"Нет прощения!" - читать интересную книгу автора (Славнейшева Ольга)

РИЧИ ТОКАДА — 3

«Экотерру» внесли в список запрещенных организаций, наряду с «Кровавыми Братьями» и «Единым Наркотическим Фронтом» — на следующий день после того, как Лаки сделал нам татуировки. Теперь любая ерунда вроде медосмотра могла привести к смерти. Я не понимал, зачем ему это было надо, он же вел себя, как будто ничего не случилось. Ритка узнала об этих татуировках первой, но Лаки объяснил ей, что сейчас так модно. Между ними вышла непонятная сцена — Ритка упрашивала сделать ей такую же картинку, говорила, что любит его и хочет стать одной из нас. Не знаю, что он на это ответил. Я вышел из дома подышать воздухом. Ненавижу подобные сцены!

Сквозь хаотичные обрывки воспоминаний пробивалось неприятное ощущение недосказанной фразы, и я, уцепившись за это чувство, вернул себя назад во времени, пытаясь вспомнить хоть что-то. И вспомнил. Несмотря на жаркий полдень, мне стало холодно. Как он сказал? Мы живем в последние дни перед концом света? «Экотерра» — это «Чистая Земля»? А вовсе не погромы на птичьем рынке? Что он пытался сказать этим?.. Я впервые задумался над тем, что же такое

«Экотерра» на самом деле. Лаки контролировал меня, я сопоставил свои пробуждения в уютном кресле с последующим пересмотром собственных взглядов и понял одно: нельзя меняться так быстро.

Нельзя из пугливого брэдмена за какой-то месяц превратиться в блокатора с холодными глазами Доброго Героя. Нельзя.

Без соответствующей программы.

Мне было о чем подумать. Я бесцельно побрел по улице. Дорога спускалась вниз, справа и слева тянулись древние стены, сложенные из каменных блоков. Интересно, как назывался этот город до того, как его поглотил гигаполис Стад-Рей? Ведь как-то же назывался… Может, он выдерживал штурмы и осады, и по этой самой мостовой лилась кровь, но теперь старый город утратил свою душу, просто став частью чего-то другого. Я представил, что вокруг, вместо аккуратных одинаковых газонов, простирается радиоактивная пустыня, а вдали мерцает силовой купол, и на фоне его сияния высятся обломки ратуши с пустыми проемами окон, и что-то в этом было, что-то зловещее и прекрасное одновременно.

Мне захотелось пить и я зашел в кафе, где неожиданно наткнулся на Кула.

— Ричи! — взревел он. — Ты уже ходишь? Я слышал, ты мочишься в штаны с тех пор, как тебя накачали разными таблетками? Ну-ка иди сюда, детка!

От неожиданности я растерялся и не знал, что делать. Лаки не было рядом, и на секунду я вспомнил все прежние страхи. Но потом вдруг пришло ощущение ветра в ладонях и я, испугав самого себя, спросил:

— Кул, а ты прыгал с парашютом?

— Чего? — он был один, без компании своих подонков, и выпендривался не так, как обычно.

— С парашютом, — повторил я. — Не с параши, как тебе, скорее всего, послышалось, с параши ты прыгал и не раз, иначе бы от тебя так не воняло… А с парашютом?..

У него побагровело лицо, но меня уже понесло. Я уселся напротив него и принялся доводить Кула, невзирая на спазмы ужаса в центре живота.

— Посмотри на себя, Кульчик. Ты не эмпи, ты — вонючая человекоподобная обезьяна. Ты похож на кучу собачьего дерьма! Ты когда умывался в последний раз, а, козлина? Козлиный урод! Ты — дешевка, понял? Рядом с тобой даже неприятно находиться, не то, что говорить…

Кул сначала ничего не понимал, и только хлопал своими водянистыми глазами, а потом, когда понял, перевернул на меня стол, и мы покатились по полу, молотя друг друга кулаками. Лаки заставлял меня отжиматься не зря. Я едва не придушил его.

— Я тебя урою, — хрипел Кул, исходя слюной. — Тебе конец!..

Осознав, что задушить его вряд ли удастся, я начал колотить его головой об пол, но тут нас растащили. Хозяин заведения не стал разбираться, кто из нас разбил больше тарелок, просто выписал счет и сказал, что если я не оплачу его, то он вызовет копов. Я спросил, почему к Кулу нет никаких претензий, хоть это он первый напал на меня.

— Оплати счет, сынок, — повторил хозяин. — Или я вызову копов.

Счет был не особенно большой, денег мне хватило. К тому же воспоминание о татуировке отбило всякое желание препираться. Но все равно я чувствовал себя героем, ведь мне удалось побороть собственный страх.

Лаки, выслушав мою историю, вовсе не обрадовался и не похвалил меня.

— Ричи, ты кретин и идиот, извини, что мне приходится применять к тебе эти термины. Ты мудак!

Кажется, он действительно разозлился.

— Но он первый… — заскулил я.

— Ему можно!

— Почему?!

У Лаки затвердели скулы. Он ткнул меня пальцем в грудь.

— Потому! Понял? Попади ты к копам, нас с Риткой нахватили бы прямо здесь, по твоему адресу! Ты идиот, если не думаешь о таких вещах! Тебе плевать на собственную стаю!.. То, что ты устроил драку в людном месте, еще не значит, что ты — крутой!..

— Но у меня не было выбора… — защищался я, хотя и понимал, что он прав.

— Выбор есть всегда, — сказал Лаки. — Ты мог бы просто уйти.

— И он бы решил, что я струсил!..

— И что? Тебе было не подождать до школы? Если ты не научишься думать, то станешь такой же тупорылой козлиной, как и твой драгоценный Кул! — он включил на пульте кнопку громкости, и стало слышно, как по визору опять обсуждают «Экотерру».

— Извини, — вздохнул я. — Я действительно кретин.

— Ладно, расслабься… — Лаки протянул мне зажженную сигарету «Стразз».

— Покури и успокойся. Когда-то я был таким же. Это потом пройдет.

Из ванной вышла сияющая Ритка. Она прыгнула на колени к Лаки и прижалась к нему; и мы все вместе смотрели передачу про экологический терроризм, пока она не сказала:

— Ричи, смотри! — и развернула полотенце.

— О, нет! — выкрикнул я, увидев такую же татуировку, как у меня и Лаки. — О, дьявол!.. Зачем?!

— Ритка одна из нас, — непререкаемым тоном заявил Страйк. — Разве ты против? Она сможет нам помочь.

— А если…

— Что если? — он пристально поглядел мне в глаза. Ритка вцепилась в него покрепче.

— Да и черт с вами! — крикнул я. — Давайте всей школой теперь сделаем такие татуировки!

— То, что ты носишь на своей груди, напротив сердца, это всего лишь символ. «Экотерра» начинается отсюда, — он постучал себя по лбу. — Ты уделяешь слишком большое внимание ерунде. Ритка не дерется с Кулом среди бела дня в людных местах. И теперь, когда ей не раздеться перед посторонними, она ни с кем не будет нам изменять…

— А давай на ней женимся! — буркнул я, и он зашелся от смеха.

На следующий день нам все же пришлось отправиться в лицей, и первым делом мы посетили кабинет директора. Хоть мы были и не виноваты в том, что угодили в больницу, директор говорил с нами довольно жестко. Но это ничего не значило — учитывая сложившиеся обстоятельства, ему все равно пришлось допустить нас до экзаменов, проставив многие зачеты автоматом.

— Кажется, федералы тебя списали, — обрадовал меня Лаки, когда мы вышли в коридор.

— Списали? — не понял я.

— Ну, забраковали. Нейролептический шок в юном возрасте мешает становлению специализации, и ты вряд ли попадешь в федеральную разработку.

— А ты?

— И я тоже. Мне никак не удается дотянуть до выпускных уже второй год подряд.

— В прошлый раз было что-то подобное? — спросил я. — У тебя два шрама на груди. Это от пуль?

— Ну, да… — беззаботно отозвался он.

— Ну, не хочешь говорить…

— Да тут говорить-то не о чем! — засмеялся он. — Вот я возьму пистолет, пальну в тебя пару раз, и у тебя будут такие же точно шрамы! О чем тут говорить?

— Тебя из-за этого перевели в Двойку, да? — не удержался я. Мне давно хотелось узнать про него хоть что-нибудь. Но он перевел разговор на другую тему.

— Я уверен, что мы сдадим экзамены без проблем. Мы им больше не нужны… Определенный процент таких, как мы, всегда отсеивается в процессе обучения, это же система!

Я хотел сказать, что мне плевать, как я сдам эти экзамены, но тут мы вышли из здания на крыльцо, где, обступив магнитофон, тусовались приятели Кула, и эти псы снова слушали «Нет Прощения!».

— повторял гипнотический голос Ирчи Эстерры по прозвищу «Экстра», —

— Привет, козлина! — сказал Лаки, вступая в круг. — Я вижу, ты все тот же Кул, все тот же педрило Кул, твою мать!.. — он, широко улыбаясь, хлопнул Кула по плечу, и тот пошатнулся.

— Привет, педики! — поздоровался Лаки с остальными. — Быстро выключить музыку!

Никто не спешил следовать его указаниям, и Лаки пинком ноги отправил магнитофон вниз по ступеням. Тут нас схватили за руки. Я рванулся, но взгляд Лаки был настолько красноречив, что я остановился. Я ничего не понимал. Неужели нам достанется и во второй раз?.. И тут что-то случилось. Они не стали нас бить, кулаки, занесенные для удара, разжались. Я услышал, как Кул скрипит зубами. И посмотрел вверх. Директор лицея глядел на нас из открытого окна на втором этаже, прямо над крыльцом, и барабанил пальцами по металлопластиковой раме.

— Ты за это ответишь, — пообещал Кул, свирепо глядя на Лаки. Тот даже не стал разговаривать с ним, ограничившись высокомерным взглядом. И мы ушли.

Все экзамены, а именно — «теорию ментального воздействия», «психическое подавление» и «лингвоструктуры» я сдал на «отлично», и до сих пор не понимаю, мне поставили высший балл из жалости, или я действительно все знал. Но красного диплома мне не дали, так как из больницы, где я лежал, пришла бумага, что медосмотр мне не пройти никогда: «Обширная гематома в правом полушарии исключает ментальное взаимодействие категории «альфа» и ограничивает возможности личностного подавления до десятого уровня включительно…» и так далее, и это был приговор. В графе «Федеральная разработка» стояло «отказать». Вот так.

Дипломы нам вручали в актовом зале. Мне пришлось купить себе новый костюм, но Лаки сказал, что скоро мою карточку аннулируют, поэтому разумнее будет потратить все деньги, которые пока у меня есть. Так что я купил кучу всякой ерунды, в том числе и новое платье для нашей девушки.

Лаки приперся в джинсах и футболке, словно все эти костюмы были не для него. На Ритке было платье из черного синтетического материала, в мерцающей глубине которого вспыхивали созвездия, взгляд словно затягивало в бездну. Кул скривил физиономию, когда мы вошли втроем, держась за руки, и я слышал, как он шептался со своими идиотами всю церемонию. А когда нас отпустили на «последнюю большую перемену в нашей жизни», как сказала Мымра, он подошел к Ритке, стоявшей у окна, и начал к ней приставать. Лаки, увидев это, подскочил, отбросил его руку, и шум в коридоре затих. Я встал рядом с Лаки.

— Ритка наша, — сказал Лаки. Он говорил тихо, но разговоры вокруг начали замирать, так как всем было интересно, чем это закончится. — Она моя и Ричи. И больше ничья. Ты понял меня?

— Она модель! — выкрикнул Кул. — Да здесь все с ней спали… Что, не так?! — он прошелся взглядом по толпе, ожидая поддержки, но никто ничего не сказал.

— Ты не будешь даже смотреть в ее сторону, — продолжал Лаки. — Ты понял, урод? Она не изменяет ни мне, ни Ричи. Она — порядочная женщина. И не лезь в наши дела. Даже близко к ней не подходи, или я убью тебя! Все!

Ритка глядела на Лаки, как на божество, и слезы благодарности катились по ее щекам. Он обнял ее, она взяла меня за руку, и мы вернулись в зал.

После перерыва нам сообщили, что выпускной бал начнется в девять вечера и будет длиться всю ночь, что разрешается курить запрещенные сигареты и пить алкоголь крепче семнадцати градусов, и что на всякий случай на улице будет стоять машина «скорой помощи», так как молодые эмпи — крайне агрессивные особи (это явно относилось к Кулу, который послушно покраснел), и ограничивать свободу никто не собирается. Администрация знала, что это последний свободный вечер для тех, кто попадает в федеральную разработку, а таких было процентов девяносто, и нам разрешили все. Тем более, что в шести специализациях был побит рекорд красных дипломов по сравнению с выпуском прошлого года, на целых две штуки. Мымра молола что-то еще, Мымра вообще любила поговорить на абстрактные темы, но что конкретно она говорила, я совершенно не запомнил, как почти не запомнил и сам выпускной бал — последующие события развивались настолько стремительно, что произошедшее перед этим просто стерлось из моей памяти, как ничего не значащие эпизоды.

— А теперь послушай меня! — сказал Лаки, усаживаясь напротив и делая музыку тише. — И ты, Ритка, тоже!

— А я успею накраситься? — донеслось из ванны.

— Иди сюда!

— Я голая…

— Так одевайся!

— Что-то случилось? — встревожился я. Страйк был бледнее смерти, его глаза отражали слишком много света. Это испугало меня, ведь еще пять минут назад с ним было все в порядке.

— Что-то случилось? — повторил я. Из ванны выскочила Ритка, подбежала к нему с тем же вопросом.

— Ричи, Ритка… — он серьезно смотрел то на нее, то на меня. — Сегодня ночью мы проберемся на водоочистительный комбинат и взорвем его.

— Чего? — спросили мы хором, переглядываясь, и я увидел, что у Ритки отвисла челюсть.

— Комбинат называется «Истоки». Ричи, принеси консоль.

Мысленно матерясь, я пошел за консолью. Поведение Лаки не могло не тревожить. Когда я вернулся, Ритка что-то говорила ему шепотом, но, судя по отсутствующему виду, он вряд ли понимал ее. Я включил консоль, Лаки тут же вывел карту.

— На границе между Единицей и Двойкой находится водоочистительный комбинат, — начал он. — Вот это место.

— Довольно сраное место, — заметил я, разглядывая увеличенный объект, вертевшийся и так и эдак.

— Его задача — фильтровать воду. Но не выходящую из Единицы, как об этом принято говорить, а наоборот, текущую туда. Это означает одно: как только они достроят купол, «Истоки» запустят на полную мощность. Вы ведь понимаете, что это означает?

— Что? — спросила Ритка. Я промолчал. Гораздо больше всяких слов меня беспокоили его глаза.

Они начинали светиться.

— То, что вода будет заражена, везде, кроме Единицы… Сегодня в новостях передавали, что «Истоки» выводятся на второй уровень мощности. А когда запустят купол, мощность возрастет до первого уровня. А первый уровень — это фильтрация радиоактивных отходов. По сообщениям в прессе можно вести дневник конца света, честное слово!..

— И ты предлагаешь… — я не договорил.

— Да, предлагаю. — Лаки глубоко вздохнул. — Я предлагаю заложить взрывчатку, отъехать на безопасное расстояние и устроить террористический акт.

— Так… — протянул я. Сердце билось где-то в горле. — И когда?

— Сразу же после выпускного бала.

— А мы переоденемся? — тут же спросила Ритка. — Просто я пойду на каблуках, и будет не очень удобно…

— Естественно! — фыркнул Лаки. — И переоденемся, и возьмем оружие со взрывчаткой, и уничтожим то, что стоит уничтожить. Потому что есть вероятность того, что мы не вернемся.

Он замолчал.

— Как мы туда проникнем? — спросил я.

— Я знаю дорогу.

— Ты там уже был?

— Один раз. Периметр не охраняется, во всяком случае — явно. Территория вокруг объекта сильно заброшена. Закладывать взрывчатку буду я. Ваша задача — прикрывать меня.

— И где эта взрывчатка?

Я все еще думал, что Лаки шутит. Ну откуда у него взрывчатка? Ведь мы избавились от всего оружия…

Лаки поднял за ремень довольно тяжелую сумку, стоявшую под его стулом, и водрузил ее на стол.

— Здесь два автоматических пистолета системы «апостол», из Содружества, между прочим, и десять «блинчиков» туаканского производства. Кстати, в Туакане, судя по слухам, недавно началась война.

— Ядерная? — спросила Ритка.

— Пока гражданская. Туакана в изоляции, ее даже приемник не ловит.

Туаканой назывался соседний гигаполис, чуть меньший по численности, чем Стад-Рей — на два или три миллиона жителей.

— Говорят, они запустили купол, — закончил Лаки.

Неотвратимость катастрофы повисла в воздухе, как распыленный психотропный газ, вызывающий панику. Я даже не спорил. Я знал, что мы просто обязаны спасти свою расу. И если не всю, так хотя бы часть. Высший инстинкт не только запрещал убивать себе подобных, он не вызывал даже тени сомнений относительно смерти ради своего вида. Федеральные программы сделали невозможным размножение эмпи в естественной среде, и Высший инстинкт был единственным шансом нашего вида сохранить себя. У меня, стоило мне задуматься над этим, возник естественный вопрос:

— Даже если мы возьмем Единицу и запустим купол, как мы восстановим численность вида?

— Ричи, не будь кретином, — попросил меня Лаки. — Генные лаборатории достанутся нам. И мы сможем даже выбрать ребенка для нашей женщины.

— У нее же нет материнского инстинкта! — засмеялся я.

— Ты уверен? — холодно спросила Ритка.

— Нет, но…

— Вот и заткнись!

— Терракт на «Истоках» отсрочит запуск купола, и у нас, эмпи, появится шанс. — Лаки встал, менторским жестом уперся кулаками в стол, нависая над нами.

— Вы готовы?

— Да, — сказал я.

— Готовы, — подтвердила Ритка

— Ритка, пересядь, пожалуйста, в это мягкое кресло, — попросил Лаки. — Ты слишком напряжена… Ричи, сотри всю информацию.

Он указал глазами сначала на консоль, потом — на дверь, и мне пришлось уйти, хотя я очень хотел посмотреть, как работает оператор ментального воздействия, ведь именно это и было, скорее всего, истинной специализацией Лаки.

Около девяти вечера мы, счастливые и веселые, вывалились из взятой на прокат машины и, войдя в лицейский холл, остановились напротив зеркала. Близость развязки обострила мои ощущения. Я запомнил навсегда то, что отражалось внутри — раскрасневшуюся Ритку, подправлявшую и без того безупречный макияж, Лаки в серой куртке, черных очках и начищенных до блеска хаках, но при этом — со спутанной гривой светлых волос, падавших ему на лицо, и себя самого; то, что я видел, мне безумно нравилось, ведь у меня теперь были глаза Доброго Героя — такие же черные, холодные и опасные.

Ритка взяла нас под руки и мы отправились наверх, в актовый зал. Все здесь было совершенно иначе, чем на выдаче дипломов. Ряды стульев исчезли, вдоль стен стояли накрытые столы. На сцене играла живая музыка, а по центру зала расхаживали наши товарищи, половину из которых я уже и не помню по именам. На нас они поглядывали очень странно, но нам было на это наплевать. Вечер прошел спокойно. Мы ели, пили, по очереди танцевали с нашей дамой, и даже Кул умудрился не испортить этот праздник, держась на расстоянии. В общем, время пролетело незаметно.

В двенадцать ночи мы незаметно ушли. Всю дорогу назад я думал, что Ритка наверняка будет нам мешать, и даже накручивал себя по этому поводу, но она была совершенно спокойна. Лаки что-то с ней сделал, Ритка двигалась автоматически. Она танцевала, пила и говорила, как автомат, и я подумал, что, если придет такое время, с тем же автоматизмом она нажмет на спусковой крючок.

Предстоящей акции я боялся так же, как и раньше, но привкус у этого страха был совершенно другим. Я хотел убивать, и мне нравилось это делать. Мне действительно это нравилось, У нас не было такой специализации, но Лаки рассказывал про блокаторов — убийц по зову крови, и, кажется, я был таким же, как они.

Приехав домой, мы первым делом занялись любовью с Риткой, а в два двадцать, переодевшись, снова залезли в машину и помчались по федеральной трассе в направлении Единицы. Спутники слежения висели прямо над нами, но Лаки это ничуть не смущало. Он уверенно проехал двести километров, дважды луч со спутника определял номер и параметры нашей машины, и на долю секунды у нас отказывала электроника, а потом мы свернули на северо-западную магистраль, огибавшую Единицу вдоль коллектора, от чего ее называли еще «коллекторной трассой». С одной стороны тянулся кишечник толстенных труб, высотой с двухэтажный дом, с другой шла полоса лесонасаждений. Мы подъехали, выключив фары, как можно ближе к комбинату и вышли из машины. Лаки раздал нам оружие, обоймы, повесил на плечо спортивную сумку и жестом показал, чтобы мы раскатали свои маски-шапочки и шли за ним. Еще дома мы договорились, что будем соблюдать полное молчание, объясняясь лишь знаками.

Комбинат «Истоки» оказался незаконченной стройкой. С одной стороны к нему подключался коллектор, с другой темнел примерно километровый бассейн водосборника, перегороженный шлюзами, а за слоями железных створов начиналась река, уходящая в лес. Периметр захламленной территории, больше напоминающий свалку промышленных отходов, был оплетен колючей проволокой, и здесь даже висело несколько тусклых фонарей. Лаки дошел до заграждения, вынул из кармана разгрузки кусачки и быстро вырезал ими небольшую дыру, куда мы и пролезли все по очереди.

Прячась за кучами искореженного железа, короткими перебежками, меньше чем за десять минут мы подобрались к уродливой громадине «Истоков» и остановились перед последним рывком.

Все было тихо. Лаки посмотрел на меня, его глаза светились гораздо ярче. Я указал ему на это, он махнул рукой. Мы подняли головы и взглянули на пустые оконные проемы. Все стекла были выбиты, и подобное запустение начинало действовать на нервы. Со стороны водосборника потянуло свежестью, без всякой примеси тины. «Истоки» действительно работали на всю катушку, в воздухе не висело и следа той затхлости, что обычно сопровождает большие объемы застоявшейся воды. Лаки указал на нужное нам окно. Я подбежал к стене, уперся ладонями в колени. Лаки, запрыгнув мне на спину, залез в проем, куда втащил сначала Ритку, а потом и меня. Оказавшись внутри, мы оглянулись. Ритка сняла свой пистолет с предохранителя, как если бы всю жизнь только этим и занималась. Она действовала максимально четко. Я последовал ее примеру. Мы миновали коридор без каких-либо затруднений, здесь действительно никого не было. Лаки открыл дверь, я прыгнул вперед, водя стволом из стороны в сторону, и понял, что вокруг — огромное пространство, наполненное гудением гигантских агрегатов, фильтрующих воду, которые нам и предстояло, наверное, взорвать. Но здесь не было ни одного окна, а тусклый свет падал откуда-то сверху.

Мне стало не по себе от вида этих мегаломанических чудовищных насосов, я даже не мог себе представить, что воду фильтрует столь допотопная техника. Мы пошли вдоль одного из монстров, периодически издающего тоскливые протяжные звуки, рождающие очень неприятное эхо. Лаки, шедший сразу за Риткой, вынул из сумки блинчик и прицепил его к какому-то щиту с лампочками и надписью «пульт УСВ». Металлические стенки покрывали капельки воды, но блинчик прилип.

Мы дошли до конца сливной установки, и за ней была дверь пожарной лестницы под номером три. Ритка обернулась к нам, ожидая от Лаки подтверждения. Лаки кивнул, она стала подниматься.

Лестница вела снаружи стены. Мы забрались на один уровень вверх, но дверь открывать не стали, чтобы не шуметь лишний раз, а залезли в пустую оконную раму. Скорее всего, учитывая примитивную электронику, на «Истоках» работала ночная смена, но нам пока никто не повстречался. Лаки выглядел угрожающе, его глаза сияли кольцами радужки. Так, подумал я, внутренне содрогаясь, Лаки может перекинуться прямо сейчас, Ритка — подконтрольный зомби…

Ричи, что ты делаешь здесь, с этими психами?.. Но потом мое внимание полностью поглотило помещение, в которое мы проникли через незапертую железную дверь с дактилоскопическим замком и четырьмя засовами. В продолговатой комнате без единого окна тускло горели лампы дневного света, мигающими вспышками освещая пустоту заброшенного пространства, а на полу чернели пятна от стоящих там когда-то агрегатов. На двери была табличка «цех № 7». Я впервые почувствовал неуверенность. Что-то было здесь не так. Лаки тронул меня за плечо. Он был встревожен не меньше меня.

«Валим отсюда!» — показал Лаки. — «Сначала ты, потом я, потом — она.». Мы отправились назад в указанном порядке. Снова прошли по машинному залу мимо сливных и фильтрующих аппаратов, достигли выхода в коридор, я проскользнул в полуоткрытую дверь, успел сделать шаг в сторону, освобождая место идущим следом — и мне в глаза ударил яркий луч.

Реакция Ритки была самой совершенной — она первая начала стрелять, пока я хлопал в панике глазами.

— Сзади! — послышался крик Лаки.

Тут я вспомнил, что он безоружен и кинулся обратно в цех. Ритка прикрывала наше отступление, а я даже не понимал, что происходит. Огромный зал наполнился нестерпимо ярким светом. Мы стояли лицом к лицу с целой толпой парней в форме федеральных войск. Это было так неожиданно, что я даже не успел испугаться.

— Бросить оружие! — услышал я приказ. — И лечь на пол! Считаю до трех!

— Огонь! — еле слышно скомандовал Лаки.

Тут же мы начали стрелять. Я ожидал, что пули пробьют мое тело, но этого не было. Сначала ударило по глазам, и в голове разорвалась световая бомба. Я знаю, что я стрелял даже тогда, совершенно ослепнув от взрыва шоковой гранаты, а рядом со мной стреляла Ритка, только длилось это не очень долго. Цепенящие волны, одна за другой, сковывали мои движения, мои мысли, я падал в черный колодец, проваливаясь в бездну шока, упорно продолжая стрелять, а может, мне только так казалось, что я стреляю, может, это просто колотилось взбесившееся сердце. А потом со всех сторон обрушилась ночь, но я так и не понял, что у меня закончилось раньше, патроны или воздух.