"Нет прощения!" - читать интересную книгу автора (Славнейшева Ольга)

РИЧИ ТОКАДА — 2

Иногда я начинаю верить в кармические законы. Все-таки мы причинили зло этому человеку, Римо Стаксу, и его жене, хотя про женщину я старался не вспоминать. Несколько дней я не посещал занятия в лицее, Лаки ходил туда без меня. На четвертый день моего затворничества, вернувшись из лицея, он сказал:

— Завтра из больницы возвращается Кул.

Я уже и думать забыл про него!

— И что? — спросил я.

— Я узнал об этом по поведению его животных. Сегодня они пытались на меня кинуться, пришлось усмирять… Так! Ты опять провалялся весь день, да? Сколько раз ты сегодня отжался?

— Пятьдесят два, — соврал я.

— Не верю!

Он требовательно посмотрел на меня. Я вздохнул и лег на пол.

— Раз, два, три… — считал Лаки.

Он пообещал, что научит меня драться, но сказал, что для этого нужно отжиматься по пятьдесят раз, много бегать и есть только трижды за день. Эта новость здорово расстроила меня. А сенсей из Лаки был весьма поганый. Все эти дни, пока я пропускал занятия, он бил меня, демонстрируя различные приемы. Должно быть, именно от этого у меня начались странные провалы в памяти, так как лицо птичника почти уже стерлось — мертвое искаженное лицо сползающего по стене Римо Стакса… Теперь я знал, как его зовут. Вернее, звали…

Лаки запретил мне включать визор и смотреть «Новости Второй черты», но я смотрел. Первые дни только об этом и говорили. А потом на границе с Тройкой сгорела федеральная лаборатория, и об «Экотерре» на время забыли. Честно говоря, я весьма опасался, как бы пресса не связала оба случая между собой. Этого я бы точно не вынес.

Но постепенно ужас начинал отступать. Каждый вечер Лаки гонял меня так, что я не мог уже ни о чем думать.

— Кул вернется, рано или поздно, — подвел черту Лаки. — И ты сделаешь его!

Я вздрогнул. Только не это!..

Лаки наблюдал за моей реакцией с удовольствием.

— Что? Боишься? — издевательски поинтересовался он. — Да Кул просто сморчок! Ты справишься, я знаю! И завтра ты поднимешь свою задницу и потащишь ее в лицей, потому что бить его надо сразу, как только он придет! После больницы он тебе не страшен. Ты меня понял?

Настроение у меня резко упало.

— Не сможешь ударить его в лицо рукой, бей ногами! — учил меня Лаки. — Ну-ка встань!

Я встал. После сорока семи отжиманий у меня отваливались руки. Правое плечо, кажется, вообще распухло.

— Тебе что, больно? — не понял Лаки. — Постарайся не думать об этом. Боль для эмпи — непозволительная роскошь. Вас этому что, не учат? Ударишь его вот так! — И он ударил меня с ноги в грудь. Я упал в кресло.

— А теперь встань и повтори! — приказал Лаки.

У меня не было выбора. Я ударил его. Он остался стоять.

— Хорошо, Ричи. А теперь сделай так, чтобы я упал.

Я мысленно собрался и ударил его чуть сильнее.

— Так не пойдет… — задумчиво проговорил Лаки. — Ладно… Завтра мы вместе разберемся с этим кретином.

Утром мы поехали в лицей, взяв велосипеды. Я не особенно боялся встречи с Кулом и его собаками, полностью доверившись Лаки. Все произошло возле школы. Мы подъехали, поставили велосипеды на стоянку и начали подниматься по ступенькам крыльца, когда Кул и его нукеры обступили нас.

— Надо поговорить, — Кул поглядел на меня, и я вдруг осознал, что он — в отличной форме.

— Говори, — согласился Лаки.

— Не здесь.

— Куда пойдем?

— Тут недалеко… — уклончиво ответил Кул.

И мы пошли.

Мы миновали залитый солнцем двор. По асфальту змеились ручьи. Какой-то мальчик пускал кораблик из коры, и я остро позавидовал ему — он жил в мире своих иллюзий, и этот мир охраняла его мама, сидевшая рядом на скамейке. Мы дошли до парка, свернули за ограду, и тут меня схватили за руки и несколько раз ударили по почкам. Я задохнулся, замер с выпученными глазами и перекошенным ртом.

Они оставили меня падать и набросились на Лаки.

Сознание пульсировало вспышками. Вспышка — и Лаки в центре толпы просто прячет руки в карманы… Вспышка — и Лаки уже лежит на земле, раскинув руки, а эти парни прыгают на нем…

Вспышка — и какие-то люди бегут к нам, а вокруг уже никого. Что-то текло по моему лицу. Это была кровь. А я даже не почувствовал удара… Я стоял на коленях, вглядываясь в лицо Лаки Страйка, и пытался понять, жив он или нет. Стоило проверить пульс, но я не знал, смогу ли я пошевелиться. Потом я, наверное, потерял сознание.

Когда я открыл глаза, передо мной сидели копы в белых халатах. Я не понимал, что со мной произошло. Увидев копов, я даже не испугался — в тот момент я начисто забыл про «Экотерру».

— Он сможет говорить? — спросил один из них у медсестры. Она наклонилась над консолью аппарата жизнеобеспечения, проверила какие-то параметры.

— Он ничего не помнит.

Копы переглянулись.

— Тогда мы настаиваем на применении спецпрепарата, прошедшего тесты Комитета здравоохранения. Вам придется расписаться вот здесь. — И медсестре протянули ручку.

— Это может быть опасно для больного, — сказала она. — Здесь должен решать врач, а не я.

— Это — стандартная процедура, — сказали копы. — Абсолютно безвредный стимулятор поддержит его, пока мальчик будет отвечать на вопросы.

— Ну, я не знаю… — сказала медсестра.

— Мы выпишем для вас соответствующую бумагу, — сказал кто-то из копов. — Но применение спецпрепарата необходимо для установления правды. Вы понимаете меня?

Я закрыл глаза.

— Введите ему камфару, — услышал я сквозь вату в ушах. — И подпишите вот здесь…

Мне было все равно. Потом я, кажется, заснул.

Я видел много разных снов. В одних я просто возвращался домой и смотрел по визору разные фильмы. В других видениях я сочинял стихи, навроде:

А один раз я видел Мэйджи и даже держал ее за руку, а она, глядя на меня с бесконечной эмпатией, гладила мою голову и повторяла ласковые слова.

Лаки я не видел во сне ни разу. Защитные механизмы психики не пускали этого демона в мир моих видений.

О том, что копы применили ко мне «Нейролептическое подавление личности категории А», чего не имели права делать вообще, я узнал уже потом. А тогда опустошительная депрессия едва не уничтожила мой внутренний мир. Именно тогда ко мне впервые и пришел Добрый Герой.

Он был мультяшкой. Он сотни раз спасал свою планету и теперь насмешливо глядел, как я заставляю себя умирать. Он не бил меня, как Лаки, а просто смеялся надо мной. И мне приходилось жить, хотя бы для того, чтобы ненавидеть его. Когда-то мы были с ним друзьями, и он явился, чтобы напомнить об этом.

Потом все закончилось. Однажды я открыл глаза и понял, что свободен. Я сел на кровати. К моим венам приросли пластиковые трубки, я был одним целым с аппаратом жизнеобеспечения. Отчего-то мне стало страшно. Я начал все это срывать с себя, но тут прибежали врачи, обступили меня, заставили лечь обратно.

— Что случилось? — спросил я у них.

— Все хорошо, Ричи. — Один из врачей остался, прочие ушли. — Тебя ударили по голове, ты был в коме около недели.

— Недели? — повторил я. — О нет… А как же зачеты?

— Все в порядке, — он поглядел на меня, как смотрят на недоразвитых.

— Насчет зачетов не беспокойся. Главное, что ты будешь жить.

А вечером дверь в палату распахнулась от сильного пинка и я увидел Лаки Страйка в инвалидной коляске.

— Как дела, Токада? — бодро крикнул он, подъезжая к моей кровати.

— Лаки?! — прохрипел я.

— Я слышал, тебя едва не убили этими нейролептиками?

— Нейролептиками? — это слово далось мне с трудом. Я едва не заплакал. Лаки поглядел на меня, как недавно глядел мой доктор.

— Ты лучше подумай, как будешь сейчас отжиматься.

— Что? — не понял я.

Он засмеялся, но не обидно, не так, как смеялся Добрый Герой.

— Токада! Я чертовски рад тебя видеть! Ты такой же идиот, как и раньше!

Медсестра, пришедшая сделать мне вечерний укол, закричала, чтобы он убирался, но Лаки крутился вокруг нее на своей коляске, и ей пришлось выкатить его за дверь.

Однажды, когда нам разрешили выходить в парк, я пожаловался Лаки на постоянные головные боли.

— Знаешь, мне кажется, что я схожу с ума.

Он долго молчал. Я довез его кресло до скамейки. Я все еще быстро уставал, но Лаки, которому везде мерещились электронные датчики слежения, так свирепо на меня посмотрел, что я повез его дальше. На веселой лужайке, поросшей модифицированным травяным ковром, силы оставили меня окончательно, и я повалился на спину. Небо было ультрасинего цвета, как летом. Стояла жара.

Быстрая весна закончилась, в Стад-Pee свирепствовало солнце.

— Как ты думаешь, они все знают про птичника? — задал я вопрос, мучивший меня уже пять дней, с тех пор, как я все вспомнил.

— Забудь об этом, — небрежно махнул рукой Лаки. — Нас бы уже не было здесь. Ты ничего им не сказал, так как в основном тебя спрашивали про Кула.

— А тебя? Тебя допрашивали? — я остро чувствовал несправедливость. Я даже начал злиться заранее. Если ко мне применяли нейролептики, как утверждал Лаки, то у него, скорее всего, не спрашивали ни о чем. В этом просто не было необходимости. Я должен был рассказать им ВСЕ.

— Ты спрашиваешь вообще или конкретно в этот раз? — поинтересовался он. — Нет. В этот раз допрашивали только тебя, бедолагу. Я рад, что так вышло. Теперь ты можешь жалеть и накручивать себя сколько угодно, вспоминая тех кретинов, которых мы с тобой завалили — никто даже не обратит на это внимание. Если ты будешь правильно себя вести, тебя вообще спишут со счетов, как психически неполноценную особь. Знаешь, Программа имеет процент выбраковки, и ты попадаешь в него. В этом нет ничего страшного.

— Ты специально не стал драться? — спросил я у него. Я все никак не мог понять, отчего это Лаки, умеющий ТАК драться, не разобрался тогда с этим сбродом.

— А ты сам почему не дрался? — он язвительно улыбнулся. — Тоже специально? В общем, так.

Времени у нас почти не осталось…

Оглядевшись, он неожиданно встал и помог мне подняться с земли.

— Ты ходишь?! — возмутился я. — Так какого черта…

— Стоп! — сказал Лаки. — Слушай меня. Через неделю я заеду за тобой. К этому времени ты должен быть в форме. Я не знаю, как ты это сделаешь. Меня это не волнует. Я знаю одно: эта больница — наше лучшее алиби.

— Ты бредишь! — вырвалось у меня.

— Нет. Я все придумал. Я расскажу тебе, но позже.

— Мне придется убивать?

— Думаю, да…

— Но ты же не сможешь драться! — вырвалось у меня.

— Его глаза потемнели.

— Ты так думаешь?

Я промолчал.

— Прикидывайся слабым изо всех сил, — продолжал Лаки. — И не жри никаких таблеток. Понял?

Мы должны все сделать, пока нас не перевели на общую терапию!

Лаки появился примерно через неделю. В этой больнице я потерял счет времени. Целыми днями я качал пресс, выжимал гантели, которые притащила мне Ритка, приседал и старался ни о чем не думать, так что дни были похожи один на другой. А еще ко мне повадилась Ритка, и я бы не сказал, что ее посещения были мне противны. Она не приставала ко мне больше, и это я объяснял своим внешним видом — меня побрили налысо. Зато мы много болтали, и я выяснил для себя, что она вовсе не такая глупая, как мне казалось.

— Меня скоро переводят на общую терапию! — радостно сообщил Лаки, вваливаясь в комнату на своей каталке. — Еще неделя — и я буду дома!

Вот и все.

Улыбка сползла с моего лица.

— Как ты себя чувствуешь? — продолжал Лаки валять дурака перед несуществующими видеокамерами. — На улице лето…

— Тепло? — слабым голосом спросил я.

— Тепло. И светло. Идем.

Я нехотя встал и повез его во двор.

На этот раз Лаки не успокоился до тех пор, пока я не завез его черт знает в какую даль, а больничный сад был немаленьким. Мы остановились у распиленного на кольца тополиного ствола.

— Ну-ка, отожмись! — приказал Лаки. Я послушно упал на кулаки и отжался шестьдесят четыре раза.

— Ладно, сойдет, — поморщился он, но я понял, что он доволен моими успехами.

— Действовать надо быстро, — сказал Лаки. В своем кресле он напоминал мне Диктатора Крэга из сериала «Цена жизни — смерть». — Сегодня ночью, ровно в час, ты выпрыгнешь в окно мужского туалета. Там, под окнами, есть лужа. Ты как следует изваляешься в грязи…

— С этого места — подробнее…

— Ричи, я тебя сейчас ударю, честное слово! Ты намажешься грязью для того, чтобы охрана не засекла твою белую пижаму, когда ты будешь перелезать через стену…

— Через стену?..

— У тебя есть другой план? — ледяным тоном осведомился Лаки.

— Хорошо, — сдался я. — Продолжай.

— Я буду ждать тебя с той стороны стены. Пока все.

— А дальше?

— Дальше? Сделай хотя бы это! И придумай какую-нибудь легенду, если они тебя схватят. Ты все понял, Ричи?

Я понял только то, что Лаки просто лихорадит от безумия.

Ночью я сделал все, как он велел. Я прокрался в туалет, открыл окно и выглянул наружу. Там было холодно. Я вздохнул — и спрыгнул вниз, думая только о том, чтобы не сломать ногу. Я упал прямо в грязь, и это решило часть проблемы. Я честно вывалялся в ледяной грязи и стал похож черт знает на кого. Теперь мне было что терять. Если меня сейчас поймают, психушка примет меня с распростертыми объятиями… Короткими перебежками, от дерева к дереву, я добежал до стены.

Теперь мне предстояло преодолеть три метра железобетонной ограды. Я пошел вдоль стены и довольно скоро наткнулся на грязные разводы. Так, значит Лаки уже на той стороне… Я подтянулся на выступе, сорвался, попробовал еще раз… Мне показалось, что я слышу шорох. Собаки!.. Я мысленно взвыл и бросился на стену. Я слышал о том, что на ночь охранники выпускают собак, но, конечно же, забыл об этом. Адреналин придал мне новые силы, и я не понял, как оказался по ту сторону больничной территории.

Лаки сидел на корточках под деревом и глядел на меня. Он был весь в грязи, как и я, и еще он здорово замерз, пока ждал меня. Мы побежали, чтобы согреться. Лаки был в прекрасной форме. Он мчался, как бешеный, я просто не успевал за ним. Мы добежали до моего дома минут за двадцать, и тут я понял, что у меня нет ключей.

Я беспомощно поглядел на него. Лаки улыбнулся своей демонической улыбкой и достал из кармана ключ. Сунул его в мою руку.

— Давай, отрывай! Холодно же!

— Я смотрю, ты неплохо подготовился, — признался я, открывая дверь.

— Я спер его из кладовой, где хранятся наши вещи. Поэтому я так долго откладывал акцию…

Щелкнул замок, и мы ввалились ко мне домой.

— Свет не включай. Всю одежду — в стиральную машину. Сам — в душ, — командовал Лаки.

Мы быстро переоделись. Я выставил нужный режим стирки. Теперь, когда мы вернемся, пижама снова станет чистой и сухой…

— Как мы вернемся назад? — спросил я, закончив одеваться.

— Тебя должно волновать другое, — сказал Лаки. — Принеси консоль!

Я принес на кухню консоль. Лаки уже накачивался кофе, судорожно затягиваясь сигаретой.

— Как давно я не курил… Ричи, это такое счастье — курить на кухне в темноте… Включай ее скорее! Нам нужен адрес торговца белками!

— Адрес кого? — не понял я. Кажется, у меня начинался жар.

— Торговца белками! — прокричал Лаки мне в ухо. — Я сам забивал его в твою долбаную консоль!

Лаки приметил его еще во время своего первого посещения птичьего рынка. Этот мужик торговал исключительно белками. Тогда же Лаки поведал мне, что белки не живут в неволе, и что их надо спасать в первую очередь, а то все они вымрут, как летяги. Торговец белками тоже жил в Частном секторе, но Лаки это не интересовало.

— Отлично, — сказал он, когда закончил рассматривать карту. — Лиственная, семнадцать… Туда и обратно на мотоцикле — час. На этот раз мы угоним машину. На угнанной машине мы протараним забор, передавим всех собак и ворвемся в дом…

— На машине?..

— Там ты убьешь этого кренделя, затем мы выпустим белок и подожжем дом. В багажник машины мы положим велосипеды, на которых и поедем обратно. Ну-ка включи карту еще раз! Я должен просмотреть пути отступления.

— Лаки, ты это все серьезно? — кажется, мой голос дрогнул. Я никогда ни кого не убивал.

— Ну надо же когда-то начинать, — ответил Лаки, прекрасно поняв меня.

— Ты быстренько забьешь его монтировкой. Главное, следи за тем, чтобы на одежде не осталось никакой крови. И не забудь про перчатки.

Меня едва не стошнило, стоило мне представить эту картину. Лаки даже не заметил моих страданий. Просмотрев на карте пути отступления, он закрыл консоль, тщательно вымарав перед этим адрес белочника. С конспирацией у этого парня было все в порядке.

У нас на все — три часа, — объявил Лаки, не слушая моих возражений. — Через три часа мы должны лежать в своих кроватках. Бери монтировку, пошли!

Лужи подернулись корочкой льда. Климат в Стад-Pee все больше напоминал пустыню — днем жара, ночью — холод. Мы аккуратно объезжали лужи, чтобы не оставлять следов от протекторов.

Лаки знал, где в моем доме хранятся отмычки для машин, мне даже не пришлось ему подсказывать.

Я ехал вслед за ним и думал только об одном — что все это просто сон, и скоро я проснусь в своей палате и тут же попрошусь на общую терапию…

— Вот эта, — сказал Лаки, подъезжая к одиноко стоящей «берте». Мы слезли с велосипедов. Лаки быстро открыл машину отмычкой. Я ожидал, что сработает сигнализация, но этого не произошло.

— Где ты этому научился? — вырвалось у меня. Он не удостоил меня ответом. Открыв заднюю дверь, я запихал в салон «берты» наши велики. Лаки, прыгнув за руль, с места втопил на полную, я даже не успел захлопнуть дверцу. Лаки водил очень грамотно. Я подозревал, что в другое время он не стал бы останавливаться на красный на пустынном перекрестке. Так мы свернули на Лиственную улицу, никого не задавив и ни разу не нарушив правила дорожного движения.

Доехав до дома номер семнадцать, Лаки резко крутанул руль, и, не сбавляя скорости, бросил машину на забор. Неожиданно для себя я понял, что стена несется прямо на нас, заорал, и, кажется, схватился за руль. Мы врезались с грохотом и треском. Забор не выдержал натиска и рухнул. Взвыли собаки. Послышались голоса. Лаки опередил меня, вышиб досчатую дверь ударом ноги и влетел в дом. Как в бреду, я ввалился следом за ним с монтировкой в руке. Все происходило быстро, но мне казалось, что секунды тянуться, как жевательная резина. Белочник бросился на меня с топором, и я ударил его. Он выронил топор, но не из-за моего удара, нет — у него в боку уже торчала рукоять ножа.

— Где белки?! — заорал на него Лаки.

— В сарае, — прохрипел мужик.

— Добей, — велел мне Лаки.

Хорошо, что белочник не смотрел на меня, иначе я просто не смог бы этого сделать. Я обошел мужика и ударил его монтировкой по голове.

— Еще раз, — подсказал Лаки.

Я зажмурился — и ударил еще раз.

— Идем.

Мы вышли из дома и подошли к сараю. Собаки за окрестными заборами заливались вовсю. Я был в таком шоке, что даже не думал о том, как мало у нас времени. Белки верещали, они явно чувствовали грядущие перемены в своей судьбе. Мы открыли сарай — и в нос мне ударил отвратительный смрад. Здесь были десятки белок, и все они метались в панике по своим вольерам. На каждой из клеток висел замок. Лаки вырвал у меня монтировку, лихо сбил эти замки, и поганые твари бросились прямо на нас. Я вдруг понял, что у меня в руках снова оказалась включенная видеокамера, и я фиксирую все происходящее. Лаки не стал ничего писать, как в прошлый раз — на это просто не оставалось времени. Мы бросили видеокамеру тут же, в сарае, а рыжая волна белок все текла и текла… Это был какой-то животный водопад! Мы добежали до машины. Я принялся вытаскивать наши велосипеды, а Лаки, схватив непонятно откуда появившуюся канистру, облил бензином машину и выплеснул остатки в открытую дверь дома. Достал из кармана зажигалку, крутанул колесико…

Наши взгляды встретились. Он бросил зажигалку в салон машины, и мы вскочили на велосипеды.

Мы уходили какими-то огородами. Я изорвал штаны об проволоку, когда мы мчались по свалке.

За нашими спинами вставало зарево пожара. Мы неслись сквозь ночь, в ушах свистел ветер. Я не думал ни о чем, я просто крутил педали.

Мы бросили велосипеды около школы-интерната для трудных подростков. К утру их уже не будет. Остаток пути мы проделали пешком. Я дико устал. А нам еще предстояло вернуться в больницу…

Моя пижама за время нашего отсутствия стала сухой и чистой. Я надел ее, бросил в стиральную машину одежду, в которой пришел. Лаки плескался в душе. Я подошел к зеркалу. Мне хотелось взглянуть в глаза эмпи, только что совершившего убийство. Сначала я не узнал себя — еще бы! Я здорово похудел, у меня совершенно отсутствовали волосы. Лысый, с дикими глазами, я меньше всего напоминал гордость психотехнического лицея. Но зато во мне было что-то от Доброго Героя.

Проникнуть обратно не составило труда, Лаки рассчитал все верно. От прелой земли поднимался туман, запущенный больничный сад служил нам прикрытием. Мы осторожно подкрались к корпусу и влезли в открытое окно туалета по водосточной трубе. Лаки заставил меня вымыть ноги, окинул критическим взглядом. Затем встал зачем-то на унитаз, потянулся к вентшахте, забранной решеткой.

— Что ты делаешь? — с трудом выдавил я. Меня лихорадило.

— Сейчас… — он отодвинул решетку и залез в отверстие рукой. А потом протянул мне две таблетки.

— Держи. Съешь это.

— Что это?

— Реланиум.

Я проглотил таблетки, даже не запивая их водой.

— Вот так. Молодец. А теперь ложись спать. И никаких обсуждений, запомни — никаких. Все. Иди.

Меня шатало. Я добрел до своей палаты и упал в кровать.

— Это был сон, — прошептал я. В голове все плыло.

Утром мне стало хуже.

Меня выписали в среду, девятого мая. Лаки — на десять дней раньше. Я шел по улицам, глядя по сторонам. Деревья были уже зелеными, в ветвях чирикали птицы. Как хорошо, что меня накачали нейролептиками, думал я. Ведь стоит той же Мэйджи провести со мной беседу, как она сразу поймет, что со мной что-то не так. А теперь все подгонялось под нервный срыв. Я верил, что все будет хорошо, и приближался к своему дому в отличном настроении.

Окна были открыты, во всех комнатах горел свет, не смотря на то, что ярко сверило солнце. Все похолодело у меня внутри. Я подумал, что копы добрались до нас и сейчас обыскивают мою комнату… Я сделал еще несколько шагов, прежде, чем до меня дошло, что из окон вырывается громкая музыка. Тоже мне, слабонервный нашелся!.. Тем не менее, я подошел к окну, и, поднявшись на цыпочки, заглянул в гостиную. Посреди комнаты стоял накрытый стол, и чего там только не было! Я понял вдруг, что дико хочу есть. Лаки ждал меня на пороге, поглядывая на часы.

— Ричи! — заорал он, бросаясь мне на шею. — Какой же ты дохлый!.. Идем скорее!

Все в моем доме осталось прежним, но было подозрительно чисто. Мы зашли в гостиную. На столе дымилось мясо, стояли салаты. Я почувствовал, как предательски защипало в глазах. И тут в комнату вошла Ритка. Она выглядела, как девушка из моих грез. Весь вульгарный налет куда-то делся, на ней было длинное синее платье, волосы падали волнами на плечи. Она сняла всю бижутерию, и я впервые заметил, какие у Ритки длинные пальцы. Обычно их было не видно из-за колец.

— Вот, — скромно потупилась Ритка, указывая рукой на стол. — Угощайся, Ричи…

— Ну, Ритка… Ты такая…

Она улыбнулась. Я поглядел на нее, поглядел на салаты и набросился на еду. Лаки подливал мне вина. Он явно что-то замышлял. Когда я раздулся, как дирижабль, от всех этих кушаний, Ритка вынула из сумочки «Стразз», и мы закурили.

— Приятно вернуться домой, да, Ричи? — Ритка коснулась моей руки. Я взглянул на Лаки.

Лаки блаженно улыбался, но я успел его прекрасно изучить. Мне стало тревожно. Я решил не обращать на него внимания и занялся Риткой. Мы много танцевали, смотрели визор, курили «Стразз», пили вино — словом, отдыхали. Потом я уснул в кресле, казавшимся таким уютным, а когда открыл глаза, было уже светло.

Я отправился искать Лаки и обнаружил его в своей комнате, в постели с голой Риткой. Это неприятно оцарапало меня. Лаки ничем не выдал своего пробуждения, даже не открыл глаза, но стоило мне вернуться в гостиную, как он вошел следом, уже полностью одетый.

— Поговорим? — предложил Лаки.

— Ты спал с ней? — тут же спросил я.

— Я сплю с ней уже одиннадцать дней. Переспи теперь и ты. И забудем об этом.

Я промолчал. Он был прав. Ритка никогда не была моей девушкой.

— Пока ты прохлаждался в больнице, я вычислил адреса еще четырех подонков, — продолжал Лаки. — Мы все сделаем следующей ночью. Ритку мы напоим так, что она даже под препаратами покажет, что мы бухали всю ночь.

Я молчал.

Он поглядел на меня, наклонив голову.

— Эй! Токада! Что-то не так?

— Я не знаю, — сказал я.

— Что? Депрессия? Это не страшно. Я уже придумал, как избавить тебя от этого. Тебе нужна встряска!

— Еще одна?! — разозлился я.

— Стоп! Сейчас мы с тобой будем пить виски. — И Лаки, метнувшись к бару, схватил оттуда пузатую бутыль с длинным горлышком. Выломал пробку и начал хлестать из горла. Меня передернуло. Он сплюнул и протянул бутылку мне:

— Давай. Ты сможешь!

— Если ты называешь это встряской… — я запрокинул голову, сделал несколько больших глотков. Задохнулся от отвращения, но усилием воли удержался от рвоты. А потом по моим венам побежало тепло.

— Ты как? — подозрительно поглядел на меня Лаки.

— Отлично! — я чувствовал подъем. Мне было уже хорошо.

— Кстати… Ты ведь умеешь стрелять из пистолета? — спросил Лаки,

— Нет, — не задумываясь, ответил я. — А что?

— Это несложно. Я тебя научу.

— Лаки, пойми… Я не хочу убивать! Не хочу!

Он улыбнулся.

— Знаешь, когда-то я думал так же. Хочу, не хочу… Это несложно. Главное — нажать на курок, а пистолет все сделает сам.

— Но я не хочу!

— Ты привыкнешь. Выпей еще.

Я выпил. На этот раз пойло влилось в меня гораздо легче. Я потянулся к пачке «Стразза», так как других сигарет у нас все равно не было.

— Тебе ведь приходилось убивать, правда? — спросил я, глядя ему в глаза.

— Ты же видел, — хмыкнул он.

— У тебя это получалось очень легко. У тебя, должно быть, большой стаж, верно?

— Это ты сочувствуешь мне или издеваешься надо мной, я не понял? — в его взгляде промелькнуло удивление. — Ричи, давай не будем ссориться из-за ерунды. Ты затеваешь долгий, неприятный, а главное — ненужный разговор. А я обещал тебе встряску! Поговорим об этом в другой раз, по трезвости. А сейчас — пей.

Я редко употребляю спиртные напитки крепче семнадцати градусов. У меня нет надлежащей практики в этом вопросе. Мы еще не ополовинили бутылку, а у меня уже начинало двоиться в глазах. Поняв, что я готов к новым испытаниям Лаки отставил бутыль и сказал:

— Пошли!

— К-куда?

— В твою комнату!

— Зачем?

— Увидишь!

Я попробовал подняться, но ноги плохо служили мне, и Лаки пришлось вздернуть меня за шкирку.

— Вставай, здесь недалеко…

— Я должен знать, что это за встряска, — захихикал я. — Может, ты подбираешься к моей заднице!..

Он разжал пальцы и я упал лицом в пол.

— Уй…

— Токада, ты и вправду так нажрался? — он попробовал меня поднять, плюнул и потащил мое тело за воротник куртки по полу.

— Куда вы меня тащите?! — орал я. — Я не хочу!..

Он приволок меня в комнату и бросил прямо на Ритку, с бесконечным изумлением взиравшую на нас.

— Лаки, ты что? — спросила она, хлопая глазами.

— Ритка, познакомься. Это — Ричи, — сказал Лаки.

— Я Ричи… — бормотал я, ничего не соображая, в то время как мои руки сами собой потянулись к ее голым грудям.

— Да ты пьяный! — с возмущением крикнула она. — И ты! Да вы что?!

Лаки с циничной улыбкой стянул с себя футболку, бросил ее Ритке на лицо.

— Ритка… Ты такая… — я обслюнявил всю футболку, прежде чем до меня дошло, что я делаю. Я отшвырнул ее в сторону, случайно ударив Ритку по лицу

— Чтоб ты сдох! — крикнула мне Ритка.

Пружины дивана скрипнули под тяжестью тела Лаки, и до меня, наконец, дошло, что он задумал.

«Вот это да!», — подумал я. — «Неужели это наконец-то происходит!..» Ритка, конечно же, немного повырывалась, но потом сама полезла на меня. Краем глаза я отметил, что у Лаки под сердцем шрамы от двух пуль. Ну и ну… Кто же ты, Лаки?..

Но в следующий момент это стало совсем не важно.

Не помню, сколько длилось это невероятное переживание. Скорее всего, в виски был растворен мой же «Нон стоп!». Когда я проснулся, у меня все болело, а за окнами снова был день. Тут я вспомнил, что сегодня мне обязательно надо в лицей, и захохотал. Ритка сонно заворочалась у меня под боком. Я захохотал еще громче. В комнату заглянул Лаки с опухшим от пьянства лицом, и тут со мной едва не приключилась истерика.

— Что ты ржешь? — спросил Лаки, с трудом ворочая языком.

— Лаки… — выдавил я сквозь спазмы. — Мы не проспали… школу?

Лаки фыркнул и засмеялся вместе со мной.

— Ну что… трахаем Ритку… и в школу? — я уже начинал задыхаться. Очевидно, Лаки имел в виду именно психологическую встряску, а вовсе не групповуху в пьяном виде под препаратами.

Мне было смешно настолько, что я испугался, как бы меня не перекинуло.

Если эмпи находится в разработке, федеральной или какой-нибудь еще, его шансы пройти перезагрузку увеличиваются вдвое, но и без этого достаточно процентов того, что от малейшего стресса у тебя перемкнет все мозги, если, конечно, ты — эмпи.

Перезагрузка — это термин из «теории ментального воздействия», он означает бесконтрольную боевую трансформацию. Мозги отключаются напрочь, зато безмерно возрастает сила удара, скорость реакции, вырубается болевой центр, увеличиваются ловкость, выносливость и прочие качества, а главное, от взбесившегося тестостерона возникает беспричинная агрессия, направленная на все живое. Таких эмпи обычно убивают, но они все равно успевают наделать дел. В лицее нам объясняли, что бесконтрольная боевая трансформация — это естественный отбор, и рано или поздно эмпи будут улучшены настолько, что порог контроля увеличится в десятки раз, но это будут уже другие, счастливые эмпи, а мне хотелось жить сейчас.

Усилием воли я заставил себя замолчать. Потом меня вырвало, я успел свеситься с постели в последний момент.

— Посмотри на меня, — попросил Лаки.

Я поднял голову.

— Дьявол! — выругался он. — Я и не знал, что ты псих!

Ритка заглянула мне в лицо и тихо ойкнула.

— Что-то не так? — мой голос дрогнул.

— Ричи, у тебя глаза… — зашептала Ритка.

Только не это!

— Спокойно, — сказал мне Лаки. — Никакой школы! Сейчас я принесу чего-нибудь… — он не договорил, скрылся за дверью.

Ритка отреагировала естественно для тех, кто понимает, отчего у эмпи светятся глаза. Она потихоньку оделась и отошла подальше от кровати. Лаки принес два фужера и бутылку, потом посмотрел на Ритку, и та серой тенью скользнула за дверь, в полумрак коридора. Лаки озадаченно взглянул на меня, потом покачал головой и наполнил фужеры.

— Ну-ка выпей.

Я послушно выпил. На этот раз в виски было снотворное. Мне почти сразу захотелось спать.

— Ты плывешь? — спросил Лаки.

— Кажется, да.

— Здесь что-то не так… Тебя не может перекинуть из-за ерунды.

— Что ты называешь ерундой? — вскинулся я. — То, что я забил его мон…

— Тсс. — Лаки оглянулся на дверь. — Да. Именно это. Я вдруг понял, что вообще ничего о тебе не знаю. Ты давно в Программе?

— С семи лет.

— Кто определял тебе специализацию?

— Я сам…

— Ты сам?

— Я не помню…

— У тебя провалы в памяти? Странно, я не знал…

— Не знал? — не понял я.

— Я «просматривал» тебя.

— Что? ТЫ?!

— Я бы знал про эти твои провалы. Значит, ты просто забыл, что у тебя были провалы в памяти.

Смешно. Хотя… Не стоит списывать то, что тебя накачали нейролептиками с полным подавлением контроля, но, если я что-нибудь понимаю в программах, провалы появились гораздо раньше, и перезагрузка может быть следствием снятия контроля…

— Ричи, ты под программой, — торжественно произнес Лаки. — Поздравляю, — он пожал мне руку.

Я не понял ни слова из его монолога, и этот вывод не был для меня очевиден.

— Что будет, когда я усну? — мне хотелось спать все больше и больше.

— Может, ничего, — пожал плечами Лаки. — А может, ты впадешь в непродолжительный транс, где тебе перемкнет все системы, а потом ты убьешь сначала меня, затем — Ритку, а после и всех остальных. Спи…

У Лаки за спиной болтался рюкзак, в котором лежали четыре пистолета. Мы пробирались ночными улицами к развалинам монастыря, где обычно собирались рейдеры перед тем, как поехать покататься на виадук. Я чувствовал себя легко, мне хотелось приключений. Перезагрузка отступила, лишь слегка задев меня своим крылом, но уровень гормонов в крови был по-прежнему предельные для существа моего вида, и поэтому мне не терпелось подраться. Лаки все это объяснял мне, пока мы передвигались по мощеным улицам древнего города, поглощенного Стад-Реем лет двести назад.

Единственным раздражающим фактором были темные очки, но Лаки сказал, что в парке их можно будет снять.

В парке оказалось совсем темно. Все фонари были расстреляны рейдерами. Мы побежали. Я наслаждался запахами весеннего леса, поглядывал на яркие звезды, мои геномодифицированные инстинкты обострились и предчувствие кровавой охоты гнало меня вперед. Я представлял, что буду драться руками, но Лаки протянул мне ствол, когда мы перешли на шаг.

— Подождем их здесь, — сказал он, кивнув на одинокую скамейку, стоящую среди кустов сирени. Я уселся на нее. Лаки, покрутив пальцем у виска, велел мне спрятаться за скамейкой.

— Что дальше? — спросил я.

— Нам нужны два мотоцикла, — пояснил Лаки. — Они остановятся, мы убьем их и заберем мотоциклы себе. Ты прикрутил глушитель? — он кивнул на пистолет в моей руке.

— Они не остановятся, — возразил я.

Лаки не ответил.

Через пару минут мимо нас проехала группа рейдеров на мигающих, как новогодние елки, дредах, или как они там называют свои мотоциклы… Я непроизвольно оскалил зубы.

— Ждем, — шепнул Лаки, видимо, принимая меня за последнего кретина. Мы ждали.

Во второй раз нам повезло больше. Заслышав звук мотора, Лаки размахнулся и бросил на дорогу сверкающую спираль, из тех, что рейдеры так любят цеплять на свои дреды. Мотоциклистов оказалось трое. Они остановились, и я услышал, как один говорит другому:

— Кто-то из наших потерял… — а потом рейдер спешился, наклонился за спиралью, и Лаки сказал «Огонь!».

Я вскинул пистолет. Указка заметалась по брюху растерянного рейдера, успевшего схватить сверкающую штуку. Я плавно нажал на курок, как учил Лаки, раздался сухой щелчок, и рейдер упал рядом со своим собратом. Третий решил от нас удрать, но пуля Лаки настигла его через пару метров. Он завертелся по земле вместе с мотоциклом.

— Вперед! — Лаки вылетел из укрытия, схватил одно из тел за ноги и потащил к обочине. — Быстрее!

Я помог ему отволочь оставшиеся трупы и лишний мотоцикл за кусты, после чего мы надели шлемы, и, свернув на боковую аллею, погнали по направлению к частному сектору.

Мы мчались рядом. Лаки знаком привлек мое внимание. Когда я посмотрел на него, он поморщился и жестом показал, чтобы я надвинул на глаза щиток. Я последовал его совету, вовремя успев сбросить скорость. Забыв, что на щитки таких вот шлемов выводится модулятор трассы со всеми обозначениями, спидометром и оптимальным маршрутом, я просто обалдел от неоновых символов, зависших в трехмерном пространстве вокруг меня. Лаки притормозил, подождал, пока я подъеду, и залепил мне подзатыльник. Тут же в наушниках раздался треск эфира и язвительный голос Страйка:

— Ричи, соберись! Ты слишком рассеян… Ты там еще не перекинулся?

Дальше мы окунулись в серебристый поток ночного воздуха, и мне ничего не надо было делать самому, так как мерцающий ветер вокруг был полем в чистом виде. Ментальным полем, дающим эмпи жизненную силу. Я почувствовал ту грань, за которой начиналось манящее безумие льющейся крови, но у меня хватило остатков самоконтроля не переходить ее.

Даже когда мы ворвались в очередной дом.

Мне стало немного легче, я огляделся. Мы были в шлемах, и каждая из целей на экране обзора снабжалась фиксатором. Кажется, это были коповские шлемы, причем, скорее всего, из Единицы.

Стрелять было одно удовольствие. Я почти ничего не соображал, но то, что я делал, мне нравилось.

Мы расстреляли голых людей вокруг мраморного бассейна, уставленного по бортику кадками с какими-то деревьями, и Лаки сбил замок с вольера, в котором жили два стервятника. Кажется, я совершил ошибку, пристрелив одно из чудовищ. Лаки отвесил мне еще один подзатыльник.

Выкинул из рукояти пистолета обойму, вставил новую. Оставшийся стервятник метался с воплями по клетке, не собираясь оттуда вылезать. Лаки схватил баллончик с краской и начал писать на стене «Экотерра не прощает!». Я завертел головой в поисках цели. Все были мертвы, в бассейн стекала кровь. В подсвеченной воде плавали рыбы, и я успевал заметить фонтанчик брызг, прежде, чем пуля пробивала очередное продолговатое тело. Лаки прекратил эту рыбалку новым подзатыльником. Он вел себя очень грубо по отношению ко мне. Назло ему я начал пинками заталкивать мертвецов в воду, но Лаки потащил меня вон из этого дома, и мы поехали дальше.

У меня в голове крутилась дурацкая песенка:

Я был уверен, что смерть носит такой же шлем, как у меня, и, может быть, едет сейчас мне навстречу, так же как и я еду сейчас навстречу очередному убийству. Экотерра не прощает… не прощает… не прощает…

Пистолеты мы оставили на месте последнего преступления. Лаки положил их на обеденный стол, стволом к стволу, в виде свастики. Не помню, как я вернулся домой.

Проснувшись, я первым делом побежал в ванну, смотреть в зеркале свои глаза. С ними было все в порядке, они ни капли не светились. Я воспринял это неожиданно спокойно. Что-то случилось с моей оценкой реальности. Воспоминания об убийствах больше не повергали меня в ужас. Я улыбнулся отражению. И начал искать различия, вспомнив, каким был раньше, какой-нибудь месяц назад. Волосы немного отросли. Правда, у меня больше не было такой стрижки, как у Доброго Героя, но до меня, наконец, дошло, что не обязательно отращивать косую челку, ведь сходство зависит совсем от другого. Сходство было в наших с ним глазах. Я проторчал у зеркала минут десять, разглядывая себя со всех сторон. Моя фигура стала гораздо лучше, чем была, ведь я и раньше мечтал скинуть килограмм пятнадцать, да только все никак не получалось. Я сказал себе: «Ричи, посмотри, какое у тебя тренированное тело, какие у тебя мышцы на руках, какой у тебя жесткий волевой взгляд. Ты убил этой ночью кучу людей. И кто ты после этого? Добрый Герой! Ты — Добрый Герой!»

— О, да! — прошептал я, включая душ.

Ритку я обнаружил на кухне.

— Ты чего так рано встала? — спросил я у нее.

— Разве рано? — удивилась она. — Девять часов уже! Будешь завтракать?

— А куда ты собралась? — ответил я вопросом на вопрос, увидев, что она уже в туфлях.

— Как куда? В школу…

— Дура! Сегодня выходной!

— Ох, и правда…

И все-таки что-то в ней было. Я почувствовал острое желание, глядя, как она, отставив зад, грудью легла на подоконник. Я подошел к ней, обнял за талию. Ритка была задумчивой, даже печальной. Впрочем, не так уж это меня и волновало. Я прошелся руками по ее бедрам, давая понять, что готов к брачным играм.

И тут она спросила:

— Ричи, скажи… А ты не знаешь, отчего у Лаки такие шрамы на руках?

— На руках? — не понял я.

— Он резал вены, да? У него обе руки разрезаны вдоль…

Ах вот оно что…

— Не знаю. Не обращал внимания. — ответил я.

— Думаешь, это от несчастной любви? — сморщила носик Ритка.

— Думаешь, Лаки романтичен? — усмехнулся я. Но трахаться мне уже расхотелось. К тому же, на кухню выполз Лаки, в моем любимом черном халате с золотыми драконами. Ритка подобралась, стоило ей его увидеть:

— Водички?..

— А?.. — спросил Лаки. — Да, да…

Он нашел визорный пульт, упал в кресло и нажал на кнопку.

Кухня у меня не очень большая, так что визор занимает почти всю стену. Лаки угадал. «Новости Второй черты» только начались, и экран заполняла надпись «Экотерра не прощает!». В правом углу взволнованная дикторша зачитывала невидимый текст:

— …массовые убийства, причем в число сорока четырех жертв попал известный ученый-эколог Бруно Двайс, отдыхавший в доме владельца частного зоопарка Тарко Ли, иммигранта с Островов. Вряд ли руководители террористической организации «Экотерра» могли не знать об этом…

Лаки захихикал. Я улыбнулся. Тем временем по экрану поползли кадры мертвых тел на краю бассейна. Убитую мною птицу сняли крупным планом. Вторую, живую и довольную — тоже. Затаив дыхание, я смотрел, как стервятник-падальщик рвет один из трупов, но мужчины или женщины — было уже не понять. Федералы в гермошлемах пытались отогнать его при помощи шокеров, он бросался на них, гневно потрясая крыльями, не желая делить ни с кем свою добычу. Потом показали убитых мною рыб, уныло плавающих вверх брюхом по поверхности воды.

— Двадцать девять участников кровавой вечеринки у Ли были застрелены из пистолетов системы «Ригстон» армейского производства. Всего боевики «Экотерры» навестили этой ночью шесть частных домов, где проживали торговцы животными, и не пощадили никого, даже женщин и детей. В ходе террористической акции также погибли многие животные…

На экране показали дохлого стервятника, рыбок, сторожевых собак, четырех кошек и одного волнистого попугайчика. Лаки зашелся от хохота. Ритка непонимающе глядела то на него, то на меня.

— Ну попугайчика-то за что? А, Ричи? — смеялся Лаки.

— Кошмар, — поддержал его я. — Просто ужас.

Дикторша поведала нам о панике, накрывшей птичий рынок, рассказала что животных становится просто опасно держать у себя дома, а потом высшие чины из региональной полиции, федеральной полиции и Комитета по экологии Второй черты обсуждали неожиданно свалившуюся на них проблему экотерроризма и вместе искали пути выхода из кризиса где-то на протяжении часа.

Вечером Лаки решил устроить банкет. То есть, это он сказал, что банкет, а вообще такие вещи называются «пьянкой». Ритка, как полноправный член семьи, настояла на выборе меню, но спиртные напитки Лаки выбирал сам, и это были мои последние запасы алкоголя. Я спросил, кого он хочет позвать, на что он ответил, что вечеринка эта — корпоративная, и кроме нас больше никого не будет.

— Тогда зачем надевать костюм? — не понял я.

— Ричи, — сказал он покровительственным тоном. — У жизни должен быть вкус. Ты понял? Не опаздывай. И не забудь про галстук.

Все мои костюмы оказались велики. Я нашел в шкафу старые джинсы и дырявую футболку, надел галстук, накинул на плечи пиджак и растрепал отросшие волосы. Пошел этот Лаки к чертовой матери!..

Они уже сидели за столом. Он — в костюме от «Саламандер», она — в вечернем шелковом платье. Я ударом ноги распахнул дверь, и, рухнув в кресло, с грохотом водрузил ботинки на праздничный стол. В этот момент часы пробили девять раз. Ритка остолбенела. А Лаки мой поступок, похоже, развеселил.

— Детка, — обратился я к Ритке. — Подкинь мне бутылку!

Она передала мне виски «Декстер Клаб».

— Будешь пить прямо из горла? — ледяным тоном осведомился Лаки.

— Бокал!

Ритка протянула мне бокал. Я опрокинул бутылку в бокал, долил до краев, остальное поставил под стол, рядом со своим креслом.

— Я хочу сказать тост, — покачивая хаками из стороны в сторону, объявил я. — Я пью это отвратительное пойло за вас, за моих дорогих друзей!

И, залпом осушив до дна, бросил бокал через плечо. Брызнули осколки.

— На счастье, — сказал я.

Лаки выпил, даже не поморщившись. Потом он отдал должное салатам, навалив себе полную тарелку.

— Ричи, тебе положить салата, или ты поешь прямо из салатницы? — поинтересовался Лаки.

— Положи, — разрешил я.

— А чего тебе налить? — не унимался Страйк.

— У меня все есть, — я помахал в воздухе бутылкой.

— Тогда выпьем за животных! — они с Риткой сблизили бокалы, но со мной чокаться не стали.

— Мы все — животные, — продолжал Лаки, закусывая салатами. — И ты Ричи, тоже животное.

— Ну и что? — я не понимал, что он пытается мне сказать.

— Ничего, — ответил Лаки с набитым ртом. — Ты такое же геномодифицированное животное, как и бройлерный цыпленок. Я просто вспомнил, что ты — расист, извини… Ты отличаешься от остального животного мира только тем, что тебя можно программировать. Феноменальное достижение! Полностью подконтрольное животное, умеющее впадать в боевой транс, в голову которого, наряду с микрочипами, можно засунуть многоступенчатую программу с возможной перезагрузкой в конце, когда ты будешь больше не нужен! Ты — оружие людей, хоть ты и ставишь их ниже себя. Подавляя одних людей, ты служишь другим. Ничего, что я тебе об этом сказал?

— Ничего. Твои слова — обычная реакция на изменение поведения подконтрольного субъекта. Ты чувствуешь раздражение, глядя на то, как я себя веду. Знаешь, я вчера неожиданно понял, что ты контролируешь меня.

Лаки прыснул в свой бокал, закашлялся.

— Не пытайся меня разубедить, — попросил я.

— Договорились! — он отвернулся к Ритке, пощекотал ей подбородок.

— Главное, это жить так, чтобы не хотелось умирать, — сказал Лаки, глядя ей в глаза. — Да, Ритка? Выпьем! Выпьем за друзей! — он посмотрел на меня, отставил в сторону свой бокал и взял бутыль с коньячным спиртом.

Мне пришлось убрать ноги со стола, чтобы чокнуться с ним своей бутылкой. Я понимал, что скоро меня вырвет, но упрямо пил, даже не думая себя ограничивать.

— Ты хочешь сказать, раньше я жил гораздо хуже? — зачем-то спросил я, прекрасно зная ответ.

— Не знаю, — признался Лаки. — Сейчас ты хотя бы не боишься.

— Почему вы такие умные, мальчики? — неожиданно спросила Ритка. — Мне иногда кажется, что я — полная дура. Я не понимаю, зачем я нужна Программе.

— Главное, что ты нужна мне, — сказал Лаки, обнимая ее. — Мне и Ричи. Ричи, ты не слышал, что через год уровень солнечной радиации повысится еще на двадцать восемь микрорентген? Это означает, что и для нас, и для людей, наступают последние дни. Эпохе всего живого приходит конец. Только вокруг Стад-Рея, в Седьмой черте, сосредоточено восемь ядерных станций, два завода по переработке урана, двадцать шесть КПТ… Ты в курсе, что это такое? Мы с тобой живем перед концом света. Ты чувствуешь гордость? Мы — последние в линии своей крови. Мы можем все!

Скоро над Единицей будет достроен и запущен купол, и тогда вспыхнут гражданские войны, ядерные войны с той же Туаканой и много с кем еще. Выживут только те, кто удержится под куполом. Избранные. И что, если ими окажутся эмпи? Что в этом плохого, Ричи? Что, если эмпи ворвутся в Единицу, разве люди способны оказать нам достойное сопротивление? Все ресурсы, все технологии, имеющиеся в Единице, будут нашими. Купол защитит нас от внешних воздействий, прочий же мир обернется пустыней. Чистой землей…

Ритка, давай выпьем на брудер… давай сначала выпьем, а потом поцелуемся? — Лаки, неожиданно переменив тему, подлил Ритке виски из моей бутылки. — А после ты спляшешь для нас с Ричи стриптиз? Прямо здесь, на столе!

— Только надо переменить музыку, — капризно надулась Ритка, но потом рассмеялась. — Лаки, ты такой извращенный…

— Она права, — согласился я.

Ритка, шатаясь, вышла из-за стола и направилась к музыкальному центру.

— Захватить купол?.. — переспросил я, немного протрезвев. Что, если этот псих говорит правду?

Лаки расхохотался.

— Что-то я совсем окосел… Забудь, ладно?

Ритка полезла танцевать на стол. Танцевать ее научили, как надо, и ее танец действительно заводил! Я решил допить то, что было в бутылке, поперхнулся, меня, наконец, вырвало, и после этого мой разум заснул. Помню, что я танцевал на столе вместе с Риткой, как мы упали, опрокинув стол, и ползали вместе с Лаки по комнате, пытаясь поймать нашу голую подружку. Потом наступила тьма…

Я осознал себя лежащим рядом с перевернутым столом. Я был совершенно голым, у меня дико болела голова, очень хотелось пить. Я поискал глазами воду, но увидел лишь спящую Ритку, неприлично раскинувшуюся в кресле. И тут я заметил, что мою грудь покрывает засохшая кровь.

Я резко вскочил и метнулся в ванну. Первой мыслью было то, что мы с Лаки устроили пьяную драку и порезали друг друга ножами. Я подбежал к зеркалу и уставился на свое тело. У меня на груди, с левой стороны, была свежая татуировка. Я плеснул водой на себя, смывая кровь, но и без этого я уже понял, что это такое. Меч, выполненный в неоготическом стиле, заслонял собой планету.

Сверху полукругом шла надпись, и когда я осознал до конца, ЧТО у меня на груди, у меня задрожали колени. Написано было «Экотерра не прощает!», что же еще?

— Путь назад отрезан, — послышался голос Лаки за спиной. Я растерянно посмотрел на его отражение. Он встал рядом со мной, снял футболку и на его груди, прямо над следами от пуль, я увидел точно такой же символ с надписью.

У меня в глазах замелькали черные мухи. Я попытался ударить его, но он вывернул мне руку, затолкал в ванную и открыл холодную воду.

— Остынь, Ричи. Так надо.

Мне резко расхотелось жить. Потом мне резко захотелось нажраться. Потом меня начало рвать.

Лаки проследил за сотрясавшими мое тело спазмами и цинично заметил:

— Вечеринка удалась.

Вечеринка удалась. Я стоял под ледяной водой, проклиная все на свете. Я ненавидел его. Я ненавидел себя за то, что позволил командовать собой какому-то кретину. Он был ненормальным, и теперь я понял это, и теперь, когда я это понял, отступать было некуда. Экотерра не прощает… Этот слоган был разрекламирован по всей черте! Запрет «Экотерры» со всеми вытекающими последствиями — это вопрос времени. Членов подобных организаций в нашем городе было принято убивать. Рано или поздно мы попадемся, с такими-то татуировками! Я стоял под холодным душем, судорожно хватая ртом воздух, но ничто не могло меня успокоить.

Когда мне удалось накрутить себя до последней степени, я вышел из ванны, прошлепал по полу, оставляя мокрые следы, в гостиную, где Лаки пытался разбудить Ритку, и, неожиданно для себя самого, ударил его ногой.

Мы выкатились в коридор под грохот мебели и вопли Ритки, и Лаки позволил ей растащить нас. Я с удовольствием отметил, что мне удалось разбить ему нос.

— Все? — спросил он у меня, вытирая кровь рукавом.

— Все, — ответил я.

— Мог бы одеться.

Я наконец-то понял, что все еще голый, и начал искать свои вещи.

— Ты на редкость депрессивный тип, — сказал мне Лаки с легкой укоризной. — Ты все время трясешься за свою сраную жизнь. Так нельзя, Ричи.

— Лаки, я просто стараюсь не совершать необдуманных поступков! — крикнул я.

— А я? Разве я совершаю необдуманные поступки? Что ты знаешь о моих мотивах? Что ты вообще знаешь обо мне? Ты живешь, как улитка в раковине, и боишься высунуть свою рожу из домика. Но этот домик — он непрочен, Ричи, достаточно просто наступить на него — и он сломается! Мы все умрем, так или иначе. И я постараюсь, чтобы мы с тобой погибли в неравном бою…

— О, нет!..

— …Это — единственная достойная смерть, какую я вижу для себя. И для тебя тоже. Все! — он распахнул окно, и занавески вздулись пузырем.

— Сегодня же ты прыгнешь с парашютом, я так решил!

— Зачем? — вырвалось у меня.

— Зачем?! Ты сам не знаешь, чего ты боишься, вот зачем! После этого прыжка ты поймешь, что все твои глупые страхи — просто ничто!

Самолет незаметно стронулся с места, и до меня дошло, что мы летим, только когда тело вдавило ускорением в спинку кресла. Я посмотрел на Лаки. Он сидел через проход и отрешенно глядел в круглое оконце. Мы набрали высоту и поплыли над лесами. Закатное солнце раскрасило облака, ползущие совсем рядом, небо казалось прозрачным.

Кроме нас, в салоне были еще пятеро парней и инструктор, потративший целый час перед стартом на объяснения. Я ничего не запомнил. Я все никак не мог поверить, что решился на такое.

Лаки перестал обращать на меня внимание, едва мы залезли в самолет, откуда мне было уже никак не сбежать — с самого начала я не проявлял особенного рвения к новым ощущениям. Самолет набрал нужную высоту, мы пролетали над полем, куда нам предстояло упасть, и инструктор сказал:

— Приготовиться!

И открыл дверь.

Салон наполнился ветром. Я почувствовал, как у меня отнимаются ноги. Лаки встал, хлопнул меня по плечу:

— Идем!

Я не хотел вставать, но тут меня подняли и поставили на ноги.

— Не бойся, браток! Первый раз, что ли? — спросил кто-то. Все, включая инструктора, негромко рассмеялись. Лаки поглядел мне в глаза, замерев на пороге целого океана света.

— Я не боюсь, — жалко улыбнулся я.

Вот и все.

— До тех пор, пока я жив… — непонятно сказал Лаки, и, оттолкнувшись, улетел в дверной проем.

Я закрыл глаза. Заставил себя сделать шаг по направлению к огненной бездне, занес над ней ногу, но тут мощный толчок в спину выбросил меня из самолета. А потом, через несколько размазанных секунд, хлопнул купол, разворачиваясь над моей головой. Я повис на ремнях, уцепившись за них руками, ощущая, как в ладонях бьется ветер. И только когда закончился воздух, я осознал, что все это время я истошно орал, как последний дебил, и мне захотелось смеяться.