"Закон мести" - читать интересную книгу автора (Блейк Дженнифер)

24.

Дона Эстебана похоронили на клочке освященной земли под самой стеной гасиенды, где покоились чаррос и члены их семей, а также дед Чарро, техасский первопоселенец. В завещании старик пожелал остаться в собственных владениях, в земле, которой он отдал столько сил, тогда как остальные Хуэрта покоились на кладбище возле миссии Сан-Хуан.

Сеньору Хуэрте пришла в голову мысль, что Пилар вполне может претендовать на наследство своего отчима. Сын дона Эстебана умер, других близких родственников у него не имелось, так что, если Пилар заявит о своих правах, ее наверняка объявят законной наследницей. Ситуацию, в которой оказалась Пилар, можно было расценить как довольно забавную, но девушке было не до смеха. То, что теперь никто не посмеет отнять у нее изумруды, ее уже совершенно не волновало.

На церемонии погребения присутствовал губернатор Паче-ко. Уведомить его о случившемся послали Висенте. Губернатор обещал во всем разобраться и вынести свой приговор. Его прибытие на гасиенду все восприняли как знак уважения, и сеньор Хуэрта был очень польщен вниманием со стороны такой важной особы. По окончании погребального обряда Пачеко устроил нечто вроде судебного заседания. Пилар при этом не присутствовала, поскольку ни ее, ни других женщин не пригласили. Обсуждение не заняло много времени. Губернатор, как потом рассказал Чарро, ознакомился со всеми деталями и постановил: считать дона Эстебана погибшим в честном поединке и не вменять его смерть в вину Рефухио. Губернатор без симпатии относился к дону Эстебану и хотел побыстрее закончить это дело. То обстоятельство, что мадридскому вельможе помогли уйти в мир иной, не тронуло Пачеко. Кто-то предложил свалить вину на апачей и сказать, что изуродовать труп им помешало только своевременное появление Каррансы. Но Рефухио не согласился, заявив, что привык сам отвечать за свои поступки. Он даже возражал против того, чтобы его дуэль с доном Эстебаном определили как честный поединок, но потом его все же удалось убедить, что это единственно разумный выход из создавшегося положения.

Висенте очень беспокоился за брата, поэтому он был просто счастлив, когда узнал; что Рефухио не понесет никакого наказания за свой проступок. Но Висенте также боялся, что о старшем Каррансе поползут грязные слухи, и по этому поводу решил посоветоваться со священником, их старым знакомым, падре из миссии Сан-Хуан, который прибыл на гасиенду для совершения погребального обряда и остался там на ночь. Висенте и святой отец просидели вместе до рассвета, обсуждая различные богословские вопросы, занимающие ученых мужей в Севилье, беседуя о трудностях миссионерской жизни. Тем для разговора было предостаточно — начиная от способа обращения индейцев в веру Христову и заканчивая проектами сооружения сети каналов, которые помогли бы напоить эту безводную пустыню. Когда наступило утро, Висенте вызвался проводить падре до миссии, где и остался. В весточке, которую он прислал, Висенте просил не волноваться и ждать его дома через два дня, когда они вместе со священником прибудут на свадьбу. А пока он остается в миссии, чтобы получше присмотреться к здешней жизни. Вполне возможно, что он решит поселиться тут навсегда и стать помощником святого отца.

Для Пилар эта весточка была еще одним напоминанием, что близится ее свадьба. Пройдет эта ночь, за ней еще одна, и она обвенчается с Чарро. Как бы Пилар хотела чувствовать себя счастливой, томиться радостным ожиданием, подобно любой невесте, но она не испытывала этих чувств. Ей очень нравился Чарро. Более того, она уважала его и знала, что он будет хорошим мужем. Так почему же мысль о свадьбе и о брачной ночи была для Пилар такой невыносимой?

Несколько раз она порывалась бежать к Чарро и умолять его расторгнуть их помолвку. И все время что-то останавливало ее. Врожденная порядочность не позволяла ей так оскорбить человека, который не сделал ей ничего плохого. Она не могла отменить свадьбу, на которой сама же настояла и даже объявила об этом во всеуслышанье. Но Пилар вынуждена была признать, что единственной причиной, побудившей ее принять предложение Чарро, было уязвленное самолюбие. Правда, некоторым оправданием могло служить то, что она была в полной растерянности, не понимая, как ей жить дальше, что делать, куда идти. Она стояла перед выбором — попытаться добраться до Сан-Антонио, что было очень опасно, или же остаться здесь, в семье Чарро, но в качестве кого? Итак, первое представлялось трудным, второе — неудобным. Поэтому Пилар показалось, что, согласившись стать женой Чарро, она нашла единственно правильное решение. И только сейчас она стала понимать, как заблуждалась. Да она просто не ведала, что творит!

Пилар могла поклясться, что Чарро догадывается о ее истинных чувствах. Много раз она ловила на себе его испытующий взгляд. В последние дни он был угрюмым и раздраженным, но не отходил от Пилар ни на шаг, если вблизи находился Рефухио.

Если же Чарро не было с Пилар, она старалась держаться поближе к Энрике. Она предполагала, что оба они, и акробат, и ее жених, скучают по Балтазару. Как-никак он долгие годы был их товарищем и наставником, и теперь им очень недоставало его.

Но великан не давал о себе знать. Не было никаких следов того, что он прячется где-то рядом с гасиендой. Чаррос-индейцы, делавшие ежедневный обход местности, говорили, что ничего подозрительного они не заметили. Где сейчас Балта-зар, что с ним, чем он живет, — не знал никто. Впрочем, он мог быть где угодно: купить любой участок этой земли, отправиться в Сан-Лнтонио, перебраться за Рио-Гранде, на юг, или же вернуться на восток, в Луизиану.

Пилар часто думала о нем после той ночи, когда он похитил ее. То, что он сделал, было подлостью, хотя он и отказался подчиниться приказу дона Эстебана убить девушку. Но ей не забыть выражения его глаз, когда он просил бога о том, чтобы те, кто, как он думал, ждали его возле хижины, не промахнулись. Он молил о смерти.

Балтазар хотел умереть. И Пилар догадывалась, что его угнетает не только мысль о смерти Исабель и его собственная вина в этой смерти, но и сознание, что он предал человека, который был его ближайшим другом. Пока он убеждал себя, что поступил так ради Исабель, он еще мог мириться с этим. Но когда Исабель не стало, он больше не мог оправдывать себя. Пилар очень хотелось узнать хоть что-то о судьбе Балтазара, но, похоже, он исчез навсегда.

Пилар никак не могла уснуть. Ей казалось, что уже целую вечность она не спала здоровым сном. Она так устала за этот день, что, едва дойдя до кровати, прилегла на нее прямо в одежде. Сегодня Пилар пыталась сесть за шитье — мать Чарро уже давно велела ей заняться своим приданым, но работа валилась из рук. Пилар встала и вытащила на балкон стул, оставив горящую свечу на столике возле кровати. Здесь, под старой виноградной лозой, она почувствовала себя гораздо уютнее.

Ночь была тихая. Легкий свежий ветерок приятно холодил разгоряченную кожу. Полная луна медленно совершала свой путь по темному небу. У ворот гасиенды был выставлен часовой, но сейчас Пилар показалось, что он спит. Ничто не нарушало спокойствия этой ночи. Изредка ночная бабочка, привлеченная светом горящей свечи, залетала в спальню. Пилар слышала, как насекомое бьется о стеклянный колпак, которым была накрыта свеча, заставляя его тихонько позванивать.

Первые аккорды гитары были настолько нежными, что Пилар поначалу приняла их за удары крылышек бабочки по стеклу. Но вот музыка стала громче, хотя и было ясно, что доносится она издалека, возможно, из ниши под противоположным концом балкона или из-за стены, окружавшей двор.

Как только Пилар узнала мелодию, раскаленный железный обруч сжал ее сердце.

Зачем? Зачем он это делает? Неужели он не понимает, что эти звуки терзают ей душу? Не понимает, какие волнующие и мучительные воспоминания навевают они? Воспоминания о ночи на корабле, о тех незабываемых мгновениях в степи, когда Рефухио обнимал ее, а лицо его светилось нежностью, о том, как он стоял на коленях, успокаивая маленького мальчугана, которого клюнул попугай. Пилар вспоминала, как руки Рефухио ласкали ее, когда они лежали в постели в доме доньи Луизы в Новом Орлеане; вспоминала выражение его глаз, когда горел Новый Орлеан; перед мысленным взором Пилар встала картина того, как Рефухио падает с лошади, сраженный предательским выстрелом во время нападения апачеи, в ее ушах все еще звучал его голос, обещающий ей все радости наслаждения, но взамен требующий ответной ласки. Ей вспомнился восхитительный изумрудный водопад, сверкающий при свете жестяного фонаря.

Музыка стала звучать отчетливее, как будто исполнитель неторопливо приближался к дому. Струны гитары затрагивали самые чувствительные струны в душе Пилар. И в то же время отчаяние захлестывало девушку. А что, если Рефухио придет к ней? Что ей делать тогда? Хватит ли у нее силы воли не поддаться его чарующему обаянию, сможет ли она убедить его оставить ее в покое? Страшно подумать, что произойдет, если Чарро обнаружит Рефухио здесь.

Но он не может не знать о появлении соперника, если повсюду слышалась эта музыка.

А вдруг это не Рефухио, а человек, который когда-то услышал от Рефухио эту мелодию и запомнил ее или знал ее еще раньше, а теперь просто решил наиграть несколько тактов.

Нет, зачем обманывать себя. Конечно, это Рефухио. Никто другой не смог бы вложить столько чувства в свое исполнение. Никто другой не смог бы заставить свою гитару рыдать, и смеяться, и вздыхать так, что от этих вздохов дрожал ночной воздух. Никто другой не смог бы сыграть этот незамысловатый мотив так, что каждая нота болью отзывалась в сердце Пилар.

Она закрыла глаза, напряженно вслушиваясь в музыку, словно вбирая ее в себя, стараясь не упустить ни одного звука. Теперь мелодия будто жила в ней самой. Она слушала, а горячие слезы струились по ее щекам.

Нет, она не должна совершить ошибку.

Она не должна выходить замуж за Чарро. Эта уверенность пришла к Пилар именно сейчас, когда струны гитары пробудили в ее душе давно угасшую надежду. Стоять рядом с Чарро перед алтарем и клясться ему в вечной любви и верности было для Пилар равносильно самому страшному смертному греху. Это значило предать ее любовь к Рефухио. И скольких людей ее трусость едва не сделала несчастными. Если Рефухио придет, она последует за ним. Никто и ничто не сможет помешать ей в этом, кроме смерти.

Но где же он? Звуки музыки определенно стали еще громче. Пилар вскочила на ноги и посмотрела с балкона вниз, но ничего не увидела во дворе. Только пустое черное пространство, которое время от времени прорезали блики лунного света, и всплески воды, извергающейся из фонтана.

Вдруг Пилар показалось, что рядом с высокой стеной мелькнула какая-то тень. Она всматривалась в темноту, но не была уверена, что смутные очертания принадлежат человеческой фигуре. Может быть, у нее просто чересчур разыгралось воображение? Что же это все-таки было?

А если Рефухио придет за ней, что тогда? Что будет с ними? Куда им идти? Губернатор Пачеко закрыл глаза на смерть дона Эстебана, но это еще не означает, что он забудет послать в Испанию запрос относительно выяснения личности Эль-Леона. Пройдет год, от силы два, и Рефухио снова начнут разыскивать. Они могут бежать на юг и обжиться где-нибудь возле Веракрус или даже Мехико-Сити, но кто поручится, что длинная рука королевского правосудия однажды не коснется их своими холодными пальцами. И тогда все будет кончено.

Но до этого еще далеко. Год — срок немалый. За этот год они еще успеют вкусить все радости жизни. У них появится ребенок, обязательно появится. А если судьба подарит им два счастливых года, то может родиться и второй малыш. Им должно хватить времени, чтобы вместе испить из живительной чаши их огромной любви.

Только бы Рефухио пришел.

Песня подходила к концу.

Пилар глубоко вздохнула и приготовилась выйти из своего укрытия под виноградной лозой и позвать Рефухио.

В этот момент гитара смолкла.

Последний аккорд был похож на горестный стон, который ножом резанул по сердцу Пилар. Ее бросило в дрожь, но она осталась стоять на месте, внезапно оказавшись во власти каких-то дурных предчувствий, и не отрывала взгляда от темного угла под стеной.

Что же происходит? Кто там прячется? Пилар с трудом подавила в себе желание закричать. Может, стоило спуститься вниз и обыскать двор? Но не слишком ли это опрометчиво? В конце концов она решила, что лучше подождать. Будь что будет.

И тут зашелестела виноградная листва на противоположном конце балкона. Шум усилился. Лоза закачалась, как будто кто-то карабкался по ней наверх.

Ни ночная птица, ни даже кот, прошмыгнувший по балкону в поисках добычи, не могли произвести столько шума. Да, это был человек. И он взбирался наверх, цепляясь за виноградные побеги.

Он передвигался очень быстро, ловко орудуя руками и упираясь ногами в стену, как будто это для него было привычным делом. Он проворно подтягивал вверх свое мускулистое тело, словно оно было невесомым. Через секунду он уже уцепился за балконные перила. Пилар шагнула навстречу.

Его голова уже показалась среди листвы, но лицо было скрыто в тени. Он приподнялся на руках, удерживаясь в таком положении благодаря силе своих мышц, и уже занес ногу над перилами, намереваясь одним махом перескочить на балкон.

Пилар побежала к нему, сразу оказавшись в полосе лунного света. У нее вдруг перехватило дыхание, и она мягко, но немного неуверенно позвала:

— Рефухио! Я здесь.

Вдруг из темноты во дворе появился еще один человек. Он бежал к дому, его лицо было искажено яростью и ужасом. В руках он держал мушкет.

— Назад, Пилар! — закричал Чарро. — Немедленно уходи оттуда!

Тот, кто прятался в листве, поспешно перебросил свое тело через балконную ограду. Еще секунда, и он коснется ногами твердой поверхности. Внизу, во дворе, Чарро вскинул мушкет к плечу. Он прицелился, готовый выстрелить.

Пилар видела, что происходит, и ей стало страшно. Она издала безумный нечеловеческий вопль, в который вложила все свое отчаяние и безысходность.

— Не-е-ет!

И тут раздался выстрел. Из мушкета полыхнуло оранжевым огнем, потом вокруг заклубился густой дым. Затем выстрелил еще один мушкет, из противоположного угла двора, и еще один, и еще. Яркие вспышки света то и дело разрывали ночную тьму, а грохот стрельбы все не умолкал.

Пули свистели и впивались в тело человека, повисшего среди виноградных побегов. Он захрипел и откинулся назад. На его белой сорочке расплывались темные пятна. Он еще продолжал судорожно цепляться руками за перила, но через секунду его ослабевшие пальцы разжались, и он тяжело рухнул вниз.

Пилар слышала треск ломающихся веток, которые задевало тело при падении, а затем глухой удар о землю. Ноги у Пилар подкосились, мысли путались, а тело отказывалось повиноваться. Глаза будто застилал кровавый туман, а сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.

— Нет, — прошептала она и затрясла головой, словно отгоняя наваждение. — Нет.

Как только к Пилар вернулась способность думать и двигаться, она метнулась в свою спальню и бросилась к лестнице. Мгновение спустя Пилар уже мчалась вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Вскоре она была во дворе.

Пилар замедлила шаг и нетвердой походкой направилась к бездыханному телу, распростертому на земле, над которым склонились Чарро и Энрике. Обитатели дома, покой которых был потревожен выстрелами, высыпали во двор, неся с собой второпях зажженные свечи. Повсюду раздавались возгласы удивления и ужаса. Сквозь пелену слез Пилар смутно различала Бениту, выбежавшую из своей комнаты на нижнем этаже, отца Чарро, появившегося из темного угла под стеной, окружавшей дворик, с еще дымящимся мушкетом в руках.

Чарро услышал шаги Пилар и поднял голову. Его лицо было пепельно-серым, а губы кривились, как будто он вот-вот заплачет. Он выпрямился и заслонил собой тело. Потом он схватил Пилар за руку, чтобы остановить ее.

— Не смотри туда, — глухо произнес он. — Ему уже ничем не поможешь.

Она вырвалась, избегая взгляда Чарро. Опустившись на одно колено, так что ее юбки веером легли на землю, Пилар смотрела как завороженная на кровавое пятно, которое все ширилось и ширилось, окрашивая сорочку на груди лежащего мужчины в ярко-алый цвет. Стараясь унять охватившую ее дрожь, Пилар протянула руку, ставшую вдруг чужой, и повернула к свету лицо убитого человека.

У нее вырвался сдавленный всхлип, слезы градом покатились из глаз. Она коснулась ладонью холодного лба того, чье сердце билось еще совсем недавно, а потом закрыла незрячие глаза, которые все еще сохраняли вопросительное выражение.

За своей спиной Пилар почувствовала движение. Кто-то подкрался к Пилар сзади и опустился на колени рядом с ней.

— Я молю бога, чтобы ты была рядом, — прошептал Рефухио. — Я хочу, чтобы ты стала последним человеком, кого я увидел бы в своей жизни, прежде чем преисподняя поглотит меня. Ты — единственное воспоминание, которое я был бы счастлив унести с собой в могилу.

Он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе, потом помог ей подняться на ноги. От него исходило столько тепла и силы, в нем было столько жизни, несмотря на то что выглядел он совершенно измученным, а в глубине глаз застыла тоска.

Чарро выступил вперед.

— Нам пришлось стрелять. Балтазар опять пришел за Пилар. Одному богу известно, чего он добивался. Хотел ли он отомстить или получить изумруды — это навсегда останется тайной, но мы не должны были упустить его на этот раз.

Стрелял не только Чарро, но и его отец, и Энрике. Сейчас они положили свои мушкеты рядом с телом. Рефухио, отметила Пилар, не был вооружен, за исключением небольшого кинжала на поясе. Его грудь пересекала кожаная перевязь, к которой была прикреплена гитара, висевшая у Рефухио за спиной.

— Стоит ли мне поблагодарить тебя за то, что ты избавил меня от необходимости самому вершить месть?

— Это было бы не лишним. Но ты что-то не торопишься рассыпаться в изъявлениях благодарности. — Чарро даже покраснел от негодования.

— Возможно, у меня есть на то свои причины.

— Уж не переполняет ли тебя сострадание к нему? Очень своевременно. Он трижды покушался на твою жизнь и наверняка предпринял бы еще одну попытку. Он просто помешался на этом. К тому же он похитил Пилар, чем подверг ее смертельной опасности, и хотел попытаться сделать это еще раз. Мы должны были остановить его, иначе он бы еще бог знает что натворил.

— Не думаю, чтобы он имел что-то против меня, — вмешалась Пилар. Ее голос был хриплым от волнения. — Он ведь, по сути, спас меня, когда отчим требовал моей немедленной смерти. Я думаю, он знал, что вы подготовились к встрече с ним, что вы ждете его. Мне кажется, он хотел…

Рефухио слегка сжал плечо Пилар. Она поняла, что это был знак предостережения. Звук его вкрадчивого голоса заставил Пилар вздрогнуть.

— Балтазар хотел получить изумруды, чтобы обеспечить себе средства к существованию. Это не подлежит сомнению. Все совершенно очевидно.

Для кого-то это могло выглядеть очевидным, но ведь это не было правдой. Пилар была почти уверена, что Балтазар хотел умереть, и исполнителями приговора, который он сам себе вынес, он избрал своих бывших товарищей. Друзьям предназначалась роль палачей. Рефухио знал это так же хорошо, как и она. Он тоже слышал произнесенные шепотом слова великана, которые говорили о его желании умереть. Но только сейчас Пилар сообразила, что сказать остальным правду было бы жестоко. Они и так мучаются угрызениями совести и сознанием своей вины. Зачем же усугублять их страдания.

Чарро тряхнул головой.

— Наверное, он собирался силой заставить Пилар отдать ему изумруды.

— Наверное, так, — устало согласился Рефухио. Еще одна мысль пришла в голову Пилар. Балтазар наверняка знал, что Рефухио нет в числе охранников, поскольку слышал, как тот поет свою серенаду. Это было своеобразное выражение признательности своему вожаку, ведь теперь Балтазар был уверен, что Рефухио не виноват в смерти Исабель. И Рефухио понял это.

Когда-то Пилар раздражала необыкновенная проницательность Эль-Леона. Ей казалось, что он умеет читать ее мысли. Какой же она была дурочкой, что не смогла тогда по заслугам оценить его, оценить качество, которое следовало отнести к числу его несомненных достоинств: способность понимать людей, разгадывать причины их поступков и оправдывать их, насколько это возможно. Пилар многому научилась у него. Прежде всего, она научилась прощать.

— Ну, теперь-то все позади, — буркнул Энрике, стараясь скрыть свои подлинные чувства под маской напускной грубости. — Все, что нам остается сделать, — похоронить его и забыть об этой истории.

— Да, — сказал сеньор Хуэрта и бросил быстрый взгляд туда, где стояли его жена, донья Луиза, Бенита и толпились остальные слуги. Потом он поманил к себе одного из слуг-индейцев и охранника, который наблюдал за происходящим с площадки перед воротами, и отослал их с поручениями.

— На все воля божья, — вздохнула его жена, наблюдая за тем, как тело переносят в маленькую комнатку для гостей на первом этаже.

Чарро подошел к Пилар. Только сейчас он обратил внимание на то, что руки Рефухио все еще обнимают талию Пилар, и сразу же помрачнел.

— Идем, Пилар. Ты слишком переволновалась сегодня. Я отведу тебя в твою комнату и принесу стакан вина, чтобы ты могла подкрепить свои силы.

— Нет.

Это сказал Рефухио. Право на последнее слово он все же оставил за собой. Он не только не разомкнул объятий, но еще крепче прижал Пилар к себе.

Чарро устремил на него взгляд.

— А ты не вмешивайся. Она моя невеста.

— Уже нет. В этом деле все преимущества на моей стороне. Мы уезжаем с ней вместе.

— Что ты подразумеваешь под преимуществами? То, что ты сделал ее своей любовницей? Я не желаю об этом даже слышать!

— Придется, дружок. Мы с ней связаны нерушимыми узами. Ни один человек не сможет разлучить нас, потому что она и я — это единое целое. Потому что мне нужна эта прекрасная, сильная, честная женщина. Потому что она сделала то, что не сумел сделать никто другой, — спасла мою душу, подарив мне частицу своей чистой, светлой души. Наш союз не освящен церковью, но он благословлен самим богом.

Чарро стоял, сжав зубы. Его глаза метали молнии.

— Я не позволю тебе увезти ее.

— Попробуй остановить меня, — спокойно сказал Рефу-хио и выдернул из ножен кинжал.

Бенита вскрикнула. Сеньора Хуэрта застонала, а ее муж тихо выругался. Те, кто нес тело Балтазара, положили его на землю и остановились в ожидании приказаний хозяина.

Ни один мускул не дрогнул на лице Чарро, только его грудь порывисто вздымалась и опускалась. Его голос зазвенел как струна, когда он ответил:

— Одного моего слова будет достаточно, чтобы сюда сбежалась дюжина вооруженных людей. Ворота заперты. Ты не уйдешь отсюда так просто.

— Мне очень не хотелось бы затевать драку, но, боюсь, выбора у меня нет. — Острие кинжала Рефухио находилось всего лишь в дюйме от сердца Чарро. — Оседланные лошади ждут нас за стеной, а Энрике откроет ворота.

Акробат, когда Чарро обернулся к нему, утвердительно кивнул.

— Я запрещаю тебе, — сказал наследник семьи Хуэрта. — Мое слово — здесь закон.

— Только не для меня, — Энрике говорил извиняющимся тоном, но оставался непреклонным. — Рефухио все еще мой вожак, им и останется. Для меня он Эль-Леон.

Лицо Чарро исказилось гневом. Он резко повернулся к Пилар и, прищурившись, изучающе вг/яделся в ее бледное лицо.

— Все это было подстроено, — бросил он, скрипнув зубами. — Я должен был сразу догадаться. Ну, признайся же.

Пилар отрицательно замотала головой, но не успела опровергнуть обвинение. Рефухио опередил ее:

— Пилар здесь ни при чем. Но я действительно приложил к этому руку, запланировав похищение на сегодняшнюю ночь. Но все остальное — случайное и счастливое стечение обстоятельств.

— Играешь в благородство, как всегда, но я, кажется, не с тобой разговаривал. Пилар, ты не сказала ни слова возражения, безропотно согласилась покинуть этот дом… и меня. Может, мне только почудилось, что ты, в присутствии губернатора, изъявила стать моей женой? Или я тебя неправильно понял?

— Нет, ты все понял правильно, но я… я прошу прощения, Чарро. Я хотела сделать как лучше, для всех нас. Но я жестоко ошибалась.

— Так ты собираешься уехать с Рефухио?

Пилар тяжело вздохнула.

— Пожалуйста, не пытайся остановить его. Я просто не вынесу, если здесь опять прольется кровь.

— Но ведь ты не по своей воле… — не унимался Чарро.

— По своей. В глубине души я всегда хотела этого.

Рефухио сделал знак Энрике. Акробат побежал поднимать засов на воротах. Рефухио медленно направился к образовавшемуся проходу, держа за руку Пилар. Чарро ринулся за ними, сжимая руки в кулаки, но на его лице была написана неуверенность.

— Лучше отпусти их, сынок, — спокойно посоветовала сеньора Хуэрта. — Ты и так уже достаточно наломал дров. Пора бы остановиться.

— Да, — поддержала Бенита, подойдя к Чарро. Она казалась сердитой и радостной одновременно. — Отпусти их.

Рефухио не старался дожидаться, пока Чарро сообразит, что ему делать. Вместе с Пилар они побежали к коновязи, где их ждали лошади. Рефухио подсадил Пилар в седло, затем вскочил на свою лошадь. Через секунду они уже мчались галопом по пыльной дороге, ведущей в Сан-Антонио.

Они скакали, не давая себе ни малейшей передышки. Пилар не задавала вопросов, куда они едут. Ей было достаточно того, что рядом Рефухио, что впереди извивается дорога, а над головой висит луна. Эти мгновения принадлежали только ей. Она была переполнена счастьем и опьянена любовью. И этого у нее теперь никто не мог отнять. Никто.

Они уже преодолели не меньше пяти миль пути, когда Пилар оглянулась. Дорога позади была пустынной, но вот вдалеке заклубилась пыль, и в бледном лунном свете отчетливо стало видно, что это приближается многочисленная группа всадников.

Пилар обеспокоенно взглянула на Рефухио.

— Нас преследуют, — сообщила она.

— Я знаю, — коротко ответил он.

— Думаешь, это апачи?

Рефухио покачал головой:

— Чарро.

Они пришпорили лошадей еще быстрее, рассекая мрак ночи. Им в лицо дул холодный колючий ветер, в воздухе чувствовался резкий, сладковатый запах шалфея. Время от времени на дорогу выпрыгивали кролики, но тут же снова прятались в густой траве. По обочине деловито сновали взад-вперед какие-то длинноногие птицы. Луна лениво плыла по небу прямо впереди всадников, а затем, словно утомившись, скрылась за горизонтом. Они уже подъезжали к цели.

Но им не удалось оторваться от погони. Расстояние между ними и их преследователями не сокращалось, но и не увеличивалось. Близился рассвет. На прозрачной бледно-голубой вуали неба расцветали розовые и алые мазки, будто нанесенные кистью невидимого художника. Взошло солнце, рассылая во все стороны живительные золотые лучи. Земля и все сущее на ней просыпалось. Мир снова обретал свои подлинные краски, похищенные у него ночью. Рефухио и Пилар утро встретило серебристым колокольным звоном.

Висенте уже поджидал их у входа в миссионерскую церковь. Братья поприветствовали друг друга и обнялись. Оба не прятали радостных улыбок. Потом Висенте подошел к Пилар и чмокнул ее в щеку.

— Ну, будет вам, — забрюзжал Рефухио, изображая недовольство. — Нам надо торопиться.

— Непредвиденные сложности? — встревожился Висенте, моментально посерьезнев.

— Можно так сказать. Скоро здесь будет Чарро.

— Тогда не будем терять ни минуты. Священник ждет.

Висенте поспешил в церковь, а Рефухио повернулся к Пилар. Его глаза излучали какой-то загадочный свет, когда он предложил Пилар руку. Еще никогда он не казался ей таким робким и беззащитным. Он глубоко вздохнул и расправил плечи.

— Я не предполагал, что это произойдет именно так. Я думал, что мне придется потратить долгие часы, убеждая тебя, что все, что я наговорил дону Эстебану и Балтазару той ночью, было ложью, которую я выдумал только для того, чтобы получить шанс сохранить наши жизни. Я собирался тронуть твое сердце нежными словами, которые не осмеливался произнести раньше, окружить тебя лаской и заботой и убедить в искренности моих чувств. И только если бы все это оказалось безрезультатным, я решился бы увезти тебя силой.

— Ты действительно считал, — сказала она, глядя куда-то поверх его плеча, — что в этом могла возникнуть необходимость?

— Я допускал это. — Рефухио погрустнел. — И не стыжусь сейчас в этом признаться. Но разве подобная мысль была такой уж нелепой? Разве ты не могла побояться оскорбить Чарро накануне вашей свадьбы? Разве ты не могла не справиться с доводами рассудка, твердившего о необходимости обо всем рассказывать жениху? Я должен был все предусмотреть ради нашего же блага.

— Чтобы не позволить мне совершить ошибку, за которую я потом расплачивалась бы всю жизнь?

— Я вовсе не так бескорыстен — чтобы не позволить тебе покинуть меня.

— Я слышала, какие доводы ты приводил Чарро, — сказала Пилар нетерпеливо, — но ты уверен, что тебе нужно именно это?

— Да, это именно то, чего я хочу. И я должен это получить. Я был настолько одержим этой идеей, что, если бы вдруг потерпел неудачу, вместо меня заговорила бы моя шпага.

— Но ведь тебе гораздо удобнее было бы выбираться отсюда одному. — Пилар сама не верила в то, что говорила.

— А я никуда не собираюсь.

— То есть как? А что будет, когда губернатор Пачеко получит ответ из Испании?

— А он решил не посылать запроса. Он сказал мне об этом сразу после похорон. Кто-то должен обживать Техас, и даже если это будет бандит, большой беды в этом нет. Губернатор сказал мне по секрету, что половина чиновников в колониях — самые настоящие разбойники.

— Так он знает, что ты?..

— Правильнее будет сказать, не хочет знать. И он предпочитает, чтобы это не было документально подтверждено, тогда его совесть будет чиста. Смерть твоего отчима его не волнует. И не только потому, что дон Эстебан привел его в бешенство, но и потому, что еще в Мадриде он был наслышан о сомнительных «заслугах» этого господина. Кроме того, мне сдается, губернатору приходилось встречаться с моим отцом.

— Но это значит, — медленно произнесла Пилар, переполняясь радостью, — что ты в безопасности?

— Мы в безопасности. Пока. Сложность заключается в том, что отвергнутый жених не желает так просто уступать свои права. Время бежит. Стану я мертвым похитителем или мертвым мужем, зависит от тебя, моя дорогая Пилар. Что я должен сделать, чтобы получить от тебя именно тот ответ, который я жажду услышать?

— Только задать вопрос, — улыбнулась Пилар, но взгляд ее темно-карих глаз был красноречивее любых слов.

На лице Рефухио тоже появилась улыбка, нежная и лукавая.

— Я знаю способ получше, — сказал он и, нагнувшись, подхватил Пилар на руки. Потом, крепко прижимая к себе свою драгоценную ношу, направился в церковь.

В дверях он остановился и проникновенно прошептал:

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Сию же минуту, — ответила она, прислушиваясь к отдаленному стуку копыт, который становился все громче и словно вторил бешеному стуку ее сердца.

— Да, — согласился Рефухио. — Сию же минуту.

На священнике было подобающее случаю облачение, повсюду горели свечи. Перед алтарем стояла скамеечка, на которую жених с невестой должны были преклонить колени. Аромат благовоний смешивался с запахом жженого дерева, все носило отпечаток благочестия. В церкви находилось несколько индейцев, которые чинно сидели на длинных деревянных скамьях в ожидании церемонии. Колокола перестали звонить. Все было готово к обряду.

Рефухио и Пилар назвали свои имена священнику. Отблески пламени свечей трепетали на их лицах, когда он произносил слова клятвы. Священник осенил их крестом и благословил. Они стали мужем и женой. Святой отец заторопился произнести заключительные слова молитвы.

Внезапно дверь церкви распахнулась. Грубые башмаки загромыхали по деревянному полу, потом все стихло.

Голос священника задрожал, но он мужественно закончил церемонию. Пробормотав «Аминь!», он поднял голову.

Пилар, опираясь на руку Рефухио, медленно встала с колен и, обернувшись, увидела, что происходит в церкви.

Здесь был Чарро. По одну сторону от него стоял Энрике, по другую — сеньор Хуэрта. С ними были человек двадцать чаррос. Все они были покрыты дорожной пылью и стояли с непокрытыми головами, вертя шляпы в руках.

— Мы боялись, что с вами может что-нибудь случиться, если вы проделаете весь путь без охраны. Однако мы немного опоздали, — сказал Чарро с кривой усмешкой. — Представляете, как было бы обидно, если бы сюда ворвались апачи и помешали бы венчанию. Кроме того, мы думаем, что такое событие не грех и отметить.

— Хорошо сказано, сынок. — Отец Чарро одобрительно похлопал его по плечу. — И мы будем праздновать эту свадьбу, как умеют праздновать только здесь, в Техасе. Моя жена и Бенита приготовят угощение, и мы пошлем гонцов собирать гостей. Для вас будут приготовлены брачные покои, в которых вы останетесь сколько пожелаете или сколько сможете! Идемте же, и пусть ничто не омрачит вашего веселья.

Веселье было поистине нескончаемым. Музыка гремела, и вино лилось рекой два дня и две ночи. Глядя на это, Энрике и донья Луиза окончательно утвердились во мнении, что перед тем, как пожениться, они переселятся в Сан-Антонио. Потому что второй такой деревенской фиесты им не выдержать.

Чарро с головой окунулся в суматоху праздника. Со всех сторон окруженный соседскими барышнями, посылающими ему пламенные взоры, он, похоже, совершенно утешился. Но чаще всего он уединялся в разных укромных местечках с Бе-нитой. Служанка с превеликим удовольствием взяла на себя обязанность опекать Чарро. Она нашептывала ему нежные слова, расточала улыбки и даже открыла ему доступ в свою маленькую спальню на первом этаже.

Бенита подошла к Пилар, когда праздник был в самом разгаре. Наклонившись к Пилар, которая сидела на стуле под навесом, служанка заговорщически прошептала:

— Завтра ты должна будешь толочь зерно.

— Что? — удивилась Пилар.

— Племя, откуда родом моя мать, пришло сюда с юга, вместе с миссионерами. Так вот, в ее народе принято, чтобы юноши похищали своих невест. Если девушка не сбегает от жениха и начинает толочь зерно, то все в порядке.

— Я запомню, — сказала Пилар, улыбаясь.

— Это может показаться смешным, но это вековая мудрость. Хочешь, я принесу тебе ступку и немного зерен?

— Сделай одолжение, — ответила Пилар и тут же представила себе реакцию Рефухио, если он застанет ее за этим занятием.

— Договорились, — обрадовалась Бенита и помчалась проверять, с кем сейчас танцует Чарро.

Что ждет в будущем эту девочку? Хотела бы Пилар знать. Маловероятно, чтобы родители Чарро согласились на брак своего сына со служанкой. Но ведь они однажды уже чуть не потеряли его, когда пытались разлучить влюбленных. Может быть, Пилар сможет что-то для них сделать?

Тем временем Рефухио находился в компании Энрике и сеньора Хуэрты. Он едва поддерживал разговор, его взгляд был прикован к Пилар, и от этого взгляда у нее замирало сердце. Она извинилась перед хозяйкой дома, пожелала ей спокойной ночи и не спеша направилась в покои, которые отвели им с Рефухио.

Рефухио пришел через четверть часа. Она ждала его, лежа обнаженной на пышно убранной постели. Ее распущенные волосы разметались по подушке. Под тонкой простыней, которой была прикрыта Пилар, вырисовывались соблазнительные изгибы ее тела. Рефухио немного постоял в дверях, его глаза лихорадочно блестели. Потом он притворил за собой дверь и шагнул в спальню.

И только теперь он увидел мешочек с изумрудами, который лежал на другой подушке рядом с Пилар.

— Что это? — спросил он, начиная расстегивать рубашку.

— Мое приданое, — ответила она.

— Я вовсе не хочу тебя обижать, особенно в такой момент, но я не собираюсь делить с этими камнями свою постель.

— Мы должны обдумать, как нам их использовать.

— Должны? Сейчас?

Она сделала вид, что не заметила скрытого смысла этих слов, хотя противиться магнетизму, исходившему от Рефухио, было почти невозможно.

— Ты говорил мне об участке земли, который примыкает к поместью Хуэрта, и о том, что он продается.

— Тебе понравилась мысль о собственной гасиенде?

— Мне показалось, что она нравится тебе. Ты уже, по-моему, собирался покупать эту землю.

— Изумруды принадлежат тебе Делай с ними что хочешь. — Он отшвырнул рубашку в сторону и начал разуваться.

— Как я могу решиться на такой шаг, не заручившись твоим согласием! — Пилар метнула на Рефухио раздраженный взгляд. — Ведь не мне же одной придется обрабатывать землю и защищать ее от индейцев!

— Ты настаиваешь, чтобы я решил?

— Ни на чем я не настаиваю! — Пилар схватила с подушки мешочек и швырнула его в Рефухио. — Делай с ними что хочешь!

Рефухио ловко поймал мешочек. Он жадно смотрел на упругое тело, отливавшее перламутром, которое открылось его взору, когда простыня сбилась в сторону.

— Все, что хочу? — мягко переспросил он.

— Да, мне это совершенно безразлично. Меня они никогда не интересовали, за исключением…

— Знаю, знаю, любимая. Ничего не объясняй мне. — Он сбросил с себя последнюю одежду и, совершенно обнаженный, присел на краешек кровати.

Пилар нерешительно подняла на него глаза.

— Пусть эти изумруды будут общими. Давай вместе решим, что с ними делать.

— Всему свое время, — пробормотал он, не давая ей договорить. — У меня появилась мысль, как использовать их прямо сейчас.

Он навис над Пилар, опираясь на локоть. Прижав ее своим телом к кровати, он развязал мешочек и перевернул его вверх дном.

Она вздрогнула, когда холодные камешки коснулись ее кожи, скатываясь по ложбинке на груди, зеленой струйкой стекая на живот и ниже, на лоно. Последний изумруд остановился в нежной впадинке между бедрами. Пилар почувствовала, как в ней нарастает возбуждение. Рефухио знал, что делает. Находясь во власти сладкого дурмана, Пилар смотрела, как Рефухио наклоняется к ней и, обжигая ее прикосновением своего языка, прихватывает губами изумруд, остановившийся на холмике ее груди.

С явной неохотой он поднял голову, затем выплюнул изумруд на ладонь.

— Твердый, — объявил он. — Но необъяснимо вкусный.

— Необъяснимо? — протяжно повторила Пилар.

Его губы медленно расползались в улыбке.

— Наверное, надо было получше разжевать.

— Я люблю тебя, — шепнула Пилар, касаясь его лица и запуская пальцы в его жесткие кудри, чувствуя, как страсть и предвкушение наслаждения заполняют ее.

— Я знаю, — ответил он, глядя на нее потемневшими глазами. — Но я думал, ты никогда в этом не признаешься. Скажи мне это тысячу раз, но мне все равно будет мало.

— Проверим?

— Сейчас не самый подходящий момент.

— Ага, ты предпочитаешь доказательства другого рода?

— Возможно. — Он наклонился и прикусил другой изумруд, но тут же выплюнул его. — Безобразно твердый. Пожалуй, не стоило этого делать.

Пилар одарила Рефухио страстным взглядом. Она подняла несколько изумрудов, на которые налипли песчинки, тщательно протерла их краешком простыни. Затем потянулась к столику, стоящему возле кровати, и задула горевшую на нем свечу.

Потом, в темноте, откинувшись на подушки, она нежно проворковала.

— Ну почему же не стоило?