"Бумажный грааль" - читать интересную книгу автора (Блейлок Джеймс)8Вечером Говард оказался в желтой «тойоте» Сильвии, движущейся по прибрежной трассе к Мендосино. Обед прошел довольно напряженно. Дядюшка Рой так серьезно и оптимистично расписывал перспективы дома ужасов, точно выбивал инвестиции. Устроить его предполагалось в пустующем помещении ледохранилища в гавани, за «Чашей и Англией». Его друг Беннет «работает там день и ночь». Говард так и не понял, Беннет — это имя или фамилия. Дядюшка Рой ведал главным образом деловой и творческой стороной. Этот Беннет умел орудовать молотком и гвоздями и готов был работать «по наитию». Дядюшка Рой пообещал «оттащить туда Говарда завтра с утра пораньше» и пару вещей ему показать. Впрочем, веселые и убедительные фантазии дядюшка Роя нисколько не оживляли атмосферу. Тетя Эдита сидела с таким лицом, словно дом ужасов ей наскучил или — хуже того — представлялся еще одной неминуемой финансовой катастрофой. Говард сознавал, что их положение настолько серьезно, что потеря нескольких сотен долларов вполне тянет на «финансовую катастрофу». Сильвия говорила мало. Ее вроде бы слегка смущала тема дома ужасов, будто у нее было собственное мнение, но она не могла его высказать, не вызвав ссоры между родителями. Говард кивал и улыбался, произносил вежливые фразы, стараясь не накалять страсти, от чего несколько утомился и предложил Сильвии после обеда поехать куда-нибудь выпить. Она согласилась, не раздумывая. И теперь, подъезжая к Мендосино, Говард пытался болтать ни о чем, однако Сильвия казалась подавленной и была неразговорчива. — От дома ужасов вполне может быть прибыль, — сказал он. — У нас на юге они популярны. Очередь из детей тянется на квартал. Поглядев на него в зеркало, Сильвия пожала плечами. — Может быть, — не стала спорить она. — Мистер Беннет уже угробил на него уйму материалов. По большей части — утиль, так что, если дело провалится, большой потери не будет — с точки зрения финансов, конечно. — Верно. Именно так я и думал. И вообще у дядюшки Роя недурной реквизит: глазные яблоки, призрачная женщина и все остальное. Сильвия посмотрела на него так, будто он шутит. — Но ведь мама тревожится не из-за денег. Нет, конечно, и из-за них тоже, но не в первую очередь. Думаю, ей невыносимо, что он снова выставит себя на посмешище. Она без оглядки в него верит, поэтому всякий раз, когда он хватается за новую идею, страдает она. Она уже видела его провалы и не хочет — ради него же, — чтобы он снова прогорел. — Я сегодня говорил с домовладелицей, не помню, как ее звали. — Наверное, это была миссис Лейми. Она бывает просто отвратительной. Иногда мне кажется, что ей нужны не только деньги. — Дядя попугал ее резиновой летучей мышью. Сильвия едва заметно улыбнулась, словно эксцентричные выходки дядюшки Роя ее все же радовали. Потом ее лицо снова помрачнело. — Если я потеряю магазин, — сказала она, — мы потеряем дом. — Скверно. Дом держится на магазине? — Весной и летом, когда на побережье полно туристов, нам живется неплохо, но в остальное время едва-едва сводим концы с концами. Папа получает пособие по безработице, но сам знаешь, чего оно сейчас стоит. Как бы то ни было, я перебиваюсь. Организую вечеринки нью-эйдж, продаю товары по каталогам, это что-то дает. Вчера я как раз такую вечеринку устраивала, вот почему Джиммерс не мог меня найти. Родители ушли играть в пинокль. Как бы то ни было, отец обладает способностью растрачивать деньги по мелочам, когда мы получаем немного вперед. До дома с привидениями был аквариум в гавани. Он раздобыл толстое оконное стекло и забрал себе в голову, что можно склеить гигантский аквариум и закачивать воду из океана. Он даже подал на грант по изучению обитателей морских глубин. По ходу дела собирался продавать рыбу с картошкой. — Не вышло? — Нет. — Она покачала головой. — Он хочет как лучше. — Конечно, он хочет как лучше. К тому же он оптимист. Всегда вот-вот сорвет куш. Собирался сорвать его на музее привидений, и на нем разорился. По счастью, у него уже нет хоть сколько-нибудь крупной суммы, чтобы еще во что-нибудь ее вложить. — Но природный талант у него есть. В этом я уверен. Если бы он только нашел, к чему его приложить. — Пока мы вконец не разорились. — Насколько я понимаю, дядя искренне верил в музей. Сильвия уставилась на него. — А почему бы и нет? Говард пожал плечами. — Звучит немного неправдоподобно, вот и все. Ему пришлось конкурировать со всеми аттракционами вдоль шоссе, ну, местами, где перестает действовать гравитация и вода течет вверх и тому подобным. Трудно себе представить, что туристы останавливаются их посмотреть, разве что дети заставят под дулом пистолета. И какие фокусы у него там были? — Фокусы? Никаких, если я правильно поняла, что ты имеешь в виду. Никакого жульничества. Он интересовался сверхъестественным с точки зрения истории. Был уверен, что вдоль шоссе происходит что-то неведомое. Однажды рано утром он собирал грибы и… Он ведь миколог-любитель, ты это знаешь? Если уж на то пошло, был на очень хорошем счету. — Нет, — отозвался Говард, — не знал. Как бы то ни было, он собирал грибы… — И увидел, как в утреннем тумане мимо проехала машина с привидениями. По всей видимости, это была машина Майкла Грэхема. — Сильвия смотрела прямо перед собой, на дорогу. — Я об этом слышал. Он написал матери. С чего он взял, что это были привидения? — Он сказал, что они растворились прямо у него на глазах. Машина катила по шоссе, а в ней сидели трое мужчин в старомодных шляпах… Машина исчезла в тумане. Это отец отогнал ее назад к дому Грэхема, когда она остановилась у заграждения. В машине было пусто, и вокруг ни души. — Значит, привидения угнали автомобиль? Она пожала плечами. — Наверное. — И исходя из этого он вложил двадцать с чем-то тысяч долларов? — Именно так он и сделал. — Знаешь, может, он открыл свой музей слишком близко от города? Будь он далеко от любого жилья, люди бы останавливались в надежде перекусить или просто размять ноги. Но какой смысл останавливаться, если через пять миль тебя ждут мотели и рестораны? Они просто проносились мимо. Он много говорит о правильном выборе места. Интересно, почему это не пришло ему в голову? С минуту Сильвия молчала. Говард сообразил, что не сказал ничего нового. Их с матерью это терзало многие годы. И то, что сейчас он вытащил это на свет, ничуть не помогло ее развеселить. — Ты все еще не понимаешь, — сказала она. — Папа верил в свои привидения, считал, что их появление объясняется особыми свойствами шоссе. Отсюда и выбор места. С какой стати ему открывать музей где-то еще? — Конечно, — согласился Говард. — Я не подумал. Наверное, мне просто обидно, что у него ничего не получилось. Мне бы хотелось как-нибудь туда съездить. Посмотреть, из-за чего сыр-бор. Насколько я понимаю, здание еще стоит. Я вчера мимо него проезжал. — Да, стоит. И принадлежит миссис Лейми. Впрочем, оно ни гроша не стоит. Крыша протекает, в стенах — термиты. Для ресторана слишком маленькое, а поскольку у нас введен запрет на строительство за городом новых домов и снос старых, никто ничего с ним сделать не может. Поговаривали о том, чтобы открыть там сувенирную лавку, продавать поделки из мамонтового дерева, кажется: лампы, резные мелочи и прочую ерунду. Но ничего не вышло. Они свернули с шоссе в Мендосино. В воздухе висела легкая предтуманная дымка, вокруг луны образовался размытый красноватый ободок. Кое-где вдоль обочины были припаркованы немногочисленные машины, но свет не горел ни в одном из заведений, кроме «Отеля Мендосино», где в баре было довольно тихо. — Можно мне посмотреть бутик? — спросил Говард. Кивнув, Сильвия порылась в сумочке в поисках ключей. Их шаги гулко отдавались на улице. Внутри магазинчик был пустым и опрятным, ни дать ни взять — минималистский этюд: стены обшиты светлой сосной, паркет из той же светлой сосны, и, как показалось Говарду, почти никакой одежды на деревянных вешалках. Благодаря такой пустоте бутик смотрелся очень стильно, но едва ли приносил много денег. Говард пощупал шерстяной шарф грубой вязки, глянув на свисающую с него бирку с ценой: «восемьдесят девять долларов». — Продается? — Летом. Местным большинство вещей не по карману. Скользнув за прилавок, Сильвия начала перебирать бумажки. Говард осматривался. Тут была стопка деревянных плошек, вырезанных из чаги, пара ковриков, несколько причудливых стеклянных вазочек и два плексигласовых подноса с кустарными фольклорными украшениями. Все дорогое — авторская работа мастеров из глубинки. Много тут как будто было только свободного места. На одном конце прилавка стояло с полдюжины книг по искусству оригами и лежала узорчатая бумага, нарезанная на большие листы и вложенная в целлофановые пакеты с пошаговыми инструкциями, как сворачивать. Рядом лежали птичка-оригами и оригами-яйцо, это последнее было сложено так изящно и с таким множеством граней, что, казалось, вообще не имело острых краев. Над прилавком висели еще с десяток свернутых существ, в основном рыбки. Они были поразительно замысловатыми — тысячи крохотных складочек из листа, который изначально был, вероятно, огромным. — Все еще складываешь бумагу? — спросил Говард. — Ага, — ответила Сильвия. Она казалась отчужденной, может, сердилась на легкомыслие Говарда, или все еще была расстроена из-за аренды и натянутой обстановки за обедом. Говард спросил себя, не пора ли заговорить о свернутой лилии, но решил, что не стоит. — Своего рода терапия. — А-а, — протянул Говард. — Терапия. — Почему-то слова о терапии все испортили. Открыв ящик с мелочью, Сильвия с силой ударила по краю свертком монет по пенни, сломав его пополам. Говард заметил, что некоторые банкноты в ящике тоже свернуты: в галстук-бабочку, в носок и туфельки для эльфов. Протянув руку, он взял однодолларовый галстук-бабочку из доллара и удивленно раскрыл глаза. Сильвия пожала плечами. — У меня уйма свободного времени. На другом конце прилавка стояла пара китайских корзинок с кристаллами, в основном аметистами и кварцами, среди них тускло поблескивали медные медальоны, браслеты, крохотные пузырьки травяных вытяжек и масел. Дальше виднелись полки с книгами, полными нью-эйджевских рассуждений о мистических свойствах камней, о реинкарнации, выходе из тела и астральных путешествиях. На бросовом буклете красовалась какая-то розенкрейцеровская ерунда. Еще висел календарь местных событий, рекламирующий выступления самозваных мистиков, ясновидцев и подателей советов всех мастей. Говард положил доллар-бабочку в ящик и взял листовку розенкрейцеров. На рисунке Бенжамин Франклин как будто изображал Мистера Картофелину[4]. Подпись внизу гласила: «Почему этот человек был великим?» Говард усмехнулся: в голове у него тут же всплыло несколько возможных ответов. — Тебе вовсе не обязательно насмехаться, — сказала вдруг Сильвия. — Но я ведь не насмехался, правда? Во всяком случае, не нарочно. Ты только посмотри на этого Бенжамина Франклина! — Он повернул листок так, чтобы ей было видно. — Что у него с лицом? — вопросил он, как надеялся, достаточно серьезным и убедительным тоном, а потом надул щеки и скосил глаза. Он было рассмеялся, но складка на лбу Сильвии стала только глубже, а потому он усилием воли сдержал смех. — Честное слово, — он обвел рукой кристаллы и книги, — это все очень… модерново, ведь так? Очень стильно. Я люблю всякие нью-эйджевские штучки. Такие взаимозаменяемые, как бумажные подгузники. В этом году твой кусочек кварца исцеляет артрит или вызывает дух Зога[5]; на следующий год он станет украшением на каминной полке, а ты уснуть не можешь, так тебе хочется азиатскую собачку за три тысячи долларов. Что было модно в прошлом году? Перекачка биоэнергии через кухонные комбайны? Я думал, розенкрейцеры публикуются в журнале «Судьба». Тут он осекся. Он начал с легкой шутки, а потом скатился вдруг на издевки. Дядюшка Рой посоветовал бы ему не говорить правды или, если говорить, то какую-нибудь подправленную версию. Пользы от этого никакой. Станет только хуже. — А ты всех видишь насквозь, — сказала Сильвия. Он пожал плечами, немного уязвленный таким ироничным ответом. — Ну, наверное, я слишком зашорен. Людям не по карману варежки ручной вязки за сто долларов, но они вполне могут решиться на медный браслет, который позволяет им говорить с умершими. — Он изобразить игривость. Но Сильвия только смотрела на него в упор и молчала, и он сообразил, что все испортил, возможно, безвозвратно. В этой области чувство юмора Сильвии, кажется, отказывало. Как прежде ее отец, она, вероятно, прониклась непоколебимой верой в свои товары. Она была слишком честной, чтобы поступать иначе. Говард напомнил себе, что не видел ее пятнадцать долгих лет. Она могла уверовать во что угодно. Как-то раз, очень давно, она обвинила его в том, что он отмахивается от всего, чего не понимает, и в ее словах была доля истины. Он этого не забыл, но, возможно, не так уж и изменился. Так жить было спокойнее и проще. Не надо утомлять себя, выискивая новые хобби и увлечения, и ктому же в своей узколобости можно чувствовать себя ах каким добродетельным. — Мне нет дела до прибыли. Во всяком случае, я не мошенничаю, если ты это имеешь в виду, — сказала Сильвия. — Но мне хочется облегчить жизнь отцу с матерью. — Конечно. — Когда она вот так это представила, Говарду стало немного стыдно. — Я не то хотел сказать… — И потом, ты, кажется, считаешь, что тут сплошь подделки. Для тебя все подделка. Я-то думала, ты, возможно, перерос подростковый цинизм. И что еще хуже, откуда тебе знать, что у меня в мыслях? Откуда тебе знать, во что я верю, во что не верю? Не стоит оскорблять людей направо и налево, не зная, чем они живут. — Она помолчала, потом посмотрела ему прямо в лицо, немного враждебно. — К тому же есть доказательства, что у меня действительно была прошлая жизнь, и не одна. Если откроешь свой ум, а не станешь захлопывать его, как мышеловку, может, узнаешь о себе что-нибудь, что покажется тебе интересным. — И какие же это были жизни? — Говард вдруг снова перешел в наступление: просто не смог ничего с собой поделать. Может, потому что она оставила его на ночь запертым на чердаке у Джиммерса, пока сама всучивала кристаллы чокнутым яппи, помешавшимся на нью-эйдже. И вообще, и так ясно, что она скажет про эти прошлые жизни: мол, была какой-то там принцессой — египетской, нет, скорее вавилонской, или служанкой, которая приглянулась принцу. Да их, наверное, там тысячи были, только и ждали шанса умереть десяток раз, лишь бы стать современной девушкой. — Я была служанкой при дворе Рамзеса III,если тебе так хочется знать. Однажды, около года назад, я прошла курс гипнотерапии и в трансе рисовала палочкой на песке иероглифы. Не просто каракули, а значки со смыслом. Мой терапевт их перевел. А до того я иероглифов никогда не видела. Объясни-каэто, мистер Скептик, никто ведь другой не может. Она все еще смотрела на него пристально, ожидая насмешек. А он только сделал большие глаза. — Ты говоришь о мужчинах с птичьими головами, анкхах и заламывающих руки танцовщицах? Мне всегда такое нравилось. У меня в первом классе была учительница, которую, богом клянусь, звали Розетта Камень[6]. — Насмотрелся? — Она направилась к двери. — Пожалуй. Послушай, извини. Я только дурачился. — Ну да, просто умора. Сам ты ни во что не веришь и смеешься над теми, кто верит. Ты чего-то боишься? — Не знаю. С такой стороны я это не рассматривал. — Так подумай. Ты не понимаешь и половины того, что тут происходит, так? Может, тебе лучше вернуться в Лос-Анджелес, а нас оставить в покое? Раствориться в южном направлении? Говард вышел за ней на лунный свет. Он повел себя по-глупому, хотя мог предвидеть, что это вызовет размолвку. Будь он твердо уверен, что действительно понимает какую-то важнейшую тайну, то, может быть, нашел бы извинение такой своей выходке. Но правду сказать, за последние несколько лет он начал думать, что решительно ничего в жизни не понимает. А последние два дня его в этом почти убедили. — Извини, — сказал он. — На самом деле я немного нервничаю. Как ты и сказала, я и впрямь не знаю, что происходит. Мне все это твердят, и, боюсь, мне это начинает действовать на нервы. Я ничего не знаю о чужих прошлых жизнях и готов это признать. Обещаю, что не буду больше смеяться. Пойдем чего-нибудь выпьем, как и собирались. Бутылку вина, например. — Я довольно занята, — сказала она, явно обиженная на его насмешки. — Чем? Что тут можно делать? Они стояли на дорожке, идущей вдоль утиного прудка. Полная луна светила на затянутую ряской воду. В других обстоятельствах это показалось бы романтичным, но сейчас было просто холодно, ветрено и бесприютно. Говарду пришло в голову, что за последние два часа они с Сильвией на удивление сблизились. Пятнадцать лет просто исчезли, как привидения дядюшки Роя. Но почему-то так же быстро все разладилось. И по большей части виноват был сам Говарда. Он задал себе вопрос, почему отчасти виновата и Сильвия, но не нашел ничего дельного, разве что чушь про реинкарнацию. — Извини, что ерничал, — сказал он. Она кивнула. — Кажется, ты слишком часто это говоришь. — Что говорю? — «Извини». Перестань извиняться. Просто сделай что-нибудь. — Ладно. Как насчет вина? Не сказав больше ни слова, она зашагала по улице. Говард пошел следом и нагнал ее на углу, где она свернула к кафе «Альбатрос». Бар наверху был почти пуст, лишь несколько человек играли в дартс и ели попкорн. Из скрытых колонок мягко журчал гериатрический, судя по звуку — нью-эйджевский джаз. Подчеркнуто спросив ее мнение, Говард заказал бутылку белого вина, и некоторое время они сидели молча. — Мистер Джиммерс говорил, тебя вчера обокрали, — наконец произнесла она. Говард кивнул, потом решился и рассказал ей про приключение на стоянке у музея, про мини-вэн клейщика и украденное пресс-папье. Новость ее как будто не удивила. — Ты отцу говорил? Про пресс-папье? — Нет. К слову не пришлось. — Посмотрим, не удастся ли мне его вернуть, — сказала она. — Возможно, его уже продали или обменяли. Тут у нас довольно оживленный черный рынок. Все то и дело что-то выменивают, к тому же и контрабанды тут немало. Отец одно время этим промышлял. У него есть кое-какие знакомые, которые могли видеть твое пресс-папье. Тебе, возможно, стоит обойти антикварные лавки в городе или даже здесь, в Мендосино. — Хорошая мысль, — сказал Говард. — Я бы с радостью его выкупил. — Он помялся, размышляя. Секунды тикали, а он все смотрел в свой бокал, но наконец решился, поставив все на вино и врожденную романтичность Сильвии: — Собственно, я вез его тебе в подарок. Прошла минута, в бокале ничего не изменялось, оставалось только надеяться, что молчание подчеркнет смысл его слов. Когда он поднял глаза, то Сильвии за столом не увидел: держа в руке пустую миску, она стояла у автомата для попкорна. — Не могу не есть попкорн, когда вижу его поблизости, — сказала она, вернувшись сполной миской. — И я тоже. Он сгреб горсть и начал грызть по одной, пытаясь сообразить, как вернуться к разговору о пресс-папье. Заметив, что количество золотой жидкости в бутылке быстро уменьшается, он долил в бокалы вина. Само по себе это было неплохо, вот только, если он полагается на вино, чтобы сгладить размолвку, одной бутылкой, возможно, не обойдется. Но если он закажет вторую, она может решить, что он что-то замышляет или в дополнение к остальным своим порокам еще и пьет, как сапожник. — К тому же это пресс-папье с репликой обсерватории Маунт-Вашингтон. Не знаю, насколько старое, но уверен, что девятнадцатого века. Она кивнула и сказала: — Я бы, пожалуй, перекусила. Ты как? — Конечно, — ответил он, подавив желание превратить ее вопрос в глупую шутку. — То есть я еще лосося не переварил. Может, что-нибудь легкое. Сама выбери. — Сейчас вернусь. Она встала и направилась изучать лежащее на стойке меню, потом обменялась парой фраз с барменом. До Говарда донесся ее смех, но говорила она слишком тихо, и слов было не разобрать. Они явно были хорошо знакомы. Делая вид, что наблюдает за игрой в дартс, он чувствовал себя чужаком. Теперь ему придется заговорить о пресс-папье в третий раз. Это было почти невозможно. — Выпьешь что-нибудь? — спросила от стойки Сильвия. — Пива, — отозвался он. — Любого местного. — Он снова сосредоточился на игре в дартс. Пожалуй, вино лучше оставить Сильвии. Она вернулась и с улыбкой поставила на стол его пиво и стакан. — Бармен мой давний друг, — сказала она. — Его зовут Жан-Поль. Он специалист по боевым искусствам и держит в Форт-Брэгге — как же у них это называется? — до-жо. Ему приходится подрабатывать тут четыре дня в неделю, чтобы выплачивать аренду. Боевые искусства для него духовный путь, образ жизни. Говард решил промолчать. Он уже ненавидел Жан-Поля. Какое надуманное имя! Но разговор про Жан-Поля только навлечет на него неприятности. Скорее всего в прошлой жизни он был ниндзя во времена династии Минь. И вообще, разве до-жо — это не аквариумная рыба? Боевые искусства воняли на льду. Еще один феномен нью-эйдж, претендующий на экзотическую историю. — Знаешь, — сказал он, — а я сегодня с Горнолаской столкнулся. На этот раз промолчала она. — Что он сейчас поделывает? Еще рисует? Или окончательно превратился в финансиста? — Рисует маслом сложного вида микросхемы и механизмы, из которых выдраны детали. Выглядит как то… физиологично. Телесно, можно сказать, но картины какие-то пустые, холодные и неприятные. Очень неприятные. На мой взгляд, это просто мертвечина. Он увлекся кибернетикой… — Вы с ним не… — Не — что? — Не встречаетесь? — Видела его сегодня. Ты же мимо проезжал, помнишь? Он кивнул. — Конечно. Я просто… — Говард оставил эту тему. Общительный бармен почему-то вызвал у него ревность, а ревность напомнила про Горноласку. Но он вовремя успел остановиться. Что толку копаться в этом дальше? — Так вот, пресс-папье… — начал он. — Ах да, — прервала его Сильвия. — Ты беспокоишься, как бы его вернуть. — Ну, нет. Не совсем. Понимаешь, я вспомнил, как у тебя когда-то было два. Помнишь, то французское — из Сент-Луиса, с бегающим чертенком внутри? Она кивнула, но разговор прервало появление еды: двух тарелок, блюда с ломтиками жареного картофеля, корзинки с приправами и пары ложек. Сильвия рассматривала свой бокал, взгляд у нее стал отрешенный, наверное, снова вспомнила про аренду. Тема пресс-папье растворилась в воздухе. Теоретически отчаянные ситуации требуют отчаянных мер. Взяв ложки, Говард вставил их себе в оба глаза наподобие моноклей, так что ручки стрекозиными крыльями выступали за виски, и вперился приблизительно в ее сторону, скривив лицо так, чтобы ложки не выпали. Он мысленно поклялся: что бы ни случилось, он не выпустит ложек, пока она не сделает что-нибудь, ударит его, уйдет, попросит ложку, чтобы есть, — что угодно. Она оставила его так сидеть довольно долго, пока он не начал думать о других людях в баре и о том, каким дураком себя выставляет. Он уже пожалел, что за краями ложек ничего не видно. Что, если она ушла? Скажем, пошла к автомату попкорна или в туалет? Но наконец она все же рассмеялась, словно уже не смогла сдерживаться, и когда он попытался что-то сказать, сунула ему в рот ломтик картофеля. — Не унывай, — сказал он, проглотив. — Это ты не унывай. А еще лучше — помолчи. Стоит тебе открыть рот, обязательно какую-нибудь глупость ляпнешь. — Не буду. Обещаю. То есть буду. Так вот, пресс-папье… — Больше чем когда-либо раньше ему хотелось, чтобы она знала, что он привез его в подарок. Поджав губы, она кивнула. — Попробую что-нибудь сделать. Вижу, оно тебя очень тревожит. Как я и говорила, если оно еще здесь, отец, возможно, его вернет. Тебе нужно только быть терпеливее. Тебя это действительно заело, правда? Наверное, поэтому ты так раздражен, то и дело язвишь. Безнадежно. Теперь уже пресс-папье, даже сумей он его разыскать, ей не подаришь. Он слишком все раздул. Говард решил бросить эту безнадежную затею и просто стал пить пиво. Остаток вина он вылил в ее стакан. — Я тебя заранее предупреждаю, — сказала она, — если я это выпью, домой нас повезешь ты. — Идет. Я трезв как стеклышко. И вообще еще рано. Она посмотрела на часы. — Только девять. — С минуту она задумчиво пила вино, потом сказала: — Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что это пресс-папье ты привез мне в подарок. У Говарда глаза полезли на лоб. — Вот именно, — сказал он. — Именно это я и пытался тебе сказать. Она рассмеялась. — Все в порядке. Тебе сейчас не надо этого говорить. Я знаю, сколько эта вещь для тебя значит. Ты и ребенком был таким, помнишь? — Наверное, да. — Он спросил себя, что у нее на уме, к чему она клонит. — Каким? — Помнишь, у тебя был стеклянный шарик, тот, с красными и синими полосками? Твой любимый. Как ты его назвал? «Марсианская зима»? Помнишь? Иногда ты бывал таким нюней. — Я… — Он пожал плечами. Он и вправду придумывал имена своим шарикам, но как, скажите на милость, она их запомнила? — Ты был вне себя, когда он пропал. Помнишь? Неделю плакал. — Я? Я никогда из-за него не плакал. Тогда ему было лет семь. Он до сих пор ясно все помнил. Это была одна из тех катастроф, которые в воображении ребенка разрастаются до чудовищных размеров. Но он, уж конечно, из-за этого не плакал — во всяком случае, не на людях. — Ты так и не догадался, что с ним случилось? Он покачал головой: — Закатился под кушетку, наверное. Теперь покачала головой она. — Не-а. Я его украла. Подарила его Джимми Хуперу. — Она довольно ухмыльнулась. — Так я и знал! — Лжец! Ничегошеньки ты не знал. — И я никогда не рисовал птицелюдей в грязи, чтобы потом мой гипнотизер их истолковывал. — И я тоже. Я наврала. Знала, что ты из себя выйдешь. И шарика твоего я, если честно, не крала. — Я знал, что не крала, — сказал он. — И я правда привез это пресс-папье тебе в подарок. — Ты такой милый, — отозвалась она, все еще ему не веря. — Знаешь, а давай поедем в музей. — Сейчас? В темноте? — Внезапно он пожалел, что дал ей одной допить вино. — У меня в машине есть фонарик. Не забывай, я неплохо эти места знаю. Я ведь почти выросла здесь. — Может, лучше завтра? После обеда? Я обещал поехать с дядюшкой Роем в дом ужасов, но не на весь же день. — Трусишь, — сказала она. — Совсем как когда шарик потерял. Ну-ка, скажи, как его звали? Я забыла. Хочу, чтобы ты хотя бы разок сам это сказал, просто ради старых времен. Он застыл как изваяние, захлопнул рот и изобразил, как поворачивает ключик перед губами, надежно их запирая. — Помнишь, как ты разложил шарики по полу и сказал, что это «ледяные астероиды», а потом пошел в ванную? Я тогда привела в дом Трикси и поиграла в «смертоносную комету». Наверное, тогда марсианский и потерялся, как, по-твоему? Провалился в щель между половицами. — Нет. Забудь про шарик. Мы говорили о том, чтобы поехать в музей. Не могу поверить, что ты серьезно. — Говард — Почему бы и нет? — усмехнулась она. — Чего ты боишься? Привидений? — Была не была, — отозвался он. — Ничего я не боюсь! — Не в первый раз ему пришло в голову, что в своем свитере Сильвия выглядит потрясающе. Это позволило ему заново оценить чудовищно дорогую одежду в ее магазине. — Поехали, — сказал он. — Я поведу. |
||
|