Бояркин СергейСолдаты Афганской войны

Сергей Бояркин

Солдаты Афганской войны

(Интернет-вариант?).

DOC версия

Документальное свидетельство участника ввода войск в Афганистан,

воспоминания о жестоких нравах, царивших в солдатской среде

воздушно-десантных войск.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СОЛДАТАМИ СТАНОВЯТСЯ

Служба в армии - является в СССР

священным долгом и почетной обязанностью.

(Из Конституции СССР)

ХОЧУ БЫТЬ ДЕСАНТНИКОМ!

Будь проклят тот день, когда хирург,

постучав по моей впалой груди, сказал: "ГОДЕН!".

(Из альбома солдата)

Полным ходом шел майский призыв 1979 года. Комиссия военкомата по распределению призывников работала бойко. И вот, после прохождения всех врачей, подошла моя очередь войти в этот последний кабинет. Волнуясь, словно именно сейчас в моей судьбе может произойти нечто поворотное, я предстал перед комиссией как и все прочие - в одних лишь трусах.

За сдвинутыми в ряд столами, на которых стопками лежали папки с делами призывников, сидело пять человек. Настроение у всех было приподнятое. Сидящий в центре подполковник - председатель комиссии - с улыбкой оценил мои мощи и, полистав папку с заключениями медиков, сказал:

- Это хорошо, что ты невысокий - в танке тесно не будет.

- Уловил? Танк тебе доверяем! - поддержал веселый тон начальника другой член комиссии.

- А может, парень о Морфлоте всю жизнь мечтал. Кстати, в подлодке тоже компактные требуются.

От последней шутки мне стало как-то не по себе: на флоте пришлось бы служить не два, а три года. Столь мрачная перспектива подтолкнула меня действовать более решительно и, собравшись с духом, я неуверенным голосом попросил:

- А можно в десант? У меня есть разряд по парашютному спорту, - и передал подполковнику сложенный пополам листок - мое свидетельство парашютиста. Там было заполнено всего три строчки, что соответствовало трем выполненным прыжкам.

С интересом изучив его содержание, председатель остался доволен:

- Это другое дело! - и стал рыться в своих папках, замечая, как бы про себя. - Кого ни спроси, всем подавай десант, а сами даже на самолете ни разу не летали!.. А вот на флот - никто не хочет! Перед тобой одного, так еле, понимаешь, уговорили, - вся комиссия снова дружно заулыбалась и весело заерзала на стульях. - И что молодежь так море не любит?

В конце концов нужная папка была найдена и, сделав в -%) необходимую пометку, он торжественно заключил:

- Ну, давай! Пятая команда - ВДВ!

Я просиял. О большем я и мечтать не мог. Недавно посмотрев в кинотеатре фильм о воздушном десанте "В зоне особого внимания", я все еще находился под его впечатлением: сколько там было армейской романтики и интересных приключений, выпавших на долю сильных и смелых десантников, и из всех невероятно сложных ситуаций "голубые береты" всегда выходили победителями, как и подобает настоящим героям. А чего только стоит крепкая армейская дружба и взаимовыручка! Фильм вскружил мне голову, и я был счастлив, что моя мечта сбывалась - скоро и я стану таким же!

Пока заполняли боевую повестку, председатель строго предупредил:

- Кого на сбор приносят под руки - сразу отправляю в вытрезвитель, а потом гарантирую только стройбат. Имей в виду! И еще - прическу приведи в порядок. Два миллиметра, не больше! А то зарос, как дьякон - смотреть противно.

Домой я летел словно на крыльях. Чувство гордости переполняло меня. Я буду ДЕСАНТНИКОМ! Накачаю мышцы, научусь приемам самбо и каратэ! Форма цвета хаки, голубой берет - словом, друзья умрут от зависти! На душе стало легко и свободно. Сразу отступили тягостные мысли, мучившие меня последние месяцы...

А ведь еще совсем недавно, этой зимой, я был студентомфизиком новосибирского университета. Там, в общежитиях студенческого городка, окруженных со всех сторон сосновым бором, протекали мои бурные студенческие дни. Вырвавшись на свободу от опеки родителей и получив тем самым самостоятельность, я жил новой, интересной, хотя и весьма напряженной жизнью: днем - лекции и семинары, вечером самоподготовка и зубрежка. А субботние дискотеки и шумные вечеринки скрашивали нудную бесконечную учебу.

Как-то раз, проходя мимо доски с разными универовскими объявлениями, я обратил внимание на отдельный невзрачный лист с примитивно изображенным на нем парашютом. Hа листе неровными буквами значилось:

Внимание!

Желающие заниматься парашютным

спортом приходите на военную кафедру.

Ниже указывался номер аудитории и время занятий.

- Ага! Это то, что мне и надо! - сразу загорелся я. Схожу, пощекочу нервишки!

Hа призыв покорить небо откликнулось человек двадцать. Занятия с нами вел спортсмен-разрядник по фамилии Рубан. Hа вид ему было лет сорок, и держался он с нами весьма и весьма раскованно. Первые месяца два, пока шла теоретическая подготовка, Рубан запугивал нас всякими невероятными случаями из жизни бердского аэроклуба, где нам предстояло сигануть с парашютом, а когда начались практические занятия, где отрабатывалась укладка парашюта и последовательность действий при прыжке, он, не выбирая выражений, поносил нас за тупость и неумение. Особенно доставалось затесавшимся в секцию пятерым девушкам: он придирался к самым мелким пустякам и отпускал столь нетактичные обороты и сравнения, что порой доводил их до слез.

И вот, после прохождения медицинской комиссии и сдачи экзаменов в областном аэроклубе, группа наконец была $./ci%- до прыжков.

Мы прибыли на бердский спортивный аэродром. Получив и уложив парашюты, мы долго ждали своей очереди, наблюдая, как куда-то стаями уходят учебные вертолеты, как в небе беззвучно кружат длиннокрылые аэропланы, как за летящими на большой высоте самолетами образуются разноцветные бусинки куполов парашютов - то прыгали спортсмены.

Безусловным лидером и душой коллектива среди нас был Hиколай - высокий и довольно крепкий парень, уже отслуживший в воздушно-десантных войсках. Он был года на три старше всех и относился к нам по-взрослому покровительственно и в то же время как равный. С Hиколаем было весело, и все к нему тянулись. Он шутя поучал нас жизни и любил вспомнить что-нибудь интересное из своей армейской службы. Но одна из этих историй меня сильно обескуражила.

- ...Смотрю - один из только что прибывших, рассказывал Николай, - совсем раскис: сидит в сторонке, хлюпает носом. Служба ему, видать, не в жилу пошла. Сопли развесил, чуть ли не плачет, и к автомату уже примеряется. Ну, думаю - сейчас еще застрелится! Я к нему подошел, взял у него автомат...

- Подсел рядом, поговорил с ним по душам и успокоил парня, - зная добрый нрав Hиколая, мысленно продолжил я. Но услышал нечто иное.

- ... взял у него автомат, да как врезал ему хорошенько разика три, чтоб неповадно было! У него сразу мозги прочистились и больше он таких фокусов не выкидывал.

- Ничего себе, психолог! - удивился я такому обороту. - Надо же было с ним как-то поговорить!

- И так сошло! Слова понимают не все, а так оно верней и надежней!

В ожидании и разговорах проходил час за часом. Заметив, что некоторые не совсем уверены в благополучном исходе дела, Hиколай решил нас подбодрить, продемонстрировав довольно доходчивый и очень наглядный пример. Он поднял с земли проволоку, согнул ее в виде плотной синусоиды:

- Смотрите сюда. Вот так уложены стропы. Когда ты летишь вниз, они расправляются, - он потянул за концы проволоки и, действительно, из синусоиды она вытянулась в ровную линию. - Видите? Им ничто не мешает! Hу что может быть проще?! Hе берите в голову - система самая дубовая тут в принципе ничего не может произойти!

Наконец подошла наша очередь садиться в самолет. Когда он набрал километровую высоту, открыли боковую дверь и по команде: "Приготовился!.. Пошел!" - в дверь по одному стали нырять впередистоящие.

И вот уже я стою у края раскрытой двери, где за порогом - ослепительно белый провал в бездну. Сердце взволнованно колотится. Налетающий страх перед неизведанным сковывает все тело: "А вдруг не раскроется?! Тогда через какие-то секунды меня не будет!"

- Приготовился!.. Пошел! - я с силой отталкиваюсь ногой от борта. Мощный поток воздуха ударяет мне в бок и сносит назад. И почти сразу - тишина, только доносится затихающее урчание удаляющегося самолета. Еще несколько секунд мои внутренности находятся словно в подвешенном состоянии, а в голове только одна мысль: "Когда же? Когда?"

И наконец - динамический удар! Осматриваю купол / ` hnb : - Все нормально! - Я улыбаюсь - хочется петь песни.

После успешного приземления мы, счастливые покорители неба, идем по заснеженному полю и с восторгом наперебой рассказываем друг другу о пережитых чувствах.

Через день прыгнули еще два раза, а вечером организовали по этому поводу грандиозное застолье. На том парашютная эпопея и завершилась.

Однако, в то же самое время на моем учебном фронте складывалась чрезвычайно тревожная обстановка. Науки мне давались с трудом. Бесчисленное множество сложных формул никак не могли уместиться в моей недостаточно одаренной голове, где значительное место отводилось мыслям о симпатичных девушках, которые не имели решительно никакого отношения к точным наукам. И если раньше в школе я без особого труда и даже с увлечением решал задачки по математике и физике, то здесь, где в расчетах без конца приходилось оперировать градиентами, дивергенциями и тензорами, способностей мне явно не хватало.

В общаговской комнате вместе со мной жил Сергей Смирнов - круглый отличник, один из лучших студентов среди физиков нашего курса. Я не переставал удивляться, как он мог за вечер, всего за один присест, не напрягаясь и даже получая удовольствие, решить целую кучу задач из курсовой работы, тогда как я после долгих втолковываний с трудом врубался только в суть постановки задачи. В сравнении с ним я представлял собой жалкий, умственно неполноценный субъект. И даже честно списав правильное решение, я отдувался, долго пыхтел, но никак не мог ответить чтонибудь вразумительное преподавателю, принимающему курсовую работу, стоило ему только ткнуть пальцем в любую из формул в моей тетрадке и поинтересоваться: "А это откуда взялось?"

Все полтора года, пока я учился в университете, мое положение как студента было весьма шаткое. По успеваемости в группе я прочно занимал последние места, зато всегда числился первым кандидатом на отчисление. Перед каждой сессией я со страхом загадывал: "Сдам - не сдам?.. Только бы сдать эту сессию, а дальше обязательно возьмусь за ум и как-нибудь доучусь".

Первую сессию я с трудом, но все же сдал на одни трояки. Вторую сессию еле-еле перевалил, и то благодаря тому, что на экзаменах заранее метил самые легкие билеты, заучивал их и, таким образом, на пересдачах с грехом пополам натягивал на спасительные тройки.

На зимней сессии второго курса свершилось то, что должно было свершиться так же верно, как и верен первый закон Ньютона: экзамены по всем дисциплинам я прошел ровно на одном дыхании - завалил все подряд. Этого я боялся, но отвратить злой рок было не в моих силах. На пересдачах преподаватели, выслушав мои невнятные ответы на экзаменационные билеты, умело списанные со шпаргалок, лишь дули щеки, озадаченно водили бровями и, посоветовав готовиться серьезнее, возвращали мне пустую зачетку. Я уходил весь в печали.

Да, карьера ученого-физика у меня явно не складывалась, и я был отчислен со второго курса за академическую неуспеваемость как безнадежный.

Родители, узнав о случившемся, были в шоке:

- Ну что, отучился? - убитым голосом спросил отец. Куда теперь? Ты подумал? А?.. Позор-то какой! Стыдно будет - работе сказать, - лицо у него было мрачное и уставшее. В армию теперь заберут. На два года!.. Все забудешь, уже ни в какой институт не поступишь... Все друзья к этому времени будут работать - деньги зарабатывать, а ты все еще у нас с матерью на шее сидеть будешь, - и выразительно похлопал себя по загривку. - Бестолочь! Тьфу!.. Мы с матерью так хотели, чтобы дети были с высшим образованием, чтобы могли ими гордиться. Все для вас делаем... Ну скажи, Сергей, ну как так можно?

Мне и самому было тошно - мечты юности рушились и надвигались не лучшие перемены. Теперь я не видел кем стану в будущем, чем буду заниматься и эта неопределенность терзала и угнетала меня. Два месяца после отчисления я ходил сам не свой - мрачный и подавленный, пока решение призывной комиссии не внесло ясность в мою дальнейшую судьбу.

ПРОВОДЫ

Я бодро зашагал в гастроном: надо было закупить водки, вина и кое-чего на закуску - то, без чего невозможны полноценные проводы в армию.

В общаговской комнатушке сразу собралась подходящая компания - человек десять - одни парни. Гремел магнитофон. Тут же, распечатав бутылки с водкой, ее разливали по граненым стаканам, спертым из студенческой столовой. Все громко и весело шутили на армейские темы.

Среди присутствующих в армии отслужил только один Хыц - монгол по национальности. Он был невысокого роста, но крепкого сложения и с кирпичными бицепсами. Хыц был всесторонне одаренным: хорошо рисовал, играл на гитаре и пел, и голова у него была секучая - учебу тянул без больших усилий. Hо армия наложила особый отпечаток на его характере - иной раз с ним было опасно шутить.

Однажды, подвыпив, он учинил драку с двумя своими приятелями, с которыми проживал в одной комнате - оба потом ходили с выразительными лиловыми фингалами под глазами. На следующий день после драки, зайдя в нашу комнату, он сожалел, что так получилось. Драки среди студентов случались чрезвычайно редко, поэтому с того раза я к Хыцу стал относиться с некоторой настороженностью.

Об армии Хыц вспоминать не любил, но в общей суматохе застолья кто-то его подзадорил:

- Хыц, вот скажи, что тебе дала армия?

Он задумался на несколько секунд и серьезно ответил:

- Знаешь, до армии я не смог бы убить человека. А теперь могу... Армия вообще ничему путному не научит. Лично я только раствор месил, да кирпичи ложил. Какая в стройбате служба? Я и автомата-то в руках не держал - только лом да лопату.

Все продолжали громко общаться, ковыряли вилками в дешевых консервах с рыбой в томатном соусе, курили и гасили окурки прямо в опустевших консервных банках.

Хыц, плеснув в стаканы себе и мне водку, отвел меня в сторону от стола и, глядя на меня исподлобья, словно предвидя мою будущую судьбу, сказал мрачным тоном:

- Серега, когда тебя будут бить... сразу дерись.

- Это... как?.. - не совсем понял я совета. В голове ходил легкий хмельной туман.

- А вот так, - продолжил Хыц. - Дерись, дерись, дерись до последнего - отстанут, а не сможешь - смейся, будто тебе "a% равно. Тогда быстрей отстанут, - и чокнул свой стакан о мой. - Ну, давай - за Советскую Армию! - осушив стаканы до дна, мы, пошатываясь, вернулись к столу.

- И с чего это меня будут бить? - недоумевал я про себя. - Я же буду служить в десанте, а он-то в стройбате был, а там конечно - бардак! Тоже мне, сравнил!

- Ну, Серега, как говорится - с почином! Ты, какникак, первым проторишь путь в армию, - широко улыбаясь, поднял свой стакан мой друг Иванов Сергей. - Но лично меня туда никаким калачом не заманишь! Ни в какие войска! Я уж лучше еще здесь поучусь!

Иванов был большим любителем выпить, а также непревзойденным мастером разыграть товарищей. С физфака Иванова выперли еще на прошлой летней сессии за сплошные двойки. Стать твердым троечником - было пределом его мечтаний. Сложные формулы, описывающие разнообразные природные явления, но совершенно ненужные в повседневной жизни, да к тому же отнимающие драгоценное личное время на их "прорубание", тяготили и угнетали его в той же степени, что и меня. Несмотря на это, страстное желание восстановиться через год в правах студента-физика и победно окончить университет владело всеми его помыслами.

Еще в ноябрьский призыв его пытались взять "под ружье". Получив первую повестку, где ему предписывалось рано утром явиться в военкомат, чтобы пройти медицинскую комиссию на годность к службе, Иванов понял, что на него началась охота. Эту повестку как, впрочем, и все последующие Иванов, неприлично ругаясь, изодрал в клочья и выбросил, а сам удвоил бдительность.

В военкомате тех, кто не желал добровольно выполнять почетную обязанность перед Родиной, положительно не любили, хотя и прикладывали немало усилий, чтобы с ними повидаться. Двоечники, обитающие по общежитиям университета, завидев подъехавшую машину, у которой под лобовым стеклом крепилась табличка "Советский РВК" (Академгородок расположен в Советском районе Новосибирска), в панике, как тараканы при включении света, разбегались из комнат, где они были прописаны и пережидали облаву у своих друзей. Но назойливые военные норовили нагрянуть в самое неблагоприятное время, когда они были совсем некстати: в субботу вечером, когда в темном, громыхающем зале бушевали танцы, а бдительность притуплена алкоголем или, что еще хуже, ранним утром, когда все порядочные студенты либо мирно спят, либо режутся в преферанс, прикладываясь после каждого "паровозика на мизере" к трехлитровой банке пива.

Все три месяца ноябрьского призыва Иванов как опытный подпольщик был настороже, и ищейки из военкомата не смогли его зацепить. Когда призыв закончился, он предпринял несколько попыток получить "белый билет" - справку о негодности к службе в армии по состоянию здоровья. Этот и только этот бесценный документ мог обезопасить его от военного спрута на все предстоящие призывы.

Сначала он решил заболеть воспалением легких. Поздно вечером в лютый январский мороз Иванов, я и еще наш общий друг Андрей Рожков отправились в лес. Для этого было достаточно выйти с крыльца общежития, перейти дорогу, по которой редко проезжали автомобили, и пройти ещё метров десять. Там начинались сплошные заросли.

- Так, засекайте тридцать минут, - распорядился Иванов. Он скинул с себя дубленку, передал ее мне, а сам, .ab "h(al в одних трико, рукавичках и шапке, лег на снег обнаженным торсом.

Время шло. Мороз стоял жуткий - за тридцать градусов что просто обжигал лицо. Мы с Рожковым, хоть и были тепло одеты, сразу же закоченели и для согрева стали прыгать на месте. Я раскурил сигарету и поднес ее к лицу Иванова:

- Дерни разок, а то совсем окочуришься.

Не двигаясь и не поднимая рук, он ухватил сигарету губами и затянулся.

- Осталось десять минут, - глядя на часы, сообщил Рожков. - Не помер там?

- Все в ажуре, - отозвался Сергей. - Замерз только.

Прикрывая лицо от обжигающего мороза, мы весело переглянулись:

- Hу да! Так и поверили! Смотри как "примлел" - даже не шевелится! Кайфует небось!

Наконец время подошло.

- Все! Ровно тридцать минут! Вставай!

Подняться самостоятельно Иванов уже не мог. Мы взяли его за руки и подняли как каменного истукана. Стряхнув с тела снег и накинув на него дубленку, мы вернулись в общагу. В комнате от тепла Сергея начало трясти как в лихорадке. Но помаленьку тело успокоилось, и он заснул.

Наутро мы с Рожковым вовсю кашляли и шмыгали носами, тогда как у Иванова на щеках горел молодецкий румянец, он был бодр и здоров. Сомнений не было - любая медицинская комиссия констатировала бы, что Иванов к выполнению священного долга годен.

Через день Иванов значительно усложнил задачу, произведя минутное погружение в прорубь на Обском водохранилище. Для страховки, чтобы он не ушел под лед, его перевязали веревкой и держали за концы. Однако и погружение в ледяную воду также не оправдало себя: испытания холодом только закаляли организм призывника, не оставляя никаких шансов стать обычным больным человеком.

В поисках тяжелого заболевания Иванов даже пробовал отравиться конторским клеем, но также все без утешительных результатов: хотя поначалу живот обнадеживающе скрутило, но уже на следующий день, надолго засев в туалете, все прочистилось естественным образом. Неудачей также закончилась и попытка сломать себе руку: хотя Рожков и бил тяжелым дрыном по-товарищески и от души, но кость даже не треснула.

Осознав, что наскоком такие серьезные дела не делаются, и одного даже очень большого желания недостаточно, Иванов на несколько дней засел в самую большую научную библиотеку города где, набрав медицинских книг, стал внимательно изучать симптомы и течение болезни при сотрясении мозга. Подковавшись теоретически, он решился осуществить дерзкий план на практике.

И вот поздно вечером Иванов с Рожковым направились в центр Академгородка. Там красовалась, перемигиваясь гирляндами-лампочками, новогодняя елка. Рядом с ней находилась высокая ледяная горка, с которой в дневное время каталась детвора.

По пути, чтобы сделать подходящую травму, Иванов хорошенько двинул головой о кирпичную стену торгового центра.

- Чуть череп не расколол, - прощупывая макушку пожаловался Сергей. - Кажись, что-то есть... Вот шишка .!` '." + al. Иди вызывай скорую!

Рожков зашел в телефонную будку, набрал "03" и, подделывая свой голос под взволнованный, затараторил:

- Здесь человеку плохо... Лежит.. У горки возле торгового центра... Не знаю. Видимо катился с горки и упал.

Когда появилась скорая, Иванов лежал без движений, изображая бессознательное состояние. Его загрузили в машину и увезли в больницу.

Почти каждый день мы приходили проведать "больного". Забившись в дальний угол коридора, мы курили и смеялись, слушая как Иванов морочит головы ничего не подозревающим врачам, как он втихаря выбрасывает все прописанные таблетки, порошки и микстуры, как ему каждый день колют уколы.

- Терпи, - подбадривали мы Иванова. - Отступать уже некуда! Другие, вообще, месяцами в психушке проводят косят под "дураков".

- Точно! Главное, чтобы признали дебилом - тогда и универ кончить можно!

- А как же - наука требует жертв!

Иванов пролежал в больнице недели три, а потом долго и настойчиво ходил в поликлинику с жалобами на головные боли. И как венец его стараний уже к майскому призыву он получил долгожданный "белый билет".

...Часа через два бутылки опустели. Приятели веселой толпой подняли меня на руки и как героя понесли по коридору из общаги:

- Э-э! Не так, не так! Неправильно несем! Разворачивай! Ему так не видно! Надо ногами вперед!

С шумом и хохотом вынесли мое тело из дверей общежития ногами вперед. На крыльце поставили на землю:

- Пиши нам, если парашют раскроется! Не забывай!

- Конечно, напишу! Ну, до встречи через два года! - и, крепко пожав всем руки, я заспешил на автобусную остановку.

ДОРОГА В АРМИЮ

Не забуду эту дату,

день, когда я стал солдатом.

(Из альбома солдата)

5 мая 1979 года. Вся семья поднялась рано утром. Недовольно ворча, мать возилась на кухне и собирала в сумку съестное, а отец, взяв ручную машинку, приступил к стрижке. Тогда было модно носить длинные волосы, чуть ли не до плеч, и я не отставал от моды. Но машинка стригла плохо, и потребовалось около получаса, прежде чем уши увидели свет, а голова превратилась в щетинистую тыкву.

Время уже поджимало. Наспех в нервозной обстановке поели и вместе с родителями и братом на трамвае поехали на сборный пункт. Родители были злые и все время меня ругали:

- Какой же ты все-таки несобранный! Не подготовился! Все оставил на последний день! Может, хоть в армии из тебя человека сделают!

На сборный пункт кировского военкомата мы прибыли точно ко времени, указанному в боевой повестке. Там в окружении родственников и друзей уже толпились призывники: матери утирали слезы и совали еще денег на дорогу, приятели пыхтели сигаретами и подшучивали, а подружки обещали ждать и регулярно писать письма.

Но вот вышел офицер и прокричал, чтобы услышали все:

- Пятая команда, строиться! В одну шеренгу становись!

Мы, будущие десантники, побросали окурки и, закинув за спину сумки со съестными припасами, заспешили на построение - все одинаково лысые, по-бродяжьи одетые. Офицер по списку провел перекличку и, убедившись, что никто не сбежал и в строю нет особенно пьяных, скомандовал садиться в стоящий рядом автомобиль ГАЗ-66 с тентом, а сам залез в кабину.

Толпа провожающих загалдела, замахала руками, крича напоследок самое важное:

- Как приедешь - сразу напиши, как добрался!

- Кушай там хорошо - поправляйся!

Выдался пасмурный, холодный день. Чуть моросил еле заметный дождик. Машина, разгоняя лужи, осторожно выехала на широкую дорогу и, набирая скорость, понесла нас все дальше от военкомата. А провожающие неотрывно смотрели вслед машине. Кое-кто, с влажными от нахлынувших эмоций глазами, все махал и махал на прощание.

Машина ехала по знакомым улицам Новосибирска в первый пункт назначения - областной сборный пункт - небольшое двухэтажное здание с двориком, окруженное со всех сторон высокой кирпичной стеной. В народе его прозвали "холодильник" в честь названия ближайшей остановки транспорта.

Сборный пункт как крепость постоянно осаждали толпы провожающих. На территорию пункта никого не пускали, и они, чтобы еще раз увидеть своего новобранца, выстраивались у редких щелок по краям добротных металлических ворот в небольшие очереди-толкучки, поторапливая тех, кто задерживался. Но мощная каменная стена и крепкие ворота наглухо отделяли призывников от их друзей и родственников, а стволы деревьев, которые росли у стены, были густо смазаны солидолом, чтобы на них не карабкались зрители.

Пункт служил перевалочным местом, где формировались группы на поезда и самолеты для дальнейшего следования к месту службы. Прибывающие со всей области новобранцы размещались в помещении, где в два яруса были установлены нары без всяких постельных принадлежностей. Периодически нас изгоняли из помещения наружу на часок-другой в надежде, что вслед за нами уйдет и устоявшийся там спертый воздух. Но вонь покидать казарму не желала, зато к ней после таких проветриваний, присоединялся холод, а как раз в тот день резко похолодало, дул сильный пронизывающий ветер и даже посыпал снег.

Многие болтались здесь в ожидании своего рейса по нескольку суток, а иногда и недель - срок достаточный, чтобы сформировались временные коллективы. По противоположным сторонам нар кучковались две группы приблатненных парней. В одной группе гнусавым голосом под гитару часами распевали уличные песни; в другой - травили байки, периодически взрываясь и давясь от смеха.

С первого взгляда там выделялись их вожаки: сидящие в самом центре независимые нахальные амбалы. В один из моментов эти группы чуть было ни сцепились. Но обошлось: силы у каждой из сторон были где-то равные, и потому до потасовки дело не дошло. Бугаи, не сходя со своих мест, поорали матом, пригрозили, что поубивают друг друга, на том и успокоились.

От греха подальше я вышел в коридор перекурить: быть втянутым в драку мне совершенно не хотелось. А место, gc"ab"." +.al, здесь было очень даже небезопасное. Рассказывали всякое. Кто-то прослышал от работавших тут офицеров, что в предыдущий призыв здесь непонятно за что убили парня. Ночью его спящего зажали и длинной вязальной спицей прокололи под ребрами вверх - прямо в сердце. Это случилось под конец призыва, когда дошла очередь до стройбатовских команд. В такие войска помимо имеющих слабое здоровье отправляют все хулиганье: тех, у кого были приводы в милицию. Говорили, что убийц даже не пытались искать ведь следствие могло сорвать призыв. А тут целый поток призывников - сотни каждый день меняются: постоянно одни приезжают, другие уезжают - где их сыщешь по всему Союзу?

Мне здесь долго ждать не пришлось. На следующий день вместе с другими новобранцами из пятой команды я уже ехал в поезде все дальше от родного Новосибирска - в далекую Прибалтику.

Плацкартные вагоны с призывниками были забиты полностью. На нижних и верхних местах спали по двое, а на третьем ярусе, где гражданские пассажиры хранят сумки и чемоданы, с комфортом устроились счастливчики - по одному. Толкотня невозможная, особенно в тамбурах, где вечно толпились курильщики.

В вагоне вместе с нами ехал офицер и четверо сопровождающих нас сержантов-десантников. У двоих сержантов служба уже кончалась. Привести нас - молодых солдат - было их последним заданием, после чего их должны отправить домой. Они были чуть ли не под два метра ростом, стройные, накачанные, одеты в парадную форму. Их кителя украшали аксельбанты, а также там роилось множество значков. Глядя на них, казалось: "Вот они - настоящие десантники! Ничего, пройдет два года, и мы тоже превратимся в точно таких же орлов - гордых и сильных".

Как только поезд тронулся, орлы-сержанты прошлись по вагону и назначили в каждом отсеке старшего:

- Ты будешь старшим, - говорили они тому, кто им приглянулся из тех, кто поздоровее. - Со всех из своего отделения соберешь по десятке и принесешь нам. Если кто заартачится - скажешь, - с ним будем разбираться отдельно. Все понятно?

Когда сержанты перешли в следующий отсек, старший деловито приступил к выполнению первого распоряжения:

- Ну что, мужики, давай сбрасываться, - и первым извлек из своего кармана красную купюру.

Ребята с неохотой полезли в карманы и протягивали десятки старшему. Хоть не со всех, но добрая сумма была собрана и передана сержантам-дембелям. На эти деньги ординарец - отобранный ими среди новобранцев парень закупал им на остановках вино и закуску, и дембеля кутили на протяжении всего пути. Про нас они забыли, и их никто не тревожил.

Двое других сопровождающих сержантов отслужили только год. Ростом они были ниже дембелей и не столь крепкие по телосложению. На них и легла основная нагрузка по присмотру за многочисленными призывниками: следили за общим порядком, назначали дежурных по уборке коридора и купе. Сильно они не задавались и даже временами включались в общую беседу.

Ехали суток пять. В отсеках то травили анекдоты, то рассказывали по очереди истории из личной жизни - кто о чем. По соседству нескончаемо бренчала гитара, и меняющиеся музыканты развлекали публику блатными песнями. К концу mb.#. путешествия от однообразия и ничегонеделания стало совсем невмоготу.

Как-то к нам подсел один из отслуживших год сержантов. Его сразу окружили со всех сторон, допытываясь с вопросом:

- Как служба? Расскажи.

И тот, не вдаваясь в подробности, отвечал коротко, но многозначительно:

- Как себя поставишь, так и жить будешь.

Его немногословный ответ сбил меня с толку. Я был настроен услышать долгие истории об интересной, хотя, возможно, и нелегкой службе. Но неужели нет ничего интересного? И при чем тут "как себя поставишь"?

- Надоело уже - сил нет, поскорей бы доехать, проворчал один, особенно нетерпеливый.

- О-о, ребята, зря торопитесь! Сейчас у вас золотые денечки. Знали бы, что вас ждет впереди - ехали бы здесь все два года!

УЧЕБКА

Учебный центр ВДВ, куда нас привезли, находился в центре Литвы, в нескольких километрах от Ионавы. Ближайший от него населенный пункт Гайжунай, наверное, не сыщешь даже на подробной карте.

Мы нестройной колонной зашли в расположение части. Тут же служащие части высыпали посмотреть на новичков. Это были и наши будущие командиры и солдаты, обслуживающие часть. Один из них, глядя на нас сияющим лицом, воскликнул:

- Два года! - и схватился за голову. - Два года! Это вечность! Ну, мужики, не хотел бы я быть на вашем месте! Мне год остался - еще терпимо. Если бы меня заставили служить с самого начала - застрелился бы на месте!

- Тоже мне, десантник нашелся, - в ответ подумал я. Никакой гордости за войска, - сам был доволен тем, что наконец-то прибыл на твердую землю и сейчас определюсь.

Весь первый день нас распределяли по взводам: кого учиться на оператора-наводчика, кого на командира отделения, кого на механика-водителя БМД (боевой машины десанта).

- Кем был на гражданке? - стандартно спросил меня офицер за столом, когда подошла моя очередь.

- Студентом.

Офицер поднял на меня глаз:

- Что, отчислили? Двоечник что ли?

- Так точно, двоечник.

- Ничего, - успокоил меня офицер, - это там ты был х..м студентом, а здесь будешь отличным солдатом! Так, кем хочешь стать, двоечник? Может, в командиры отделения?

- Не-е, лучше оператором-наводчиком.

А что быть командиром? - рассудил я про себя. - Не интересно, да еще и за других отвечай. Лучше постреляю вволю.

- Хорошо. Так и запишем... Следующий!

Формирование затянулось до самого вечера. Как только взвод полностью набирался, его уводили в баню. Наша очередь подошла, когда уже стало темнеть.

У бани возле нас все время крутилось несколько сержантов. И стоило офицеру отойти, как они подходили и спрашивали сигареты, деньги:

- Помоешься, отдам все обратно. Ты что, МНЕ не веришь? Не бойся! Больно мне нужны твои рубли!

Мало кто им доверился и прятали свои кровные в своих личных вещах. Дождавшись, когда из бани выйдет предыдущий взвод, мы оставили личные вещи прямо на траве перед баней и зашли в раздевалку.

- У себя из одежды ничего не оставлять, - предупредил офицер. - Хранить ее два года никто не будет. Все бросайте в кучу на выброс. Кто хочет выслать вещи домой - пакуйте сейчас же в посылку.

Все стали бросать свои лохмотья в кучу на утилизацию. Более-менее порядочные вещи, чтобы никому не достались, приставленный солдат рубил топором или рвал на части. Нашелся только один-единственный из всего взвода, который проявил принципиальность и решился отослать свою одежду домой. Ему выдали ящик, и он, не реагируя на ехидные приколы и шуточки, положил туда все, что на нем было, вплоть до трусов, и заколотил посылку гвоздями.

Стоящий в раздевалке солдат проводил дезинфекцию. Он макал конец палки, к которому крепилась тряпка, в какой-то вонючий белый раствор и с полным безразличием тыкал ей каждому по очереди под мышки и между ног. Продезинфицировавшись, мы заходили в моечную, откуда веяло влагой и такой прохладой, что мурашки забегали по всему телу. Была только холодная вода, и мы, наспех облившись из тазов и смыв с себя недельную грязь и этот мерзкий раствор, спешили обратно в раздевалку. Туда уже принесли и побросали стопками новое обмундирование. Каждый взял себе комплект. Выбирать тут было особо нечего: форма была единого образца - 50-52 размера. Таких богатырей среди нас были единицы, а на большинстве она просто висела. Я был весьма удручен тем, что это был не десантный комбез цвета хаки с высокими ботинками, а самые обычные кирзовые сапоги и самое обычное хэбэ, в которой всюду на стройках вкалывали стройбатовцы. Выйдя из бани, многие обнаружили пропажу личных вещей.

- У меня деньги пропали! - возмутился один.

- Кто сигареты взял? - загундел другой.

Лопухи, отдавшие деньги на хранение сержантам, теперь не могли их найти - сержанты бесследно испарились, а крикунов тут же осадили:

- А кто вам разрешил разговаривать? А-а? Или напомнить, что уже находитесь в армии? А деньги и старое шмутье вам теперь ни к чему - все, что положено, получите казенное!

И вот нас привели в казарму. От серых стен и длинных рядов двухъярусных коек веяло тоской. Мне стало не по себе. Глядя на эту унылую обстановку из идеально заправленных коек, на которые сразу же было запрещено садиться, я вдруг осознал: - Не будет здесь ни дней рождений, ни других праздников и вообще никаких развлечений: ни преферанса, ни дискотек, ни девушек - не будет НИЧЕГО! На душе стало тоскливо и гадко, будто кто-то меня по-крупному надул.

С этого момента все мы стали курсантами учебного центра, или проще - "курками". Первым делом нам сказали подготовить форму: пришить погоны, петлицы, воротнички, ввернуть эмблемы; и, получив нитки и иголки, мы принялись за дело. Потом в консервной банке принесли разведенную хлорку, и каждый на своем кителе, брюках, берете, ремне и сапогах стал спичкой вытравливать номер своего военного билета. Кто завершал метить казенное добро, ложился спать. Уже было около четырех часов ночи. Погружаясь в сон, я еще сладко подумал: "Легли поздно, значит, подъем отложат до .!%$ ".

Однако утром, за полчаса до общего подъема, меня и еще трех курков, причем довольно бесцеремонно, уже расталкивал сержант:

- Подъем! Быстро! Работа есть!

Не было и шести часов, а мы еще сонные уже кидали лопатами мусор из переполненного отходами старого автомобильного прицепа в кузов подъехавшей машины. Это было не простое занятие: упрямый мусор не хотел цепляться лопатой, так как там был смешан разнообразный хлам: тряпки, палки, остатки пищи, где гнездами кишели жирные белые черви, - к тому же еще его надо было перекинуть через высокий борт кузова, поскольку тот не опускался.

Остальным куркам тоже не удалось понежиться в постелях: за работой мы видели, как в одних трусах и сапогах они дружно выбежали на зарядку.

Одолев кучу, мы отъехали недалеко в лесок и, утопая новыми кирзовыми сапогами в вонючих отходах, принялись выкидывать мусор на обочину дороги. Вычистив в кузове все до соринки, поехали на завтрак.

БИТИЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ СОЗНАНИЕ

Армия - это романтика

для тех, кто там не был.

(Из альбома солдата)

Что дисциплина в армии держится не на сознательности, а на страхе, я понял уже на второй день.

После отбоя, дождавшись, когда уйдет присутствующий на вечерней поверке офицер, замок (заместитель командира) соседнего взвода, он был в звании старшего сержанта, тихо и спокойно скомандовал:

- Рота, подъем! Строиться!

Курсанты с ближних коек громким шепотом продублировали команду, и как усиливающееся эхо по казарме пронеслось:

- Рота, подъем! Строиться!

- Рота, подъем! Строиться!

Все повскакивали в одних трусах и построились в шеренгу по двое. Сержант уверенно подошел к одной из тумбочек, открыл ее, извлек оттуда несколько кусков хлеба и предъявил всем на обозрение:

- Что это за сифилис здесь хранится?

Все стояли по стойке смирно и смотрели на сержанта, не понимая, что все это значит. В расположении воцарилась напряженная тишина. Сержант отлично знал, чья это тумбочка, поскольку специально еще загодя обследовал их содержимое, но решил устроить что-то показательное.

- Чья тумба, спрашиваю? - повысил голос сержант.

- Моя, - тихо отозвался курсант из соседнего взвода.

- Выйти из строя!

Из строя вышел обескураженный курсант.

- Ты, недоносок! Тебя что, плохо кормят?! А-а?!

Курсант молчал, виновато опустив глаза.

- Отвечай когда спрашивают! - заорал сержант во весь голос и с размаха ударил его по лицу. От удара курсант отступил и застыл в растерянности. Я не поверил своим глазам: еще днем этот сержант постоянно шутил и улыбался, казалось, такой веселый парень на подобное не способен, и лицо у него было самое добродушное - все в конопушках и ".+.ak рыжие.

- Что? Самый голодный? А-а? Под одеялом жрать будешь?! Почему сиф разводишь?

Курсант не знал, что ответить и продолжал молчать. Тогда сержант со злостью начал наносить по лицу курсанта ладонью наотмашь - удар за ударом, каждый раз задавая один и тот же вопрос:

- Почему грязь развел?!

Курсант не выдержал и прикрыл лицо руками, что взбесило сержанта окончательно. Он ударил парня так сильно, что тот упал, и уже лежащего на полу стал пинать сапогами. Курсант весь сжался и обхватил голову руками, а сержант словно обезумел: он пинал курсанта и пинал, крича в тупом остервенении:

- Будешь, сука, срач разводить! Будешь срач разводить! Будешь! Будешь! - его лицо налилось кровью и из рыжего стало огненно-красным.

Строй - все сто двадцать курсантов - стоял в полном оцепенении.

Наконец, сержант остановился. Вспотев и учащенно дыша, он с презрением обратился к строю:

- Так будет с каждым чмошником, в чьей тумбочке найду грязь! А ты, желудок, давай вставай!

Курсант тяжело поднялся с пола. Он хлюпал носом и вытирал с лица слезы то одной ладонью, то другой.

- Еще будешь срач разводить?

- Никак нет, - тихо ответил курсант, еле сдерживаясь, чтоб не разрыдаться.

- Не слышу! Громче!

- Никак нет, - ответил курсант громче.

- Встать в строй!

- Есть встать в строй.

Другие сержанты в это время ходили вдоль строя и с холодным выражением всматривались в наши лица. Они искали в наших глазах страх. А страх - вот их главная власть над подчиненными.

- Не надо из себя мнить героев-десантников! Мы из вас, недоносков, мозги-то выбьем. Рота, отбой!

Мы разбежались по койкам. Я весь залез под одеяло. В голове - звенящая пустота оттого, что не знал, как осмыслить увиденное. И вдруг, как молнией, меня пронзило жуткое открытие: - ТЮРЯГА!!! В голове сделалось тяжело и застучало как приговор: - Два года! Два года в этом кошмаре! - От обреченности и бессилия подступил комок к горлу. Стало так горько и обидно, такая тоска защемила хоть плачь. В тот вечер мгновенно исчезла вся романтика службы в воздушно-десантных войсках.

Этот урок хорошо прочистил нам мозги. Ведь никто не осмелился заступиться за товарища, никто даже слова не сказал, каждый думал: "Только бы не меня". Теперь из страха быть наказанным каждый будет делать все быстро и выполнять любой приказ с полуслова.

В меня стал вселяться страх. Вот она - уже обкатанная дорожка! Теперь, когда очередь дойдет до меня, и сержанты, придравшись к любому пустяку, станут меня избивать - то все так же молча будут стоять и смотреть. С ужасом я начал понимать, что это всего лишь начало - только первый шаг, а настоящие испытания ждут меня впереди. И обратной дороги нет - я уже попал в мир Армии. Теперь только вперед, на полных два года.

Не прошло и недели, как получил "боевое крещение" и я. В тот день меня угораздило по нужде забежать в ротный туалет. Не успел я приблизиться к одной из кабинок, как меня тормознул капрал из соседнего взвода (еще пару недель назад он сам был курком):

- Стоять! Куда прешь? А-а?

Я мгновенно понял, что мое появление здесь неуместно. Капрал надвинулся на меня вплотную и, не вынимая сигареты изо рта, скомандовал:

- Позу десантника, принять!

Тогда я еще не знал, что в просторечие эта поза имеет более короткое название "раком", однако времени на размышления не было, поэтому, полагаясь на интуицию, я слегка наклонился, прочно ухватив правой рукой воображаемое кольцо парашюта, а левой - его лямку, как бы готовясь к десантированию. Капрал меня поправил, значительно усилив наклон, и тут же втянул по шее так, что в голове зазвенело и просветлело.

Так мне было втолковано, что сортир в армии служит для того чтобы его до блеска драили и в таком виде передавали от одного наряда другому. Пользоваться же этим благородным заведением по прямому назначению и в любое время имеют право только сержанты и офицеры, а курсанты - только в определенные часы после подъема и перед отбоем. В остальное время нам приходилось бегать через плац в лесок.

Вскоре я повстречался со своим приятелем - мы вместе с ним ехали сюда в поезде. Наши пути разошлись когда его определили механиком-водителем, и он попал в другую роту. И вот только сейчас, в перерыве между занятиями, в курилке мы случайно увиделись и обменялись своими первыми впечатлениями. Вид у него был мрачный.

- Не армия, а какой-то дурдом, - первым пожаловался я. - С сержантами нам не повезло - попались как на подбор одна мразь. Ни одного нормального нет! Все только и могут орать да командовать. А чуть что, сразу бьют.

- Да-а, - печально протянул мой приятель. - У нас вообще звери. Мне уже сержант зуб выбил, - он показал зияющий проем между зубов. - Козлы!

- Ничего себе!.. Вот гады! А знаешь, ты расскажи командиру роты - он им устроит. Это же не просто рукоприкладство, а нанесение телесных повреждений! Тут в суд можно подать!

- Да ну их... Даже если и посадят его - что изменится? Мне же хуже и будет. Другие сержанты совсем прибьют. Я уж молчу - здесь правду не найдешь... Тоже мне, насоветуешь! Его накажут?! Жди! Ты что, еще не понял здешних порядков?

НАШИ КОМАНДИРЫ

Армейские порядки мы усваивали быстро, так как учителей у нас было достаточно, и методы обучения они применяли самые простые и очень доходчивые.

Сразу же я начал воспринимать всех своих командиров как надсмотрщиков, которые всегда торопят и не дают опомниться с подъема до самого отбоя. Приказы отдаются со злым лицом криком, богато украшенным матом. Причем, в конце каждого предложения, уважающий свое звание командир, непременно полной грудью гаркнет как из пушки прямо в лицо: "гА-А!"

- Что за вид, падло?.. гА-А!!!

От этого гортанного "гА-А!" прошибает все сознание, /.$ "+o%bao воля. Сразу чувствуешь себя бесправной скотиной. Этот широко распространенный прием - отдавать приказы так называемым "командирским голосом" - всегда на вооружении у сержантов.

В нашем взводе заправляло трое сержантов - три командира отделений: заместитель командира взвода Сакенов казах из Алма-Аты - отслуживший полтора года; Шлапаков, отслуживший год (между собой курки их называли Сакен и Шлапак), и Стрепко - вчерашний курок, отпахавший только полгода.

Командиром нашего взвода был лейтенант Жарков. Не прошло и года как он окончил рязанское десантное командное училище. Высокий, стройный - с фигурой Аполлона, всегда подтянут и всегда улыбается. Лицо пухленькое, щечки чистые, как у юноши, горят. С такими внешними данными он был просто неотразим для женщин. Здесь, в учебке, он женился уже во второй раз, сразу же найдя себе местную, очень симпатичную медичку.

Что сержанты в целях поддержания дисциплины бьют курсантов, Жарков знал и поощрял. И уж если лично ему хотелось кого воспитать, то делал он это легко и непринужденно - вызывает провинившегося из строя и говорит:

- Ил-76 идет на посадку.

Курсант разводит руки назад словно крылья самолета, подается головой вперед и гудит:

- У-у-у!..

В это время навстречу головной части самолета с размаху двигается кулак лейтенанта. От резкого столкновения рев самолета мгновенно стихает:

- Есть посадка! Встать в строй!

Этим командирам и предстояло в течение полугода сделать из нас настоящих солдат.

На гражданке мои знания о службе были сильно ограничены, и тогда я наивно полагал, что хороший солдат, это тот, который метко стреляет, хорошо знает военное дело, физически крепкий, находчивый, смелый и обязательно надежный товарищ. Именно такими: веселыми, дружными и смекалистыми - их всегда изображали в фильмах и телевизионных передачах. Но как только я сам залез в шкуру солдата, вся эта чушь сразу же и навсегда была выбита из моей головы. Я понял, что моральные качества здесь никого не волнуют вообще - лишь бы хватало здоровья работать. От нас требовали только одного - полного повиновения. Сделать воина послушным, а значит - вытравить из него всякие проявления личности - задача не из легких, но здесь, в армии, эту задачу всегда решают с успехом.

ШКОЛА МУЖЕСТВА

Попробуй, парень, послужи два года,

И ты поймешь что значит жизнь

И как ценить свободу.

(Из альбома солдата)

Процесс формирования защитников Отечества был для нас мучительным и трудным. Как тяжело расставаться со свободой, особенно в первые дни! Как тянут к себе еще свежие воспоминания о Гражданском мире! Hо жесткая реальность, давя своей необратимостью и безысходностью, вступает в свои права.

Военные специалисты хорошо отработали свою методику по превращению гражданского человека в образцового солдата, каковым по их мнению является тупой бессловесный исполнитель, готовый выполнить любую команду командира. Стержень всего - муштра.

У несведущего человека - кто не служил рядовым представления о муштре весьма ограничены и примитивны. Эти представления, как правило, сводятся к обычной строевой подготовке. Со стороны может казаться, что эти часовые хождения строем нужны для парадов, чтобы колонны красиво печатали шаг. Вовсе нет! Строевая подготовка - это прежде всего начальный, но очень важный этап в становлении солдата. Неспроста, когда прибывают новобранцы, то первонаперво их начинают усиленно водить строем - тут без этого не обойтись.

Времени на строевую подготовку никогда не экономят. От этого монотонного топанья человеческое мышление понижается до самого примитивного уровня - только достаточного, чтобы в нужный момент дружно опустить ногу. Когда целыми часами топчешь плац во всех направлениях под счет: "Р-рас, два!.. Левой! Левой!.. Р-рас, два!.. Левой! Левой!.." - то голова уже ни о чем более высоком думать не может, тело автоматически повинуется только командам, чувства и сознание притупляются.

На самом деле муштра - это очень широкий набор воздействий на человека, а не только общепринятое хождение строем. Весь день, с подъема до самого отбоя, только и выполняешь приказы: физические упражнения под счет до полного изнеможения, бесконечные работы - копание ям, уборка территории, мытье полов, зубрежка классиков марксизма-ленинизма и войсковых уставов. Тут не важно что делать, важно закрепить условный рефлекс: командир приказ отдает - ты приказ выполняешь. Главная задача - так подавить сознание нормального человека, чтобы он автоматически и бездумно выполнял все, что скажет командир: прикажет командир: "Убей!" - и солдат обязан убить такого же, как и он сам, человека; скомандует: "В атаку! Вперед!" - и солдат должен бежать навстречу смерти; чтобы слово командира, произнесенное четким и уверенным голосом, стало законом. Солдат не должен думать - за него думает командир, солдат должен только быстро и четко команды выполнять. А для того чтобы у солдата не работала голова, нужно чтобы постоянно работали его руки и ноги.

Но как ни тяжелы были физические нагрузки, еще более тяжелым было то, что нам систематически не давали выспаться. А когда день ото дня недосыпаешь, то голова нормально соображать не может - ходишь в болезненном, ненормальном состоянии, тут уже не до шуток и вообще полное безразличие ко всему. Я воспринимал это как настоящую пытку - готов был в любое время дня и в любом месте повалиться и мгновенно заснуть.

НОВЫЙ ДЕНЬ

Жизнь - это книга,

Армия - это две страницы,

вырванные на самом интересном месте.

(Из альбома солдата)

Каждое утро ровно в шесть часов утра дневальный *`(g(b:

- Рота, подъем!.. Выходи строиться!

Все вскакивают с постелей и, еще пребывая в полусне, быстро натягивают штаны и вылетают наружу как будто прокричали: "ПОЖАР!"

В тех, кто замешкался - штаны не может одеть или долго вошкается среди кроватей - уже летят: сначала сапоги, а потом и табуретки - только успевай пригибаться, чтоб невзначай и в тебя не прилетело.

Все взвода устремляются на плац. На всех форма номер два: голый торс, только в брюках и сапогах. На середину плаца перед взводами выходит офицер:

- На ширину вытянутых рук, разойдись!

Начинается муштра под названием "утренняя зарядка". Первые полчаса посвящены самым идиотским и примитивным упражнениям, типа: махи левой ногой к вытянутой правой руке и наоборот, приседания и наклоны в стороны, отжимания на кулаках или кончиках пальцев. После чего следует легкая пробежка вокруг плаца. Повзводно бежит весь полк. Сначала вразнобой, а на второй-третий круг в общем хаосе топанья начинает пробиваться единый ритм. Все под него подстраиваются, и вот уже взвода бегут дружно в ногу, все как один - очень эффектное зрелище. Создается ощущение, будто, содрогая землю, в ногу бежит стадо слонов.

На этом разминка заканчивается. Офицер-физкультурник уходит отдыхать, а взвода, ведомые сержантами, покидают плац и бегут кросс по дороге - километров на пять. Зарядка продолжается.

Уже на первых километрах выявляются слабаки, которые тащатся позади. Сержанты таких подгоняют мощными пинками. Но некоторые так задыхаются, что хоть запинайся - не помогает. Их приходилось тащить за руки другим курсантам. Кроссы мне были по плечу, но я старался затесаться куданибудь в середину, чтобы не выделяться. Путь и дистанция кросса были традиционны: надо добежать до небольшого пьедестала, на котором был водружен первый советский десантный танк - за малые размеры его прозвали "мандавошкой" (было довольно удивительно, как в нем мог поместиться экипаж из двух человек) - и потом сворачиваем на спортивный городок. Здесь нас уже поджидают целые ряды спортивных снарядов: турники, брусья и "крокодилы" горизонтально установленные на высоте двух-трех метров металлические лестницы.

Вот теперь начинается настоящая зарядка! Главная цель этого этапа - измотать солдат полностью с самого утра. Это была пытка физическими нагрузками. Тут не столько качались мышцы, сколько подрывалось здоровье от чрезмерных напряжений. И если до армии я подтягивался почти двадцать раз, то здесь едва мог дотянуть до десяти.

Еще учась в университете, последние полгода, чтобы отлынуть от уроков физподготовки и не бегать на лыжах, я посещал секцию тяжелой атлетики. Тренер, зная, как важно не сорвать мышцы и не навредить здоровью, нас не торопил, а наоборот - следил за тем, чтобы новички увеличивали нагрузки постепенно. Все спортсмены вели индивидуальные тетрадки, где они фиксировали текущие результаты. Каждый, исходя из своего самочувствия, самостоятельно корректировал свою норму. После тренировки обязательно надо было отдохнуть день-два, чтоб восстановиться. И прогресс был налицо: вскоре у меня означились мышцы, и я набрал -%a*.+l*. кило в весе.

Тут, в армии, поскольку взвод - это единое целое, никаких индивидуальных планов быть не могло. По команде все запрыгивают на турники, готовясь выполнить очередное упражнение, да не просто так, а по разделениям. Сержант начинает неторопливый счет:

- Рас! - все подтягиваются так, чтобы подбородок оказался выше перекладины турника.

- Два! - все опустились.

- Рас! - подтянулись.

- Два! - опустились.

На четвертое-пятое подтягивание сил хватает уже не всем. Они дрыгают ногами, отчаянно пытаясь оттолкнуться от воздуха, всячески извиваются, стараясь дотянуться подбородком до перекладины. А те, кто уже подтянулся, не опускаются - ждут, пока подтянутся отстающие. Сержант контролирует это дело. Кто-то уже не выдерживает и падает на землю. Этих дохляков сержант пинками быстренько загоняет назад на турник. А все в это время висят и ждут. Уже отстающим летят угрозы:

- Давай, сука, быстрей! Убью!

Сержант доволен, угрозы - это хорошо. Значит, среди курсантов формируются нормальные армейские отношения.

После подтягиваний следуют подъемы-переворотом, отжимание на брусьях и уголок - доброе упражнение на пресс. Опять же они сопровождаются криками, угрозами, пинками.

Но все в мире кончается - кончается и зарядка. Взвод бежит в расположение части.

Чтобы умыться и почистить зубы всему взводу отводится ровно три минуты. Умывальников на всех не хватало, поэтому толпились по двое, а то и по трое у каждого крана. Естественно, тут было не до размывания: наспех пошоркаешь зубы, оплеснешься холодной водицей и скорей бежишь заправлять постель.

Сначала равняются сами койки. На глазок не доверялись - двое натягивают нитку и по ней койки устанавливаются в линию. Затем быстро-быстро каждый заправляет свою постель. А требования высоки: не допускается никаких вмятин и складок, кроме того, постель должна лежать как ровный брусок - все поверхности только под прямыми углами. Для этого набивали "кантики" - наводили прямые углы на одеялах, выглаживая их одновременно двумя табуретками.

- Выходи строиться!

Начинается утренний осмотр. Сержант смотрит у каждого, чистый ли подшит подворотничок, начищены ли сапоги, ни болтаются ли пуговицы, блестит ли бляха. Иногда исследуется содержимое карманов - проверка на "сифилис" - там не должно быть ничего, кроме курева и документов, удостоверяющих личность - военного и комсомольского билета.

Кокарда на голубом берете курсанта обязательно должна быть ровной. Стоит курку взять пример с самих сержантов, у которых кокарда всегда имеет форму полуокружности, и чутьчуть выгнуть свою, как сержант надвигает такой берет на глаза и двигает кулаком так, что кокарда из выпуклой становится вогнутой, а на лбу остается ее точная отметина.

Ремень у курсанта должен сидеть высоко и плотно облегать талию, как бы деля его тело на две части. Внешне эта перемычка, наряду с приобретенным здесь трудолюбием, необычайно роднит курсантов с такими божьими тварями, как муравьи и пчелы. Правда, у самих сержантов ремень всегда /`(a/ci%-, а у дембелей он и вовсе висит, как у ковбоя. Чтобы такого не случилось у нас - курков - проверяющий сержант резко дергает на себя пряжку и начинает ее крутить, скручивая ремень. Если прокрутит оборот - без слов ремень снимаешь и передаешь его сержанту, а сам устанавливаешься в "позу десантника". Тот ожжет им пару раз по заднему месту и возвращает. Теперь курсант будет подтянут как положено так, что кишки с трудом пропускают пищу.

Болтающиеся пуговицы, а также недостаточно чистые подворотнички просто срываются с кителя. Поэтому, чтобы подворотничок при осмотре был идеально белым, его подшивают по-новой каждый день и непосредственно перед осмотром: первый день - с одной стороны, на второй - подворотничок отпарывается, переворачивается и подшивается с обратной стороны. К третьему дню надо уже успеть простирнуть и погладить запасной подворотничок, который хранится в тумбочке.

Если где-нибудь на форме случается хоть малюсенькая прореха или немного разошелся шов, сержант со словами:

- Ну-ка! Ну-ка! Что это такое? - старается дырочку расковырять, просовывает палец внутрь, загибает его крючком и дергает так, чтобы порвалось как можно больше. Тут же курсант достает иголку с нитками, которые обязательно хранятся под кокардой, и, пока продолжается осмотр, устраняет неполадки.

Все курсанты должны быть чисто побриты. Чистота щек контролируется с помощью "шпильки" - жесткой и плотно сжатой пружинки длиной в мизинец (еще эта пружинка применяется где-то в системе раскрытия запасного парашюта). Увидев, что у курсанта пробивается легкая щетина, сержант снимает с брелка шпильку и задает уже ставшим классическим вопрос:

- Почему п..да под носом? А-а?! - и, не дожидаясь ответа, перегибает пружинку, прикладывает ее к щеке курсанта и отпускает. Пружина плотно сжимается. Результат проверки виден сразу: шпилька падает - все нормально щетина в пределах нормы, а если держится, то сержант начинает осторожно тянуть шпильку. Курсант от боли подается вперед.

- Стой, сука, смирно! - поднимает кулак сержант - Hе дергайся! - и медленно-медленно, чтобы не сорвалось, продолжает тянуть. Проверив таким образом одну щеку, сержант этим же способом принимается исследовать другую.

Закончив утренний осмотр и убедившись, что внешний вид личного состава подобает высокому званию десантника, сержант ведет взвод на завтрак.

Прием пищи, будь то завтрак, обед или ужин, всегда начинается с парада. Все роты выстраиваются на плацу и, после принятия рапортов готовности, подается команда:

- Первая рота прямо, остальные напра-во!.. Шаго-ом марш!

Взвод за взводом, печатая шаг, роты идут под барабанный бой и, стараясь переорать друг друга, поют бодрящие песни о том, что "нам, парашютистам, привольно на небе чистом" и что "для солдата главное - чтобы его далекая любимая ждала". Роты огромными гусеницами-многоножками делают круг по плацу и далее строевым маршем движутся по направлению к столовой. Когда головная часть этой гигантской гусеницы упирается в столовую, дежурный по роте подает рапорт дежурному по столовой, после чего /.".` g(" %bao и командует:

- Рота! Головные уборы, снять! - столовая считается святым местом. - Слева по одному, бего-ом, марш!

Сотни солдат торопятся к своим местам за длинными столами. Зал наполняется гамом, смешанным со звяканьем мисок и ложек. Но, обступив свой стол, садиться никто не спешит - все ждут, когда подойдет их сержант, усядется и скомандует:

- Отделение, садись! - только теперь дозволено сесть за стол.

- Раздатчик пищи встать! - встает тот, кто сидит посередине слева или справа.

- Раздать пищу! - раздатчик берет разводягу, то есть большую поварешку и из казанка черпает и раскидывает по тарелкам кашу. Первая порция обязательно подается командиру отделения. Нередко сержант на нее даже не смотрит - к этому времени он уже поел: сходил в столовую или в "булдырь" солдатскую забегаловку. Уставная солдатская пища быстро приедается: щи из кислой капусты, да каша - овсянка, перловка, сечка. Приготовлено все так, что есть это могут только солдаты.

Хоть пищу и раздали, но без команды никто не ест. Отделение ждет, когда первым к еде притронется сержант раньше не моги! - все культурно воспитаны. Только после того, как сержант попробует первую ложку или глотнет чай, отделение жадно набрасывается на еду. Все быстрее глотают почти не жуя, горячо или невкусно - неважно, времени нет рассусоливать. А сержант спокойно потягивает чай и закусывает белым хлебом с маслом. Когда он посчитает, что время подошло, то подает команду:

- Отделение!

Все! Больше есть нельзя! Не успел донести ложку до рта - теперь уже поздно - ложи ее содержимое обратно в тарелку, а саму ложку клади перед собой на стол. Сержант в эту минуту получает массу удовольствия, поскольку хорошо знает, как каждому сейчас хочется доесть белый хлеб с только что намазанным на него маслом. Но по этой команде ты уже отрезан от него навсегда - теперь он достанется свиньям. Все сидят и ждут. Проходит минута, другая. За соседними столами еще продолжают есть, а мы просто сидим и ждем. Вот уже то тут, то там из-за столов начинают вставать и уходить другие взвода.

- Убрать стол! - нетронутые куски с маслом сыплются в казанки. Туда же счищаются остатки с тарелок и сливается недопитый чай. Двое или трое курков кусками хлеба быстро смахивают со стола всю грязь. Кружки ставятся в ряд.

- Выходи строиться!

Но был среди отведенных для роты столов один особый "дембельский" стол. За него имели право сесть даже не все сержанты - только деды: Сакенов, Каратеев, рыжий, старшина роты и еще один - всего пять персон. Достаточно было одного взгляда, чтобы определить, что дембельский стол выгодно отличается от всех остальных: на нем была гора белого хлеба (черного там не было никогда), гора масла - чтоб съесть не смогли, и все что повкуснее: если в меню было мясо, то куски чистого мяса. Чего там не было никогда - так это каши.

Деды ели не спеша. Намазывали на белый хлеб то-олстый слой масла и запивали его чайком. Только сев за стол, уже, бывало, кричали:

- Э-э, желудки! Через пять минут построение! Жрите быстрей!

Сами деды, иной раз, могли вообще не явиться в столовую, нисколько не волнуясь, что останутся без пайка: если среди бела дня дед прилег вздремнуть и проспит часикдругой, то будить его никто не посмеет и обед несут прямо в расположение.

В ротном туалете тоже среди прочих была одна особая кабинка - так называемое "дембельское очко". Даже сержанты других призывов, не говоря уже о нас, простых курках, не осмеливались осквернить ее своим появлением - пользовались ею исключительно деды. Эта кабинка находилась у окна, чтобы лучше проветривалась, и там круглосуточно поддерживалась стерильная чистота.

ЗАНЯТИЯ

После завтрака начинаются занятия.

Идет политучеба. Замполит убедительно рассказывает о происках международного империализма и военно-промышленного комплекса США:

-... Империалистические силы только поджидают момент! Стоит им увидеть, что мы хоть немного слабее, так сразу готовы на нас напасть! Партия и правительство делают все, чтобы мирный труд наших советских людей был надежно защищен от любых посягательств. А значит, наша армия должна постоянно находиться на высоком уровне боевой готовности...

Я посмотрел в окно: солнце ярко светит, птички щебечут - хорошо-то как! Вспомнилось, как я недавно убирался в Ленинской комнате.

В расположении каждой роты обязательно имеется Ленинская комната. По своему виду они абсолютно похожи: столы для самоподготовки, книги с трудами классиков марксизма-ленинизма, политическая и военная литература, на видном месте стоит бюст Ленина, висят стенды с текстом присяги, краткой историей Вооруженных Сил и доблестных десантных войск, длинный ряд фотопортретов членов Политбюро, фотографии с самолетами, сбрасывающими десант и десантниками, бегущими в атаку. Отдельным блоком висит стенд с нашими потенциальными врагами. Там по политической карте мира ползают огромные пауки, на брюхе у самого крупного написано "НАТО", а у тех, что помельче - "СЕАТО", "АСЕАН", "АНЗЮС".

Протирая пыль, я между дел заглядывал в книжки, которые стояли на полках. Среди них выделялась одна, рассказывающая об армиях империалистических государств. А выделялась она тем, что была хорошо иллюстрирована: крупным планом боевая техника, ядерные взрывы, кровавые сцены вьетнамской войны. Мне запомнилась фотография американский сержант в упор орет в лицо солдату, а тот стоит перед ним, вытянувшись, и смотрит вперед остекленевшим взором. Там же я прочитал, как американский сержант в наказание заставлял своих солдат пить воду, что одному от этого стало плохо и он попал в госпиталь. Другой случай, описанный в этой же книжке, тоже свидетельствовал о том, что американские сержанты плохо относятся к своим солдатам. На этот раз сержанты поспорили - чей взвод лучше плавает, и чтобы выяснить, кто прав, погнали своих солдат переплывать реку. Один из солдат плавать не умел, но его все равно загнали в воду, и он утонул. На меня это произвело должное впечатление:

- Как только они там служат?! - подумал я. - Дикие порядки! Да-а, не позавидуешь этим американским парням.

...Оторвав глаза от своего конспекта, где на конкретных фактах доказывалось, как страны капитала подхлестывают гонку вооружений и вот-вот готовы совершить на нас агрессию, замполит, разгорячившись, пригрозил кулаком:

- Мы не позволим, чтобы где-то там, за океаном, в этом е..аном Пентагоне, на советского офицера х... др..чили! Пусть только попробуют дернуться - уж мы-то этим сукам зададим! - и таким образом он перешел на тему, как Советский Союз и другие соцстраны борются за мир во всем мире, и снова углубился в свой конспект.

А в это же время в самом учебном классе все курсанты без исключения борются со сном. Монотонное чтение постепенно подкашивает сознание, и вот в этом тихом сражении кто-то оказывается побежденным - его глаза незаметно сомкнулись, что называется "прикимарил". Таких сержанты мощным ударом кулака быстро приводят в сознание.

На этот раз попался я. Лейтенант Жарков, сидящий здесь же в аудитории, заметил, как я клюю носом и, не снимая с лица улыбки, тихо говорит:

- Курсант Бояркин.

Я вскакиваю из-за стола:

- Я!

Взвод разом очнулся и обернулся в мою сторону.

- Спать любим? - совсем без злобы, даже с сочувствием поинтересовался Жарков.

- Никак нет!.. Просто свет в глаза из окна... прищурился...

- Понятно, понятно... - качает головой Жарков. Сержант Сакенов! Проведите, пожалуйста, индивидуальную беседу!

Сакенов выводит меня из класса, двигает кулаком в челюсть и шипит прямо в лицо:

- Покажу как спать на занятиях! Сегодня тебе драить сортир, а вечером после отбоя взвод будет качаться!

Мы возвращаемся в класс.

- Порядок? - интересуется у меня Жарков.

- Так точно, - отвечаю я.

- Ну, раз порядок, садись.

ОТБОЙ

Проведя вечернюю поверку личного состава, дежурный по роте сержант командует:

- Рота отбой!

Взводные сержанты командуют своим взводам:

- Первый взвод, отбой!

- Второй взвод, отбой!

- Третий взвод, отбой!

- Четвертый взвод, отбой!

Курки подбегают к своим табуреткам, скорей раздеваются, укладывают на них форму и стремглав разлетаются по постелям. Но это вовсе не означает, что пришло время отдыха. Никто не спит - все ждут "вечерней зарядки". Так проходит минут десять-пятнадцать. Дождавшись, когда офицеры разойдутся по домам к любимым женам или еще к кому, сержант, не раздеваясь, валится на свою постель и спокойно говорит:

- Взвод.

Команда тут же громко дублируется курсантами:

- Взвод!.. Взвод!.. Взвод!

- Строиться.

- Строиться!.. Строиться!.. Строиться!

Все вскакивают и строятся в одних трусах. Дневальный уже стоит не у тумбочки, а у входной двери - на шухере, чтобы вовремя оповестить о приближении дежурного по части, и "вечерняя зарядка" начинается.

Вначале сержант, обычно - Стрепко, как самый молодой (дедам гонять курков - тоже труд) - перечисляет все отмеченные провинности накопившиеся за день и обязательно с указанием конкретных виновников: кто плохо сдал уставы, кто опоздал на построение, у кого были замечания на утреннем осмотре и прочее, прочее. Вывод один - чтобы этого впредь не повторилось, перед сном придется немного поработать всему взводу.

Первые дни усиленно отрабатывались команды "подъемотбой". Чиркнув спичкой, сержант командует:

- Взвод, подъем! Строиться!

За те недолгие секунды, пока огонь ползет с одного конца спички до другого, надо успеть одеться и построиться. Если спичка погасла, а кто-то еще вошкается, следует общий отбой:

- Отставить! Херово одеетесь.

Сержант снова зажигает спичку:

- Взвод, отбой!

Теперь надо уже успеть раздеться, правильно уложить одежду на табурет, упасть в постель и накрыться одеялом. Так повторялось за один вечер десятки раз, добиваясь полного автоматизма в выполнении операций подъема-отбоя. Правда, хватило двух недель и взвод стал стабильно укладываться в норматив, поэтому потом сразу приступали к упражнениям лежа на кроватях.

- "Уголок" принять! - все, лежа на спине, задирают ноги кверху под сорок пять градусов и так держат до полного изнеможения. Сержант только контролирует:

- Ноги не подгибать! Держи выше!

Кто-то не может, пыжится вовсю, но его ноги падают - и он тут же получает удар кулаком в живот:

- Э-э! Быстро поднял ноги! Я сказал под сорок пять градусов!

Вскоре ноги падают у второго, третьего. Поддав и им, сержант дает команду:

- Отставить! - и не медля переходит к следующему упражнению.

Теперь мы начинаем отжиматься от коек. Мерно под счет до тех пор, пока не выявятся двое-трое отстающих. Этих слабаков сержант бьет в бок, с напоминанием о том, что хороший удар по почкам (по своему отрицательному воздействию на организм) заменяет две большие кружки пива.

Затем мы снова переворачиваемся в постелях на спину и начинаем писать коротенькое "письмо любимой бабушке". Для этого ноги вытягиваются ровно, носки ног также вытянуты по струнке, и каждый перед собой в воздухе выводит трогательное послание: "З-Д-Р-А-В-С-Т-В-У-Й Д-О-Р-О-Г-АЯ Б-А-Б-У-Ш-К-А !.." Пишем размашисто, без спешки, буква за буквой. Пресс от такой писанины каменеет, и уже едва хватает сил дописать сокровенное: "СЛУЖБА МHЕ HРАВИТСЯ!"

В качестве разнообразия к физическим упражнениям $.! "+o+.al "ночное вождение". Все спускались со своих теплых постелей на пол и ползали по-пластунски под койками и между ними.

Вечерняя зарядка длится около часа, от чего сон солдата становится еще крепче и слаще. Как считали сержанты: "Здоровый сон десантника - удар по Пентагону". Никто не страдал бессонницей - все отрубались за какие-то секунды и спали словно покойники. Единственной мыслью в угасающем сознании было, - день прошел - и хрен с ним!

Сразу после отбоя шарахаться нигде не положено, поэтому, если кому нужно постирать форму, подшить воротничок или написать письмо домой, то заранее надо предупредить дневального, чтобы тот растолкал тебя часа в два-три ночи, поскольку самому подняться среди ночи невозможно.

Только сомкнул глаза, дневальный уже будит:

- Эй, вставай.

- Что, уже два часа?

- Ровно два. Не засни, - и дневальный уходит к тумбочке.

До чего же вставать не хочется! Но откладывать больше некуда. Еще находясь в сонном состоянии, быстренько стиранул хэбэ в умывальнике и написал письмо домой - что служба идет нормально и скучать некогда. Все! Скорее в постель. Голова еще не коснулась подушки, как я уже погрузился в глубокий сон.

ПРИСЯГА

Пройдя полный курс молодого бойца, на что отводилось почти полтора месяца, мы приняли присягу.

Выдался жаркий, солнечный день. Роты построились на плацу, все в парадках, все блестит: парадную форму готовили к этому знаменательному событию еще за несколько дней. В середине плаца расставлены накрытые красной скатертью столы, за ними стоят штабные офицеры. На почетном месте расположился караул со знаменем полка. В стороне любопытствующей толпой стояло несколько десятков родителей, специально приехавших на это важное мероприятие. Курсанты по одному строевым шагом выходят из строя, берут со стола красную папку с текстом присяги и громко, с интонацией, исполненной пафоса и решимости, зачитывают текст:

- Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, принимаю присягу и торжественно клянусь... чтобы не сбиться в эту торжественную минуту, присягу каждый уже знал наизусть - зубрили так, что от зубов отскакивало специально сдавали зачет. - ...Если же я нарушу эту мою клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.

Зачитав присягу, я расписался в лежащем на столе журнале. В эту секунду ни я, да, наверное, и никто другой, не задумывался над тем - зачем понадобилось столь пышное представление, венцом которого было поставить подпись в строке со своей фамилией - думать нас уже отучили. Только потом я узнал, что с того момента, как я присягнул на верность коммунистической партии и родному правительству, за провинности меня будет судить не гражданский суд, а военный трибунал.

Вся эта красочная бутафория тянулась несколько часов. От перегрева в полуденный зной двое курсантов упали в обморок. Но это не нарушило общий праздник. Когда все /`(-o+( присягу, нас строем повели в кинозал. Там показали патриотический фильм тридцатых годов "Партийный билет": фильм о настоящих коммунистах, об их бдительности и высокой сознательности.

Курсанты любили смотреть кино. Нас сюда регулярно водили раза два-три в неделю - обязательно по воскресеньям и по праздникам. Фильмы были исключительно боевые: о Гражданской и Великой Отечественной войне, о революционерах. Лишний раз напомнить курсантам о преемственности поколений было делом нужным, и всегда шло на пользу. Все эти черно-белые, давно отснятые ленты вызывали у меня самый живой интерес, хотя до армии я их обычно не смотрел.

Никогда, чтобы не ворошить в памяти нежелательные воспоминания, не показывали фильмы об обычной гражданской жизни людей: ни на производственную, ни на бытовую тему, не говоря уже о приключениях или романтической любви. И тем не менее, чем были хороши эти фильмы, что во время их просмотра можно было полтора часика сидя поспать. Добрая часть зала, свесив головы на бок, "мочила фазу". Но вот что мы не могли смотреть без отвращения, так это современные цветные фильмы про воздушный десант, особенно - "В зоне особого внимания", хотя и снимался этот фильм на близлежащих территориях, и мы легко узнавали знакомые места, всегда когда он заканчивался, можно было услышать самую отборную брань:

- Ну и херня! Все навыдумывали! Сразу видно - эти пид..сы службы не нюхали!

- Этих козлов - да в нашу роту, хотя бы на недельку! А потом бы и снимали фильмы!

ТЯЖЕЛО В УЧЕНИИ

Десантник должен стрелять метко,как ковбой,

и бегать быстро, как его лошадь.

(Из альбома солдата)

В учебке мы трижды прыгали с парашютом. Ранним свежим утром привезут нас на аэродром близ поселка Кедайняй, и ждем самолеты часа два. А холодно! Место открытое, спрятаться от пронизывающего ветра негде. Чтобы хоть как-то согреться, приходилось сбиваться в плотные кучи, а когда подъезжали машины с парашютами, часть продрогших курсантов просто облепляла их горячие капоты, пока те не остынут. Но в целом день прыжков - сплошной отдых: загрузимся в самолет, полетаем около часа, прыгнем и снова ждем, когда все соберутся.

Прыгать мне нравилось. Я даже, чтобы подольше пролететь в свободном падении, специально не выдергивал кольцо и ждал, пока не сработает механизм принудительного раскрытия парашюта.

Обучали нас и искусству рукопашного боя. Отрабатывали приемы с оружием и без него. Построят нас пошире, и по разделениям выполняем несколько комплексов упражнений: то, издавая устрашающее обезьянье уханье, выделываем замысловатые движения телом и руками, то с диким воплем имитируем удар кулаком или ногой. Пользы от такого обучения немного, скорее это была просто дрессировка для показух.

- На черта это каратэ, если есть автомат? - рассуждал я логически. - Лучше бы из автомата стреляли почаще, а то / +l-%, из него всего-то раза два в месяц - разве это дело? Все машем автоматом, все машем - будто патронов к нему нет. Время-то идет - не в средние века живем - неужто в современной войне может случиться рукопашная схватка?

На тактических занятиях сержанты любили немного поразвлечься, заставляя своих курков поиграть в "войнушку". Обычно это происходит так: заметив, что рядом в лесочке расположился на отдых соседний взвод, а командует там сержант младше его призывом, наш сержант ставит боевую задачу:

- Вон вражеский отряд. Приказываю: незаметно приблизиться, атаковать и обезвредить условного противника. Командира взять в плен и принести сюда.

Мы устремляемся вперед: на открытой местности ползем по-пластунски, где кустики и деревца - движемся короткими перебежками. Тихо подкравшись, налетаем на "врага". Первые секунды, пока неприятель ошеломлен и в растерянности, успеваем нескольких скрутить. Но потом "вражеские" курки приходят в себя и начинается схватка, которая переходит в обычную драку: кто изо всех сил отбивается палкой, кто автоматом, кто ремнем. Тут уже не до приемов боевого каратэ, и не до устрашающих движений и выкриков: самый обычный махач кулаками со всего размаху, да удары сапогами. Воздух сотрясается от мата и угроз. В конечном итоге все решает количество участников - кого оказалось больше, за тем и победа. Каждый раз при подобных проверках умения вести рукопашный бой обязательно кому-нибудь в кровь изобьют лицо, и некоторые потом ходят с фингалами под глазами.

Вообще драки между курсантами были не редкостью. Если возникло какое недоразумение и взаимные угрозы не привели к мирному разрешению, то сразу же руками и ногами приступают к выяснению другого вопроса - кто из них сильнее. В пылу поединка, налетая друг на друга петухами, они начисто забывают об "искусстве" рукопашного боя. Тут не увидеть четких фиксированных ударов и классических поз из боевого каратэ. В реальной драке такие финты не проходят - кто пытается действовать "по науке", того сразу собьют простым ударом со всего маха. Исход поединка, как правило, предрешен в пользу более тяжелого бойца.

Одному курсанту эта страсть - научиться драться понастоящему - стоила жизни. Во время отработки приемов самбо он решил опробовать навыки по-боевому и дал своему товарищу вместо деревянного ножа настоящий штык-нож. Но в очередной попытке он не успел перехватить руку, и нож вошел ему в сердце.

Вскоре состоялись похороны. Hа плацу построили полк, и замполит полка произнес короткую речь. Потом все курсанты по одному, сняв с головы берет, молча, со скорбным видом проходили-прощались мимо гроба, стоящего на табуретках. Покойный был одет в парадку. Его бледное, юношеское лицо не вызывало у меня ровно никаких чувств. Мне было абсолютно все равно, что он мертвый, что он погиб так и не вкусив толком жизни. Зато то обстоятельство, что я стою на плацу и отдыхаю от беготни - только радовало.

Рядом со своим погибшим сыном стояли его родители: мать, одетая в черное траурное платье, и отец. Они не плакали, а лишь с отрешенным видом смотрели на происходящее.

Когда прощание закончилось, родители отправились $.,.), чтобы там похоронить сына. Жизнь в учебке вошла в обычное русло.

...Где мы действительно налегали, так это в изучении уставов гарнизонной и караульной службы. Обязанности солдата, дневального и караульного на посту зубрили наизусть, как стихотворение. Тут не допускалось никаких неточностей - если оговорился или даже произнес не тот предлог, что написан в уставе - прерывали на полуслове и приходилось зубрить по-новой.

Особое место в учебе занимала идеологическая подготовка: целые тетрадки исписывали, конспектируя бессмертные труды классиков марксизма-ленинизма и материалы последнего Съезда КПСС. Хорошо еще, что твердых знаний тут не требовали, а только наличие необходимого объема страниц конспектов.

Мы - операторы-наводчики - проходили теоретическую подготовку в учебном классе, где находилась учебная башня от БМД. Здесь шло изучение огневой мощи БМД: тренировались как правильно подготовить и установить ПТУРС (противотанковый управляемый реактивный снаряд), как заряжать орудие и наводить на цель, как пользоваться различными приборами.

Как-то офицер, ведущий занятия, откровенно поделился своими соображениями:

- Если доведется воевать, то все вы - смертники! В современном бою БМД живет не больше двадцати минут. БМД абсолютно беспомощна: броня защищает только от пуль и осколков, даже крупнокалиберный пулемет прошивает ее насквозь. Она сделана из такого материала, что сгорает за какие-то минуты полностью. Короче - консервная банка или алюминиевый гроб на семерых!.. А у буржуев?! - офицер аж скривил лицо. - Там, бля-я! Танки с лазерным прицелом и автоматической системой наведения - бьет без промаха! Если по танку промахнулся, то максимум что успеешь перезарядить и пальнуть второй раз. Потом открывай люк, выскакивай, бегом десять-пятнадцать шагов, падай на землю и прикрывай голову руками! Успел - значит спасся! А вашей БМДшке к тому времени - уже конец!

Для отработки навыков управления ПТУРСом операторынаводчики ходили в специально оборудованный класс, единственный на всю часть. Там на столе был установлен тренажер, похожий на большой осциллограф. Операторы по очереди садились за пульт тренажера - ручку управления ПТУРСом - и, управляя движением точки на экране, пытались попасть в вытянутый горизонтально кругляшек, условно имитирующий танк. Рядом сидел сержант-наставник с большущей отверткой в руке. Тому, кто упорно не попадал в "танк", сержант по-деловому бил рукояткой отвертки по лысой голове:

- Меться лучше, ...тебя в рот! Стреляй еще!

Поскольку тренажер был один, а курков - сотни, то каждый тренировался в общей сложности не более часа. Соответственно, никакой уверенности в том, что настоящий боевой снаряд попадет в цель, у меня не было.

Раза три в неделю проводились стрельбы на полигоне. Ночью по тревоге подъем. Берем с собой курсовые пулеметы, муляжи-снаряды, какие-то ящики. Загрузившись, идем колонной по лесной дороге на полигон, до которого пилить километров семь. Временами сержанты устраивали пробежки. Когда сержант почувствует, что немного запыхался, то переходит на шаг и командует:

- Гусиным шагом, марш! - мы закладываем руки за голову и пока сержант переводит дух продвигаемся на корточках. Восстановив дыхание, он командует:

- Бегом, марш! - взвод побежал. По правой стороне дороги приближается полоса грязи. Мы уже наперед, по опыту знаем, что стоит взводу поравняться с ней, как прозвучит команда:

- Вспышка слева! - мы бросаемся в эту грязь, прикрывая руками голову от воображаемого ядерного взрыва. Кто неправильно выполнил команду - сделал лишний шаг, чтобы перескочить грязь, того сержант пинком направит вернуться назад - в то место, где он еще успел бы спастись от "взрыва". После чего командует:

- Отставить! Бегом, марш!

Колонна, подгоняемая сержантом, бежит дальше по грунтовой дороге.

- Не растягиваться! Шевелите яйцами!

В тот самый момент, когда колонна, продолжая движение, спустилась в низину с лужей, сержант кричит:

- Воздух! - все как подкошенные валятся на землю. Ктото попал в эту лужу и обдал грязью других. Снова подается команда:

- Отставить! Бегом, марш!

В своем пути колонна пересекает песчаную пустыньку. Она была шириной километра два и изматывает основательно. Сапоги, не находя твердой опоры, утопают в песке, оставляя в нем последние силы. Потом путь пролегает через две взлетно-посадочные полосы, и ноги после песка просто отдыхают. Вконец измотанные, добираемся до полигона. Рота повзводно выстраивается фронтом к стрельбищу. Начинаются стрельбы.

Поочередно экипажи из двух человек - оператор и другой оператор за командира - выходят из строя и, получив в пункте боепитания ленту с патронами и два снаряда-выстрела, подходят к огневому рубежу.

- По машинам! - экипажи занимают места в БМДшках.

Получив по рации из диспетчерского пункта команду: "К бою!", операторы закладывают ленту с патронами в пулемет, опускают ствол орудия и докладывают:

- Первый к бою готов!

- Второй к бою готов!

- Третий к бою готов!

Приняв от всех экипажей рапорта готовности, диспетчер командует:

- Огонь!

Из разных мест появляются фанерные мишени с лампочками, имитирующими стрельбу автоматчиков. Операторы поливают мишени огнем из пулеметов. Потом появляются большие мишени танков. Грохают залпы. Главное - надо успеть выполнить норму - произвести два выстрела.

Отстрелявшись, экипажи покидают свои боевые машины, уступая их следующим, и бегут сдавать пустые пулеметные ленты и гильзы от выстрелов в пункт боепитания.

Сержант, выдающий патроны и выстрелы, не скрывал своей радости, когда ему обратно приносили неотстреленные боеприпасы. Hеотстреленную ленту он складывает пополам:

- В позу десантника, становись! - и с маху резанет этой лентой по задней части воина. А если кто возвращался с целым выстрелом (каждый почти метр в длину и довольно увесистый), то немедленно получал этим же выстрелом вдоль e`%!b .

Как-то раз все стреляют, а одна машина молчит. Лейтенант Жарков по рации раздраженно спрашивает:

- Второй! В чем дело? Почему не стреляешь?

- Я второй. У меня сетки нет. (Для ночной стрельбы надо тумблером включить подсветку сетки прицела.)

Жарков выбегает из командного пункта, чтобы помочь курсанту быстрее разобраться с оборудованием. Он с ходу заскакивает на башню БМД и, откинув люк, сверху несколько раз долбит наводчика сапогом по голове. Тот сразу перебирает все тумблеры.

- Ну, как? Есть сетка?

- Все! Все! Есть!

- Давай стреляй! - Жарков спрыгивает с башни и направляется к Сакенову:

- Разбирайся с отделением. Нихрена не знают. Даже сетку включить не могут.

- Есть!

Тут же строят все отделение. Дело было осенью, ночью подмораживало.

- К бою! - отделение упало на землю. - По-пластунски, вперед марш! Искать сетку! - курки поползли по грязной земле, по рытвинам, прямо по лужам, разгоняя в них льдинки. Время от времени сержант интересовался:

- Нашли сетку?

- Никак нет! Не нашли!

- Искать дальше! Должна быть. Вон, посмотрите вокруг БМД, - курки поползли к БМД. Обшарили под ней все вокруг гусениц.

- Ну, как? Нашли?

- Никак нет, не нашли.

- Смотреть внимательней! Будете искать, пока не найдете!

Так провинившееся отделение гоняли больше часа, пока стрельбы ни закончились, и рота отправилась в казарму.

НАРЯДЫ

Помимо военной подготовки солдат еще обязан выполнять множество различных работ по поддержанию внутреннего порядка в части, или, выражаясь армейским термином заступать в наряд. Уж чего-чего, а нарядов не любили все курсанты без исключения и особенно наряд по роте.

В наряд по роте заступают трое дневальных и дежурный. Дневальные - из числа курсантов, чья подошла очередь или провинившиеся внеочередники, а дежурный - сержант, обычно из числа молодых. В нашем взводе это был Стрепко вчерашний курок. Иногда дежурил Шлапаков, а Сакенов, как дед, в наряд заступал всего несколько раз - свое он уже отходил.

Работы в расположении роты хватало всегда, и заступившие в наряд дневальные трудятся целые сутки напролет: моют в казарме пол, прибирают в хозяйственной комнате, до блеска драят умывальники и конечно же - сортир (если до того с ними не разобрались провинившиеся), и еще многое, многое другое. Как наряд принимают, так и вертятся все двадцать четыре часа как белка в колесе. Поспать дневальным удавалось обычно меньше часа. Однажды даже делили сорок минут на троих. Ложишься, крепко поспишь десять-двенадцать минут - и снова за работу. Глаза от недосыпа режет, голова раскалывается.

Как-то раз дневалил курсант из нашего взвода Шура Бойченко. Ему "было доверено" привести в порядок ротный туалет. Шура спокойно и обстоятельно приступил к выполнению. Дело для него было не хитрое, да и не новое главное не лодырничать. В опытных руках десантника, к тому же вооруженных палкой, на конце которой крепилась тряпка, работа спорилась. Ловко орудуя этой палкой, словно шомполом при чистке орудия, с той лишь разницей, что не в горизонтальном направлении, а в вертикальном, он быстро расправлялся кабинка за кабинкой. Но в одной злополучной кабинке все дело неожиданно застопорилось: сколько он ни пытался пробить забитое "очко" - бесполезно. Пихает палку, пихает - весь вспотел от усердия, а там только хлюпает, брызжется, но упорно не уходит. А уже поджимает время докладывать о выполнении задания. Надо торопиться! Тут Шура окончательно вышел из себя. Слетал вниз в подвал и через минуту вернулся уже с ломом наперевес. Долбанул несколько раз - и удача! С хорошим всасывающим звуком все куда-то втянулось и ушло. Шура быстро смыл остатки водой и уже было завершил работу, как к нам в расположение ворвался возбужденный сержант - дежурный по пятой роте (она располагалась как раз под нами, этажом ниже):

- Вы что тут, совсем охренели? Пробили дыру в потолке и все говном залили! Идите к нам и все убирайте!

Однако дежуривший по нашей роте сержант был призывом старше того сержанта, и он коротко, но мудро рассудил:

- Пошел ты нах..! Говно у вас - вот вам и убирать!

Дежурный по пятой спорить с ним не стал и поспешил обратно вниз, разряжать эмоции на своих дневальных.

Даже в этой сложной ситуации Шура не растерялся - взял и заколотил проклятую кабинку гвоздями и таким образом наряд благополучно сдал.

Кроме наряда по роте девять рот полка и рота разведки поочередно заступали в наряд по полку: кухня, уборка в учебных классах, в штабе полка, спортивном зале и еще караул по охране различных объектов, короче - работа везде в хозяйстве части.

Самым сачковым считалось попасть в караул. В карауле только стоят у объектов с автоматами и по сторонам поглядывают. Автомат доверяли не каждому - только самым достойным, тем, кто больше приглянулся сержантам. Соответственно, я туда ни разу не попал, зато меня всегда распределяли на кухню.

Наряды по кухне были особенно напряженными, поэтому все старались придерживаться обратного правила: "поближе к начальству, подальше от кухни". Сюда требовалось человек сорок. Тут мы не просто бегали, а буквально "летали" тудасюда - ведь недаром десант еще называют "крылатой гвардией". С самого утра мытье посуды, протирка столов, "принеси то - отнеси это". И надо не просто выполнить, а все сделать бегом, на пределе возможного. И так целые сутки. Благо за всеми неусыпно следит дежурный по столовой сержант, который постоянно помогает куркам преодолевать их врожденную лень и неохоту. Обычно сразу после наряда по кухне пять-шесть курков, с распухшими и затекшими синевой ногами, прихрамывая, ковыляют в полковой медпункт.

Но даже на кухне было самое проклятое место - это варочная: мрак сколько работы и летаешь все сутки без передышки. Тут всем заправляли чрезвычайно требовательные и строгие повара-десантники. Зачастую повара давали /./`.!." bl вкус кулака еще задолго до того, как совершится проступок. И их понять можно - работы в варочной навалом, каждый раз отрываться, чтобы дать ускорение - время терять, лучше подкинуть всем наперед, за все будущие грехи сразу.

Четырех курков, заступающих в наряд по варочной, повара первым делом выстраивают в ряд и проводят короткий инструктаж:

- Работы здесь - х..ева куча: котлы чистить, полы мыть, кафель на стенах протирать - все должны делать без напоминаний! Шланговать будет некогда! Что скажем: нарезать, перемешать, почистить - исполнять надо быстро! Сказал - уже улетел! Чтоб мы не видели, как вы перекуриваете или стоите без дел. Боевую задачу уяснили?

И если курки недостаточно энергично отвечают: "Так точно! Уяснили!" - или пытались шутить, как то случилось, когда наши заступили в наряд в самый первый раз, повара тут же кулаками и пинками настраивают их на деловой лад. Сразу становилось очевидным, что повара терпеть не могут, когда им возражают. И мы, чтобы понапрасну их не волновать, уже и не заикались, что офицер на разводе строго-настрого запрещал нам помогать поварам в приготовлении пищи: ни резать, ни чистить продукты - а только убирать помещение.

Самый пик нагрузок приходился на время приема пищи мы еле успевали делить и раздавать порции взводным. А когда солдаты, набив желудки, уходят, начинается уборка и подготовка к следующему приему пищи. Все это, опять же, происходит в бешеном темпе.

Как-то навожу порядок в варочном туалете, как подлетевший повар командует:

- Бросай тряпку! Марш рис промывать! Быстро!

На секунду я замешкался:

- Щас, только руки схожу помою.

Лицо повара перекосилось:

- Ты что, глухой? Или повторить надо?!

На ходу закатав рукава, я бросился к чану и начал руками, которыми только что убирал отхожее место, перемешивать в воде рис. После этого я мог вполне грамотно объяснить, почему иной раз пища отдавала чем-то нехорошим.

Был случай, когда мы пили чай и не могли разобрать отчего у него такой странный "аромат"? Верный ответ был найден на дне котла, когда все уже насладились чаепитием вычерпав все, там обнаружили самую обычную половую тряпку.

Утонченных гурманов среди рядового состава быть не могло. С аппетитом и вкусно офицеры кушали дома или в отдельной офицерской столовой. Нас же, не припомню, чтобы баловали апельсинами или рыжиками в сметане. Большие физические нагрузки приучали солдат поглощать любую пищу независимо от вкусовых качеств - лишь бы ее было побольше.

В одной из комнат варочной - в мясной - на крюках висели замороженные коровьи и свиные туши. Их снимали, рубили на части, и на цинковом столе мясо резали на куски. Разделать несколько туш - дело долгое, поэтому часто повара просто запирали в мясной комнате двух-трех курков, взятых на подмогу из зала, на всю ночь, а ключи уносили с собой. В мясной было так холодно, что приходилось работать вовсю, чтобы хоть как-то согреться. Всю ночь напролет из-за закрытых дверей доносились стук топора и лязг ножей. А под утро они начинали колотить сапогами в дверь:

- Откройте! Мы все сделали!.. Замерзли, сил нет! Открывайте!!

Так однажды они ломились и кричали часа два, пока не подошел повар с ключами и ни выпустил их из холодного заточения.

СВИНАРНИК

Как это ни странно, но единственный день в учебке, о котором у меня сохранились добрые воспоминания, был связан именно с нарядом по кухне. Точнее, при распределении кухонных работ меня направили на подмогу полковому свинарю. Поначалу, полагая, что там меня ждет самая неблагодарная работа, я было встрепенулся:

- А почему меня? - к тому же я знал, что сержанты, бывало, подопьют и идут "п..дить свинаря". Для них это мероприятие считалось почетным делом. Стало быть, так заодно и мне могло "прилететь".

- Молчать! Делай что приказывают! Вон стоит свинарь. Марш к нему в распоряжение! Бегом!

- Есть! - и я помчался к полковому свинарю - постоянно работающему в свинарнике десантнику. Он оказался спокойным и дружески настроенным парнем. Вдвоем мы подтащили и загрузили на телегу сорокалитровые бидоны с пищевыми отходами. Уселись. Свинарь тронул поводья:

- Но-о! Пошла, - лошадка двинулась, и мы, мелко трясясь и покачиваясь на телеге, неспешно покатили к свинарнику.

В свинарнике содержалось около полусотни свиней. Не умолкая ни на секунду, они хором хрюкали и, в ожидании еды, толкались у лоханок. Стоило включить свет, как я отступил назад: по полу, по корытам, по спинам свиней бегали сотни крыс; они забивались в щели в деревянном полу и стенах; исчезали и вновь появлялись в темных углах, но, предвкушая скорую кормежку, далеко не отходили. Переждав немного, чтобы дать им разбежаться, мы начали разливать по лоханкам привезенные дары столовой.

Еде здесь были рады все: взвыли от восторга и закрутились бешеным облаком вездесущие мухи; зачавкали хрюшки, поглощая долгожданные яства. Обрадовался и я, узнав, что делать пока больше нечего и можно поспать до завтрака.

Да, со старшим мне явно повезло! Мы на равных говорили и вместе работали. Если не требовалась моя помощь, он меня вообще не тревожил. Вот это был настоящий выходной! Солдат спит - а служба идет!

Я затопил буржуйку, накидал побольше телогреек в кучу и зарылся в них. В печке потрескивали дровишки, я засыпал и в блаженстве думал:

- Вот повезло-то, прямо праздник какой! Сейчас на кухне все шуршат и всю ночь будут летать, а я уже отбился.

Настроение было отличное и я размечтался: - Вот если бы было возможно заснуть так на два года. Лечь и проспать все два года вместо армии!.. Только состаришься на пару лет - и все. Подумаешь - невелика потеря. Зато открываешь глаза - а уже домой пора!.. Да-а! Много бы я за это отдал! Был бы у меня хоть миллион - отдал бы не глядя! Лишь бы не вариться в этом аду!

СВИДАНИЯ

Был в нашей роте курсант - долговязый рыжий парень, у которого отец был зам. председателя Госплана.

- Эх, дурак я безмозглый и только! - сокрушался он. Bедь была возможность в армию не попасть. И отец уговаривал: "Зачем тебе армия?" - ему ничего не стоило договориться с военкомом. Так нет - насмотрелся фильмов для простаков о десантниках и сам напросился служить! Вот идиот! Добровольно пошел в эту дыру на два года!

Вскоре к нему пожаловал его высокопоставленный папаша разузнать, как сыну служится. А сын в тот день как раз ублажал поросей - дежурил по свинарнику, бока там отлеживал. Его немедленно вызвали в расположение роты. Вместо того, чтобы радоваться приезду отца, сын негодовал:

- Принес же его черт именно сегодня! Щас бы самое время фазу замочить. Теперь когда отосплюсь? Ладно, от судьбы не уйдешь. Прощайте, свинки!

Ему заменили потертое хэбэ на новенькую парадку, дали время на то чтобы умыться, нагладиться и отправили на свидание. Весь этот и следующий день отец с сыном ходили в сопровождении КэПа - командира полка. Есть у старших офицеров такая страсть - проявлять почтение к важным особам. Сам КэП демонстрировал нашу боевую технику. По его распоряжению из парка выгнали БМД, и она, подпрыгивая от мощи, носилась как бешеная, за считанные секунды разгонялась и круто разворачивалась на скорости. В одном из таких виражей, не выдержав нагрузок, разорвалась гусеница. БМДшка беспомощно замерла на месте. На том смотрины передовой военной техники закончились, и командир части повел гостя по аллеям городка. Он расположенно улыбался и рассказывал о жизни солдат. Через день, пообщавшись с сыном и офицерами части, отец уехал.

Куркам, заступившим в этот день в наряд по роте, пришлось вкалывать с двойной нагрузкой: постоянно драили мылом "взлетку" - центральный проход между рядами коек, покрытый линолеумом, - наводили идеальный блеск в туалете, словом - трудились без передыху. Как только отец уехал, они затащили сына в туалет и завели с ним суровый мужской разговор:

- Значит, ты - разгуливаешь, а мы должны весь день полы пид..сить! Сынок е..ный нашелся! Нех... родичей сюда водить! Еще хоть раз твой папаша здесь появится - то тебе п..дец!

Этого было достаточно - больше его отец визиты в часть не наносил.

В другой раз приехала навестить сына мать другого солдата, из соседнего взвода. Вид у нее был самый деревенский: в простой кофточке, плечи укрывал большой платок и говорила с каким-то деревенским акцентом. Сразу было видно, что приехала она откуда-то из глубинки, издалека - добиралась не одни сутки.

Сначала она подошла к лейтенанту - командиру его взвода - с просьбой, чтобы он разрешил им встретиться.

- Нельзя, - сухо ответил тот. - Ваш сын сейчас занят. Потом встретитесь, - и, отойдя подальше, пробубнил под нос:

- Если так каждого отпускать - вконец зае..ут. Мамаши, папаши, бабуси понаедут со всех щелей - и всем их деток в увольнительную подавай. Только разреши разок - потом отбоя от родственничков не будет!

Два дня она ходила по начальникам и просила о встрече - но ее сына в увольнительную так и не отпустили. По неопытности и деревенской наивности она даже сунулась к самому главному начальнику - командиру части, но ее к нему и близко не подпустили:

- Командир части занят. Не до вас.

В конце концов, они все-таки встретились. Свидание длилось часа полтора. Во время строевой подготовки, пока мы взводом топали по плацу, они сидели неподалеку на лавочке. В основном говорила мать, а сын отрешенно ее слушал, потихоньку жевал приготовленные руками матери пряники и смотрел в землю. Что он мог рассказать о службе? - "Мама, нас тут бьют и гоняют, как собак. Забери меня отсюда".

Строевая подготовка закончилась, закончилось и свидание. Сын коротко попрощался и занял свое место в строю.

Простых, не обремененных чинами родственников в учебке и видеть не хотели. Совсем другое дело когда узнавали, что в часть с проверкой едет генерал. Начальство сразу устраивало переполох. Недели за две до его прибытия весь личный состав, забыв про военную подготовку, оттачивает умение отдавать честь. Все трудятся не покладая рук: красят сооружения, белят бордюры, чистят все отдаленные закоулки, куда вообще никто не заглядывает. Даже, как говорили, осенью в таких случаях солдаты пульверизатором обдают зеленой краской пожухлую траву на газонах, а листья на деревьях и кустах красят обычными кисточками.

В день прибытия генерала личный состав угоняют в поля на тактику - подальше от греха. Жизнь в воинской части замирает. Из живых только изредка прошмыгнет дежурный или дневальный, да пернатая сволочь чирикнет в кустах.

Наступило время обеда. Наша рота колонной подходит к столовой и останавливается. Сержант отдает рапорт дежурному по столовой. Неожиданно, резко прервавшись, дежурный поворачивается и командует:

- Кру-гом! Смирно! Равнение направо!

Рота, дружно шаркнув об асфальт сапогами, поворачивается, и мы видим... по плацу в окружении офицеров идет генерал: штаны с красными лампасами, в мундире, но без генеральской фуражки - ее несет рядом один из офицеров. Кругленькое генеральское тело немного кренилось из стороны в сторону, как при качке на корабле. А чтобы гостя случайно не занесло в близрасположенные кусты, старшие офицеры предупредительно поддерживали его с боков и подбадривали разговором. Помутневший от хмеля взор хаотично плавал, не наводя резкость на стоящий перед ним строй. Строй стоял без эмоций, вытянувшись во фронт и не смея шелохнуться. Глупая сцена тянулась почти минуту, пока один из генеральской свиты жестом не показал: "Не до вас!" Сержант тут же дал команду заходить в столовую.

ЧП

ЧП в нашем полку были не редкостью - уж раз в неделю что-нибудь "из ряда вон" обязательно случалось. Очередное ЧП произошло в батальоне, где готовили будущих командиров БМД. Там сильно избили одного курсанта. Если бы ему просто разбили лицо, то такой пустяк вряд ли вообще кто заметил. Фингал на лице курсанта - дело самое обыденное и естественно, уж никак не повод для ЧП. На этот раз случилось дело посерьезней - тому курсанту отбили внутренности так, что перестали работать почки.

В крайне тяжелом состоянии курсанта увезли в госпиталь. Побросав все текущие дела, к нему в палату приходили его командиры-офицеры, пытаясь узнать кто его избил. Но, несмотря на обещания сурово наказать виновных, *c`a -b упорно отмалчивался. Страх держал его язык на замке. Он боялся, что за стукачество сержанты его совсем задавят, а рядовые курсанты будут презирать.

На следующий день по этому поводу весь личный состав полка был собран в актовом зале. Мы расселись. Замполит полка строгим голосом зачитал листок, в котором сообщался факт чрезвычайного происшествия в части. Об этом все и без того знали. Дочитав листок, замполит сел. За ним на трибуну поднялся командир полка и сразу же обрушился на всех с руганью. Выдержка покинула его - он весь трясся от негодования. Но мы-то не сомневались - бесило его вовсе не то, что парня уделали так, что он теперь не в состоянии встать с койки - судьба отдельного солдата его вряд ли интересовала, а только то, что это происшествие всплыло как ЧП и теперь пошло по вышестоящим инстанциям.

От командиров начальство требовало навсегда искоренить "чуждое армии явление" - неуставные взаимоотношения, которые, как они полагали, были занесены сюда из уголовного мира. Но эти требования давали обратный эффект. Каждое ЧП отрицательно сказывалось на карьере всех причастных командиров: им вменяли в вину, что они не могут навести должный порядок во вверенном им подразделении. Поэтому офицеры как могли скрывали и пытались замять время от времени потрясающие часть ЧП.

Однажды в дневное время, как раз после обеда, исчез Брылев - курсант с нашего взвода. Сначала его искало его отделение - бесполезно. Потом к поискам подключился взвод: обошли все ближайшие окрестности - нигде нет. Через час поисков дело приняло серьезный оборот, и после доклада командиру роты искали уже всей ротой. К ужину, неожиданно для всех, Брылев заявился сам. Тут же на него налетели сержанты:

- Ты куда, козел свалил? Сегодня тебе п..ец придет!

Хорошо, за Брылева вступился Жарков. Он строгим голосом несколько раз повторил перед строем:

- Чтобы Брылева никто пальцем не тронул! Не дай бог устроите разбираловку! Головы поотворачиваю!

Потом пришел ротный и провел тот же самый инструктаж. Офицеры знали, что только так возможно упредить верное ЧП. Если бы Брылев отсутствовал всего полчаса, то ничего страшного, безусловно, не случилось бы - сержанты только поддали бы ему сколько полагается в таких случаях, этим бы все и обошлось. Но если наказывать Брылева пропорционально провинности, то сержантам следовало бы его просто покалечить.

Офицеры в тот день так следили за порядком, что сержанты после отбоя даже не отважились провести вечернюю зарядку.

Как выяснилось, виновником в загадочном исчезновении Брылева оказалась хорошая, ясная погода. В тот день его отправили с каким-то мелким поручением. А поскольку день выдался солнечным: птички щебечут, кузнечики стрекочут вот и не сдержался парень от соблазна прилечь на мягкую, зеленую травку. Приглядел безопасное место на отшибе, чтобы отдохнуть минуток десять, не больше. Но стоило ему туда забраться, как глаза сами собой сомкнулись - и проснулся он только к ужину.

Был в нашем взводе и настоящий побег. Это случилось за несколько дней до принятия присяги. Курсант Елкин здоровенный рыжий парень - под прикрытием ночи дал тягу по - /` "+%-(n к родному дому. Вот это был настоящий переполох! К концу дня его искала не только рота, а весь полк. Занятия отменили. Взвода выстраивались в цепи и прочесывали на несколько километров прилегающие к части леса и овраги. Все тщетно.

Поздно вечером блудный воин вернулся сам. Как он потом "покаялся" - ему не пришлись по сердцу армейские порядки вот и решил рвануть куда подальше. Но на полпути одумался и повернул назад. Понял, что жить в бегах - еще хуже, а поймают - дадут срок.

Удивительно, но Елкина тоже не стали наказывать. И опять офицеры по нескольку раз предупреждали: "Елкина не трогать!" - боялись, что его искалечат. А это значит - ЧП! - угроза дальнейшей карьере.

Офицеры отлично знали, что творится в казармах. Знали, что сержанты каждодневно бьют курсантов - так ведь без бития не будет послушного солдата! Поэтому, несмотря ни на что, все продолжало оставаться как и прежде.

...Командир полка долго орал, изрыгая тысячи проклятий, и грозил аудитории кулаком. Под конец эмоциональной речи он вынул из нагрудного кармана свой партийный билет, высоко поднял его над собой и, размахивая им как самой святой реликвией, торжественно произнес:

- Это происшествие ляжет грязным пятном на нашей части. Я даю вам честное слово! Честное слово коммуниста и честное слово офицера! Этих подонков я найду! Из-под земли достану! Найду и посажу в тюрьму!

Закончив на этом оптимистическом утверждении, он, еще возбужденный, покинул трибуну.

Собрание закрыли, а курсантов развели по казармам. Там нас сразу же построили сержанты:

- Рота строиться! Смирно!

Замок соседнего взвода, старший сержант Каратеев здоровенный и крепкий бугай, выделявшийся своей наглостью и властной самоуверенностью - чтобы его лучше видели, заскочил сапогом на кровать, ухватился одной рукой за дужку верхней койки и, покачиваясь из стороны в сторону, развязано прокричал в строй:

- Что, сынки! Наслушались, что п..дят товарищи коммунисты? А теперь слушайте сюда! Забудьте эти гнилые обещания! Никогда КэП никого не найдет! Я вам скажу больше! - Мы вас как п..дили, так и будем п..дить! Любого отх..рим за милую душу! И не дай бог среди вас заведется стукач эта гнида живой из учебки не уйдет! - Каратеев спрыгнул с кровати. - А теперь, вольно! Разойдись!

ТРАВМА

Кто был студентом - видел юность,

Кто был солдатом - видел жизнь.

(Из альбома солдата)

Прошло два месяца. Постепенно сознание и организм стали смиряться с армейскими порядками. Гражданская жизнь уже казалась сказочно далекой-далекой. Подумать только! Еще совсем недавно я мог свободно, повинуясь лишь своим собственным желаниям, пойти в кино или к друзьям, или, что самое невероятное - мог просто лежать на диване и ничего не делать. Все это ушло в прошлое, как будто и не было вовсе. Однако оставалась одна связующая нить с тем чудесным миром. Pегулярно раза три-четыре в месяц из дома приходили письма. Какие от друзей, какие от родственников.

Где-нибудь в перерыве между занятиями, взяв у полкового почтальона накопившуюся пачку писем, сержант приступает к их раздаче. Все в нетерпении его окружат, а он выкрикивает фамилии:

- Бояркин!

- Я!

- Подставляй нос! - я закрываю ладонями лицо, а нос оставляю незащищенным. Сержант резко щелкает по носу краем конверта:

- Получай!

Счастливчики, получившие по носу, расходятся по разным сторонам, вскрывают конверты, разворачивают сложенные листы и, отключившись на какое-то время от всего внешнего мира, начинают внимательно изучать их содержание. Хоть и писали в основном о самых что ни на есть пустяках - все равно письма поднимали настроение - там меня ждут, там я снова буду человеком.

Правда, не всегда письма доходили до адресатов. Иногда сердобольные родственники норовили сунуть в письмо купюрку: рубль, трюльник, а то и пятак. И такая материальная забота была всегда кстати: хоть мы и числились на казенном довольствии, но все же тех 4 рублей 80 копеек, выдаваемых нам ежемесячно за службу Родине, было явно недостаточно для покупки разных мелочей, в основном, конечно, сигарет. Однако, частенько эту материальную помощь перехватывали гдето на полпути. Ходил упорный слух, что это дело рук одного бессовестного десантника, который получал и доставлял полковую почту. Зная о том, что в письмах частенько прячутся денежки, он просвечивал конверты, как рентгеном, на свет и, увидев характерное затемнение от банкноты, письмо вскрывал и выбрасывал, а наличные, естественно, отправлял себе в карман.

Еще днем я получил письмо из дома, но времени его прочитать пока не было, так как заступал в наряд по роте. Наконец, уже под вечер, улучив минутку, пока сменяемые дневальные сдавали наряд, я сел на табуретку в проходе между коек, вскрыл конверт и погрузился в чтение.

Рядом под руководством старшего сержанта Каратеева курки из соседнего взвода, что-то изготавливая, строгали доски. Я настолько увлекся, что не услышал, как Каратеев распорядился убрать образовавшийся в коридоре мусор. Курсантов рядом было много, около десяти, но все были при деле, и потому никто не бросился выполнять команду, как нас тому постоянно учили. Звание старшего сержанта не позволило Каратееву снизойти до повторения приказа. Взяв табурет, он с силой запустить его в моем направлении - поскольку я к тому же еще и сидел. Табуретка своим углом врезалась точно в мое колено. Ногу пронзила резкая боль. Я вскочил, спрятал письмо в карман и, превозмогая боль, заковылял за щеткой.

Через несколько минут порядок был наведен, и я встал у тумбочки дневального. Колено сразу же сильно опухло, перестало сгибаться и посинело, а при малейшей попытке опереться на ногу, в суставе возникала невыносимая острая боль. Заниматься уборкой в таком состоянии я не мог, и потому простоял целые сутки у тумбочки на одной ноге, придерживая другую на весу. Почти весь день кроме нас, курков заступивших в наряд, в казарме никого не было - с самого утра все ушли на стрельбы. К вечеру от изнывающего ab.o-(o на одной ноге и оттого, что совсем не спал, в голове начали происходить какие-то отклонения: в тиши казармы я стал замечать, как шероховатости краски на противоположной от меня стене начали оживать: возникали чудные цветные рисунки и образы, они изменялись и двигались. Так продолжалось пока мы ни сдали наряд.

Когда рота вернулась со стрельб, сержант Шлапаков, увидев как я волочу ногу, решил показать всему взводу на обозрение живого симулянта:

- Курсант Бояркин! Выйти из строя! - я вышел.

- Показывай, чего у тебя там. Давай! Давай!

Штаны пришлось спустить, и все увидели, что одно колено было чуть ли не вдвое толще другого. Шлапаков сразу понял, что дело серьезное и тут же отправил меня в полковой медпункт. Для меня это было полной неожиданностью. Я-то уже внутренне был готов к тому, что меня, как должно быть в таких случаях, окрестят шлангом и симулянтом, возможно накажут; со страхом подумывал о том, как мне придется бегать кроссы на одной ноге, а тут вдруг - направили на лечение! Душа пела, словно меня определили в санаторий, и я в приподнятом настроении заковылял в медпункт.

В тот день в медпункте проходили "курс лечения" около десяти воинов из нашего полка - в основном сачки из сержантского состава - те, кому даже курков гонять надоело. Навыдумывают себе болезни: "что-то живот болит" или "голова раскалывается", а сами на койках режутся в карты, травят анекдоты или просто бродят возле медпункта, предаваясь мечтам о доме.

Стоило мне лечь в постель, как я мгновенно отключился. Спал трое суток напролет, не считая того, что будили на осмотры и для приема пищи.

На утро четвертого дня я впервые почувствовал себя полностью выспавшимся. Открыв глаза, я все еще продолжал лежать в постели и думал. Только теперь я стал по-новому осознавать происходящее. Боже мой, куда же я попал, и кем я здесь стал. Еще три дня назад мне казалось вполне нормальным, что в меня швыряют табуретку из-за какой-то ерунды. У меня не было особого зла на Каратеева - в принципе таковым сержанту и положено быть - он был не хуже и не лучше других. Мне просто стало обидно за себя, что стал таким, каким стал, и главное, что угораздило сюда попасть по собственной воле, где за каких-то два месяца меня превратили в забитое, пугливое животное. Здесь я уже не был человеком - здесь я стал "телом", и любой сержант, который нередко был моложе меня на год, мог не церемонясь, меня окликнуть:

- Э-э, тело, бля-я! Сюда иди!

Но такие ошибки уже необратимы как и само время. Однажды сделанное - уже не вернуть и не переделать, и теперь мне придется допить эту горькую чашу до дна, до последней капли.

Я вспомнил чудесное студенческое время. Вспомнил двух Михаилов, учившихся со мной в одной группе на физфаке. Они оба были единственными студентами в группе, отслужившими срочную службу: один в Монголии рассекал на танке по пустыне Гоби, другой - был ракетчиком где-то на Востоке. Держались они между собой дружно, но как-то отдельно от всех остальных. Об армии Михаилы ничего не рассказывали и заговорили только однажды, как раз в день Советской Армии.

В тот день у нас проходил семинар по истории партии. Gанятия с нами вела преподавательница лет пятидесяти. Она очень любила свой предмет, считая, что именно знание истории формирует правильное мировоззрение и воспитывает в нас настоящих патриотов. Студентов она уважала и строго не спрашивала за неготовность к уроку и даже за пропуски занятий. Она старалась интересно преподнести материал и тем самым пробудить в нас внутренний интерес к изучению истории. Хоть интерес к истории партии у нас никак не пробуждался, но семинары были довольно интересные, и было вполне позволительно высказывать свое мнение.

Преподавательница поздравила нас с праздником и стала говорить о наших Вооруженных Силах, об их славном прошлом и об их не менее славном настоящем, о том, как солдаты с гордостью несут свою службу на всех рубежах нашей необъятной страны.

- Да что вы говорите? - не удержался Михаил, который служил в Монголии. Лицо у него сделалось бледным, подбородок затрясся и, с трудом подбирая слова, он продолжил дрожащим от нахлынувших эмоций голосом: - Вы же ведь ничего не знаете об армии! Вы бы только видели, что там творится! Армия - это... - в эту секунду он даже был не в состоянии найти подходящего слова, - ...это ТАКОЙ БАРДАК! - и, задыхаясь от возмущения, раздосадовано замолчал.

Второй Михаил, который сидел с ним за одной партой, с кривой улыбкой, в которой одновременно мешалась и презрение и насмешка над затронутой темой, добавил:

- Да чего там, все равно не поймете. Чтобы говорить об армии - надо там самому отслужить два года.

Преподавательница от такого поворота опешила. Она закачала головой и с нескрываемым возмущением высказала:

- Да разве можно так чернить нашу армию?! Не знаю, не знаю. Не все там, возможно, и хорошо, наверное, есть и плохое, как и везде в жизни, но все огульно ругать - разве так можно?

Но тогда меня нисколько не волновало, что творится в армии. Хоть я и плелся по успеваемости в хвосте, однако это обстоятельство ничуть не мешало мне в мечтах быть академиком с мировой известностью, а вот представить себя в кирзовых сапогах и пилотке - у меня никак не хватало силы воображения.

Умом Михаилы не блистали, но с каким упорством "грызли" науки! Они были настоящим образцом прилежания и усидчивости! Hа первом месте у них всегда были курсовые работы, а уж потом - все остальное. И я-то был не глупее их. И что мешало мне хорошо учиться? Эх! Сейчас бы в универ! Я бы учился с утра до ночи, и по выходным и по праздникам, а девушек бы вообще не замечал! Я бы подружился с четверками, да и не исключено, что с пятерками тоже, я бы узнал, как выглядит стипендия! Каким же я был тогда дураком, что так запросто пошел в армию! До чего же был прав Иванов Сергей, когда изворачивался от военкомата всеми силами и всеми немыслимыми способами, словно уже чуял, что его здесь ожидает.

...Но вот подошло время завтрака. Я встал с постели и заковылял в столовую. До этого мне еду каждый раз приносил дневальный и будил. Там за столиками уже сидели "хворые" сержанты. Стоило им меня заметить, как они оживились:

- О-о! Кто пожаловал! Ну и силен ты поспать! Никак сын пожарника! Мы уж думали, до самого дембеля тебя не распихать! Не слабо, не слабо!

- Слушай! Как ухитрился колено надуть? Ловко получилось! Что сделал? Давай, колись!

И я рассказал им все как было. Но сержанты почему-то сразу притихли, а один, не говоря ни слова, оделся и ушел. Через полчаса ко мне примчался Каратеев и, осмотрев мою ногу, покачал головой:

- Да-а... Ну и разбарабанило... Слушай, ты это... не говори как там было. Выдумай чего-нибудь... Обещаю, как выздоровишь будешь жить как дембель. Хорошо?

- Врет, конечно, лишь бы отмазаться, - подумал я. - Он из другого взвода, ко мне никакого отношения не имеет. Да и кроме того, еще на первом осмотре я уже сказал офицеруврачу, что на лестнице поскользнулся.

Усложнять отношения было незачем и не хотелось.

- Да ладно, чего там - в жизни всякое бывает, согласился я. В знак того, что поняли друг друга, мы пожали руки, и Каратеев ушел.

День шел за днем. По утрам сержанты-медики внимательно осматривали колено, но, поскольку были убеждены, что ушибы на солдатах должны проходить сами собой как на собаках, то до лечения дело так и не дошло.

Тем не менее в их компетентности я не сомневался ни на секунду. Они обильно смазывали раны йодом, крепко перебинтовывали и сразу же отправляли курсантов к их ратной учебе.

В ПМП никто из курсантов подолгу не задерживался, и в этом была прямая заслуга сержантов-медиков. Особенно отличался в "умении лечить" сержант Микола - здоровенный детина высоченного роста, который видел в своих пациентах лишь неисправимых симулянтов, отлынивающих от боевой и политической подготовки. Вот и предписывал всем больным куркам сеансы интенсивной трудотерапии, заставляя подопечных ему "шлангов" бесконечно драить ПМП: мыть стены, полы, протирать пыль. Ну а уж коли Микола на пути следования встречал пациента-курка, то без всяких объяснений, с ходу бил ему в челюсть - для профилактики. После такого "медицинского обслуживания" курки уже не считали, что хуже чем в роте нигде быть не может и все больше склонялись к мысли, что дела со здоровьем у них не так уж и плохи и старались как можно быстрее опять встать в строй.

Но особенно непревзойденными доками сержанты-медики были по части лечения от ночного недержания. Разработанный ими оригинальный метод лечения был прост, надежен и давал стопроцентную гарантию.

Эта коварная болезнь неожиданно настигала некоторых курсантов уже через неделю после прибытия в учебку. Прослышав, что "ссыкунов" списывают, хитрые курки, тяжело переносящие разлуку с родным домом, иной раз замышляли дьявольский план возвращения - и "дуют под себя".

Вначале с недугом пытаются бороться традиционными способами, не прибегая к помощи медицины: стелют под больного клеенку, чтоб уберечь казенные постельные принадлежности, а уделанный матрас демонстративно вывешивают на просушку, самого же виновника выставляют при нем на охрану часовым. Когда такое случалось, сержанты непременно заворачивали свои взвода к месту сушки:

- Смирно! Равнение направо! - взвод переходит на строевой и с хохотом отдает "часовому" честь.

Если же болезнь все равно дает рецидив, то, чтобы /`%a%gl распространение опасной эпидемии, "заболевшего" срочно отправляют в ПМП, где он и попадает в надежные руки сержантов-медиков. К лечению приступают не медля: ставят ему под кровать вместо ночного горшка двухпудовую гирю и предписывают:

- Теперь всюду ходи только с гирей. В сортир будешь ходить круглосуточно, через каждые полчаса, тоже с гирей. Увидим, что отпустишь - сразу получаешь п..дюлей.

Весь день больной таскается с двухпудовкой: строго по графику посещает туалет, после чего - обязательный доклад сержанту-медику - оправился или же не получилось. Если сержант куда запропастится, то курсанту приходится его разыскивать по всем комнатам ПМП, а то и по близлежащей территории, не расставаясь с гирей ни на секунду.

Ночью, чтобы не случилось беды, за больным строго следит дневальный. Он будит больного каждые полчаса, и тот, подцепив гирю, вновь отправляется в путь.

Максимум недельный курс давал твердый положительный результат, и выздоровевший курсант - будущий десантник снова занимал свое место в строю как полноценный воин.

Однако у докторов из медпункта не было столь же богатого опыта лечения больных с поврежденным коленом, и через неделю меня отправили в медсанбат.

Медсанбат находился в километре от нашей части. Там раза два в день колено прогревали черными дисками, излучающими СВЧ.

Две недели все шло отлично - никаких изменений. Но потом я с ужасом стал замечать, что опухоль начала спадать, а нога понемногу сгибаться. Я понял, что становлюсь на путь неминуемого выздоровления, а в роту возвращаться не хотелось.

Что и говорить, тут мы жили как в санатории. Правда, были некоторые неудобства: всех нас, кроме лежачих больных, постоянно заставляли мыть полы, убирать и выполнять множество прочих дел - так что сильно не побездельничаешь. Но самое неприятное - здесь запрещалось курить. Приходилось искать окурки черт знает где. Самыми рыбными местами, безусловно, считались ведра для мусора возле туалетов - там бычки не пропадали. Даже те, которые были короче чем на затяжку, потрошились и шли на самокрутки. А на стене туалета кто-то даже в сердцах нацарапал: "Просьба не бросать бычки в унитаз - очень плохо раскуриваются!"

Но особенно не пришлась мне по душе медсанбатовская диета - готовили здесь прилично, но уж очень экономно, и потому больные всегда были голодные. Выходишь из столовой, и первая же мысль в голову: "Пожрать бы что-нибудь!" - Все только и ждали, когда следующая кормежка. Зато тут я сбросил два "лишних" кило.

Рассказывали, что незадолго до меня в медсанбате случилось ЧП - один больной курсант выбросился из окна вниз головой и разбился насмерть.

- Слаб характером оказался, - вспоминали тот случай больные. - Ему девушка написала, что выходит замуж. Вот у него нервы и сдали.

Такое случалось не только в нашей учебной дивизии. И в других частях бывало, когда солдат, замордованный армейскими порядками, узнав, что его еще и бросила девушка, то выстрелит в себя, то повесится. И не девушки были главной тому виной: постоянные унижения и безысходность заводили солдат в такие тупики, выхода из которых они уже -% видели. Некоторым армия преподносила такие уроки жизни, с которыми они дальше жить не могли.

Был момент, когда нехорошие мысли посетили и меня.

В тот день было холодно и мерзко. Моросил дождь. На душе было так погано, так гадко, что я, глядя на проезжающую возле нас колонну БМД, отрешенно мусолил навязчивую мысль:

- Вот если брошусь сейчас под гусеницы так, чтобы ноги придавило, пусть их отрежут - зато демобилизуют. Буду лежать себе в постели, ничего не делать. Вот оно и избавление.

Конечно, в ту минуту я четко осознавал, что на самомто деле не брошусь, что здоровье - оно дороже, но подлая идея все-таки бродила в моей голове.

В медсанбате я провел чуть больше месяца. Нога восстановилась полностью, и я возвратился в роту. Дембельской жизни, которую обещал мне Каратеев, я, естественно, так и не увидел. Все оставалось по-прежнему. Правда, сам Каратеев, как мне показалось, несколько изменился: потерял интерес гонять свой взвод, больше лежал у себя на койке и уже почти ничего не делал. Вскоре с группой других сержантов-дембелей он взял "дембельский подряд" - крыть рубероидом крышу - и они там проработали почти до самого увольнения в запас.

РАЗНАРЯДКИ

Два солдата из стройбата

заменяют экскаватор.

А один из ВДВ

заменяет их вдвойне!

(Из альбома солдата)

Хотя солдаты по их прямому предназначению должны готовиться только к войне, однако больше времени у нас отводилось мирному физическому труду. В армейских буднях нам частенько приходилось использовать лопату и лом: наравне со строительными войсками мы вкалывали на разнарядках на гражданских стройках, а по осени участвовали в затяжных "боях" по уборке урожая. Родина одинаково доверяет десантнику как грозный автомат, так и вполне мирную лопату, даже лопате отдавая явное предпочтение.

Сколько мне пришлось переворошить земли - не счесть. Чуть ли не через день по разнарядкам копали всякие траншеи: то для труб, то для прокладки кабеля, то еще для чего. Для этих дел в подвальном помещении казармы находился целый арсенал: лопаты, грабли, ломы, носилки и прочие орудия труда десантников. Как приходит разнарядка - выносим оттуда необходимый инвентарь и строем с лопатами на плече и с бодрой песней идем кидать землю.

Как-то рыли длиннющую траншею для прокладки труб целый противотанковый ров, ее глубина и ширина составляли метра три. Работа хорошо спорилась и не столько оттого, что грунт был податливый - глина легко бралась лопатой - а благодаря тому, что за нами наблюдали строгие сержанты, которые и задавали нужный темп. От такого темпа и палящего солнца у нас по всей спине на хэбэ расходились мокрые пятна. Мы уже заканчивали работу, как у края траншеи показался майор:

- ...вашу мать! Что вы делаете? Что же вы делаете, , bl вашу?! Рыть надо не здесь, а во-от тут! - и указал ребром ладони новое направление.

Получив новый приказ, сержанты, подгоняя нас, заорали еще громче, и мы, повыскакивав из траншеи, тут же начали каждый себе отмечать полагающийся метраж и рыть по новому проекту. Старую траншею завалили землей.

На следующий день, пришедший проверить нашу работу прапорщик, негодовал:

- А этот ров на кой хрен вырыли? Где я говорил рыть?

- Майор вчера распорядился, - невозмутимо парировали сержанты.

- Чихал я на майора! Он ни за что не отвечает, - и приказал отрытое зарыть, а зарытое вновь откопать. Мы снова взялись за лопаты: вторую траншею закопали, первую откопали - все сделали, как надо.

Проходили дни. Укладывать трубы в траншею никто не спешил. Долго она так стояла пустая, и в конце концов по осени нам пришлось обратно забросать ее землей.

СЕЛЬХОЗРАБОТЫ

В сентябре, с началом уборочной страды, по давно отлаженной доброй традиции все городское население всей огромной страны привлекается к сельхозработам. На поля высыпают школьники, студенты, интеллигенция. И нас - солдат - это важное государственное мероприятие тоже не обошло стороной. Боевую учебу на это время отменили, и мы всем полком выехали в подшефный колхоз. Там у леса, на краю поля, разбили палаточный лагерь и приступили к крестьянскому труду. Для нас, курсантов, это был просто отпуск. Как раз установилась нормальная, теплая погода. Приятно светило осеннее солнышко. Утром вставали без всяких зарядок. Позавтракали - и сразу в поле. Не было никаких наказаний и никаких зарядок после отбоя. Красота!

Работали с утра до вечера - собирали картошку для части. На необозримых полях, где колхозники уже убрали урожай, мы шли и рыли всю землю по второму кругу - искали оставшиеся клубни. От нас не могла укрыться ни одна картофелина: позади шли сержанты и пинками направляли невнимательных собиральщиков к пропущенным клубням. Солдат было много, поэтому быстро набирали целые машины и отправляли их к нам в часть.

Раз мне выпало разгружать картошку на просушку и засыпать ее в овощехранилище. Все время там сновали офицеры. Покрутятся вокруг, покрутятся и подходят к нам по одному:

- Мужики, сделайте мешков пять картошки.

- Не жалко, сделаем! - неизменно отвечаем мы.

Выбирали клубни не все подряд, а те, что покрупнее да поровнее. Потом грузили мешки в машины и отвозили куда скажут. Все офицеры, кто не поленился прийти, обеспечили себе зимний запас.

Несколькими днями позже мы разгружали для части лук. И снова офицеры были тут как тут и таким же образом запаслись луком.

ВОРОВСТВО

Как сильно заблуждаются те, кто считает, что в армии воровать нечего! Казалось бы, здесь все равны, все одинаково состоят на казенном довольствии, ни у кого в тумбочке не может быть ничего лишнего: только зубная щетка, ,k+., подшивочный материал да несколько тетрадок с конспектами классиков марксизма-ленинизма - вот и все. Но нет! На самом деле воровство в Советской Армии дело житейское и повседневное как утренняя зарядка. Оно скрашивает серую будничность солдата, заставляет его всегда быть настороже, поддерживает жизненный тонус на высоком уровне. Тот, кто до армии увлекался книжками, сочинял стишки о прекрасном, посещал театры, короче - жил честно и не воровал, здесь основательно перевоспитывается. Нужда заставляет учиться этому рискованному делу. А кто воровал раньше - тот только непрерывно шлифует свое мастерство.

Как-то утром, после подъема, я заметил, что у меня недостает значка парашютиста. Я в растерянности глядел на то место кителя, где ему полагалось быть, но там, куда он ввертывался, лишь чернелась дырочка. И не успел я подумать:

- Да куда же он мог запропаститься? - как вихрем налетело единственное верное объяснение:

- Сперли, сволочи!.. Где же я его теперь возьму? Такой ведь нигде не купишь! Пропал!

На утреннем осмотре Стрепко, заметив, что у меня отсутствует значок, сказал, чтоб я его "родил" к следующему осмотру, а для убедительности поднес к моему носу кулак. Мне сделалось очень плохо:

- Что же делать? Что же делать? Hу где же я его достану? Где? Где?

И тут мне на выручку подоспел внутренний голос. Он и подсказал простую идею как можно выйти из этого сложного положения:

- Hичего страшного! Возьми у соседа! Он и не обидится на тебя, если только не заметит. Действуй решительней - ты же десантник!

Этой же ночью между прочих дел я выкрутил с одной хэбэшки из соседнего взвода недостающий знак и привинтил его себе. Дело сделано! Теперь он мой! Hо каких усилий мне это стоило! Как тяжело было преодолеть в себе страх и решиться "на дело". Но теперь, слава богу, все позади, можно спать спокойно.

С этими значками шли постоянные злоключения. Кульминация наступает в последние ночи перед отправкой из учебки по воинским гарнизонам, куда необходимо прибыть с полной комплектацией нагрудных знаков: специалиста 3-го класса, значком парашютиста и с комсомольским значком. Поэтому после отбоя, чтобы спокойно спалось, многие предусмотрительно прячут бесценные значки в самые укромные места: обычно кладут их под матрас или под подушку и только после смыкают глаза и расслабляются.

Подобная злая слава постоянно сопутствует и хлястикам. С наступлением осенних холодов солдатам выдаются шинели, к которым сзади на двух пуговицах крепится уставной хлястик. Малые габариты и легкоснимаемость обеспечили хлястику славу излюбленного предмета для взаимных краж. Стоит одному курсанту потерять хлястик, как начинается цепная реакция таинственных исчезновений. Так продолжается до самой весны, до того дня, когда шинели сдаются на склад. А тех крайних, которые остались без хлястиков, ждут наряды и наказания.

Солдаты тащат друг у друга все, что только представляет хоть какую-то ценность. Офицеры таких мелочей не замечают. Зато офицеры всегда оценят и поддержат тех бойких солдат, которые сопрут что-нибудь нужное для воинской части, будь-то: краска, бочка, щетка и прочие /.+%'-k% предметы.

Перед отправкой по разнарядке на гражданские объекты командир непременно посоветует курсантам приглядеть, что хорошее там плохо лежит. По возвращении с разнарядки мелкие предметы солдаты просто прихватывают с собой, а если вещь громоздкая или тяжелая и, стало быть, нести ее в открытую как-то неловко, то докладывают командиру, и он откомандировывает на ночную вылазку нескольких бравых воинов. За этот нелегкий труд на благо части им всегда будут поблажки, к примеру - достанется наряд, что полегче.

Как легенду и яркий образец для подражания рассказывали о находчивом курсанте рязанского училища будущем офицере ВДВ. Он, пока ждал выброску с парашютом, заприметил самую обычную швабру, одиноко стоящую в салоне самолета. Когда подошло время прыгать, он схватил облюбованную швабру и вместе с ней нырнул в открытую рампу. Швабру он принес в роту, чем и заслужил уважение товарищей.

Почти все офицеры при необходимости, а она возникала постоянно - то у них строительство гаража, то дачи, то подошло время капитального ремонта в квартире - обращались за содействием к солдатам, что пошустрее.

Случилась такая нужда и у Жаркова. Женившись, он сразу получил новую квартиру. Чтобы обустроить семейное гнездышко, он освободил от ратных занятий трех курсантов, и две недели они работали по хозяйству у взводного: клеили обои, красили рамы, штукатурили стены, отделывали туалет. Курки трудились вовсю. Молодая жена офицера досыта и подомашнему их кормила. Все были довольны.

Возникающие трудности с материалами решались элементарно просто: днем курсантов отпускали "на разведку" с заданием заприметить недостающие вещи на близлежащих стройках, а ночью лишь оставалось всему намеченному "приделать ноги".

Попасть на такую неофициальную разнарядку мечтали все - не надо ни маршировать по плацу, ни надрываться на физподготовке, ни бегать на тактике по полям. Попав из мира Армии в Гражданский мир, курсанты усердно показывают, как напряженно они работают, но никто не торопится закончить с концом работы кончается райская жизнь вне казармы, и работу, рассчитанную на два часа, старались растянуть на целый день.

БУНТ

Где бы мы ни работали по разнарядкам на объектах, я всегда с завистью посматривал на трудящихся рядом гражданских: работали они не спеша, в любое время могли позволить себе перекур, то и дело были слышны шутки и разговоры. Hам же - куркам - приходилось делать все бегом, быстрей, без остановки как заводным.

Однажды наш взвод отправили разгружать уголь из вагонов. Это была самая обычная разнарядка. Одни сверху долбили ломами, другие лопатами цепляли и выковыривали большие серые камни, помогая углю ссыпаться через щель внизу и отгребали его в сторону.

Старшим среди нас был сержант Стрепко. Пока мы несколько часов подряд ворочали уголь, он сидел рядом на насыпи и только временами на нас покрикивал. Чуть дальше на зеленой травке расположился лейтенант Жарков. Мы его не интересовали вообще. Он грыз соломинку и наблюдал за личной жизнью муравьев и птичек.

Наконец-то вагоны разгрузили. Пропотевшие и обессилевшие мы сели на землю отдохнуть. Машина, которая должна была нас забрать, все еще не появлялась. Мы разожгли костер из угольных булыжников и закурили. Немного погодя, Жарков подозвал к себе Стрепко и что-то ему сказал. Выслушав командира, Стрепко повернулся и направился к нам:

- Взвод!.. В одну шеренгу строиться!

Мы построились. Уже зная повадки сержантов, мы поняли, что дальнейший отдых накрылся.

- Взвод!.. К бою! - скомандовал Стрепко - и мы легли на землю.

- Отставить! - мы поднялись.

- Взвод!.. - продолжал Стрепко. - К бою! - мы снова упали на землю, - Отставить!

- К бою!.. Отставить!.. К бою!.. Отставить!..

Сержанты уважали команду "К бою! - Отставить!" как одну из самых тупых команд, которая по своей сути полностью аналогична команде "Лечь! - Встать!".

- Взвод! - не унимался Стрепко. - Вон до той высоты, бего-ом... Марш! - и мы побежали по направлению к указанной высоте, находившейся в полукилометре. А Стрепко присел у костра, дожидаясь нашего возвращения.

Отбежав метров сто, послышались первые недовольные голоса:

- Вот тварь, передохнуть не даст!

- Сам ж... отсидел, а нам - бегай!

- Хватит! Пошли пешком!

- А что, давай пешком пойдем!

Так во взводе неожиданно сам по себе зародился маленький бунт:

- Когда вернемся и опять начнет качать, не подчинимся - и все!

- Только все как один - не дай бог, кто ляжет - потом все ему навешаем! Согласны?

- Согласны! Так и сделаем!

Мы сбавили ход и уже не спеша дошли до указанной цели. Там посидели, перекурили и пошли обратно. Стрепко, издали следивший за нашими действиями, стоял злой и настороженный. Он уже понимал, что взвод вышел из повиновения и, когда мы, ускорившись лишь на последних ста метрах, к нему подбежали, заорал:

- Почему пешком шли? А?.. Взвод! К бою! - никто не шелохнулся.

- Взвод! К бою! - более грозно повторил Стрепко.

Взвод продолжал стоять без движений. Постояв несколько секунд в растерянности, Стрепко направился докладывать о случившемся к сидящему невдалеке Жаркову:

- Товарищ лейтенант, взвод не подчиняется!

Жарков все происходящее, конечно, видел и все слышал, но в ход событий не вмешивался. На доклад он отреагировал с ироничной улыбкой. Лучше разбираясь в психологии коллектива и отдельной личности, он отлично понимал, что напролом здесь действовать нельзя. Он поднялся с земли, поправил фуражку и на ходу одернул китель:

- Так, пошли наводить порядок.

Уже точно зная, как именно надо действовать, он держался уверенно и хладнокровно. Может быть, к подобным ситуациям его готовили еще в училище, а может, он вспомнил добрые советы своих приятелей-офицеров. Но только этот случай был вовсе не такой уж серьезный - лейтенанту мы /.$g(-(+(al бы и так.

Жарков неспешно пошел вдоль строя:

- Так, так... Значит, командиров в х... не ставите? Так, что ли? А-а?!.. Хорошо, хорошо... - слегка улыбаясь, он пристально вглядывался в лицо каждого в отдельности. - А может кому что-то не нравится? То так и скажите!.. А может кому служить расхотелось? А-а?!.. Или забыли, где вы находитесь?!

Но вот он остановился:

- Курсант Смолин!

- Я!

Жарков, не отрывая глаз от Смолина, очень спокойным тоном тихо сказал:

- К бою! - Смолин сразу же лег на землю.

Жарков пошел вдоль строя дальше:

- Курсант Бояркин!

- Я!

- К бою! - я тоже лег. Потом на землю лег третий, четвертый. Убедившись, что курсанты голосу повинуются, Жарков вышел на середину и, еще раз оглядев строй, твердо скомандовал:

- Взвод! К бою! - Через мгновение взвод лежал на земле.

- Отставить! - взвод встал.

- Взвод!.. К бою! - мы снова легли. - Отставить!

- Теперь давай сам, - кивнул Жарков сержанту.

- Взвод! К бою! - скомандовал Стрепко. И мы без колебаний легли на землю.

- По-пластунски вперед! - и мы поползли. А Жарков спокойно возвратился к ранее облюбованному месту и прилег на травку. Он опять грыз соломинку, безразлично смотрел вдаль и только иногда косил глаз в нашу сторону, наблюдая за тем, как мы ползаем и качаемся.

ВОСПИТАНИЕ КОЛЛЕКТИВОМ

С - самым

Л - лучшим

У - уроком

Ж - жизни

Б - будет

А - армия

(Из альбома солдата)

Армейский порядок и дисциплина, с чем обычно связывают подтянутость, собранность, твердость характера - предмет особой и заслуженной гордости у кадровых офицеров. Дисциплина для них - это понятие святое. Для солдат же дисциплина - означает сплошные запреты.

В армии все делается только с разрешения командира, даже если приспичило в туалет или захочется курить. Один курсант с нашего взвода, пока мы стояли без дел, втихаря "задымил" в рукав. Заметивший это Шлапаков приказал ему окурок съесть. Ходить, сунув руки в карманы - значит допускать нарушение - могут заставить их наполнить песком или просто зашить. Раз идут двое солдат - то это уже считается строй, и им положено идти в ногу.

Но главное, на чем держится армейская дисциплина - это безоговорочная воинская исполнительность. А чтобы она всегда была на высоте, с личным составом необходимо /.ab.o--. и кропотливо вести воспитательную работу. И тут ею занимаются основательно и всерьез.

Индивидуальные методы воспитания в армейских условиях считаются устаревшим и недостаточно эффективными, поскольку не доводят до нерадивого воина, что он уже живет не сам по себе, а в единой армейской семье, а значит - своим проступком он подводит и своих товарищей. И поэтому главную роль в воспитании солдат здесь играют методы коллективной ответственности, то есть: за недисциплинированность и проступки отдельных воинов отвечать должны все.

Первое время практиковался начальный этап коллективной ответственности - провинившегося отправляют в наряд вне очереди, а всех остальных качают. Позже все чаще стали наказывать только один взвод, а виновного специально не наказывали, чтобы этим натравить на него остальных. И теперь тем подзалетевшим, кто от сержанта просто получил зуботычину, можно считать повезло.

Иногда в ожидании дальнейших распоряжений, чтобы личный состав попусту не просиживал в курилках, взвод строили, и так мы могли стоять довольно долго безо всяких команд. Разговоры и шевеления в строю - недопустимы. Особенно за этим следили в начале лета - в разгар комариного сезона.

- Смирно!

Курсанты не любили эту команду, а комары - наоборот. Заслышав эту команду, они смело атаковали незащищенные позиции - лицо и руки. Стоящий рядом со мной курок, чуть дунул, чтоб спугнуть назойливого комара, и тут же получил пинка: "Hе шевелись!"

Сержант тем временем, отмахивая от себя комариную братию, идет вдоль строя. Под его взором все стоят как истуканы. Скосив глаз, я в бессилии наблюдаю, как распоясавшийся маленький летающий вампир обстоятельно изучает мой нос, выбирая получше место для прокола, и, уперевшись лапками, вводит свой хобот по самую голову. Его брюшко быстро наливается и становится красным. Накачавшись, он спокойно и безнаказанно улетает восвояси.

- Что за шевеления в строю! - это сержант увидел, как курсант, пытаясь незаметно стряхнуть комара, чуть дернул кистью руки.

- Забыл, что по команде "Смирно!" надо стоять смирно? А-а?.. - и, отступив пару шагов назад, сержант предупреждает взвод:

- Вечером всему взводу готовиться к кроссу!

По всякой провинности обязательно должны быть приняты меры. Но поскольку утреннее и дневное время посвящено учебе, то необходимые мероприятия обычно откладываются на вечер вместо самоподготовки - единственный час почти свободного времени, когда можно написать письмо домой, если, конечно, успеешь привести внешний вид и конспекты в порядок.

Вечером сержант строит взвод:

- Взвод! Бегом, марш!

Взвод бежит к местному довольно глубокому оврагу, где находится природное спортивное сооружение для вздрючки личного состава, именуемое курками "е..ун-гора", которое представляет собой плотно утоптанную дорожку, соединяющую два противоположных крутых склона. По приказу взвод бегает табуном с одной вершины на другую, туда-обратно, тудаобратно, пока не остановит сержант. Нам по распоряжению Qакена покорять высоты этого оврага приходилось довольно часто: то ему после бани не достанется новый тельник или портянки, то не смогли достать трусы черного цвета - и ему приходилось одевать такие же как и у курков - синие; или за то, что после приказа, когда Сакенов из дедов уже перешел в дембеля, кто-нибудь, невзначай, в отсутствии офицеров обращался к нему по старинке как и раньше: - "Товарищ сержант", вместо уже "положенного" для дембеля по имениотчеству: - "Султан Стамшалович".

К счастью для нас, как раз перед нашим приездом, в учебке случилось одно особое ЧП. Тогда был в моде бег в противогазах, и сержанты так загоняли курков кроссами в "резиновых намордниках", что один, не выдержав нагрузок, как упал на землю, так и не встал. Привести его в сознание так и не удалось. Врачи сказали - слабое сердце. Поэтому мы в противогазах бегали лишь несколько раз, только когда сдавали норматив.

Частенько на утреннем осмотре сержанты проверяли не только внешний вид, но и содержимое карманов:

- Все из карманов вынуть!

Если у кого в результате этой проверки в руках оказалось что-то лишнее, не предусмотренное уставом, например, письмо - то это уже нарушение.

- О-о! Учишь наизусть письмо от мамы? А-а?! Что, сынок, по мамочке скучаешь? Письмо - это сифилис! Письмо прочитал и сразу выбрасывай!.. Запомни, задр..та, - карманы в штанах существуют только для уставного вида и чтобы в них ничего не было! Понятно? А-а?!

- Так точно! Понятно!

- Молодец, что все понял - значит от "похорон" освобождаешься. На всех остальных это не распространяется! Все слышали - сегодня все отправляемся на погребение.

В течение дня выбирается свободное время, и взвод, прихватив с собой лопаты, убегает за несколько километров. Там все дружно роют "могилку" для письма - яму внушительных размеров, по размерам соответствующую окопу для БМД - на что уходит почти час. Затем торжественно опускают письмо на дно, "могилу" зарывают и со всеми почестями: сняв голубые береты, с минутой скорбного молчания - провожают его в последний путь. Попрощавшись, налегке бегут обратно. Если по возвращении начнется разборка с провинившимся, то сержант этому только рад:

- Сами подтягивают дисциплину! Молодцы!

Быть наказанным - всегда неприятно, но самое страшное и обидное - это когда на тебя натравливают "родной" коллектив. В других взводах на этой почве уже произошло расслоение личного состава на простых курсантов и на жлобов - тех, которые сами гоняли своих же сослуживцев. У сержантов с такими жлобами складывались вполне дружеские отношения, и они зачастую назначали их старшими при выполнении разных работ.

Однако в нашем взводе откровенных жлобов, какие оказались в других взводах, не было. Управлять дружным коллективом гораздо сложнее, чем разобщенным. Дружный коллектив может сговориться и выйти из подчинения. Сержанты понимали такую опасность и поэтому всячески старались нас стравить между собой.

Как-то, еще в первый месяц пребывания в учебке, один из курсантов нашего взвода совершил какое-то нарушение. После отбоя Сакенов не раздеваясь лег на свою постель и b(e. скомандовал:

- Взвод, подъем!

Мы быстро построились и так продолжали стоять в ожидании дальнейших команд. Но Сакенов чего-то тянул. Дав пятиминутную выдержку, он, наконец, приказал виновному выйти из строя и рассказать всем о проступке.

- Что делать будем? - спросил у взвода Сакенов, когда курсант кончил объяснять. - А-а?

Никто не нашел что ответить. Прошло еще минут пять.

- Надо, чтобы взвод сам разобрался, - не поднимаясь с койки, продолжал Сакенов. - Пока не разберетесь - отбоя не будет. Все ясно?

- Так точно! - ответил строй.

Но я не понимал: "Чего Сакен от нас хочет? И как мы с ним должны разобраться? Может, отругать? Или провести комсомольское собрание, что ли?"

Взвод молча стоит. Перед строем - виновный. Время идет. Пять, десять, пятнадцать минут проходит. Никто не двигается и не говорит. Поеживаемся от прохлады. Ноги не держат, спать хочется - хоть на пол падай.

- Что надо-то? До утра, что ли стоять будем? - думал я про себя.

Наконец, один догадался. Подойдя к виновному, он двинул ему в челюсть, хоть и не сильно, но и не слабо, а затем подошел к Сакенову с докладом:

- Товарищ сержант, разрешите доложить!

- Давай.

- Мы разобрались.

- Взвод, отбой, - сразу же скомандовал Сакен, и все с облегчением разбежались по койкам.

На следующий день курсант, учинивший разборку, хоть никто к нему претензий и не имел, оправдывался перед нами:

- Угораздило же меня. Черт его знает - так получилось. Сами понимаете, иначе бы стояли до самого утра.

Больше в подобных делах он не участвовал.

САМЫЙ ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ

Стой, солдат, сдержи свои нервы,

Стисни зубы и глубже дыши,

Ты - не первый, и ты - не последний,

Все отслужили - и ты отслужи!

(Из альбома солдата)

Как-то в начале августа, после стрельб на полигоне, взвод опаздывал на ужин. Для экономии времени Шлапаков повел нас не обычным путем - по лесной дороге - а напрямик - через болото. Так было километра на два короче, но по топям бежать медленнее и Шлапак гнал нас вовсю.

Мне в сапоги попала вода и портянка на одной ноге сбилась. Если хотя бы на несколько секунд остановиться, перемотать портянку - все было бы нормально, но останавливаться нельзя. Когда добежали до расположения, в том месте, где съехала портянка, кожа стерлась. С того дня и начались для меня настоящие испытания. Никакой возможности чтобы рана зажила не было: все время беготня в сапогах. Так я мучился изо дня в день. Рана постоянно гноилась, а стопа отекла так, что с трудом проходила в сапог. А жаловаться нельзя: это как закон - хоть умирай, но не смей признаться, что тебе плохо. Еще все осложнялось b%,, что здесь, в армии, даже самые незначительные ранки таят в себе большую опасность, поскольку нет возможности их подлечить.

Как-то в курилке я разговорился с одним знакомым курсантом, с которым мы познакомились еще в поезде. Высокий и мускулистый, при распределении он сам напросился в разведроту - там готовили разведчиков-диверсантов. Тогда, в первый день учебки, все стремились попасть именно туда, но отбирали в разведку только самых крепких. Теперь он уже сто раз пожалел, что попал в это "заветное место". Почем нас гоняли безбожно - но их вообще не жалели: и кроссы у них были вдвое длиннее, и такие физические нагрузки, что выжимали все соки до последнего.

Он поведал мне свою историю, как месяца два назад, стряхивая пыль со своего берета, он поцарапал о кокарду большой палец. Вначале на царапину он даже не обратил внимания, однако со временем палец стал гноиться и сильно болеть. Сказать об этом побоялся - еще сочтут симулянтом и накажут. Так он терпел до последнего и пошел в ПМП только когда уже распухла кисть, а боль стала невыносимой.

- Сволочи, даже не попытались лечить. Взяли и ампутировали, - он с горечью показал свой обрубок. - Как рана зажила - отправили обратно в роту - вот и все!

- А почему же тебя не комиссовали? - удивился я.

- А вот. Сказали, нормально дослужишь и без пальца, с печальной усмешкой ответил он и досадно махнул рукой.

...Нога постоянно не давала мне покоя: распухла и болела так, что я еле дотягивал до вечерней поверки. Идет перекличка, называют фамилию за фамилией, из строя выкрикивают: "Я!.. Я!.. Я!.." - я стою, а нога в сапоге хрустит как снег - настоящая пытка, и только думаю: "Поскорей бы кончили, поскорей бы отбой!" - так продолжалось уже недели две.

В тот злополучный день на вечерней поверке присутствовал замполит роты - старший лейтенант Дик. Только совсем недавно ему дали старшего. Сначала как обычно он нас долго ругал: что ленивые, что служить не хотим.

- Отрастили сорокасантиметровые х..и, а толку них..я! - было любимым его изречением, которое он частенько ввертывал в свою речь.

Неожиданно Дик сменил голос, сделал его мягким, доверительным и говорит:

- Ладно! Теперь давайте начистоту. У кого там ноги болят или еще что, кто не может бегать кроссы - выйти из строя!

Ноги от потертостей болели у многих, но все стояли на месте, не решаясь выйти.

- Что, все могут бегать? У всех нормальное здоровье, ноги не сбиты, ни натертостей, ни мозолей, ничего нет?.. Почему молчите? Или что, разуть всю роту и проверять у каждого?.. Давайте, давайте! Выходите!

Из каждого взвода вышли и стали перед строем по дватри человека. Из нашего взвода вышел я и еще один по прозвищу "Змий" - за долговязость. Оказавшись перед строем, я мгновенно осознал, что совершил ужасную ошибку. Но было уже поздно. Один курсант из соседнего взвода, только сделал один шаг вперед и сразу же вернулся обратно, но его все равно пинками выгнали из строя. Тут же сержанты зашипели:

- Ну все, сынки! Вам п..дец!

Убедившись, что больше никто не выйдет, Дик сразу (',%-(+ голос на жесткий:

- Вот, рота, смотрите! Вот симулянты и шланги! Вот кто тянет роту назад! Надо с ними разобраться, чтобы больше такого не было!

От досады у меня все внутри опустилось:

- Все! Влип! Влип в историю! Вот дурак! Попался на такую дешевую уловку, как будто служу первую неделю! Зачем вышел из строя?!

Роту отбили. Как только Дик ушел домой, сразу во всех взводах послышался сержантский мат и громкий счет:

- Рас-два! Рас-два! Работаем все! - курсанты начали выполнять физические упражнения. Кто-то прямиком отправился драить туалет.

Взвод качался долго. Только мы со Змием, как больные, по команде Шлапака лежим в постелях и "отдыхаем".

- Качайтесь, качайтесь! Благодарите за это Ученого и Змия. Прикидываются шлангами. Жалуются, как маменькины сыночки, - время от времени напоминал Шлапак взводу. Нех... с такими нянчиться! Что, никто не может с ними разобраться?.. Ничего, время есть до утра - будете качаться, пока не поумнеете!

Тут в наш адрес полетела первая угроза:

- Ну шланги, вам сегодня - п..дец! - зло и громко, чтоб слышали все, оскалился Сергей Якубович. - Лежите, отдыхаете - а нам из-за вас качайся! Вам это просто так не сойдет! Вы это запомните надолго!

Якубович был самым здоровым во взводе. До этого у меня с ним были вполне нормальные отношения, к тому же мы были почти земляки - он был тоже сибиряк, родом из Тюменской области. Однако, когда я вернулся из медсанбата, то заметил, что он изменился - стал циничным и высокомерным.

Затем Шлапаков распорядился, чтобы мы со Змием пошли драить туалеты. Но там уже вовсю наводили блеск "шланги" и "симулянты" из других взводов. Мы пошли в умывальную комнату и приступили к уборке. Немного погодя туда же зашли старшина роты, трое сержантов и вместе с ними Якубович. Видимо, сержанты с Якубовичем заранее поговорили, поскольку настрой у него был агрессивный и решительный. Якубович сразу подошел к Змию и процедил с ненавистью:

- Что, чадо, бл.., жалуешься? Из-за вас, шлангов, весь взвод качают! - и, не дожидаясь ответа, ударил его несколько раз.

Сержанты были очень довольны и постоянно поддерживали действия Якубовича:

- Правильно! Так и надо! Добавь еще!

- Давай, теперь с Ученым, - сказал старшина роты, - А то он слишком умный! Умеет прикидываться - то колено ушибет, теперь мозоль натер!

И мне досталось не меньше. Получать от своего же курка - унизительно и обидно. Ответить Якубовичу я не решился он намного здоровей и, вдобавок, за его спиной стояла свора сержантов. Сержанты посмеялись, похвалили Якубовича и все они пошли спать.

В тот день в наряд по роте заступил Горохно Михаил курсант из нашего взвода. Внешний вид у Михаила никак не походил на десантника - толстый, неуклюжий увалень. Кроссы бегал всегда позади всех - на пинковой тяге; на турнике не мог сделать ни то чтобы подъем-переворотом, хорошо, если хоть раз дотягивал подбородком до перекладины. Он вместе с Елкиным прибыл в учебку из Феодосии, на две недели позже "a%e. К тому времени нам казалось, что мы служим уже вечность, и поэтому страшно им завидовали.

Горохно все видел и ему, видно, тоже захотелось покататься на чужом хребту:

- Эй, Ученый! Иди писсуары мой! Кому сказал!

- Много хочешь! Ты дневальный - тебе и пахать!

- Что ты сказал?! Повтори! - и пошел на меня с агрессивным видом.

Я шваброй, которой мыл пол, размахнулся и пару раз огрел наступающего Горохно. Тут мы сцепились. Драка оказалась непродолжительной - на шум и крики примчался старшина:

- А ну разойдись нах..! Чо это ты, Ученый, развоевался? А-а?! Туалет, что ли, не хочешь мыть? Это тебе не в институтах учиться! Давай, давай, делай что говорят! Знаем вас, хитрожопых - специально в институты поступаете, лишь бы в армии не служить! А кто Родину защищать будет?! Рабочий класс за вас должен два года в сапогах торчать?! Все вы - недоноски и шланги!.. Чадо! Давай, вперед на писсуары!

Это был для меня самый черный день за всю службу. С того дня Якубович стал быстро преображаться в отношениях с другими: вскоре он окончательно превратился в жлоба, и ему стали уступать, как более сильному. За несколько месяцев службы он понял и принял для себя армейское правило: хочешь жить лучше - сделай так, чтобы другой стал жить хуже. Его стали назначать старшим на работах и ставили дежурным по роте. Таким же стал его первый друг - Сорокин. Так в нашем взводе появились и взросли жлобы-надсмотрщики.

После полученного урока у меня уже и в мыслях не было обращаться к врачу - терпел все как должное, даже, превозмогая боль, старался не хромать, чтобы не привлекать внимание сержантов.

РАВНЕНИЕ НА ЛУЧШИХ

Настоящий десантник - это наглая рожа,

крепкий желудок и ни капли совести.

(Из альбома солдата)

Пребывание в учебке подходило к концу. В начале ноября нашему призыву предстояло разъехаться по воинским частям и там дослуживать оставшиеся полтора года. Близилось время нового - ноябрьского - призыва, и мы, получив необходимые знания об армии, должны были освободить им казармы.

Перед самым выпуском из учебки почти всем операторамнаводчикам присваивалось звание ефрейтора. Однако двум-трем курсантам в каждом взводе звание все же не присвоили, и я попал в их число. Поначалу я недоумевал:

- Как же так? Зачеты сдавал нормально, отстрелялся из курсового пулемета нормально, ну разве промахнулся из орудия по танку - так мазали многие.

Впрочем, на зачетных стрельбах мало кто стрелял сам: только запрыгивали в башню и тут же переползали в десантный отсек. А вместо оператора стрелял сержант, который загодя находился в БМД, благодаря чему показатели у взвода были выше.

Видимо, я не вписывался в образ настоящего десантника, который должен не просто быстро выполнять любое задание командира, а, что самое главное, при этом все тяготы и c-(%-(o армейской службы переносить свободно, легко, даже с улыбкой; должен гордиться, что посчастливилось служить не где-нибудь, а в элитных воздушно-десантных войсках.

Я вспомнил комсомольское собрание, прошедшее пару месяцев назад. Началось оно как всегда: в расположении роты расставили рядами табуретки, все расселись. В первом ряду сели взводные офицеры и ротный. Тут присутствовали все без исключения, поскольку весь личный состав состоял в комсомоле. Те немногие, которые прибыли в учебку не будучи комсомольцами, в первый же месяц в срочном порядке вступили в ряды ВЛКСМ.

Все шло по обкатанному регламенту: сначала избрали рабочий президиум, который занял свое место за покрытым красной материей столом, потом комсорг роты предложил стандартную повестку дня - подведение итогов социалистического соревнования между взводами за отчетный период. Ее одобрили единогласно. После чего слово было предоставлено докладчикам - комсоргам взводов.

Пока комсорги выступали со своими речами, перед нами на стене укрепили два листа ватмана. На первом плакате было написано большими красными буквами: "Лучшие курсанты роты" и столбиком перечислялось с десяток фамилий. Прочитав этот список, я вначале подумал, что произошла ошибка, поскольку это был полный перечень всех жлобов роты: Баскаль, Карташов, Якубович...

Я смотрел и глазам своим не верил: "Это же ведь подонки и сволочи! И на этих ублюдков мне надо еще равняться?"

Получилось так, что те, кто на гражданке чудом избежал тюрьмы, тут оказались на хорошем счету. Один из них еще до армии за то, что с компанией избили парня так, что тот оказался в больнице, даже проходил по уголовному делу. Пока шло следствие, начался призыв и он успел улизнуть в армию. Буквально недавно пришла справка из прокуратуры, в которой сообщалось, что в связи с тем, что обвиняемый служит в Вооруженных Силах, уголовное дело на него прекращается.

У меня сомнений не было, что эти списки составлялись по мнениям сержантов - зам. комвзводов. Баскаль сразу попал им в любимчики. Со своим взводом он бегал редко и не работал - сержанты его пригрели, доверив работу в каптерке: перекладывать старые и новые хэбэ, сапоги, прочие принадлежности. Он был в доску свой - кому надо, подчинялся, а главное - кого надо, давил. Такой ценный кадр приглянулся и офицерам, и они оставили его в учебке командовать молодым пополнением. Потом рассказывали, как он из своего взвода все соки выжимал. Баскаль прославился тем, что изобретал и внедрял в практику все новые и новые виды наказаний. Одно из изобретений называлось - "поставить взвод в угол". На вечерней зарядке Баскаль командовал:

- Взвод! В угол! - курки срывались с постелей и с ходу рыбкой ныряли в угол казармы, прямо друг на друга, образуя живую кучу. А Баскаль подходил и хлестал ремнем тех, кто был на поверхности, приговаривая: "Десантник всегда должен телом прикрыть товарищей!" - и так по нескольку раз за вечер. Между собой курсанты его иначе как "фашистом" не называли.

...На втором плакате под заглавием "Отстающие роты" помещался другой список. Увидев в нем среди прочих фамилий свою, я был ошарашен: "Ничего себе! Почему, интересно, я хуже других? - Зачеты сдаю спокойно, не то что некоторые .+ce( (один даже искал на политической карте мира Англию в Южной Америке); кроссы бегаю нормально, подтягиваюсь тоже. Еще в школе я два года посещал стрелковую секцию и имел разряд по стрельбе, поэтому и здесь стрелял хорошо, а автомат Калашникова разбирал и собирал вообще быстрее всех. За что же такая немилость?" - но этого никто не объяснял.

Собрание продолжалось с час. Поговорили о комсомольских делах, похвалили лучших, огульно пожурили отстающих, отметив, что им необходимо исправиться, единодушно приняли повышенные комсомольские обязательства на предстоящий период. На этом собрание закончилось.

Такие вещи, как попасть в отстающие, просто так не проходят - обязательно должны быть приняты меры. Сразу же после собрания Жарков построил наш взвод:

- Кто у нас отстающий? Выйти из строя!

Из строя вышли отстающие - я и еще двое курсантов. Почему-то Жарков обратился лишь ко мне:

- Курсант Бояркин.

- Я!

- Почему х..во служим?

Я и сам хотел бы узнать, почему так оказалось, но молчал, чтобы не обострять и без того тяжелую обстановку. Что у курсанта нет такого права - оправдываться или, что еще хуже - жаловаться - я усвоил давно. Если тебя ругают значит, виноват и все! Тут дозволено отвечать только: "Так точно!", "Виноват!", "Исправлюсь!" - в крайнем случае: "Не могу знать!". Любое слово в свое оправдание может стать роковым - ведь у Жаркова с сержантами было полное взаимопонимание, и замеченное ими даже малейшее недовольство на лице молодого лейтенанта неизбежно повлечет за собой вполне определенные последствия. Разумеется, все произойдет не на глазах лейтенанта.

- Что молчишь?

- Не могу знать, товарищ лейтенант!

- А я дам тебе время подумать. В наряде и поразмыслишь. Так, всем отстающим - наряд вне очереди!

- Есть наряд вне очереди! - и мы прямиком отправились сменять дневальных.

Постепенно я стал понимать, что попал в какую-то страну-зазеркалье, где все наоборот - хорошее считается плохим, а плохое - хорошим, где утеряны нравственные ориентиры, где надо брать пример с моральных уродов.

В роте было несколько человек, кого выгнали из институтов за двойки. Как правило, все они были хорошими парнями, и с ними можно было откровенно поговорить и встретить понимание. Им была чужда идеология подавления и подчинения себе других. Сержанты этих курсантов, с прерванным высшим образованием, откровенно недолюбливали и распределяли на самые грязные и тяжелые работы. Знай я об этом заранее, то мою учебу в университете хранил бы как страшную тайну.

Исключением был только один несостоявшийся студент курсант из соседнего взвода, родом с Кавказа, здоровый как бык. Интеллигентности в нем не было вообще. Как он сам рассказал, его "срезали" на первом же экзамене еще при поступлении в ВУЗ. Ни на один вопрос в билете он ничего ответить не смог, а когда экзаменатор стал задавать наводящие вопросы, то воспринял это как личное оскорбление.

- Вэд видыт - нихэра нэ знаю. Заачэм спращиват? А-а? Заачэм над чэловэк издэватса? Заачэм над мэна смэятса? Нэ abm`/m+ - как у..бал ему у морду! Мэна нах... и вып..дылы.

Большинство же курсантов еще на гражданке проходило "школу жизни" в техникумах и училищах, и у них уже сложилось вполне правильное представление о предстоящей службе в армии - повсюду в этих учебных заведениях процветало насилие старших курсов над младшими, сильных над слабыми.

- Что, Бояркин, - с недоверием переспрашивали они у меня, - вот, к примеру, в общаге к тебе подрулит кто-нибудь со старшего курса и скажет, чтоб ты сгонял ему за пивком. И что, откажешься?

- Да у нас такого никогда не было! Наоборот, кто старше курсом всегда поможет тем, кто моложе. У нас там все равны!

Но мои рассказы воспринимались с недоверием:

- Врешь ты все! Чтобы старшие не гоняли младших такого быть не может!

ПОСЛЕДНИЕ ДЕНЬКИ

На одном из учебных занятий офицер, кончив излагать свой материал, посмотрел на часы. Оставалось еще немного времени, и он решил нам дать полезный совет на будущее:

- Скоро вы прибудете в часть... А там кое-где имеет место такое отвратительное явление - дедовщина... Найдутся такие солдаты, которые захотят свою работу переложить на вас. Но вы не теряйтесь - ну раз стерпишь, ну - два, а потом бери табуретку и бей по башке! Сразу зауважают! Поймут с кем имеют дело и отстанут. Главное - не бояться. Сейчас везде борются с неуставными отношениями. О случившемся обязательно доложите командиру - он в обиду не даст. Знайте - за издевательство над молодыми - трибунал! Там сразу этих сукиных сынов отправляют в дисциплинарный батальон года на два. Так что законы на вашей стороне. Держитесь вместе, будьте смелее, не поддавайтесь - и все будет в порядке!

Взвод внимательно слушал добрые наставления офицера, но каждый уже давно знал, что неписаные законы в армии гораздо сильнее Устава и Уголовных статей.

В учебке дедовщина проявлялась не в чистом виде. Все мы - курсанты - были одного майского призыва, а сержанты были нашими командирами, и им полагалось нас гонять. Свои первые впечатления о дедовщине мы получили наблюдая со стороны за солдатами из хоз.взвода. Там их было поровну - и молодых, и старослужащих - однако отношения между призывами были далеко не на равных.

Старослужащие повара на кухне не появлялись вообще. Приготовлением пищи занимались исключительно молодые. Старослужащие только отправляли сюда посыльных, чтобы те приносили им еду прямо в роту.

Однажды, когда я работал в варочной, в комнату заскочили двое дедов-поваров. Они сбежали с занятий, прихватив с собой автомат. Настроение у них было игривое. Один из дедов гаркнул молодому повару:

- Тащи что-нибудь пожрать! Живо, бля-я!

Тот сразу исчез в дверях и вскоре вернулся, неся в тарелках котлеты и хлеб. Деды быстро расправились с котлетами, вытряхнули из карманов патроны, забили их в магазины и, хохоча, открыли пальбу короткими очередями по висящим на крюках тушам. Перестреляв все патроны и повеселившись от души, они бросили автомат прямо на пол, *`(*-c" молодому:

- Почистишь пушку и отнесешь на место! - а сами прямиком через окно вывалили наружу и устремились в поле загорать на солнышке.

Как-то раз молодому повару, который то ли не поспевал с приготовлением обеда, то ли сделал что-то не так, вызвали на помощь повара, отслужившего год. Когда он вошел на кухню, весь его внешний вид излучал настоящее бешенство. Схватив лежащую на столе толстую, внушительных размеров доску для резки овощей, он с маху обрушил ее на молодого.

Заслышав за перегородкой шум и крики, я и еще двое курков через большую щель стали с интересом наблюдать за тем, что происходило в варочной.

Старший повар размахивался доской и бил ею молодого со всей силы. Под его ударами молодой свалился в ванну с водой, куда мы кидали очищенную картошку, и, будучи не в силах встать, лишь укрывал голову руками, а после каждого удара из него вырывался жалобный крик.

Несмотря на изобилие сотрясающих воздух ругательств, я так и не понял, в чем состояла вина молодого.

Наконец повар-наставник воспитание закончил, бросил доску и закурил. Прохаживаясь из стороны в сторону, он заметил нас - курков - работающих за перегородкой, где мы чистили картошку. Видимо, от нечего делать ему захотелось пообщаться, и он зарулил к нам и разговорился. Настроение у него сразу переменилось. С нами он шутил, смеялся, трепался обо всем: сразу видно - уже отошел сердцем. Мы для него были просто равные собеседники, потому что не вместе служили, и наша призывная молодость для него особого значения не имела. Повар по манере разговора и чисто внешне был очень похож на отпетого уголовника. К тому же это схожесть усиливалась отсутствием у него нескольких передних зубов, но он ничуть не смущался этого дефекта и хохотал во весь рот. Когда же разговор зашел о том, что учебка не вечна, и что скоро нам придется разъезжаться, повар оживился еще больше:

- Вы счастливчики, что попали в ВДВ, а не в какиенибудь там чмошные войска! В стройбате вас давно бы уже отпидарасили - там молодых первым делом ставят раком и прут в ж... и защеку суют! Даже не разговаривают! Ой, бл.., что там творится! Страшное дело! Порядки - как на зоне! С самого начала как зап..дят, так и пропал - два года на других пахать будешь. Что стройбат, что зона - один, бл.., х... в ж... разница!

Сделав глубокую затяжку, повар продолжал:

- У нас дисциплина, но порядок! Законы строгие. Год оттарабанил - не е..ет! - дальше жить можно! Служба тяжелая - понятное дело, но все ее тянут!

Мы, покуривая, внимали каждому его слову:

- Значит, поначалу тяжело будет?

- У-у-у!!! - радостно закивал головой повар. - Когда в часть прибудете, челюсти только так лететь будут! Вы учебку всегда добрым словом вспоминать будете, как детский сад!

МАЛЫЙ ДЕМБЕЛЬ

В последний день перед отъездом я и Смолин Андрей были назначены посыльными в штабе полка. Никаких особых дел в штабе не было, и потому весь день мы коротали пустой болтовней. Но вот подошло время сдавать наряд. Мы нехотя прошлись по коридорам, которые нам предстояло мыть. На "b.`., этаже находился важнейший объект уборки - туалет для офицеров. Заглянув туда, Андрей сморщился и скорей отвернулся:

- Фу-у, ...твою мать! - что могло означать только одно - унитаз забит полностью.

Заглянул туда и я. Передо мной открылась безрадостная картина - было от чего впасть в уныние.

- Черт бы их побрал! Бумагу накидали прямо в унитаз ясный х.., забьется. Теперь как его пробивать?

Мы в неопределенности посмотрели друг на друга - кому убирать? Работа явно непристойная, унижающая достоинство десантника. Все нутро противилось приступать к выполнению этого дела.

- Слушай! - оживился Андрей. - Кажется, придумал!

Он отложил ведро со шваброй:

- Жди, я щас, - и умчался в направлении находящейся рядом стройки. Там наши же прикомандированные курки строили небольшой домик. Через пять минут Андрей спешил обратно, держа в руках молоток и несколько штук здоровенных гвоздей:

- Сейчас уладим!

Он приметил гвоздь к краю двери, около ручки:

- Нашли дураков с говном возиться!

Под резкими ударами молотка гвоздь мощно прошил дверь и косяк, наглухо сцепив их между собой.

- Главное наряд сдать! Сегодня офицеры уже разошлись по домам - так что сюда никто не сунется. А завтра утром мы уезжаем - вот тогда и пусть разбираются!

Андрей таким же образом заколотил оставшиеся гвозди вдоль всей высоты двери. Открыть ее теперь было невозможно - только выламывать.

- А-а, после нас - хоть трава не расти!

Я высоко оценил солдатскую смекалку Смолина, обрадовавшись, что одно дело уже позади. А еще оставалось помыть пол в коридорах.

- Ну что, - начал я. - Времени уже почти не остается. Надо шевелиться.

- Что, работать любишь? Полежи - пройдет! Херня это все! Меня в прошлый раз прапор научил, как надо действовать. Здесь же штаб полка - можно и других припахать!

Он подошел к столу, на котором стоял телефон и стал листать книжку со списком телефонных номеров части в поисках подходящего абонента:

- Та-ак, где тут механики... - и, сняв трубку, набрал номер.

- Алло! Дневальный третьей роты?.. Зови дежурного!.. Дежурный? Это звонят из штаба полка! Срочно посылай сюда двух дневальных или еще кого... Да!.. Пусть прихватят с собой швабры и ведра!.. В распоряжение посыльных. Через две минуты чтоб были! Все!

- Что, думаешь придут? - ухмыльнулся я. А у самого кошки на душе скребут: - Как бы самим не влетело!

Андрею тоже было неспокойно - обманным путем привлекать к работе других - дело рисковое.

- Должны прийти, куда денутся. Вот увидишь - все будет путем! Здесь главное - не вызывать из своей роты раскусят. В роту разведки тоже лучше не звонить - они себя уважают, обязательно отправят дневальных - чтобы те нам вломили - а потом вернутся и доложат своему дежурному о выполнении приказа.

Прошло минут десять - никто не явился. Андрей снова набрал тот же номер и заговорил еще более грозным голосом:

- Дневальный?.. Зови дежурного! ...Дежурный? Где двое для уборки в штабе? А-а? ...Что?! ...А не е..ет! Если через две минуты никого не будет - сам будешь штаб пид..сить! ...Да! ...В распоряжение посыльных. Они ждут здесь на первом этаже.

Положив трубку, Андрей весело потер руки:

- Сейчас прикатят. По голосу понял - метнулся!

И действительно, не прошло и пяти минут, как входная дверь хлопнула, и двое курков уже мчались по коридору к нам на подмогу. Напустив на себя строгий вид, Андрей сразу взял их в оборот, указав, где мыть пол и задал время выполнения. Курки принялись за дело, а мы со Смолиным пошли дожидаться наших сменщиков по наряду в один из кабинетов. Механики работали хорошо и управились как раз к приходу сменщиков.

Пришли сменщики. Мы прошлись с ними по помещениям и показали нашу работу - все чисто. Один из них подошел к главному объекту осмотра - офицерскому туалету - и подергал за ручку - дверь не поддавалась.

- Что такое? - он в недоумении стал вглядываться. - Да тут заколочено гвоздями!

- А-а! Туалет уже давно не работает, - поспешил пояснить Андрей. - Ремонт. Сами такой приняли.

- Тогда все, идите. Наряд принимаем.

И мы, довольные, что так удачно спихнули наряд, быстрей зашагали в казарму.

На следующее утро сразу после завтрака нас, человек тридцать, кого распределили служить в Витебск, посадили в автобус, и мы поехали в Каунас на железнодорожный вокзал. Там сели на поезд до Витебска.

Я с безразличием смотрел, как за окном поезда плавно менялся пейзаж, и с тревогой думал о будущем, догадываясь в душе, что еду навстречу новым испытаниям. Иллюзий насчет порядков в армии я уже не питал и готовился к худшему.

ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОДОК

3-го ноября прибыли в Витебск. С вокзала на машине нас повезли в часть, которая находилась на окраине города. Все называли это место "зеленый городок".

- Молодые прибыли! - завидев нас, оживились солдаты на КПП. Новость мгновенно облетела всю часть. С разных сторон подходили солдаты, они доброжелательно смотрели на нас, улыбаются, шутят. Чувствуется - очень рады, что дождались молодых.

Прибытие нового призыва - волнующий и радостный день для всех солдат. Его ждут как праздника. Этот день сулит каждому воину гарантированное повышение за выслугу лет.

Духи - те, кого угораздило в первые полгода попасть сразу в часть минуя учебку, от полного бесправия и забитости поднимаются в неуставной иерархии с низшей на первую ступеньку и становятся черпаками. Черпаками стали и мы - курки - прибывшие из учебки, поскольку тоже отпахали полгода.

Черпаки, в свою очередь, переходят в фазаны. Фазаны переходят в деды, а значит - уходят на заслуженный покой на последние полгода перед демобилизацией.

К нам подошел офицер невысокого роста, стройного сложения и черными, белорусского образца усами. Это был командир 4-й роты лейтенант Хижняк. Он принял рапорт у - h%#. командира и повел нас в казарму. Наша рота находилась на третьем этаже. Там он указал на двухъярусные койки:

- Вот ваши места, располагайтесь.

Вечером на поверке для первого знакомства он зачитывал фамилии из списка, каждый раз поднимая голову чтобы посмотреть на отвечающего: "Я!"

После отбоя без инцидентов легли спать.

Через несколько дней начали отправлять домой по дватри дембеля с роты. Счастливчики, получив в полковой кассе деньги на проезд до дома, прощались с товарищами по призыву и уходили за порог КПП в Гражданский мир.

Демобилизующиеся не забывали и про нас - вновь прибывших черпаков. Правда, их интересовали не столько мы сами, сколько наша новая, недавно полученная форма. Перед отъездом дембель непременно подходил к одному из наших, без лишних объяснений снимал с него шапку и говорил:

- Дай-ка примерю... О! Точно! Мой размер! - и отдавал взамен свою - БэУшную, но тоже ничего. Таким же образом обменивались парадный китель и брюки. В утешение говорилась одна и та же фраза:

- Ничо, ничо... Придет время, и ты также получишь свое!

Мы не сопротивлялись, понимая, что дембеля едут домой и не к лицу им выглядеть потрепанно. А тут, в части, на нас все равно смотреть некому. Как ни старались офицеры, как с этим ни боролись - все было напрасно, и спустя месяц почти ни у кого из наших не осталось новых вещей.

Отъезд дембелей растянулся на весь ноябрь. Последними офицеры оставляли специально тех, кто имел залеты по службе - обычно самых ретивых неуставников, которые так шерстили молодых, что об этом становилось известно начальству. Эта мера имела хорошее воспитательное значение. Оставшимся в меньшинстве приходилось туго. Те, которых они в свое время систематически дубасили, теперь могли отыграться за все былое, и, случалось, на прощание устраивали им "дембельские проводы" - как акт возмездия и справедливости. Так что коекто из последних дембелей уезжал домой украшенный сочным фингалом.

Удивительно, но по сравнению с учебкой служба в части казалась мне настоящим отдыхом. Шла размеренная, спокойная жизнь. В учебке я вообще не оставался наедине со своими мыслями: все время взводом бегали, качались, зубрили. А здесь, чтобы лишний раз не попадаться на глаза старослужащим, улучив момент, можно было прошмыгнуть в библиотеку, взять там любую книгу, положить ее перед собой, раскрыть на середине, как будто читаешь, а сам расслабляешься и думаешь о своем. Мирно. Тихо. Благодать. Заодно исподтишка подглядываешь за молоденькой библиотекаршей, которая все время что-нибудь читала или писала. Такое блаженство! Но долго так не засидишься вдруг куда потребуюсь - начнут искать - так и схлопотать можно. Посидишь полчасика и обратно в казарму.

- Вот не ожидал, что в части нас встретят так хорошо. Все нормально. Никто сильно не докапывается, - обсуждали мы новую жизнь в части. - А думали, сразу налетят, начнут п..дить! А уж неделя, другая проходит и ничего - не трогают! Одна лафа!

Правда, иногда получали оплеухи - не без них - но всегда за дело и это было вполне терпимо.

Мы все еще располагались в одном отведенном месте и жили одним взводом. Зам.командира взвода у нас был ефрейтор Виктор Карташов - крепкий, высокий парень с боевым характером. Старшим среди нас его назначили еще в учебке перед отправкой в часть. Командиры сразу его приметили как умеющего командовать другими, даже последнее время пару раз назначали дежурным по роте, поскольку он мог рулить курками не хуже сержанта.

Как-то наш взвод занимался в учебном классе. Офицера не было: шла самоподготовка по уставам гарнизонной службы. В коридоре выставили одного на шухере, а сами переговаривались. Карташов, раскинувшись на стуле, вспоминал свои похождения на гражданке:

- ...Пошли мы с друганом на железнодорожный вокзал. А кореш хоть на вид и дохлый, но ничего не боится... Так вот, подходит он к двум здоровенным бугаям, те выше его на голову, я-то на всякий случай в стороне держусь, и говорит:

- Чо, фраера, поезд ждете? - те покосились на него, как на мальчишку:

- Ждем. Тебе-то чего?

- Десятку гоните.

Бугаи как на него поволокли! Ну, думаю - довые..вался! Будут п..дить - даже заступаться не стану - такие кабаны еще зашибут насмерть! - а корефан - хоть бы х..:

- Чо, в натуре, нах..., дергаетесь? Сейчас мои кореша подкатят, вы ведь никуда отсюда не улизнете! Пришьем вас обоих тут на вокзале. Ни с такими справлялись! - те и притухли:

- Да ладно! Давай нормально поговорим - что мы, будем драться, что ли?

Поговорили еще и пошли вместе в гастроном за бухалом. Они там купили закусон, вино. Потом подошел я и стали бухать все вместе.

К этому времени вокруг Карташова за партами расселись ему подобные - близкие по духу. Они с восхищением закачали головами:

- Во, дает!.. Умеет же себя поставить!..

Карташов, видя, что его рассказ понравился, продолжал:

- В другой раз сидим компанией в лесополосе. Поддали немного. Болтаем, ждем развлечений. Смотрим - по дороге идут две молоденькие девчонки. На нас косят с опаской и чтото переговариваются. Мы встаем и пошли их брать в окружение. Заходим с флангов, чтоб те не удрали, а они как вчистили! У одной была корзинка - так ее бросила на дорогу! Мы за ними! Я одну, а она такая пухленькая, догнал, повалил на землю. А она отбивается и кричит:

- Не надо!.. Пусти! Я девочка!

Другие как это услышали, так тоже полезли на нее.

- Куда лезете? - говорю. - Пошли нах..! Я догнал, значит - моя! Них..., только после меня! - чуть драться не пришлось.

А она все вырывается, кричит. Я дал ей по морде, чтоб не орала и как заделал!

- Ну, что?.. - оживились дружки Карташова. "Девочка"?

- Каво! Какая там "девочка"! Чего только орала!

Этот случай сразу развеселил окружение Карташова, они в восторге загудели:

- О-о! Умеют же веселиться!

- Еще расскажи что-нибудь!

Карташов продолжал вспоминать свои "подвиги". А я с негодованием думал о том, что такой подонок - мой командир, и хочешь не хочешь, а должен ему подчиняться. Офицеры без промаха знали, кого ставить старшим. Здесь признавался один аргумент - сила, и среди солдат поэтому была в ходу и соответствующая мораль - полууголовная.

СЛУЖБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

К концу ноября, когда все дембеля разъехались по домам, нас - операторов - расформировали по разным ротам. Наши пути разошлись: Карташова распределили в разведроту, а меня и еще троих оставили в этой же роте - у Хижняка.

Хижняк к этому времени получил звание старшего лейтенанта. До этого мне казалось очень странным, почему командиры взводов имели звание старших лейтенантов, в то время как командир роты - Хижняк - был всего лишь лейтенантом. Это могло означать только одно - начальство сразу видело в нем перспективного командира и смело двигали его на повышение, доверив командовать ротой.

Ротный сразу дал мне звание ефрейтора, присвоил квалификацию специалиста 3-го класса и, что для меня было особенно удивительным, определил оператором на единственную в нашем взводе БМД. Хотя другие уже имели звание ефрейтора и нужную квалификацию, но никто другой из молодых операторов в нашей роте БМД не получил. Каждый хотел получить БМД, так как это дает важное преимущество перед остальными: можно спокойно возиться с машиной в то время когда остальные ходят строем или болтаются на турнике.

Всего в роте было четыре БМД: по одной на каждый взвод и одна командирская. Такой же недокомплект был во всех ротах нашего 2-го батальона. Только 1-й и 3-й батальоны были укомплектованы боевой техникой полностью.

Еще к нам в роту добавили механиков и командиров отделений, которые как и мы недавно прибыли из учебки. Так сформировалось новое молодое пополнение роты - всего человек десять. Тут и дали себя знать отношения между призывами, которых мы так опасались.

Утром после команды: "Рота, подъем!" - мы - молодые убегаем на спортплощадку. Там бегаем, отжимаемся, подтягиваемся. Деды зарядкой не занимались - берегли силы для завтрака: кто прикинется больным и досыпает еще полчасика, а другие, хотя и были с нами на спортплощадке, но мышцы не напрягали, только перекуривали и болтали между собой. Прибежав с зарядки, мы - молодые - уже свежие, взбодренные приступаем к работе - до завтрака надо навести марафет: протереть пыль, помыть и натереть мастикой пол. Пол натирался специальными щетками, чтоб все блестело! Тут постоянно возникали мелкие проблемы. Щеток на все взвода не хватало, и потому их приходилось припрятывать, просить, а то и просто тянуть друг у друга.

Однажды из-за того, что нам не хватило щетки, мы не успели натереть мастикой пол. Взвод ушел на завтрак, а потом сразу на занятия.

В это самое время на нашу беду в расположение с проверкой зашел ротный. Посмотрев везде санитарное состояние, он сделал вроде бы незначительное замечание старшему сержанту Еремееву - замку нашего взвода:

- Почему пол в таком состоянии? Вы что, его не натирали? - и, долго не задерживаясь, ушел.

Еремеев, хоть и отслужил только год, но при поддержке `.b-.#., заметившего его незаурядные способности руководить другими, быстро вырос до зам.комвзвода. Он был высокого роста, крупного телосложения и в своем призыве выделялся как лидер. Даже со старшим призывом - дедами - держался на равных.

Сразу, как только взвод вернулся с занятий, Еремеев скомандовал:

- Май семьдесят девять, строиться!

Молодые построились в одну шеренгу.

- Ну что, сынки е..ные,.. совсем оборзели? Не рано х... задрали?! А-а?! Грязь развели и не убираете! Все! Сегодня вечером будем вас, недоносков, равнять! Разойдись!

День прошел как обычно. После отбоя, ночью, меня будит один из молодых:

- Вставай. Иди в сортир... - а у самого вид хмурыйхмурый. - Еремеев ждет.

В одних трусах и с нелегким предчувствием я направился в туалет. Hа душе кошки скребут - наверняка там пустят в ход руки. И я не ошибся.

Еремеев встретил меня озлобленным взглядом, надвинулся вплотную и заорал:

- Смирно! Что, бл.., деды за вас должны полы натирать? А-а? - и с ходу ударил несколько раз в грудь.

- Пошел за следующим! И чтоб я не ждал! Быстро!

За эту ночь все молодые по цепочке имели такую же воспитательную беседу. И никто из нас не нашел в себе силы заступиться за себя. Новое пополнение научилось переносить обиды стойко, по-евангельски, так как прошло хорошую школу - учебку. С этого дня наша жизнь вошла в свою естественную армейскую колею - чуть что не так, сразу построение и мордобой.

ЗАКОН СИЛЫ

В роте кроме вполне уставных работ по уборке помещений нам дополнительно приходилось еще выполнять самые разнообразные прихоти старослужащих. А прихоти возникали даже в ночное время. Именно по ночам старослужащие иногда любили "расслабиться" и посылали молодых кого за вином, а кого за закуской. Несколько раз среди ночи поднимали и меня:

- Воин, подъем! - я вскакиваю, как по тревоге.

- Жратву на четверых! Быстро! Даю двадцать минут!

Никто не задавал глупых вопросов, - А где взять? - и сразу убегали выполнять задание. Дедов "не е..ет", где и как раздобыть - главное, чтобы было.

Единственное место, где можно взять съестное ночью это в полковой столовой. Скрытно, чтобы не заметил дежурный по части или другой случайный офицер, пробираешься к столовой. Там уже жмутся в нерешительности с пяток таких же "добытчиков" из других рот. Повара знают, что по ночам снаружи всегда крутятся молодые, знают, что всем им нужна еда, поэтому двери в столовой наглухо закрыты, и на стук никто не отвечает. Но вот слышится лязг засова - кому-то по делам надо выйти из столовой. Как дверь открывается, все посыльные стараются туда прорваться или хотя бы успеть попросить:

- Слышь, полбулки хлеба ни дашь? - повар такие просьбы даже не слышит.

У меня задача была полегче, поскольку меня послал Алик - известный бугор из 6-ой роты. Высокий и мощный - его e.`.h. знали во всем полку. Этой ночью он пришел к нам в 4ю роту, чтобы пообщаться с Коломысовым и Сазоном, такими же здоровыми и крепкими дедами.

- Меня Алик послал! - сказал я повару. - Просил с десяток яиц принести и хлеба.

- Алик? - повар сразу на меня обратил внимание. Сейчас принесу. Жди тут.

Через несколько минут он уже вернулся с кастрюлей, наполовину наполненной яйцами. Там же лежал хлеб. Я, счастливый, побежал обратно.

Другим же, иной раз, приходилось добывать провиант с "боем". Сколько волнующих историй о подобных ночных похождениях постоянно происходило в столовой:

- Сперва прошу повара по-хорошему: - Ну дай, говорю, хлеба с маслом и еще чего-нибудь поесть! Сам понимаешь, не для себя! - Не дает, сука! Говорит, - ничего нет! Думаю, вернусь с пустыми руками - меня же п..дить будут! Терять нечего! Разозлился, как вломил ему! - Хлеб! Масло! Мясо! Тащи, сука, быстро! - Так сразу все нашлось! - Есть! кричит. - Есть! Сейчас принесу! - смотрю - метнулся и тащит все что надо!

Когда в другой раз меня ночью послали за едой, то я уже не терялся. Проявляя солдатскую смекалку, первым же делом произнес магические слова: "Алик из шестой послал!" и повара сами притащили все, что требовалось.

Законы в армии строгие, и они действуют также неотвратимо, как и законы самой природы. Хоть эти законы и не прописаны ни в каком кодексе и ни в каком уставе, все же по ним живут все армейские коллективы, и они определяют поведение всех солдат без исключения.

В ротах полностью властвует закон подчиненности по призывам, который гласит: "старший призыв - всегда прав". Коллектив роты небольшой - около семидесяти человек - все на виду и все друг друга знают. Но в отношениях между солдатами из разных рот зачастую действует уже иной закон: "кто сильнее - тот и прав".

Как прямое проявление так и сложное хитросплетение этих двух главных законов и образует все разнообразие неуставных взаимоотношений.

Hеуставщиной были пропитаны все отношения между десантниками. Постоянно по этой причине приключались всякие неожиданные случаи.

Идешь по территории части и смотришь далеко-о вперед и по сторонам. Если где на пути встречается группа работающих, то лучше не испытывать судьбу и обойти стороной. А чуть зазевался - остановят, дадут в руки лопату и заставят ишачить. Случалось, что так припахивали даже дедов, когда те отбивались от своих.

В столовой после приема пищи уборка со стола, естественно - забота самых молодых. Когда взвод уходит на построение, они относят грязную посуду на мойку. Вот тут их и подстерегают опасности. Наряд по кухне - солдаты из других рот - зная, что посуду приносят одни молодые, старались их тут же перехватить. Они, стоя у дверей мойки с большущими черпаками в руках, отрезали возможные пути к отступлению:

- Стой, нах..! Куда, бл.., направился! Hазад!

- У нас построение! Меня ждут!

- А меня е..ет, что тебя ждут? Давай, сука, мой!

Привыкшие к повиновению молодые берут тряпку и моют b `%+*(, искоса поглядывая на дежурных. Стоит дежурному чуть отвлечься, как они бросали работу и пулей вылетали из кухни. Hо так запросто улизнуть получалось не всегда. Подождав немного на улице, на выручку отправляется дед: посылать молодых бесполезно - их тоже заодно могут припахать. Теперь все решает сила: наворочает дед дежурным, значит хорошо - отбил молодого, а окажутся посильней дежурные - то дед сам и получит, и поработает.

И все-таки жизнь в условиях неуставных отношений здесь в части была во сто раз спокойнее и легче, чем там - в учебке, где мы жили по уставу.

А пока в часть не прибыли духи, все хлопоты по уборке помещений и обслуживанию старослужащих лежали на нас черпаках. Было трудно, и мы ждали прибытия духов, как самых дорогих гостей.

Духи еще находились в карантине - так называется отстойник для обкатки новобранцев. Там за полтора месяца они проходят курс молодого бойца: осваивают строевой шаг, учатся правильно отдавать честь, заучивают уставы и сдают кросс. Получив необходимый минимум знаний, чтобы влиться в армейский коллектив, они принимают присягу, и их развозят по частям.

Мой приятель-черпак, уже носивший погоны капрала с двумя "соплями" (лычками), и в общем-то неплохой парень, в ожидании пополнения радостно потирал руки:

- Поскорей бы эти черти приезжали. Хоть отдышимся! размышления на тему о новом пополнении действовали на него как бальзам, и он, оживившись, уже с оптимизмом глядел в будущее. - Припашем их как миленьких! Задр..чим до смерти! Я ждать не буду! Выберу одного, кто позачуханней, исп..жу для начала, а потом на себя заставлю пахать! Сразу и другие меня бояться будут! Hичо! Будет и у нас праздник! Нас гоняли как шакалов, и мы их, бл..ей, будем гонять не меньше! Помяни мое слово!

Слушая такие откровения, я только удивлялся:

- Ну и дает! Сам же от старослужащих терпит все, сам же их поносит, а теперь решил им же сподобиться? - однако вслух, дабы не прослыть ненормальным, только буркнул:

- Да, конечно. Поскорей бы уж приехали.

у меня уже ума хватало чтобы не учить других благородству. Для себя же я определился однозначно: молодые - тоже люди, и никого унижать не стану, а уж тем более не смогу переродиться в жлоба.

САМОВОЛКА

Утром прапорщик Касьянов, прихватив две красные повязки с надписью "Патруль" и по пути взяв с собой меня, поскольку я первый попался ему на глаза, подошел к дежурному по роте сержанту и предупредил, чтобы нас не искали:

- Я с Бояркиным пошел в патруль. Вернемся к обеду.

В патруле я еще ни разу не был и такому повороту дел сильно обрадовался. В патруль ходить - это совсем не то что на турнике и брусьях потеть. Hо только мы вышли из расположения роты, даже не успели дойти до ворот КПП, как Касьянов снял с руки свою повязку и отдал ее мне:

- Вот что... У меня в городе дела, так что я пошел. А ты, давай, здесь где-нибудь схоронись, чтоб тебя никто не видел. Понимаешь?.. Вот. Hу, к обеду придешь.

Я с досадой смотрел на уходящего Касьянова и думал:

- Hи хрена себе! Да где же я спрячусь? Увидят, спросят: - Сачкуешь? - обязательно вломят. А вот этого мне совсем не надо! Дураком буду, если не воспользуюсь таким случаем. Hадо сматываться - хоть отдохну денек!

Где находятся слабые места в ограждении части, всему личному составу было хорошо известно. Я перемахнул через забор и зашагал по направлению к жилому массиву. Первым делом завернул в булочную, купил там батон-плетенку и вошел в подъезд соседней пятиэтажки. Устроившись на подоконнике третьего этажа, я с тоской смотрел в окно и жевал булку. Там на улице представлялась удивительная картина: выдался замечательный солнечный день, неспешно прогуливали своих детей молодые мамы, бегали и весело кричали мальчишки и девчонки, по своим делам проходили прохожие. Как это здорово - быть свободным! Идешь, куда хочешь, делаешь - что пожелаешь. Hи у кого рядом не стоит сержант и не командует. Ведь даже не понимают - какие они счастливые!

Иногда раздавалось клацанье замка и, искоса бросив на меня безразличный взгляд, мимо проходил редкий жилец. Довольно быстро с батоном было покончено, и я вновь отправился в булочную и купил там еще два. Обед решил пропустить - уж больно рискованно - могут припахать, а так хочется остаться наедине со своими мыслями.

Весь день, чтоб не попасться настоящему патрулю, я проторчал в подъезде. Вернулся в часть только к ужину. Это был единственный "самоход" за всю службу, который, как показали дальнейшие события, заменил собой и все увольнительные, и отпуск.

БОЕВАЯ ТРЕВОГА

Ночь 10-го декабря. Где-то через час после отбоя зазвенел звонок и замигала лампочка, сигнализирующая тревогу. Встрепенувшийся от сонных мыслей дневальный, как и требует того устав гарнизонной службы, сразу же прокричал:

- Рота, подъем! Тревога!

Под одеялами зашевелились:

- Чего шум поднял? Крыша поехала?

Из разных мест показались сонные лица. В недоумении они смотрели друг на друга и по сторонам. Не найдя взглядом офицера - у тумбочки стоял один дневальный - старослужащие не торопились вставать:

- Какая еще тревога?!

- Э-э, потише ори! Это, наверное, в проводах коротнуло.

Дневальный сконфуженно замолчал и уже с недоверием поглядывал в сторону звонка.

Умудренные жизненным опытом старослужащие, досконально изучившие однообразный и нехитрый армейский порядок, твердо знают - никакая тревога не может ворваться в часть неожиданно. Неведомыми путями офицерский состав узнает заранее о готовящейся проверке, которая зачастую начинается с тревоги, и, чтобы быть перед начальством на высоте, командир загодя на вечерней поверке проводит инструктаж: еще раз напомнит каждому солдату, куда ему нужно бежать и что он должен делать. И только убедившись, что все солдаты морально подготовлены и не подведут, командир объявляет отбой. Ночь проходит спокойно. Как правило, только утром, минут за десять до положенного по распорядку подъема, подается команда: "Тревога!" - и все идет точно, как в кино: солдаты срываются с коек, в мгновение ока одеваются и ,g bao разбирать оружие.

К той боевой тревоге, по которой ночью 10-го декабря была поднята витебская воздушно-десантная дивизия, никто не готовился.

...Лампочка и звонок тревоги продолжали работать. Дневальный стоял в растерянности - может, какой сбой в сигнализации?

Тут зазвенел находящийся на тумбочке телефон. Выслушав короткий приказ, дневальный бросил трубку телефона и заорал во весь голос:

- РОТА, ПОДЪЕМ! ТРЕВОГА!!! РОТА, ПОДЪЕМ! ТРЕВОГА!!!

Быстро поспрыгивали со своих коек на втором ярусе встревоженные молодые. Нехотя стали пробуждаться обитатели нижнего яруса - старослужащие. Они с трудом отрывали утомленные недолгим сном тела от манящих теплом коек. Одни лишь приподнимались, чего-то ожидая, другие садились на край койки, в недоумении озираясь по сторонам.

- Hе успели лечь - а уже подъем! Что случилось?

Hекоторые из дедов, глухо бранясь, все-таки начали одеваться. А по казарме под грохот топающих сапог все более уверенно неслось снова и снова:

- РОТА, ПОДЪЕМ! ТРЕВОГА!!! РОТА, ПОДЪЕМ! ТРЕВОГА!!! с каждым разом все сильнее подгоняя отстающих. И те, кто поначалу вставать не торопился, теперь наспех одевались на ходу. Расхватав оружие, личный состав роты построился перед казармой, механики-водители и операторы-наводчики побежали в автопарк к своим боевым машинам, а посыльные помчались будить офицеров.

Ворота автопарка открылись. Из них в ночную прохладу, скрежеща железом, выезжали десятки БМДшек. Немного отъехав, они останавливались на забетонированной площадке. Механики, чуть погазовав, оставляли двигатели работающими, давая им прогреться, а сами скорее выползали из люков: внутри БМД, даже в такую далеко не морозную погоду, царил холод. Броня своей металлической поверхностью вытягивала через одежду живое тепло. Сгруппировавшись в кучки, от которых холодный ветер относил табачный дым, солдаты поеживались и оживленно разговаривали, ожидая дальнейших команд. Кое-кто из механиков копошился в двигателе, устраняя мелкие поломки. То и дело кто-нибудь забегал в парк или выходил из ворот.

Спустя час, к автопарку подъехали груженые ящиками бортовые машины. Подоспевший офицер скомандовал:

- Строиться!.. Давай, живей!.. Слушай команду! Там в ящиках, - он махнул в сторону бортовых машин, - боевые снаряды. Понятно?.. Теперь так: ящики разгрузить, вскрыть и полностью укомплектовать все БМД. Что останется распихайте внутри или укрепите снаружи. Все берем с собой! Hичего не оставлять! Ясно? Закончите, - сразу в расположение роты. Все! Приступить к работе!

Из казармы к нам на подмогу прибыло пополнение. Мы быстро разгрузили ящики. Солдаты по двое несли их к своим БМД. Там ящики вскрывали, а снаряды передавали цепочкой в башенное отделение. Увидев, что снаряды были действительно боевые, все сразу оживились:

- Вот это да! Как на войну собираемся!

- Да! Что-то тут не то - на стрельбах только болванками стреляем!

Я быстро установил в конвейер 40 осколочных и кумулятивных снарядов, и еще три ПТУРСа. Снарядов оказалось много. Часть оставшихся ящиков затащили внутрь БМДшек, g abl стали привязывать веревками на броне.

Когда ящики были укреплены, я побежал в расположение роты за лентами для пулеметов. А там уже трудились вовсю. На полу лежали цинки с боевыми патронами. Много ящиков уже было вскрыто, и все - и молодые и старослужащие - вручную набивали пулеметные ленты. Трудились молча и сосредоточенно, где-то догадываясь, что эти патроны предназначены вовсе не для фанерных мишеней - на стрельбище боевые патроны выдаются только на огневом рубеже. Гранатометчикам, механикам-водителям и командирам отделений выдали пистолеты. Невиданное дело! Так не снаряжали ни на какие, даже самого крупного масштаба, учения.

Офицеры тоже не знали, к чему мы готовимся и что нас ожидает. От предчувствия надвигающихся важных событий все были в возбужденном состоянии.

Уложив собранные ленты в металлические коробки, я уносил их в БМД и снова прибегал за следующими коробками.

Во время одной из ходок по возвращении в казарму я заметил, что в роте вместе с нашими работают совсем незнакомые солдаты.

- Это кто такие? - спросил я.

- А-а! Духов из карантина привезли.

Такое важное событие, как время прибытия нового призыва, все знают с точностью - к обеду их привезут, или к ужину. Но этот - ноябрьский призыв - прибыл раньше на две недели, совершенно неожиданно. Это могло быть вызвано только чрезвычайными обстоятельствами.

Их, как оказалось, тоже одновременно с нами подняли по тревоге и сразу после этого на машинах развезли по воинским частям. Как приехали этой же ночью, наспех, без всяких торжеств они приняли присягу, и их распределили по ротам.

Всю ночь до самого утра безостановочно шла подготовка к походу: укладывались нужные вещи в дорогу, снаряжались, дозаправлялись машины. Все было так необычно, так серьезно, что не оставалось никаких сомнений - намечается что-то чрезвычайное, что-то глобальное, и нас, возможно, ждут очень интересные события.

Весь личный состав полка хорошо знал недавнее боевое прошлое нашей дивизии: как одиннадцать лет назад, в августе 1968 года, витебская дивизия первой высаживалась в Праге и брала под свой контроль важнейшие объекты столицы. Эти события в Чехословакии многие офицеры вспоминали с гордостью: именно там они получили свой первый боевой опыт, там же они получили свои первые боевые награды. И как они нам рассказывали - только их перебросили в Чехословакию, так сразу же среди солдат прекратились неуставные отношения.

- Эх! Хорошо бы еще что-нибудь подобное произошло или заварушка какая случилась! Вот было бы здорово! - не отрываясь от дел, думал я. - А то служба в части только начинается - не прошло и двух недель как распределили в роту, а старшие призыва уже наседают. И днем и ночью покоя от них нет. Если ничего не изменится - страшно представить, что меня здесь ждет еще! Да хоть бы нас куда закинули! Хоть к черту на рога! Лишь бы отсюда свалить!

Утром полк построился на плацу, и так мы простояли почти полдня. Зарядил мокрый снег. Кругом лужи, снег, слякоть. Мы, поеживаясь от холода, ждали офицеров, которые, проверив у нас снаряжение, ушли в штаб и все никак не возвращались. Чего они там решали - никто не знал. Только ". второй половине дня дали распоряжение продолжать дальнейшую подготовку к походу. Поскольку предыдущую ночь почти не спали, отбились сразу после ужина.

Около четырех утра подъем. Позавтракали в столовой и сразу пошли занимать места в машинах. Уже в шесть часов боевая колонна, оглушая рокотом пустынные улицы Витебска, двинулась через утренний город в сторону военного аэродрома.

В расположении части осталась лишь небольшая группа солдат для охраны территории.

В ТЕПЛОМ ЛЕСУ

Отъехав от Витебска несколько километров по дороге ведущей к военному аэродрому, колонна остановилась. По команде личный состав покинул машины и БМДшки. Уже без солдат техника поехала дальше, а мы пешей колонной вошли в лес, который тянулся невдалеке широкой полосой. За лесом, в двух километрах, находился военный аэродром. Но до аэродрома мы не дошли и разбили лагерь в самом лесу со странным названием "теплый": в нем полк всегда останавливался, когда проводились учения. Тут на учениях я еще не был, но очень скоро понял, отчего лес назывался "теплым".

Мы быстро разожгли костры, поставили палатки. Одна палатка на целый взвод - около двадцати человек. Для утепления на пол накидали хвойных веток, но все равно холод выгонял всех из палатки к костру.

Постоянно греться у огня могли позволить себе только старослужащие. Они, развалившись и усевшись поближе к ласкающему теплом пламени, задирали воротники кверху и, покуривая, вели беседы, поворачивая к огню поочередно разные бока и посматривая, чтобы десантура не прогорела. А если все-таки возгорание случалось, то возгоревшийся, матерно бранясь, бил по тлеющему месту, выгоняя искры и веселя окружающих.

В это время молодые согревались физически: ломали деревья и таскали бревнышки и ветки для костра. Топоров у нас не было. На дерево, что посуше, карабкалось несколько молодых, и, расшатывая ствол, принуждали гнуться его к земле. За макушку цеплялась еще подмога, и, дружно поднатужившись:

- И-и, раз!.. И-и, раз!.. - дерево с треском повергали в снег. Оставалось при помощи дубин отломать большие ветки, а мелочь срубали саперными лопатками.

Самым слабым местом в зимнем обмундировании были кирзовые сапоги. Подтаявший снег проникал в сапоги через мелкие щели вдоль подошвы или сыпался через голенище. Портянки, промокнув, леденели. Просушить же портянку было делом не простым - все подступы к костру занимали суровые деды и, чтобы лишний раз их не раздражать своим присутствием, кто помоложе, старался держаться подальше. Если счастливчику удавалось пробраться к огню, то он, не мешкая, первым делом извлекал свои влажные портянки и водил ими по самому краю пламени, а из них валили клубы пара. Таким же образом сушились и сапоги, после чего их густо натирали черным кремом, чтобы они хоть ненадолго оставались водонепроницаемыми.

Ночами было особенно тяжко. Морозец крепчал, спрятаться от него негде. Весь дрожишь, руки и ноги коченеют, усталость валит в сон, а заснуть в такой холод -%".',.-.. В голове одна мысль: "Как я еще не околел? Неужто дотяну до рассвета?" Осознавая всю безысходность положения, я в полубреду подгонял каждое идущее мгновение: "Скорей бы рассвет. Забыться бы до утра".

Так тянулись долгие ночные часы. И молодым и старослужащим одинаково нелегко приходилось переносить выпавшие на их долю испытания. И, главное, никто не знал, когда же кончится этот кошмар, эта пытка холодом пребывание в "теплом" лесу.

Но, наконец, светало, и над деревьями всплывало солнце. Под его лучами холод отступал, все начинали суетиться - начинался новый день.

Одна была радость - поесть. Как только машина привозила походную кухню, сразу же начиналось всеобщее оживление. Повар наваливал кашу большим черпаком, а молодые, тесня друг друга, прорывались к нему, поднимая кверху свои котелки. Первые горячие котелки скорее несли изголодавшимся дедам, а после шли за своей порцией. Обычно под конец раздачи каши всем не хватало, и отпускная норма понижалась до самого донышка.

Подкрепившись, старослужащие устраивали перекур, а молодые приступали к чистке их и своих котелков. Если у деда сигареты кончались, то он окликивал первого же молодого:

- Воин, бля-я! Сигарету! - и тот с готовностью выдает строгому наставнику одну или несколько - сколько потребует. Было хуже, если в этот момент у молодого сигарет не было.

- Чо?! Даю тебе две минуты! - и скороговоркой добавлял. - Время пошло! Осталось одна минута!

Тут же мчишься добывать курево и, обычно заняв у товарища-однопризывника, скорее бежишь обратно к уже рассерженному двадцатилетнему "деду".

ЖИТЕЙСКИЕ МЕЛОЧИ

С момента боевой тревоги весь личный состав был экипирован полностью по-боевому. Это означало, что у каждого находилось целое хозяйство подотчетных ему вещей. Основная их часть крепилась к ремню, забивая его от пряжки до крючка: штык-нож, котелок, аптечка, фляжка, саперная лопата, подсумок для магазинов, подсумок для гранат. Остальное хранилось в РД(рюкзак десантный).

Несколько раз на дню объявлялись построения для проверки наличия этого имущества и оружия. Если недосчитывались какой-нибудь вещи, то ротный коротко и тихо говорил виновному:

- Рожай как хочешь, но к следующей проверке чтобы было, - и смело шел докладывать, что во вверенном ему подразделении полный порядок.

Если утеря происходила у деда, в этом ничего страшного не было. Он подходил к молодому и запросто, без лишних объяснений, забирал у него недостающее. Возмущаться или протестовать по этому поводу молодому строго-настрого запрещалось суровым армейским этикетом. Бедолаге оставалось только одно - "рожать". К счастью, деды теряли свои вещи редко - они вообще не любили с ними таскаться и отдавали их на ответственное хранение молодым до момента проверки. Молодые их носят и, соответственно, отвечают за сохранность. Хотя бывало и такое: дед, занимаясь любимым развлечением - метанием штык-ножа в ствол дерева, ломает его или закидывает в снег, где его днем с огнем не сыщешь. H, понятное дело, опять же вся ответственность за случившееся лежит только на молодых. В подобной ситуации напряженная обстановка мобилизует личный состав к взаимовыручке.

Так однажды в нашем взводе пропал штык-нож. И не важно каким образом - тут случалось всякое: то могла быть и честная утеря, или кто чужой "свистнул", а может группа дюжих молодцев-десантников из соседнего батальона подошла к отбившемуся нашему десантнику, врезали ему хорошенько, чтоб не шумел, и забрали нож в качестве трофея.

Сразу организовалось человек пять на выручку. За какуюто минуту недолгих обсуждений был выработан план совместных действий. Я находился рядом и все видел.

Когда невдалеке появился солдат не из нашего батальона, группа наших начала бороться, перебегать, хвататься друг за друга. Таким образом они приблизились к тому солдату и, как бы случайно, втянули и его в эту возню. Повалили отбившегося воина на снег, один из наших взгромоздился на чужака, а другой быстро вытащил у него из ножен штык-нож и вогнал в свои пустующие ножны. На этом спектакль моментально завершился. Актеры спокойно разошлись. Солдат даже не понял, в чем дело. А когда дошло - было уже поздно.

Случилась беда и у меня. Произошло это утром, когда я умывался. Пока я намыливал лицо, глаза на некоторое время пришлось закрыть. Но к тому моменту, когда они открылись, плащ-палатка, только что лежащая рядом, уже исчезла. Окружающие ходили с невозмутимыми лицами, спрашивать у них, кто увел плащ-палатку, было глупо. Я рассказал о постигшей меня трагедии своему однопризывнику, оператору с моего взвода, Ефремову Сергею. Он согласился посодействовать, и мы вместе пошли на "роды". Брать необходимые вещи в своей роте, тем более взводе, было полностью исключено - сразу раскроют и уж обязательно вломят, поэтому мы отправились к месту дислокации другого батальона.

Вдруг, не поворачивая головы, Сергей говорит:

- Справа вижу подходящий вариант... Вон воин стережет целую кучу вещичек... Да там полно плащей! Ты заходи справа, а я его отвлеку.

Не останавливаясь, мы разошлись. Сергей спросил у сторожа:

- Слышь, прикурить ни найдется?

Пока сторож чиркнул спичкой и поднес ее к сигарете, я, проходя сзади, как бы невзначай подцепил плащ-палатку. "Роды" прошли успешно. Хорошо, парень не заметил, а то поднял бы шум - налетели бы на нас всей ротой. Что бы тут началось!.. Правда, в армии не бьют за само воровство, а только за то, что делаешь это неумело (раз попался) - но от этого нам не стало бы легче.

Однажды около палаток я оказался нечаянным свидетелем необычного происшествия. Еремеев выяснял отношения с духом - Джемакуловым Магометом. Джемакулов был родом откуда-то с Кавказа. Всего в нашем полку было человек сорок с Кавказа, но держались они очень дружно - опасно связываться. Наедешь на одного - придут разбираться все.

Джемакулов прибыл в нашу роту как и все остальные духи, в ночь тревоги. Но к этому времени уже успел получить от земляков строгое наставление: "Кавказец - никому спуску не давай! Кто бы он ни был, не е..ет: дед - не дед. Если кто дернется - говори нам - он потом кровью харкать будет! @ увидим, что тебя припахали - сами отп..дим, чтоб нас не позорил, чтоб человеком был!"

Что их столкнуло изначально - я не застал, но по сконфуженному лицу Магомета я сделал предположение, что он только что получил в ухо. Слышу только продолжение разговора:

- ...Я этого так не оставлю, - обиженно гнусавил Магомет. - Скажу своим - ты еще пожалеешь, - и произнес известные всему полку фамилии - это были орлы из других рот, старшего призыва. Еремеев сразу переменился связываться с ними ему вовсе не хотелось. Стараясь не показать явного испуга, он стал оправдываться перед сопливым молодым:

- Да западло своих закладывать, - уже с неуверенностью в голосе объяснялся Еремеев. - Сам будешь дедом - так же жить будешь. Ты что, через год молодых не будешь гонять? Или как? Hа равных будешь?

Я был очень удивлен, если ни шокирован: - Ну, заехал молодому по физиономии - что в этом зазорного? Не в школе же - в армии, командиру все дозволено!

На этом выяснения закончились - дальнейшее обострение грозило опасными последствиями для обоих, и они разошлись.

...Дни тянулись без изменений. Несколько раз нас собирали по тревоге. Мы быстро сворачивали палатки, тушили костры, укладывали вещи, строились и проверяли снаряжение. После чего звучит отбой. И мы заново воздвигаем палатки, разжигаем костры и ждем следующую тревогу.

НА АЭРОДРОМЕ

Где-то на пятые сутки пребывания в "теплом" лесу прошел слух, что сегодня должны улететь. И действительно, когда совсем стемнело, полк построили по тревоге и объявили, что идем к аэродрому. Быстро свернулись, собрали все вещи и двинулись через поле к аэродрому.

Была глубокая ночь. В поле сильно пуржило и в пяти шагах ничего не было видно. Мы побежали в сторону аэродрома длинной цепочкой, след в след. Командиры то и дело подгоняли:

- Подтянись! Быстрей!

- Не растягиваться!

В полной экипировке, нагруженные различными вещами, мы продвигались по глубокому снегу ускоренным шагом на пределе возможного, почти бегом.

Мне досталось нести две коробки с сухпайком, которые, как бы я их ни перекладывал - то под руки, то перед собой все равно было ужасно неудобно. Они так оттягивали руки, что я еле их держал. Руки отваливались, и я уже начал подумывать, как бы незаметно одну коробку закинуть подальше в сторону или зарыть в снег. Хорошо еще, что такая беда случилась не только со мной: другие молодые тоже были перегружены, и некоторые, будучи уже не в силах идти дальше, стояли возле утоптанной снежной тропы и переводили дух. Нас начали обгонять другие роты. Ротный, заметив, что молодые опять отстали, послал нам на подмогу тех, кому груз "не достался". И когда у меня взяли одну коробку, я сразу пошел быстро без остановок.

Подойдя к взлетной полосе, полк построился, и так мы простояли около часа. И вот из темноты в небе стали появляться огоньки самолетов. Разрезая прожекторами ночную мглу, самолеты непрерывно приземлялись друг за другом и, a"%`-c" на соседнюю полосу, выстраивались в два ряда.

Сначала приземлилось самолетов двадцать. Через четверть часа появилась следующая партия - еще штук пятнадцать. Самолеты прибывали небольшими группами с промежутком минут в десять-двадцать. Каждый раз после приземления очередной колонны казалось: - Все, сейчас пойдем загружаться, - однако команды все не поступало: ждали прибытия следующих самолетов. Так продолжалось часа два-три. Всего приземлилось около семидесяти самолетов: в основном были турбовинтовые Ан-12, но были и современные Ил76.

К этому времени каждый уже знал номер своего самолета, в который надо было садиться. По команде мы ринулись вдоль двух рядов извергающих свист и рокот монстров, высматривая на их фюзеляжах две огромные цифры, высотой с метр, отыскивая свой номер.

Началась загрузка. Сначала, из подъехавших к самолетам машин, стали загружать ящики с боеприпасами и продовольствием. Самолет гудит и обдает нас ураганным ветром, сквозь гул и шум слышны крики:

- Давай! Быстрей! Быстрей! ...твою мать!..

На всю погрузку нам отводились считанные минуты, поэтому торопились как могли и ящики переносили бегом, не останавливаясь ни на мгновение. Потом к самолету подъехала БМД и по откидному трапу заехала внутрь самолета. Закрепив груз и БМД, мы расположились в небольшом отсеке между грузовым отделением и кабиной пилотов. Сидим и ждем, когда взлетим. Но время шло, а мы никуда не двигались. Вскоре самолеты стали останавливать двигатели. Поступила команда выходить.

Заночевали в расположении обслуживающей аэродром воинской части. Нас разместили в одноэтажном здании в аудитории для теоретических занятий летчиков. Спали вповалку, одетыми, прямо на полу и на столах в учебных классах. Какое это было блаженство! Первый раз за последние дни спали в человеческих условиях - почти при комнатной температуре.

Утром, после подъема, было трудно друг друга узнать: от тепла у всех так распухли и раскраснелись лица, что рожи получились смешнее чем у клоунов. Смотришь на других, и хохотать хочется, да не можешь - губы надулись как сосиски, что пошевелить ими больно.

Позавтракав, полк пошел в поле на тактику. Механикводитель, командир отделения и оператор-наводчик шли рядом, имитируя, что едут внутри воображаемой БМД. Остальные, с автоматами наперевес, расходились за нами цепью и с криком: "Ура!" - атаковали условного противника. Уже к обеду командирам взводов эта беготня по снегу порядком надоедала, и они позволяли себе и личному составу отдохнуть и погреться возле костра. Вечером шли обратно в учебные классы, где и спали.

В один из вечеров я стоял в карауле у входа в здание, где располагался наш батальон. Вместе со мной стоял водила из автороты, отслуживший год. Все два часа, пока мы находились на посту, он, жалуясь на свою судьбу, негодовал:

- Ну и жизнь пошла! Скажи, есть справедливость на свете или ее нет? Когда по тревоге духов из карантина привезли, одному из них - представляешь? - сразу дали машину! Вот как бывает! Не успел прибиться, еще не приобтерся толком, а уже с машиной! Понимаешь, я го-од ждал , h(-c! Год со всеми строем ходил, кроссы бегал, п..дюлей каждый день огребал... Вот дембеля ушли - еле дождался, наконец-то машину дали и мне. ...твою мать, и этому сосунку тоже дали! Представляешь?! Салабону! Вчера я этого пид..ра отвожу в сторону - как по е..альнику хлобысь! - Чо, бл.., ни рано на машину сел? А-а?! Служба медом ни покажется, если только спать да баранку крутить? А кто за тебя службу тянуть будет? А кто за тебя кроссы бегать будет? А кто за тебя строем ходить будет? А-а?! - а он, - Я же не виноват, что мне сразу дали.

- А кто виноват - я что ли?! Я что ли, виноват? Глаза от возмущения у водилы округлились. - Ну, них... себе! Я на два призыва старше его, а он еще и оправдывается! Ну он и бурый! Что еще остается - отделал его как надо! Но все равно - хрена с того! Считай, отвертелся от службы, сука! Ему-то что! Все равно будет теперь на машине рассекать - баклуши х..м околачивать. Но я ему еще устрою райскую жизнь! Он у меня еще узнает, что такое служба!

Хотя мне и были безразличны все эти беды, и, мало того, особой несправедливости в услышанном я не обнаружил, но, из уважения к его призыву, я во всем с напарником соглашался и все время сочувствующе кивал головой.

Наше пребывание в районе аэродрома затягивалось. Несколько раз за это время выпадал снег, и транспортные самолеты, безмолвно стоящие вдоль взлетной полосы, покрывались белой пеленой. Аэродром жил тихой, размеренной жизнью. Самолеты не летали. Временами летчики счищали образовавшийся покров снега с крыльев и фюзеляжей самолетов.

Солдаты, обслуживающие аэродром, мы их называли "летунами", были недовольны нашим совместным проживанием. Их было немного: водители, механики, заправщики - все с голубыми погонами, на петлицах - пропеллер с крылышками. Было видно, что они нас, десантников, побаиваются и избегают контактов с нами, хотя и держались с достоинством.

Вообще-то некоторым летунам случалось и раньше встречаться с десантниками, и всегда у них оставались об этом яркие, незабываемые воспоминания. Дело в том, что Витебск - городок небольшой, кроме нашего десантного полка и летунов никаких других военнослужащих там не было, и всех отловленных патрулями самовольщиков отправляли на единственную в городе гауптвахту. Причем нашему патрулю почему-то попадались только летуны, зато патрулю летунов везло исключительно на десантников. На этой общей для всех гауптвахте, или проще - губе, и приходилось уживаться представителям двух родов войск. Среди губарей - обитателей губы - издавна сложились свои обычаи: тут уже не было ни молодых, ни дедов - только летуны и десантники. Между ними было не принято поддерживать дружеские отношения, и летунам по этой причине приходилось терпеть всякое: их качали, охватывали самодеятельностью (театрализованные представления ставились ежедневно), а перед освобождением обязательно всех, даже дембелей, стригли налысо.

Что и говорить, чувство превосходства над другими родами войск у большинства служащих в ВДВ сильно обострено. Оно лишь немного уступает чувству превосходства по призывам. Уважающий себя десантник всегда с презрением смотрит на мотострелков, артиллеристов, танкистов и прочую шушеру, прозванных "чернотой" за черный цвет погон, а также - приравненных к ним служащих внутренних войск, с их красными погонами. Всех их называли "чмошниками" или "чемота". Где-то на равных принимался только морской десант. Так что лучше всего когда пути-дорожки солдат разных родов войск не пересекаются - иначе возможны стычки. На счастье летунов, хоть мы и находились здесь уже который день, никаких конфликтов с ними не возникло. Все, на удивление, обходилось миром.

К нам часто стало наведываться большое начальство в генеральских погонах. В армии увидеть генерала - большая редкость. Обычно они чинно сидят в своих штабах и подписывают важные приказы. А тут прямо зачастили. Мы их видели чуть ли не каждый день. К ним даже немного привыкли и реагировали на них спокойно, без лишней суеты и паники. Но случались и казусы.

Батальон идет колонной в районе аэродрома. На дороге страшенный гололед. И вот замечаем - подъехал УАЗик. Дверца открывается. Выходит генерал: в папахе, с красными лампасами на брюках, лицо строгое. Командир командует:

- Рота, смирно! Равнение налее-во!

Рота старается чеканить шаг. Сапоги скользят из-за гололеда. Солдаты, обвешенные с головы до ног железом, еле удерживают равновесие. Колонну повело. Вот один из солдат поскальзывается и падает. Из-за тесноты, на него валятся идущие позади. Образуется месиво неуклюже барахтающихся и пытающихся подняться воинов. На них наезжает следующий за ними взвод. Генерал машет рукой:

- Отставить! - сам доволен, улыбается. - Молодцы, ссукины дети! Стараются же!

Следующему взводу уже загодя подает знаки рукой:

- Отставить!

...Дни тянулись. Несколько раз нас поднимали по тревоге. Брали все вещи, проверяли снаряжение и бежали к аэродрому. На аэродроме ждем несколько часов, слушаем, как гудят самолеты - двигатели прогревают. Помаленьку рев двигателей начинает стихать. Один за другим они останавливаются. Аэродром вновь погружается в зимнюю тишину. Батальоны расходятся к местам своего расположения.

Между тем поговаривали, что офицерский состав изучает карту Кабула. Но личный состав весьма смутно представлял, что это за город и где вообще он находится, а потому большого значения этому никто не придавал. Кто тогда мог подумать, что здесь, на белорусской земле, готовится бросок за тысячи километров в соседнюю страну?

И вот 22 декабря прошел точный слух - завтра улетаем. Вечером семейных офицеров отпустили попрощаться с женами. А на следующее утро - подъем по тревоге и ускоренным шагом на аэродром. Весь день провели в помещениях аэродрома.

Вечером аэродром снова ожил. Забегали летуны, самолеты завели двигатели и долго гудели. А когда пролетела весть о том, что в самолет загружают теплый, только привезенный с пекарни хлеб - никаких сомнений не оставалось - сегодня же и улетим.

Стемнело. Зазвучали команды, и сотни солдат помчались к самолетам. Мы заскочили в свой самолет и заняли место в барокамере. Через иллюминатор было видно, как крылатые махины, разворачиваясь друг за другом, цепочкой выползают к началу взлетной полосы и, разбежавшись, с трудом отрывают свои тяжелые тушки от земли и растворяются в ночном небе.

Самолеты, мигая лампочками, летели на восток. Прощай Aелоруссия!

НОЧНЫЕ ПЕРЕЛЕТЫ

Летели весь остаток ночи.

На большой высоте нескончаемая цепочка самолетов тянулась от одного края горизонта и исчезала в противоположном. Самолеты были загружены до отказа: семь тонн весит БМД, 3,5 тонны груза в ящиках и еще десяток десантников.

Пошли на снижение, когда уже стало светать. Приземлились на военном аэродроме в Каменск-Уральске. За бортом пуржит, мороз почти двадцать градусов, сильный ветер гонит поземку по заснеженным полям и взлетной полосе.

Возле самолетов нас ждала походная кухня местной части. Высыпав из самолетов, мы помчались к ней, на ходу доставая котелки. Повар механически брал котелки из леса тянущихся к нему рук и наполнял их горячей кашей. После завтрака сразу разошлись по своим самолетам.

Весь день провели в отсеках, выбегая время от времени на холод, чтобы перекурить. Вдоль самолетов курсировали бензовозы, дозаправляя их топливом. Техники осматривали тела самолетов: заглядывали под крылья, шасси, чего-то там копошились. Шла подготовка к дальнейшему перелету.

Как стемнело, взлетели вновь. Теперь курс лежал на юг. Под покровом ночи, преодолев вторые две тысячи километров, караван самолетов приземляется уже в Узбекистане, на аэродроме близ Чирчика. Получился чудесный перелет из суровой зимы в ласковое лето: тут совсем не было снега и веяло приятным южным теплом.

За нами прямо на аэродром подъехала колонна грузовых машин. Набившись битком в их кузова, мы поехали в расположение местной воинской части. Казармы там были пусты, а их двери опечатаны: личный состав располагавшегося здесь чирчикского десантного полка, как нам сказали, покинул городок несколькими днями раньше.

Всему нашему батальону (это более двухсот человек) отвели место в спортивном зале. Уложив в угол свои вещи, некоторые, устроившись поудобней, легли спать. Остальные бродили по территории без дела или сушили портянки на солнышке. Офицеры где-то бесконечно совещались, и личный состав был предоставлен сам себе, а точнее, на усмотрение сержантов и старослужащих.

Тут Еремеев решил, что кое для кого пришло самое время покачаться:

- Май семьдесят девять! Строиться! - мы, майские черпаки, выстроились в линию перед зам.комвзводом.

- Бегом!.. Марш!

Началось физо, которое длилось часа два. Мы и пробежались, и походили гуськом, и поотжимались, а Еремеев, постоянно погоняя нас, цедил сквозь зубы:

- Сыны! Когда за духов возьметесь? Давно уже их пора на место ставить. Отобьются от рук - вам же на шею сядут... Работаем! Рас-с! Два!..

Мы сразу просекли что к чему: никак всплыли у Еремы старые обиды на припугнувшего его в "теплом" лесу молодого Джемакулова - вот и гоняет он нас - черпаков - чтобы злее были и начали шерстить духов, которые сейчас отдыхали. Да ведь мы тоже не дураки: понимали - раз уж Еремеев отступил, значит и нам, тем более, пыркаться не стоит.

Долгожданный обед положил конец зарядке.

Почти сразу после обеда объявили построение по тревоге. Командир полка подполковник Батюков, приняв рапорта от командиров батальонов, суровым взором обвел строй:

- Гвардейцы-десантники!.. Одна из дружественных стран обратилась к нашему правительству с просьбой оказать ей военную помощь, - с трудом скрывая волнение, он продолжал металлическим голосом. - На нас лежит большая ответственность - выполнить важное задание партии и правительства! Вечером наш полк пересекает государственную границу... Родина доверила нам оказать помощь, и мы это доверие должны оправдать!

Строй слушал командира как загипнотизированный.

- С этой минуты объявляется военное положение! Всем необходимо соблюдать бдительность! Никуда без разрешения командира не отлучаться! Никуда не ходить по одному!..

Когда он закончил, прозвучали команды:

- Вольно! Разойдись!

Не успели мы разойтись, как ротный объявил построение отдельно для нашей роты. Вид у него был самый решительный:

- Через несколько часов вылетаем за границу. Как только самолет остановится, вам дается пять минут на разгрузку. Если в это время будет обстрел, то несколько человек прикрывают, а остальные разгружают как можно быстрей.

Далее. Все слышали, что объявили военное положение? Так вот - это значит, что за отказ от выполнения приказа расстрел на месте, без всякого суда и следствия! Все постоянно должны быть в полной боевой готовности - с оружием не расставаться ни на секунду и никому его не передавать! Никто не покидает расположение роты ни при каких условиях! Если куда посылают - обязательно сначала надо доложить командиру взвода, а тот, в свою очередь, немедленно докладывает мне! Я всегда должен знать, кто где находится! Еще раз напоминаю - по одному никуда не отлучаться! Даже если кого приспичило отойти по нужде обязательно прихвати с собой товарища! Один сидит - другой прикрывает огнем! Все ясно?

От такого инструктажа повеяло военной романтикой. В моих представлениях вырисовывался увлекательный и полный приключений переплет, о котором можно будет на гражданке заливать бесконечные истории.

- Вот повезло-то - за границей побываю! - обрадовался я. - А еще, глядишь, и пострелять доведется! Только бы ничего не сорвалось!

Строй распустили и личному составу дали отдохнуть. Большинство солдат легли спать на полу в спортзале, другие же, не находя себе места, терялись в догадках:

- Никак в Иран нас бросят! Его же американцы с моря обложили!

- А может в Афганистан - он тоже рядом. Кто его знает!

- Какой там Афганистан! Да кому он нужен?! Там же спокойно. Вот увидишь - в Иран! Больше некуда!

Я уснуть не мог и возбужденный слонялся по городку. Мне не терпелось скорей поделиться этим важным секретом со всем миром. И я тут же набросал короткое письмо брату:

Я нахожусь в Чирчике, это возле Ташкента. Только что объявили военное положение. Через несколько часов вылетаем за границу. Следи за событиями в Иране или Афганистане. Я буду там, где будут стрелять.

25 декабря 1979г.

Запечатав письмо, я отправился к ограде городка и, увидев проходившую мимо женщину, которая шла с работы из части, попросил ее опустить письмо в почтовый ящик, понимая, что все письма, опущенные в ящик воинской части, наверняка никуда не дойдут.

Вечером на машинах нас отвезли обратно на аэродром.

Последние часы перед отлетом. Вдоль рядов самолетов ехали машины и около каждого самолета сгружали несколько ящиков с боеприпасами. Офицер, сопровождающий груз, громко распорядился:

- Всем! Быстро вскрывайте ящики и цинки! Набирайте все, что только сможете унести!

Пока сгружали ящики и вскрывали цинки с патронами, двое из наших пытались выведать у офицера, куда летим.

- Сами скоро узнаете. А пока это тайна. Не имею я права говорить, - словно оправдываясь, отвечал он. Но по всему было видно, что ему и самому страсть как хотелось напоследок нам это сказать. Немного поколебавшись, он все же решился и, понизив голос, негромко произнес:

- В Афганистан, мужики, в Афганистан!

- А могут отменить? - наседали мы.

- Нет. Решение уже принято. Есть приказ. Через несколько часов вы будете там, - и он показал рукой направление.

- Вы тоже летите с нами?

- Нет, я остаюсь здесь, на аэродроме. Вот вас отправим и сразу других надо встречать.

Мы доверху набили десантные рюкзаки патронами и гранатами, насовали в карманы "лимонки", обвешались ручными гранатометами "мухами" и разбежались по самолетам. Нервное напряжение росло. У трапа курили глубокими затяжками.

Надвигалась ночь. Самолеты все прогревали двигатели. От их шума не было слышно собеседников. Приходилось кричать чуть ли не в ухо, чтобы хоть как-то объясняться. Видим, летчик машет рукой:

- Давай, быстрей по местам!.. Улетаем!

Мы заскочили вовнутрь. Но самолеты еще долго гудели и не двигались.

Стало совсем темно. Напоследок, мы еще раз выскочили и выкурили по последней сигарете - в самолете курить запрещалось.

И вот тронулись первые самолеты. Наш самолет закачался и поехал в общем строю к началу взлетной полосы. В иллюминатор было видно, как самолет за самолетом, мигая разноцветными сигнальными огнями, взмывает в ночное небо.

Ушел первый десяток. Последовал интервал минут пятнадцать. Затем полетели самолеты второго десятка. Снова интервал. И вот пошли на стартовую линию самолеты нашего десятка. Мой самолет был вторым.

- Значит, - рассчитал я, - мы летим на двадцать втором самолете.

Выехав на взлетную полосу, двигатели за какие-то секунды набрали предельные обороты, и самолет мощно потянуло вперед. Глухо заколотили шасси о бетонное покрытие, в иллюминаторе пронеслась бесконечная череда готовящихся к отлету самолетов, и вот - подъем. Самолет отрывается от бетонки и, набрав высоту, делает крен, пристраиваясь вслед за направляющим.

В звездном небе цепочка самолетов тянулась на юг, bc$ , за горные хребты Гиндукуша, где еще не было ни одного нашего солдата, в неведомый нам Афганистан.

Все. Оставалось только ждать будущего. От тревожного ожидания, как будут разворачиваться набегающие события, у меня слегка лихорадило тело. Все были сосредоточены и заняты последними приготовлениями: набивали патронами магазины автоматов, ввинчивали запалы в гранаты. Закончив снаряжаться, многие, примостившись поудобнее, заснули. Прикорнул и я. Короткий сон прервал вошедший пилот:

- Вставайте! Быстро! Проверьте оружие! Идем на снижение... Всем быть готовыми к бою! Передали - возможен обстрел при посадке!.. Как только остановимся, - не терять ни секунды - сразу выгоняйте технику и выносите груз! А мы тут же улетаем!

Самолет делал крен за креном, задирая то одно крыло кверху, то другое. Пол временами уходил из-под ног и снова становился твердым. Но вот самолет наклонился вперед и резко пошел на снижение.

Неизвестность будоражила. Мысли о том, что нас ждет через несколько минут, беспорядочно теснились в голове, не давая возможности спокойно соображать. Нервы напряжены. Однако не было ни страха, ни сомнений: ведь предстоящее дело правое, мы намного сильнее и нам нечего бояться. Никто из нас даже не догадывался, что это - начало войны.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НА ЗАБЫТЫХ ПЕРЕКРЕСТКАХ ИСТОРИИ

ПРОСЬБА О ПОМОЩИ

29 декабря 1979 года.

В обыденной суете повседневных дел граждане Советского Союза куда-то спешили, терпеливо стояли в очередях за покупками и были озабочены в первую очередь тем, чтобы лучше подготовить праздничный стол и как можно интересней встретить долгожданный Новый год.

В этот предпраздничный день и было впервые опубликовано обращение правительства Афганистана с просьбой о помощи.

Правда,29.12.79

Заявление правительства Афганистана

Кабул,28.(ТАСС) Кабульское радио передало сегодня заявление правительства ДРА. В нем говорится:

Правительство ДРА, принимая во внимание продолжающееся и расширяющееся вмешательство и провокации внешних врагов Афганистана, и с целью защиты завоеваний апрельской революции, территориальной целостности, национальной независимости и поддержания мира и безопасности, основываясь на Договоре о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве от 5.12.78 года, обратилось к СССР с настоятельной просьбой об оказании срочной политической, моральной, экономической помощи, включая военную помощь.

Правительство Советского Союза удовлетворило просьбу афганской стороны.

Для большинства советских граждан это сообщение прошло практически незамеченным: тогда мало кто знал, что это за страна, и только посвященные понимали, что крылось под этими сухими, написанными официальным языком строками. Но всему грядущему десятилетию суждено было пройти под знаком этого сообщения, и внимание всего мира на протяжении всех этих лет было неотрывно приковано к этой, еще пребывающей - уровне средневековья, стране.

Афганцы за молитвой.

Для того чтобы понять и объяснить события, потрясшие Афганистан, да и весь мир в канун 1980 года, попробуем вспомнить все то, что предшествовало этому роковому шагу и перенесемся от этой отметки на семь лет назад.

История Афганистана тех семи лет весьма бурная и трагическая: она вместила в себя падение короля и кровавые убийства трех премьер-министров, это время начала гражданской войны и столкновения тайных интересов двух сверхдержав. Кульминацией афганской драмы явился ввод в страну советской военной группировки в декабре 1979 года и последовавшая за этим девятилетняя война.

Главным путеводителем в нашем исследовании возьмем подшивку газеты "Правда" за эти годы: она послужит официальной базой в описании событий. А чтобы распутать клубок возникающих парадоксов и не попасться на крючок очевидной дезинформации, призовем на помощь здравый смысл.

Итак, вспомним события тех бурных лет и попытаемся разгадать тайны истории, которые, казалось бы, уже навсегда погрузились в пучину уходящего времени.

ОТ МОНАРХИИ К РЕСПУБЛИКЕ

Монархия в Афганистане своими корнями уходит в далекое прошлое. Извечно на этой земле правили эмиры. Никакие войны и иноземные нашествия, никакие дворцовые интриги и выступления смутьянов не могли поколебать прочных устоев королевских династий. Но вот настал двадцатый век, и монархические режимы стали уже не в моде. Чтобы идти в ногу со временем, в стране нашелся герой, который и внес коррективы в политическое устройство общества.

К лету 1973 года в высших эшелонах власти в глубокой тайне назрел "политический" дворцовый переворот. Племянник короля Захир Шаха - Сардар Мухаммед Дауд - занимавший пост премьер-министра Афганистана и имевший широкие и прочные связи с высшими чиновниками, только выжидал подходящий момент.

И вот, ничего не подозревающий король отправляется за границу.

Правда,19.07.73

Рим,18(ТАСС) Посольство Афганистана в Италии подтвердило, что король Афганистана Захир Шах находится в настоящее время в Италии, куда он прибыл недавно.

Настало время действовать.

Заговорщики вводят лояльные воинские части в столицу, блокируют правительственные здания и улицы. Под их контролем находится весь Кабул и аэропорт. Сразу же М.Дауд выступает по кабульскому радио с обращением - этим он дает понять королю З.Шаху, что его возвращение нежелательно, а если он, не приведи Аллах, поступит неразумно, то дома его встретят без цветов и без оркестра.

Правда,19.07.73

Кабул,18(ТАСС) Вчера по кабульскому радио выступил бывший премьер-министр Афганистана Сардар Мухаммед Дауд, который объявил о ликвидации монархического режима в стране и провозглашении Афганистана республикой. Внешняя политика Афганистана, заявил он, будет основываться на неприсоединении, и наша страна не присоединится ни к какому военному пакту...

Так и не предприняв никаких серьезных попыток вернуть свой трон, король З.Шах ретировался. Монархия в Афганистане, таким образом, тихо пала.

Уже на следующий день жизнь в новоиспеченной республике пошла своим обыденным ходом.

Правда,20.07.73

Кабул.19(ТАСС) Жизнь в столице нормализована. Открыты магазины, работает транспорт. Государственные служащие вышли на работу...

Л.И.Брежнев и король Захир Шах.

Л.И.Брежнев и Мухаммед Дауд.

ТЕНИ "АПРЕЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ"

Следующий государственный переворот грянул через пять лет и протекал куда более драматично. На этот раз очередные претенденты на власть не стали дожидаться зарубежных турне президента М.Дауда.

Правда,6.05.78.

...27 апреля, когда в Кабуле произошло вооруженное восстание, президентский дворец был взят штурмом. ...С утра 27 апреля по дорогам, ведущим в Кабул, двинулись танковые части. Правительству был послан ультиматум. Отказ президента М.Дауда покинуть свой пост привел к столкновению - в городе вспыхнули бои. В семь часов вечера кабульское радио передало заявление революционного совета...

Итак, в семь часов вечера радио Кабула передает заявление революционного совета, а уже утром, спустя какието часы, показывая чудеса оперативности, печатный орган Министерства Обороны СССР газета "Красная Звезда" спешит разнести эту, на лету перехваченную у зарубежных информационных агентств, горячую весть.

Красная Звезда,28.04.78

Лондон.27.04.(ТАСС) Агентство Рейтер со ссылкой на передачу радио Кабула сообщило, что в Афганистане совершен военный переворот и власть в стране перешла в руки военного Революционного совета.

Все остальные центральные газеты опубликовали точно такое же сообщение только на следующий день. Поспешность, с которой заметка увидела свет, наводит на мысль, что в определенных военных кругах произошедшее не было такой уж неожиданностью, более того - были веские причины, чтобы о случившемся оповестить весь мир как можно скорее.

Первые дни советская пресса продолжает черпать сообщения об Афганистане, непременно ссылаясь на зарубежные информационные агентства. Читая их, могло показаться, что смена власти - дело рук благородно настроенных военных во главе с доблестным авиатором Абдул Кадыром.

Правда,29.04.78

Исламабад,28.(ТАСС) Согласно поступившим сюда сообщениям из Афганистана, вчера там был произведен государственный переворот. Власть в стране перешла в руки революционного совета вооруженных сил. В заявлении революционного совета, зачитанном по кабульскому радио начальником штаба ВВС полковником Абдул Кадыром, говорится, что "вооруженные силы взяли на себя защиту отечества, национальной независимости, свободы и чести афганского народа". ...По сообщению корреспондента агентства Рейтер из Hсламабада, ссылающегося на кабульское радио, во время вчерашней ожесточенной перестрелки в столице Афганистана были убиты отказавшиеся сдаться войскам смещенный глава государства и премьер-министр М.Дауд и его брат Мухаммед Наим. Как передало кабульское радио, революционный совет контролирует положение в Кабуле и других районах страны. Действие конституции отменено. В Кабуле введен комендантский час. Страна будет управляться декретами революционного совета.

И действительно, через несколько дней публикуется первый указ, где неожиданно военные, захватившие власть, добровольно делятся ею с гражданскими элементами. Первым лицом в правительстве избирается Нур Мухаммед Тараки.

Правда,2.05.78

Кабул,1.(ТАСС) Кабульское радио обнародовало вчера указ номер один революционного совета ДРА. В нем говорится:

1. Революционный совет ДРА избрал выдающегося национального революционного деятеля Нур Мухаммеда Тараки председателем совета и одновременно главой государства и премьер-министром.

2. Являясь высшим органом государственной власти, революционный совет на своем первом историческом заседании, ставшим великим поворотным пунктом в истории освободительного движения афганского народа, единогласно принял следующие постановления:

1. Афганистан по своему политическому устройству провозглашается Демократической Республикой Афганистан.

2. Революционный совет избирает правительство, которое является высшим органом исполнительной власти. Правительство несет ответственность перед революционным советом.

3. До последующего уведомления в стране сохраняется военное положение.

4. Революционный совет в ближайшее время назначит заместителей председателя революционного совета,.. и утвердит генеральный курс правительства ДРА.

5. 1 Мая является праздником международной солидарности революционного рабочего класса всего мира. Поздравляя с этой исторической датой рабочих и трудящихся Афганистана и всего мира, революционный совет в ознаменование победоносного освободительного выступления 27 апреля сего года, объявляет 1 Мая праздничным и нерабочим днем.

С настороженностью правоверные мусульмане к многочисленным своим религиозным праздникам прибавляют и пролетарский Первомай и уже с интересом изучают указ номер два, где узнают о назначениях в их новом правительстве. И, удивительное дело, военные снова, без всякого боя, сдают ключевые позиции безоружным гражданским.

Правда,3.05.78

Кабул,2(ТАСС) Кабульское радио передало указ номер два революционного совета ДРА. В нем говорится, что заместителем председателя революционного совета избран Бабрак Кармаль. Этим же указом объявлено о сформировании нового правительства страны во главе с Нур Мухаммедом Тараки. Заместителем премьер-министра и министром иностранных дел назначен Хафизулла Амин... Министром национальной обороны стал полковник Абдул Кадыр...

Только спустя две недели после военного путча "выдающиеся прогрессивные деятели", освоившись и осмелев, "$`c#, словно опомнившись, заговорили о своей партийной принадлежности. А сам военный переворот был срочно переименован в революцию.

Правда,9.05.78

Кабул,8(ТАСС) Апрельская революция в Афганистане была совершена под руководством Народно-демократической партии. Я во всеуслышание заявляю, что революционные события 27 апреля не были делом рук узкой группы армейских офицеров. Наша партия, созданная в январе 1965 года, провела большую воспитательную работу в армии, мобилизовала прогрессивно настроенных военных на борьбу за избавление народа от гнета и тирании аристократической верхушки, правившей в стране, заявил на состоявшейся здесь пресс-конференции председатель революционного совета и премьер-министр ДРА Н.М.Тараки.

...В последний период, готовя расправу над НДП, правящие круги подвергли жестоким репрессиям и преследованиям активистов НДП. Многие руководители партии были брошены в тюрьму. Над партией нависла угроза полного уничтожения. В этих условиях руководство партии обратилось к своим соратникам в армии с призывом подняться на вооруженную борьбу. 27 апреля революция в Афганистане одержала победу...

(1965 год, как год зарождения партии, отмечен не случайно: в конце этого года Тараки тайно посещает Москву и имеет весьма продолжительную беседу с людьми из ЦК. В этой беседе Тараки выдвинул идею переворота или вооруженного восстания, которая всем показалось интересной и которая стала прочной базой в дальнейших отношениях между партиями КПСС и НДПА.1 Тринадцать лет жил Тараки с тайной мечтой стать хозяином Афганистана, тринадцать лет он вел рисковую игру, которая в любой момент могла стоить ему головы, но невзирая на опасности, он упорно шел к своей цели и в конце концов ее достиг.)

С течением времени руководящая и направляющая роль НДПА в апрельском перевороте все увеличивалась, а военных уменьшалась. Об этом без ложной скромности заявляет сам премьер.

Правда,17.06.78

...Н.М.Тараки сказал, что в Афганистане не существует других партий, кроме НДПА - единственной общенациональной, революционной, патриотической и демократической партии. Апрельская революция была совершена исключительно под руководством НДПА. Никакая другая политическая группировка не предприняла даже малейших усилий для победы революции:

Итак, в стране "исторически" сложилась однопартийная система. Принципы строения партийного аппарата НДПА были на удивление схожи со структурой аппарата КПСС: то же Политбюро, те же секретари ЦК, а во главе - генеральный секретарь, совмещающий пост главы правительства.

В экономике НДПА сразу приступила к пятилетнему планированию. Поначалу даже национальный флаг, словно назло всем магометанам, полностью перекрасили в красный цвет (Правда,21.10.78).

Любопытная деталь: в газетах ни разу не было упомянуто о прежних высоких должностях и чинах лидеров Апрельской революции - это по той простой причине, что таковых у них не было. И тут есть над чем задуматься, - каким образом кучка гражданской интеллигенции смогла уговорить военные чины, чтобы те, вместо того, чтобы охранять, свергли правительство, да потом еще и отдали им власть? В самом $%+%: ну зачем полковникам рисковать своими животами, чтобы потом столь сладкие плоды их трудов вкушали какие-то безродные личности? Военные перевороты в третьих странах не такая уж и редкость, они случаются в мире чуть ли не по нескольку раз в год, но слыханное ли это дело, чтобы полковники, захватившие власть, тут же поделились ею с другими? Как же так могло получиться? Это и есть главная загадка Апрельской революции.

Прошло больше десятилетия, прежде чем история начала раскрывать тайны апрельских событий.

Как стало известно, НДПА всегда имела постоянные тесные контакты с КГБ. Сами лидеры НДПА - как Тараки, так и Кармаль - лично поддерживали тайную связь с людьми из КГБ. Но они не являлись агентами, работающими в пользу Советского Союза и готовыми выполнить любое задание. Это были, скорее, джентльменские отношения, где велись беседы на доверительной основе, передавались просьбы международного отдела КПСС, осуществлялся сбор информации общего характера. 8

В то же время работающая параллельно советская разведка имела весьма прочные позиции в Афганистане: ее агентура была внедрена в высшие руководящие круги, даже на уровне министров. Но никаких коварных интриг по линии спецслужб не затевалось, ибо в целом отношения между странами были прекрасными, и стимулировать революционные процессы не было никакой нужды.

Тем не менее, в июне 1977 года (за год до переворота) лидеры НДПА приняли решение разработать план действий по свержению режима М.Дауда. 2 План разрабатывался в глубоком секрете, причем не только от властей, что, в общемто, не удивительно, но даже от самого КГБ, который курировал деятельность НДПА.

К этому времени численность партии составляла около двадцати тысяч человек, причем около трех тысяч (включая сочувствующих) было в рядах вооруженных сил: одних афганских офицеров сумели вовлечь советские военные советники (а их тогда работало в афганской армии около трехсот), других - вовлекли еще в Советском Союзе, когда они получали там военное образование. Так что, действительно, в армейской среде влияние НДПА было значительным. Все они были озарены благородной идеей повести афганский народ по столбовой дороге строительства социализма.

НДПА уже чувствовала в себе силу и 17 апреля, когда агенты службы безопасности убили видного деятеля НДПА М.А.Хайбара, ею были организованы многотысячные демонстрации в столице, которые в течение трех дней скандировали антиправительственные лозунги. Власти были очень встревожены таким размахом массового недовольства. Президент Дауд после встреч с послом США решается пойти на крайние меры.

В ночь с 25 на 26 апреля (ровно за сутки до "революции") начались аресты будущих ее лидеров. Днем кабульское радио передало сообщение государственной прокуратуры, в котором говорилось, что началось следствие по делу "государственных преступников, агентов международного коммунизма" и перечислило знакомые нам имена: Н.Тараки, Б.Кармаль, Н.А.Нур и другие видные деятели подпольно-политического движения. Всех обвиняемых заточили в центральную тюрьму Дезаманг. 3

Но было уже поздно. Дауд недооценил противника, вернее, еще не успел узнать, сколь влиятельные и могущественные силы стояли за хрупкими спинами арестованных интеллигентов. Эти силы не могли допустить дальнейших разоблачений, да и отступать им было уже некуда: ведь под угрозой неминуемого разгрома находилась вся партия, кроме того, всплыли бы все порочные связи с советскими спецслужбами.

О начавшихся повальных арестах и грядущем перевороте (до путча оставались считанные часы) срочно доложили высшему советскому руководству и лично Брежневу. 8 Фактически политики в Кремле были поставлены перед фактом: ведь никакого выбора, иначе, как заверить восставших своей поддержкой в случае успеха - у них не оставалось.

Однако там, в Кабуле, думать и взвешивать уже было некогда: у многих армейских офицеров голова уже почти лежала на плахе, и, спешно без особых проработок принимается решение - немедленно выступать.

27 апреля около 11 часов утра на улицах Кабула загрохотали танки, появились бронетранспортеры и грузовики с солдатами. Не встречая особого сопротивления, восставшие части быстро разоружили полицейские формирования в Кабуле, овладели почтой, телеграфом, радиостанцией, центральной тюрьмой Дезаманг и выпустили на свободу только что арестованных лидеров НДПА. Танковые подразделения окружили президентский дворец, а авиация стала наносить по нему бомбовые удары. Осада длилась всю ночь, и только под утро восставшие ворвались во дворец и уничтожили всех, кто там находился. Так победила "Апрельская революция". 3

У входа в бывший президентский дворец, переименованный ныне в Дворец Народов, стоят остовы двух сгоревших бронетранспортеров и танка. Их экипажи погибли при штурме дворца 27 апреля. Апрель 1978г.

Руководивший переворотом и первое время выступавший от имени военного Революционного совета полковник Кадыр, верный своему партийному долгу, передает рычаги управления страной только что освобожденному из заточения пока еще мало известному писателю и политику - Тараки.

ВЕТРЫ ПЕРЕМЕН

Что принес апрель 1978 года Афганистану? Конечно же, изменения социального характера: стали проводиться в жизнь аграрная и водная реформы, приступили к ликвидации безграмотности. Все эти благие начинания советская пресса нахваливала на все лады. Однако там ничего не говорилось о том, что новые порядки внедрялись с чудовищной жестокостью. Так при проведении аграрной реформы, случалось, действовали и такими методами: бульдозером вырывали траншею, собирали землевладельцев и расстреливали их на глазах у всего местного населения; затем бульдозер зарывал трупы, а партийные активисты шли делить земельные участки между крестьянами. 8

Кроме того, ветры перемен, как заразу, занесли и хроническую болезнь социализма - культ государственного лидера. По спине афганского народа крепко прошлась плетка репрессий. Правда, в Советском Союзе эти искривления заметили лишь после ухода со сцены Тараки и Амина, причем всю ответственность за перегибы взвалили на одного Амина, чтобы оправдать ввод войск. В действительности все началось %i% при Тараки.

Не прошло и месяца после прихода к власти как Тараки, засучив рукава, принялся за чистку партийных рядов. Вот выдержка одного из его первых выступлений.

Правда,28.05.78

...НДПА проведет мероприятия по чистке аппарата от контрреволюционных и антидемократических элементов, чтобы создать условия для развития здорового демократического общества в стране.

И его слова не расходятся с делами: в стране начинается охота на "врагов революции". Одними из первых врагов оказались его вчерашние товарищи по борьбе. Тот самый Абдул Кадыр, который сыграл ведущую роль в перевороте, а после без пререканий уступил рычаги управления страной самому Тараки, объявляется "контрреволюционным элементом".

Правда,23.08.78

...Здесь состоялось чрезвычайное заседание политбюро ЦК НДПА. В принятом обращении к афганскому народу говорится, что апрельская революция 1978 года была совершена в интересах трудящихся.

...Вместе с тем, внутренние и внешние враги революции не отказались от попыток организации заговоров. Они продолжают свою преступную деятельность с тем, чтобы подорвать завоевания революции. Эти антинародные силы развернули контрреволюционные действия, которые были разоблачены. В группу контрреволюционных элементов входили: министр национальной обороны Абдул Кадыр, начальник генерального штаба Шехпур и начальник кабульского госпиталя Али Акбар. Заговорщики арестованы.

ЦК НДПА принял решение поручить председателю Революционного совета и премьер-министру ДРА Н.М.Тараки исполнять обязанности министра национальной обороны ДРА.

Став министром обороны и тем самым полностью узурпировав власть, Тараки разгоняет жернова репрессий на полную мощь. В стране наступили времена всеобщего террора. Кругом таинственно и бесследно исчезали люди: чиновники из госаппарата, офицеры, купцы, священнослужители, представители интеллигенции, студенты. К стенке ставили по малейшему подозрению в нелояльности, по элементарному доносу. 2 Крепко досталось и самим членам партии.

Правда,19.01.80

...только за девять-десять месяцев, предшествовавших декабрьской смене власти, было арестовано более двух тысяч членов партии, около 500 из них расстреляны.

Из газетных сообщений того периода по Афганистану можно проследить, как один за другим менялись представители высших чинов в правительстве, многие из которых были репрессированы. В короткий срок сменилось почти все первоначальное руководство.

В печати было упомянуто около тридцати имен людей, стоявших на вершине власти, но не было среди них одного имени Бабрака Кармаля. В советской печати никто ни разу не вспомнил о нем. Этот человек, получивший в первые дни апреля второй пост в стране после самого Тараки, вдруг загадочно исчезает. Его место - зам.председателя Революционного совета, так никто и не занял. Где он был и чем занимался - об этом чуть позже. Ему было суждено появиться в качестве главы нового правительства на следующий день после ввода советских войск.

ТРИ ЗВЕЗДНЫХ МЕСЯЦА ХАФИЗУЛЛЫ АМИНА

Сентябрь 1979 года. В Гаване начинает работу конференция неприсоединившихся стран. Среди приглашенных там находится и глава афганского правительства Н.М.Тараки.

Красная Звезда,9.09.79

Гавана,8.09.79(ТАСС) ...Н.М.Тараки заявил, что в Афганистане нет каких-либо контрреволюционных группировок. Все, кто выступал против нового Афганистана бежали. Многие из них находятся сейчас в Пакистане...

Афганский народ полон решимости идти по избранному им пути.

Конференция закончилась. На обратном пути Тараки делает короткую остановку в Москве. Там он встречается со своим коллегой Л.И.Брежневым.

Москва. 9-го сентября из Гаваны в Москву прибыл Генеральный секретарь ЦК Народно-демократической партии Афганистана, председатель революционного Совета ДРА Н.М.Тараки.

Красная Звезда,12.09.79

Состоявшаяся 10 сентября в Москве дружеская встреча Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И.Брежнева с Генеральным секретарем ЦК НДПА Н.М.Тараки находится в центре внимания общественности и средств массовой информации многих стран мира.

Обсудив с густобровым собеседником проблемы дальнейшего сотрудничества, Тараки отправляется домой. Но на родине ему был уготовлен неожиданный и, увы, весьма неприятный сюрприз.

Правда,18.09.79

Кабул,17.(ТАСС) Вчера здесь состоялся чрезвычайный пленум ЦК НДПА под председательством члена Политбюро ЦК НДПА, секретаря ЦК НДПА Шах Вали.

Как указывается в заявлении ЦК НДПА, переданном по кабульскому радио, пленум рассмотрел просьбу Н.М.Тараки, в которой он сообщает, что по состоянию здоровья не может продолжать исполнять партийные и государственные обязанности. Пленум решил удовлетворить эту просьбу. Пленум избрал Генеральным секретарем ЦК НДПА премьер-министра ДРА Х.Амина. В тот же день состоялось чрезвычайное заседание Революционного совета ДРА, на котором председателем Революционного совета был избран Генеральный секретарь ЦК НДПА Х.Амин.

Итак, произошел очередной государственный переворот. Амин из второго человека в стране, становится первым. Новость доходит до Москвы. Брежнев, только что беседовавший с Тараки, был ошарашен и возмущен. Однако, прейдя в себя, он тут же шлет новому афганскому лидеру горячие поздравления.

Правда,19.09.79

Генеральному секретарю ЦК НДПА председателю Революционного совета и премьер-министру ДРА т.Хафизулле Амину

Примите поздравления в связи с избранием Вас Генеральным секретарем ЦК НДПА, Председателем Революционного совета и премьер-министром ДРА.

Выражаем уверенность, что братские отношения между Советским Союзом и революционным Афганистаном будут и впредь успешно развиваться на основе Договора о дружбе, $.!`.a.a%$ab"% и сотрудничестве, в интересах народов наших стран, на благо мира и прогресса в Азии и во всем мире.

Л.Брежнев А.Косыгин

Но в душе Брежнев негодовал. Нужно было проучить выскочку Амина. В советско-афганских отношениях появилась недоступная глазу простых граждан очень неприятная трещинка.

Тем временем смещенный со всех постов Тараки находился под арестом. Живым он представлял реальную опасность Амину и этим подписал себе смертный приговор. Так и случилось: не прошло и месяца, как приговор был приведен в исполнение.

Правда,15.01.80

Кабул,14.(ТАСС) Здесь заканчивается предварительное следствие по делу об убийстве бандой Амина Генерального секретаря ЦК НДПА Н.М.Тараки.

...Следствие показало, что 8 октября 1979 года Хадуд, Экбаль, и Рузи по приказу начальника аминовской "гвардии" Джандада, который, в свою очередь, получил соответствующий приказ от Амина, направились в помещение, где содержался под домашним арестом Н.М.Тараки, набросились на него и задушили. Тело Тараки было тайно вывезено за город и погребено в не установленном пока месте.

Под арестом бывший начальник управления связи министерства обороны ДРА капитан Абдул Хадуд - один из убийц президента Н.М.Тараки. 18.1.80г.

Под арестом старший лейтенант Мухаммед Экбаль - один из убийц президента Н.М.Тараки.

Но при Амине, дабы не травмировать чувства общественности, это злодейство описывалось гораздо скромнее.

Правда,11.10.79

Кабул,10.(ТАСС) Афганское агентство Бахтар передало следующее сообщение: 9 октября в результате серьезного заболевания, которое длилось уже в течение некоторого времени, умер бывший председатель Революционного военного совета ДРА Н.М.Тараки.

Жену Тараки вместе с другими родственниками и близкими отправили в тюрьму Пули-Чархи. Властелин, проправивший страной чуть более года, пал.

Новый владыка, чтобы выглядеть перед общественностью более гигиенично и показать, что он вовсе не такой, какой есть на самом деле, сразу объявляет амнистию.

Правда,25.09.79

Кабул,24.(ТАСС) Здесь состоялось чрезвычайное заседание Совета Министров ДРА. Агентство Бахтар распространило принятое на этом заседании заявление правительства ДРА, в котором объявляется амнистия для всех лиц, включающихся в созидательную деятельность на благо Родины. В документе подчеркивается, что в республике провозглашены неприкосновенность прав и демократических свобод трудящихся, соблюдение законности и справедливости.

Но не стоит верить словам того, кто был непосредственно причастен к уничтожению многих тысяч ни в чем неповинных сограждан, кто для удовлетворения своих личных амбиций готов наступить на горло своему первому другу. Объявленная амнистия была не более чем пропагандистским трюком: она не затронула бывших членов революционного правительства - их выпустили чуть позже, *.#$ сам Амин был убит, а советские десантники уже контролировали Кабул.

ВТОРОЙ ЭТАП АПРЕЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

В последние дни декабря в политической жизни Афганистана буквально одновременно произошло сразу несколько крупных событий: и убийство Амина, и приход к власти новых лидеров, и, наконец, главное - на территорию страны были введены советские войска. Чтобы не запутаться во множестве фактов и детально разобраться в случившемся, внимательно проследим за хронологией бурно развивавшихся событий.

Правда,6.01.80

Ложь разоблачена.

Министр иностранных дел ДРА Шах Мухаммед Дост заявил: "27 декабря в Афганистане произошла смена власти. К руководству страной пришло новое правительство, возглавляемое премьер-министром Б.Кармалем.

Утверждения империалистических государств и Китая о том, что Советский Союз якобы стоит за недавними событиями в Афганистане - это ложь. Как министр иностранных дел я категорически отвергаю эти измышления. Изменения в руководстве были осуществлены самими афганцами.

Сразу после апрельской революции 1978 года, правительство нашей страны неоднократно обращалось с просьбой к Советскому Союзу об оказании помощи, в том числе и военной.

Однако я должен подчеркнуть, что она направлена лишь на поддержку борьбы нашего народа против происков внешних врагов Афганистана, против расширяющегося вмешательства и провокаций извне.

Исходя из сложившейся ситуации, 28 декабря с целью защиты завоеваний апрельской революции, территориальной целостности, национальной независимости, поддержания мира и безопасности, мы обратились к Советскому Союзу с просьбой об оказании срочной политической, моральной, экономической и военной помощи...

Отметим, советская сторона всячески избегала освещения такого деликатного вопроса - кто именно обратился за военной помощью? И видимо, неспроста - тут было что скрывать. Действительно, законное правительство Амина было разогнано и предано анафеме; сам Амин и многие его сторонники, чтобы не мешались в дальнейшем, были убиты на том самом месте, где их застала эта "военная помощь". С другой стороны, как-то уж совсем подозрительно выглядит одновременное появление нового правительства Афганистана и принятие решения об оказании Афганистану военной помощи.

Попробуем уточнить, кто конкретно входил в новое правительство ДРА.

Правда,29.12.79

Кабул,28.(ТАСС) ...Бабрак Кармаль избран генеральным секретарем ЦК Единой НДПА и председателем Революционного совета. В состав Революционного совета вошли: ...Султан Али Кештманд, генерал Абдул Кадыр...

В состав правительства вошли: ...Султан Али Кештманд зам. премьер-министра и министр планирования, Мухаммед Рафи - министр национальной обороны...

Бабрак Кармаль.

Фигура Б.Кармаля, загадочно исчезнувшая полтора года - ' $, воскресает, словно из небытия. На родине, как оказалось, его не было: через три месяца после апрельских событий его тихо сняли с высоких постов и отправили послом в Чехословакию. 3 А когда вызвали обратно, он, убоявшись репрессий, возвращаться не пожелал и, покинув пост посла, остался в эмиграции. 2 Другие же члены Революционного совета и правительства тосковали в мрачных тюремных камерах, и только на следующий день после ввода войск они, если верить газетным сообщениям, освободили самих же себя.

Правда,30.12.79

Кабул,29.(ТАСС) Как здесь объявлено, новое правительство ДРА освободило из тюрем многих афганских граждан ...незаконно арестованных и осужденных по приказу Х.Амина.

...В числе освобожденных из заключения - такие видные деятели, как Султан Али Кештманд, Мухаммед Рафи, Абдул Кадыр... и многие другие члены НДПА, игравшие видную роль в Апрельской революции и незаконно репрессированные Амином.

Освобождение. У ворот кабульской тюрьмы Пули-Чархи.

10.1.80г.

Совсем не обязательно обладать особыми аналитическими способностями, чтобы догадаться - 27 декабря 1979 года "смены власти самими афганцами" или "внутрипартийного переворота" не было, да и не могло быть: у многих членов "нового правительства" были на то уважительные причины кто отсиживался в тюрьмах, а кто - за рубежом. Да, сами афганцы не были причастны к декабрьскому перевороту, поскольку переворот был спланирован не в Кабуле, а в Москве и осуществлен теми самыми передовыми советскими частями, которые прибыли защищать Афганистан.

ВРАГИ АФГАНИСТАНА

27 декабря, в день государственного переворота, советские войска переходят границу. Через Кушку и Термез нескончаемой лавиной устремляются танковые и мотострелковые колонны 40-й армии. Войска сразу принялись основательно закрепляться по всей территории Афганистана с твердым намерением остаться здесь надолго, чтобы отразить происки "внешних врагов" Афганистана.

Разобраться, что из себя представляют эти "внешние враги", не так-то просто. И в самом деле, единственные соседи - Иран и Пакистан - никаких территориальных или иных претензий к ДРА не имели, а потому их национальные армии никак не собирались покушаться на "территориальную целостность и национальную независимость" Афганистана.

Впрочем, врагов у тогдашнего афганского правительства было достаточно. Они появились сразу после апрельского переворота и последовавшими за ним земельной и водной реформами. Актами национализации землю отобрали у ее прежних владельцев: как у богатых помещиков, так и у крестьян средней зажиточности - а самих владельцев, для верности, зачастую расстреливали. Тем же, кто землю получал, запрещалось ее продавать, сдавать в аренду, отдавать в залог, нанимать работников по ее обработке, а также дробить при наследстве. Фактически получалось, что при таких значительных ограничениях сами крестьяне не являлись владельцами выделенных наделов. 4 Также власти указывали торговцам по каким ценам им следует продавать товары, обязывая их снижать цены на предметы первой -%.!e.$(,.ab( и отменили все ростовщические долги, словно это были долги государству. 5

Многие афганцы, недовольные такими преобразованиями, стали на защиту своих интересов с оружием в руках. Этих афганцев можно было бы назвать "внутренними врагами" Афганистана, если бы ни одно важное обстоятельство. Сразу после Апрельской революции страны Запада - в первую очередь США - действуя в русле противоборства с социализмом, принялись активно создавать на территории Пакистана лагеря для афганских беженцев. Беженцы в этих военизированных лагерях проходили военную подготовку, вооружались и возвращались обратно в Афганистан, чтобы сражаться с официальной властью.

Правда,22.01.80

...Только с лета 1978 года по ноябрь 1979 года на пакистанской территории было подготовлено более 15 тысяч наемников американских империалистов и китайских экспансионистов.

И все же тогда воевали исключительно афганцы между собой. В стране было неспокойно. В разных местах вспыхивали бои. Крайне редко в печати проскальзывали заметки о действиях мятежников. Последняя публиковалась за два месяца до ввода войск:

Красная Звезда,17.10.79

Кабул,16.(ТАСС) ...Вечером 14 октября Вооруженные Силы подавили в окрестностях Кабула выступление группы реакционеров...

Члены комитета защиты революции выезжают на ликвидацию очередной банды. Август 79г.

Фактически после апреля 1978 года страна все глубже втягивалась в омут гражданской войны, причем оппозиционной стороне активно помогали иностранные державы, что в общемто дает основание называть их "внешними врагами". Но в целом правительственные войска были сильнее, лучше организованы и вооружены и потому контролировали обстановку. Ведь не побоялся Тараки всего за 3 месяца до ввода войск отправиться в неблизкое заграничное путешествие на Кубу и заявить там с международной трибуны, что в ДРА обстановка спокойная. Да и раньше правительство всегда уверяло, что оно пользуется поддержкой большинства населения:

Правда,17.01.79

Решительное осуждение клеветы.

Кабул,16.(ТАСС) Председатель службы безопасности ДРА решительно опроверг клеветнические измышления английской радиовещательной корпорации Би-Би-Си, будто в последнее время в некоторых районах страны происходят вооруженные столкновения. Подобные пропагандистские выпады, заявил он в интервью афганскому информационному агентству Бахтар, лишены всякого смысла и основываются на "информации" различных реакционных элементов, являющихся врагами афганского народа.

Отметив, что во всех районах страны сохраняется спокойная обстановка, представитель службы безопасности ДРА заявил о решительной поддержке широкими слоями афганского общества внешней и внутренней политики правительства и НДПА.

Однако, в своих выступлениях для печати правительство ДРА лукавило, намеренно преуменьшая размеры "-cb`( d# -a*.#. конфликта по политическим соображениям. На самом деле правительство чувствовало силу только в городах и непосредственно к ним прилегающим районам, а чуть в глубинке: в горных кишлаках или на равнине, где передвигаются кочевые племена, никакой поддержки правительству не было. Простые афганцы честно жили согласно законам шариата, как их прапрадеды. Темные и набожные, они во всем слушались местного малека (наиболее зажиточного крестьянина) или муллу (деревенского богослова), а вовсе не уполномоченного НДПА, что очень удручало правительства как ДРА, так и СССР.

Для ломки пережитков старого в удаленных районах у центра не хватало сил: уж слишком обширны были эти районы. Может, это и подтолкнуло к мысли, что необходим крупный контингент войск для обеспечения полной победы идеалов Апрельской революции и, тем самым, окончательного утверждения социализма в еще одной стране?

Однако уж больно поспешно, без надлежащего подписания соответствующих документов, принималось это опасное решение. Мало того, всего за три месяца до ввода войск Москва была категорически против этой затеи, понимая всю сложность и опасность такого шага. Тогда, в сентябре, когда Тараки последний раз гостил у Брежнева, они в разговоре как раз затронули эту тему. В ответ на напоминание Тараки о просьбе направить в Афганистан советские войска, Брежнев сказал:

- Войска в Афганистан Советский Союз вводить не будет. Появление наших солдат в вашей стране, товарищ президент, наверняка восстановит большую часть афганского народа против революции... 6

Возникает вопрос, - что же такое важное произошло после этой сентябрьской встречи, что могло изменить первоначальный твердый настрой на противоположный? Первое, что приходит на ум, - что этим событием явилась неожиданная узурпация власти крайне неугодным политиком - Амином.

НЕУГОДНЫЙ АМИН

Почему же понадобилось устранять Амина физически? Может, тут дело в репрессиях, которые проводил Амин? Но репрессии имели место еще при Тараки, и это ничуть не мешало развитию дружбы между странами. А вот то, что убрав Тараки, Амин продемонстрировал, что не желает во всем слушаться своего старшего наставника и рвется к самостоятельности - всерьез насторожило людей из Кремля.

Амин (в центре). Май 78г.

В конце октября Громыко, Андропов и Устинов направили в ЦК КПСС секретную записку, в которой говорилось:

"Обстановка в Афганистане после уничтожения Тараки остается крайне сложной. США считают возможным изменение политической линии Афганистана в благоприятном для Вашингтона направлении. Поведение Амина в сфере отношений с СССР все более отчетливо обнажает его неискренность и двуличие. Представляется целесообразным не давать Амину поводов считать, что мы не доверяем ему. В случае начала поворота Амина в антисоветском направлении внести дополнительные предложения о мерах с нашей стороны". 8

Позже все эти подозрения в неверности легли в основу широко распространенной легенды, будто бы коварный Амин уже вошел в порочную связь с американской стороной и вел с ними b )-k% переговоры, чтобы разместить тут американские "першинги" и крылатые ракеты. Хорошо еще, наши разведчики загодя обо всем узнали, а военные вовремя обезвредили руку врага. На советского обывателя такое объяснение подействовало безотказно. Таким образом, широкая общественность поддержала меры правительства по укреплению безопасности южных границ.

Но на самом деле Амин не мог иметь никаких тайных намерений изменить политическую ориентацию страны - если бы он замыслил крутой поворот к американцам, то не просил бы так настойчиво советской военной помощи.

В то время пропагандистская машина по дезинформации населения работала на всю мощь.

Правда,22.01.80

Провалившийся заговор

...Действуя по указке ЦРУ, Амин вступил в сговор с контрреволюционным отребьем, окопавшимся в Пакистане, и замышлял, действуя совместно с главарями реакционной "исламской партии Афганистана", совершить 29 декабря прошлого года государственный переворот, физически уничтожить всех честных и преданных революции руководителей и активистов партии и установить в стране единоличную диктатуру.

...4 октября 1979 года Х.Амин провел в Кабуле секретное совещание, на котором он и его приспешники обсудили и утвердили... конкретные планы... государственного переворота.

В "Новом государстве Афганистан" агенту ЦРУ Амину отводилась роль "президента".

...Из определенных кругов Вашингтона в Кабуле были получены заверения, что "в случае необходимости" инициаторы переворота будут поддержаны "мощью Вооруженных сил США".

Очевидно - такая версия с "государственным переворотом" - не что иное, как откровенная выдумка советских спецслужб. Амин, занимая посты и премьер-министра и генерального секретаря ЦК НДПА, и без того фактически единолично управлял страной. Ему не было никакой надобности готовить государственный переворот. Напротив, на протяжении всех трех месяцев пребывания у власти, до самого последнего дня, пока автоматная очередь спецназовца не заставила сомкнуть его уста навечно, Амин неустанно твердил о чувствах дружбы к Советскому Союзу и всячески поносил американский империализм.

Правда,8.12.79

Кабул,7.(ТАСС) ...На состоявшемся здесь всеобщем собрании (джирге)... выступил Генеральный секретарь ЦК НДПА, председатель Революционного совета и премьер-министр ДРА Х.Амин.

...Премьер-министр заявил, что после апрельской революции отношения между ДРА и социалистическими странами, прежде всего с Советским Союзом, поднялись на качественно новый уровень. Со времени подписания Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между СССР и ДРА прошел год, и мы должны решительно заявить, что советская сторона без отклонений и очень точно выполняет его положения, много делает для расширения всестороннего сотрудничества с ДРА, всесторонне помогает нам в ликвидации экономической отсталости и создания экономических основ планирования. Народ Афганистана, сказал Генеральный секретарь ЦК НДПА, с тревогой следит за наращиванием военно-морских сил США в Hндийском океане и Персидском заливе. Он назвал опасными для мира во всем мире американские планы создания так называемого "корпуса быстрого реагирования" для захвата нефтеносных районов Ближнего и Среднего Востока...

Амин понимал, что нашкодил, понимал, что нехорошо убивать товарищей по борьбе. Боясь наказания со стороны грозного северного соседа, он взахлеб клялся ему в верности, заверяя, что он - опытный капитан и ведет свой корабль по правильному курсу, начертанному Апрельской революцией. Однако в Кремле ему уже не верили и, безусловно, желали заменить строптивого рулевого на более покладистого Б.Кармаля.

И все же, как бы Амина ни недолюбливали, тем не менее и на словах, и на деле он оставался союзником и, чтобы затевать столь грандиозную военную акцию с вводом войск, необходимо было иметь более веские основания.

Так может быть у советского руководства были еще коекакие соображения и планы? Планы, которые возникли буквально за месяц, максимум - за два до ввода войск и дали толчок всем афганским событиям?

В поисках ответа на этот вопрос оторвемся на время от Афганистана и обратим свой взор в соседнюю страну - Иран. Возможно, именно там находится ключ к разгадке этой тайны.

МАНЯЩИЙ ЗАПАХ ТЕПЛЫХ МОРЕЙ

К концу осени - началу зимы (канун ввода войск) в Иране стали раскручиваться события, которые дестабилизировали всю политическую обстановку в регионе и повели весь мир в глухую, темную чащу непредсказуемых последствий.

Курдские сепаратисты развязали масштабные боевые действия, чтобы силой отвоевать себе северные территории. В иранском Курдистане шла настоящая гражданская война, которая ежедневно уносила жизни десятков людей, влекла за собой огромные разрушения и лишения для мирных жителей.

Правда,29.10.79

..г.Мехабад уже больше недели находится под полным контролем курдских повстанцев.

...резко обострилось положение в городах Секкез, Сенендедж, Букан и Бане. Там закрыты все учреждения и магазины, близ воинских гарнизонов периодически вспыхивают перестрелки.

Кроме этого в стране проходили массовые антиамериканские выступления: последствия поддержки США павшего шахского режима. Но самый драматичный оборот события приняли после захвата иранскими "студентами" заложников в американском посольстве.

Правда,6.11.79

Тегеран,5(ТАСС) Со вчерашнего дня посольство США в Тегеране находится в руках иранских студентов, требующих выдачи находящегося в США бывшего шаха Ирана...

С этого момента ситуация менялась с головокружительной быстротой как лавина. Иранские лидеры открыто шли на обострение.

Правда,28.11.79

Тегеран,27(ТАСС) В иранской столице, а также практически во всех других городах страны проходят митинги и демонстрации под лозунгом борьбы против американского империализма. В них принимают участие сотни тысяч человек.

Тегеранское радио передало выступление аятоллы Хомейни, обратившегося с призывом к вооруженным силам страны быть готовым к "священной войне" с США. Мы, сказал Хомейни, должны мобилизовать весь иранский народ на борьбу с ними. Аятолла Хомейни предложил начать военную подготовку 20 миллионов молодых иранцев на случай войны.

Все попытки вызволить заложников мирными средствами разбивались о глухую стену жесткой позиции Хомейни. Это вынуждало США прибегнуть к самым решительным действиям.

Правда,3.12.79

Вашингтон,2.(ТАСС) ..."ближневосточная группа" военноморского флота США усилена еще двумя военными кораблями... В итоге общее число американских военных кораблей, готовящихся занять позиции поблизости от берегов Ирана, будет доведено до 21. Среди них - 5 американских ударных авианосцев.

Советский Союз, хотя на словах и осудил явно террористический акт - захват заложников, - но, фактически, выступил на стороне Ирана. Общий враг - американский империализм - вот что послужило основой для сближения позиций.

Правда,28.11.79

Беседа А.А.Громыко с послом Ирана

...Громыко принял 26 ноября посла Исламской Республики Иран в Советском Союзе М.Мокри по его просьбе. В ходе состоявшейся беседы, прошедшей в духе дружбы и добрососедства, были затронуты вопросы дальнейшего развития двусторонних отношений между СССР и Ираном, а также некоторые международные проблемы, представляющие взаимный интерес.

Советское руководство политически и экономически поддерживало и поощряло Иран. Хомейни, имея такого заступника, мог чувствовать себя безнаказанно и продолжал себя вести с Соединенными Штатами довольно задиристо.

Правда,24.12.79

Тегеран. Аятолла Хомейни... заявил, что если Соединенным Штатам удастся добиться международных экономических санкций в отношении Ирана, то Иран обратится к другим странам с просьбой проигнорировать их. Мы обратимся к другим государствам с просьбой удовлетворить наши экономические потребности.

Однако щедрые посулы и заверения в поддержке давались вовсе не бескорыстно: некоторым кремлевским лидерам Иран виделся как возможный союзник в большой политической игре.

В Кремле отлично видели выгодность военностратегического положения Ирана и отлично понимали, - кто владеет входом в Персидский залив, тот фактически контролирует движение всей ближневосточной нефти. А нефть это большая политика, верный козырь в экономическом соревновании с Западом. И кое-кто из руководства Советского Союза, зная слабое место потенциального противника жизненную зависимость Запада от импорта ближневосточной нефти - возможно, вынашивал планы соорудить шлагбаум на самой мощной нефтяной артерии мира.

Как знать, может быть среди возможных вариантов помощи Ирану рассматривались и варианты оказания ему прямой военной помощи. Тут не стоит упускать из виду, что между Ираном и СССР существовал двусторонний военный договор, подписанный еще в далекие двадцатые годы (от 26 февраля 1921 года), по которому в обмен на часть территории @зербайджана Красная Армия имела право заходить на территорию Ирана и уничтожать там банды басмачей без всякого согласования с правительством Ирана. И не исключено, что в случае начала боевых действий Советский Союз мог, юридически ссылаясь на этот договор, ввести свои войска на территорию Ирана, чтобы защитить свои южные рубежи, а заодно и Иран от американской агрессии.

Естественно, едва ли Хомейни с радостью принял бы такую непрошеную "помощь", поскольку он фанатично проповедовал ислам, а в Кремле - коммунизм. Советское руководство это предвидело, и на его место готовилась достойная замена - это лидеры партии "Тудэ" (Труда). Кто основал и вскормил эту партию нетрудно догадаться: как и в добропорядочной семье дети похожи на своего папу: те же глазки, ушки и носик, - так и "Туде" была вылита в своего родителя: она базировалась на марксистской идеологии, имела организационную структуру, сходную с иерархией КПСС: управлялась Центральным Комитетом, который возглавлял Первый Секретарь; а главное, как выявилось позже, - тайно финансировалась от КПСС.

Здесь важно вспомнить, что международная обстановка к началу декабря была крайне обострена. Начинался период нового витка гонки вооружений: уже полным ходом шла модернизация ядерных сил и средств их доставки, заменялись устаревшие ракеты и самолеты на качественно новые. Противостоящие военные блоки, не уступая друг другу, стремились как можно быстрее осуществить перевооружение: СССР заменял в Восточной Европе устаревшие ракеты на новые, и страны НАТО, со своей стороны, приняли историческое решение о размещении "першингов" и крылатых ракет.

Правда,14.12.79

...министры иностранных дел стран НАТО дали согласие на осуществление планов производства и размещения новых американских ядерных ракет средней дальности в ряде государств Западной Европы.

И тут на фоне беспрецедентных вооруженных приготовлений неожиданно возникает уникальная возможность занять важный стратегический рубеж у берегов Персидского залива. Скорее всего, именно это и сделало весьма актуальными те настойчивые просьбы афганского руководства об оказании им военной помощи, которые до этого момента советское руководство отметало с ходу как бесперспективную авантюру. Причем, ввод советских войск в Афганистан планировался только как промежуточная цель - территория Афганистана рассматривалась всего лишь как удобный плацдарм для дальнейшего продвижения к югу: ведь только из Афганистана можно быстро и беспрепятственно продвинуть крупный контингент войск в центральные районы Ирана через его восточную границу, поскольку сама советско-иранская граница, хотя и достаточно продолжительна, но большей частью проходит через горные массивы и труднопроходимые пустыни.

К счастью, до осуществления этого грандиозного плана дело так и не дошло: ввод советских войск в Афганистан сильно встревожил самого Хомейни, он стал более покладистым в переговорах с американской стороной, и через год заложников отпустил. Обстановка в районе Персидского залива сразу разрядилась. Чуть позже в тайных интригах вокруг Ирана была поставлена последняя точка. Летом 1983 года служба безопасности Ирана арестовала всех лидеров партии "Туде", они признались в связях с советской стороной, после чего исламский суд приговорил их к смертной казни.

В ТУПИКЕ

Итак, в общих чертах мы рассмотрели всю предысторию советской военной помощи Афганистану. Остается разобраться с последним, очень важным вопросом: почему же эта помощь обернулась для афганского народа настоящей войной и в глазах большинства стран выглядела не иначе, как агрессия?

Обычно здесь во всех грехах винят лишь прошлое руководство Советского Союза - Брежнева и его ближайшее окружение - мол, старые, совсем уже утратили способность думать и приняли непродуманное, ошибочное решение без учета всех местных и религиозных особенностей. Но надо заметить, ни Брежнев, ни другие высшие должностные лица Советского Союза никоим образом не желали афганскому народу зла. У них не было планов прямой территориальной экспансии или умысла покорить Афганистан, чтобы сделать из него колонию и выкачивать оттуда ресурсы. Наоборот, Советский Союз постоянно оказывал ДРА огромную экономическую помощь.

Определенно, в замыслах советских политических лидеров, свято веривших в правоту коммунистических идей, военная помощь Афганистану представлялась именно как дружеская помощь, как необходимое условие, чтобы помочь афганскому народу вырваться из средневековой нищеты. Они, по большому счету, хотели как лучше, рассчитывая, что после проведения нескольких успешных боевых операций в стране воцарится мир и спокойствие, и войска будут дальше мирно стоять гарнизонами, никого не тревожа, как это произошло в Венгрии в 1956-м году и в Чехословакии в 1968-м. Но почемуто этого не получилось в Афганистане - там постоянно шли боевые действия. Брежнев был весьма раздосадован таким поворотом дел и, когда речь заходила об Афганистане, сокрушенно вздыхал: "Не могли все сделать как положено. Вот, черт побери, влипли в историю..." 2

Скорее всего, Брежнев вообще не был в курсе истинных намерений и целей ввода войск. Его первые друзья-соратники: Андропов, Устинов и Громыко - намеренно преподносили ему заведомо искаженную информацию, чтобы склонить его к этому решению. Афганская операция Брежневу была явно не по душе: он, уже будучи в преклонном возрасте, старался избегать всяких конфликтов. Через несколько дней после кабульского переворота Брежнев, искренне полагая, что основная задача уже выполнена, поднял вопрос о выводе советских воинских подразделений из Афганистана, но троица воспрепятствовала этому. 8 Мало того, они добились увеличения численности ограниченного контингента, доведя его впоследствии до 120 тысяч.

Чего же не учли кремлевские лидеры? Почему общая ситуация почти сразу вышла из-под их контроля и стала развиваться вовсе не по их первоначальному замыслу?

И тут причина вовсе не в том, что афганское руководство будто бы выступало против ислама или мешало мусульманам молиться своему Аллаху. Вовсе нет. Наоборот, афганские лидеры, особенно Бабрак, видя, насколько набожна подавляющая масса населения, очень внимательно относились и к исламу, и к духовенству. Постоянно созывались разные политические конференции, на которые приглашались религиозные деятели, с ними советовались по актуальным вопросам, всячески желая привлечь их на свою сторону. Так gb. религиозный фактор тут ни при чем.

Советская сторона винила в разжигании гражданской войны в Афганистане правительства стран Запада, которые финансировали и подготавливали на территории Пакистана и Ирана вооруженные оппозиционные формирования. И такая оценка во многом верна. И все же так сильно дестабилизировали обстановку в Афганистане не западные деньги. Большинство афганского населения относилась к советской армии как к завоевателям, чинящим произвол и насилие.

С самого начала афганской кампании командование ограниченного контингента получило почти неограниченное и бесконтрольное право в наведении порядка в стране. Порядок на местах наводился, как правило, без разбора - кто виновен, а кто нет: иногда артиллерией и ракетно-бомбовыми ударами уничтожались целые кишлаки по той причине, что там убивали уполномоченного НДПА.

Военные, полагая, что только страх заставляет людей повиноваться, зачастую планировали боевые операции на манер карательных акций. В местах боевых действий нередко отдавались приказы уничтожать скот, продукты питания и дома, убивать ни в чем невиновных мужчин и подростков. Фактически советская армия воевала не с мятежной оппозицией, а со всем народом. Спасаясь от такой "интернациональной помощи" как от чумы, почти половина жителей Афганистана, около 6 миллионов человек, покинули родину и бежали в соседние страны.

Кандагар. Лето 81г.

Именно карательные операции и усиливали антиправительственные выступления оппозиции, и все больше афганцев собиралось под знаменами борьбы с присутствием иностранных войск.

Так шли годы. Советская военная машина наглухо увязла в трясине войны. Войны, где безусловно благие политическе намерения советских политиков были полностью перечеркнуты военными исполнителями: офицерами, которые отдавали преступные приказы, солдатами, которые практически безнаказанно убивали невинных людей и занимались мародерством. Бесконтрольность и полная безответственность военных предопределила общий характер войны, где почти все население считалось врагами. Потери советских войск все росли, а стабильности так и не достигалось. Дальнейшее пребывание войск на чужой земле сулило только новые жертвы и новые бесконечные трудности. Практика по оказанию "военной помощи" безнадежно зашла в тупик. Выйти из него можно было только повернув назад.

И вот спустя девять лет, 15 февраля 1989 года, советские войска вернулись обратно в Союз. Афганская кампания, которая стоила более миллиона человеческих жизней, пришла к своему логическому, бесславному концу.

Кушка. Колонна БТРов уходит из Афганистана.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВВОД ВОЙСК

ПЕРВЫЕ ПРОСЬБЫ

После того как в Афганистане разгорелось пламя Апрельской революции, ее огонь начал быстро охватывать .!h(`-k% территории страны. Прошел почти год, а политическая обстановка все оставалась сложной и никак не приходила в нормальное, стабильное состояние. В стране нарастала гражданская война. То тут, то там поднимала голову "гидра контрреволюции" и больно жалила центральную власть: целые уезды находились под контролем мятежных племен. Афганские лидеры - Тараки и Амин - хоть и располагали прилично вооруженной, насчитывающей почти 150 тысяч солдат регулярной армией, никак не могли с ними справиться. В городах власть была революционная, а на периферии - мятежная.

Советский Союз как мог, в меру разумного, помогал афганскому правительству: и добрым советом, и экономически, и военной техникой, и посылая туда своих военных инструкторов и специалистов. Но, поскольку по-прежнему успехи чередовались с поражениями, Тараки, а затем и Амин, все чаще уповали на прямую военную помощь.

Еще в январе 1979 в разговоре с главным военным советником - генералом Гореловым - Амин по поручению Тараки пробовал выяснить возможность ввести в страну отдельные воинские подразделения. Горелов доложил об этом в Москву начальнику Генштаба Огаркову. Огарков ответил категорично:

- Никогда мы наши войска в Афганистан не пошлем. Бомбами и снарядами мы там порядок не установим. И больше с Амином такие разговоры не поддерживай... 2

Однако со временем Апрельская революция стала сталкиваться все с большими и большими трудностями. Против новой власти выступали и крестьяне, и духовенство, и интеллигенция, и даже часть военных.

В марте 1979 года в провинции Герат вспыхнуло крупное контрреволюционное восстание. На сторону мятежников перешла целиком пехотная дивизия численностью 5 тысяч человек вместе с артиллерийским полком и зенитным дивизионом. Мятежники, захватив большие склады с боеприпасами, отрезали все дороги ведущие в Герат и вели бои с гарнизоном города.

Чтобы поддержать обороняющихся, продукты питания и боеприпасы им доставляли самолетами. Герат, где проживало около 200 тысяч человек, был стратегически важным городом, и над революцией нависла серьезная угроза. Правительство Тараки, опасаясь, что город вот-вот падет, предпринимало отчаянные попытки по выправлению положения, но пока все было безрезультатно.

Ситуация зашла так далеко, что 18 марта не на шутку перепуганный Тараки срочно связывается по телефону с Москвой. Переговоры с ним вел член Политбюро А.Косыгин. Это был очень откровенный разговор. Тараки, вкратце описав сложную обстановку в стране, сразу перешел к главному и открытым текстом, без лишних дипломатических выкрутасов, прямо призвал, чтобы регулярная советская армия пришла на помощь революционному Афганистану и подавила восстание: 7

- Если вы нанесете сейчас по-настоящему удар по Герату, то можно будет спасти революцию.

- Об этом сразу узнает весь мир, - заметил Косыгин. У мятежников есть рации, они сразу же сообщат.

- Я предлагаю, - настаивал на своем Тараки, - чтобы вы на своих танках и самолетах поставили афганские знаки, и никто ничего не узнает. Ваши войска могли бы идти со стороны Кушки и со стороны Кабула. Будут думать, что это правительственные войска.

- Я не хочу вас огорчать, но скрыть это не удастся, .b"%b(+ Косыгин. Он конечно же отлично знал, что такое космические средства слежения и агентурная разведка, и отдавал себе отчет, в какую авантюру пытается втянуть его собеседник. - Это будет известно всему миру через два часа. Все начнут кричать, что началась интервенция.

- Иран и Пакистан посылают в афганской одежде своих людей и офицеров. Почему Советский Союз не может послать узбеков, таджиков, туркменов в гражданской одежде? Никто их не узнает. Мы хотим, чтобы к нам послали таджиков, узбеков, туркменов для того, чтобы они могли водить танки. Пусть наденут афганскую одежду, афганские значки, и никто их не узнает. Это очень легкая работа, по нашему мнению.

Переговоры подошли к концу. Косыгин, несколько шокированный прямолинейностью Тараки, заверил главу братской страны, что его просьбу обязательно рассмотрят в самом срочном порядке. И уже на следующий день, на состоявшемся заседании Политбюро, Косыгин сообщил о своем разговоре с Тараки.

И вот 20 марта срочно всего на один день Тараки прилетает в Москву. Это был деловой, закрытый визит, о котором почти никто не знал ни в Афганистане, ни в Союзе. 1 Специально для Тараки организовали короткую встречу с Брежневым, который по заготовленному тексту зачитал ему коллективное мнение высшего руководства. Общее мнение было однозначно против ввода войск, которое заканчивалось:

- Посылать войска в Афганистан представляется нецелесообразным. Это не улучшит, а скорее, только ухудшит общую ситуацию и прежде всего для самого афганского руководства. 8

Тараки с пустыми руками возвращается в Кабул. Однако вскоре два ведомства - советский посол и представитель КГБ - отослали в Москву свои предложения о возможных мерах по улучшению ситуации. В них, в частности, говорилось о целесообразности направить в ДРА воинские подразделения для охраны сооружений и важных объектов, работающих и строящихся при содействии Советского Союза. В первую очередь они предлагали взять под охрану два главных аэродрома страны - кабульский и Баграм, чтобы в случае осложнения обстановки обеспечить безопасность эвакуации советских граждан. А чтобы не привлекать постороннего внимания, осуществить это лучше скрытно, под видом технических специалистов, занимающихся реконструкцией аэродромов. 9

МУСУЛЬМАНСКИЙ" БАТАЛЬОН И СПЕЦГРУППА "АЛЬФА"

Эта идея - тихо и незаметно от посторонних глаз внедриться в ДРА небольшими воинскими подразделениями показалась интересной, и в начале мая 1979 года было принято решение сформировать батальон специального назначения, укомплектованный лицами коренных национальностей среднеазиатских республик. Это задание было поручено полковнику ГРУ (Главное Разведывательное Управление) В.В.Колеснику.

Солдат собирали со всего Союза из самых разных частей: тут были и танкисты, и мотострелки, и десантники. Их отправляли в небольшой узбекский городок Чирчик. С этого и началась история "мусульманского" батальона. Все солдаты, офицеры и сам командир батальона были южных национальностей. Общая численность составляла почти 600 человек. Боевой подготовке в "мусульманском" уделялось -%.!kg-. большое внимание: каждодневно проводились тактические занятия, стрельбы, вождение боевых машин.

Тем временем вопрос о направлении в ДРА небольших воинских подразделений постоянно дорабатывался.

В июне на военном аэродроме Баграм высаживается воздушно-десантный батальон из Ферганы. Он расположился особняком на некотором отдалении от взлетной полосы. Солдаты поставили палатки, обнесли территорию колючей проволокой и в дальнейшем оттуда уже не выходили.

Этим же летом Тараки высказал готовность принять две дивизии ВДВ, но советская сторона категорически отказалась от непосредственного участия нашего военного персонала в боевых действиях. Однако для обеспечения безопасности советских граждан были предприняты необходимые меры.

В июле с задачей охраны посольства в Кабул прибыл взвод бойцов из особого подразделения КГБ "Альфа", которое специально готовилось для борьбы с террористами. 8

Началась зима. К тому времени власть в Афганистане уже перешла к Амину. И тут в связи с изменением общей ситуации в регионе у советского руководства появились кое-какие интересные задумки, и они полностью меняют свое первоначальное мнение насчет ввода войск.

Солдаты "мусульманского" батальона.

Солдаты "мусульманского" батальона.

Солдаты "мусульманского" батальона.

"К ПОЛОЖЕНИЮ В "А"

22 ноября из Союза в Кабул с секретной миссией прилетает зам. министра МВД генерал-лейтенант Виктор Папутин. Наскоро ознакомившись с положением дел на месте, он оценил общую ситуацию в Афганистане как катастрофическую, и на встрече с Амином стал настаивать на вводе советских войск. Амин согласился дислоцировать их на севере Афганистана, но Папутин надавил, и Амин согласился на их размещение и в центральной части страны, совместно с афганскими войсками. 8

Перед тем как улететь в Москву, Папутин хотел отправить в центр шифровку, в которой характеризовал положение в ДРА как очень плохое и даже критическое. Однако с такой формулировкой не были согласны ни военные, ни посол, ни представители КГБ. Они глубже знали ситуацию в Афганистане и считали, что положение, конечно же, сложное, но не такое уж мрачное и тем более безнадежное. Тем не менее, такая шифровка, впоследствии подписанная только одним представителем КГБ - генералом Борисом Ивановым - на основании которой мотивировалась необходимость ввода в Афганистан целой армии, отправляется в Москву. (Позже, 28 декабря 1979 года, на следующий день после ввода войск, Папутин покончил жизнь самоубийством. 2 Видимо Папутин, узнав о физическом устранении Амина, который только что так тепло и радушно принимал его в Кабуле, осознал свою неблаговидную роль в этой политической игре.)

10 декабря стал поворотным днем, той начальной точкой отсчета, с которой началась практическая подготовка к вторжению в Афганистан.

В ТуркВО был отдан приказ отмобилизовать армию и привести ее в состояние полной боевой готовности. Срок (a/.+-%-(o - 10 дней. В прилегающих к границе военных округах был объявлен сбор. Для Туркестанского и Среднеазиатского военных округов это было самое крупное мобилизационное развертывание за весь послевоенный период. По повесткам к военкоматам сходились толпы мужчин. За многими резервистами приезжали среди ночи и увозили на сборный пункт. Так в течение нескольких дней было призвано из запаса, одето, вооружено и посажено на технику более 50 тысяч солдат, сержантов и офицеров. 2 Они завели находящуюся в резерве на военных складах законсервированную боевую технику и на ней стали подтягиваться к самой границе.

За считанные дни было развернуто и доукомплектовано до полного штата четыре мотострелковые дивизии, артиллерийская бригада, части связи, инженерных войск, тыловые части и учреждения. Штаб создаваемой 40-й армии находился в Термезе.

Вечером 12 декабря, когда уже полным ходом шла мобилизация, в Кремле собрались четверо главных руководителей страны: генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев, председатель КГБ Андропов, министр обороны Устинов и министр иностранных дел Громыко. Облеченные высшей, почти никем не контролируемой властью, они рассматривали вопрос о положении в Афганистане. Более умеренную позицию занимали Брежнев и Устинов, двое других придерживались жесткого курса, причем наиболее решительно был настроен Андропов, и именно он активно склонял к военному решению остальных. 2 Обсуждение длилось недолго. Четверка быстро пришла к согласию между собой и подписала секретный документ с коротким содержанием и туманным названием "К положению в "А". 8 Это и было окончательное решение о вводе войск.

Резервисты, которые составляли основной костяк спешно создаваемой 40-й армии, по закону могли находиться "под ружьем" не более трех месяцев. Среди них было много тучных и неповоротливых, далеко не молодых солдат: многим за сорок лет, а некоторым даже почти пятьдесят. Подавляющее их большинство мало что умело делать, они с неохотой подчинялись командам и только и думали, как бы побыстрее вернуться домой к семьям. Заниматься с резервистами было тяжелым испытанием для кадровых офицеров, привыкших к железной дисциплине и беспрекословному повиновению.

Сюда, на замену резервистам, уже с первого дня общей мобилизации стали подтягивать регулярные войска.

10 декабря сотни поднятых по тревоге воинских частей получили приказ отправить на юг часть личного состава и техники. Отбор солдат согласно разнарядке в разных частях осуществлялся по разному: где отправляли подразделения полностью, где набирали добровольцев по собственному желанию, где по списку, где выборочно одних специалистов, где избавлялись от самых разгильдяев (завсегдатаев "губы"). При этом молодых солдат и дембелей, как правило, старались не брать. На железнодорожные платформы грузили технику, и целые эшелоны направлялись к южной границе.

Войска собирались почти со всей территории Советского Союза: начиная с самого севера Кольского полуострова, кончая Крымом, и с Урала, и из Западной Сибири. Даже из частей дислоцированных на территориях соцстран и то были сняты и переброшены значительные силы. Двумя месяцами раньше Брежнев, во время пребывания в Берлине, объявил об одностороннем решении Советского Союза сократить g(a+%--.abl обычных советских войск в Центральной Европе. И несколько танковых полков, которые выводились с территории ГДР, прямиком направились сюда.

В Кушку и Термез отовсюду стекались эшелоны с войсками. Тут, на приграничных пунктах, шло непрерывное переформирование прибывших и формирование новых подразделений. Так всего за две недели на границе с Афганистаном была создана новая 40-я армия.

24 декабря на совещании руководящего состава Министерства Обороны министр обороны Устинов объявил о решении политического руководства ввести войска в Афганистан. Цель ввода войск - "Оказание интернациональной помощи ДРА и пресечение возможных угроз безопасности Советского Союза". Тогда же Устинов подписывает соответствующую директиву, в которой было определено время "Ч" - дата пересечения Государственной границы - 15 часов по Москве 25 декабря.

ПОДГОТОВКА К "ВНУТРИПАРТИЙНОМУ" ПЕРЕВОРОТУ

Договорившись об оказании военной помощи, Москва готовилась эту помощь ввести, а Кабул - ее принять. А пока, чтобы преждевременно не будоражить общественное мнение, они условились держать язык за зубами и хранить свои намерения в глубокой тайне, осознавая, что разумнее всего будет, если о вводе войск узнают уже после того, как он состоится.

Тем временем в Кремле в еще большем секрете продумывался и дорабатывался зловещий план "внутрипартийного" переворота, который должен был предшествовать крупномасштабному вводу советских войск. Для выполнения этой задачи здесь напрямую были задействованы многие генералы, сюда была подключена вся агентура КГБ, действующая в ДРА. И теперь начинается последовательное и стремительное наращивание боевых сил, достаточных для проведения этой сверхсекретной операции.

Военный аэродром в Баграме, поскольку он расположен близко от Кабула, становится главным перевалочным пунктом для переброски передовых отрядов. Ночью 9-го декабря по тревоге поднимается "мусульманский" батальон, и его сразу перебрасывают в Баграм. А начиная с 14 декабря в Баграме ежедневно приземляются три-пять тяжелогрузных "Антеев" (Ан22) способных вмещать в себе до четырех БМД. Они выполняли в день по нескольку челночных рейсов из Ферганы и доставили сюда полностью укомплектованный отдельный 345-й воздушнодесантный полк, к которому примкнул, находившийся здесь еще с лета, его 1-й батальон. Заодно несколько рейсов было сделано и на кабульский аэродром, и часть десанта закрепилась там.

По прибытии в Баграм всему личному составу "мусульманского" батальона выдали афганскую форму. Теперь внешне они ничем не отличались от местных военнослужащих.

Сюда же, в Баграм, охраняемые восемью советскими телохранителями, из Ташкента на отдельном самолете тайно прилетают будущий лидер Афганистана Бабрак Кармаль и еще трое будущих членов правительства: Ватанджар, Анахита и Нур (три месяца назад, еще при Тараки, они занимали ответственные государственные посты, но, как только узнали, что Амин задумал их устранить, еле успели унести ноги из Афганистана с помощью советских спецслужб).10 Здесь, на афганской территории, их нахождение хранилось в совершенной секретности: если бы их кто увидел в лицо и узнал - то им -% сносить бы головы, и провалилась бы вся операция с вводом войск. Они прятались в капонирах на краю военного аэродрома и не выходили из своих холодных убежищ ни днем, ни ночью. В холод, без элементарных удобств, питаясь только скудным сухим пайком, они дожидались своего часа.

12 декабря на месте обсуждался план возможной операции по устранению Амина силами только "мусульманского" батальона и бойцов из "Альфы". Однако в ходе обсуждения стало совершенно очевидным, что сил для успешного выполнения такой задачи явно недостаточно. Поэтому для надежности операцию решили отложить на несколько дней - до тех пор, пока не прибудет достаточное подкрепление.

В намечавшихся планах переворота роль основной ударной силы отводилась 103-й воздушно-десантной дивизии дислоцированной в белорусском городе Витебске и близ него. Она была поднята по тревоге 10-го декабря и сразу приведена в полную боевую готовность. Полки дивизии, какие своим ходом, какие на железнодорожных платформах, подтянулись к ближайшим военным аэродромам. И уже через два дня из Новополоцка, Витебска и Быхово вылетают первые колонны Ил76, приблизительно по 30 самолетов в каждой и, приземлившись в Чимкенте и Балхаше, ждут там остальных почти две недели.

Оставшаяся же, большая часть дивизии, покинула аэродромы Витебска и Балбасово только 23-24 числа. Дивизия перелетала несколькими колоннами по почти параллельным маршрутам. Cделав промежуточную остановку на Среднем Урале (в Красноуральске, Южноуральске, Каменск-Уральске, Шадринске) самолеты сразу летят дальше к южной границе и заполняют аэродромы: Самарканд, Чимкент, Чирчик, Андижан, Наманган, Энгельс.

В это время сухопутные передовые отряды занимают ключевые позиции на главных дорогах Афганистана.

С 22 декабря из Кушки начала выдвижение мотострелковая дивизия. Каждую ночь колонны танков, БТРов и БМП, численностью порядка ста машин, пересекали границу и уходили вглубь афганской территории. Все было согласовано с афганской стороной: подъезжая к афганским постам, посылали вперед переводчиков, и затем колонна продолжала следовать дальше. Полки дивизии расположились палаточными лагерями вдоль всей западной дороги возле городов Герат, Шиндант, Кандагар, а 26 декабря сменили все афганские посты на перевале Рабати-Мирза. Так был установлен полный контроль над объездной дорогой Кушка-Герат-Кандагар, ведущей в Кабул.

Почти одновременно с этим советские подразделения взяли под контроль восточную, прямую дорогу на Кабул, которая вела из Термеза и проходила через населенный пункт Пули-Хумри.

Но между Пули-Хумри и Кабулом гигантской стеной стоит горный хребет Гиндукуш. Единственная дорога, по которой можно было преодолеть эти неприступные, почти пятикилометровой высоты горы, вела через перевал Саланг. В зимнее время Саланг - очень опасное место: серпантин дороги вьется вдоль отвесных склонов, с гор то и дело сходят лавины, летят камни, внизу - пропасти. Однако, несмотря на все эти подстерегающие опасности, стратегическое значение Саланга, напрямую открывающего путь на восточные и центральные районы Афганистана, было очень велико.

Время "Ч" приближалось.

В районе Термеза для перехода границы навели понтонный мост через Амударью. Река быстрая, своенравная. Инженерному полку пришлось много поработать: понтоны то отходили от берегов, то садились на мель.

И вот, 25 декабря в 15 часов по московскому времени (на месте уже темнело) из Термеза выдвинулись первые батальоны. Этой же ночью они без всяких сложностей сменили все афганские посты, стоявшие вдоль дорог. А 4-й батальон чирчикской ДШБ (десантно-штурмовой бригады) без остановок поехал на Саланг - брать под охрану туннель и прилегающий к нему участок дороги.

Основные же силы в эту ночь еще оставались на своих местах. И только на следующий день после обеда мотострелковые дивизии начали вытягиваться в колонны и ночью переходят границу.

Выехав на шоссе, боевые колонны ехали на максимальной скорости. Во время движения из-за неопытности водителей, темноты и спешки, танки столкнули несколько машин, а еще несколько машин опрокинулись сами.

Однако перевал Саланг войскам пройти не удалось. Как раз в эти дни из-за погодных условий обстановка там складывалась сложнейшая. Несколько дней кряду шел снегопад. С гор то и дело сходили лавины. Снежный покров был настолько глубоким, что нередко мины, пущенные для снегосхода, мягко утопали в нем, даже не взрываясь. Дорогу постоянно приходилось расчищать. На гололеде с трудом двигалась колесная техника, и их приходилось тащить тягачами и танками. Несколько машин и танков все-таки соскользнули с дороги и разбились в пропасти. Из-за чрезмерной опасности движение через Саланг пришлось практически остановить почти на три недели. В эти дни на подступах к перевалу в районе Пули-Хумри в ожидании, когда движение восстановится, скопились тысячи боевых машин и танков.

Для того чтобы взять под контроль обе стратегические дороги, ведущие в Кабул, а главное - овладеть перевалами Рабати-Мирза и Саланг, потребовался всего один день. Уже 26 числа дороги находились под полным контролем советских войск.

В тот же день в районе населенного пункта Нижний Пяндж границу пересекла боевая группа пограничников. Амударью они форсировали на катерах и баржах. Половина их личного состава закрепилась на афганской стороне, а остальные на технике поехали в сторону Кундуза. Туда же направился и ошский воздушно-десантный полк, который пересек границу в горном районе Ишкашим.

Одновременно глубоко в тыл по воздуху перебрасывалась витебская воздушно-десантная дивизия. Первый небольшой десант высадился рано утром и поздно вечером 25 декабря в Баграме и Кабуле и тут же закрепился. На следующую ночь солдаты, находившиеся на границе в районе Термеза, видели, как, наполняя воздух тяжелым гулом, в сторону Афганистана летели нескончаемые колонны военно-транспортных самолетов это перебрасывались основные силы дивизии. Высадка продолжалась два дня. За это время было совершено почти 350 самолеторейсов, в Кабул и Баграм было доставлено около четырех тысяч солдат, сотни единиц боевой техники и более тысячи тонн различных грузов. 11

Не обошлось без ЧП. При заходе на посадку один "Ил-76" врезался в скалы. Все кто находился на его борту, включая m*(/ , погибли.

Витебская воздушно-десантная дивизия уверенно заняла исходные позиции возле аэродрома и в самом Кабуле. К вечеру 27 декабря было все готово к государственному перевороту.

ЛОВУШКА ДЛЯ АМИНА

17 декабря "мусульманский" батальон, оставив небольшую часть своего личного состава здесь же на аэродроме в Баграме, выдвигается в сторону Кабула. В каждой машине обязательно был один или два КГБшника. Почти все они уже имели боевой опыт: кто раньше служил инструктором в Анголе, кто во Вьетнаме, кто бывал в командировках в других странах. Пока ехали, особисты проводили легкий инструктаж и заодно успокаивали:

- Едем на настоящее боевое задание! Но вы не волнуйтесь! Ничего не будет, если кого застрелишь! Как скажут - стреляйте смело!

К исходу дня колонна остановилась у дворца Тадж-Бек, который располагался на высоком одиноком холме на окраине Кабула. Положение дворца было очень удобным для обороны: с Тадж-Бека хорошо просматривалась вся окружающая его равнинная местность.

На следующий день, покинув свою резиденцию в центре Кабула, сюда на постоянное жительство перебрался и сам Амин со своей семьей.

Тадж-Бек охраняло около 300 афганских солдат и офицеров: внутри дворца постоянно находилась личная охрана Амина; непосредственно возле дворца было установлено семь постов охраны; дальше, на некотором удалении, располагался мотострелковый батальон и около 10 танков.

К этим, чисто афганским подразделениям охраны, был добавлен и "мусульманский" батальон. Он занял позицию на возвышенности недалеко от дворца.

Почти сразу на усиление "мусульманского" были приставлены два взвода из "Альфы", общей численностью около 50 человек: один взвод - тот самый, который вот уже полгода охранял советское посольство, а другой - всего несколько дней как прибыл из Союза. Дополнительно 26 числа сюда прибыл зенитный взвод, состоящий из четырех зенитных установок ЗУ-23 (их еще называли "Шилки").

Колесник, как командир "мусульманского" батальона, установил контакт с командиром бригады охраны дворца майором Джанданом. Они вместе стали согласовывать расположение оборонительных позиций и все вопросы взаимодействия. Все обсуждение происходило в теплой, товарищеской форме. За приятными улыбками, за добрыми словами вовсе не было видно истинных намерений нового пополнения. Однако тут шла незримая игра: по легенде полковник Колесник выступал в роли "майора Колесова", другие офицеры тоже имели свои легенды. Джандан, не подозревая, что имеет дело с хитрым врагом, выкладывал "майору Колесову" все тонкости охраны дворца. 11

Но самый коварный ход заключался в другом: второй день на кабульском аэродроме велась высадка целой воздушнодесантной дивизии и еще полка, в то время как Амин дал добро только на один десантный батальон.

ОПЕРАЦИЯ "ШТОРМ-333"

Наступило 27 декабря.

Днем ничего не подозревающий Амин принимал гостей. Ему -% терпелось поскорей показать друзьям свой новый дворец: его роскошные покои и личные апартаменты. Сюда съезжались самые важные, самые приближенные лица: соратники, министры и члены Политбюро со своими семьями. Праздничный обед был устроен по особому случаю: этим вечером Амин должен был официально сообщить по кабульскому телевидению и радио о решении ввести в страну советские войска.

В этот день и накануне Амин разговаривал по телефону с Громыко и другими кремлевскими руководителями, встречался с военными и КГБэшными генералами - все они были почтительны и хором заверяли его в дружбе и успешном выполнении достигнутых договоренностей. И теперь, полагая, что это не только значительно укрепит его положение, но и откроет двери в большую мировую политику, Амин находился в эйфории и с радостью произносил тосты за нерушимую дружбу между двумя братскими народами, за торжество Апрельской революции.

Неожиданно, в самый разгар застолья (время уже подходило к 14 часам), Амин и многие гости почувствовали себя плохо. Они теряли ориентацию, как в состоянии сильного опьянения, их одолевала чудовищная сонливость. Почти одновременно люди стали терять сознание и падать, некоторых разбирал безостановочный истерический смех. Полностью отключился и Амин. Сразу же поняв, что произошло массовое отравление, начальник охраны немедленно распорядился направить все продукты на экспертизу и приказал арестовать поваров. Оба повара, работавшие во дворце, и их переводчик были советские. Один из них - повар по имени Мамоджон узбек по национальности, выполняя задание КГБ, и подсыпал ядовитое зелье в суп. 12

Тут же стали звонить в Центральный военный госпиталь и в поликлинику советского посольства, чтобы вызвать на помощь советских врачей - своим врачам не доверяли. Когда они прибыли, то первым делом их повели к умирающему Амину. Он лежал в одной из комнат, раздетый до трусов, с отвисшей челюстью и закатившимися глазами. Казалось, Амин был мертв. Прощупали пульс - еле уловимое биение. Врачи сразу приступили к его спасению: уколы, промывание желудка, снова уколы, капельницы. Так прошло часа три, и вот веки у Амина дрогнули, он стал постепенно приходить в себя и спросил, что происходит. Но вразумительного ответа не получил. Почувствовав надвигающуюся беду, Амин схватился за телефон. Телефон молчал. Связь дворца с внешним миром уже была прервана.

- Я, кажется, схожу с ума, - простонал Амин и снова впал в забытье.

Тем временем всеми отравившимися гостями занимались приехавшие афганские врачи. Оказав им первую медицинскую помощь, они всех больных увезли из дворца: кого домой, а кому было совсем плохо - в госпиталь.

К шести часам вечера по местному времени организаторы покушения получили информацию о том, что Амин выжил. Теперь им медлить было нельзя: уже по распоряжению начальника охраны внешние посты Тадж-Бека были усилены.

Время тянулось в неизвестности, увеличивая риск того, что информация о готовящемся перевороте каким-либо образом просочится афганцам - и тогда все преимущество внезапного удара терялось бы безвозвратно. В любую минуту из дворца могли оповестить батальон охраны, который располагался рядом, а главное - пока еще кабульский гарнизон находился в * ' `, e, и стоило его поднять по тревоге - тогда всю советскую десантную дивизию находящуюся в Кабуле они вполне могли бы смять и уничтожить.

Координационный штаб, который управлял всеми советскими войсками прибывшими в Кабул, находился в советском посольстве. Возглавляли штаб руководитель аппарата КГБ в Афганистане генерал Борис Богданов и Главный военный советник генерал Магометов. Обстановка требовала немедленных действий, и штаб принял решение начать разработанную ими буквально накануне операцию под кодовым названием "Шторм-333", главной целью которой было физическое устранение Амина и одновременно с этим захват всех важнейших объектов столицы.

В центр Кабула к зданию ЦТА (центрального телеграфного агентства) на трех УАЗиках срочно выехала диверсионная группа КГБ, которая заложила мощный заряд в "колодец" (подземный узел связи) - место, где пролегали кабеля обеспечивающие секретной связью важные военные и гражданские объекты.

В 19.15 по кабульскому времени прогремел взрыв. Он вывел из строя всю городскую связь, как внутреннюю, так и международную, а также отрезал Амина и все центральные государственные органы управления от остального мира.

Одновременно командование витебской воздушно-десантной дивизии получило по рации условный сигнал - приступить к взятию всех намеченных объектов Кабула, а "мусульманскому" батальону - немедленно атаковать Тадж-Бек.

К этому времени в Кабуле совсем стемнело. В "мусульманском" батальоне только что закончился ужин, и тут совершенно неожиданно объявили общий сбор по тревоге. Сразу же довели боевой приказ: атаковать и захватить Тадж-Бек. Все происходило в бешеной спешке. Первым делом последовало распоряжение - сделать белые повязки на рукавах, используя для этого бинты из аптечек, чтобы можно было отличить своих от афганцев.

На дворец обрушился шквал огня из зенитных установок. Они били по нему попеременно: одна "Шилка" отстреляет боекомплект и перезаряжается, тут же огонь подхватывает следующая, и так без перерыва. БТРы и БМП поехали брать дворец в кольцо. Вместе с тем необходимо было отрезать батальон охраны Амина от их боевой техники. И пока батальон охраны еще находился в казармах, несколько боевых машин "мусульманского" успели занять удобные позиции и открыли по ним огонь. Завидев, что в них стреляют, афганские солдаты прятались, где могли, временами открывая слабый ответный огонь. Но обстрел со стороны "мусульманского" был таким сильным, что подходы к танкам, стоящим в линию на открытом месте, были полностью отсечены, и никому из экипажей не удалось добежать до своей боевой техники. Афганские танки так и простояли на месте, не вступив в бой.

Но главный огонь атакующих был сконцентрирован по дворцу: в него непрерывно били из орудий БМП, из крупнокалиберных пулеметов БТРов и гранатометов. Тем не менее, из дворца шел постоянный ответный огонь.

По извилистой дороге ведущей наверх к дворцу двинулась колонна из десяти БМП и БТРов. В них находились бойцы из "Альфы". Они сбили внешние посты охраны и устремились к Тадж-Беку. Но из-за сильного встречного огня подойти к нему не смогли.

Управление захватом дворца было значительно усложнено, /.a*.+l*c из-за сверх секретности операции в эфире соблюдалось полное радиомолчание. Случалось, в суматохе и неразберихе боя отдельные группы штурмующих стреляли по своим. И все же значительный перевес в силе был на стороне атакующих. Обстрел дворца продолжался больше часа, не ослабевая. На втором этаже дворца начался пожар, из некоторых окон наружу вырывалось пламя. Многих защитников перебили, а у оставшихся в живых кончались боеприпасы, и они уже почти не отвечали.

Спецназовцы пошли на штурм и наконец-то ворвались во дворец. Но и там сопротивление продолжалось, хотя в живых оставалось совсем немного. Бойцы из "Альфы" напористо рвались вперед. Если из комнаты никто не выходил с поднятыми руками, то вышибали дверь, бросали туда гранату и били, не глядя, автоматными очередями.

Почти везде в здании было темно. Только коридор освещался несколькими уцелевшими лампами, остальные места озарялись отблесками горевшей мебели.

Амин, ища убежище, перебрался на второй этаж, разыскал свою жену и дочь, и они вместе спрятались в небольшом подсобном помещении. Здесь в полной темноте они, как загнанные звери, с ужасом ждали своего неминуемого конца.

Спецназовцы, прочесывая комнату за комнатой, двигались по второму этажу. Один из них - младший лейтенант Александр Плюснин - ногой выбил стеклянную дверь подсобки и, не зная, есть ли кто внутри, бросил туда гранату. 12 Раздался взрыв. Тут же в страхе закричали и заплакали женщины. Осколки гранаты попали в ногу дочери Амина и тяжело ранили самого Амина. Чуть позже Амин был в упор добит из автомата (Единственный из рядового состава "Альфы", кто за этот бой удостоился высшей награды Родины - звания Героя Советского Союза - был лейтенант Виктор Карпухин).

Бой внутри дворца был непродолжительным, и вскоре ТаджБек полностью находился в руках атакующих.

Все это время в "мусульманском" батальоне под видом обычных солдат скрывалось два члена будущего правительства ДРА - Сарвари и Гулябзой. Как только бой закончился, они вошли во дворец, чтобы опознать Амина. Искать долго не пришлось. Труп Амина обнаружили на втором этаже, и тут же командир спецназовцев по рации открытым текстом отрапортовал в координационный штаб: "Главному - конец!"

Наступило утро, и, окончательно развеяв остатки темноты этой кошмарной ночи, из-за горных хребтов взошло солнце.

Всюду вокруг дворца и внутри его помещений валялись десятки трупов афганских солдат. Их собрали, уложили в грузовики и увезли. Трупы гражданских людей закопали в саду в общей могиле. Труп самого Амина завернули в ковер и закопали на кладбище недалеко от Дворца. Раненую в ногу дочь Амина и его жену арестовали и отправили в тюрьму ПулиЧархи. Пятилетний сын Амина был обнаружен убитым.

Время уже близилось к обеду, когда наблюдатели заметили: по направлению к дворцу едет колонна БМД, около 15 машин. В "мусульманском" их не ожидали, и все обрадовались подкреплению:

- Десантники едут на подмогу!

Многие вышли из укрытий. И тут, совершенно неожиданно, головная машина с ходу делает выстрел и открывает огонь из пулемета. Один солдат из "мусульманского" батальона вышел навстречу БМД с широко поднятыми вверх руками:

- Не стреляйте! Свои! У нас повязки! - но раздалась пулеметная очередь, и он упал замертво. Все мгновенно разбежались по укрытиям и приготовились отстреливаться. Ктото даже выстрелил по БМД из гранатомета, но промахнулся.

Тогда, не теряя времени, один солдат заскочил на броню головной БМД и, кроя их отборным матом, стал бить по командирскому люку прикладом и сапогом. Услышав чистую русскую речь, командир группы сразу же понял свою ошибку и по рации приказал прекратить стрельбу.

При штурме дворца почти половина бойцов из "Альфы" получили ранения, погибло пятеро. В "мусульманском" батальоне погибло 7 человек и более 30 ранено.

Двух будущих членов правительства - Сарвари и Гулябзоя - после того, как они опознали труп Амина, посадили в БМП и отвезли в Кабул. Там они сразу выступили по Кабульскому радио:

- Сегодня разбита машина пыток Амина и его приспешников - диких палачей, узурпаторов и убийц. Великая Апрельская революция, свершившаяся по нерушимой воле героического афганского народа, а также с помощью победоносного восстания революционной армии Афганистана, вступила в новый этап...

Среди множества внутриполитических новостей Кабульское радио сообщило также, что за преступления против народа Афганистана, революционный суд приговорил Амина к смертной казни. Приговор приведен в исполнение.

Тадж-Бек.

Тадж-Бек.

Тадж-Бек.

Тадж-Бек.

ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ

Материал о вводе войск основывается на моем опросе более ста человек - бывших солдат, которые попали в Афганистан с самых первых дней. Из этих рассказов и строился общий хронологический план перехода государственной границы советскими войсками, маршруты перелетов воздушно-десантных сил, формирование 40-й армии и осуществление государственного переворота в Кабуле в декабре 1979-го года.

Кроме того использовались следующие источники:

1 Иванов Н.Ф. "Шторм-333" журнал "Наш современник" #9 1991г.

2 Давид Гай, Владимир Снегирев. "Вторжение" журнал "Знамя" #3-4 1991г.

3 Филиппов А.В. "Трудный путь в будущее" М., "Наука", 1989г.

4 Спольников В.Н. "Афганистан исламская оппозиция" М., "Наука", 1990г.

5 "Афганистан сегодня" (справочник). Душанбе, 1988г.

6 "Так мы вошли в Афганистан" еженедельник "Литературная газета", 20 сент. 1989г.

7 "Что от нас скрывали" газета "Труд", 23 июня 1992г.

8 "За девять лет до конца войны" документальный публицистический телефильм, т/о "Экран", компания "Идигов продукт"

9 "Афганистан" газета "Комсомольская правда", 27 дек. 1990г.

10 Болтунов Михаил. "Альфа не хотела убивать" СПетербург, "Шанс", 1995г.

11 Александр Ляховский. "Операция Шторм" ежемесячник "Совершенно секретно" #8 1992г.

12 "Дворцовые тайны Кабула" документальный публицистический телефильм, студия "Публицист", компания "Идигов продукт".