"Узник страсти" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

ГЛАВА 11

Аня и Равель отправились в Новый Орлеан через час. Они не поехали порознь: после того, что произошло между ними, возможность этого больше даже не обсуждалась.

Их поведение перед слугами было предельно осторожным. Равель подождал ее внизу и подал руку, чтобы проводить до экипажа. Он помог ей подняться внутрь, а потом забрался сам, сев на противоположное сиденье спиной к лошадям. Они отъехали от дома под прощальные возгласы доброй половины рабов, которые, узнав, что приказано заложить экипаж, под разными предлогами собрались возле дома. Казалось, им хотелось как следует, при дневном свете, рассмотреть мужчину, которого их хозяйка держала взаперти в хлопковом сарае, мужчину, который предыдущей ночью сделал так много, чтобы предотвратить их похищение и спасти «Бо Рефьюж» от пожара.

Аня подумала, что Равель перенес их разглядывание, склоненные головы и хриплый шепот с похвальной сдержанностью. Он, казалось, едва замечал все это, его внимание явно было обращено внутрь, как если бы он был занят какой-то личной проблемой. На прощальные возгласы он ответил короткой улыбкой, а его поза была расслабленной, но все же слегка надменной. Только после того, как они оставили позади несколько миль, она поняла, что его отчужденность не была напускной.

Мало-помалу тепло, которое она ощущала, находясь в его объятиях, уступало место холоду. Казалось, что с его стороны личного подтверждения тому, что их теперь объединяло, не будет. Должно быть, это мало значило для него, если он смог так быстро и легко все отбросить. Она проглотила застрявший в горле комок и попыталась собрать остатки своего достоинства, повернув голову и глядя в окно. Смотреть там было не на что, кроме как на вспаханные поля, простирающиеся под неярким февральским солнцем и иногда перемежающиеся густыми рощами, где под деревьями пробивалась темная зелень свежей травы, а с ветвей свисали плети дикого винограда, уже дающие новые побеги.

Когда подъехали к Новому Орлеану, Аня предложила, чтобы Равель приказал Солону править к его дому или к другому месту, где он захочет остановиться. В знак согласия он молча наклонил голову и сделал так, как она предложила. Экипаж проехал по улицам города и наконец остановился перед просторным домом на Эспланейд-стрит.

Этот дом Равель приобрел, когда разбогател. Достаточно новый, он имел два этажа и был построен из кирпича, покрытого кремовой штукатуркой, и отделан изящными оконными арками и ионическими колоннами, которые придавали ему вид римской виллы. Дом располагался в тени двух огромных дубов и был окружен чугунной оградой. Перед домом находился небольшой английский садик, в котором вдоль дорожек росли аккуратно подстриженные самшитовые кусты и были устроены большие клумбы, на которых в настоящий момент вовсю цвели анютины глазки.

Экипаж остановился перед воротами. Равель обратился к Ане:

– Я был бы благодарен, если бы ты зашла в дом на несколько минут. Я хотел бы представить тебя моей матери.

За его словами была слышна сдержанность, как будто он ожидал, что она откажется это сделать больше по причинам, которые имеют отношение к его происхождению, чем к тому, что произошло в «Бо Рефьюж». Аня заколебалась, ее разрывало, с одной стороны, намерение оставить его и забыть о случившемся, а с другой, желание познакомиться с женщиной, о которой он говорил с такой мягкостью в голосе. Возможно также, что ему потребуется дать объяснение своего отсутствия, и он ожидает, что именно Аня даст его мадам Кастилло. Она предпочла бы встречаться каждый день с головорезами с Галлатин-стрит, но она не была трусом. Она войдет.

Равель направил Солона на кухню, где он сможет найти еду, питье и отдых после долгого путешествия, а затем предложил Ане руку. Когда он закрыл за ними ворота, у нее возникло странное ощущение, будто ее ведут сюда насильно, почти как узницу. Недавние события повлияли на нее сильнее, чем она думала. Надо выбросить из головы эти фантазии, иначе она сойдет с ума так же, как ее дядя Уилл.

Расположение комнат в доме было американским: двери каждой выходили в центральный холл, но внутреннее убранство было во французском стиле, с приглушенными тонами и изящной, тщательно подобранной мебелью. В доме было чрезвычайно тихо. Равель не позвонил слугам, а открыл дверь собственным ключом. Никто не вышел приветствовать его или предложить свои услуги принять у него накидку и шляпу. Высокие кабинетные часы, стоящие в холле, громко и печально тикали. Они пробили полчаса, и этот звук, казалось, откликнулся бесконечным эхом в тишине комнат.

– Если ты поднимешься наверх, я провожу тебя в комнату, где ты сможешь помыть руки, пока я буду разыскивать maman. He торопись. Я думаю, будет лучше, если я потрачу некоторое время на то, чтобы вернуть себе более презентабельный вид, прежде чем она увидит меня.

Аня не возражала. На нем все еще была одежда, взятая из кладовки в «Бо Рефьюж», достаточно чистая, так как она сменила пришедшую в негодность после пожара, но все же вряд ли подходящая для джентльмена. Она не могла обвинять его в том, что у него было желание переодеться. И, естественно, все, что он сможет сделать, чтобы уменьшить количество вопросов, на которые ей нужно будет дать ответ, не могло не вызвать ее одобрения.

Она прошла впереди него по широкой извивающейся лестнице со ступеньками из красного дерева, покрытыми восточной ковровой дорожкой. В конце верхнего коридора он открыл перед ней дверь в спальню в задней части дома. Она вошла. Он поклонился, сказав, что скоро вернется за ней, вышел и закрыл дверь.

Аня стояла и, нахмурившись, прислушивалась, как удаляются по коридору его шаги. Через мгновение она тряхнула головой, как будто хотела избавиться от охватившего ее беспокойства, сняла шляпу и перчатки и окинула взглядом комнату.

Это была очень приятная комната, в ней ощущалось что-то женское: стены были покрашены в бледно-розовый цвет, на полу лежал обюссонский ковер, в узорах которого сочетались розовый, кремовый и зеленый цвета, а из-под розовых шелковых штор выглядывали вышитые муслиновые занавески, богато отделанные розовой бахромой и кистями. Декоративным лейтмотивом комнаты были херувимы. Их маленькие фигурки поддерживали противомоскитную сетку над кроватью, лежали на каминной доске, висели на стене. Одни были из мрамора, другие из дерева, окрашенного или позолоченного, большей частью они были старинными и весьма ценными.

Аня вымыла руки и привела в порядок прическу, села в кресло и принялась ждать. Спальня, несмотря на всю присущую ей мягкость, угнетала ее. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы определить причину этого. В отличие от комнат, к которым она привыкла, в ней была всего лишь одна дверь, ведущая в коридор. Наружу из этой комнаты можно было выбраться только через два окна, смежных комнат рядом не было. В этой комнате у нее возникло ощущение полированности, подобное возникало у нее в маленькой комнатке в хлопковом сарае. Она почувствовала явное облегчение, когда услышала шаги возвращающегося Равеля и тихий стук в дверь.

Он не подождал, пока она откроет дверь, а повернул серебряную ручку и вошел. Аня медленно поднялась. Мужчина, подходивший к ней, выглядел незнакомцем. На нем был темно-серый фрак, светло-серые брюки, белый жилет и черный галстук. Повязки на голове не было, волосы причесаны щеткой, и сейчас они лежали рельефными волнами вокруг лица. Туфли были начищены до зеркального блеска, а цепочка часов, протянувшаяся по его плоскому животу, сияла блеском чистейшего золота. Выражение его лица было суровым и жестким, а взгляд твердым, как обсидиан.

– Моей матери нет дома, – коротко сказал он. – Она сегодня делает визиты.

– Понимаю. – Аня опустила глаза, боясь, что он заметит в них растущую тревогу, и направилась к кровати, куда положила шляпку и перчатки. – Тогда, может быть, в другой раз.

– Ты могла бы подождать.

– Думаю, что нет. Мне нужно поговорить с мадам Розой и, кроме того, сделать еще множество дел.

Он ничего не ответил. Хотя она подошла к нему вплотную, он не отступил в сторону, чтобы дать ей пройти к двери. Она резко остановилась и с холодностью, которой на самом деле не чувствовала, вопросительно подняла бровь.

Наконец он заговорил:

– Предположим, я скажу тебе: «Не уходи, останься здесь, в безопасности».

– В безопасности?

– Кто-то пытался убить тебя.

– Из-за тебя. – Она хотела обойти его, но он сделал шаг в сторону и снова преградил ей путь.

– Может быть. А может быть, и нет.

Она замерла.

– Что ты хочешь сказать?

Он внимательно всмотрелся в нее.

– Ты уверена, что не знаешь этого сама? Мне представляется, что твой поступок был частью большого плана, а после того как ты сыграла свою роль, то оказалась больше не нужна. Тобой решили пожертвовать.

– Ты не можешь так думать, – сказала она, когда до нее начало доходить высказанное Равелем обвинение. – Ты не можешь думать, что я намеренно увезла тебя в «Бо Рефьюж», чтобы тебя можно было убить!

– Разве?

– Для этого надо быть сумасшедшим!

Его лицо нисколько не смягчилось.

– В этом нет никакого смысла. Если кто-то хотел твоей смерти, то в Новом Орлеане полно убийц.

– Разумная мысль, но факт остается фактом: ты насильно увезла меня в «Бо Рефьюж», и нас чуть было не убили там. Кто бы ни предпринял эту попытку, он может снова повторить ее. Я бы предпочел, чтобы это не увенчалось успехом. Аня не оценила его иронии.

– Я тоже! Выслушай меня, пожалуйста. Никакого плана не было! Я думала, что мне удастся предотвратить дуэль, помешав тебе появиться на месте дуэли вовремя. Вот и все! У меня нет ни малейшего представления о том, откуда явились эти мужчины или почему, и я не имею никакого отношения ни к ним, ни к тем, кто их послал.

– Значит, это было совпадением, что они появились именно в тот конкретный момент?

– Да! – воскликнула она дрожащим от гнева и опасения голосом. Он был таким высоким и широким. За все время, что она знала его, даже когда он впервые обнаружил, что она заковала его в кандалы, она никогда не видела его настолько угрожающим.

– Я не дурак, – мягко сказал он.

– А я не убийца! – Она сделала глубокий вдох, пытаясь овладеть собой. – Лучший способ доказать это – найти тех, кто хотел твоей смерти и выяснить, почему. Стоять здесь и спорить об этом – только тратить время попусту. Если ты, конечно, не знаешь, кто бы это мог быть.

Ответил он уклончиво:

– Было бы лучше, если бы ты осталась здесь до тех пор, пока я не буду убежден.

– Я не могу остаться здесь, это исключено!

Его худое лицо осветилось улыбкой. Он сделал шаг к ней.

– Думаю, ты можешь.

– Если это месть, — сказала она, отступая назад и глядя на него синими глазами, в которых разыгралась буря, – то позволь мне сказать тебе, что я считаю ее слегка избыточной.

– Ты хочешь сказать, что я уже получил свое… удовлетворение? Возможно, я считаю его неполным.

Другой смысл его слов вместе с жарким взглядом, который он неожиданно бросил на нее, нельзя было истолковать иначе. Это шокировало ее, и кровь отхлынула от ее лица.

– Ты хочешь сказать, что ты… ты хочешь меня, несмотря на то, что ты считаешь, что я хотела тебя убить?

– Извращение с моей стороны, не так ли?

– Это безумие! Такое же, как и то, что ты проявил, оставаясь прикованным к стене в «Бо Рефьюж», когда мог спокойно скрыться оттуда. Я думала, что тебя удерживала там твоя честь. Так что же это было на самом деле? Желание отомстить? Удовольствие, которое ты получал от того, что чем дольше ты там оставался, тем больший ущерб наносился моей репутации? Перспектива снова силой овладеть мною?

– Силой, Аня? – хрипло спросил он, беря ее за руку. – Я не использовал силу, да этого и не требовалось. Было только это.

Он притянул ее к себе, вцепившись пальцами в ее руку, и поймал ее губы своим ртом. Его губы были твердыми, обжигающими в своем требовании подчинения. Она попыталась ударить его, но он тут же прижал ее руку, и ей оставалось только изворачиваться. Он отпустил ее теперь прижатую руку и запустил свои пальцы в толстый узел волос у нее на затылке, чтобы не дать ей шевелиться. И все же она пыталась сопротивляться, хотя давление его губ уменьшилось, и они стали с настойчивой, сокрушительной нежностью прикасаться к ее губам.

Ей было пугающе знакомо это ощущение, как где-то глубоко внутри у нее растет жгучее желание. Она не хотела этого, она не уступит этому желанию и не даст Равелю повода с удовлетворением думать о том, что он может разбудить это желание в любой момент. Но она не могла одновременно бороться с ним и с собой. Она замерла, сосредоточившись на подавлении предательских импульсов, и стояла в его объятиях такая же безжизненная и холодная, как статуя.

Он отпустил ее так резко, что она чуть было не упала, вернее, упала бы, если бы он не ухватил ее за локоть. Она прямо дрожала от желания ударить его, но что-то, возможно, то, как он держал ее за локоть, а может быть, выражение его глаз, остановило ее. Они смотрели друг на друга, тяжело и громко дыша в напряженной тишине.

Равель, медленно подавляя желание, сжал свою руку в кулак. Он задумался, знает ли она о том, насколько он был близок к тому, чтобы овладеть ею прямо здесь, на полу. Еще одно слово, еще один вызывающий жест…

Господи, он действительно сумасшедший, она права! Сколькому из того, что он только что наговорил ей, он сам верит? Он и сам этого не знал. Он знал только, что готов сделать все что угодно, лишь бы удержать ее здесь хоть на какое-то время. Все что угодно. И если она возненавидит его за это, пусть! В самой глубине сознания, не признаваемое им самим, но все же манящее, лежало решение этой дилеммы. Однако огласить его было крайне неразумно: это дало бы ей преимущество, которым, он был почти уверен, она не замедлит воспользоваться.

– Если мое присутствие и мое прикосновение для тебя настолько отвратительны, – сказал он напряженным голосом, – то почему ты приходила ко мне в тюрьме? Почему ты не оставила меня там одного?

Ответ, продиктованный гневом, вырвался у нее непроизвольно:

– Потому что мне было тебя жаль!

Нет, она воспользуется преимуществом не колеблясь. Его пальцы сжимались у нее на руке все сильнее, пока она не побледнела, вздрогнув. Он отбросил ее руку, отвернулся и направился к двери.

– У тебя ничего не выйдет! – воскликнула она, делая шаг за ним. – Солон знает, что я здесь.

Он ответил ей через плечо:

– Твой кучер закрыт в конюшне, и твоего экипажа никто не видел.

– Ты глупец, если думаешь, что сможешь скрыть тот факт, что я нахожусь здесь. Через двадцать четыре часа об этом узнает весь город.

Стоя у двери, он повернулся к ней и мрачно сказал:

– А тебе не приходило в голову, Аня, ma chere, что, каким бы я ни был глупцом, это, возможно, и является моей целью?

Дверь закрылась за ним. Послышался скрежет ключа в замке и щелчок.

– Месть – вот к чему он стремился. Он намеревался завершить разрушение ее доброго имени, начатое еще в «Бо Рефьюж». Аня быстро подошла к двери и, зная, что это бесполезно, тем не менее принялась вращать серебряную ручку. Она остановилась. Нет, этого не может быть. Его мать живет здесь вместе с ним и является более чем подходящей дуэньей.

На самом деле визит в его дом к его матери может придать некоторую респектабельность его пребыванию на плантации. Он также послужит причиной для размышлений и сплетен по поводу брака между ними.

Эта мысль показалась ей невыносимой. Но, кроме того, она была также и смешной. Равель никогда не подумает жениться на ней, во всяком случае не после того, что она с ним сделала. Условности мало значили для такого человека. Если она окажется скомпрометированной, он, без сомнения, сочтет, что в этом ее вина, а не его. Конечно, если бы он намеревался совершить этот благородный поступок, он бы уже давно сказал ей об этом.

А если его намерения не имеют ничего общего с благородством? Месть также была бы отличным, а возможно даже, и еще лучшим мотивом, если он заставит ее выйти за него замуж. Быть замужем за ним – убийцей Жана, мужчиной, который обманом похитил ее девственность! Он должен знать: она бы ненавидела этот брак! Он хотел ее, и она об этом знала. Как он наслаждался бы тем, что смог спасти ее доброе имя, не дал ей остаться старой девой. В то же время он обрел бы респектабельность, которой у него никогда не было, вступив в брак с падчерицей мадам Розы, и на вполне законных основаниях заставил бы Аню спать с собой. Да, это действительно была бы месть!

Она почувствовала себя дурно от ярости и от своей собственной глупости, толкнувшей ее связаться с Равелем Дюральдом. А кроме дурноты она ощутила также сильное желание прислониться куда-нибудь и заплакать. Она прижалась лбом к двери и простояла так довольно долго, крепко зажмурив глаза, так, чтобы не потекли по щекам уже навернувшиеся горькие слезы.

Глубоко вздохнув, она выпрямилась. Она не пойдет на это. На земле нет такой силы, которая заставила бы ее подчиниться этому унизительному договору. Она скорее готова вынести пересуды и изгнание из общества. Какое ей дело до общества, до приемов и балов, до всех этих бесконечно сменяющих друг друга развлечений! У нее есть «Бо Рефьюж». Ей нравилось одиночество. Она переживет все это.

Но мадам Роза будет потрясена, а Селестина будет чувствовать стыд как свой собственный. А какие действия предпримет Муррей в связи с этим скандалом, она не могла даже подумать. Он был не так сильно связан традициями, как креолы, но все же был консервативным молодым человеком. Муррей и Селестина так молоды и так любят друг друга! Брак между нею и Равелем мог бы стать даже какой-то защитой для них. Причины для дуэли больше не будет, и, вдобавок ко всему, дуэль между двумя мужчинами, связанными такими близкими родственными узами, была бы маловероятной.

Маловероятной, но возможной. Может быть, именно сейчас Равель пытается разыскать Муррея и бросить ему вызов. Без сомнения, именно это и было тем срочным делом, которое заставило его вернуться в город. Этого нельзя допустить. Каким-то образом она должна остановить его, а чтобы сделать это, она должна найти способ выбраться отсюда. Это спальня, а не тюремная камера. Здесь должен быть выход.

Прежде всего следовало попробовать самое простое. Аня опустилась на колени перед дверью и заглянула в замочную скважину. Если бы ключ был в замке, она могла просунуть что-нибудь – лист бумаги или салфетку – под дверь, вытолкнуть ключ, а потом, когда он упал бы на салфетку, втащить его под дверью в комнату.

Ключа в замке не было. Должно быть, Равель взял его с собой.

Аня поднялась и быстро обошла комнату. Окна на втором этаже находились не очень высоко над землей из-за типичных для теплого климата высоких потолков в доме, но в нижней своей части они были закрыты чугунными решетками. Сейчас они выполняли преимущественно декоративную функцию, но прежний владелец мог установить их для того, например, чтобы обеспечить безопасность ребенка. Решетки были узорчатыми, но выглядели при этом весьма солидно.

Она вернулась к двери. Она видела, как Равель открывал булавкой замок в хлопковом сарае. Это не показалось ей очень сложным, а булавки – то единственное, чем она обладала в избытке. Вытащив одну из них из своих волос, она снова опустилась на колени перед дверью и принялась за дело.

Это было совсем не так легко, как ей показалось. Механизм был очень тугим и не поддавался тому давлению, которое она могла оказать с помощью булавки, а может быть, она не представляла себе, как работает замок. Следовало бы быть внимательнее раньше, но откуда она могла знать, что это может понадобиться! В полном разочаровании она швырнула булавку и, держась за ручку двери, встала. Она так долго простояла на коленях, что ноги затекли и отказывались ее держать. И, кроме того, она проголодалась. Полдень был уже давно позади, а она ничего не ела. По крайне мере, она не морила Равеля голодом! Ее негодование достигло такой степени, что она схватила с полки херувима из розового оникса и едва удержалась от того, чтобы не вышвырнуть его из окна.

Из окна… Хотя нижняя часть окна и была закрыта решеткой, но верхняя-то не была закрыта. Она бросила взгляд на окна через муслиновые занавески, будучи при этом уверенной, что, поскольку дом почти новый и обустроен во многом по-американски, то и окна в нем должны быть со скользящими подъемными рамами. Она распахнула шторы, сдвинула в сторону занавеску и увидела, что окна в комнате были двухстворчатыми. Они открывались внутрь и ей нужно было только перелезть через решетку и как-то спуститься на землю.

Решение было очевидно. Подбежав к кровати, она отшвырнула в сторону подушки и валик и распахнула покрывало и одеяла. С радостью обнаружила, что простыни сшиты из крепкого льняного полотна. Она тут же стащила простыню с матраца и, держа ее в руках, задумалась, не лучше ли будет разорвать ее надвое.

Дверная ручка задребезжала, и Аня увидела, как она поворачивается. Аня торопливо свернула простыню, но времени привести постель в порядок у нее уже не было. Что скажет Равель, когда увидит, что она делает, какие действия предпримет, ей не хотелось даже думать. Она услышала, как в замок вставили ключ, и тот, поворачиваясь, заскрежетал. Ручка начала двигаться.

Вошедшая в комнату женщина была высокой и элегантной, хотя и несколько худой. Одета она была в костюм для визитов из мягкого бархата, отделанный лентами в серую и розовую полоску. Волосы, зачесанные назад и ниспадающие вниз сияющими волнами, были черными, а на висках явно видна седина. На ее лице доминировали темные умные глаза под довольно густыми бровями, а неглубокие морщины радости и горя, которые окружали глаза и рот, придавали ее лицу силу. По виду ей можно было дать не более сорока, хотя ясно, что ей должно быть около пятидесяти или даже больше. Сходство ее с Равелем было неоспоримым.

Женщина вошла в комнату стремительно и порывисто, а затем, заметив Аню, замедлила шаги. Побледнев, она сказала с отчаянием в голосе:

– Если бы я не видела своими глазами, я бы этому не поверила!

– Мадам Кастилло?

– Да, вы правы.

– Я – Аня Гамильтон.

– Я знаю. Это действительно ужасно. На этот раз он зашел слишком далеко.

Аня облизнула губы.

– Наверное, я должна объяснить…

– В этом нет необходимости. У меня есть глаза. Его самонадеянность, его беспринципная наглость! Шокирует уже одно то, что он мог сделать это, но то, что он осмелился на это в то время, когда я с ним под одной крышей, вызывает у меня огромное желание отшлепать его.

– Если вы думаете, – сказала Аня, вспыхнув, – что я какая-нибудь женщина легкого поведения, которую ваш сын привел в этот дом, чтобы поставить вас в неловкое положение, или что это просто проявление похоти, то я хочу сообщить вам…

Выражение лица мадам Кастилло из заботливого и обеспокоенного стало удивленным, а затем просто веселым. У нее вырвался сдавленный смешок.

– «Просто проявление похоти»! О, chere, если бы только это было так!

– Так вы знаете о… о том, что произошло между вашим сыном и мной?

– Отчасти, а об остальном, зная Равеля, я могу догадаться.

Известие, которое он послал из «Бо Рефьюж», наверняка было более подробным, чем он ей сообщил. На щеках у Ани появился румянец неловкости.

– Я не могу винить вас за то, что вы сердиты на меня…

– О, я вовсе не сердита. Я благословляю все попытки предотвратить дуэль, в которой должен участвовать мой сын, даже если это делается не ради сохранения его жизни.

– Тогда ваше неодобрение относится к тому, что он задержал меня здесь? – медленно сказала Аня с ноткой удивления в голосе.

– Возможно, не к самому факту, но методу, которым он пытается этого добиться, явно не хватает тонкости и изящества.

Женщина наклонила голову в сторону и внимательно рассматривала Аню откровенно оценивающим взглядом. Понять ее было не легче, чем ее сына. Хотела ли она сказать, что не имеет ничего против Ани, несмотря на то, что та похитила Равеля, или ее раздражение было направлено против Равеля, нарушающего правила приличий? Или она хотела сказать, что понимает и приветствует цель Равеля заставить Аню выйти замуж за него, но порицает избранный им образ действий? В любом случае это не играло никакой роли. В этот момент существовал лишь один важный вопрос.

– В таком случае, вы выпустите меня?

Мадам Кастилло улыбнулась.

– Сомневаюсь, что я смогу остановить вас: вы мне кажетесь весьма решительной молодой леди. Конечно, для спокойствия в этом доме было бы лучше, если бы я вышла из комнаты, закрыла эту дверь и позволила вам самостоятельно выбираться из окна. Однако моя совесть не позволит мне поступить таким образом; я никогда не прощу себе, если вы упадете. И поэтому вы совершенно свободны и можете идти, если вы этого хотите.

Аня бросила простыню, которую все еще держала в руках, на кровать, и разыскала на полу шляпу и перчатки. Она стояла, завязывая ленты шляпки из бархата цвета морской волны, украшенной перьями цапли, разглаживая на руках лайковые перчатки.

Конечно, она этого хотела. Как могло быть иначе? Освободиться наконец от Равеля Дюральда, чтобы их дороги никогда больше не пересекались, было ее заветным желанием. Было бы неразумно с ее стороны вспоминать Равеля таким, каким он был в то утро, – великолепно обнаженным, с влажными, вьющимися на лбу волосами и черными глазами, блестящими от страсти. «Посмотри на меня, Аня…»

Если она уйдет сейчас, то никогда больше не узнает его ласки, никогда не увидит внезапных вспышек его смеха или напряженной сосредоточенности как тогда, когда они вместе играли в шахматы или решали возникавшие сложности, никогда больше не будет лежать пресыщенной и томной в его объятиях. Если бы она вышла за него замуж, неважно как и почему, она бы имела все это.

Но ничего не говорило о том, что он вообще собирался жениться на ней. Подозрения, которые зародились у нее, могли быть не больше чем безосновательными домыслами ее собственной фантазии. Она обнаружила, что его шахматные ходы очень сложны и полны хитрых ловушек, но это не означает, что он будет именно так действовать и в той ситуации, в которой они оба оказались. Он был человеком девятнадцатого века, а не каким-нибудь древним византийским правителем, плетущим заговоры против тех, кто нанес ему оскорбление. Она отправится домой, к мадам Розе, и всему этому наступит конец.

По правде говоря, она не ожидала, что возвращение домой положит конец всем ее проблемам. Этого и не случилось.

Проблема заключалась не в том, что нужно было все объяснить мадам Розе и Селестине. Когда этот вопрос обсуждался за чаем, который спешно приготовили для Ани, сестра рыдала, сжимая в руках бутылочку с уксусом, охваченная волной симпатии, негодования и дурных предчувствий, но мадам Роза вела себя спокойно и жизнерадостно, что очень обрадовало Аню. Разговоры будут, и будет их много, но поскольку Аня и Равель вели себя подобающим образом, все это пройдет. Чтобы помочь этому, она попросит Гаспара намекнуть в разных местах, что мсье Дюральд ездил в «Бо Рефьюж», чтобы осмотреть… Что? Лошадей? Мулов? И там он заболел неизвестной и, возможно, заразной Лихорадкой и поэтому настоял на том, чтобы его содержали подальше от главного дома, пока не выздоровеет. И как они все были ему благодарны за то, что он оказался под рукой, когда сарай загорелся. Ане, возможно, придется перенести несколько нескромных вопросов и вольных намеков, но если не будет никаких более серьезных последствий, то можно будет считать, что им удалось выстирать это грязное белье в своем кругу.

Уклончивые ссылки на последствия относились к надежде, что Аня не была беременна. Аня не хотела думать сейчас о том, что будет делать, если окажется, что это не так. Она решительно сказала Равелю, что примет «английское лекарство», но она предпочитала не подвергать свою решительность проверке. Может настать время, когда она будет рада, если Равель женится на ней, независимо от того, по каким причинам он решит это сделать.

Из-за этого и из-за того, что она не могла не думать о том, что произошло, вопрос, который преследовал ее с самого начала, все еще продолжал беспокоить ее, мешая положить конец этому делу. Чем дольше и сильнее она боролась с этим, тем важнее с каждой минутой для нее становилось понять, каким человеком является Равель на самом деле.

Этот вопрос, конечно же, не был единственным. Чем больше она думала о том, что он сказал ей, тем больше вопросов вставало перед ней. Он подозревал, что она была связана с мужчинами, которые пытались убить его, и это предположение нельзя было назвать необоснованным после устроенного ею похищения. И все же казалось, что за его подозрением стоит нечто большее. Что это могло быть? Дуэль и ее причина были явным центром этой проблемы, но, конечно же, он не думал, что Муррей избрал бы столь низкий способ избежать дуэли или что она стала бы помогать ему, если бы он действительно это сделал? И конечно же, не было никакого смысла в предположении Равеля о том, что если бы она помогала Муррею, то он затем стал бы ее врагом и приказал ее убить. Это было смешно.

Но здесь было что-то еще, но что? Здесь должно было быть что-то, чего она не знала. Ее потребность узнать это была так велика, что она не могла думать ни о чем другом. Она не могла расслабиться, не могла отдыхать. Она ощущала ужасную потребность найти ответы на беспокоящие ее вопросы, и сделать это поскорее.

Где ей нужно было их искать? Кого она должна была спрашивать? Какие вопросы она должна задавать, чтобы выяснить необходимую ей информацию? Она не знала, но собиралась узнать. Казалось разумным предположить, что лучший способ узнать что-либо о человеке – расспросить тех, кто знает его. Она тут же подумала о трех людях. Первой была его мать, но Аня уже разговаривала с ней, и было маловероятно, что она сможет или захочет рассказать ей больше, чем уже рассказала. Из двух других более важным был Эмиль. Он был в Европе, но, несмотря на это, у него должно быть какое-то представление о характере Равеля, о том, как его оценивают другие мужчины, которые знают его, или, во всяком случае, он мог выяснить это. Последним человеком из тех, о ком она подумала, была Симон Мишель, теперешняя любовница Равеля.

Если Аня решила, какие действия следует предпринять, она сразу же начинала действовать. Она немедленно села к письменному столу в гостиной и написала короткую записку, в которой в тщательно подобранных выражениях просила Эмиля зайти к ней. Свернув и запечатав послание, она позвонила слуге и приказала отправить его.

Едва слуга покинул комнату, как раздался стук в дверь. Аня, не двигаясь с места, попросила пришедшего войти, но как только она увидела, кто это был, тут же вскочила, исполненная дурными предчувствиями.

– Марсель! Как ты оказался здесь? Что-то случилось в «Бо Рефьюж»?

– Нет, нет, не беспокойтесь, мамзель. Ничего не случилось.

Когда он подошел к ней поближе, она заметила, что его рука висит на перевязи из черного материала, который был настолько близким по цвету к его сюртуку, что она сразу даже его не заметила. Указав на его руку, она сказала:

– С тобой далеко не все в порядке. Он улыбнулся и покачал головой.

– У меня запястье сломано, всего лишь небольшая трещинка в кости – так сказал врач. Я ничего не чувствовал до тех пор, пока вы не уехали сегодня утром. Я выехал через час после вас, но матушка приказала мне сразу же отправиться к врачу и не беспокоить вас до тех пор, пока не будет ясно, в чем дело.

Аня нетерпеливо фыркнула, услыхав о подобном стеснении.

– Доктор сделал все как следует?

– Он сделал все просто отлично, как только я упомянул ваше имя.

– Ты должен остаться здесь на несколько дней, пока не почувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы вернуться на плантацию.

– Вы сама доброта, мамзель, – сказал он, – но это просто ерунда. Я достаточно хорошо себя чувствую, чтобы вернуться прямо сейчас, если, конечно, я вам не нужен здесь.

Он заслужил отдых, но его было бы трудно заставить отдохнуть, если он при этом не чувствовал себя полезным. В Анином сознании начал формироваться план. Она снова села к письменному столу.

– Садись, пожалуйста, Марсель, – сказала она. – Я хочу кое-что обсудить с тобой.

Эмиль прибыл через час. Когда Аня вошла в салон, она увидела, что он сидит на кушетке рядом с Селестиной, услаждая ее слух комплиментами и поддразниванием, а мадам Роза обмахивается веером и, улыбаясь, наблюдает за юной парой. Селестина краснела и смеялась, но в ее поведении была милая осмотрительность, присущая девушкам, помолвленным с другими мужчинами.

Подобной аудитории Аня не предусмотрела. Она пожертвовала несколько минут подшучиванию и обмену последними новостями, но в конце концов повернулась к Эмилю и сказала довольно откровенно:

– У меня проблема, в отношении которой я хотела бы услышать мнение мужчины, если ты не возражаешь, mon cher. Может быть, ты будешь так любезен и пройдешься со мной до площади и обратно?

– С удовольствием, – сразу же согласился он. Он поднялся с присущими ему от рождения хорошими манерами, не обнаружив никаких признаков того, что уходит с ней неохотно. И все же Аня чувствовала, что он предпочел бы остаться здесь и поболтать с Селестиной. Ее беспокоило то, что он, должно быть, начинает испытывать нежность к ее сестре, но, по-видимому, все в мире происходило таким образом. Любовь редко отмеряется точными дозами тем, кому она нужна.

Сквер был раньше площадью, на которой проводили военные парады. Сейчас его называли Джексон-сквер из-за конного памятника генералу Эндрю Джексону, подаренного городу баронессой Понтальба несколько лет назад, когда она превратила старую площадь в парк. Гулять по площади всегда было одним из любимых видов времяпрепровождения для жителей Нового Орлеана. Теперь оно стало еще более приятным, так как собор был перестроен и теперь мог похвастаться новыми остроконечными шпилями, а верхние этажи зданий, расположенных по обе стороны собора, дом священника и старая городская тюрьма были заново отделаны. Гостиница «Понтальба» та самая, где Аня однажды стащила ночной колпак с оперного тенора, стояла под прямым углом к другим зданиям. Это было длинное строение из красного кирпича, с галереями, украшенными чугунными решетками, и шиферной крышей. На нижнем этаже были расположены дорогие магазины, а на верхнем этаже располагались номера, где останавливались самые изысканные семьи и знаменитые гости города. Парк в центре был засажен роскошными цветами, которые пышно цвели в почти тропическом климате, и был огорожен чугунной узорчатой оградой. С четвертой стороны площади, за улицей, по которой сновали экипажи и грохотали телеги, находились набережная и река.

Аня и Эмиль медленно обошли сквер, рассматривая витрины магазинов с модными товарами. В воздухе ощущалась приятная прохлада, свежий ветерок с реки развевал ленты Аниной шляпки. Косые холодные лучи заходящего солнца золотили чугунные решетки, а дома отбрасывали через улицу длинные синеватые тени. Эмиль поддерживал легкую беседу, небрежно размахивая тросточкой. Время от времени он бросал взгляд на Аню, но не подавал никаких признаков нетерпения. Казалось, он охотно готов был ждать, пока она сама перейдет к той проблеме, которая привела их сюда. В этом отношении он настолько напомнил ей Жана, что ей стало легче в конце концов обратиться к нему:

– Как ты думаешь, Эмиль, можно лучше всего узнать и понять человека?

Он бросил на нее быстрый вопросительный взгляд.

– Это зависит от человека.

– Мужчину, скажем, с определенной репутацией. Если ты не хочешь основываться только на общественном мнении о нем, что ты сделаешь?

– Я полагаю, лучший способ – это поговорить прямо с ним.

– А если ты не можешь сделать этого?

– Тогда ты можешь поговорит с теми, кто знает его.

– Именно так я и думала. В театре несколько дней назад ты принялся защищать Равеля Дюральда. Скажи мне, почему?

– У меня было такое ощущение, что его несправедливо оклеветали.

– Да, – сказала она, не отрывая глаз от его лица. – Но что заставило тебя так думать? Его, насколько я помню, обвинили в трусости или, как минимум, в нежелании встретиться с будущим мужем моей сестры на поле чести. Что заставило тебя думать, что это обвинение несправедливо?

– У меня создалось такое впечатление, – сказал он, беспомощно разводя руками.

– Как? – настаивала она.

– Из того, что говорят другие, и как они это говорят.

– И что они говорят о Равеле?

– Аня, ты просишь меня о невозможном. Я не могу рассказать тебе об этом.

Он избегал этой темы, она понимала это. Почему он это делал? Было ли это естественное нежелание мужчины обсуждать другого мужчину с женщиной? Или он знал что-то, что хотел скрыть от нее?

– Было ли когда-либо что-нибудь странное в дуэлях, участником которых был Равель?

– Я об этом не знаю. Большинство из них состоялись, когда он был моложе, или где-нибудь в других местах, преимущественно в Центральной Америке. Я так понимаю, что дуэль там является любимым способом разрешения всех споров.

– А что другие виды его деятельности? Ты когда-либо слышал, что он вел себя легкомысленно с чужими женами или был связан с каким-либо опасным бизнесом?

– Аня!

– Так что, ты слышал о подобном?

– Нет! – Он быстрым нервным жестом прикоснулся к усам.

– Тогда откуда у него деньги? Не странно ли, что он стал так богат буквально за одну ночь?

– Поначалу он выиграл большую сумму в карты. С тех пор Равель всегда умел сочетать свое умение, проницательность и везение в финансовых делах, чтобы, увеличить свои доходы. – Он резко остановился и с выражением отчаяния на лице обернулся к ней. – В чем дело, Аня? Что ты хочешь сказать?

Она смотрела ему в лицо, внимательно изучая черту за чертой. Доверять или не доверять? Это был странный выбор, выбор, который обычно основывается на вере, а не на фактах. Она ответила откровенно:

– Я хочу узнать, кто мог бы хотеть убить Равеля Дюральда?

– Что ты хочешь сказать?

Он прищурился и смотрел на нее, почти защищаясь. Аня внезапно ощутила холодок. Она думала о том, чтобы рассказать брату Жана правду, но ей почему-то показалось, что это не лучшее решение. Может случиться, что он сочтет своим долгом стать защитником ее доброго имени и вызвать Равеля на дуэль. Этого она хотела меньше всего. Опираясь на причину, предложенную мадам Розой, чтобы объяснить присутствие Равеля в «Бо Рефьюж», она описала ему прибытие бандитов на плантацию и пожар.

– Видишь, – закончила она, – естественно, встает вопрос, кто нанял этих людей и кто этот босс, который пытался убить Равеля?

Эмиль Жиро выслушал ее в мрачной тишине. Какое-то мгновение он смотрел ей прямо в глаза, а потом отвел взгляд.

– Я не знаю, кто это, – сказал он напряженным голосом, – но это не я.