"Голос в ночи (полный вариант)" - читать интересную книгу автора (Голубев Глеб Николаевич)ВОЗВРАЩЕНИЕ В АДТетя встретила меня приветливо и тепло, так что у меня немножко отлегло на сердце. Она искренне радовалась моему возвращению, выглядела совершенно спокойной, здоровой, нормальной, словно все недавние ужасы мне приснились в кошмарном сне. Тетя пополнела, на щеках у нее появились прежние лукавые ямочки, которые в детстве я любила, бывало, целовать, уходя спать. Как в добрые, безмятежные старые вечера, мы снова сидели втроем на веранде и пили чай с душистым клубничным вареньем. Тетушка заботливо расспрашивала, не устала ли я в Париже. Доктор Ренар посасывал кривую трубочку. В дверь заглядывали то кухарка, то Розали и умилялись. Тетя не поминала о нотариусе, а я не задавала никаких вопросов. Спокойным и безмятежным выдалось и утро следующего дня. Перед завтраком мы с тетей и доктором Ренаром бродили по саду, слушая веселую перекличку птиц и болтая о всякой всячине. И только когда сели за стол, тетя мимоходом вдруг сказала: — Да, я звонила нотариусу, он сегодня приедет. Стараясь говорить так же спокойно и буднично, как она, я спросила: — А зачем тебе нужен нотариус, тетя? — Составить одну бумагу. Я тебе потом расскажу. До конца завтрака я сидела как на иголках. Со стола убирали посуду. Доктор Ренар ушел в сад, чтобы, как всегда, вздремнуть на скамейке в укромной тени. Мы с тетей остались одни, и она сказала: — Я много думала последние дни и твердо решила: нам надо изменить свою жизнь. Мы не так живем, недостойно… Она строго посмотрела на меня. Я молчала, ожидая продолжения. — У нас слишком много денег, и они мешают нам жить так, как пристало порядочным людям. Я решила оставить себе только этот дом, а все деньги отдать на святые дела. Такова и воля Франца. Он сегодня снова подтвердил ее, — сказала она так просто, словно речь шла вовсе не о человеке, умершем почти год назад. — Ты неплохо зарабатываешь, нам хватит, если, конечно, ты не бросишь меня. Дальше молчать уже было неприлично, и я торопливо проговорила: — Конечно, нет, тетя, как ты могла подумать! А кому ты решила отдать деньги? — «Братству голосов космического пламени». Я помнила наказ доктора Жакоба и как можно спокойнее и мягче спросила: — Но почему именно им, тетя? Можно передать деньги какому-нибудь фонду защиты детей. Наконец, просто раздать нуждающимся. А это «Братство»… Ты ведь его совсем не знаешь, никогда у них не была. Почему тебе захотелось отдать деньги именно им? Этого говорить не следовало. Тетя сразу помрачнела, насупилась, замкнулась, словно улитка, поспешно прячущаяся в раковину. — Ты опять пытаешься изобразить меня ненормальной? — грозно спросила она. — Нет, что ты! Просто меня немного удивило твое решение. Ведь мы ничего не знаем об этих «братьях»… — Это он почему-то думает о них плохо. А я знаю, что они достойные, честные люди и творят добрые дела. Поэтому и хочу им помочь… Я все-таки не удержалась и спросила: — Так тебе сказал голос? Этого мне совсем не следовало говорить! Тетя встала и безапелляционно сказала: — Пожалуйста, после обеда никуда не отлучайся. Приедет нотариус. И доктора Ренара попроси, пожалуйста, от моего имени не уходить. Вы подпишетесь как свидетели, — и, не ожидая моего ответа, ушла к себе. Я побежала в сад, нашла доктора Ренара, дремавшего на скамейке в глухой аллее с газетой в руках, поспешно и не очень вежливо разбудила его и рассказала о нашем разговоре. Он выслушал меня не перебивая, но ничего не ответил. — Что же вы молчите? Посоветуйте, что делать. — Не знаю, — беспомощно ответил старик, пожимая плечами. — Я совсем запутался, Кло. — Надо ей помешать! — Как? — Ведь она ненормальна, надо ей запретить подписывать эту бумагу. — Она совершенно нормальна, — покачал головой Ренар. — Но ведь ей внушил это голос! — Это вы утверждаете с доктором Жакобом. Но доказательств нет. Как медик, постоянно наблюдающий за нею, я должен сказать, что она действительно была одно время нездорова, но теперь поправилась. — Поэтому тетя и приглашает вас в свидетели вместе со мной — именно потому, что вы думаете, будто она выздоровела. Но она больна, больна, уверяю вас! — Любой консилиум признает ее совершенно здоровой и юридически дееспособной. Скорее вас, дорогая моя, признают ненормальной, послушав ваши рассуждения о каком-то голосе, что-то внушающем тете. Доктор Ренар рассуждал трезво. И все-таки нужно же что-то предпринять! Я кинулась звонить Жакобу, все время оглядываясь на дверь — как бы не вошла тетя. Но никто не отвечал, даже матушка Мари, видно, куда-то ушла. Злиться было бесполезно. Ведь мы договорились, что я буду звонить по вечерам. Не мог же Морис целыми днями сидеть у телефона, словно на привязи. Я снова помчалась в сад, нашла доктора Ренара в задумчивости расхаживающим по аллейке и, с трудом переводя дыхание, попросила: — Милый доктор, а вы не можете все-таки объявить ее ненормальной? Хотя бы на несколько дней, пока Морис что-нибудь не придумает… — Но моя врачебная честь… Как вы могли мне предложить это? — ответил он, насупившись, таким тоном, что я пожалела о своей просьбе, и проговорил наставительно: — «Если хочешь поступать честно, принимай в расчет и верь только общественному интересу, а не окружающим людям. Личный интерес часто вводит их в заблуждение…» — Опять Гольбах? — сердито спросила я. — Нет, Гельвеций, — и грустно добавил, опустив седую голову: — Я и так уже начал ей лгать из-за вас, Клодина… Обед прошел в тягостном, похоронном молчании. А вскоре после обеда за воротами раздался требовательный гудок автомобиля. Я никогда не встречалась с нотариусами и представляла их по читанным в детстве романам Диккенса. Поэтому, когда вместо зловещего сухопарого старика крючкотвора в торжественном черном сюртуке появился совсем молодой человек спортивного вида, я изумилась. И приехал он не в старомодной карете, а в новеньком ядовито-красном «ягуаре». Молодой человек, с машинальной учтивостью склонив стриженую голову, внимательно и безучастно выслушал, что ему сказала тетя, и деловито застучал на привезенной портативной машинке. Через несколько минут он положил на стол документ, который нам предстояло подписать. Тетя дважды внимательно прочитала его и твердо, решительно подписалась. Потом как свидетель подписался доктор Ренар, стараясь не смотреть в мою сторону. Настала моя очередь. Теперь они все трое смотрели на меня: тетя — сердито и требовательно, со все нарастающим гневом, старенький доктор Ренар — сочувственно и, как мне показалось, виновато, а молодой нотариус — просто с досадой на непонятную задержку. — Ну? — насупилась тетя. Я взяла ручку и подписала, стараясь не разрыдаться. Глаза мне застилали слезы, я ничего не успела прочитать, кроме заголовка «Дарственная» и первых двух строчек: «Я, нижеподписавшаяся, Аделина-Мария Кауних, находясь в здравом уме и твердой памяти…» Швырнув ручку на стол, я убежала в сад и там наплакалась вдоволь. Несколько раз мимо проходил озабоченный доктор Ренар, негромко окликая меня. Но я забилась в самую глушь кустов и не отзывалась. Так я просидела до темноты, а потом пошла в кафе у шоссе и позвонила Жакобу. — Н-да, все осложняется. Жаль, что не удалось отговорить ее, — сказал он, выслушав мой рассказ. — Хотя, впрочем, это вряд ли было возможно. Уж они, конечно, постарались ее обработать как следует. Так что не огорчайтесь. А вот вам подписывать, пожалуй, не стоило. Помолчав, словно ожидая от меня ответа, он добавил: — Попробуем задержать вступление дарственной в силу. Что-нибудь придумаем. Вы слышите меня? — Слышу. — Но не верите, да? — Вилли ваш приехал наконец? — ответила я встречным вопросом. — Звонил, что завтра прилетает. Мы с ним сразу же приедем. Можно будет остановиться у доктора Ренара? — Думаю, да. Он проникся к вам большим уважением. — Предупредите его, пожалуйста, но так, чтобы никто больше не знал о нашем приезде, — как бы их не спугнуть. Подумав, он добавил: — Может, вам подать жалобу на незаконность дарственной? С тетей вы, правда, окончательно поссоритесь, но хоть время выгадаем. Впрочем, бессмысленно. Вы же сами подписались свидетельницей, а теперь вдруг придете с жалобой. Глупо. Ладно, потерпите еще, а потом я все возьму в свои руки. «А что толку?» — хотела я спросить, но удержалась. — Пожалуйста, до нашего приезда не оставляйте тетю ни на минуту одну. Пересильте себя, сделайте вид, будто ничуть не сердитесь. Следите за нею днем и ночью, ни на миг не выпускайте ее из виду! — Почему? Зачем вы меня пугаете? — Я вас не пугаю, а просто прошу быть внимательной. Дело приняло серьезный оборот, мало ли что может случиться, — туманно ответил Морис. Я так устала, что не стала больше его расспрашивать, попрощалась и по тропинке, смутно белевшей в лунном свете, побрела домой. Ночь была тихой, приветливой, мирной. Уютно и ласково сияли огоньки в селении под горой. Там, кажется, пели… Мной овладела полная апатия. Хотелось одного: поскорее добраться до постели и завалиться спать. Пропади они пропадом, этот голос и все тревоги! Я спала до утра как убитая. А потом одно событие за другим начали обрушиваться лавиной, и все понеслось, завертелось, словно в детективном фильме… Весь день я неотступной тенью ходила за теткой по пятам, стараясь беззаботно и весело болтать и все время с тревогой ожидая какого-нибудь происшествия: ведь не случайно Морис велел быть настороже? Откуда ждать нападения? Я вспомнила, что рассказывал доктор Жакоб о внушенных преступлениях, и на сердце становилось все беспокойнее… Но день прошел мирно и спокойно. И, кажется, я хорошо сыграла свою роль: тетя опять подобрела, ледок, образовавшийся между нами после вчерашнего, растаял. Доктор Ренар охотно согласился приютить у себя Жакоба с его приятелем-инженером. — Хоть на целый месяц — мне будет только веселее… После обеда он ушел к себе, чтобы приготовиться к встрече гостей. К ужину опоздал, подмигивал мне, делал таинственные знаки, а улучив удобный момент, шепнул, как опытный заговорщик: — Приехали. Передают вам привет. Мне стало смешно. Очень уж все, несмотря на серьезность положения, напоминало игру в сыщиков. Даже доктор Ренар увлекся и чувствует себя великим конспиратором… Вечером, когда тетя ляжет, я хотела навестить Мориса и познакомиться с долгожданным Вилли. Но все получилось иначе. После ужина тете стало плохо. Она жаловалась на резкую боль в желудке. Поставили тарелку, но боли становились все сильнее. Я позвонила доктору Ренару. Он осмотрел тетю, побранил нас за грелку и озабоченно сказал: — Похоже на приступ аппендицита. Надо ее немедленно отвезти в больницу. Я тут же отвезла напуганную тетю в Сен-Морис. Там врачи тоже решили, что у нее острый аппендицит, и даже начали готовить тетю к операции. Но, к счастью, утром ей стало немножко лучше, она заснула. В полдень я уже могла уехать домой, — тетя явно поправлялась, хотя врачи хотели еще понаблюдать за нею. Видимо, просто утка с грибами, приготовить которую тетя давно просила Лину, оказалась слишком тяжела для ужина. Или грибы попались не очень свежие. Едва я вернулась домой, пришли доктор Ренар, Морис и такой же круглолицый и коротко остриженный молодой человек меланхолического вида. — Познакомьтесь с Вилли, — представил его Жакоб, похлопывая по плечу. Не очень похож на технического гения… — Как тетя? — спросил доктор Ренар. Я рассказала. — Значит, она еще побудет в больнице? — обрадовался Морис. — Превосходно! Вилли, беги за аппаратурой. Мы сейчас же обследуем ее комнату. Нельзя упустить такую возможность. Вилли ушел, а Морис торжественно сказал доктору Ренару: — Я попрошу и вас, уважаемый коллега, присутствовать при этой маленькой вынужденной операции, чтобы ни у кого не возникало сомнений в благородстве и чистоте наших намерений. У старика был недовольный и смущенный вид. — «Всякого рода беспринципная деятельность приводит к банкротству…» — произнес он. Но Жакоб сделал вид, что не расслышал. — Вот и Вилли. Быстро, не будем терять времени. Инженер достал из сумки целую кучу хитрых приборов, и они с Жакобом начали методично, сантиметр за сантиметром обшаривать пол, потолок, стены. Доктор Ренар, нахохлившись, сидел у окна. — Ни-че-го, — сказал Вилли. — Теперь мебель. Они так же тщательно осмотрели всю мебель, настольную лампу, рамки картин, занавески на окнах, обшарили со своими приборами всю кровать… Осмотрели и соседнюю комнату. — Непонятно, — обескураженно пробормотал Жакоб, озираясь вокруг. — Можешь быть спокоен, мы проверили все, — меланхолично откликнулся Вилли, сматывая провода и укладывая приборы в сумку. — Здесь нет никаких приемников. Жакоб стоял посреди комнаты, покачиваясь на носках, и повторял: — Совсем непонятно… Загадки продолжались. Вечером вдруг раздался звонок. Я взяла трубку. Незнакомый женский голос спросил: — Госпожа Кауних? — Нет, это ее племянница. Что вы хотели? — Могу я попросить фрау Кауних? — Она в больнице. Что вы хотели? — О, какая жалость! А что с ней? — Подозревали приступ аппендицита, но, кажется, обошлось. — Она находится в больнице в Сен-Морисе? — Да. А кто это говорит? Трубка не ответила, хотя я некоторое время слышала в ней притаенное дыхание. Потом раздались гудки отбоя. Кто это был? А утром позвонили из больницы и сказали, что тетя чувствует себя вполне здоровой и просит поскорее приехать за нею. — Все прошло за одну ночь, — удивлялся пожилой добродушный врач, провожая нас с тетей до машины. — Упал лейкоцитоз, прошли боли, желудок стал хорошо прощупываться. Поразительно! Тетя слушала его с легкой усмешкой… И я вдруг поняла: ночью она опять слышала голос! Это он сделал ее здоровой и приказал вернуться домой. Мне не терпелось рассказать об этом Морису. Но до вечера я не могла оставить тетю одну. И он не подавал никаких сигналов через доктора Ренара, — наверное, так требовали правила игры… Я немножко обиделась и вечером не пошла к ним. Только на другой вечер за ужином доктор Ренар украдкой сунул мне записочку: «Все готово. Если хотите услышать голос, приходите часов в одиннадцать к нам. Морис». |
|
|