"Триумф времени" - читать интересную книгу автора (Блиш Джеймс Бенджамин)

1. НОВАЯ ЗЕМЛЯ

За последние годы Джона Амальфи иногда просто удивляло свидетельство того, что во вселенной что-то еще могло быть старше его, и иррациональность того, что он позволял себе оказываться удивленным этим фактом, снова и снова, поражала его. Это давящее чувство возраста, невыносимого тысячелетнего мертвого груза, нависавшего над ним, само по себе являлось симптомом того, что с ним что-то не в порядке — или, как он предпочитал об этом думать — что-то было не в порядке с Новой Землей.

Он был поражен этим, когда безутешно скитался по прикованному к поверхности и заброшенному остову города, самого по себе организма, старше его на многие тысячелетия, но — как и соответствовало подобному антиквариату — теперь всего лишь трупу. И в действительности это был труп целого общества. Потому что никто более на Новой Земле теперь не задумывался о строительстве космических городов-скитальцев или о том, каким еще иным образом возобновить скитальческую жизнь Бродяг. Те, что составляли оригинальную команду на Новой Земле, были очень немногочисленны среди уроженцев и их собственных детей и внуков, и теперь оглядывались назад на весь тот период с каким-то неперсональным, отдаленным чувством отвращения. И со всей определенностью, они отвергли бы даже саму мысль о возвращении к прошлому, если у кого-то и хватило бы плохих манер хотя бы выдвинуть подобное предложение. Что же касается второго и третьего поколений, то они знали о днях Бродяг, лишь как об истории, и посматривали на остов летающего города, который доставил их родителей на Новую Землю, как на фантастически неуклюжего и устаревшего монстра, во многом подобно тому, как если бы пилот древнего атмосферного лайнера рассматривал бы еще более древнюю пентеру [тяжелая пятипалубная галера на флота Карфагена] в музее. Никто, кроме Амальфи даже не проявил никакого интереса к тому, что могло произойти со всем сообществом Бродяг там, в родной галактике, галактике Млечного Пути, чьими спутниками были оба Магеллановых Облака.

Надо отдать им должное, признав, что обнаружение происходящего там, в любом случае, представляло бы собой почти неразрешимую задачу. Все виды передач — а в действительности, многие миллионы их — могли быть легко перехвачены от домашней галактики, если вдруг кто-нибудь и захотел послушать. Но прошло уже так много времени с поры колонизации Новой Земли, что сортировка этих посланий и приведение всего полученного во что-то значащее, потребовали бы работы целой группы экспертов в течении многих лет. Практически невозможно было найти никого, кто бы мог проявить интерес к столь бесплодной и по сути своей ностальгической возне. На самом же деле Амальфи пришел в город с еще не совсем оформившимся желанием передать работу Отцам Города, этому огромному банку вычислительных машин и хранилищ памяти, на которых были возложены тысячи обычных технических, операционных и управляющих задач города, когда он находился в полете. Что Амальфи будет делать с этой информацией, когда и если он ее получит, у него не имелось никакого представления. И с полной определенностью можно было утверждать — не существовало никакой возможности заинтересовать этим хоть кого-нибудь из Ново-Землян, быть может только за исключением получасовой пустой болтовни.

И помимо всего остального, Ново-Земляне, пожалуй, были даже в чем-то правы. Большое Магелланово Облако медленно, но верно отдалялось от родной галактики, со скоростью примерно в 150 миль в секунду — что в действительности, являлось весьма незначительной скоростью, и соответствовало удалению примерно на диаметр средней солнечной системы в год — и это являлось символом нового отношения среди Ново-Землян. Глаза людей смотрели только вперед, прочь от древней истории. Гораздо больше интереса проявлялось к новой звезде, вспыхнувшей в межгалактическом пространстве, где-то за Малым Магеллановым Облаком, кроме того, все еще была видима и вся panoply родной галактики, поскольку последняя доминировала в ночном небе от горизонта до горизонта в течении определенных периодов года. И, конечно же, по прежнему существовали и космические полеты, потому что торговля с другими планетами в маленькой галактике-спутнике являлась необходимостью. Торговля велась большей своей частью с помощью огромных торговых грузовиков, и кроме них существовало некоторое число более значительных машин, таких как мобильные обрабатывающие центры, которые по-прежнему нуждались в энергоустановках гравитронно-поляризационных генераторов или «спиндиззи». Но по большей своей части — направление было в сторону развития местной, самоподдерживающейся индустрии.

И именно тогда, когда он в одиночестве подготавливал Отцов Города к проблеме по анализу многомиллионных передач из родной галактики, где когда-то был его Офис Мэра, Амальфи неожиданно услышал фрагмент из работ человека умершего одиннадцать веков еще до его собственного рождения. Возможно звучание неожиданного фрагмента было всего лишь побочным эффектом процесса разогрева — как и для большинства компьютеров их возраста и сложности, у Отцов Города занимало от двух до трех часов чтобы стать совершенно нормальными после долгого выключения — или, быть может, пальцы Амальфи, мелькавшие с автоматической уверенностью, даже спустя все эти годы, были умнее его головы, и без воздействия со стороны сознания Амальфи встроили в проблемные элементы то, что по-настоящему его беспокоило: Ново-Земляне. Так или иначе, цитата определенно оказалась соответствующей моменту:

"Если это будет весь дар победы, то мы скажем: если поколения человечества страдали и отдавали свои жизни, если пророки и мученики пели в огне, и если все эти священные слезы были пролиты ни для чего иного, кроме как возникновения расы существ столь несравнимой безжизненности, для продления in saecula saeculorum [и во веки веков (лат.) ] их удовлетворенные и ничем не примечательные жизни — то в таком случае, лучше проиграть битву, чем выиграть, или при любых иных событиях лучше опустить занавес до окончания последнего акта пьесы, с тем, чтобы дело, начатое с такой важностью, могло быть спасено от такого совершенно определенного свертывания.

— Э_т_о_ что еще такое? — рявкнул в микрофон Амальфи.

— ЦИТАТА ИЗ «ЖЕЛАНИЕ ВЕРИТЬ» УИЛЬЯМА ДЖЕЙМСА, МИСТЕР МЭР.

— Ладно, это неважно. Давайте, подключайте все ваши бутылки и firecrackers на главную проблему. Подождите-ка минуту — это Библиотекарь?

— ДА, МИСТЕР МЭР.

— Какова дата работы, которую ты только что процитировал?

— 1897, МИСТЕР МЭР.

— Хорошо. Отключись и подсоединись к аналитической стороне кольца. Для этой проблемы на выводе информации у тебя нет никаких дел.

Стрелка на измерителе тока взметнулась вверх на мгновение, пока подача энергии с питающих генераторов на машину библиотекаря была отключена, затем снова прыгнула назад. Тем не менее, еще какое-то время он не приступал к осуществлению проекта, а вместо этого просто сидел и думал о фрагменте, предложенном ему машинами. Как он предполагал, на Новой Земле еще оставалось несколько «нереконструированных» Бродяг, но единственный, кого он хорошо знал лично, был Джон Амальфи. Сам он по себе не испытывал ностальгию лишь из самого чувства ностальгии ко всему тому историческому периоду, который он пережил, ибо едва ли он мог забыть, что именно благодаря его планированию была колонизирована Новая Земля. И в тот примерно четырехлетний период имелось множество проблем, над которыми работал его ум. Открытие того, что планета, тогда еще безымянная, была одновременно убежищем и феодальным вассалом известной группы бандитов, именовавших себя Главными Межзвездными Торговцами, более хорошо известными в родной галактике просто как «Безумные Псы», само по себе, создавало определенные трудности для освоения, и требовалось совершенно очевидное жесткое решение, которое и было принято. Но уничтожение ГМТ в 3948 году при Битве Проклятой Пустоши наконец-то надолго оставило Амальфи без проблем и без постоянной необходимости предпринимать какие-то действия. И соответственно, он обнаружил, что совершенно не может привыкнуть к жизни в стабильном и законопослушном обществе. Цитата из работы Джеймса почти в точности подвела итог его ощущениям насчет граждан — бывших Бродяг, которые раньше являлись его подчиненными и их наследников. Конечно же, он должен был исключить аборигенов планеты, которые находили проблемы самоуправления непревзойденными вызовами своим возможностям, после их рабства под властью «Безумных Псов».

Как он хорошо знал, что местные межпланетные путешествия не представлялись для него решением. Каждая из планет Облака была очень похожа на другую, да и само по себе Облако имело лишь 20.000 световых лет в диаметре — этот факт делал весьма удобным организацию единого административного центра. Но это был факт, не имевший никакого значения для человека, который когда-то провел свой город через 280.000 световых лет за один полет. И то, чего ему не хватало, в конце концов, было не пространством, а самой нестабильностью, ощущение от нахождения на пути к какой-то неизвестности, невозможности предсказания, какие еще иноземные сюрпризы могли ожидать его при следующей посадке на планету.

И еще одним важным фактом являлось то, что долголетие висело теперь над ним, как проклятие. Продленная на неопределенный срок жизнь была необходимой для общества Бродяг — в действительности, до открытия лекарства-антинекротика в начале XXI века, межзвездные полеты даже при наличии спиндиззи считались физической невозможностью. Расстояния, которые при этом оказалось необходимо пересечь, были слишком велики для короткоживущего человека при передвижении с любой конечной скоростью — но, в принципе, жить бессмертным человеком в стабильном обществе, было столь же не интересно для личности, по крайней мере, такой как Амальфи, как существование в виде электрической лампы. Он ощущал себя так, как будто его просто вставили, ввернули в патрон и забыли.

Правда, большинство бывших Бродяг, как казалось, смогли принять перемены — в особенности молодежь, которые теперь вкладывали свои долгие годы жизни в очевидные, полезные вещи: подготовка и проведение долговременных исследований, результатов от которых нельзя было ожидать никак не ранее чем через пять столетий или даже больше. К примеру, существовала крупная исследовательская группа, упорно работавшая на Новом Манхэттэне и занимавшаяся общими проблемами антиматерии. Теоретические мозги для этого проекта в основном поставлялись доктором Шлоссом, экс-Хрунтанским физиком, который оказался на борту города еще в 3602 году, как беженец, при уничтожении Герцогства Горта, последнего живого полипа прекратившей существование Хрунтанской Империи. Административное управление проектом сосредотачивалось в руках относительно молодого человека по фамилии Кэррел, который еще не так давно был вторым пилотом города и дублером Городского Управляющего. Ближайшей целью проекта, согласно Кэррелу, было разъяснение теоретических молекулярных структур, возможных для атомов антиматерии, но ни для кого не являлось секретом, что большинство молодых людей в группе, при активной поддержке Шлосса, надеялись достигнуть настоящего создания не только простых химических соединений — что могло быть вопросом всего лишь нескольких декад и этого было мало для этих радикалов — но видимого, макроскопического артефакта, полностью состоящего из антиматерии. Амальфи подозревал, что на этом невообразимо взрывоопасном предмете без сомнения они могли бы написать, если к тому времени у них уже будет краска из антиматерии и что-то, в чем ее можно будет хранить, предупреждение Noli me tangere [не тронь меня — (фр.) ].

Все это было, конечно, очень хорошо. Но для Амальфи совершенно представлялось возможным принять участие в этом проекте, так как он не был ученым. Конечно, у него имелась полная возможность просто закончить свою жизнь. Он не был неуязвим, и даже бессмертен не по-настоящему. Бессмертие — просто ничего не значащее слово во вселенной, где фундаментальные законы, будучи стохастическими по природе, не позволяли никому избежать случайностей, и где жизнь, несмотря на то, насколько она продлевала срок своего существования, была всего лишь по сути местным и временным разрывом во Втором Законе Термодинамики. Тем не менее, сама эта мысль даже не приходила на ум Амальфи — он не был типом, склонным к самоубийству. Да он еще никогда не чувствовал себя настолько менее усталым, в меньшем отчаянии, чем он чувствовал себя сегодня. Скорее всего, он просто до ярости был раздосадован скукой и слишком привычным к тысячелетиями выработанным в нем образом мышления и эмоционального приоритета, чтобы привыкнуть к одной планете и одному типу социального порядка, и ту уже совершенно не имело значения, насколько утопичного. Тысячелетие его постоянного перехода из одной культуры в другую настроило в нем огромный поступательный момент, который, как теперь ему казалось, непреодолимо тянул его вперед к непреодолимой инертной стене, обозначенной «НЕКУДА ИДТИ».

— Амальфи! Так значит, это ты. Я должен был предположить.

Амальфи рывком переключил ключ «пауза» и резко развернулся на своем стуле. И все-таки, он сразу узнал этот голос, знакомый ему уже многие века. Ему частенько приходилось его слышать за все то время, примерно с 3500 года, когда город принял на борт своего владельца, как главу астрономической секции. Легко раздражимый и трудный маленький человечек, обманно мягкой натуры, который никогда в действительности не был главным астрономом, в котором город действительно нуждался, но который достаточно часто смог продираться сквозь массу суровых испытаний чтобы предотвратить возможность собственного обмена Отцами Города в другой город Бродяг в течении того периода, когда подобные обмены еще были возможны для города Амальфи.

— Привет, Джейк, — вздохнул Амальфи.

— Привет, Джон, — произнес астроном, с любопытством посматривая на открытый пульт. — Хэзлтоны подсказали мне, что я могу тебя найти бродящим по этому старому судну, но признаюсь, что я позабыл об этом, к тому времени, когда решил все же прийти сюда. Я хотел использовать вычислительную секцию, но я не смог войти — машины все сновали туда — сюда, взад вперед на своих рельсах, словно стая обезумевших двухсоттонных балетных танцоров. Мне подумалось, что один из мальчишек забрался сюда, в контрольную комнату и баловался с пультом управления. Что ты задумал?

Это был весьма точно нацеленный вопрос, который до сих пор Амальфи даже не осмеливался задать себе. Даже сама мысль о том, чтобы объяснить Джейку насчет проекта по анализу передач, была равносильна увиливанию от ответа на него. Не то чтобы Джейка это волновало, но и для внутреннего состояния Амальфи подобный ответ представлялся очевидным тупиком. И он произнес:

— По настоящему — не знаю. У меня появилось желание снова побродить по этому месту. Мне не нравится видеть, как здесь все ржавеет. Я по-прежнему продолжаю считать, что все это еще может принести пользу.

— Все это так, это так, — подтвердил Джейк. — Кроме того, нет нигде других таких компьютеров, подобных Отцам Города, на Новой Земле, да пожалуй и где-либо еще в Магеллановых Облаках. Я довольно частенько обращаюсь к ним, когда попадается что-то сложное для работы. То же самое делает и Шлосс, насколько мне известно. Помимо всего прочего, Отцам Города известно огромное количество информации, которая никому здесь практически недоступна, и хотя они весьма стары, они по-прежнему достаточно быстры в действии.

— Я думаю, что тут есть и еще кое-что, большее, — произнес Амальфи. — Город всегда был могущественным, да и остался таковым. Главный реактор проработает еще как минимум миллион лет и некоторые из спиндиззи должны находиться в работоспособном состоянии. Правда, при условии, что мы найдем что-то большое, для чего нам потребуется вся та подъемная сила, которая сконцентрирована у нас там внизу, в трюме.

— А зачем это нам? — спросил астроном, очевидно, не очень в этом заинтересованный. — Все это уже в прошлом и с этим покончено.

— Но так ли это в действительности? Я не могу не думать о том, что эта машина, такая по сложности и совершенности, как этот город, в принципе не может когда-либо стать ненужной. И я имею ввиду не только те побочные возможности, вроде как время от времени консультирования с Отцами Города, или подключения к реактору, для получения части его полного вывода энергии. Этот город был предназначен для полета и клянусь Господом, он по-прежнему должен летать.

— А зачем?

— Если сказать честно, то я не знаю. Быть может для исследований, а может — для работы, той работы, к которой мы привыкли. Должны же быть в этом Облаке какие-то задачи, которые по плечу не менее, чем машине подобных размеров — хотя совершенно очевидно, что мы еще не сталкивались с подобной задачей. Быть может, стоило бы полетать да поискать что-то подобное.

— Сомневаюсь я в этом, — ответил Джейк. — Так или иначе, но наш город хорошенько был потрепан с того нашего маленького разногласия с ГМТ, когда они нас просто завалили своими ракетными бомбами — да и здесь, то, что его постоянно заливало дождями, тоже не принесло дополнительной пользы. Кроме того, как мне помнится, этот старый спиндиззи, что на 23 улице, взорвался к чертям, когда мы здесь приземлились. Я думаю, едва ли этот город пошевелится, если ты попытаешься его вновь поднять, хотя без сомнения, он весьма громко будет при этом стонать.

— В любом случае, я и не предполагал поднять в воздух всю эту махину, — возразил Амальфи. — Я достаточно хорошо понимаю, что это не может быть сделано. Но этот город _с_в_е_р_х_с_л_о_ж_е_н_ для такого поля действия, как это Облако. И есть еще много такого, что можно было бы оставить позади. Кроме того, у нас, как мне кажется, появились бы непреодолимые трудности в том, чтобы наскрести что-то чуть большее, чем остов команды, но если бы нам удалось восстановить хотя бы часть, мы все-таки смогли бы снова поднять его…

— Часть города? — спросил удивленно Джейк. — А как ты предполагаешь разделить город, расположенный на гранитном основании? В особенно тот, что создан изначально, как одно целое на этом основании? Ты очень быстро обнаружишь, что большинство движителей, который тебе исключительно необходимы, находятся в окраинных районах и не могут быть ни отрезаны, ни переведены ближе к центру. Так с самого начала был задуман и построен этот город — как одно целое.

И конечно же это была сущая правдой. Амальфи произнес:

— Но предположим, это можно сделать? Какие ощущения при этом ты испытывал бы сам, Джейк? Ты был Бродягой почти пять веков. А теперь, хотя бы чуть-чуть, разве ты не скучаешь по тому времени?

— Ничуть, — отрывисто ответил астроном. — Сказать правду, Амальфи, мне это никогда не нравилось. Просто больше некуда было деться. Я думал, что вы все просто посходили с ума, со всеми этими скитаниями по небесам, вашими непрерывными стычками с полицией и вашими войнами, и потом — периодами голода и всем остальным. Но вы предоставили мне летающую платформу, на которой я мог работать и взглянуть на звезды и их системы с достаточно близкого расстояния, и которых я никогда бы не смог так хорошо рассмотреть в любой, технически возможный телескоп на какой-нибудь планетной обсерватории, и кроме того, меня кормили. Но снова сделать это, теперь, когда у меня есть выбор? Конечно же нет! На самом деле, я пришел сюда, чтобы проделать кое-какую вычислительную работу по этой новой звезде, проявившейся там в пространстве, где-то за Малым Облаком. Она ведет себя возмутительно — и на самом деле, для меня — это самая хорошенькая теоретическая проблема, с которой я сталкивался за последнюю пару столетий. Я бы хотел знать, когда ты закончишь свою возню с пультами. Мне по настоящему нужны Отцы Города, когда они освободятся.

— Я уже закончил, — сказал Амальфи, вставая с кресла. Словно после раздумья, он повернулся к пультам и стер инструктаж по проблеме, которую он задавал, проблему, которая, как он теперь хорошо понимал, являлась несущественной.

Он оставил Джейка удовлетворенно бормочущим себе что под нос, пока тот занимался проблемой своей новой звезды и без каких-либо намерений или определенного направления, направился вниз, в центр города, пытаясь припомнить его, когда это был живой и трепещущий организм. Но пустые улицы, черные окна, полная неподвижность самого воздуха под голубыми небесами Новой Земли, были словно оскорблением для него. Даже ощущение тяготения под ногами казалось в этих знакомых местах мимолетным отрицанием целей и ценностей, которым он отдал большую часть своей жизни. Самодовольное тяготение, так легко поддерживаемое исключительно самой массой планеты, без постоянного далекого шума спиндиззи, который всегда прежде — с поры его далекой, практически невспоминаемой юности — указывал на то, что гравитация была вещью, созданной человеком и поддерживаемой человеком.

Удрученный, Амальфи покинул улицы и направился в трюмы города. Там, по крайней мере, его память о городе, как о живом существе не будет насмешкой для неестественно естественного дня. Но, в конце концов и это оказалось ничуть не лучше. Пустые хранилища для зерна и ряды холодильников напомнили ему, что больше не существовало необходимости хранить в городе припасы для путешествий, которые могли продлиться не меньше столетия между посадками на планеты. Пустые цистерны для сырой нефти гулко и пусто звенели, но не при его прикосновении, а просто при звуке его шагов, когда он проходил мимо них. Пустые спальни, полные этих странных призраков, которые после себя оставляют люди не умершие, а просто ушедшие, перешедшие к другому образу жизни. Пустые классы, которые, что было обычно для городов Бродяг, создавались маленькими, словно насмехались над памятью того множества детей, которых Бродяги теперь производили на своей собственной планете — Новой Земле, более не связанные необходимость учета, сколько детей необходимо городу Бродяг и скольких он мог с комфортом обеспечить. И в самом низу, на пороге основания, он столкнулся с последним знаком и сигналом его приближающегося поражения: сплавленными массами двух спиндиззи, разрушенными настолько, что их совершенно невозможно было отремонтировать тогдашней посадкой в 3944 году на Проклятой Пустоши. Конечно же, возможно построить и установить новые спиндиззи, а старые можно снять. Но весь этот процесс занял бы долгое время. И не было доступных ремонтных доков, подходящих для подобной работы на Новой Земле, так как больше не существовало городов. Как и самого их духа.

Тем не менее, в холодном мраке и унынии отсека спиндиззи Амальфи все же решил попытаться.

— Но черт возьми, чего ты предполагаешь этим добиться? — спросил рассерженно Хэзлтон, по крайней мере раз в пятый. — Мне кажется, ты просто сошел с ума.

И все же, на Новой Земле не имелось никого другого, кто бы осмелился разговаривать с Амальфи с подобным безрассудством. Однако Марк Хэзлтон был управляющим городом при Амальфи еще с 3301 года и очень хорошо знал своего бывшего босса. Скрытный, с трудным характером, ленивый, импульсивный и иногда опасный человек, Хэзлтон пережил многие свои промахи, за который Отцы Города иного другого управляющего могли бы просто расстрелять — и в действительности, по их требованию, был расстрелян его предшественник — и ему удалось, кроме того, пережить свое, частенько ничем неподкрепленное мнение, что он мог читать мысли Амальфи.

Со всей определенностью можно было утверждать, что не существовало другого экс-Бродяги на Новой Земле, который мог бы скорее понять нынешнее состояние Амальфи, но в этот момент Хэзлтон не показывал достаточно хорошую демонстрацию этого. Кроме того, он и его жена Ди — девушка с планеты по имени Утопия, которая очутилась на борту города примерно в то же время, когда там же оказался и доктор Шлосс при уничтожении Герцогства Горта — наверное позабыли, что традиция Бродяг запрещала мэру города Бродяг жениться или заводить детей, и то, что Амальфи занимал пост мэра Нью-Йорка с 3089 года само по себе стало кондиционированием практически за пределами изменения для подобного состояния ума. И в особенности, ему не нравилось, что его постоянно окружали дети и внуки его городского управляющего, в особенности тогда, когда ему было исключительно необходимо получить совет от кого-то, кто помнил традиции достаточно хорошо, чтобы понять, почему другой человек все еще их придерживается.

Тем не менее, одной из способностей Марка, являлась та, что в своей лучшей форме, он мог реагировать в большей степени, как симбиот, а не как по настоящему отдельное, живое существо. Когда дети после ужина вежливо покинули их, Амальфи понял, что это было сделано по приказу Хэзлтона. Он также догадывался, что это сделано не потому, что Марк хотя бы чуть-чуть подозревал о неудобствах, испытываемых его другом в присутствии столь многих плодов процесса ассимиляции. Скорее всего, дело просто в том, что городской управляющий интуитивно угадал необходимость для Амальфи в конфиденциальной беседе и соответственно организовал подобный разговор, смешав общественное расписание Ди без всяких угрызений совести.

Дети отнесли свое непонятно раннее удаление в виду приближающего время сна для внуков, хотя, как знал Амальфи, когда весь клан собирался на ужин, они, по традиции, делали из этого большое шоу, и весь вечер оставались вместе в соседнем здании, настоящем муравейнике спален, где Хэзлтоны взращивали свою бесчисленную семью. Обитель же Хэзлтонов, в которой они сейчас находились, была по большей своей части только лишь огромной общественной комнатой, в которой они только что поужинали. Теперь, когда ужин закончился, Амальфи едва сдерживался от ерзания, пока вся процессия больших и маленьких Хэзлтонов не проявила свою вежливость. Даже самые маленькие — и каждый из них — должны были произнести прощальную речь великому человеку, таким образом представляя свою не столь уж значительную персону. Их родители давно уже, еще с их собственного детства, поняли, что постоянно занятый мистер Мэр не мог беспокоить себя запоминаем того, кто кем являлся.

Амальфи никогда бы в голову не пришло похвалить сокрытие детьми их разочарования того, что им приходиться столь рано уходить, поэтому он и не понимал, что они разочарованы. Он просто слушал их, не слыша. Но один мальчишка среднего возраста все же привлек его внимание, в основном потому, что с того момента как он появился, Амальфи заметил, что ребенок просто не отрывал глаз от почетного гостя. Это его смущало. Амальфи подозревал, что он либо забыл надеть какую-то необходимую часть одежды либо убрать какие-то следы его подготовки к вечеру. Когда же ребенок, заставивший Амальфи потереть свой подбородок, пригладить брови и пальцем поковырять в ушах, чтобы убедиться в отсутствии в них мыльной пены, заговорил, Амальфи обратил на это внимание.

— Уэбстер Хэзлтон, сэр, и я надеюсь увидеть вас снова по делу огромной важности, — произнес мальчик. Он произнес эту фразу, словно репетировал ее многие недели, со звенящей убежденностью, которая почти что побудила Амальфи назначить встречу там же и сейчас же.

Вместо этого он пробурчал.

— Уэбстер, э?

— Да, сэр. Я был внесен в Большой Список на рождения, когда Уэбстер попросился покинуть город.

Амальфи ощутимо тряхнуло. Давно, несколько сот лет назад, Уэбстер был инженером-ядерщиком, который выбрал то, чтобы покинуть город перед посадкой на Утопии в примерно 3600 году. Конечно же заняло много времени, чтобы заполнить все те провалы в городском реестре после убийственной попытки городов-бандитов предотвратить выполнение их контракта для планеты Он и после значительных потерь при контакте с городом, подверженным эпидемии в джунглях Служителей. И тогда, сперва рождалось еще слишком много девочек. Уэбстер, тем не менее, невообразимо долгое время шел к своему появлению. По его внешнему виду, он не мог быть никак старше четырнадцати лет.

Вклинилась Ди.

— В действительности же, Джон, Уэб родился много времени спустя после того, как был оставлен Большой Список. Но ему нравиться иметь своего патрона-гражданина. Вот и все. Как в старые времена.

Мальчишка коротко глянул своими чистыми коричневыми глазами на Ди и затем, словно исключив ее из их мужской вселенной, произнес:

— Спокойной ночи, сэр.

Амальфи слегка сдержал себя. Никто не мог так просто не принимать во внимание Ди, даже Амальфи. Уж он то это знал хорошо. Однажды он уже пытался.

Процессия продолжалась, и постепенно он снова потерял к ней всякий интерес, пока наконец не обнаружил, что находится наедине с Марком и Ди — если можно было так назвать комнату столь больших размеров и в которой эхом отдавалось столь много сильных личностей. Аура яростной семейственности осталась позади домашнего очага Хэзлтонов, и встала между Амальфи и тем, что он пытался объяснить, так что его изложение проходило с нежелательными запинаниями. И произошло это именно тогда, когда Хэзлтон спросил его, чего он этим хочет добиться.

— Добиться? — спросил Амальфи. — Я не ожидаю, что чего-нибудь добьюсь. Я просто опять бы хотел очутиться там, наверху, вот и все.

— Но Джон, — заговорила Ди. — Задумайся хотя бы на минуту. Предположим, тебе удастся убедить несколько человек еще из тех, прошлых дней, отправиться с тобой. Но это все больше уже не имеет смысла. Ты просто превратишься в некое подобие Летучего Голландца, плывущего под проклятием, направляющегося в никуда и ничего не делающего.

— Может быть и так, — ответил Амальфи. — Но эта картина меня не пугает, Ди. На самом деле, она даже придает мне ощущение что-то вроде вывернутого наизнанку удовлетворения, что, как мне кажется, ты должна понимать. Я не стал бы возражать против превращения в легенду. По крайней мере, это снова бы вернуло меня в историю — предоставило бы мне возможность сыграть свою роль сравнимую с той, что я играл в прошлом. И кроме того, я снова окажусь там, вверху, что само по себе — важно. Я начинаю верить в то, что ничто иное уже более для меня неважно.

— А разве не имеет значения то, что важно для нас? — спросил Хэзлтон. — К примеру, подобное предприятие оставит Облако без мэра. Я не знаю, насколько это теперь важно для тебя, — но мне, насколько помнится, это было весьма важно для тебя тогда, когда мы еще только летели сюда — но значит ли это что-нибудь для тебя теперь или нет? Ты трудился, чтобы заполучить эту работу, ты потворствовал этому, ты даже подстроил выборы соответствующим образом — Кэррел и я, как предполагалось, будут единственными кандидатами. И офис, ради которого мы приняли участие в выборах, был офисом управляющего городом. Но ты умудрился провести Отцов Города так, что это оказались выборы мэра, и конечно же они выбрали тебя.

— Так ты хочешь этот пост? — спросил Амальфи.

— Боги звезд — нет! Я хочу, чтобы ты сохранил его за собой. Ты проявил весьма значительную изобретательность, чтобы его получить, и я не одинок, ожидая, что ты ее постараешься удержать, поскольку получил ее. Никто другой не нацеливается на эту работу. Все ожидают, что ты с этим справишься, поскольку взялся за нее с самого начала.

— Никто не намеревается даже проявить желания заполучить ее хотя бы только потому, что они не знают, что бы они делали с этой должностью, окажись она в их руках, — спокойно произнес Амальфи. — Я и сам не знаю, что с ней делать. Офис мэра в этом Облаке — просто анахронизм. Никто не просил меня ни сделать что-нибудь ни сказать чего-нибудь, ни появиться где-нибудь или быть еще каким-то образом полезным не знаю вот уже сколько лет. Но, как все отлично знают, ты — именно тот человек, который управляет Облаком, да так и должно быть. Я же храню почетный пост, вот и все. Просто подошло время, как мне кажется — самое лучшее, для того, чтобы и в названии, ты тоже принял его, как, впрочем и есть на самом деле. Я отдал все, что только мог для изначальной организации этой работы, и мои знания и способности не подходят для той ситуации, какова она сейчас. На Новой Земле это знают все, и было бы нормальнее, если бы они могли называть вещи своими именами. В ином случае, Марк, сколько мне тогда еще будет позволено якобы заниматься этой работой? Совершенно очевидно, что бесконечно, при твоих нынешних предположениях. Это — новое общество. И предположим, я продолжу именоваться его номинальным лидером еще одну тысячу лет, что вполне возможно? Тысяча лет, за которые новое общество продолжит признавать только на словах те же старые отношения и идеи, которые я представлял, когда они хоть что-то значили? Это будет просто сумасшествие. И ты это знаешь. Нет, сейчас самое лучшее время, чтобы ты принял этот пост.

Хэзлтон довольно долго молчал. Наконец он проговорил:

— Я могу это понять. И действительно, несколько раз я сам об этом думал. Тем не менее, Амальфи, я должен сказать, что это предложение весьма сильно беспокоит меня. Я предполагаю, вопрос о мэрстве мог бы урегулироваться сам собой со временем, практически автоматически. Это не стало бы таким уже и непреодолимым препятствием. Что беспокоит меня по настоящему, так это выход, который ты замышляешь для себя, и не только потому, что он опасен — что действительно так и есть на самом деле, но и потому, что это не имеет для тебя никакой разницы и как я предполагаю, не должно иметь никакого значения для меня — но не потому что это опасно, но из-за отсутствия хоть какой-то цели.

— Это соответствует моим намерениям, — произнес Амальфи. — Я просто не вижу никаких иных целей, подходящих для этого, во всяком случае, при таком стечении обстоятельств. Если бы я видел иной выход, у меня просто бы не появилось желания уйти, Марк. Ты это отлично знаешь. Но мне кажется, что я сейчас, впервые за всю мою жизнь, стал как бы свободным агентом. Отсюда я волен делать все, что мне захочется.

Хэзлтон конвульсивно вздернул плечами.

— И ты в полном праве так поступить, — произнес он. — Я только могу сказать, что сам бы этого не хотел.

Ди качнула головой и ничего не сказала.

И все остальное осталось недосказанным. То, что Ди и Марк лично будут лишены его присутствия, если Амальфи настоит на своем нынешнем курсе, по иным — для них — причинам, было очевидным дополнительным аргументом, который они и могли бы использовать, но не посмели даже чуть-чуть подойти к этому. Это была та разновидность аргумента, которую Хэзлтон мог бы обозначить, как чисто эмоциональный шантаж, и именно потому, что он был неразумно мощным, Амальфи испытывал к нему благодарность за то, что он не прибегнул к этому аргументу. Почему же этого не сделала Ди, оказалось не так уж и трудно догадаться. Было время, когда она могла бы использовать его без секундного промедления. И Амальфи думал, что знал ее достаточно хорошо, чтобы подозревать, о существовании достаточно веских причин, чтобы использовать это сейчас. Она ожидала основания Новой Земли в действительности, достаточно долго, почти с того самого времени, как она очутилась на борту города, и все, что ему сейчас угрожало, теперь, когда у нее было много детей и внуков, могло спровоцировать ее применить любое, доступное ее возможностям, оружие. Но все-таки она промолчала. Возможно, она теперь достаточно повзрослела, чтобы понять, что даже Джон Амальфи не в состоянии украсть у нее всю эту спутниковую галактику. В любом случае, если это и было у нее на уме, она не подала и виду, что это так, и вечер в доме Хэзлтонов закончился с напряженной формальностью, которая хотя и была несколько холодноватой, но все же оказалась весьма далека от того худшего, что ожидал Амальфи.

Вся жилая площадь, по мнению Амальфи, просто кишела домашними любимцами. Те, для кого свобода куда-то бежать была насущной, резвились и scuttered на широких аллеях. Некоторые из них отваживались выбираться на шоссе, и те, кто это проделывали, немедленно попадали под колеса. Но животные, ходящие на четырех лапах были постоянной и недостойной опасностью для пешеходов. При свете дня беспутные псы чуть было не сбивали с ног незнакомцев, но, по крайней мере, подпрыгивали, и чуть ли не обнимали передними лапами за плечи любого, кого они знали — и все, включая, казалось, всех собак Нового Манхэттэна, знали Амальфи. Иногда попадался свенгали с Альтаира IV — в общем-то довольно редкий образец летающей фауны зоопарка города, но позднее разведенный в лабораториях на Новой Земле во время программы полного плодородия в 3950 году, когда практически каждая невеста любого из поселенцев имела в своем распоряжения либо флакончик воды трильби, либо размножающегося почкованием свенгали ["Трильби" — роман английского писателя и графика Дж. Думурье, по имени главной героини романа; свенгали — один из центральных персонажей этого же романа, злодей-гипнотизер; любопытно, что и роман и балет «Сильфида» в своей легендарной основе имеют одни и те же корни] и довольно часто и то и другое оказывалось среди домашних ларей и пенатов. Полуживотное, полурастение, даже и сейчас не такой уж и редкий домашний любимец — обычно носился по ветру и охотился либо в полусумраке зари, либо вечера. Свенгали обычно располагался вытянувшись посреди дороги и фиксировал свои огромные глазищи на любом движущемся объекте пока что-нибудь достаточно маленькое и студенистое, чтобы можно было переварить, случайно не окажется поблизости. Но ничего похоже обычно на Новой Земле и не попадалось. Двуногая же жертва обычно безнадежно притягивалась этим гипнотическим взглядом, до тех пор пока на смотрящего не наступали: тогда свенгали становился розовато-лиловым и выпускал из себя защитный запах, который на Альтаире IV мог быть немного тошнотворным, но на Новой Земле он лишь вызывал эйфорию. Возникали неожиданные дружеские отношения, песни, иногда могла наступить короткая и лихорадочно счастливая слезная истерика, после которой потрясенный свенгали скорее всего волнообразно перемещался внутрь дома, чтобы отдохнуть и как обычно, получить тарелку супа-желе.

Ночью, на тротуарах Нового Манхэттэна, это были кошки, пытающиеся поймать открытыми коготками либо летающую мантию или модного сандалового ленточника. В воздухе города летали и планировали самые разнообразные создания довольно внушительных размеров и яркой расцветки. Поющие птицы, квакающие, говорящие и немые, но все, до самого последнего — прирученные. Амальфи их всех ненавидел.

Когда он куда-нибудь направлялся — а он частенько куда-нибудь направлялся пешком, поскольку больше не существовало городских аэротакси — он почти с полной уверенностью мог ожидать, что ему придется высвобождаться либо из объятий болтливого гражданина, либо от гавкающего пса, прежде, чем он мог добраться туда, куда направлялся. Все это — результат более чем полувековой давности кампании на домашних любимцев, возникшей вскоре после посадки и после его очевидной отставки. Какая именно расточительная причуда заставила столь многих наследников пионеров адаптировать проклятых свенгали как домашних любимцев, было за пределами понимания Амальфи.

На этот раз он добрался до дому без подобной встречи. Вместо этого пошел дождь. Он запахнул свой плащ поплотнее вокруг себя и прибавил шагу, что-то бормоча, приближаясь к своей простой коробке жилища, прежде, чем гроза разразится в полную силу. Его дом и участок прикрывались полем спиндиззи мощностью в 0.02% — Ново-Земляне называли домашнее устройство «спиндилли» — название, которое Амальфи ненавидел, но с которым смирился, название, как однажды пояснила Ди, «первое что пришло на ум, вышедшее из дождя». Тогда он столь убедительно ворчал на нее из-за этого, что она больше никогда не подымала эту тему, но все же она так или иначе, настояла на своем пояснении.

Амальфи достиг дорожки, ведущей к входу и приложил свою ладонь к индукционному переключателю, который снизил напряженность поля спиндиззи, чтобы пропустить его через туман блещущих дождевых капель и отметил с угрюмым удовлетворением, что начало становиться ясно для него — гроза скоро закончится — это вопрос лишь минут. Внутри, он налил себе выпить и остановился, потирая ладони, осматриваясь вокруг. Если его дом и был анахронизмом, то он его любил за это, насколько вообще он что-либо любил на Новой Земле.

— А что именно не так со мной? — подумал он неожиданно. — Домашние любимцы — это их собственное дело, в конце концов. Если практически всем нравится погода, то какое имеет значение, что она не нравится мне? Если Джейк не проявляет никакого интереса, да и Марк тоже, если уже на то пошло…

Он расслышал, как далекий, бесконечно комфортный шепот модифицированного спиндиззи под его ногами на мгновение изменился. Кто-то еще предпочел выбраться из-под дождя. У него никогда еще не было здесь посетителей в столь поздний час, да и в действительности, здесь не было ни одного из них, но сейчас он, ни на секунду не усомнившись, сообразил, кто именно последовал за ним до его дома.