"Обнимай и властвуй" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

Глава 7

Фелиситэ не торопясь намылилась, хмуро глядя в одну точку на противоположной стене, покрытой побеленной штукатуркой. Теплая вода действовала на нее успокаивающе, казалась настоящим бальзамом для ушибов и кровоподтеков на теле. Она сейчас не замечала в себе никаких изменений, кроме этих болезненных напоминаний о том, что с ней недавно случилось. Она осталась тем же самым человеком. Охватившая ее внутренняя дрожь исчезла. Несмотря на усталость, Фелиситэ больше не чувствовала тревоги, теперь ей хотелось только спать.

Однако как бы она ни старалась делать вид, что ничего не произошло, в ее жизни случился крутой поворот. В соседней комнате находился полковник Морган Мак-Кормак, человек, считавший ее виноватой, и потому решивший, что имеет на нее какие-то права. Мысль о том, что он может утвердиться в своем мнении как посредством угроз, так и с помощью силы, казалась девушке особенно горькой.

Как же быть дальше? Что вообще она могла сделать? Теперь, когда отца держат в тюрьме, а на Валькура охотятся, словно на зверя, ее будет некому защитить. Друзей отца арестовали вместе с ним, родственники матери давно умерли или жили во Франции. Французский комендант не только лишился всех полномочий при новых властях, но и сделался их прихвостнем, решив сотрудничать с испанцами ради собственной выгоды. Выше полковника Мак-Кормака в Луизиане стоял только сам О'Райли. Однако нечего было даже думать о том, что он станет вмешиваться в личные дела своего заместителя ради какой-то женщины, тем более ради дочери француза, обвиняемого в государственной измене.

Итак, она оказалась в полной зависимости от Моргана Мак-Кормака. Можно сказать, она сама поставила себя в такое положение, хотя и не представляла, как иначе могла повести себя в сложившихся обстоятельствах. Ей больше ничего не остается, как самой позаботиться о собственной безопасности… и помочь полковнику позаботиться о своей!

В спальню вошла Ашанти. Она принесла свежие простыни, чтобы застелить постель, и чашку с дымящимся отваром. Комната тут же наполнилась ароматом трав и специй. Поставив чашку на пол рядом с тазом, так чтобы Фелиситэ могла дотянуться до нее, она подошла к кровати и накрыла перину простыней.

Приподнявшись, Фелиситэ взяла чашку с горячим напитком и сделала маленький глоток.

— Что это? По-моему, раньше ты не делала для меня такого питья.

— Раньше оно вам не требовалось, мадемуазель. Эта настойка убережет вас от беременности после того, что случилось сегодня ночью.

Фелиситэ еще не успела задуматься о подобных вещах, или у нее просто не возникало такого желания. Она уныло посмотрела на темное варево.

— Выпейте, мадемуазель. Так будет лучше до тех пор, пока вы не поженитесь.

— Хорошо, — со вздохом ответила девушка и послушно выпила отвар. — Полковник Мак-Кормак… Он все еще…

— Он сидит в гостиной. Я как следует забинтовала ему рану, она больше не кровоточит.

— Надеюсь, он остался благодарен? — не без сарказма заметила Фелиситэ.

— Думаю, да, мадемуазель, он поблагодарил меня. Вы видели, какая у него спина?

— Спина?

— Да, мадемуазель. Она вся покрыта шрамами. Я сама видела, когда с ним возилась.

— Он рассказывал, что раньше служил матросом на английском корабле. По-моему, у англичан на флоте наказывают плетью с девятью хвостами.

— Это ужасно, — ответила служанка, продолжая тщательно разглаживать простыню. — Позорные шрамы.

— Позорные? Почему?

— Таким, как он, ничего не стоит поступить так же с другими.

— Человеческой жестокости нет границ, — проговорила Фелиситэ, глядя в чашку. — Почему без этого нельзя обойтись? Я не понимаю.

— Он… не уйдет, этот полковник? — со смущением поинтересовалась Ашанти, но в то же время в ее голосе слышалось любопытство.

— Он отказался, — коротко ответила Фелиситэ.

— Он останется на ночь?

— Да, на эту, и на следующую, и дальше. Он собирается у нас жить!

— Ах, так это же хорошо, мадемуазель.

— Хорошо? — воскликнула Фелиситэ. — Ты сама не понимаешь, что говоришь!

— Он будет вас защищать. Вас никто не обидит.

— А кто защитит меня от него? — Фелиситэ поставила чашку на пол и, ухватившись за края таза, поднялась так резко, что выплеснула часть воды на пол.

— Вы сами, мадемуазель. — Ашанти быстро схватила полотенце и протянула его Фелиситэ, едва та переступила через край таза. Откровенный взгляд Ашанти выражал одобрение, когда она посмотрела на изящные изгибы тела хозяйки, блестевшего от воды. — Вопрос в том, кто защитит его… от нас?

Служанка исподволь намекала на то, что если Морган поселится у них в доме, он будет находиться во владениях Фелиситэ. По ее мнению, существовало немало способов сделать его пребывание здесь невыносимым, заставить ирландца пожалеть о том дне, когда он впервые посмотрел в сторону ее хозяйки.

Вместо того чтобы размышлять, как ей следует поступить, Фелиситэ стала пудрить тело крахмалом с ароматом фиалок. Ашанти держала наготове ночную рубашку, чтобы в любой момент накинуть ее на голову хозяйки. В это минуту дверь в спальню распахнулась. Фелиситэ резким движением отбросила пуховку из шерсти ягненка и, нырнув в рубашку, накрывшую ее с головы до пят, просунула руки в широкие длинные рукава. Завязав на шее тесемки, она обернулась к стоявшему в дверях мужчине.

— Что вам нужно? — спросила она сердито, чувствуя, что ее щеки густо покраснели от смущения.

— Я подумал, если вы выбрались из таза, мне можно воспользоваться оставшейся водой.

Она обратила внимание на чуть заметный удивленный блеск, появившийся в его глазах в тот момент, когда он окинул ее взглядом. Прошло не меньше минуты, прежде чем Фелиситэ, поглядев на свое отражение в зеркале, увидела, что при свете стоящей позади свечи линии ее фигуры окружены ярко-желтым ореолом. Быстро шагнув в сторону, она спросила Моргана с надменным выражением лица:

— Вы хотите вымыться?

— Это кажется тебе странным?

— И не только мне одной, — откровенно ответила Фелиситэ.

— Я приобрел такую привычку, когда служил в Карибском море. Я всегда купался или обливался соленой водой на корабле. Ты не против, если я воспользуюсь твоим тазом?

Возражения показались девушке бесполезными.

— А вам известно, что вашу повязку нельзя мочить?

— Думаю, я как-нибудь сумею оставить ее сухой.

— Я сейчас позову горничную. Пусть они с Ашанти вынесут таз в другую комнату, — сказала Фелиситэ подчеркнуто любезным тоном.

— В этом нет необходимости.

Она пристально посмотрела на ирландца подозрительным взглядом бархатисто-карих глаз.

— Как прикажете вас понимать?

— Очень просто, — спокойно объяснил Морган. — Я сейчас буду мыться прямо здесь, если твоя служанка закончила свои дела.

— Я все сделала, полковник, — ответила Ашанти и, присев в реверансе, направилась к двери.

Фелиситэ невольно шагнула вперед.

— Ашанти, не надо…

— Да, мадемуазель? — Служанка замерла, посмотрев на хозяйку вопросительным и в то же время трогательно сочувственным взглядом.

— Ничего, Ашанти. Можешь идти.

Едва за маленькой худощавой негритянкой закрылась дверь, Морган начал расстегивать боковые клапаны форменных бриджей. Фелиситэ в нерешительности застыла посреди комнаты. Ей сейчас очень хотелось уйти, оставив ирландца хозяйничать в ее собственной спальне, однако гордость не позволяла этого сделать. Она не могла допустить, чтобы ее уход выглядел как бегство.

Распахнуть дверь, броситься во тьму — эта мысль казалась ей очень соблазнительной. Но куда она пойдет и как будет жить? У нее нет денег, чтобы заплатить за другое жилье. А потом, если она останется в Новом Орлеане, ее никто не сумеет защитить от испанского могущества, олицетворением которого является полковник Морган Мак— Кормак. Кроме того, Фелиситэ вспомнила об отце. Что станет с ним, если она его бросит? Пока испанцы держат его в тюрьме, ей придется оставаться здесь и вести себя благоразумно. События этой ночи и так могли заставить полковника отказаться помочь ему. Так что сейчас ей следовало забыть об обидах и делать все от нее зависящее, чтобы убедить Моргана в том, что она непричастна к покушению на его жизнь. Только так она может избежать полного поражения после того, что случилось сегодня ночью.

Тем временем ирландец позади перешагнул через край таза. Фелиситэ поспешно подошла к туалетному столику и, взяв гребень, принялась приводить в порядок волосы, старательно расчесывая спутанные локоны, струившиеся по спине блестящей медово-золотистой массой. Некоторое время спустя, взглянув в зеркало, она обнаружила, что в нем отражается все, что происходит за ее спиной. Морган, подобрав колени почти до самого подбородка, сидел в тазу, напоминавшем небольшой гроб, и осторожно тер мочалкой грудь ниже повязки. Сейчас он больше походил на обычного человека, чем на властного мстительного завоевателя.

Фелиситэ нащупала в волосах шпильку, одну из тех, которые она растеряла во время ночной схватки. Высвободив ее, она обернулась, продолжая расчесывать длинные пряди, и окинула полковника быстрым взглядом изпод полуопушенных ресниц.

— Вам не кажется, что вы слишком много на себя берете?

— Почему ты так решила? — Выжав воду из льняной тряпки, он принялся тереть лицо и шею.

— Об этом говорят ваши поступки с тех пор, как я имела несчастье встретиться с вами…

— Ты имеешь в виду мое стремление заставить дела идти так, как мне хочется?

— Что-то в этом роде, — кивнула девушка.

— Морякам, пиратам и наемникам быстро становится ясно, что они сами должны определять ход событий, если им не хочется попасть в зависимость от них.

— Это хорошо, когда у человека достаточно силы и власти, чтобы добиться своего.

— К чему ты клонишь? — зеленые глаза Моргана сузились.

— К тому, — осторожно проговорила Фелиситэ, — что я хочу знать, как вы теперь собираетесь поступить с моим отцом?

— Я уже сказал; его судьба зависит не только от меня.

— Но вы также сказали, что при благоприятных обстоятельствах О'Райли может проявить к нему снисхождение, — напомнила она с тревогой в голосе.

Морган намеренно неторопливо выжал тряпку, положил ее на край таза и встал.

— Теперь обстоятельства изменились.

— Нет, на самом деле это не так. Если бы вы только мне поверили…

Она отвела взгляд, увидев, как Морган потянулся за полотенцем, лежащим на стуле, однако тема была слишком важной, чтобы прекратить разговор из-за собственной стыдливости.

— С какой стати я должен тебе верить? Разве ты дала мне хоть один повод убедиться в справедливости твоих слов?

— Если вы имеете в виду сегодняшний случай, то зачем мне нужно было вас убивать? Ведь вы — моя последняя надежда, что с отцом поступят по справедливости…

— Ты наверняка узнала, что я уже подал рапорт насчет твоего отца, где изложил свои соображения. Я заверил власти, что мсье Лафарг не принимал активного участия в заговоре, и рекомендовал оправдать его или вынести не слишком суровый приговор. Узнав об этом, ты, полагаю, сочла продолжение наших отношений бессмысленным и решила избавиться от возможной угрозы.

Фелиситэ покачала головой.

— Нет, вы ошибаетесь, — прошептала она.

— Не думай, что я тебя в чем-либо обвиняю, просто так сложились обстоятельства, — продолжал Морган, как будто только что начал разговор. — А с другой стороны, я не вижу причин отказываться от такого преимущества только потому, что тебе не повезло.

— Какой в этом смысл? — Девушка подняла голову. Теперь взгляд ее карих глаз выражал сомнение.

— По-моему, ты можешь догадаться сама. Несмотря на мягкую интонацию, голос ирландца показался Фелиситэ неумолимым.

— Вы… вы рассчитываете, я не буду возражать против того, чтобы вы остались в нашем доме?

— Это кажется мне единственно разумным.

— У меня просто нет достаточно веских аргументов, чтобы высказать вам, как я к этому отношусь!

— О, я не сомневаюсь, что они у тебя найдутся, — заверил Морган. Он не спеша вытер капли воды со стройных мускулистых ног и отбросил полотенце.

Фелиситэ наградила его уничтожающим взглядом и поспешно отвела глаза, поняв, что он не торопится прикрыть наготу.

— А если я соглашусь, что тогда?

— Что? — Морган вытянул правую руку, словно желая удостовериться, насколько сильно она болит.

— Я имею в виду, — проговорила Фелиситэ, с трудом сдерживая охвативший ее гнев, — собираетесь ли вы сообщить о том, что случилось этой ночью?

— Мне придется подать рапорт, иначе как я смогу объяснить появление этой маленькой царапины? — Он нахмурился. — Однако изложить обстоятельства происшествия можно по-разному.

— От чего же это зависит? — с вызовом спросила она.

— От тебя.

Морган приблизился, подавляя Фелиситэ высотой своего роста. Его глаза, казалось, совсем потемнели, когда она пристально посмотрела на него снизу вверх.

— Вы совершаете ошибку. Когда-нибудь вам придется пожалеть о сегодняшнем поступке.

— Это угроза? — задумчиво спросил он тихим голосом. — Пророчество, — ответила Фелиситэ. — Если только вы способны вообще что-то чувствовать.

— Раньше я бы мог не устоять перед подобными словами, но теперь я уже не так уверен в их правоте. — Он протянул руку и приподнял прядь блестящих волос девушки, явно любуясь, как они переливаются золотом. — Ложись в постель.

Услышав этот простой приказ, Фелиситэ ощутила, как к горлу подкатил комок, ей стало трудно дышать.

— Я не могу.

— Ты устала. — Морган взял из ее руки гребень и положил его на туалетный столик. При этом он осторожно дотронулся до запястья девушки и внимательно посмотрел ей в лицо, обратив внимание на темные круги под глазами. — Живей, — приказал он.

Его грубый тон оказался столь неожиданным, что Фелиситэ невольно сделала несколько шагов в сторону кровати.

— Полковник Мак-Кормак…

— Я уже говорил, меня зовут Морган. Тебе следует хорошенько это запомнить. Ты сама ляжешь или мне уложить тебя силой?

— Ваша рана…

— Черт с ней! Сейчас мне хочется, чтобы ты наконец спокойно отдохнула. Но если ты вынудишь меня пустить в ход руки, я уже не смогу отвечать за последствия!

Фелиситэ рывком высвободила руку. Бросив негодующий взгляд из-под опущенных ресниц, она встала на маленькую табуретку возле кровати, а потом взгромоздилась на высокую перину. Погрузившись в ее приятную мягкость, она потянула на себя простыню, прикрыв колени. Ей хотелось натянуть простыню еще выше, однако, несмотря на прохладу, принесенную ночным дождем, в комнате по-прежнему было жарко. Это неудобство она также мысленно отнесла на счет Моргана. Фелиситэ с каким-то зловещим выражением во взгляде наблюдала, как он погасил свечу, подошел к окну и открыл ставень.

Уверенно ступая в темноте, ирландец не торопясь направился к кровати. Вбитый в потолок крюк, на котором держалась москитная сетка, негромко звякнул, когда он опустил ее вниз. Потом Морган лег рядом, веревки, натянутые под матрасом, скрипнули под тяжестью его тела, И в комнате наступила тишина.

Фелиситэ опустила голову на подушку, вытянувшись на постели во весь рост. Она замерла, прислушиваясь к ровному дыханию лежавшего рядом мужчины, ей казалось, что сердце тяжело ударяет по ребрам изнутри. Нервы девушки напряглись до предела, она с трудом сдерживалась, чтобы не вскочить с постели и не закричать, что она больше не хочет принимать участие в этой игре. Однако она понимала, что не может так поступить. Ей придется терпеть, нести свой крест за связь с этим человеком, за то, что она была дочерью своего отца.

Морган, лежавший на другом краю широкой кровати, вдруг протянул руку и привлек Фелиситэ к себе, заставив ее крепко прижаться к его обнаженному телу. Она застыла, словно окаменев, и молча смотрела в темноту, готовая ощутить бесцеремонное прикосновение рук насильника.

— Спи, — проговорил он, обдав ее шею теплым дыханием. — Ты не успеешь оглянуться, как наступит утро.

Фелиситэ пробуждалась медленно. Где-то в глубине сознания она ощущала какое-то горестное чувство, к которому примешивалось беспокойство. Дневной свет, пока еще слабый, все настойчивее проникал под сомкнутые веки. Ночная рубашка вздернулась почти до талии, потому что спала Фелиситэ беспокойно, постоянно ворочаясь в постели. Лежа на спине, она ощутила какую-то тяжесть на груди. Приоткрыв веки, девушка увидела смуглую мужскую руку, ласкавшую ее.

Морган наклонился над ней, опираясь на локоть. Его зеленые глаза с любопытством изучали ее лицо, на губах играла кривая ухмылка.

— С добрым утром.

Фелиситэ зажмурилась, потом вновь открыла глаза, но видение не исчезло, мужчина по-прежнему был рядом.

— Доброе утро, — ответила она тоном, который никак нельзя было назвать вежливым.

— Оно на самом деле доброе.

Девушка наградила ирландца уничтожающим взглядом.

— Может быть, только для вас…

— Это зависит от конкретной точки зрения, — согласился он, все крепче сжимая грудь Фелиситэ.

В ответ она, словно в ее теле освободилась какая-то пружина, схватила его руку и, резко отбросив ее, откатилась в строну. Морган стремительным движением обхватил Фелиситэ за талию, хотя лицо его скривилось от боли. Эта мимолетная гримаса заставила ее замереть, чем тут же воспользовался ирландец. Он взгромоздился на нее всем телом и наклонил голову, добираясь до ее теплых губ. Фелиситэ ощутила прикосновение его языка, тяжесть, придавившую ее обнаженные бедра. Теперь, расставшись навсегда с девственностью, она не видела особого смысла в сопротивлении, кроме того, оставалось немало других причин, заставлявших ее покориться. Позволив Моргану поступать так, как он того желает, уступив предательскому томлению, исподволь охватившему ее, прорвавшемуся из какого-то потаенного уголка ее женского естества, отнимающего силы и делающего ее уступчивость более терпимой, она облегчит собственные страдания и не навлечет на себя его гнев.

В дверь спальни постучали, потом послышало» голос Ашанти:

— Ваш утренний шоколад, мадемуазель, мсье полковник! Морган приподнял голову и нахмурился.

— Шоколад? Это ты велела?

— Моя служанка всегда будит меня в это время и приносит шоколад, — ответила Фелиситэ, как будто пытаясь оправдаться. Карие глаза девчонки выражали смятение, она явно пыталась справиться с пробуждавшейся в ней страстью.

Морган тихо хмыкнул, пристально глядя на нее, затем порывистым движением отодвинулся в сторону.

— Ладно, мне все равно пора идти на службу к губернатору.

— Но ваша рана…

— Она вряд ли помешает мне копаться в бумагах, чем я занимаюсь в последнее время.

Фелиситэ позвала Ашанти, потом села на кровати, перебросив волосы через плечо и глядя, как Морган потягивается, разминая мышцы правой руки, на которой тоже остался след от удара шпагой, пришедшегося наискось.

— А как же ваш мундир? Его нужно починить, вычистить и погладить.

Морган покачал головой.

— Я смогу в нем дойти до своей квартиры, а там переоденусь.

Ашанти негромко кашлянула, раздвинув края москитной сетки.

— Вчера вечером я нашла камзол мсье полковника в гостиной. Его уже зашили и почистили. Я с удовольствием сделаю все остальное, чтобы привести его в порядок окончательно.

— Вы оказали мне услугу, но мой слуга сам посмотрит, что там еще осталось сделать. — Выражение лица ирландца оставалось замкнутым и задумчивым.

— Как вам будет угодно, мсье полковник. — Ашанти принесла поднос с шоколадом и поставила его на колени Фелиситэ, посмотрев на хозяйку с таким прозрачным намеком, что та решила: у Моргана действительно были основания для опасений. Повернувшись с присущей ей изящной скромностью, Ашанти вышла из спальни, оставив, однако, дверь открытой.

Фелиситэ разлила в фарфоровые чашки шоколад и . протянула одну из них Моргану. Прежде чем взять у нее чашку, он поднялся и с силой захлопнул дверь.

— Меня поражает, как много умеют делать твои слуги, — медленно проговорил он. — Здесь можно устроить неплохой бивуак.

Упоминание о его вчерашнем решении вызвало у Фелиситэ приступ гнева, который она, однако, тут же заставила себя подавить.

— Надеюсь, вы будете считать так и дальше.

Морган восхищенно смотрел на ее роскошные длинные волосы, на великолепную молочно-белую кожу, казавшуюся вблизи чуть розоватой, и на высокую грудь, четко вырисовывающуюся под тонкой ночной рубашкой.

— Мне тоже так кажется.

Он попробовал шоколад и, убедившись, что он не слишком горячий, опорожнил чашку несколькими глотками. Затем резко опустил чашку обратно на поднос и подошел к окну.

Фелиситэ смотрела на него, прищурив глаза. Морган, похоже, совсем не обращал внимания на свою наготу. Может быть, он вообще привык появляться перед женщинами в таком виде? Что, если он часто посещал комнаты filles de joie, дочерей удовольствия, как часто называли шлюх, промышлявших в портовых городах или там, где стояли воинские гарнизоны, давно ставшие частью жизни этого ирландца? Скорее всего, именно так все и было, какой бы отвратительной ни могла показаться эта мысль. Родителям, выбирающим мужей своим дочерям, солдаты и искатели приключений никогда не казались подходящей партией, поскольку их шансы сделать карьеру были слишком малы, а возможность отправиться к праотцам в недалеком будущем — слишком велика. С кем еще, как не с такими женщинами, могли они насладиться утехами любви?

Морган Мак-Кормак даже в обнаженном виде олицетворял собой властную силу. Пробивавшийся в окно утренний свет делал более рельефными мышцы спины, на загорелой коже светлыми полосами проступали старые шрамы от ударов плетью. Глядя на его узкую талию и крепкие бедра, нельзя было не заметить контраст между смуглым оттенком кожи спины и молочно-белой нижней частью туловища. Казалось, он вообще привык ходить без рубашки. Хотя у Фелиситэ не получалось избавиться от чувства горечи и обиды, она не могла не признать, что Морган выглядел более мужественно, чем любой другой из ее знакомых кавалеров. В его манере держаться чувствовалась какая-то спокойная уверенность, с которой ей не приходилось встречаться прежде. Это открытие слегка обескуражило девушку. Она испытала бы больше удовлетворения, обнаружив в нем какой-нибудь очевидный недостаток, которым впоследствии смогла бы воспользоваться.

Морган надевал бриджи, когда дверь распахнулась и на пороге появилась Ашанти. Намеренно не замечая полковника, она обратилась к Фелиситэ:

— Завтрак сейчас будет готов, мадемуазель. Мне принести его сюда?

Фелиситэ искоса посмотрела на Моргана, неторопливо натягивающего бриджи и застегивающего пуговицы на них.

— Я… да, пожалуйста, Ашанти.

Служанка кивком указала на медный таз с грязной мыльной водой.

— Можно вынести его?

Не успела Фелиситэ ответить, как Морган опередил ее:

— Потом. И можешь не подавать мне завтрак. Я уже ухожу.

— Хорошо, мсье полковник. — Ашанти присела в изящном реверансе, снова подтвердив свою готовность выполнять его распоряжения.

Фелиситэ не понравилось, что Мак-Кормак стал приказывать ее слугам, тем более Ашанти. Однако услышав, что он собирается уходить, она так обрадовалась, что не рискнула возражать, опасаясь изменить его планы. Она только крепко сжала губы.

Взяв рубашку, Морган накинул ее на голову, негромко выругавшись от боли, когда попытался просунуть правую руку в рукав. Если бы Фелиситэ не держала на него зла, она наверняка не устояла бы перед соблазном помочь ему. Однако сейчас она продолжала сидеть неподвижно, допивая остывший шоколад.

Когда он стал заправлять испачканную кровью рубашку в бриджи, она осведомилась:

— Когда вы вернетесь?

— А что? — Расправив смятые манжеты рубашки, он взял жилет, осторожно надев его на одно плечо.

— Я только хотела узнать, будете ли вы у нас обедать… Тогда я скажу кухарке, что приготовить.

— Насчет этого можешь не беспокоиться, я ем абсолютно все.

Из его слов Фелиситэ поняла, что он собирается вернуться к обеду. Однако такое отношение к еде показалось ей странным. Валькур, хотя и отвечал зачастую неопределенно на вопрос о времени своего возвращения, всегда требовал самых изысканных блюд, приготовление которых занимало много времени. Даже отец всегда интересовался тем, что поставят перед ним на стол.

Вспомнив об отце, Фелиситэ почувствовала, как по телу пробежал сильный озноб. Прикусив губу, она посмотрела на ирландца, застегивающего портупею шпаги.

— Полковник… Морган?

— Да? — Он бросил на девушку быстрый взгляд, поправляя висевшую на боку шпагу.

— Что теперь будет? Я имею в виду наш уговор.

— Ты спрашиваешь, буду ли я его соблюдать после того, как ты решила его нарушить?

— Я уже говорила… На самом деле все было совсем не так!

— Вопрос только в том, можно ли тебе верить?

— Вопрос в том, — поправила Моргана Фелиситэ, — хотите ли вы мне верить или вам лучше делать вид, что я вас предала, чтобы не мучиться из-за того, как вы поступили со мною!

— Такое тоже возможно, — согласился он и, оторвавшись на минуту от поисков сапог, посмотрел на девушку с мрачной улыбкой, вызвавшей у нее удивление. — Как бы там ни было, я все-таки решил оставить наш уговор в силе.

— Значит, вы постараетесь сделать так, чтобы моего отца освободили?

— Так мы не договаривались. Я постараюсь, чтобы приговор был как можно менее строгим. Это все, что я могу гарантировать.

Какой бы незначительной ни казалась эта уступка, она была равносильна разнице между жизнью и смертью, и в этом заключалась вся ее важность. Могла ли ее связь с Морганом изменить наказание, которое назначит Оливье Лафаргу испанский суд? Этого Фелиситэ не знала и потому не могла сказать, что сейчас ей приходится платить слишком высокую цену.

— А как же я? — спросила девушка, с трудом справившись с волнением.

— Ты? — Морган приподнял бровь. Одевшись, он теперь расчесывал волосы и заплетал распущенные пряди в косичку, прежде чем связать ее черной лентой.

Раздвинув прозрачные складки москитной сетки, Фелиситэ с отчаянием взглянула на Моргана.

— Как быть мне? Кем я стану на это время для вас, сердечной подругой?

— Можешь называть себя так, если тебе нравится. Насмешка, прозвучавшая в его тихом голосе, заставила девушку еще сильнее ощутить собственную беззащитность.

— Нет! Может быть, вам кажется, что вы получили надо мной превосходство, но я не потерплю вас ни дня, ни часа, ни секунды дольше, чем потребуется; чтобы спасти отца!

— Суд, скорее всего, закончится быстро. Возможно, приговор вынесут через два месяца или даже через шесть недель.

— Не суд, а пародия на него, — усмехнулась Фелиситэ. — Вы прекрасно знаете, что О'Райли с удовольствием осудил бы этих людей и повесил их на следующий день, если бы не боялся, что это может вызвать возмущение в городе.

— Сейчас мне некогда с тобой спорить. — Морган взялся за дверную ручку, затем обернулся. — Я хочу только напомнить, что ты оказалась в таком положении из-за того, что вместе с братом задумала меня убить. И в этом случае тебе наверняка не пришлось бы жаловаться на слишком долгий суд.

— Да, если бы я была виновата! Но что, если это не так?

Морган устремил на Фелиситэ пристальный взгляд зеленых глаз, напоминавших темный нефрит, потом молча распахнул дверь и вышел из спальни.

После полудня в доме появился слуга Моргана, представившийся как Попе. Невысокого роста, с морщинистым подвижным лицом, он напоминал обезьянку вроде тех, которых моряки привозили из Африки. Пеле принес большой чемодан, где, по его словам, находились мундиры полковника Мак-Кормака. Позднее Фелиситэ увидела его во главе процессии из трех дюжих солдат, нагруженных чемоданами, коробками и какими-то свертками странной формы.

Отвесив поклон, который вполне можно было назвать настоящим шедевром уважения и почтительности, он произнес:

— Сеньорита Лафарг, мой полковник просил передать вам его слова. Поскольку вы оказались столь добросердечны, что согласились принять нас под свой кров, мы заверяем, что постараемся беспокоить вас как можно меньше. Я только прошу вас показать, где вы собираетесь поселить полковника, а всем остальным займусь уже я сам, Пеле.

Действительно, где его устроить? Фелиситэ стояла нахмурившись, не зная, как поступить. Намерен ли Морган делить с ней постель каждую ночь? Или он собирается наведываться к ней лишь в тех случаях, когда сам того пожелает? Может, слуга задал этот вопрос столь деликатно, чтобы она сама решила, где будет спать его господин, а может, чтобы у нее создалось приятное впечатление, что Морган станет относиться к ней только как к хозяйке дома?

Но она действительно хозяйка. Что мешает ей устроить все так, как будет удобнее ей самой? И пусть полковник сожалеет себе на здоровье, если что-то придется ему не по вкусу.

— Мари, — обратилась она к молодой горничной, появившейся в дверях, — покажи Пепе комнату мсье Валькура. Брату она больше не понадобится. Останься там и помоги, если что-нибудь будет нужно.

— Gracias, senorita[11], — ответил маленький человечек, опустив глаза и снова поклонившись, прежде чем отправиться следом за Мари.

— Рядом есть еще одна комната с окнами на улицу, — быстро добавила Фелиситиэ. — Может, она тоже понадобится полковнику? Раньше там был кабинет отца, но я распоряжусь убрать оттуда его бумаги.

Обернувшись, Пепе вновь склонил голову в поклоне.

— Вы просто сама доброта, сама заботливость, сеньорита. Я не сомневаюсь, мой полковник будет очень признателен.

Признателен? Фелиситэ не могла утверждать это с такой же уверенностью.

Весь остаток дня Пепе посвятил бурной деятельности. Он то и дело поднимался и спускался по лестнице, наполняя весь дом громким топотом сапог. Слуга успевал везде: следил, как остатки вещей Валькура выносили из комнаты, чтобы сложить их в маленькой комнатушке с окнами во двор, распоряжался перестановкой мебели, разложил в образцовом порядке бритву полковника и гребни для волос с ручками из слоновой кости, а затем принялся любовно развешивать в шкафу вещи хозяина. Отпустив солдат, Пепе спустился в прачечную с узлом грязной одежды, захватив также рубашку с бриджами, которые были на Моргане вчера. По дороге он заглянул на кухню, чтобы проверить, как продвигается приготовление обеда. При этом его многочисленные предложения и презрительные замечания до того разозлили кухарку, что она выставила его вон, пригрозив раскроить череп железным половником.

Они питались далеко не лучшим образом и кухарка это понимала так же, как Фелиситэ и все остальные в доме. Как еще могли они питаться, если у них не было денег, чтобы покупать на рынке свежие овощи и мясо? Дочь богатого купца Лафарга жила теперь исключительно за счет добросердечных соседей, иногда посылавших к черному ходу слуг с булкой, несколькими крабами, горстью молодого чеснока или цыпленком, чтобы они могли приготовить хоть что-нибудь поесть. Для Моргана все это не имело абсолютно никакого значения, но в будущем обитателей дома ожидали еще более худшие времена.

Полковник вернулся в сумерках. Он медленно поднялся по лестнице и прошел в переднюю. Услышав его шага, Фелиситэ крепко вцепилась в лежавший на коленях кусок материи. В это время она, как всегда, занималась вышиванием при слабом вечернем свете, попадавшем в гостиную через открытую балконную дверь. Она не поднимала головы до тех пор, пока Морган не остановился в дверях.

Его мощная фигура, казалось, загородила весь дверной проем. Он смотрел на девушку с таким выражением, будто вовсе не ожидал увидеть ее здесь. Правую руку он держал на животе, вцепившись пальцами в перевязь шпаги, а в левой сжимал треуголку. Пристальный взгляд Моргана прошелся по медово-золотистым волосам девушки, собранным в венчающий голову пучок, потом он принялся изучать бледный овал ее лица, стараясь при этом не смотреть ей в глаза, исполненные тревоги. Наконец он сосредоточил внимание на мягких складках косынки, прикрывавшей шею девушки.

— Мадемуазель Фелиситэ, — он наклонил голову как будто в знак почтения, — я желаю вам приятно провести вечер.

— Добрый вечер. — Фелиситэ сделала над собой усилие, чтобы отвести взгляд, затем сложила рукоделие и убрала его в корзинку, стоявшую на столе рядом с креслом.

— Пеле уже был здесь? — спросил он.

В эту минуту послышались быстрые шаги маленького слуги, выходящего из одной из отведенных Моргану комнат.

— Я здесь, мой полковник, не беспокойтесь. Ваша спальня готова, вы можете вымыться…

— Надо было предупредить меня раньше. — Застывшее лицо Моргана чуть дрогнуло, на нем промелькнуло выражение, отдаленно напоминающее удивление.

Пепе окинул господина пристальным, ничего не упускающим взглядом и протянул руку, чтобы взять треуголку из ослабевших пальцев Моргана.

— Вы правы, сеньор. Желаете ли переодеться сейчас или после ужина? Может, вы пока вымоетесь или вам принести бокал вина? Служанка, ее зовут Ашанти, сказала, что ужин будет готов через полчаса.

— Пока хватит только вина.

— Если позволите, я сниму с вас ботфорты, а вы прилягте на кровать.

— Спасибо, не надо.

— Но, мой полковник, мне кажется, у вас болит голова. А потом ваша рана… Ею тоже следует заняться.

Морган приподнял бровь и медленно произнес:

— Я пока не инвалид, Пепе. Я выпью вино здесь, вместе с мадемуазель Лафарг.

— Да, полковник, сию минуту, сеньор. — Маленький человечек торопливо вышел с видом беспрекословного повиновения.

Наблюдая за движениями Моргана из-под опущенных ресниц, Фелиситэ вскоре поняла причину беспокойства слуги. Одно плечо ирландца под мундиром казалось больше другого, причем не только от наложенной ночью повязки, но и из-за появившейся за день опухоли. Более того, у Моргана явно был сильный жар. Фелиситэ не стала ничего говорить о его состоянии, он наверняка понимал все сам. Однако, судя по тому, как он ответил Пепе, Морган не собирался принимать чьюлибо помощь. Кроме того, она могла показаться ему небезопасной.

Фелиситэ подождала, пока он тяжело опустился в стоящее напротив стола кресло и резкими взмахами длинных ног сбросил один за другим выпачканные грязью ботфорты. Только тогда она осмелилась задать Моргану вопрос:

— Вы подали рапорт?.. Я имею в виду это нападение прошлой ночью.

— Да.

— Значит, Валькура теперь ищут, чтобы арестовать? — Его и так должны арестовать за измену. Так что, если рассудить здраво, его сейчас просто незачем обвинять в попытке убийства.

В словах Моргана чувствовалось скрытое предупреждение, однако Фелиситэ в нем не нуждалась.

— Он… Его не поймали?

— Пока нет, — неторопливо сказал Морган. — Но если ты сейчас переживаешь насчет того, не заявил ли я о тебе, могу тебя успокоить. В моем рапорте говорится, что у меня нет оснований подозревать тебя в причастности к случившемуся.

— Но вы сказали…

— Мои слова и факты, которые мне известны, — это две разные вещи.

— Ох…

— Да, — медленно произнес он. — Мне весь день казалось, что я не в своем уме. Мне следовало изложить все, как было, чтобы твой поступок не остался безнаказанным.

— Но вы этого не сделали, — в голосе девушки звучали и утверждение, и вопрос.

— Нет, и мне кажется, что я еще пожалею об этом. — Он окинул ее долгим внимательным взглядом. — Я всегда говорил: на свете нет ничего, чего нельзя было бы простить женщине. Вопрос только в том, милая Фелиситэ, окажусь я прав или нет.

Она холодно посмотрела в его воспаленные глаза и проговорила срывающимся голосом:

— Я сомневаюсь, что дело дойдет до этого. Вам нужно только сказать, что вы ошиблись, не обратили внимания на обстоятельства, свидетельствующие о моей вине.

— Генерал-губернатор никому не позволяет допускать ошибки, даже своим офицерам.

— Тогда мне кажется, вы сами заинтересованы в том, чтобы вопрос о моей вине или невиновности вообще не возникал.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он снова заговорил.

— Я удивляюсь, насколько полезной оказалась для тебя моя офицерская должность. Сначала для того, чтобы выручить твоего отца, а теперь моя помощь понадобилась тебе самой. Я могу даже утверждать, что ты зависишь от моей доброй воли.

— Да, пожалуй, — выдавила Фелиситэ, с трудом справившись с внезапной дрожью. — И что из этого следует?

Сгущающиеся сумерки делали трудноразличимым выражение лица Моргана, однако, судя по отрывистому голосу, он сейчас наслаждался с каким-то мрачным удовлетворением.

— Это единственное, что придает смысл сложившемуся положению вещей.

— Почему? — с насмешкой спросила Фелиситэ, вставая с кресла. — Потому что вы уже знаете, как я поступлю, чтобы его сохранить? Я бы не стала на это рассчитывать. Вы находитесь здесь, и этого достаточно!

— Для тебя, возможно, а для меня — нет.

Даже если бы Фелиситэ нашла нужные слова для ответа, она все равно не успела бы их произнести. В комнату вошел Пепе с графином красного вина и двумя бокалами на деревянном подносе. Пока слуга разливал вино, Морган не сводил с Фелиситэ пристального взгляда прищуренных глаз. Брошенный девушкой вызов и ответ на него напоминал-разделявший их барьер, который он разрушил одним ударом, и теперь оставалось только убрать обломки.

— Может, зажечь свечу, мой полковник?

— Спроси у мадемуазель Лафарг. Это ее дом, — усмехнулся Морган.

— Конечно, простите меня, — проговорил Пепе с досадой в голосе. — Вы позволите, сеньорита?

Фелиситэ жестом подтвердила свое согласие. Слуга торопливо высек огонь и принялся одну за другой зажигать тонкие свечи в стоявшем на полу канделябре. Девушка резко повернулась, так что чуть не погасила свечи, и направилась к распахнутой балконной двери. Лавандовый оттенок темнеющего неба отражался в лужах на улице внизу. По грязному тротуару неторопливо двигался котенок, уже довольно большой и, судя по всему, голодный. Неожиданно он припал к земле, а потом бросился на ползущего краба и потащил его с торжествующим видом.

После дождя жара немного спала, хотя из-за обилия влаги воздух казался каким-то липким. Эта влажность и туго затянутый корсет мешали Фелиситэ свободно дышать. Крепко сцепив дрожащие ладони, она невидящим взглядом смотрела на дом на противоположной стороне узкой улицы. Если бы не отец, она бы сейчас со всех ног бросилась вниз по лестнице, подобрав юбки, чтобы как можно скорей выбежать на улицу. Она могла бы уповать на милосердие соседей или кого-нибудь из купцов, с кем отец вел дела. Если бы Фелиситэ попросила их как следует, они наверняка дали бы денег, чтобы она могла перебраться к Валькуру в Бализ, а там сесть на корабль, идущий во Францию. Если бы только не отец…

— Выпей со мной вина.

Фелиситэ тихо вздохнула, потом, повернувшись, прошла в комнату с видом вынужденной покорности, задев юбками вытянутые ноги Моргана, и взяла со стола бокал. При этом она бросила быстрый взгляд на сидящего в кресле ирландца. Он расстегнул пуговицы жилета, залпом выпил вино так, как будто изнывал от жажды, и тут же подался вперед, чтобы снова наполнить бокал. Поднять графин правой рукой и наклонить его над бокалом, очевидно, стоило ему немалых усилий, потому что когда он вновь откинулся на спинку кресла, в свете свечи, отражавшемся на его волнистых темно-коричневых волнистых волосах, она увидела капельки пота, выступившие у него над верхней губой.

Пепе предпочитал держаться в тени, хотя он отошел не дальше передней. Через открытую дверь можно было различить его фигуру, склонившуюся над обеденным столом. Он явно мешал Ашанти, решившей проверить, все ли готово к обеду. Присутствие слуг не дало им продолжить разговор. Впрочем, это было даже к лучшему.

Фелиситэ попробовала вино. Его взяли из бочонка, который два года назад приобрел отец. Он очень любил его. Девушка сделала глоток и откашлялась.

— Сегодня вечером, когда Ашанти понесла отцу еду, часовой сказал, что арестованных скоро будут судить.

— Очень похоже на то. О'Райли убежден: чем раньше это сделают, тем лучше.

— Чего там ждут? Почему не начать суд прямо завтра? Морган пожал плечами.

— Нужно собрать доказательства, снять показания со всех, кто знал о заговоре. Необходимо также найти свидетелей, по двое на каждого обвиняемого, при этом они должны поклясться, что готовы подтвердить их вину.

— Свидетелями, наверное, будут люди вроде коменданта Обри? — спросила Фелиситэ с презрением.

— А также вроде патера Дагобера и других, подобных ему. Мы не пожалеем усилий, чтобы выяснить, как все было на самом деле.

Патер Дагобер, монах из ордена французских капуцинов, был духовным главой колонии. Он один мог дать беспристрастную оценку событий последнего месяца. Великодушный и добрый человек, которого все любили, зная о его снисходительности к человеческим слабостям, он наверняка постарается сделать все от него зависящее, чтобы помочь арестованным.

Фелиситэ вновь пригубила вино.

— А еще Ашанти услышала, что Фуко тоже арестован.

— Верно, — кивнул Морган.

— Но это же просто нелепо. Он был всего лишь главным интендантом, занимался королевскими складами.

— Где хранилось оружие, которым воспользовались люди, напавшие на корабль Уллоа.

— Хорошо нападение, нечего сказать! Они лишь обрубили швартовы в гавани!

— Там был отряд из четырехсот вооруженных людей. Уллоа просто повезло, когда они решили, что его можно отпустить без лишних жестокостей.

— Вооруженные люди? — усмехнулась Фелиситэ. — Это были просто подвыпившие гости, возвращавшиеся со свадьбы. Я сильно сомневаюсь, что их набралось там больше двух сотен. Откуда вы только взяли эту цифру в четыреста человек?

— Это предстоит выяснить на суде вместе с другими вопросами.

— Сначала Лафреньер и Брод, теперь — Фуко, все они занимали важные посты при французских властях, на которые их назначил сам король. Эти обвинения с каждым днем становятся все более беспочвенными.

— Мне тоже так кажется, однако мы арестовали не так уж много людей, по сравнению с подобными случаями в других местах. Два года назад в мексиканских провинциях за участие в заговоре казнили восемьдесят два человека, хотя против них было куда меньше доказательств.

— Возможно. Но я говорю о французах. Почему они должны отвечать по испанским законам?

— Подстрекая к восстанию после передачи колонии другой державе, они совершили двойное преступление — против их собственного правительства и против моего.

Фелиситэ со стуком поставила бокал на стол.

— Вы сошли с ума! Что страшного в том, если человек не согласен с политикой правительства? Почему это должно становиться вопросом жизни и смерти?

— Человек может думать все, что пожелает, однако он не должен склонять других на свою сторону. Стоит ему это сделать, как он переходит в разряд противников власти. Если к нему присоединится достаточное число людей, страна окажется расколотой, а значит — ослабленной. Раздор влечет за собой неопределенность, а это противоречит главному праву всех людей: добывать пропитание своим семьям, лучше работать самим, учиться, творить, наслаждаться жизнью. Кроме того, в этом хаосе другой, более мощной стране будет гораздо легче пустить в ход свою армию и завоевать ту, где царит беспорядок.

— Но иногда такое случается, если даже в стране мир и согласие, — с горечью заметила Фелиситэ.

Из двери, одновременно ведущей к выходу и в столовую, послышалось негромкое покашливание. Пепе склонил голову в поклоне, увидев, что на него обратили внимание.

— Ужин готов.

На первое всем подали по небольшой чашке супа из крабов. За ним последовал цыпленок, сваренный в вине с несколькими побегами аспарагусов, лежащих на краю тарелки. Хлеба на столе было в избытке, однако больше не подавали никаких овощей, ни одного мясного блюда, никаких соусов или желе. На десерт принесли запеканку. В общем, такое меню вполне могло устроить какогонибудь больного, что, впрочем, было не так уж далеко от истины. Морган ел очень мало. Он ограничился несколькими ложками супа и маленьким кусочком курятины.

Во время ужина Пепе часто бросал на хозяина встревоженные взгляды. Он то и дело входил и выходил из столовой, подливая в бокалы вина, смахивая со стола хлебные крошки и убирая ненужную посуду.

Задержавшись возле Моргана, чтобы снова наполнить его бокал, слуга негромко спросил:

— Вам не понравился цыпленок, мой полковник?

— Он очень хорош, — ответил Морган.

— Но вы почти ничего не ели. Я бы приготовил для вас ветчину или что-нибудь еще в этом роде, только в этом доме нет никакой другой еды. Абсолютно никакой.

— О чем ты говоришь?

Пепе едва заметно пожал плечами.

— Я нашел здесь только немного муки и шоколада и еще горшок с лесным медом. Больше у них на кухне нет ни единого кусочка. Половину того, что сегодня приготовили, отнесли в тюрьму. Женщина, которая распоряжается на кухне, говорит, что у них нет денег.

— Это правда? — Морган взглянул на Фелиситэ, нахмурив брови.

— Что именно? — Щеки девушки зарделись от охватившего ее гнева, вызванного этим унизительным вопросом.

— Мне трудно в это поверить, особенно после тех невероятных предложений, которые я услышал от тебя не так давно.

— Тогда речь шла о комиссионных и льготах, а не о наличных деньгах. Кроме того, меня предупредили, что я не имею права ничего продавать из имущества отца, описанного на предмет конфискации, а лавку, где он торговал тканями, естественно, пришлось закрыть после его, ареста. Чтобы получить вознаграждение, которое я обещала, вам бы пришлось ждать, когда его оправдают и отпустят. Я не имею права продавать даже собственную одежду, потому что она, по справедливому убеждению властей, тоже принадлежит моему отцу. Морган нахмурился еще больше.

— Но твой отец наверняка откладывал что-нибудь на черный день, и на эти деньги можно покупать еду. Тебя никто бы не упрекнул, если бы ты воспользовалась ими с этой целью.

— У него было немного денег, но они пропали. — Фелиситэ опустила глаза, глядя на кусок цыпленка, остывавший на тарелке.

— Пропали?

— Их взял Валькур. Морган откинулся на стуле.

— Почему ты не сказала мне?

— Зачем? — осторожно поинтересовалась она.

— Я бы дал тебе денег.

— От вас мне ничего не надо. — Фелиситэ вскинула голову.

— Возможно. Но только тебе и твоим слугам нужно есть. Да и я сам, несмотря на свое равнодушное отношение к пище, вряд ли останусь безразличным, если на столе не окажется абсолютно ничего.

Ответом на его слова было молчание. Увидев, что Фелиситэ не собирается продолжать разговор, Морган стремительно обернулся к Пепе, заставив того подпрыгнуть от неожиданности.

— У тебя есть деньги, так?

— Да, мой полковник.

— Почему тогда ты сам не отправился на рынок, раз увидел, что здесь ничего нет?

— Я бы с удовольствием, мой полковник, — сокрушенно проговорил слуга, — только я понял это слишком поздно. К тому времени торговцы на рынке уже закрыли лавки и разошлись по домам.

В столовой воцарилась тишина. Морган перестал сверлить слугу взглядом и посмотрел на Фелиситэ. Дотронувшись до подбородка, заросшего за день щетиной, он резким движением поднялся, опираясь о подлокотники стула. Постояв неподвижно несколько минут, Морган наконец проговорил:

— Пепе, сейчас мне не помешает помыться.

Голос его звучал твердо, а движения, когда он обходил стол, оставались размеренными, однако разворот плеч казался каким-то неестественным, как будто ему приходилось прилагать больше усилий, чем обычно, для того, чтобы держаться прямо. Фелиситэ невольно встала, глядя, как он неуверенными шагами направился к двери, ведущей в гостиную. Вместе с Пепе она бросилась вслед за Морганом, когда тот свернул к спальне, где провел предыдущую ночь, — спальне Фелиситэ.

— Сюда, мой полковник. — Пепе забежал вперед, чтобы взять Моргана за руку и направить в противоположную сторону гостиной. — Мне велели приготовить вашу квартиру в том конце дома.

Морган медленно обернулся.

— Да? — спросил он. — В самом деле?

— Конечно. Вам отвели две комнаты. В одной вы будете спать, а в другой — работать, если пожелаете.

Фелиситэ даже не могла представить, как поступил бы Морган, если бы силы не покинули его. Но сейчас он только посмотрел на нее с затаенной угрозой в глубине блестящих от жара глаз.

— Очень рад, — только и произнес он. — Мне просто не терпится взглянуть на свои… апартаменты.