"Поморы" - читать интересную книгу автора (Богданов Евгений Федорович)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

К концу дня на вторые сутки шхуна, миновав остров Мудьюг, вошла в устье Северной Двины. Еще за Мудьюгом Ряхин распорядился прикрыть брезентом бочонки, находившиеся на палубе. Сам хозяин, внезапно посуровевший, озабоченный, стал за штурвал, отослав Дорофея на отдых.

Заметив, как внешне изменился Вавила, команда пыталась объяснить это по-своему:

— Боится на мель сесть. Сам у руля! Будто Дорофей тут не плавал…

— А зачем бочки закрыл? Раньше не закрывали.

— Будто ворованное везем!

Дорофей подумал и осторожно заметил:

— Судя по всему, товар будет сбывать тайно. Видно, боится властей.

Родька, лежа на койке, прислушивался к разговорам.

Вавила, привычно поворачивая штурвальное колесо, поглядывал на фарватер, на бакены, береговые очертания и невесело размышлял.

Архангельский перекупщик зверобойного товара Кологривов еще в марте писал ему, что кожевенный завод, принадлежащий купцу, Советская власть национализировала. Однако через верных людей можно сбыть товар подороже, минуя строгий контроль.

Поэтому Кологривов советовал Ряхину, придя в Архангельск, не отдавать якорь в центре, у Красной пристани, а пройти вверх по Двине, миновать город и стать в версте от двинского села Уймы. Туда в назначенный час прибудут люди Кологривова на карбасах и заберут товар. Перекупщик определил место и время встречи с Ряхиным в городе для расчета за привезенные шкуры.

Все пошло прахом! — думал Вавила. — Свое собственное, горбом нажитое приходится сбывать украдкой. О рейсе в Норвегию и думать теперь нечего. Слышно, что даже государственные торговые суда за границу выходят только с разрешения властей. А мне путь туда заказан… Того и гляди шхуну отберут. Тяжелые времена. Как жить дальше — не ведаю…

Голову сверлило недоброе предчувствие: Не накрыли бы таможенники при входе в порт. Как бы проскочить незаметно?

Но не проскочишь портовый надзор: ночи белые, паруса за версту видно. И таможня проверяла каждое суденышко, появившееся у города.

У Чижовки к борту шхуны подвалил таможенный катерок. Ряхин передал штурвал Дорофею, приказал спустить паруса, стать на якорь. Зазвенела цепь, якорь нырнул в воду.

С катера подали конец, и по штормтрапу на борт шхуны поднялись двое: пожилой с усами щеточкой востроглазый досмотрщик и другой, помоложе, с трубкой в зубах. Оба в морской форме. У молодого мичманка надета лихо, набекрень.

Ряхин снял картуз, кивнул властям.

— Чье судно? — спросил старший.

— Из Унды. Рыбацкая шхуна… — ответил Вавила.

— Хозяин кто?

— Я… Ряхин.

— А-а-а! — протянул таможенник. — Слыхал Ряхина. Груз?

Вавила показал на бочки под брезентом:

— Весь товар. Тюльжир.

— А в трюме?

— И в трюме маленько.

— Тоже жир?

— Шкуры…

— Кому привез?

— Кожевенному заводу.

— Разрешение от сельского Совета имеется на продажу?

— Нету. Не знал, что надобно. В прежние времена ходил без всякого разрешения…

— Так то в прежние! — сурово оборвал таможенник. — Нынче требуется документ.

— Так я ведь без утайки, господин-товарищ, — мягко и заискивающе заговорил Вавила. — Сдам товар государству — и домой. Не пропадать же ему!

Таможенники приказали скинуть брезент, пересчитали бочонки, осмотрели трюм, записали, сколько чего имеется на судне, и дали Вавиле расписаться.

— На завод, говоришь? — строго спросил на прощание пожилой таможенник. — Ладно. Проверим. Заводу сырье очень нужно. Как раз на простое находится. А ты все плаваешь? Ну-ну, плавай пока…

Катер отчалил. Ряхин спустился в каюту, сел у стола, обхватил голову руками и погрузился в раздумье. Из головы не выходили последние слова таможенника, сказанные с холодной многозначительностью: Ну-ну, плавай пока… К чему он так сказал — пока?.. К сердцу прокрался холодок.

Но долго думать не приходилось. Позвал к себе Дорофея и Анисима. Когда они явились, сказал:

— Вот что, братцы. Дело со сбытом товара у меня срывается. Таможенники пересчитали все и грозились проверить, в целости ли сдам сырье заводу. А платит он мало, цены на шкуры и жир низкие. Из выручки даже рейса не оправдаю… А ведь команде расчет надлежит выдать, да такой, чтобы мужиков не обидеть.

Вавила умолк, пытливо посмотрел на помощников. Те молчали, не зная, куда клонит хозяин.

— Верный человек обещал мне заплатить за товар втрое дороже против государственной цены, — понизил голос Вавила. — И он ждет шхуну.

— Так ведь таможне количество тюков и бочек теперь известно! — сказал Дорофей. — Не сдашь — неприятностей не оберешься.

— Известно, по числу тюков. А если каждый тюк разделить надвое да упаковать снова? Ведь вес-то им неведом!

— Впутаемся в историю, — возразил Дорофей. — И согласятся ли мужики на такое дело? Всю ночь придется работать.

— Им не обязательно знать — зачем. Скажу, что так принимает завод — малыми тюками. Иначе, мол, не примут… И к тому же, — вкрадчиво добавил Вавила, — я ведь пока еще хозяин и волен поступать, как мне надо.

— К чему все-таки этот обман? — не сдавался Дорофей.

— За все отвечаю я, — голос Вавилы стал резким. Он не хотел больше терпеть возражений. — Команде на этот раз обещаю двойную плату.

Дорофей угрюмо молчал.

Анисим Родионов оказался податливей.

— Чего ломаешься, Дорофей? Вавила Дмитрич говорит дело. Ему желательно за товар получить подороже. И товар-то, ежели разобраться, ведь и наш. Не мы ли на стуже, на льду тюленей били да еще и Елисея потеряли!.. Ни к чему нам с тобой возражать хозяину. Двойная плата команде — разве плохо?

Голос у Родионова спокойный, ровный, но Дорофей уловил в нем льстивые нотки. Он укрепился в уверенности: не пойдешь на сговор с Вавилой — обидит команду при расчете. И так у него лишнюю копейку не выжмешь, а тут и вовсе закроет свой кошелек. И тогда команда будет считать виновником убытка его, Дорофея. Он махнул рукой и скрепя сердце сказал:

— А, делай как знаешь.

— Ну вот, давно бы так, — Вавила поднялся. — Снимемся с якоря и пройдем мимо пристани за город. Там около ночи все и уладим. Время позднее, у Красной пристани нас все одно никто не будет разгружать до утра. Ну, с богом, за дело!

Вечером на шхуне подняли паруса, и при боковом ветре она тихо скользнула вверх по реке.

Родька вышел на палубу. Слева по борту, залитый теплым светом предзакатных лучей, проплывал город: в неяркой зелени только что распустившихся тополей аккуратные двухэтажные особняки, кирка — лютеранская церковь, Гостиный двор, белокаменная громада собора. У Воскресенского ковша возле Красной пристани стояли большие и малые парусники. У причала швартовались паровые суденышки. В вечернем небе таяли грязноватые дымы. Неказистые с виду макарки «Макарки — небольшие колесные пароходы на Двине назывались так по имени архангельского купца и судовладельца Макарова» с тентами-навесами ходко бежали вверх и вниз по реке, перевозя пассажиров пригородного сообщения.

Но вот уже остались позади пакгаузы грузового порта Бакарицы. Берега стали пустынными, лишь кое-где на угорах рассыпались домишки пригородных деревень.

Серовато-молочными размывами заволакивала реку июньская белая ночь. Вавила, неподвижно стоявший на баке, вдруг поспешно сунулся в рубку. Поветерь круто повернула вправо к малозаметному песчаному острову с ивняком. Дорофей отдал команду:

— Спустить паруса!

По палубе загрохотали каблуки. Паруса обвисли, свернулись, забрякала якорная цепь. Шхуна замерла на месте, чуть развернувшись по течению. О борта ластились мелкие волны.

Вавила вышел из рубки, бросил отрывисто:

— Зуек! Команде ужинать! Быстро!

Родька потащил в кубрик огромную кастрюлю с жареной рыбой, потом еще несколько раз пробегал по палубе то с чайником, то с нарезанным хлебом.

Во время ужина хозяин пришел в кубрик.

— Хлеб да соль, мужики!

Потом постоял, озабоченно комкая бороду, и попросил команду поработать в трюме — распаковать и разделить тюки. Как — покажет сам. Велел взять фонари.

— Что еще за аврал? — пожимали плечами мужики, когда хозяин ушел. — Нам такая работа вроде бы ни к чему. Чего ему вздумалось тюки делить?

— Связаны добро! Для чего ворошить?

Анисим отодвинул от себя пустую оловянную тарелку, вытер губы холщовым полотенцем.

— Надо, чтобы тюки были небольшие — так сподручней для погрузки и перевозки, — он словно бы чего-то недоговорил, глаза уклончиво смотрели в сторону.

Однако команда есть команда. Мужики, перекурив, спустились в трюм, прихватив керосиновые фонари. Распаковывать тяжелые тюки с сырыми сплюснутыми шкурами, свернутыми наподобие больших кулебяк, оказалось делом нелегким. Долго возились в тесном, слабо освещенном трюме. Хозяин делил тюки не поровну: в одном больше шкурок, в другом — меньше.

Наконец все было сделано. Но этим не обошлось. Упаковки поувесистей Вавила распорядился поднять на палубу. Он часто поглядывал на часы.

Едва успели поднять груз, как на реке показался карбас в две пары весел. Он ходко приближался к шхуне. На карбасе трижды стукнули деревяшкой о борт. Вавила ответил негромким ударом рынды.

Матросы молча стояли у фальшборта, наблюдая за приближающейся посудиной. Она тихонько подвалила к борту. Анисим, изогнувшись, поймал швартов и захлестнул петлю за кнехт. Спустили веревочный трап, и по нему поднялся невысокий человек в ватнике, картузе и грязноватых, в иле, сапогах. Он и Вавила, обменявшись рукопожатием, сразу ушли в каюту.

Родька видел, как подошел карбас. Поведение хозяина показалось ему подозрительным. Но команда молчала, и Родька решил: Кто их знает, купцов. У них, видать, все делается втихомолку.

Хозяин и гость вскоре вернулись на палубу, и Вавила распорядился сгружать тюки в карбас. Их принимали два человека, лиц которых в тени шхуны разглядеть Родьке не удалось.

Нагруженный карбас ушел. На смену причалил другой. Нагрузили и его.

Проводив карбасы, Вавила сразу заторопился, отдавая команды негромко и все время оглядываясь по сторонам. Через полчаса шхуна вернулась в город, отдала якорь неподалеку от пристани, чтобы утром стать под разгрузку.

Утром явился представитель Архсоюза принимать груз. Ряхин встретил его, показал товар и заранее составленную опись…

Представитель долго пересчитывал тюки и бочки, сверяя результаты подсчета с данными таможни, сообщенными кооперации, и наконец сошел на пристань, сказав, что пришлет лошадей для перевозки груза.

Вавила все опасался, как бы не пришли вчерашние таможенники и не заметили, что тюки изрядно похудели. Но они не явились, и купец успокоился.

К полудню шхуна разгрузилась. Вавила ушел в город по своим делам. Команда тоже разбрелась по Архангельску — кто навестить знакомых, кто сделать покупки, а кто и проверить питейные заведения, благо хозяин всем выдал аванс, кроме Родьки. Ему с судна уйти не разрешили, и он с грустью следил за суетой на пристани с палубы.

Ряхин вернулся на другой день, чуть-чуть хмельной и сердитый. Заметив раскиданные по палубе брезент и концы, стал браниться:

— Не могли прибрать? Совсем обленились.

Родька, обойдя хозяина стороной, нехотя стал сворачивать брезент, сматывать веревки.

Запершись в каюте, хозяин достал окованный железом ларец и выгрузил из карманов деньги. Пересчитал пачки, недовольно покачал головой, вздохнул. Выручка была небогатая. Если бы не Кологривов, пришлось бы ему уходить из Архангельска ни с чем.

Местные власти запретили продажу кожевенного товара частным лицам. Ряхин должен был сдать его только на завод. Но он нарушил закон, сбыл свой товар тайно, словно контрабанду. На этот раз обошлось — в другой засыплешься. Вавила, будучи в городе, видел, как все меняется. Везде наступают на частника кооперативы — рыболовецкие, торговые, промысловые. Мелкие лавчонки купцов пробиваются незначительным оборотом.

У архангельских торговцев и рыбопромышленников отобрали все большие суда, оставили лишь карбасы да малые парусники — боты, расшивы, шняки. Вавила чувствовал, что и ему на своей шхуне плавать остается недолго. Продать бы ее… А кто купит? Старые адреса и связи порушились. Кое-кто из купцов уехал из города неведомо куда. Оставшиеся попрятали деньги в потаенных местах и притихли, ведя обывательскую жизнь. Вавила сунулся было в кооператив, предложил свои услуги на перевозку рыбы с мурманских промыслов, но ему отказали.

Придется возвращаться в Унду ни с чем. Хорошо, если еще удастся сходить летом на рыбный промысел. Но опять возникает осложнение, куда сбыть рыбу.

Выйдя на палубу, он увидел скучающего зуйка. Родька стоял, прислонившись к фок-мачте под рындой, и глазел, как у пристани разгружались суда. С огромного парусника-трехмачтовика грузчики скатывали бочонки с сельдью. Оттуда донесся возглас: Соловецка селедочка-то! Ух и хороша! Поодаль лебедкой поднимали тюки с товарами на палубу парохода, идущего на Печору.

— Чего горюешь, Родион? — спросил хозяин.

— Чего, чего… На берег-от не пустили! Вот и стою…

— Это мы вмиг поправим, — Вавила взял Родьку за плечо, повернул к себе лицом, встретился с колючим взглядом парня. — Команда скоро должна вернуться. Уйдем отсюда вечером. У тебя есть еще время. Поди погуляй.

Он достал кошелек, дал зуйку денег. Родька повеселел, пошел к сходням.

Выйдя на набережную, он повернул направо и вскоре добрался до Поморской — самой оживленной улицы города. Она выходила к Двине. На берегу — базар с ларьками, лотками, прилавками, на которых разложены мясо и рыба, соленые огурцы и сушеные грибы, картофель и разные овощи.

Продукты Родьку не интересовали. Он нашел лавку с недорогими ситцами, обувью, одеждой, купил матери цветастый платок и отрез ситца на кофту, а Тишке — кожаный брючный поясок с набором.

Денег еще немного оставалось, и он решил купить изюму. Сын Ряхина Венька иногда хвастался перед ребятами изюмными пирогами и даже давал им отведать такое необыкновенное яство.

Возвращаясь на шхуну, зуек на ходу кидал в рот изюминку за изюминкой и все заглядывал в кулек: Не съесть бы много. Надо и домой привезти.

Матросы с берега пришли трезвыми, что случалось на таких стоянках довольно редко. Сидели в кубрике и разговаривали.

— Погулял? — спросил Дорофей Родиона, когда тот спустился вниз.

— Был на базаре. Обновки купил и вот… изюму. Попробуй, дядя Дорофей.

— Не надо. Вези Тишке, — отказался кормщик и снова включился в общую беседу. — Встретил я в городе знакомого, так он сказал, что в Мезени, Долгощелье и других деревнях нынче будут промысловые кооперативные товарищества. Если так, то Вавиле придется туго.

— Ну, товарищества еще где-то, — отозвался пожилой матрос Тимонин. — А нам кормиться надобно. С этого рейса получим шиш! Всего неделю ходили… А рассчитывали на все лето, на целую навигацию!

— Без Ряхина придется трудно, — согласился с ним Анисим. — Где возьмешь суда? А снасти? А деньги?

— Наверное, помогут, — не совсем уверенно ответил Дорофей. — Раз государство велит идти в товарищества, значит, и кредит даст.

— Придем домой — чем займемся? — опять обронил Тимонин.

— Покосами.

— А после придется садиться на тони, на семгу. Невода-то у Вавилы есть.

— Есть-то есть, да он уж, верно, подрядил сидеть на тонях тех, кто дома остался.

И все сосредоточенно замолчали.

А Вавила ходил по палубе, кидая угрюмые взгляды на город. За островами на Двине закатывалось солнце, и Архангельск был облит теплым розоватым светом.

Из кубрика вышел Дорофей.

— Снимайся с якоря. Пойдем домой, — сухо распорядился хозяин.

— Без груза?

— Да.