"Тетраграмматон микрорая" - читать интересную книгу автора (Борисов Алексей)

— 7 -

Понятное дело, мы оба желали скорейшего прояснения ситуации. И оба боялись, вдруг что-то пойдёт не так. Хрупкое равновесие вновь зазвенело на гране разрыва, падения, а по моим переживаниям, так и вовсе в преддверии Апокалипсиса. Лирика, помешанная на сублимации. Любой психолог даст такой диагноз, и будет прав в обоих случаях. Чего именно боится Маша? Что кроется за столь ревностным желанием — во что бы то ни стало убедиться, я это, или отец её дочери? Да ничего не кроется, образумил я сам себя. Больно человеческому сердцу, вот и всё. Можно предположить, а вдруг это проверка, останусь ли я таким же, какой я есть сейчас, если отношения продолжат развиваться? Да, мысль интересная, и отклик в прошлом, поди, есть. Он, её бывший парень-муж-бойфренд, тоже мог казаться одним. А после проявил себя совсем иначе. Так?

Слишком надуманно. Разве я могу гарантировать, что останусь именно таким, какой я есть сейчас? Кто посягнёт на это обязательство, тот святой или дурак. Если до первого мне как пешком до Луны, то до второго, надеюсь, ничуть не ближе. Со стороны видней, но что именно видит Маша со стороны? Что-то через призму прошлого опыта. А вот что, этого мне никогда не узнать.

Был день, полный офисных забот и корпоративных обязательств. Его сменил новый день, и череда их медленно поползла размеренной светотенью.

Мы молчали, думали и выжидали. В последнее время куда-то делся миниатюрный плеер, и я наконец решил его отыскать. Как часто бывает, лежал разряженным на видном месте, забытый и пыльный. Я вернул ему жизнь, а себя осчастливил психоделической музыкой. Так легче предаваться размышлениям. Правду говорят о действии ритмической музыки на сознание. Действует или нет, этого я не знаю. Не уверен, что смогу объяснить, как именно она на меня действует. Что-то похожее было у Персеваля, ощущение при входе в костёл.

Как-то раз позвонил Лёха со странным вопросом. То есть это вначале вопрос мне показался странным, а при более взвешенном подходе я счёл вопрос закономерным.

— Что было написано на бумажке?

— На какой бумажке? — не понял я. Лёха умеет задавать вопрос не в тему, а в угоду динамике собственных мыслей. От того иной раз с ним трудно вести беседу.

— Не, не на бумажке, оговорился, — он чиркнул новой сигаретой и разъяснил, — На пергаменте у Персеваля. На том самом, который он отдал монаху.

Надо же, а я и забыл.

— Слушай, не знаю.

— Ничего себе, творец, — Лёха усмехнулся, — Как так может быть?

— Да… как-то может. Персеваль читать не умел, а монах при мне пергамент не разворачивал.

— Ага, понял. Нет, погоди, как это? Ты это сам придумал, или как?

Что я мог ответить? Только правду, от которой не стало яснее:

— Лёха, не знаю. Просто писал, что писалось. Быстро, словно под диктовку.

По связи донеслось сосредоточенное сопение. Мой собеседник молчал-молчал, а потом спросил:

— Ты там был?

Вот ведь пристал.

— Лёха, как я мог там быть, если описанные события происходили в прошлом, почти тысячу лет назад? Не говори глупостей.

— Да я и не говорю. Рассуждаю и не более. Очень похоже на опыт холотропного состояния. Спросить бы тебя, где растёт такая трава, да бесполезно. Знаю, что ничего такого ты не курил. Может, приснилось?

Приснилось?

Прошлое?

Стоп.

— Лёха, ты гений.

— Не понял, ты про что?

— А, не важно. Ты дал мне отличную зацепку. Идею. Не пытайся понять, всё равно не поймёшь. Кстати, а на пергаменте могло быть имя. Бедняга-рыбак тайно надеялся, вдруг тамплиер помолится за его душу?

— И как, помолился?

— А ты спроси у автора романа о Святом Граале. Вначале у Кретьена де Труа, а потом у всех последователей — переписчиков. Лёха, ты такие вопросы задаёшь, я не знаю, что отвечать. Там русским по белому написано, словами Персеваля. В каждой молитве вспоминает.

— Сам такие вопросы поднимаешь, вот и задаю. Не кипятись. Чего, на работе достали, или как?

— И на работе, и или как.

— Всё, бывай. И много не пей, лады? Храмовник всё видит и мне докладывает.

Он прервал связь, а я тихо выругался. И разговор-то в общем дурацкий получился, но не в том причина. В случайном обсуждении я нашёл подсказку. Правда ли, подсказка? Да откуда мне знать? Только это единственная зацепка, другой мне в голову не приходит. Маша молчит и ждёт. Её можно понять.

Остаётся необходимое, но, как всегда, лишнее. Работа.

— Сколько времени потребуется на завершение проекта? — спросил я Камилу.

— От тебя зависит, — твёрдо заявила менеджер в строгом костюме с галстуком.

— Да я сегодня могу добить все тексты.

— Вот и добей, — она грозно сверкнула дужками модных очков.

Что же, разумно. Сегодня всё равно уехать не получится, но можно взять билет. Только времени нет на разъезды, буду заказывать через Интернет. Поезд поедет на восток, мимо её дома. Рискованно? Ничего подобного! Простейший способ отправиться в прошлое — это помчаться навстречу солнцу. Каково, а? Такой травы нигде не растёт, её вообще нет на свете. Тогда что это? Любовь, сублимация, вдохновение? Ау, Маша, ты слышишь меня? Ниточка тянется, вот-вот порвётся. Если я не отвечу Маше сейчас, завтра может оказаться поздно. С чего такая уверенность? Да не уверенность это вовсе. Попытка избавится от пустоты. Опять ни опоры, ни воздуха. Без сумбурных писем из другого часового пояса, из иного времени. Как же я раньше без этого жил? Как-то вот так. А теперь не могу, отныне одна на двоих ниточка с Машей нужна мне как воздух, вода или кровь. Без неё я не жилец.

Изрядно я сгустил краски. Нельзя так. Сам не заметишь, как помутится сознание. Чему удивляться, если мысли вьются-кружатся вокруг одного и того же. Как быть?

Как, как? Взять себя в руки, заняться делом. Отличная мысль. Но прежде письмо Маше:

Признаюсь, я ждал в ответ чего угодно. Давил эмоции, как мог, уговаривал сам себя. Что можно сделать ещё? Ничего. Пока в голове звенит гулким колоколом мысль о верности решения, более верное сложно придумать. Окажется идея провальной, ну и ладно. Тогда и подумаем под другим углом. Всё равно теоретический подход тут не применишь.

И всё же…

Машин ответ подарил мне новую надежду.

Говорят, работа не столб, может стоять даже подпиленной. Я тоже так думал, пока мне очень вежливо не посоветовали завязать с посторонними делами, покуда текст не одобрен заказчиком. Пространные рассуждения о задержке платежей в конце квартала прозвучали настолько весомо, что я поспешил пересчитать наличность в бумажнике. Прямо скажем, бывает и лучше. Скоро должен приехать курьер с билетом, а в наше время проездное добро стоит не дёшево. Есть ещё что-то на карточке, но кому охота оказаться в дальней стороне Мирокрая без рубля/евро/йены в кармане? Нет, товарищи коллеги, вы как хотите, а мне нужны деньги. Причём сегодня-завтра.

Вот я и взялся за работу, а ответное письмо для Маши отложил на вечер.

Давно я не выходил из офиса так поздно. Весна в разгаре, день длинный, а тут раз — и сумерки. По пути оказался зоомагазин, рабочий до десяти вечера, и я нашёл там нужную вещь. Стоит предупредить Алёну. Она молчит, не звонит, не пишет. Я пару раз пытался дозвониться, в ответ длинные гудки. Просто ей сейчас не до меня. Но это не повод бросать человека в беде.

Вдруг опять с ней кризис приключится, а меня нет рядом? С неё станется исчезнуть без объяснений. Позже откроет ключом дверь и войдёт, но прежде будет долго мяться на площадке. Раньше я как-то не обращал внимания на её странную стеснительность, а после недавних событий задумался.

Лучше поздно, чем невпопад.

Вокруг медленно затухала усталая суета буднего дня. Четверг, вечер. Город людей готовился к последнему рывку перед выходными, и я его понимал. В кармане билеты на скорый поезд, самодельная путёвка в экзотическую даль. Жалко, что так дорого, не погостишь там особо. Да и цены там, как я читал и слышал — ого-го.

Прохладный ветерок снова сбил дыхание весенней сыростью. Зоомагазин за спиной сонно мигнул сторожевыми лампами. А я, последний покупатель дня, поспешил оставить его на заслуженный отдых.

Попробую вновь сообщиться Алёне.

Privetik, Alena! Ya opyat’ v raz’ezdah. Na dve nedeli s hvostikom. Esli xochesh, pozhivi u menya. Ya tak dumayu, tvoi roditeli i brat seychas ne luchshaya kompaniya. Sochuvstviya, voprosy. Koroche, kak zahochesh. Uezzhay cherez sutki. O rybkax ne volnuisya, ya kupil kormilku-dozator. Kinu im Tetra-mina, nichego, pozhivut nemnogo bez motylya. Pishi na trubku esli chto. Volnuyus’ za tebya.

Одно дело сделано, теперь в банкомат.

Ящик с деньгами и цифрами на экране злобно проворчал своё мнение о позднем визите, но квитанцию выдал. Зря ходил. Ну ничего, это я скорее для успокоения. Если завтра денег не кинут, на пару обедов там хватит, а в поезде обойдусь пирожками и чаем.

Чего вообще я туда сорвался?

Вот и Маша задаётся этим вопросом. Трудно сказать. Иные едут в дальний край, за вдохновениием, но мне-то грех жаловаться, не обделён. Нахожу то тут, то там. А как найду, внутри будто зов какой включается. Сверчок-маячок. И крестик снова тронул пальцы гладким тёплым деревом.

Сон и путешествие во снах. Тут мне опытом с Машей не ровняться. И когда всё успела? О чём её не спроси, всё знает, всё пробовала. Читала, слышала, видела. Даже завидно, мне бы такую эрудицию. Ну ничего, она — эрудицией, мы — творческим потенциалом. Маша, прости, но я надеюсь на разность потенциалов. Но это больше так, спасательный круг самолюбию. А, ладно, Бог с ним, с самолюбием. Попробую определиться, чего же всё-таки меня подтолкнуло на спешный отъезд. Будет проще в разговоре с Машей. Странно, да, переписка-разговор? А ведь права Маша, такая форма общения очень-очень похожа на передачу мысли на расстояние. Ага, и сквозь время.

Мысль имеет нематериальную природу, теперь я начинаю в этом убеждаться. Или это мои мысли поднаторели в нарушении законов природы? Непростой вопрос, а ответа я и вовсе не знаю.

Рыбкам досталось щедро и со вкусом. Пусть пока мотылём отъедаются, а я сварю кофе и разбужу компьютер. Да, письмо письмом, а отправлять придётся с почты, иначе ничего не получится.

Скажите, бред? Мне-то бредом не кажется, а вы если ставите диагноз, то делайте это молча. Хотя бы из вежливости.

Сисадмин на посту под плакатами эксцентричного содержания удивлённо повёл бровью. Идея отправки письма глубокой ночью сама по себе не очень оригинальна, но я успел тут примелькаться. Чудак чудаком, благо безобидный.

— Хочешь, подскажу провайдера? — с искренней заботой в голосе сказал сисадмин. Под рукой у стража цифрового царства уместилась полупустая бутылка пива, и выпитое заметно подняло ему настроение. А то и вовсе дотянуло обычных юзеров до статуса человеков, с которыми есть о чём поговорить.

— Да есть у меня сетка, просто ай-пишник не хочу светить, — тоном профессионала отозвался я на сочувствие.

— А, — он добродушно отмахнулся рукой. Про себя, должно быть решил, что раз я не знаком с программой для смены адресов, то мне положено быть в категории ламеров, а значит, и разговор со мной надо вести как обычно, с высоты статуса, — Сто рублей.

Ничего обидного в том, если кто-то считает тебя не тем, кто ты есть. Лучше быть, чем казаться, говорил герой романа Пикуля «Честь имею», и эта точка зрения мне по душе.

Ночная прогулка по бодрой прохладе городской весны вытянула последние силы. И я с наслаждением забылся сном, едва добрёл до кровати.

Утро встретило массой забот, приправленных обычной офисной суматохой. Всего один раз я вырвался в почту. Времени написать ответ не хватило, а вот прочитать Машино послание я успел:

Да, до такого наши откровения ещё не доходили. Такое впечатление, что в руки мне дали великолепную, тончайшую вазу, сотканную из одной только нити, и эта нить связала двух людей. Меня и Машу. Сквозь пространство и время. Силами мыслей, чувств и чего-то ещё. Чаша эта будто Грааль…

Что за чушь, рассмеялся я своим мыслям. При чём тут Грааль?

Если уместно вставить слово, то меня штормило. Это адреналин, а то и другие друзья гормоны. Я-то прекрасно понял, что за слово подразумевала Маша. Сам уже давно готов его сказать. Но слово не написано, и даже не произнесено. Оно прозвучит, когда придёт время, в тот миг, когда мы встретимся. А пока… А может, и не прозвучит. Будет тайной, тонкой и светлой, будто эта воображаемая чаша. Каждым мгновением жизни, каждой чёрточкой переживаний мы станем усложнять и совершенствовать таинственный образ. Отражение узора пути, начертанного для двоих.

Ну, как-то так, если придавать образу словесную форму. Бледно, плоско, но по сути своей верно.

Должно быть, выглядел я глупо. Совершенно не помню, как закончились часы до отъезда. Помню вокзальную суету, ночной пыльный сумрак готового к отправке поезда. Битыми всполохами светили стеклянные бра-полупиллюли, а в зашторенное окно тихо скреблось многоголосое пассажирское эхо. Искажённые стеклом фонари, глаза погружённого в ночь города, робко искрились вдалеке. Раздался гортанный голос диспетчера, и над перроном полетело предупреждение об отправке. Фонари дрогнули, и мир вокруг загудел-застучал послушным железом.

Жёсткая верхняя полка заполосила отблесками ночных фонарей, словно город чутко смотрел мне вслед конусами прожекторов. Под его бесшумным взглядом, в размеренном стуке колёс и лёгкой пыли старого вагона меня настиг сон. Последней мыслью был образ Маши. Странно, в нём проступил какой-то второй силуэт. Нет, наверное, мне просто хотелось оживить в воображении плоскую статику маленькой картинки на цифровой страничке. А может, это было чем-то другим. Смутное сомнение и неоформленное беспокойство подступили к сердцу, и встали так близко к пониманию какой-то головоломки, что дух захватило. Но разум никак не желал даже понять головоломку, не то, что вытащить на свет её разгадку. Меня никак не оставляло это странное чувство. Вокруг происходило какое-то неощутимое движение, и меня затягивало течением, вокруг которого, словно щепки в весеннем ручье, скапливались совпадения, недомолвки и закономерности, суть и логика которых лежали за пределами моего понимания. Сон не принёс отгадки, как я не пытался обострить сознание сосредоточением, расслаблением или чередованием этих фаз. Даже музыка не помогала. Минутные просветления отзывались болезненной слепотой разума. В эти отрывочные фрагменты времени, запущенного мною немного вспять на пути к Маше, музыка создавала резонанс, и формировала прообраз ответа. Но стоил обострить пристальное внимание на зыбкие подобия разгадки, как они расплывались деталями несвязных образов. Час за часом я тщетно пытался понять, что именно меня беспокоит в последнем Машином письме. Или дело в том, что оно слишком прямолинейно хорошее, и от того мало похоже на правду? Вряд ли. Резюме простое и очевидное. Запутался. Одно знаю точно: образ Маши оживал по мере моего приближения. Я мог бы поклясться, что уже знаю, как выглядит её лицо в движении, вижу-чувствую мимику девушки, и слышу голос, который шепчет-диктует себе-мне письма, собранные электронным форматом. Стало чудиться, будто я слышу тепло её дыхания, а на губах остаётся мимолётная влага от поцелуя доверчивых губ.

Если всё идёт к тому, что мне суждено сойти с ума, пусть так и будет. Эта цена мне вполне довлеет, если ею будет куплена шанс дотянуться до Маши.

Во сне.

В осознанном или нет, теперь неважно. Передача чувств на расстоянии — ничуть не выдумка. Немногие смогут поверить, и в этом нет ничего удивительного. Вкус изысканного блюда, свет солнца сквозь витражи костёла или томление сердца, переполненного чувствами, всё это не передать словами. Даже самыми верными, поэтчиными и честными.

Часы-дни-ночи сближали меня с Машей в точке пространства-времени.

В назначенный внутренним голосом час я вышел на свет далёких окошек. Их мелькание между ветвями зелёных насаждений легко было принять за разгорячённую зыбь летнего воздуха, или за напряжённый зов, направленный из разных точек пространства с одной целью — найти отклик. Только всё это образный самообман. Там, за бортом жестяного вагона ночная прохлада. Воздух гораздо холоднее, чем можно было ожидать в это время года. Машин дом где-то там. За прохладой тенистых окраин парка на пологом пригорке, где в центре стоит бетонный монумент с пятиконечной звездой. Дальше виднеется лиственный, должно быть, берёзовый лес. Между ветвей серо-стальная рябь, контрастом с розоватым закатным небом. На тёмном зеркале не то озера, не то реки блестит пол дюжины робких жёлтых фонарей. Там. Где-то рядом там её дом. Не то ли окошко, то ли первый, то ли второй этаж?

Я дотянулся.

Переживание сродни удару током. Оказалось, у неё замёрзли руки. Это было так явственно и близко, прикосновение её мягких прохладных пальцев. Робкое, испуганное. Дыхание горячее и сбивчивое от неожиданности, или от страха. За спиной силуэт окна во всю стену длинной, узкой комнаты, а у окна стол для домашних занятий. Кажется, деревянный. У Маши оказались короткие волосы, эдакий ёжик торчком, как у Милен Фармер или Земфиры. Свет лунного оттенка проник из-за кисейной шторы и очертил мягкий контур щеки, носа, шеи. Я не видел её глаз, или они были закрыты. Она была одета в короткую майку или рубашку. Грубая ткань, похожая на лён ручной выделки, тёмно-зелёная или светло серая, это всё, что составляло её одежду. Податливая ткань могла соскользнуть от одного прикосновения, стоило только протянуть руку. И рука готова была обнять за остренькое, как будто детское плечо, но…

Это всего лишь сон.

Яркий, выпуклый и настолько горячий, что получился, бесспорно, сексуальный подтекст. Переживание ясное и обострённое, ничуть не слабее настоящего соития между мужчиной и женщиной. Я попробовал сравнить опыт прошлых отношений с женщинами и мимолётный, дистанционный контакт с Машей. И каков же результат? Что было реальным, а что эфемерным? Пожалуй, сравнение не выявило разницы. И дело ни в том, как скоро, как долго тому назад или как долго по временной протяженности. Этот контакт состоялся вопреки всем постулатам общепринятой науки, он превзошёл ограничения пространства, времени и скорости, а по пестроте и тактильному отзвуку оказался ничуть не слабее реальной близости.

Что бы это ни было, оно случилось.

Я готов был поклясться чем угодно: этот контакт не был односторонним. Но даже если я ошибаюсь, остроты моего переживания хватит на многое. В том числе и на то, чтобы убедить Машу в реальности происшедшего. Я увидел её, и дай Бог кому-нибудь такую уверенность в очевидности столь неочевидного. Поверьте, это того стоит. Я мысленно попросил прощения, если что-то не так. Будь я рядом с ней, не думаю, что в мире нашлась бы сила, способная остановить огонь моего желания. Но поезд стучал колёсами и раздвигал границу между нами. Оттеснял временем и расстоянием два сближенных сердца. Мой жгучий и несвязный шёпот, направленный в прохладу оконного стекла, дрогнул.

Показалось, как сквозь стекло долетела мягкая, как шёлковый взмах, мысль-фраза:

«Не щемись, мой Сталкер. Пусть теперь у нас обоих будет спокойная ночь».

Пусть, прошептал я в ответ.

А мысль, только и ждала мгновения, когда наступит время родиться на свет. И появилась стройной, оформленной системой образов. Мне потребуется несколько часов и десяток — другой тетрадных страниц.

И того и другого у меня с избытком. Предстоял долгий путь на восток.

На эту тему он рассуждал неоднократно. Перечитал несколько полок специальной литературы, от Зигмунда Фрейда и Раймонда Моуди, до Серафима Роуза и Роберта Уилсона. Каждый человек по своей природе неповторим, уникален и бессмертен, но как с такой уникальностью жить? Стоит спрятаться в дебрях собственного мировоззрения, и оттуда уже так просто не выманить. Происходит внутреннее замыкание личной психосферы, одервенение души, появление снобизма и самоуверенной брезгливости к тому, что не вписывается в рамки привычного, а значит, правильного. Всё это много умные слова, а суть сводится к истине, которая выглядит просто.

Люди обречены на одиночество.

Есть друзья, а есть приятели или просто коллеги. Каждому выверенная доля души, и ни-ни больше. Всё остальное делим на ярлыки «интимно», «неудобно». А с теми, для кого подходит интимность, будут свои пределы и новые порции ярлыков. От души к душе, от слова к слову, от взгляда к взгляду каждый человек обречён на дробление себя изнутри. И только вдруг встречаются люди, соприкасаются дозволенным «неодиночеством» и кажется вот и всё. Отныне навек, навсегда. Любимый человек, или просто друг, что по сути гораздо важнее. А потом человек как кубик-рубик вертит кусочками души, тасует их словно колоду. Он не меняется, нет, люди редко меняются, если только сами не захотят или не вынудит кто до боли. Вот и смыкаются ранее прятанные кусочки под иным углом, с новым привкусом.

Любовь рушится, друзья превращаются во врагов, а пресловутое одиночество принимает новую форму. Оно никуда не делось, и не возникло из ничего, только грани кубиков рубят по живому, режут кромками душу. Там заживёт, тут зарубцуется. Надолго ли? Кажется, до конца жизни дотянет.

А если…

Ему привиделось так ярко, словно памятный тоннель из образной чехарды Моуди. Не отмахнёшься. Пальцы задрожали, а во рту пересохло. Под боком что-то сонно проворчала жена, а во тьме нестерпимой резью моргнул экран телефона. Чтобы не разбудить любимую, он вышел на кухню и скоростной морзянкой выбрал-набрал номер.

— Алло, привет. Не спишь?

— Брателло, ты чего, катушкой тронулся? — раздался недовольный голос Миши, давнего друга, ещё со школьной парты пополам.

— Слушай, я понял.

— Чего ты понял? Ты мне сейчас Ксюшу если разбудишь, тебя Варька убьет, не посмотрит что я вступлюсь. Три ночи на стрелках, дурья башка!

— Погоди, но я правда придумал, как люди могут преодолевать одиночество.

— Молоток, держи пачку гвоздей. Слушай, я правда рад за тебя. Но сейчас не то время. А, впрочем, погоди.

За трубкой стукнула дверь.

— Ну, давай, выкладывай, брателло. Гений психологического сыска.

— А вот не скажу, — ночной звонарь ехидно рассмеялся.

— Тааак. Ты, значит, позвонил, разбудил меня, а теперь вот что, да? Я ведь на такси денег не пожалею!

Оба рассмеялись.

— Что, правда? — спросил, наконец, заботливый отец годовалой Ксюши.

— Да, но выборки пока нет, эксперимент даже не начат.

— Угу. Но ведь с какой-то целью ты позвонил, так?

— Больше похвастаться, чем что-либо ещё. Ну, и поддержку получить. Моральную.

Последовал тяжёлый вздох.

— Ну, получил, получил. А что дальше? Мне-то это твоё «ноу-хау» особо не к чему. У меня много друзей, любимая жена, ребёнок. Да и ты, кажется, счастлив в браке. Или боишься, что однажды у тебя с Лизой выйдет кубик-рубик? Так это у тебя называется, я правильно понял?

— Признаю, ты прав. Мишка, да только не стану я на ней это проверять, не потому, что боязно, а потому, что, в сущности, это ничего не значит. Моя идея — это не панацея, а просто один из верных способов найти близкую душу. Или потерять, если подойти неумело. Нет идеальных людей, всех кубиков не найдёшь, к тому же они меняются.

Собеседник запутался, и честно в этом признался. На недосказанной ноте тот разговор и кончился. Оба вернулись в свои постели. Досматривать быстрые утренние сны.

Нужны люди. Вначале откликнутся те, кто хотя бы способен воспринять эту дикую идею. Или не дикую? Точного ответа автор идеи не знал. В одном он был уверен. Идеология, религия, массовое НЛП и всё подобное не в состоянии решить проблему. Значит, новый способ достоин пробы. Он не хуже и не лучше других. Он просто новый.

Самый массовый способ бесплатной рекламы это, как известно, Интернет. Надо только выбрать подходящий сайт, составить нормальный текст, и дело в шляпе.

С текстом проблем не возникло, косноязычием Бог не наградил.

«Я коллекционирую сновидения. У каждого из вас найдутся сны, которые повторяются раз за разом, из года в год. Вам кажется, что вы узнаёте людей, которых раньше не видели. Это странно и необъяснимо. Просто пришлите мне рассказы о ваших снах, вряд ли это вас сильно затруднит. И потом, интересные, эмоциональные сны хочется вспоминать, это я знаю по себе. Я обещаю, что ни кому не раскрою содержания ваших снов, если только вы сами об этом не попросите».

В полях «о себе» и «цель» он изложил следующее:

Женат, в браке счастлив уже четыре года. Так что моё посещение сайта знакомств не имеет иной цели, кроме указанной в подробностях. Цель: просто общение.

В указанном тексте был один скользкий момент, но он надеялся на доверие посетителей. Это нельзя назвать ложью, скорее, недомолвкой.

Даже если сразу появится вал сообщений, потребуется время на сортировку и анализ. Не факт, что появятся совместимые кубики, но первым критерием отбора по схожести будет факт отклика на необычное сообщение. Те, кто пойдут на это, достаточно умны, чтоб не искать в нём слов о «толковании». В то же время, терпимы к чужим причудам. Надо признать, не каждый сумеет заставить себя и поделиться сокровенными снами.

Автор усмехнулся, когда сравнил себя и весь проект с космическим агентством и программой отбора претендентов на космический полёт. Со временем полёты станут безопаснее и дешевле. Ими сможет воспользоваться любой, было бы желание.

Значит, и эта идея из области фантастики или истории далёкого будущего? Время покажет. Циолковского тоже не сразу признали.

Люди клюнули. Были самые разнообразные послания. В каждом своя пропорция рационального и бредового, и каждый такой сон по-своему прочувствован. Настолько глубоко, что публика невольно находит точные слова. Просто и образно. Так, как если кто-то рассказывает кинофильм, просмотренный раз десять, а затем не единожды пересказанный. Страхи и комплексы, заглушённая любовь или старательно скрываемая боль. Мечты и надежды, ласковые слова и восприятие ближних, а зачастую дальних родственников или друзей. Образы собственной смерти, или встречи с теми, кто покинул пределы обычной жизни. Иные он сразу выбрасывал, так как пока не был готов состыковывать или лечить извращённые сексуальные фантазии. Некоторые фобии были настолько глубоки, что он честно побоялся к ним прикасаться. Он не удалял письма совсем. Со стыдом складировал их в дальнюю папку в надежде, а вдруг когда-нибудь найдётся решение. Не у него, так у другого. Сейчас он первый, должно быть, и вовсе единственный, а там — кто знает?

А они продолжали писать:

«Здесь всегда яркие краски. Днём даже тусклее. Особый контраст на зорях. Утром и вечером, когда на листьях тихо лежит роса, птицы ещё не поют, а деревья и силуэты домов не шелохнутся ни тенью, ни порывом ветра. Насчёт птиц не уверен. Кажется, в этом сне немного звуков. Только мои шаги и голос, как будто мой собственный. Шепчет какие-то подсказки или комментирует увиденное со знанием дела. Вокруг какой-то искорёженный мир. Разломанные мостовые, изрезанные трещинами стены бетонных конструкций В серых нагромождениях кособоких блоков могу угадать панельные дома. Рассыпанные неведомой силой, как куча цветных визиток. Чернеют окна, вернее провалы вместо стёкол. А вот трава сквозь них наружу не растёт. То ли совсем недавно было, то ли боится. Не знаю. Встречаю людей, по большей части незнакомых. Одеты походно, но нет следов долгих блужданий. И все твердят про какой-то край за великим озером. Там, дескать, хорошо и надо туда, а то тут неспокойно, страшно и не дай Бог встанет горизонт тьмой и столбами грибовидных взрывов. Я не спрашиваю, была или нет атомная война. Знаю, что не было, но может вот-вот начаться. Я сплю там ночью или днём, по желанию. Да, хожу там часами днями. Странно, но ведь это фаза быстрого сна? Когда засну в пещере-землянке, а то бывает в пустом доме. На пыльных пружинах между столбов со ржавыми шарами на концах. Просыпаюсь то ночью, то днём, и слышу рёв сирены или спокойный, но напряжённый голос диктора. И потом… Что, чаще ничего. Но надо бежать и я бегу. Часто не туда, куда зовут, мол там спасение. А, впрочем, ерунда. Просыпаюсь прежде, чем весь мир меркнет во мраке горячего пепла. Было и такое однажды. Проснулся сбежал. Наверное, я в детстве сильно получил впечатление от гражданской обороны. Не группы, а школьного предмета. Не знаю, было ли у вас, сейчас вроде всё иначе, и страхи эти в наше время пустое. Но вот из года в год, и только детали меняются. Не скажу, что сильно. Как будто это окрестности тех мест, где я живу, но сильно на севере. Или на северо-западе. Не могу избавиться от ощущения, что я там когда-то ехал на машине. Но есть ли там озеро? Озёр вообще по Мирокраю много, а у нас тем более. Мне кажется, будто этот мир он самый обычный, наш даже. Только до смерти издёрганный ожиданием беды. Люди бросили большие скопления построек и ушли-разбежались жить к озеру. Этим домыслом и завершаю. Пусть вам в коллекцию. Может, окажется не хуже других».

«Я пела песню вместе с дельфином. Мы вместе стояли на верхушке волны, и он был похож на человека. То есть дельфин, в этом нет ни малейших сомнений. Но стоял как человек. Ещё он спросил меня, а не хочу ли я увидеть то, что выше моря? Тут я засмеялась, и мы поплыли купаться. Плескались на мелководье, а вода будто живая. Каждый неровный кусочек, вода струится. Неровности размером с палец, должно быть ветром шершавит воду. Но стоит ветру утихнуть, как пальцы стрелами разлетаются в стороны, будто прозрачные рыбки. А мы поём даже под водой. Тут вода не плотнее воздуха, но в ней можно плавать. Дна я не вижу, просто знаю, что оно где-то есть. И пусть будет, мне не страшно. Рядом дельфин. Такой смешной, словно ласковый морской пони. Но он никогда не даёт на себе покататься, сколько не просила. Однажды он почти разрешил, а потом нет, оттолкнул. Я тогда не поняла, в чём дело. Но и не забыла. Так вот он мне всё повторяет, что надо узнать, о вышине над морем. Я отвечаю на все его увещевания: Да что там? Просто небо и небо. Небо Мирокрая. Тонкое, так что синева за ним сочная и чем-то даже холодная. Синева, говоришь? Он поёт и смеётся. Приглядись, улыбается и тычет клювом вверх. Скрипит смешно, словно хихикает. Но дельфины смеются иначе. Я-то знаю, зря что ли в океанографии столько лет проторчала? Так вот он убедил. Задрала я голову и вижу, что синева медленно бледнеет. То ли небо утолщается, то ли вижу я большую глубину. Там какая-то тень или облако, а то и тучка. Нет, тучки быть не может, небо чистое-чистое. И если не тучка, тогда что? Смотри внимательно, — шепчет дельфин. Я приложила тогда ладонь ко лбу, и вижу изящный абрис тени-тучки. Движется она! Как будто летит вертолёт с плавбазы, нет? Потом случается. Край тучки касается невидимой преграды или границы, или чего-то такого. Как рыба хвостом. И в небе круги, словно по воде. Мне страшно! Облако весит тонну, а сколько там воды, если такие рыбы, так высоко и так уверенно. Ей же акуле эдакой проглотить нас — только пасть приоткрыть. Не бойся, говорит дельфин, это всё Мирокрай. Они тебя не тронут. А хочешь туда? Спрашиваю: не опасно? Он мне: нет, конечно. Тогда хочу! Научись плавать, говорит он мне. А научишься плавать — сумеешь летать. Обдал меня брызгами в резвом нырке, ну и я за ним следом. Так раз за разом. Первый такой сон случился, когда мне было девять лет. А теперь уже в два раза больше, только сон не проходит. Только недавно рыбу-то ту в небе я увидела, а может, и нет. Сейчас, кажется, она там с самого начала. Я вот думаю, может и правда научиться плавать? А то сколько лет с кружковцами, а с морем не подружилась. Стыдно немного. Вот, не судите строго мою писанину, это пока шеф не приехал, я тут за секретарским развлекаюсь. У нас тут не всем выход в сеть, мне вот пока не дали. Чао, собиратель сонных историй. Интересно, а какие ты сам видишь сны?»

Были не только упорядоченные, логичные послания. Некоторые казались хаотичным набором переживаний:

«Граница. Скалы, словно красные наросты. Слоистые, не такие, как австралийская красная гора. Как звать не помню. Ад — не ад. Чистилище? А Бог её, эту территорию знает. Жар нестерпимый. Но когда жара, воздух дрожит, а тут нет. Статичное пекло. Может, всё спеклось, даже воздух? Как там у Бальмонта, кажется? Неподвижность — законченный взрыв. Мне там страшно. Несколько раз повторяется, и назад не пойти, не обернуться. Думаю, там сзади где-то соляные столбы. А если обернусь, что будет? Меня так же, как когда-то её? Пока не получилось. Если сумею, напишу. Если жизнь сохранить удастся».

«Я знаю, так бывает. Слышать доводилось. Ни одна научная теория это не объяснит. Если попытаться, восточная тема о том, что всё сон, окажется верной, вернее всего иного. Но умер человек, и нет его. Лежит в земле, банально превращается во что-то другое по воле химических реакций. И там уже вовсе не человек, а что тогда? Куколка, оболочка, линялая кожа. А ведь я её встретил. И не раз повторялось. Может, и не так, как в жизни было, я особенно это про секс, но в остальном. Нет, не стану рассказывать, но в её смерти я формально не виновен. А по существу, я не знаю. Виноват или нет, если вовремя не оказался рядом? Ведь не звала, а разве не надо было прийти без всякого зова? Знать с чужих слов одно, а наяву совсем иначе. Вот ведь как оно бывает, с этими проклятыми наркотиками. А я вот нет. Не мог себя заставить жрать эту дрянь. И теперь задаюсь вопросами: а вот если бы попробовал вместе с ней, вот тогда, что было бы? И не было бы сейчас глупого сомнения, что реальнее. Сон, в котором наши тела встречаются и дарят друг другу наслаждение, или реальность, в которой тело упрятано в землю? Да что там тело. Душа, аура, эманации. Во сне они ничуть не менее реальны, чем были в жизни. А то и ярче. Более яркое проявление нематериального, вот что случается после смерти. А вот это главное и запомните. Остальное всё — сухая пошлятина. Не утомил, надеюсь? Спасибо, как-то веселее на донышке безысходного. Так что они живые, даже если умерли. Поверьте».

Как их все рассортировать и упорядочить? Он очень быстро понял тщетность любых усилий, но не сдавался. Выбирал общие темы и настроения, выкладывал сходные переживания в общие папки. По одной классификации среди людей четыре психотипа, по другой двенадцать. В его системе не было точного деления, он не стремился к статистическому подсчёту.

Пришло время, и решение созрело. Были отобраны пять кандидатур, трое мужчин и две женщины. Он не был до конца уверен в своём выборе, но когда-то стоило остановиться. Вряд ли эти люди сразу пошлют его куда подальше. Хотя бы выслушают.

Осталось назначить время и место встречи. И приготовить шесть папок с распечатками. Шестым гостем будет Миша.

Обычное городское кафе в ранний будний вечер, лучшего места и не придумаешь. Он не ошибся с выбором. Все ответили на приглашение согласием, и позже никто не передумал.

— Прошу минуту внимания! — Он вышел на середину комнаты, уставленной столиками и стульями, — среди присутствующих есть несколько человек, которые знают меня в лицо по фотографии. Если они желают, то пусть подойдут к моему столику. Всем спасибо.

Он быстро сел на место, придвинул ближе чашку с кофе и развернул газету.

Гости не спешили. А кто сомневался, что будет просто? Обещанная конфиденциальность? Каждый понял из письма, что встреча будет личной. О том, что будет кто-то ещё, ни строчки. Ни да, ни нет. Скупое письмо с предложением встретиться и получить подсказку, как история из сна может помочь в поисках близкой души.

Вначале подошёл один и осторожно спросил:

— Вы ведь ждали только меня?

— Я ждал вас. Но могут подойти другие, — в этот раз он специально повысил голос, — Мне прислали множество писем. У каждого письма своё содержание и оно останется тайной.

— Вот как? Ну-ну, посмотрим.

Гость сел за стол и осторожно посмотрел по сторонам.

Следом женщина встала из-за дальнего столика. Она приблизилась робким шагом, оглядела застолье и покраснела.

— А мне не будут задавать вопросов про сон?

— Я не стану, а другие не знают, какую историю вы мне поведали. Я обещал, и всё останется тайной. Пожалуйста, садитесь, я очень ждал вас.

Через несколько минут подсел подросток, настроенный очень независимо. В тёмных очках, с ракушками плеера в ушах. Минуту или две он продолжал слушать музыку, а потом коротко рассмеялся. Снял очки, собрался было сказать какую-то мысль, а потом просто кивнул организатору встречи.

— Раз мы тут сидим, то и ладно. Может, закажем чего?

— Да, и то правда, — хмыкнул тот, кто пообещал «ну-ну посмотрим», — Официантка?

Женщина согласно кивнула и заметила, какая это отличная идея.

Официантка не спешила. Так они дождались ещё одного участника встречи.

— Здрасьте! — он только-только вошёл в кафе и сразу сориентировался, — Ого, нас тут много? Я так понимаю, клуб анонимных поклонников его фотографии, — он кивнул в сторону человека с газетой.

Кто-то напрягся, но незнакомец встретил подозрительность простой открытой улыбкой.

Потом кто-то хмыкнул, а кто-то рассмеялся.

Коллекционер сновидений пожал протянутую руку и снова вернулся к газете.

Люди за столом молча сидели и переглядывались.

Наконец подошла официантка в строгом переднике и предложила сделать заказы.

Кто-то взял пива, кто-то кофе. Предложение подростка заказать большую пиццу на всех приняли с энтузиазмом.

Официантка удалилась.

— Мы ждём ещё кого-нибудь? — осведомилась робкая женщина.

— Думаю, да, — едва заметно улыбнулся глава стола и с шелестом перевернул газетный лист.

Она подсела через несколько минут, и была уже без передника.

— Я думал, вы тут работаете, — поприветствовал её тот, кто пришёл последним.

— Да нет, я же писала, что… а, впрочем, не важно, что я писала. Я испугалась, и заранее тут договорилась, что мне дадут форму, и я сыграю роль официантки. Мало ли что.

— Однако, — дёрнул бровью осторожный гость, который сел за стол первым.

— Ну, тогда я думаю, все в сборе, — решил организатор, сложил газету и потянулся за чемоданом, — Вот каждому из вас по визитке, здесь мои имя и телефон. Это на всякий случай, но я не думаю, что они вам понадобятся.

— И что? — нахмурилась «официантка».

— Ничего, разве вот несколько страниц текста. Я постарался изложить свои идеи как можно проще. Возьмите, — он протянул гостям папки, — прочитаете на досуге.

Он встал из-за стола и снял с вешалки плащ.

— Э… не понял? — с недоумением произнёс подросток.

— Вы встретились впервые здесь, и уже, как мне кажется, сумели найти общий язык. Попробуйте хотя бы отсидеть это маленькое застолье, а там всё зависит от вас.

— Но… зачем… вы? — с изумлённой мимикой на лице прошептала смущённая женщина.

— Если не я, то кто? Как знать, может теперь не только я.

Не было долгих прощаний, да и не могло быть. Сам автор пребывал в странной смеси восторга от того, как получилось и в смущении, вдруг что-то пойдёт не так.

Двери кафе закрылись за его спиной, но следом снова открылись. Миша встал рядом и так же, как автор идеи, посмотрел в чистое небо.

— Надо же, как будто сработало.

— Похоже, что так. Будешь? — он протянул другу шестую папку.

— Даже не знаю. Я это не ты, у меня может не получится. И потом, все ли скажут нам спасибо?

— Не знаю, — вздохнул коллекционер сновидений, — Ты сам видел, как совершенно разные люди просто так сели и стали общаться. Никто не принуждал, могли уйти.

— Им просто было любопытно, — пожал плечами Миша.

Человек тихо рассмеялся и вновь посмотрел в небо.

Может ему показалось, а может, и нет. Как будто воздух стал немного теплее, чем полчаса назад. До того, как он вошел в кафе.

Впрочем, всё субъективно.

Он улыбнулся и сделал шаг. А вокруг продолжался мир, полный людей и снов.