"Бумажный грааль" - читать интересную книгу автора (Блейлок Джеймс)

10

Говард смотрел в темноту, вырванный из сна чугунным звоном часов в гостиной, которые пробили пять. Часы отбивали каждую четверть, но Говард все-таки сумел заснуть, закрыв голову подушкой, а потом все равно два-три раза просыпался, когда минутная стрелка обходила полный круг и гудел большой колокол. Он перекатился на другой бок, решив ни за что не вставать. Сон гораздо важнее. Потом он лежал и думал, и с каждой минутой чуть больше просыпался, начиная тревожиться из-за пустяков, как бывало с ним всякий раз, когда он просыпался рано.

Только теперь он, похоже, волновался не из-за какого-то пустяка и с каждой тянущейся минутой убеждался, что времени лодырничать у него не так много. Его то и дело запирают, его грузовичок дважды взламывали: один раз клейщики, другой — Горноласка и его сообщник, с которым он обыскивал машину Сильвии. На сей раз ничего не взяли, но сам факт как будто не сулил ничего хорошего. События происходили попарно и по три, и почему-то в пять утра это имело большое значение. Еще несколько минут таких размышлений, и, вскочив, он натянул джинсы и куртку.

За ночь сгустился туман. Снаружи было темно и тихо. Стараясь не шуметь, Говард вышел через кухонную дверь, тихонько ступая по мокрой траве обогнул дом, чтобы забрать с заднего сиденья машины Сильвии ее фонарик, осторожно закрыл дверцу и снова вернулся на задний двор.

Проходя мимо мастерской дядюшки Роя, он помешкал, потом вынул щепку из скоб и потянул на себя дверь. Включив свет, он огляделся, размышляя, что бы такое взять с собой в лес. Он не слишком-то поверил страшилкам дядюшки Роя, но почему-то от тумана и предрассветных сумерек становилось не по себе. Из груды прислоненных к стене старых досок он выбрал двухфутовую палку, на какие в шкафу вешают плечики. Покачал в руке, взмахнул ею пару раз и решил, что вполне сойдет. Хоть что-то для самозащиты, хоть что-то — чтобы уравновесить страх, который уже сейчас начал просачиваться в его сознание.

Он вышел из сарая, оставив дверь открытой, и направился к туманной череде пихт. Задний двор упирался прямо в них, забором служили кусты ежевики, в которых в северном углу была вырублена дыра, так что получился проход в лес. За этой ежевичной изгородью лежал пустой участок, заросший чахлыми кустами и вьюнком.

Вблизи лес казался не таким густым, как издалека. Даже несмотря на туман, Говард видел далеко между деревьями — достаточно далеко, чтобы никто не смог незаметно к нему подкрасться. Он включил фонарик, но свет показался слишком слабым — ведь сквозь кроны деревьев уже сочились первые утренние лучи. Однако в самом лесу, среди глубоких теней проку от фонарика было больше, и Говард порадовался своей предусмотрительности. Надо думать, идти ему недалеко.

Он шел и шел, вдыхая запах тумана и хвои. На юге такие запахи редкость. А здесь — пожалуйста: встал с рассветом и шагает по первозданному лесу. Неплохо бы превратить это в утренний ритуал — в любую погоду. Можно купить брезентовый плащ и галоши и попробовать гулять в дождь, прихватив с собой термос кофе.

Как раз тогда, когда его посетила эта приятная мысль, тропинка раздвоилась. Говард остановился, прислушиваясь к тишине, теперь уже чуть настороженно. Туман сгустился и не поднимался, а скорее стал клубиться, точно устраивался поудобнее в своем логове, как зверь. Насколько далеко он зашел? Он радовался утру, а по сторонам не смотрел. В этот момент среди деревьев за спиной что-то зашуршало, и сердце у него ёкнуло. Он застыл, вспомнив про медведей и кугуаров дядюшки Роя. Но ведь шуршало-то негромко… едва-едва на кролика тянет или на птицу… впрочем, и этого хватило, чтобы его бодрое — «встанем с рассветом» — настроение испарилось, и ему стало не по себе. Он сказал себе, что лес в темноте и тумане нисколько не отличается от леса при солнечном свете. Потом попытался убедить себя, что как только взойдет солнце, туман сразу испарится.

Однако все же оглянулся, но ничего кроме стены размытых сумерками деревьев не увидел. Он понятия не имел, сколько до города или с какой стороны он шел. Надо бы идти прямо по тропинке, приблизительно параллельно дядиному участку, но которая из оказавшихся перед ним тропинок главная, а какая ответвление? Ни одна не была протоптанной. Без всякой на то причины он пошел по левой, ступая тихо и быстро три или четыре минуты, пока тропинка не раздвоилась снова.

Он снова выбрал левую. Считается, что так надежнее. Если вообще ничего не удастся найти, он по крайней мере сможет вернуться назад, сворачивая… куда? — всякий раз влево. Или может быть вправо? Он ведь будет возвращаться. Да, он будет возвращаться, но не пятясь же… Большинство ответвляющихся тропинок на обратном пути все равно будут уводить только глубже в лес. Присматриваясь к ним, он только сам себя запутает.

Почему-то стало темнее. Или, может, лес стал гуще. Теперь он не сомневался, что забрел слишком далеко, но все равно продолжал медленно идти вперед, твердо решив, что скоро повернет вспять. Впереди что-то маячило: сквозь туман проглядывало какое-то пятно — наверное, поляна. Тут перед ним опять возникла новая тропинка, вновь уводившая прочь. Ни за чем она ему не нужна, но на обратном пути неприятностей от нее не оберешься. На развилке он заметил пень, доверху заплетенный по-осеннему желтым сумахом. Пень и желтые листья запомнить нетрудно.

Он пошел быстрее, будто спешка поможет скорее выбраться из леса, и уже через несколько минут очутился на краю поляны, которую видел сквозь деревья. Поляна заросла травой, в которой темнели дикие ирисы и заячья капуста. Тропинка оборвалась: просто взяла и исчезла. Явно он забрел слишком далеко, гораздо дальше, чем могла бы зайти вчера тетя Эдита. За какие-то десять минут она успела сходить куда-то и вернуться обратно, хотя, если разобраться, он не мог бы поклясться, что именно ее красную кофту видел вчера среди деревьев. Это мог быть кто угодно, дети, например. Возможно, он просто гоняется за химерами.

К тому же кто-то использовал поляну как свалку — вот и говори о первозданном лесе. В дальнем ее конце стояли прислоненные друг к другу два старых бампера, хотя они слишком заросли сорняками и туман был слишком густой, чтобы разглядеть больше. Как-то странно они стояли… Точно стены небольшого капища…

Внезапно Говарда обуяли любопытство и страх. Нырнув назад под деревья, он застыл и прислушался. Ни звука. Для простой свалки слишком уж далеко от жилья. Зачем тащить бамперы в такую глушь, чтобы их там выбросить? Конечно, их могли приволочь дети, чтобы построить игрушечную крепость, только обломки досок тут, пожалуй, были бы логичнее. Говард перестал пытаться найти смысл в увиденном. Свалка, наверное, как-то связана с тем, что он нашел позавчера в штукатурке на чердаке Джиммерса. Точно связана, ничего не поделаешь.

Удостоверившись, что кругом никого нет, он вышел из-за дерева и осторожно подобрался к тому месту, где стояли дюймов на шесть вкопанные в мягкий суглинок бамперы от разных машин. На листьях сорняков видны были крупинки еще земли. Под выгнувшимися бамперами кто-то сложил стену из всякой всячины: камешков, старой стеклянной чернильницы,тюбиков губной помады, сломанного перочинного ножа, головы резиновой куклы, полудюжины игральных костей, пары сломанных жестяных игрушек, а среди них — его украденное пресс-папье.

На стене из хлама сидел, свесив короткие ножки, фарфоровый Шалтай-Болтай, его краски поблекли, так что сама скорлупа приобрела цвет старой пенковой трубки.

Говард потянулся за пресс-папье, но передумал. Почему-то ему совсем не хотелось тревожить стену. Чем-то она напоминала игрушки и мелкие предметы, которые расставил у себя на тумбочке ребенок. Но его поразила странная уверенность: эта безумная стенка сложена не ребенком. Все предметы были особым образом подобраны, каждый имел свое место, и в их расположении чудились некие чары. Говард ощутил их действие в самой атмосфере поляны. Он наткнулся на капище под открытым небом и внезапно почувствовал, что тут ему не место — а еще ему не хотелось встречаться с прихожанами. Бог с ним, с пресс-папье.

Теперь он решил прямиком возвращаться домой. Может, удастся найти способ улизнуть попозже, когда выглянет солнце и туман рассеется. Говард замедлил шаг, стараясь по возможности не шуметь. Повсюду вокруг поляны змеились тропинки, туман сгустился, даже ближайшие деревья сделались неясными и призрачными. Он споткнулся о корень и едва не упал лицом в траву, уронив фонарик, чтобы задержать падение и рухнуть вперед руками, а не головой. Он тут же вскочил, встряхнул руку и огляделся, почти ожидая, что из тумана вот-вот материализуется зомби со свисающей лоскутами кожей. Каким-то образом он потерял свою тропинку и забрел на другую поляну.

Нехорошо, совсем нехорошо. Заблудился через пять минут, как вышел из дому. Само представление о сторонах света, севере, востоке, юге и западе, обернулось мнимостью, игрой воображения. Ни смысла не имело, ни практического применения. От такой мысли он пришел в ярость. Вот сядет сейчас и будет ждать. Разве не это обычно советуют? Рано или поздно кто-нибудь заметит его отсутствие… и что тогда? Пойдет за ним в лес? Будет разыскивать с собаками? Маловероятно. Он может переждать туман… А что, если этот туман за ближайшие два-три дня не рассеется? Почти смешно. Ему тридцать лет, а он заблудился в чертовом лесу. Но ему было совсем не до смеха, да и сидеть на коряге тоже не хотелось, поэтому он отыскал тропинку и снова пошел, тщетно выискивая собственные следы, ведущие в обратном направлении.

Тропинка стала уже, вся поросшая сорной травой. Явно по ней не часто ходили. И на ней не было следов ни его ног, ни чьих-либо других. Из тумана проступило поваленное дерево, перегородившее тропинку, — совершенно очевидно, что он идет не туда. Развернувшись, Говард сделал десять шагов назад и нашел другую тропинку — пошире и лучше протоптанную.

«Не паникуй», — сказал он вполголоса самому себе. И тут же понял, что это и есть доказательство того, что он паникует. Он едва не бросился по этой новой тропинке бегом, просто чтобы оказаться где-нибудь еще, поэтому усилием воли замедлил шаг и заставил себя обращать внимание на окружающее — запоминать причудливо изогнутые деревья и кусты. Уже наступило утро, и там, где сквозь туман светило солнце, воздух казался призрачно-белым. А еще тут было мокро. Вода капала с ветвей ему на крутку. Правда ли здесь есть медведи? Едва задавшись таким вопросом, Говард тут же об этом пожалел.

И снова дорога раздвоилась, на сей раз ему показалось, что вправо ведет тропинка получше, хотя он не мог бы сказать, почему так решил. Ему приходилось проскальзывать под низкими ветвями, втянув голову в плечи, брести в мрачном сумраке. Внезапно пахнуло океанским ветром — лишь слабый намек, что до края леса, быть может, недалеко, и он прибавил шагу, спрашивая себя, сколько же он бродил тут — полчаса, никак не меньше, а может, и больше.

Тропинка опять вывела его к поляне с капищем. Сделав круг, он вернулся к ней с другой стороны. Резко развернувшись, Говард очертя голову бросился в лес и уже через несколько секунд выскочил на поляну, где туман частично развеялся. От того места, где он стоял, поросший сорной травой склон спускался к заросшему прудику, потом круто поднимался на другой такой же, поросший травой холм. Поскальзываясь и приседая, он спустился к пруду, постоял в высокой осоке на берегу, переводя дух и глядя, как по водной глади проносятся водомерки. Он окончательно заблудился.

По другую сторону пруда плавала на мелководье привязанная к полузатопленному стволу старая плоскодонка; пара удочек и снасть на дне были частично прикрыты брезентом. Змеясь вдоль берега и по травяному склону вверх, вела еще одна тропка. Сквозь деревья едва-едва проглядывала черепичная крыша летнего домика, сам же домик был почти скрыт за гребнем холма. Хлюпая по глине и сырой траве, Говард обогнул пруд и вышел на тропинку.

По тропке он шел медленно, готовый сигануть в кусты при любом шорохе или треске. С каждым шагом над гребнем холма вырастала задняя стена домика. Внутри горел свет, из трубы поднимался дым. Говарду подумалось, что ему, наверное, нужно радоваться, что он наткнулся на человеческое жилье, но никакой радости он не испытывал. Цивилизацией это не назовешь. Скорее всего в эту хижину и ходила вчера тетя Эдита. Впрочем, он уже слишком далеко зашел, чтобы не выяснить всего до конца.

Теперь, когда он был так нужен, туман почти весь рассеялся. Говард прополз вперед, к задней стене домика, где была сложена длинная поленница высотой почти до подоконника. Разумный человек, конечно, просто постучал бы во входную дверь и сказал, что заблудился в лесу и пусть ему объяснят, как выбраться. Вот только тетя Эдита почему-то выскользнула из дома тайком, и сейчас Говард рассудил, что от него требуется не меньшая скрытность. К тому же в каких-то ста ярдах отсюда находилось странное капище, а это придавало всему налет опасности.

Заглянув в заднее окошко, он увидел крохотную спальню, в которой ничего, кроме незастеленной кровати, и не было. Через открытую дверь спальни был виден кусок гостиной: край плитки и угол деревянного столика. По краю стола плыли тени, но в поле зрения никто не показывался. Придется поискать окно поудобнее.

Он подобрался к углу постройки и прикорнул у высокой поленницы, чтобы сперва оглядеться. Снова пахнуло океаном: ветер бил прямо в стену домика. Говарду подумалось, что, если ветерок не стихнет, можно будет попробовать выйти к городу по запаху. Приблизительно в том направлении вела хорошо проторенная тропинка, и хотя деревья стояли слишком тесно друг к другу, чтобы можно было что-то утверждать, уж конечно, тропинка ведет к дому дядюшки Роя — к городку, а не в лесную чащу.

Ступая почти беззвучно по мягкой, поросшей травой земле, он прокрался мимо двух окон с задернутыми занавесками. От угла дома начиналась широкая деревянная терраса, а из-под самой террасы склон круто уходил вниз к прудику, поэтому посередине здесь имелась лесенка из четырех или пяти ступенек. Да, чтобы заглянуть в окно с этой стороны, придется преодолеть террасу.

Он пробрался назад вдоль поленницы, оттуда спустился по склону, чтобы подойти к дому со стороны пруда. Нехорошо, если подумают, будто он что-то вынюхивает. Может, ему стоит свистнуть? От этой идеи он отказался, как от излишне театральной. Он просто несколько раз окликнет «Эй!», потом поднимется по лесенке и постучит в дверь, чтобы никто не счел его воришкой.

Изобразив на лице приятное удивление — на случай, если кто-нибудь смотрит на него из окна, — Говард приложил руки ко рту и вдруг застыл как вкопанный, прислушиваясь, наклонив голову набок. Он же слышал: где-то хлопнула дверь. Сомнений быть не может: хлопнула. Вот только сейчас больше шести. Он целую вечность слонялся по лесу. Пригибаясь, он снова отбежал за все ту же поленницу. Не прошло и трех минут, как появилась тетя Эдита с затянутой пленкой тарелкой еды и кофейником в руках. Она спешила, хотя и не выглядела встревоженной, скорее — как человек, который торопится, боясь, как бы не остыла еда.

Тетя Эдита исчезла из виду, и мгновение спустя Говард услышал, как хлопнула дверь веранды, а потом — глуше — другая. На сей раз он поспешил к задней стене, к окну, которое выходило на лес, чтобы, если тетя сразу выйдет, она не застала его на открытом месте.

К задней стене дома была прислонена красная тачка, вокруг лежали садовый инвентарь, горы мульчи, горшков и реек.

Огород за домом состоял всего из нескольких запущенных грядок увядшей капусты и анемичного лука, все овощи были как будто поедены тлей. Оттащив и поставив на попа тачку, Говард бесшумно на нее вскарабкался, чтобы заглянуть в окно сразу за углом террасы. По счастью, между занавесками имелась щель в несколько дюймов — достаточно, чтобы хоть что-нибудь увидеть.

В кухоньке стояла у старой черной пузатой печурки тетя Эдита. Принесенная ею тарелка была уже на столе. В кресле, как раз собираясь приняться за еду, сидел старый Майкл Грэхем, живехонький, хотя и невероятно дряхлый и больной с виду. К соседнему стулу была прислонена трость.

Говард крепче вцепился в подоконник и задумался. Что это значит? Ясно одно, старик здесь прячется. Выходит, он не убит и не свел счеты с жизнью. История про упавшую с обрыва машину — просто уловка, ложный след, чтобы сбить с толку Горноласку и его сообщников. Помимо дядюшки Роя и тети Эдиты, кто еще об этом знает? Джиммерс? Непременно. И Сильвия тоже. Но почему они не сказали Говарду? Потому что он не здешний, случайный гость. По всей видимости, ради его же блага они попытались бы сохранить все в тайне. Просто решили его не впутывать. Тогда где же рисунок? Об заклад можно побиться, что у старика. Голова у Говарда шла кругом, он пытался сложить два и два в одно, разгадать эту странную головоломку.

Тетя Эдита повернулась, собравшись уходить. Говард, скатившись с тачки, шмыгнул за дом и снова скорчился за поленницей. Через несколько минут, когда она пойдет домой, он потихоньку двинется следом. Здесь уже ничего не узнаешь — разве что вломиться в хижину и ее обыскать, что решительно исключено. Да, он точно вот-вот попадет в затруднительное положение, истинный омут, и лучше бы ему выбираться на берег, пока он еще чувствует дно под ногами. Хватит уже разыгрывать из себя детектива-любителя. К тому же он вовсе не обязан ничего привозить в музей, и, уж конечно, никто не обязан отдавать ему рисунок Хокусаи.

Он решил пересидеть тут еще минуту — для верности, — как вдруг кто-то тронул его за плечо.