. Мы с Роз закашлялись. Мой брат Боб сидел в большом продавленном кресле возле зашторенного окна. При нашем появлении бородач Боб широко улыбнулся:

– Мы бы открыли окно, да уж больно холодно снаружи. И впрямь, здесь, на высоте двух тысяч футов над уровнем моря, в самой высокой точке между Миссури и Миссисипи, задержалась зима. Снаружи раздался звук мотора.

– Только не это! — застонал Стив. Он стоял у кухонного стола с бутылкой пива в руке. — Снова он?

Боб осклабился. Я зажмурился. Неужели опять? Стоило мне пересечь границу Дакоты, и она впивалась в меня мертвой хваткой.

Роз подошла к мужу. Рядом с этим гигантом она казалась крошкой. Громадина Стив страдальчески качал головой. Роз недоуменно переводила взгляд с одного брата на другого.

Шум мотора стал надсадным.

– Он! — Стив обреченно махнул рукой.

Боб, не переставая скалиться, заметно напрягся. Я затравленно огляделся. Требовалось оперативно покинуть дом, но так, чтобы братья потом не покарали меня за малодушие. Однако дверь была всего одна, да и времени на бегство не осталось. Мотор смолк.

– Что происходит? — шепотом спросила Роз и от волнения прижалась к мужу. Я покачал головой, Стив плотно зажмурился, скорчил рожу, снова открыл глаза. Боб сполз в кресле.

Слабый стук в дверь, скрип петель — и перед нами возник Индеец: среднего роста, с длинными сальными волосами, заплетенными в косичку. Кожа у него была медного оттенка, в черных глазах не осталось жизни. Одет он был в зеленую куртку военного образца, драную и в сальных пятнах, и джинсы.

– Как делишки?

– Отлично, — отозвался Боб и, неопределенно махнув рукой, осведомился, косясь на Роз: — Выкатил свой лимузин?

– Ага, выкатил, — ответил Индеец хриплым басом. Речь его была дробной, как щепки из-под топора.

– А трактор?

– Тот еще не готов. Стоит у дома в двух кварталах отсюда. — Он хрипло засмеялся. — Сэм был мне другом. Мы с ним кореша. Он что-нибудь мне завещал?

– Не знаю, — ответил Стив и соврал при этом. Кому, как не ему, душеприказчику, знать завещание? Просто он не хотел точить лясы с пьяным Индейцем. — Спроси у адвоката.

– Сэм был мне другом, — повторил Индеец и вынул из кармана сигарету. Как он ее ни выпрямлял, сигарета норовила переломиться надвое. Он обвел помещение мутным взглядом и, увидев меня, сказал:

– А, это ты, бугай?

– Здорово, Индеец, — покорно отозвался я.

– Никто не против, если я закурю? — осведомился Индеец. Ему было на нас наплевать, вопрос был чистой формальностью. Он зажег сигарету. Боб перестал ухмыляться.

– У нас нет пепельниц, Индеец, — угрожающе проговорил он. Индеец помахал в дыму рукой, как бы отметая недовольство Боба.

– Не беда. — Он вытащил из кармана куртки зеленую рабочую перчатку, затвердевшую от масла и жира, надел ее на левую руку и стряхнул пепел в ладонь. — Я и говорю: Сэм был мне другом. Он чего-нибудь мне завещал?

Теперь негодовал Стив, а Боб прикрыл глаза. Роз потянула меня за рукав. Я наклонился к ней.

– У него накрашены ногти. Розовый лак! А к куртке пришиты боевые патроны калибра 0,22. Зачем ему это?

Я пожал плечами и выпрямился. Индеец докурил сигарету и сунул тлеющий окурок в задний карман штанов. Потом он сгреб весь пепел на ладони в горку и потер руки. Пепел оказался на полу.

Боб встал. В нем было больше шести футов роста и все двести футов веса, одни мышцы. Но по сравнению со Стивом и со мной он выглядел коротышкой. Мы образовали перед Индейцем живую стену. Роз спряталась за нами.

Взгляд Индейца был туманен.

– Я и говорю, Сэм был мне другом…

– Знаем, Индеец, знаем.

Он сделал шаг назад, мы продвинулись на шаг вперед. Не прикасаясь к нему, мы вытесняли его из дома.

– Вы с Тэдди Уэйфордом все еще устраиваете гонки на лимузинах? — спросил у него Боб. Таким образом он отвлекал его.

– Нет. У него тележка для гольфа, ему за мной не угнаться. — Еще два шага к двери. — Больно медленно ездит!

– Ты снял резец со своего лимузина, Индеец? — спросил я. Следующие два шага.

– Пришлось снять, — ответил Индеец, брызгая слюной. — С ним слишком шумно.

– Теперь он ездит еще быстрее?

– Медленнее. Не пойму, в чем дело. Если Тэдди поставит на свою тележку новый аккумулятор, я верну резец на место. Вот и дверь!

– Говорю, Сэм был мне другом. — Индеец поднял голову. — Думаете, он мне что-нибудь завещал?

– Пока, Индеец.

Он вывалился в дверь и оказался под дождем вперемежку со снегом. Роз наблюдала в окно, как он садится в свой лимузин и дергает заводной трос. Раздался натужный рев. Индеец укатил прочь.

– Самоходная газонокосилка, — бесстрастно доложила Роз. Боб улыбнулся.

– Это и есть его лимузин.

Индеец свернул за угол и скрылся за деревьями. Отвратительный звук стих. Зато зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Индейца.

– Слушай, бугай, я забыл кое-что тебе сказать. — Я еле разбирал слова из-за стука газонокосилки и помех мобильной связи. — Тут один зовет тебя в бильярдную.

– Кто такой?

– Убей Бог, не знаю. Только он не принадлежит ни к одному из кланов Саммита, а ребята выпили. Не знаю, кто это, но если хочешь, чтобы он остался цел, лучше беги туда.

– Ну спасибо, Индеец, что сразу выложил, — саркастически произнес я. Потом меня разобрало зло. — Нам ни к чему стычки с людьми с равнины, забравшимися сюда по ошибке. Посоветуй им всем успокоиться. Я мигом.

– А если чужак не из нашего клана?

– Скажи им, что я считаю его примкнувшим, пока сам не нагряну и не разберусь. Понял?

– Понял, — буркнул он. — Давай поживее. Трубка умолкла.

Бильярдная Сэма находилась на главной улице, как раз напротив банка, что я всегда расценивал как аллегорию божественной и одновременно низменной сути коммерции. За окном мигала красным и синим неоновая надпись. Я подошел, поскреб подошвами по стальной решетке у входа и быстро распахнул дверь.

Воспоминания ударили меня, как кувалда.

У стены справа стояла дюжина тяжелых дубовых кресел с высокими спинками и широкими подлокотниками, как у царских тронов. Древесина потемнела почти до черноты и истерлась от полувековой эксплуатации. Кресла были скованы одной цепью, да еще привинчены к полу, чтобы никто не превратил их в оружие для выяснения отношений. От обивки несло прокисшим пивом, самогоном и мебельным лаком.

Пол густо покрывали розовые опилки. У ножек двух бильярдных столов, громоздившихся в центре помещения, их слой достигал толщины двух дюймов. Столы были исцарапаны, кожаные чехлы луз потрескались, зеленое сукно залоснилось. В бильярд играли при свете двух люстр с абажурами и двух огромных ламп.

Стойка бара была главной гордостью и отрадой Сэма. Тридцать футов сплошной древесины выглядели так, словно здесь обошлись одним-единственным бревном. Бронзовая подножка у основания была неизменно надраена до блеска. Стена позади стойки представляла собой огромное зеркало, отражавшее горлышки полупустых бутылок.

За стойкой располагался Чак. Он работал у Сэма барменом, сколько я себя помнил, но старше не становился. Сейчас он держал в руках дубинку, сверкающую, словно его собственная лысина, и поглядывал в дальний угол. На его физиономии была запечатлена скука. Глянув мельком на меня, он указал подбородком на компанию в углу.

Там я увидел Индейца, сидевшего за столиком, с бутылкой пива в руке и улыбочкой на физиономии. При виде меня он перестал скалиться и напустил на себя серьезность.

Посол Мэйн противостоял пьяной троице, состоявшей из двух мужчин и женщины. Откинув капюшон, он готовился к прыжку. Приглядевшись, я увидел, как он выпускает и снова втягивает когти.

В правой руке у пьяной женщины был нож с выкидным лезвием. Она перебросила свое оружие в левую руку и сделала выпад. Мэйн отразил удар, небрежно отшвырнул выбитый у противницы нож и толкнул ее в плечо. Пьянчужка покачнулась, отлетела в сторону, однако устояла на ногах. Ее упрямый взгляд упал на бутылку с длинным горлышком, к которой присосался Индеец. Тот предусмотрительно отъехал от женщины вместе со стулом.

– Брось, Голубка. — Индеец спрятал бутылку за спину. — В этом баре не бьют бутылки. Ты же знаешь правила Сэма. К тому же я еще не допил…

– Это что еще такое? — гаркнул я, как сержант на плацу.

Все замерли. Я позаимствовал у Чака дубинку и, постукивая ею по ладони, двинулся по направлению к дерущимся. Индеец резво вскочил и занял место за моей спиной.

Голубка и двое пьянчуг глядели на меня исподлобья и молчали. Мэйн выпрямился, но тоже ничего не сказал.

– Чак! — крикнул я, выразительно глядя на Голубку. — Мои друзья хотят пива.

Трижды угостив Голубку и ее дружков пивом, я сумел усадить их за столик. Еще один круг, в который входило также пиво для меня и Индейца и мятный ликер для Мэйна, — и все мы превратились в закадычных друзей.

– Мы не знали, что он с тобой, Тони, — объяснила Голубка. В нее попадала только половина пива из бутылки, так как остальное доставалось подбородку и шее. Она утерла рот рукавом. Я жестом велел Чаку принести еще. — Просто мы подумали, что он не похож на члена клана, а раз так — то что ему здесь делать?

– Правильно: нельзя терять бдительность. — Сказал я ей умиротворяюще. — Тут нужен глаз да глаз: вдруг забредут чужаки с равнины? Он действительно не принадлежит к моему клану. Но он с нами в союзе.

– Раз так, другое дело. — Голубка пьяно покивала. — Раз он тебе годится, то и для нас хорош.

– Очень тебе благодарен, Голубка. Более того, я тронут. Скажу Чаку, чтобы он еще попоил вас пивком. — Встав, я сделал знак Мэйну и Индейцу. — Только сегодня, конечно. Но сегодня пейте, сколько влезет.

Под благодарные возгласы Голубки и ее дружков мы переместились в отдельный кабинет. Я уселся в кресло, обтянутое зеленой искусственной кожей. Мэйн занял гостевой стул с высокой деревянной спинкой и грязно-белой обивкой, Индеец остался стоять.

– Индеец! Расскажи всем, что Мэйн, — я указал на инопланетянина, — находится в союзе с нашим кланом. Новых инцидентов я не потерплю. Один раз — это случайность, которую я еще могу понять. Но если подобное повторится, я расценю это как покушение на честь клана. Понял?

– Понятно, Тони. Будь спокоен, я расскажу. Он с тобой в союзе, и ты не желаешь, чтобы его беспокоили. Я кивнул.

– Здесь он должен находиться под защитой, — продолжил я. —

Этим займешься ты.

Индеец понуро уставился на свою недопитую бутылку. На его физиономии появилось едва ли не пристыженное выражение.

– Наверное, я для этого не самый подходящий человек, Тони… Я уже не тот, что был, — проговорил он, запинаясь.

– Это не просьба, Индеец. Я довел до тебя задачу. А сейчас перекуси и выспись. Возьми у Чака еды и кофе и ступай домой. Вид у тебя — хуже не придумаешь.

Он уже стоял у двери. Я спохватился.

– Сегодня ты был молодцом, Индеец. Совсем как в прежние времена.

– Ну да? — Он просиял.

– Точно.

Он расплылся в улыбке и захлопнул за собой дверь. Я повернулся к Мэйну.

– Господи, от вас одни неприятности!

– Я тоже рад снова с вами встретиться, — отозвался он низким лязгающим голосом.

Я вздохнул и покачал толовой.

– Что вы тут делаете, господин посол?

– Ищу защиты. Меня попытались убить.

Я едва не расхохотался, вспомнив Голубку, но тут же сообразил, что он не шутит.

– Господин посол…

– Мэйн. Называйте меня Мэйном.

– Мэйн, — продолжил я после паузы. — Мы задержали стрелявшего в вас и раскрыли все его связи. Сейчас нет места безопаснее, чем…

– Вы не поняли, — перебил он меня. — Речь не о покушении на Земле. Меня пытались убить на моем корабле.

Его корабль представлял собой огромный цилиндр, превосходящий размером астероид Цереру; правда, если судить по массе, то можно было подумать, что он сделан из воды. Значит, внутри — полый. Сколько миллионов живых существ находится внутри? Этого никто не знал. Люди там еще не бывали.

Я знал одно: корабль совершил длительное межзвездное путешествие и вызывал у меня сильный испуг.

– После последнего тура переговоров в Нью-Йорке я отправился обратно на корабль, — сказал Мэйн. Он потягивал мятный ликер, я попивал виски. — При выходе из атмосферы на моем транспортном корабле отключилась система жизнеобеспечения. Я хотел вызвать помощь, но система связи тоже не работала. Температура внутри транспортного корабля стала быстро расти. При неисправной системе жизнеобеспечения я не мог бороться с жарой. — Он отпил еще. — На моей памяти подобного не случалось, хотя я достаточно стар и помню, как все было, когда мы в последний раз обнаружили разумную жизнь на другой планете. Внезапная поломка сразу двух систем? Именно на моем корабле, в самый ответственный момент? Согласен, Вселенная полна неожиданностей, а от случая не приходится ждать ничего хорошего. Но в данный момент я склонен искать причинно-следственную связь.

– Вы остались в живых, — напомнил я ему.

– Я катапультировался. Я предусмотрел такую возможность, прежде чем начать переговоры.

– На случай, если мы не проявим дружелюбия? — угрюмо предположил я.

– Я стар, — молвил он. — Несравненно старше вас. Я дожил до этих лет, потому что не полагался на судьбу.

Скрип окна на ветру заставил меня выглянуть на улицу. Снег с дождем прекратился, температура поднялась на несколько градусов выше нулевой отметки. Серые тучи не рассеялись, а все еще висели очень низко, но казались теперь менее тяжелыми и густыми. За ними угадывалось солнце.

– Как вы здесь очутились?

– Перед отлетом на корабль я справился о вас и узнал о вашей отставке. Агент Кэрол сообщила мне, где состоятся похороны, чтобы я мог прислать соболезнование. Зная место, я ввел координаты в систему спасательной капсулы. Дело довершил компьютер.

Я покачал головой.

– Я не об этом, Мэйн. Неважно, каким способом вы сюда попали. Мне надо знать, зачем вы сюда пожаловали. Стоит вам только попросить — и Кэрол организует вам полную безопасность. А что я? Мне трудно уберечь вас даже от ножевого удара в баре.

Он допил ликер и отставил рюмку.

– После покушения я принял вас в свой клан. Вы согласились, хотя осторожности ради оговорились, что я не могу претендовать на место в вашем клане. Вы сказали, что, оставаясь на Земле, я могу рассчитывать на ваше покровительство. — Он раскинул руки. — Где же еще я могу чувствовать себя в безопасности, если не среди членов вашего клана?

«Будь прокляты все кланы вместе взятые! — пронеслось у меня в голове. — И все правительства с ними заодно. А главное, моя болтливость!»

– Почему ваши соплеменники с корабля желают вашей смерти? — спросил я.

Мэйн встал и подошел к окну. Рядом с бильярдной располагался склад и дом Клэр, позади которого она разводила бульдогов. В детстве мы с братом играли с собаками и ухаживали за ними. Это были крупные, глупые, но дружелюбные звери, с огромными лапами и ушами и такими уродливыми мордами, что с непривычки можно было хлопнуться в обморок. Они наскакивали на нас, прихватывали зубами нашу одежду и делали все, что надлежит делать примерному бульдогу в щенячьем возрасте. Клэр платила нам сущую мелочь, но мы любили ее питомцев и готовы были довольствоваться сластями, когда у нее кончались деньги. Стив завел трогательную дружбу с одним из щенков; они никогда не расставались, и Стив иной раз даже уносил своего питомца с площадки.

И вот однажды Стив не нашел своего щенка. Его продали. Клэр пыталась втолковать парню, что ей самой очень жаль, но бизнес есть бизнес. Стив не принимал этих доводов. Получив в утешение целую горсть леденцов и медяков, он кинулся домой, размазывая на бегу слезы.

Весь свой заработок он отдал нам с Бобом и больше не появлялся у Клэр.

– Моя раса — не единственная на корабле, — сказал Мэйн. — А мой клан — не единственный в моей расе. Всякий раз, когда мы находим нужную планету, это способствует чьему-то процветанию на корабле, но кто-то обязательно проигрывает. Корабль как целое остается в выигрыше, однако неудачникам от этого не легче.

– В этот раз потенциальная выгода была больше обычного, — догадался я. — А значит, и убыток тех, кто проиграл.

– Вы поняли суть проблемы, — произнес Мэйн.

– Что вы собираетесь делать?

Наконец он отошел от окна. Я облегченно перевел дух.

– Люди сделали мне новое предложение. К тому же я должен побывать на похоронах.

– Я предупрежу Кэрол, — автоматически сказал я и тут же спросил: — Кто-нибудь знает, что вы здесь?

– Вряд ли, — ответил он. — Но это до поры до времени. Мои соплеменники уже нашли пустой транспортный корабль. Теперь они ищут меня или мой труп.

Я допил виски.

– Я должен похоронить Сэма, — сказал я упрямо. — Один звонок Кэрол — и охрана с равнины прикроет вас, как щит.

– Это приведет сюда обитателей корабля, — возразил Мэйн. — Среди них окажутся не только мои друзья, но и те, кто задумал меня убить.

Окно задрожало от нового порыва ветра, по стеклу вновь забарабанил дождь.

– Вы захватили с собой траурный костюм?

Давным-давно, еще до рождения Стива, наша семья жила в доме Сэма. Внизу были кухня, ванная, гостиная и спальня Сэма и Лаверн, наверху — две крохотные спаленки. Я вспомнил высоченную лестницу, по которой было очень трудно взбираться. На сей раз детские воспоминания не подвели: лестница действительно оказалась крутой, но для Мэйна это не стало препятствием. Я шагал за ним осторожно, чтобы не врезаться головой в дверной косяк или в потолок.

Мэйн расположился в той спальне, что была справа. Спальня слева оказалась занята огромной серебристой антенной, которой полагалось красоваться снаружи.

– Связь? — поинтересовался Мэйн.

– Развлечение, — ответил я. — Работает только на прием.

– А не лучше ли было установить ее на крыше?

– Причуда Сэма. Ему нравилось на нее смотреть.

Стив и Роз ночевали в спальне нижнего этажа, Боб разбил лагерь в кухне. Мне пришлось довольствоваться диваном в гостиной.

Все поднялись ни свет ни заря. Стив приготовил на всех завтрак: булочки, омлет с американским сыром и толстыми кусками бекона. Мэйн незаметно проверил еду на наличие аллергенов и ограничился сухой булочкой и собственным походным рационом.

Насытившись, Боб воззрился на Мэйна.

– Какие планы на сегодня?

Я допил апельсиновый сок и отнес тарелку в раковину. Стив положил себе еще омлет, Роз прихлебывала кофе.

– Сегодня мы хороним Сэма, — напомнил я.

– Знаю! — нетерпеливо бросил Боб. — Ты поедешь за Знаком?

– Разве у меня есть выбор? — ответил я вопросом на вопрос. Боб пожал плечами и снова посмотрел на Мэйна.

– Выбор есть всегда, нравится нам это или нет, — буркнул Боб. — Хоронить надо, имея при себе Знак. Старшего хоронят при Знаке, а потом Знак переходит к новому Старшему.

– Съездим к Оли и возьмем, — решил я. — Если за послом придут, то сначала заглянут сюда. Нас уже не будет.

– Что Оли подумает о нашем новом друге? — насмешливо спросил Боб.

Стив фыркнул.

– Оли ничего не заметит, если заявитесь вы оба, — бросил он неодобрительно.

– Не так уж он и плох, — вступился я за Оли.

Боб и Стив уставились на меня и дружно улыбнулись. Боб поднялся из-за стола.

– Остальное мы возьмем на себя. Будьте на кладбище за несколько минут до начала, — распорядился Боб.

Я кивнул и поманил Мэйна за собой. В прихожей Боб похлопал меня по плечу.

– Мы со Стивом потолкуем с ребятами, — тихо проговорил он. — Чтобы глядели в оба на случай появления в городе чужих.

– На кладбище всегда пусто. Оттуда видно во все стороны, кроме той, где лес.

– В лесу удобно спрятаться, — согласился со мной Боб. — Или на холме, в соломе.

– Проверишь?

– Хорошо.

Мы с Мэйном сели в ту машину, в которой приехали в Саммит Роз и я. Наступал день, сумрачный и дождливый, в самый раз для похорон. Я затемнил стекла, чтобы не было видно, кто сидит в автомобиле.

Мы выехали на дорогу, свернули вправо, потом влево и покатили на юг, мимо голых холмов и полей. Из-за избытка камней их использовали только под выпас.

Камни напомнили мне один случай, который произошел в Вашингтоне. Как-то раз меня пригласили на вечеринку в Джорджтаун, в особняк неподалеку от университета. Очень скоро я устал от всей этой суеты — антикварной мебели, напыщенной публики, в особенности от дочки одного не в меру агрессивного бюрократа — и удрал во двор, прихватив с собой бутылочку виски. Тогда я и нашел камень.

С виду ничего особенного: просто булыжник размером в два баскетбольных мяча, черный, в серебряную крапинку. Он лежал у бассейна под карликовой ивой, сверкая брызгами от миниатюрного водопада. Ледник, некогда притащивший камень в эти широты, стесал его углы. Погладив камень ладонью, я почувствовал, что соскучился по дому.

Сейчас мы ехали мимо бесчисленных камней того же вида, собранных в горки, чтобы не путались под ногами. Дождь, мокрое поле, голые холмы, камни — все вокруг вызывало у меня блаженную улыбку. Камням было самое место здесь, а не в декоративном садике. И не им одним.

Мы остановились на вершине каменистой гряды. Я поставил машину на ручной тормоз и вышел. Мэйн хотел было последовать за мной, но я тронул его за плечо.

– Не надо. Я на минутку.

Я смотрел на раскинувшееся под серыми небесами озеро Саммит. Раньше на его месте было поле — одно из тысяч, принадлежавших индейским племенам. Как рассказывал Сэм, один чудак, вообразив, что он не в Дакоте, а в Айове, решил поработать здесь плугом. Зуб плуга наткнулся на камень. Чудак вытащил камень — и из дыры забил родник.

Теперь озеро занимало целую котловину площадью в три-четыре квадратные мили. Среди его колышущихся вод торчали редкие деревца. Озера не было ни на одной карте — ни графства, ни штата, ни тем более федеральной. Тот, кто знает, где его искать, находит без труда; а если ты пришелец с равнины, то какого черта тебе здесь понадобилось?

Я убедился, что, кроме Оли, на моего пассажира некому смотреть, и подъехал к цементному причалу, рядом с которым стояла хижина.

Оли сидел на скамеечке. При появлении машины он поднял глаза, но не оставил своего занятия.

– Он скульптор? — спросил Мэйн. Я покачал головой и указал на слой стружки, устилавший землю вокруг Оли.

– Просто любит строгать. Берет большую палку и превращает в несколько маленьких. Потом принимается за следующую…

– Зачем? — спросил Мэйн.

Я глубоко вздохнул. Мне не терпелось с этим покончить, к тому же совершенно не нравилось торчать с Мэйном на виду.

– Оли был лучшим резчиком в этой части штата. Клянусь, его резец творил чудеса! Теперь у него артрит, пальцы больше не слушаются. Волшебство осталось у него внутри, снаружи ничего не видать. Он продолжает строгать, вспоминая былое, и вместо палки представляет себе законченную вещь.

– Все остальные видят только стружку, — молвил Мэйн.

– Это наша беда, а не его, — отрезал я. — Может, мы просто не умеем правильно смотреть? Идемте, у нас мало времени.

Мы вылезли из машины и подошли к Оли. Он посмотрел на меня, на Мэйна, снова на меня. И снова уставился на свою деревяшку.

Его скамейка представляла собой корявый ствол, на котором было вытесано подобие плоского сиденья. Оли водрузил свою деревяшку на два пластмассовых рыбацких ведерка, как на козлы. Я сел с ним рядом и жестом показал Мэйну, что он может примоститься с другой стороны. Некоторое время мы сидели молча, глядя на темную воду.

Озеро Саммит — что карта, надо только уметь ее читать. Посередине, в самом глубоком месте, поднимались обманчиво округлые волны. Ближе к берегу, над подводным склоном, волны были поменьше, а кое-где зеленела безмятежная гладь, прозрачная, словно стекло.

Разная рыба предпочитает разную глубину. Хорошему рыбаку достаточно одного взгляда на озеро, чтобы составить по волнам и цвету воды карту дна. Там водится карась, здесь — щука, бычку-подкаменщику подавай мелководье, окуню — местечки, где из воды торчат ветки мертвых деревьев, затопленных много лет назад.

Сэм утверждал, что мир подобен озеру, а населяющие его люди — рыбе. Большинство за всю жизнь так и не научится разбираться в происходящем. Лишь немногие умеют взглянуть на мир со стороны и уловить смысл вещей. К лучшим из этих немногих он причислял Оли.

По традиции при встрече с Оли я должен был заговорить первым.

– Как рыбалка, Оли?

Он сделал очередное движение ножом, уронив на землю новую щепку.

– То лучше, то хуже.

– Да, — сказал я, — ясное дело.

– Ты вернулся из-за Сэма, — сказал Оли. На горку из щепок упала еще одна. — Некоторые твердили, что ты не вернешься. Говорили даже, что ты откололся от клана, не желаешь больше иметь с нами дела.

– Пусть себе болтают, — отозвался я. — Кто бы что ни говорил, я вернулся.

Оли был старше Сэма. Он был настолько стар, что даже его внуки были старше моих братьев и меня. Несколько зубов, все еще торчавших у него из десен, потемнели, через редкие волосенки проглядывал морщинистый череп в бурых старческих пятнах. Но глаза сохранили зоркость; говаривали, что он в курсе всех событий в Саммите.

– Ты привез на похороны кого-то с равнины, — изрек Оли.

– Роз, жену Стива. У него уже есть маленькая дочка.

– У Стива дочка… — Оли покачал головой. — Смешной был мальчуган. С виду — утенок, да и только. А теперь у него свой ребенок. Весело!

Я попытался представить себе Стива — детину под семь футов, силача, способного переломать своим пациентам ребра, — младенцем, смахивающим на утенка, и улыбнулся.

– А это Мэйн, — представил я инопланетянина. — Сверху.

– Слыхали, — кивнул Оли. — Он связан с кланом?

– Я дал ему слово.

– После смерти Сэма ты имеешь на это право. — Оли покосился на меня. — Знаю, как ты усмирил вчера Голубку.

– Голубка и парни просто решили порезвиться, — выдавил я.

– Ты правильно поступил.

Он в последний раз струганул свою деревяшку, критически осмотрел дело рук своих, сложил нож и убрал его в карман. Потом встал и повернулся к Мэйну.

– У вас хорошие рекомендации. — Оли указал кивком головы на меня.

– Польщен, — молвил Мэйн.

– Он мне нравится. — Оли пристально смотрел на Мэйна. — Не устраивайте ему неприятностей.

Оли решительно зашагал к своей хижине. Мы с Мэйном остались ждать стоя.

Оли вернулся через минуту. В одной руке он нес нечто, завернутое в клеенку, — сверток длиной в фут. В другой руке была банка. Передав мне сверток, он снял с банки крышку.

– Этим утром ко мне заглянул Лимбо, — сообщил Оли. — Говорит, нашел следы, каких никогда прежде не видал. Вроде как от ботинок, только каких-то чудных.

Мы посмотрели на ноги Мэйна. У него была квадратная обувь громадного размера с тремя утолщениями там, где у людей пальцы.

– Наследили вокруг металлической торпеды, спрятанной в кустах. Лимбо утверждает, что на торпеде есть надпись, но он не смог ее прочесть.

– Приземлившись, я спрятал капсулу. Надеюсь, никто на ферме не пострадал, — сказал Мэйн.

– После этого вы пошли на запад, в город? — спросил я его.

– На юг, — поправил он. — Моя одежда обладает камуфляжными свойствами. Мы умеем перемещаться, оставаясь невидимыми.

Оли посмотрел на меня, и на его старческой физиономии появилась щель: Оли улыбался. Ферма Лимбо находится к востоку от города. Либо Мэйн солгал, сказав, что двинулся от места посадки на юг, либо вокруг города бродил кто-то еще. Ложь было бы слишком просто разоблачить, поискав капсулу к северу от города. Я склонялся к мысли, что у нас появился новый гость.

– Неплохо бы выпить, — заявил Оли и запустил руку в банку. Пошарив там, он извлек на свет рыбий скелет с головой. Отбросив скелет, он поднес банку к губам и сделал большой глоток, от которого его кадык заходил вверх-вниз, словно поршень. Утерев губы, он передал банку мне.

Банка была старая, исцарапанная, с какими-то надписями. Вверху жидкость была прозрачной, внизу собрался темный осадок. Жидкость пахла рыбой, какими-то неведомыми специями, маринадом и чистым спиртом. У меня заслезились глаза. Я отпил самую малость.

Вкус оказался мягким, угадывались корица и лавровый лист. Но главенствовала рыба. Я узнал щуку. Потом все перебил уксусный дух, и я невольно разинул рот. Наконец мне в голову ударил спирт, и у меня внутри задул сквозняк.

Я передал банку Оли, тот протянул ее Мэйну. Инопланетянин озадаченно заглянул внутрь и дотронулся до поверхности своим анализатором аллергенов. Потом так же недоуменно уставился на дисплей, словно не мог поверить показаниям прибора. Убрав его, он взял банку длинными кожистыми пальцами и с сомнением глотнул. Оли с улыбкой наблюдал, как он жмурится. Открыв глаза, он вернул банку хозяину.

– Вкусно, — одобрил он своим скрипучим басом. — Очень вкусно! Этим способом вы сохраняете пойманную рыбу?

– Оли не рыбачит, — объяснил я. — Ему приносят рыбу другие. — Я обернулся. — Кто теперь поставляет тебе самогон? Что-то не разберу вкуса.

– Ты спрашиваешь, как представитель власти или как один из нас?

– Я — это я. Представитель власти подал в отставку, чтобы принять участие в похоронах.

Оли одобрительно кивнул. В Саммите немногие любили центральную власть. Уехав в Вашингтон, я лишился уважения. Получив пулю, я вернул доверие земляков. Слишком дорогостоящий способ…

– В эту банку я залил продукт из нового аппарата Флиппера. — Оли критически осмотрел банку. — С тех пор прошло пару лет. Я как раз вынул ее, чтобы взглянуть, как доходит.

– Недурно.

– Еще не поспело, — проворчал Оли. — Парень мухлюет со старым зерновым рецептом. Когда не знаешь вкуса самогона, трудно замариновать хорошую рыбку. Тут нужно полное соответствие.

– Иногда перемены только к лучшему, — молвил я.

– Меня этими речами не проймешь, — предупредил Оли. — Перемены происходят слишком быстро, даже если их не торопить.

– А Сэм рыбачил? — спросил Мэйн.

– Сэм? Ну, этот куда только не закидывал удочки! Да, знатный был рыбак. Все время таскал из воды рыбу, а есть не хотел. Заставлял рыбку плясать под свою дудку. — Оли ухмыльнулся. — Он и с людьми так поступал. Ловил их на крючок, как рыбешек. Никогда не знаешь, что попадется, но все равно интересно. Я не такой. Ловить рыбу не люблю, зато меня хлебом не корми — дай повозиться с ней потом. И с людьми то же самое. Сэм и я — как две стороны одного зеркала: одно лицо смотрит туда, другое — сюда.

Мир — как озеро. Сэм и Оли сидят на его берегу, болтают, посмеиваются и глядят на воду…

– Пихаю в банку рыбешку, добавляю спиртного, специй, чуть маринаду и убираю на несколько лет. С такими клыками, как у меня, маринованную рыбку легче есть. — Он снова продемонстрировал нам в улыбке свои беззубые десны.

– На моем корабле за одну эту банку немало бы заплатили, — сказал Мэйн.

– Обожаю судачить о деньгах, — признался Оли и снова подал Мэйну банку. — Глотни еще. Давай поболтаем.

Я оставил их вдвоем, чтобы отнести в машину сверток в клеенке и полюбопытствовать, что в нем. Знак представлял собой две потемневшие от времени кости. Судя по всему, когда-то они принадлежали животному крупнее кролика, но меньше лани. Я провел пальцем по костям, ощутив все изъяны поверхности, потом вновь завязал сверток и аккуратно положил его на заднее сиденье.

Сэм никогда не распространялся про Знак нашего клана; он ограничивался намеками на его чрезвычайную важность. Раз в году, на Ореховый праздник, что перед самым Новым годом, Знак осторожно выкладывали на стол, застеленный белой скатертью. Стол всегда ставили в дальний угол, чтобы не мешал, но в то же время оставался на виду. Как-то раз я просидел рядом с Сэмом целую ночь, снабжая его едой и пивом, слушая и наблюдая.

Члены клана подходили к столу бочком, по одному, и смотрели на Знак. Немного выждав, Сэм говорил каждому несколько тихих слов. Каждый слушал, кивал и улыбался, а иногда негромко делился своими неразрешимыми проблемами. Положив рядом со Знаком несколько долларов, люди удалялись. Оставаясь с Сэмом наедине, я убирал деньги в сейф у него под креслом.

Я знал, что следующие несколько дней Сэм будет заниматься проблемами, в которые его посвятили. Иногда они находили разрешение, иногда нет. Ничто не совершенно, даже Знак, но он все равно оставался для нас могущественным символом. Для всех остальных это были просто старые кости.

Я понимал, что мне предстоит, и не возражал бы еще выпить с Оли для храбрости. Дав себе слово, что как-нибудь я это обязательно сделаю, позвонил с мобильного телефона Кэрол.

Ее личный секретарь была моей давней приятельницей и сама отвечала на звонки по частному номеру, не доверяя проверку автоответчику. Филлис взяла трубку уже после двух сигналов.

– Служба безопасности.

– Доброе утро, Филлис. Это я.

– Тони! — радостно воскликнула моя подруга. — Рада тебя слышать! Я уже по тебе соскучилась.

– Ты врешь лучше всех остальных сослуживцев, Филлис, — ласково ответил я. — Мы не виделись всего два дня.

– Два невероятно долгих дня.

– Я подал в отставку. Я уже не вернусь. Так что привыкай.

– Ты нужен Кэрол. Дела идут не блестяще.

– Я знаю больше, чем ты думаешь. Она у себя?

– Момент.

Я оглянулся на крыльцо и увидел сразу три откупоренные банки. Четвертую Оли держал в руках, пока Мэйн проверял ее своим анализатором.

– Тони? Ты где? Тут такое творится, что чертям тошно! — Голос Кэрол звучал, как всегда, твердо. Я не почувствовал и оттенка отчаяния.

– По-прежнему в Дакоте. Сегодня похороны.

– У нас проблемы, Тони. Инопланетянин, которого мы никогда не видели, совершенно незнакомая разновидность, пожаловал к самому президенту.

Я кивнул.

– Держу пари, он держится не как посол.

На том конце помолчали.

– Совсем не как посол. Как генерал! Мэйн пропал. Они считают, что он у нас, и хотят получить его назад. Они предъявляют требования и почти угрожают. О торговле больше и речи нет. Мы должны найти Мэйна.

– Я знаю, где он.

– Где?

– Ярдах в пятидесяти от меня, выпивает с моим старым другом, — сказал я.

– Рассказывай, Тони! Что происходит?

Я коротко объяснил ситуацию, как будто речь шла о сущей безделице. Закончив, я услышал ее дыхание.

Я опять оглянулся на Оли и Мэйна. Оба держали по банке и жадно пили. Поставив склянки, они о чем-то заспорили, потом взяли по новой емкости. Я стал свидетелем дегустации по-дакотски.

– Охраняй его, пока я не примчусь. Сейчас же еду в аэропорт Эндрюс. Пара часов — и я на месте. Я прыснул.

– Что тут смешного? — крикнула она.

– Куда ты полетишь? В Фарго? Су-Сити? Миннеаполис? Это ближайшие города с аэропортами, способными принимать приличные самолеты.

– Значит, именно туда.

– Оттуда тебе придется ехать много-много часов. — Я посерьезнел. — Ты заявишься во главе каравана грузовиков и Бог знает чего еще…

– Ну и что?

– А то, что здесь не жалуют чужаков. У себя на возвышенности мы зовем их пришельцами с равнины. Если ты нагрянешь без приглашения вместе со своими силами вторжения, то кто-нибудь, перепившись, наверняка пару раз пальнет. Может, в тебя, а может, и в Мэйна — за то, что притащил за собой кого попало.

– Не посмеют. — Ее голос потерял прежнюю решимость. Я вздохнул:

– Понимаешь, Кэрол, в одном из соседних городков человека пристрелили среди бела дня на главной улице, в присутствии сотни свидетелей. Убитого дружно недолюбливали, к тому же его смерть положила конец распре между двумя кланами. Эта смерть всех устраивала. Но нагрянула полиция, чтобы навести здесь свою равнинную законность. Если бы они кого-нибудь арестовали, это привело бы к возобновлению клановых распрей.

– И что дальше? Что удалось выяснить полиции?

– Ровно ничего, — ответил я ей. — Никто ничего не видел, так что и говорить оказалось не о чем. Учти, среди бела дня, на главной улице… Могильное молчание.

– Что ты пытаешься мне внушить?

– Мы здесь сами заботимся о своих, Кэрол. Позволь нам действовать по-нашему.

– Мэйн не имеет к вам отношения.

– Сейчас имеет. В данный момент он находится под защитой крупнейшего клана в графстве. Он в полном порядке.

– Чей это клан?

– Мой.

Ситуация у хижины изменилась незначительно. Оли и Мэйн сидели рядышком на скамейке. Мэйн внимательно наблюдал, как Оли чертит палочкой в пыли. Время от времени они припадали к банкам.

– Чего же ты тогда от меня хочешь?

– Осторожности. Приезжай, но только одна. Незачем тащить за собой свиту. Сначала убедись, что за тобой нет хвоста, а потом — милости просим. Можешь захватить любые средства связи. До твоего приезда я позабочусь о безопасности Мэйна.

– А что потом?

– Мы соберемся втроем и решим, как быть дальше.

– А следы? Что если за Мэйном увязался кто-нибудь с его корабля?

– Со всеми неприятностями мы справимся собственными силами.

Хотелось бы мне в это верить…

На этот раз молчание затянулось. Это уже походило на провокацию. Подобным штучкам меня учили на курсах по переговорам с террористами, захватившими заложников. Длительное молчание вынуждает самого нервного заговорить первым. Но, как выяснилось, со мной не играют.

– Не нравится мне это, Тони. Однако у меня нет выбора. Придется поступить по-твоему.

– Отлично! — сказал я и перевел дух. Оказывается, я давно перестал дышать. — Дай мне еще разок Филлис. Я ей объясню, как тебе сюда добираться и где я буду тебя встречать.

– Хорошо. Соединяю.

Щелчок, тишина, новый щелчок — и я услышал голос Филлис.

– Итак, как ее доставить?

Я дал краткие указания. Филлис повторила все слово в слово, чтобы ничего не упустить.

– От нее самой этого никогда не дождешься, поэтому говорю за нее: спасибо, Тони! Спасибо за все.

– А сама она на такое не отважится?

– Никогда! И еще: этого она тоже не скажет, но она не хочет, чтобы ты уходил, — сказала Филлис.

– Откуда ты знаешь?

– Твое заявление об уходе так до меня и не дошло. Как лежало в конверте у нее на столе, так и лежит. Конверт по-прежнему заклеен. Как думаешь, почему?

Я смотрел на рябь, которую поднял ветер на озерной глади, на траву, колышущуюся на холмах. Оли и Мэйн развалились на скамейке и обменивались ленивыми репликами.

– Не знаю, Филлис. Не знаю…

– А ты подумай, Тони.

Я думал сразу о многом, пока мы с Мэйном возвращались в город. Я запихнул сверток с костями под сиденье и свернул на другую дорогу, вместо той, по которой обычно добирался до Оли. Это у меня профессиональное: меня приучили не пользоваться изведанными путями. Старые привычки отмирают медленно, к тому же порой бывает невредно попрактиковаться. Особенно когда вокруг города находят странные следы, принадлежащие невесть кому…

На двери дома красовалась записка: Роз и Стив находились в церкви, а мне предлагалось ехать прямиком на кладбище, куда уже отправился Боб.

Я переоделся и подвесил кобуру так, чтобы она не выпирала из-под пиджака. Мэйн счистил с подметок грязь и тоже переоделся. Мы встретились в кухне.

– Как я выгляжу? — спросил он.

Больше всего он походил на огромную росомаху с нелепыми руками. Казалось, он сейчас снова отправится на холмы, обсуждать с незнакомцами вкус рыбного самогона. Неудивительно, что следом за ним в город стремилась проникнуть всякая нечисть, а в мою жизнь — новые проблемы.

Но больше всего он походил на существо, находящееся под моим покровительством.

– Отличный вид! — похвалил я. — Едем.

Мы двинулись в объезд, не встречая по пути ребятишек: всех их отскребли, нарядили в платьица и костюмчики и отправили в церковь, на отпевание. Мы пересекли главную улицу и миновали вереницу машин, припаркованных у церкви.

Наша церковь методистская, со шпилем высотой в три этажа, торчащим над всеми прочими городскими постройками. Купол венчает огромный крест с облезлой позолотой. Беленые стены, в окнах витражи в человеческий рост, цементные ступеньки к двери — вот и вся картина.

– У вас в городе много разных конфессий?

– Не так много, как в других местах, но тоже хватает: методисты ходят сюда, у католиков есть за городом аббатство Синего Облака. Индейцы лакота ходят в вигвам к шаману.

– Твой клан принадлежит к этой церкви?

– Отчасти к ней, отчасти к другим.

Мы съехали с городской щебенки на сельскую. Казалось бы, щебенка — она щебенка и есть, но даже в Саммите существует различие между городом и остальной местностью. Разница невелика и неприметна для чужого, но мы-то чувствуем приглаженность городских улиц и ухабы сельских. Вроде бы ерунда, но в баре у Сэма вспыхивали драки и по менее серьезным причинам.

Пока мы тряслись по сельскому бездорожью, в небе собрались тучи. Стало темно, как в сумерках. На ветровое стекло опустилась огромная снежинка, отказывавшаяся таять. Мы смотрели на нее, как на экзотическую бабочку из коллекции. Наконец она растаяла, оставив после себя грязный подтек.

Я повернул налево, к кладбищу. Теперь даже гравийное покрытие казалось нам роскошью: оно сменилось почти непролазной грязью. Грейдер наведывался сюда не чаще одного раза в год, и то лишь в случае, если в соответствующем году в бюджете графства удавалось наскрести деньжат. Я склонялся к мысли, что бюджет не позволял подобного баловства уже несколько лет кряду. Я прыгал по колеям, оставленным другими автомобилями; время от времени днище моей машины брало на себя работу грейдера, о чем свидетельствовал душераздирающий скрежет. Я поминутно менял правую сторону дороги на левую, левую — на правую. Мэйн держался стойко и знай себе глядел вперед.

Стоило дороге уйти в низинку — и мы оказывались посреди болота, заросшего камышом. По обеим сторонам торчали полусгнившие остатки изгородей, ощетинившиеся ржавой колючей проволокой. На любой сухой кочке восседала какая-нибудь птица — сойка, дрозд, на худой конец воробей, — провожавшая нас недоуменным взглядом. Я косился на Мэйна, дергавшего головой так же резко, как пернатые, и гадал, что творится внутри этой головы.

Еще один поворот — и мы достигли кладбища.

В канаве у перекрестка лежали штабелем заготовки для надгробных камней, получившие нужную форму, но не отполированные, без надписей. Вокруг, как щетина на лице мертвеца, росла трава — и бурая, сохранившаяся с прошлой осени, и свежая, пробившаяся уже этой весной. Чуть поодаль на подстриженной кладбищенской траве по-военному, шеренгами, стояли могильные камни. Под ними, уравненные смертью, покоились мужчины и женщины, как знатные, так и безвестные.

Я увидел машину Боба, могильный заступ и зеленый брезентовый навес. Рядом с тентом желтела горка свежевыкопанной земли вперемешку с камнями. Под тентом стояли в два ряда раскладные кресла.

Боба нигде не было видно. Зато я приметил несчетное количество местечек, буквально умолявших, чтобы в них устроили засаду для прицельной стрельбы. Я едва не развернулся и не увез Мэйна подальше от беды.

С одной стороны к кладбищу подступала роща — надежнейшее прикрытие. Через дорогу простиралось распаханное поле, на котором недавно выжигали прошлогоднюю солому. Обе обочины представляли собой грязевую трясину. Мы находились как бы на островке, окруженном опасностями. Поразительно, что прежде кладбище представлялось мне красивым, даже мирным местом…

Странные следы, найденные вблизи моего родного города, все поставили с ног на голову. И куда подевался Боб?

Я медленно доехал до свежей могилы и остановился рядом с машиной Боба. Поправив пистолет в кобуре, я приоткрыл дверцу.

– Мне выйти или остаться? — осведомился Мэйн.

– Каким оружием воспользовался бы убийца с твоего корабля?

– Лазерным.

– Оно прожигает машину?

– Без труда.

– А какие у них приборы обнаружения и наблюдения?

– Самые разные. Сканеры, регистрирующие тепло тела, датчики излучения и еще много всего.

Я задумался. При затемненных стеклах Мэйн оставался невидимым. Жители Саммита, пользующиеся только собственными глазами, не будут знать, что он сидит в машине. Но для убийцы с боевыми приборами затемненные стекла не преграда. Мэйн был слишком крупным существом, чтобы сползти на пол: он держался прямо и представлял собой образцовую мишень для снайпера.

– В таком случае лучше выйти. В подвижную мишень труднее попасть, — постановил я.

Мы аккуратно закрыли дверцы машины, но хлопки все равно показались оглушительными.

– Боб! — позвал я.

– Я здесь! — откликнулся замогильный голос.

– Где?

– Внизу.

Мы подошли к могиле и заглянули в нее. Яма была восьми футов глубиной, пол и стенки на шесть футов в высоту были залиты бетоном, чтобы сверху можно было навалить два фута земли, на которой будет расти трава. Боб стоял посередине бетонного короба и смотрел на нас.

– Какого дьявола ты туда залез? — спросил я.

Он потер ладони, залепленные грязью, смущенно улыбаясь.

– Мне стало интересно, каково это — быть похороненным. Дай, думаю, спрыгну туда на пару минут, а потом выберусь.

– Ну?

– Не могу вылезти из этой проклятой могилы! Бетон и земля слишком скользкие. Дай руку.

Я посмотрел на свою чистую одежду и на окружающую грязь. На Бобе была донельзя перепачканная роба.

– Где твой траурный костюм?

– В машине. Я думал, что вылезу и переоденусь.

– Боже всемогущий! — Я взирал на брата с отвращением. — Если я начну тебя вытаскивать, то сам перемажусь. Даже подумать страшно, что скажет тетя Гледис, если я буду на похоронах свинья свиньей. Побудь там еще, я что-нибудь придумаю.

Я вернулся к машине в надежде найти в багажнике оставшиеся с зимы цепи, веревку или шланг, чтобы можно было вытянуть брата из могилы и самому при этом не запачкаться. Я вытащил из кармана ключи и выронил их. Чертыхаясь, нагнулся. Бампер подмигнул мне вспышкой света.

Я упал и покатился. Мэйн вскрикнул и замахал руками. Потом он зашатался и попятился, раскинув руки для равновесия. Его окутывал пар.

Новая вспышка — я увидел огонек в жерле лазера и обожженную дыру в одеянии поверженного наземь Мэйна. Из-под его ворота, из-под мышек, откуда-то из-под ремня валили клубы пара. Туловище лежало на земле, ноги свесились в могилу.

Я побежал, пригибаясь и сжимая в руке пистолет. Рощу, где я видел вспышку, загораживал автомобиль.

– Ты жив, Боб?

– Что тут происходит, черт возьми? — раздалось из могилы.

– Заткнись и делай, что я скажу. Ты можешь стащить Мэйна к себе вниз?

До меня донеслись пыхтение, шелест травы, шлепки по грязи, ворчание.

– Готово.

– Он жив?

– Кажется, дышит, хотя и с остановками.

– И то хорошо.

Как бы я поступил на месте стрелявшего? Он попал в Мэйна дважды и свалил его с ног, но где гарантия, что он его убил? Пар — тревожный признак. Лазер легко прожигает материю и плоть. Откуда взяться пару? Оставалось предположить, что у Мэйна есть под одеждой защитный панцирь, отражающий тепло. Выдержал ли он два попадания?

Стрелявший обязан удостовериться, что дело сделано.

Я заглянул под машину и увидел чьи-то ноги, торопящиеся в мою сторону. Трижды глубоко вдохнув, я высунулся, сжимая в обеих руках пистолет, и произвел три точных выстрела. Существо — приземистое, массивное, во всем сером, так что было невозможно различить, где кончается одежда и начинается незащищенная плоть, — трижды дернулось, но не прервало бег. Я увидел карикатурную физиономию и зловещую улыбку: вместо зубов у существа были извивающиеся щупальца, вместо губ — прорезь в кости. Внезапно остановившись и расставив для лучшего упора ноги, существо направило на меня свой лазер.

Улыбка стала еще шире, и я понял, что мне конец. В следующее мгновение голова существа разлетелась на куски. Тело немного постояло, словно раздумывая, не продолжить ли атаку; казалось, утрата головы была для него обстоятельством, не стоящим серьезного внимания. Я успел подумать, что от инопланетян можно ожидать и не такого: вдруг его башка — всего лишь штатив для глаз, а мозги помещаются где-нибудь в брюхе? Но тут тело шлепнулось на землю.

Я подбежал к незадачливому инопланетянину. Пистолет я держал наготове, чтобы стрелять при малейших признаках жизни. Отшвырнув пинком лазер, я потрогал тело. Оно оказалось холодным и походило на ощупь на полиэтиленовый пакет с камнями.

– Это синт.

Я бросил взгляд через плечо и увидел Боба и Мэйна, грязных с головы до ног. Боб уставился на существо, покачал головой и нагнулся, чтобы рассмотреть лазер.

– Не вздумайте! — предостерег его Мэйн. — Возможно, это персональное оружие, закодированное так, чтобы им мог пользоваться только синт.

– Игрушка с секретом?

– Не знаю точно, что это такое, — признался Мэйн.

– Если к ней прикасается не владелец, а кто-то другой, она взрывается, — пояснил Боб.

– Вы правы.

Я огляделся. Ветер заставлял траву ходить волнами; в одном ритме с травой наклонялись деревья в роще.

– Они у вас случайно не парные? — спросил я.

– Нет, закоренелые одиночки. Это живые машины для убийства. Их «спускают с цепи» и ставят конкретную задачу. Если двое окажутся в пределах досягаемости, то, скорее всего, уничтожат один другого, — ответил Мэйн.

– Непонятно, как такой вид умудряется выжить, — молвил я.

Мэйн пожал плечами.

Я смотрел на синта. Вблизи было видно, что кожа у него такого же серого цвета, как и одежда. Совпадали даже оттенки, поэтому все сливалось в одно неразличимое целое. Существо выглядело пластилиновой поделкой, которую быстро размоет дождем.

На груди у него красовались три отверстия: мои пули отскочили от защитного жилета. У меня были основания гордиться собой: пули легли кучно, почти одна в одну; я знал, что мой инструктор по стрельбе остался бы доволен такой меткостью. Синт настолько походил на поясную мишень из тира, что, казалось, вот-вот поднимется, как ванька-встанька, сигнализируя об окончании стрельб. Впрочем, как ни барабанил по его одежке и по голой коже дождь, синт отказывался оживать.

– Выходи, Индеец! — крикнул я, стараясь перекричать стихию.

Из-за деревьев показался Индеец. Его видавшая виды куртка покрылась свежими пятнами от травы. Высохнув, они смешаются с остальной грязью. На голове у него красовалась обвислая широкополая шляпа, такая же замызганная, как и вся амуниция Индейца. Зато его винтовка с оптическим прицелом поблескивала, как новенькая. Он указал на дорогу и вновь скрылся в зарослях.

– Приближается похоронная процессия, — сообщил Боб. Я тоже увидел черный катафалк в сопровождении вереницы машин и пнул носком ботинка синта.

– Объясняйся теперь… — проворчал я.

– Не надо, — успокоил Боб. — Это Саммит. Больше тебе ничего не надо ни знать, ни говорить.

Кэрол объявилась спустя час после наступления темноты, когда фонари на главной улице разгорелись по-настоящему. Мэйн, Оли и я сидели на крыльце бильярдной, передавая из рук в руки стеклянную банку рыбного самогона. Если я правильно запомнил, на сей раз мы лакомились подкаменщиком. Боб, Стив и Роз находились внутри, угощая посетителей по случаю поминок. Судя по доносящимся из бара возбужденным голосам и музыке, вечеринка была в самом разгаре.

Увидев нас, Кэрол остановила машину и опустила стекло. Уличный фонарь осветил ее лицо.

– Всю дорогу у меня не выходило из головы, что тебя могут прикончить. Стоило мне прикрыть глаза — и я видела твое тело в гробу, — произнесла она тихо и устало. Переведя взгляд на Мэйна, она добавила: — Я рада, что и вы невредимы, господин посол.

Выходит, за него она волновалась только во вторую очередь? Видимо, я не сумел скрыть замешательство, потому что Кэрол улыбнулась.

– Ты ведь больше у меня не работаешь? Значит, мне можно тревожиться за тебя.

– А раньше? — поинтересовался я.

– Ты был агентом безопасности. Ты делал свою работу, я — свою.

– Раньше я не был живым человеком, а теперь им стал?

– Ты и раньше был человеком, — осторожно возразила она. — Но одновременно ты был агентом.

– А теперь?

Она снова улыбнулась. В Вашингтоне я ни разу не видел ее такой беззаботной. Я понял, что мне очень нравится ее улыбка. Как она умудрялась обходиться без нее столько лет? Мне вдруг захотелось заставить ее улыбнуться еще разок.

Она хотела было выйти из машины, но я покачал головой. Она замерла, ее лицо окаменело, превратившись в привычную маску. Я лишь на мгновение увидел, как ей обидно, как больно, как одиноко. Искреннее участие мгновенно сменилось вашингтонской деловитостью.

– Разумеется, — молвила она. — Я все понимаю.

– Ничего ты не понимаешь, — возразил я. — Отгони машину за угол: на главной улице стоянка запрещена. Когда вернешься — поговорим.

Я поерзал на ступеньке и слегка отпихнул Мэйна, чтобы освободить место для нее. Она смотрела на меня, вытаращив глаза: не могла поверить, что я не боюсь и не брезгую к нему прикасаться, а он не жалуется на бесцеремонное обращение. Я снова увидел эту ее улыбку и остался доволен собой.

Она отогнала машину за угол, вернулась, как я велел, и села рядом. На ней была куртка с меховой оторочкой, и я согрелся от ее прикосновения. Мэйн подал ей банку с самогоном, настоенном на рыбе. Почуяв запах, она наморщила нос.

– Что это за дрянь, Тони?

– Старый семейный напиток. — С этими словами я взял у нее банку, отхлебнул немного, чтобы показать, что это не опасно, и на всякий случай отер края рукавом. Я чувствовал себя неуклюжим подростком двенадцати лет, рядом с которым сидит самая красивая девчонка, которую он знает. Я все ждал: вот она посмотрит на меня, дабы удостовериться, что это действительно я, а не какой-нибудь лощеный дипломат. Я поспешил отдать ей банку.

– Это можно пить.

Кэрол взяла посудину. Судя по ее взгляду, она полностью мне доверяла. Немного отпив, она вернула мне банку и спросила:

– Что здесь происходит?

На главной улице было поразительно пусто даже для Саммита: ни одной машины, черный асфальт поблескивал в свете фонарей. Мостовую пересекали две белые параллельные полосы, как будто обозначавшие место перехода на другую сторону. Краска еще не успела просохнуть.

– Пора начинать гонки, — сказал Оли. Мэйн кивнул.

Из-за угла появился Тэдди Уэйфорд на тележке для гольфа и Индеец на своей газонокосилке. Они остановились рядышком, между полосами. Между ними встал Лимбо, в каждой руке у него было по флажку. В свете фонарей они казались не ярко-оранжевыми, а серыми. Мэйн откинулся и ударил кулаком в дверь бара. На стук появился Боб. Из бара донесся шум, дохнуло теплом.

– Чего тебе?

– Начинается первый заезд, — объявил Мэйн.

– Пора, — сказал Боб и опять закрыл дверь. В баре кто-то колотил кулаком по стойке и дико вопил. Вдруг все стихло. Спустя мгновение дверь распахнулась, и на улицу с ревом вывалилась целая толпа.

Кэрол схватила меня за руку, чтобы ее не снесло со ступенек людской лавиной.

– Да что тут происходит, черт возьми?

Бармен Чак вынес таз с банками пива, обложенными льдом. Проходя мимо меня, он осуждающе заметил:

– Пиво на гонках должно быть бутылочное. Тогда оно быстрее охлаждается.

– Холода и так хватает, — возразил я, выдыхая облако пара. — А банкой никого не поранишь, даже если результат гонок приведет тебя в бешенство.

Чак поставил свой таз на обочину, туда, где разместились Стив, Роз и Боб. Торговля пошла стремительно: они едва успевали доставать из подтаявшего льда банки.

– Торгуете пивом на поминках? Любите же вы денежки!

– Мы не заработаем на этом ни цента, — ответил я Кэрол. — Сначала мы угощали бесплатно. Утром мы соберем все деньги, уплаченные за остальное пиво, и сдадим их в фонд аварийного отопления.

– Зачем же тогда брать плату?

– Бесплатным все перепились бы. Зачем нам пьяная толпа? А так народ пока держится прямо.

– Это очень важно. — Мэйн глубокомысленно покивал. Кэрол была озадачена. — Каждый, кто знал Сэма, делает на его поминках то, что у него лучше всего получается.

Стив, услышав объяснение Мэйна, довольно кивнул.

– Десять на Тэдди, — объявил он. — Говорят, он поставил новый аккумулятор.

– Десять на Индейца, — сказал Мэйн и виновато прокосился на меня. — Поступить иначе было бы нелояльно.

Лимбо взмахнул флажками, и гонщики сорвались с места. Тележку для гольфа почти не было слышно, зато лимузин Индейца издавал оглушительный рев. Толпа отвечала ему тем же.

Мэйн наклонился и сказал мне на ухо:

– Нам надо поговорить.

– О чем?

– После покушения синта я вышел на связь со своими друзьями на корабле. Мои враги знают, что я выжил. Им известно, где нахожусь. Я решил поставить друзей в равное положение с ними.

– Хорошая мысль, — похвалил я.

– Я рассказал им про подробности покушения, — продолжил Мэйн.

Лимузин Индейца внезапно врезался в тележку Тэдди и отскочил от резинового бампера. Тэдди выругался и погрозил Индейцу кулаком. Индеец с улыбкой приподнял шляпу. Толпа одобрительно взревела.

– И что дальше? — спросил я у Мэйна, когда рев немного стих.

– Меня попросили передать вам искреннюю благодарность за спасение жизни посла. На сегодняшний вечер они установили для Саммита режим тотального воздушного патрулирования. Утром за мной прибудет транспортный корабль.

Он сидел рядом, откинув капюшон и повернувшись ко мне, не забывая наблюдать периферийным зрением за гонками. У него были плоские черные глаза, подернутые блестящей пленкой, как камни в ручье.

– План хорош, — одобрил я. — Но зачем ждать до завтра?

– Потому что я хотел с тобой поговорить.

Я допил настой и поставил пустую банку так, чтобы ее никто не задел. Казалось, Мэйн и я спрятались в капсулы безмолвия. Шум толпы казался теперь не громче комариного писка. Я окинул его взглядом.

– О чем ты хочешь говорить?

– Как ты слышал, мы, улетая, хотели бы забрать с собой нескольких людей.

– Слышать-то слышал, но не пойму, зачем.

– С каждой планеты мы берем по кусочку общества, — тихо ответил он. — Корабль велик, но Вселенная еще больше. Сюда мы больше не вернемся. Но мы хотим забрать с собой частицу Земли.

– Зачем?

– Мы не знаем, что нас ожидает. Одно известно: каждая новая планета не похожа на предыдущую. Чем больше разнообразия у нас на корабле, тем больше выбор и вероятность, что кто-нибудь сумеет вступить в переговоры с жителями новой планеты и понять их.

Лимузин оказался мощнее, однако Индейцу было трудно ехать по прямой. После похорон Мэйн накачал его пивом под завязку, желая отблагодарить за спасение. Индеец способен употребить немыслимое количество спиртного, но в данный момент он наверняка видел перед собой не одну трассу, а три, а то и четыре. Зато Тэдди прикидывал оптимальную траекторию и строго ей следовал, да еще пригибался, чтобы не создавать торчащей головой дополнительное сопротивление воздуха.

Я окинул взглядом свой клан и все остальное население Саммита. С каждым годом нас оставалось все меньше, так как молодежь неуклонно тянулась в города. На собраниях на Восточном Побережье я встречался с этими молодыми людьми, именующими себя изгнанниками: вечно они всем недовольны и чувствуют себя потерянными, потому что не находят себе места за пределами Дакоты.

Я тоже не находил себе там места.

Я наклонился к Мэйну.

– Мы поговорим. — Я взял у Оли новую банку с рыбным настоем, пригубил и прикинул, какая рыба пошла в ход на этот раз. Кажется, опять щука. — Только не сейчас. Этот вечер принадлежит Сэму.

Мэйн кивнул. Я передал банку Кэрол.

Лимузин Индейца прогрохотал мимо. Что-то ударило меня по щеке.

– Этот негодник опять приделал резец, чтобы быстрее ездить! Поди-ка сюда, Индеец…

Перевел с английского

Аркадий КАБАЛКИН