"Считаю до трех!" - читать интересную книгу автора (Алмазов Борис Александрович)Глава двенадцатая Резные наличникиЛёшка бежит, бежит, спотыкается, падает… А сзади наезжает на него танк. Грохочут страшные гусеницы, ревёт мотор, содрогается земля… И горит, горит всё вокруг. Вот и окоп. Лёшка видит, как из него поднимается во весь рост Антипа Пророков и танк вдруг останавливается. Из открытого люка высовывается Вадим… Лицо у него бледное, расстроенное. «Что это?» — говорит он. «Что это?» — кричит Лёшка. И просыпается. Действительно, всё грохочет за стенами сарая. — Что это? — кричит Кусков и высовывается из чердачного окна. Под сараем стоят пять бульдозеров и прогревают моторы. Из дверей избы выносят вещи — самовары, подушки. Дед Клавдий суетливо запихивает в кузов грузовика, где уже стоит его «мичуринский», сборный из разных деталей, станок, ящики с инструментом. — Да не суетись ты! — кричит ему рослый мужик, на которого очень похожа Катя. Наверное, её отец. Кусков скатился по лестнице с чердака. И увидел большую толпу на улице перед домом. Из других двух домов тоже выносили мебель, поднимали её на высокие зелёные грузовики. Толпа ребятишек гуськом выходила из дома напротив, у каждого в руках что-нибудь было, самый маленький нёс, как вазу, ночной горшок. — Быстро! Быстро! — командовала ими Катя. — Что это? — спросил её испуганный Кусков. — Война? — Какая война! — сказал неизвестно откуда появившийся Вадим. — Переезжаем, — объяснила Катя. — Переселяемся в новый посёлок. — В больсуссем доме будем зыть! — подсказал малыш, который нёс горшок. — Там кино! Там школа! — галдели ребятишки. — Вода не в колодце, а в крантике… Отвернул, раз — и почечёт… — Не «почечёт», а «потечёт», — машинально поправила Катя. — Давайте в машину все! — Да, — сказал мальчишка лет десяти, — а как же костёр? Я хочу смотреть! — Да что там смотреть-то? Там смотреть не на что! — Да… — заныл мальчишка. — Пусть остаётся! — сказал Вадим. — Я за ним послежу. — Вам работать нужно! — ответила Катя. — Деду Клаве укладываться помогать… — Ну я присмотрю! — выпалил Лёшка. — Пусть остаётся! — Чтобы с последней машиной приехал! — крикнула Катя, метнув юбчонкой через борт машины. — Чтоб приехал… — Давайте на митинг! — кричали из толпы. Вадим, Лёшка и Катин брат стали со всеми вместе. — Внимание, товарищи! Внимание! — кричал высокий мужчина, и солнышко весёлыми зайчиками плясало на медалях, которые как чешуя покрывали его грудь. Он стоял за столом, покрытым красной материей, и стучал карандашом о графин. — Предлагаю митинг считать открытым! Все стали хлопать в ладоши. — Слово предоставляется директору нашего совхоза… — Дорогие односельчане! — закричал директор с худым коричневым лицом и голубыми, как у деда Клавы, глазами. — Хватит нам жить по медвежьим углам! Сегодня мы сносим деревню, вернее, то, что от неё осталось, и переселяемся в наш новый, благоустроенный посёлок! Хватит нашим старикам жить в одиночестве! Хватит ребятишкам за восемь километров ездить в школу! Всё теперь будет по-новому! Дорого стали нам эти дома, — кричал директор, — но наша Родина ничего не жалеет для трудового человека. Дома, товарищи, настоящие, городские… В каждой квартире — ванна, газ! — Да ну её, ванну, грязь размазывать, — сказали из толпы, — в ванне не попаришься… — А для любителей строим баню — сауну. И кафе… Он ещё долго говорил, какие в новых домах будут удобства. И приусадебные участки, и детский сад… И сарайчики, а для деда Клавы в подвале дома, где он будет жить, оборудована мастерская… И вообще, дед становится мастером народного промысла и у него будут ученики… — А кто будет землю пахать? — сказал какой-то мужик в зелёной шляпе. — То есть? — не понял директор. — Да у вас всё кафе да ванны… А кто будет землю пахать? Сколь в ваших домах этажей? — Пять. — От земли высоко! Станут эти вот детишки заботу об ней иметь?.. Тут все загалдели, стали между собой ругаться, спорить… — Робята! Робята! — закричал дед Клава. — Дайте я скажу! Дайте мне… Он вышел к столу, снял шапку. — Со слезами прощаюся я с этим местом! — закричал он и поклонился своему дому. — Здесь мы жили, здесь войну страдали, здесь помирать собирались, да вот не пришлось… Не в моих силах жить здесь одному! — крикнул он. — Нас ведь тут осталось две семьи. А деревня наша на полях как бельмо и простору тракторам не даёт! По преклонности возраста жить одни мы здесь не можем… Но деревню мне жалко! Ох как жалко… Он вытер глаза шапкой. — Но я прогресс понимаю… Эх! — закричал он. — Чего там — ломай! Мелькнул красный флажок. Бульдозеры взревели, натянулись тросы, которыми были оплетены избы. Машины дёрнули. Изба деда Клавдия застонала, заскрипела. Покосилась и поехала в сторону драночная крыша, вся позеленевшая от молодого мха. — Стой! — вдруг закричал дед Клавдий. — Стой! Он сунулся прямо под гусеницы бульдозера. — Куда! — закричал водитель. — Никак переселяться раздумал! — ахнула в толпе какая-то женщина. — Дак уж избу-то совсем порушили. — Ты что, с ума сошёл? — кричал бульдозерист. Но старик его не слушал, он шустро перемахнул через натянутые тросы и, схватившись за край наличника, стал отрывать его от стены, уже низко наклонившейся над землёй. — Ты что под машину лезешь! — ругался на деда бульдозерист. — Ой! — охнули в толпе. — Никак наличники сымает. — Готовы всю избу в новую квартиру перетащить! — фыркнула какая-то девчонка, старше Лёшки. — Крохобор, — подтвердил парень, что стоял рядом с ней, и тут же получил такой звонкий подзатыльник от мужика в зелёной шляпе, что даже наклонился. — Ты чё! — Ничё! — ответил мужик. — Помалкивай, сопля немеренная, кишка тонка стариков учить. — Ага! Больно здоровый выискался… — На тебя здоровья хватит! Лёшка смотрел, как суетливо, неловко отдирает старик наличники. Сыпалась краска, скрипели и ныли гвозди. Пожилой тракторист вылез из машины, подал старику топор, а сам, закусив папиросу, стал отдирать резное украшение ломом. Дед Клавдий махнул топором раз, другой, да всё не в лад, всё мимо. — Эх, — вздохнули в толпе, — ведь первый в наших местах плотник, а тут будто век топора не держивал… — Поглядел бы я, как ты своё жилище рушить будешь, — сказал мужик в зелёной шляпе. — А я что, не деревенский? Мы в посёлок только прошлым годом переехали… — Ты молодой… Дед Клавдий оторвал два наличника, отнёс их в сторону. Красивые резные доски оказались такими большими, что дед их едва тащил. Ему помогли уложить их на землю. Лёшка посмотрел, как нелепо они лежали на траве. — Ну всё, что ли? — торопили бульдозеристы. — Счас, счас, — суетился старик. — Это ведь память, отец мой резал перед империалистической… — Да куда ж ты их денешь? — На балкон! Мне балкон в квартире даден. — Дак он не для хламу! — Рази это хлам? — растерялся дед. — А то нет? — засмеялись в толпе. — Гнильё одно деревянное. Старик уронил деревянный гребень от наличника. — Отец мой резал. Мастер он был, я к старости только так резать научился… Неужто хлам? — Не слушайте! Не слушайте никого! — сказал вдруг Вадим и, отодвинув Лёшку, шагнул к старику. — Кого вы слушаете? — сказал Вадим. — Кого? — И он глянул на толпу так, как смотрел в городе на Лёшкиного отца, словно тут никого не было… Или как на иностранцев, когда говорил, что они ничего в искусстве не понимают. — Эх вы! — сказал мужик в зелёной шляпе, помогая старику поднять доски на машину. — Ещё спохватитесь. — Это искусство! Народное искусство, — сказал директор и сам стал отрывать третий наличник. — Да ладно! — сказал дед Клава. — Чего уж теперь. Ломай! Трактора натянули тросы, изба накренилась ещё больше, крыша поползла в сторону, и вдруг разом, как картонный домик, всё повалилось и стало раскатываться по брёвнышкам. Туча пыли взвилась над горой обломков и щепок. Ошалелый кот выскочил неизвестно откуда и взлетел на дерево. — Во! — закричал Катин братишка. — Лазер! Лазер! Слезай! Не бойся! — Он с другими малышами, что приехали посмотреть, как будут сносить деревню, стал сманивать кота. Лёшка тоже было пошёл с ними, но оглянулся, увидел старика Клавдия и остался. Дед стоял на бугорке и смотрел на то место, где прежде стояла его изба. Ветер надувал парусом его белую рубаху, подпоясанную узеньким ремешком, вздымал редкие волосы. Бабушка Настя подошла к нему и потянула за рукав, и они пошли прочь, к автобусу, который стоял на дороге. Старик Клавдий всё оглядывался, спотыкался и оглядывался на то место, где два бульдозера сгребали в кострище трухлявые брёвна. |
||
|