"Считаю до трех!" - читать интересную книгу автора (Алмазов Борис Александрович)Глава семнадцатая Нет от этого спасенья«Почему не пригласят?» — ломал голову Кусков. Самые невероятные предположения строил он, но объяснения так и не находил. Единственное, что он решил, — что Вадим действует и н к о г н и т о. Лёшке очень нравилось это слово — инкогнито. То есть чтобы никто ни о чём не догадался. Нужно, чтобы экспедиция получила всё в целости и сохранности. Лёшка так устал и промок, что сразу, как только они вернулись в избушку, завалился на нары и спал без сновидений. Проснулся он вечером. Вадим стирал в бочажке у родника измазанную торфяной жижей одежду. Не успел Лёшка пристроиться рядом и макнуть свои коричневые от грязи джинсы в воду, как на его мокрые руки сели несколько комаров и впились в тело. Он отмахнулся и тут же почувствовал, что в спину, в шею, в щёки впиваются десятки кровососущих хоботков. От земли поднималось липкое облако комаров, мошки, гнуса… И вся эта нечисть сразу же полезла под рубаху, за ворот, в глаза, в уши, в ноздри… Отмахиваясь мокрыми вещами, Вадим и Лёшка побежали к огню, но костёр помогал мало. Озверелые мошки ничего не боялись и лезли в самый дым. — Вылет! — сказал Вадим, хватая котелок с кашей, ложки, этюдник и опрометью бросаясь в избушку. — У этой дряни сегодня вылет… Они сегодня вылупились и поднимаются. Я читал об этом, но никогда не предполагал ничего подобного! — признался художник. Пока они завешивали щелястую дверь, комары и гнус так искусали их, что лица распухли как подушки. — Смотри! — показал Вадим. Лёшка увидел комара, который впился в потёртую складку старого кирзового сапога и вертелся, стараясь достать ногу. — Сапог прокусывает! За стенами избушки повис ровный гул. — Кошмар! — сказал Вадим. — Что же мы, теперь будем сидеть, как в осаде? Комары нас к утру до костей изгложут! Они завалились на нары, но комары и мошки лезли в избу сквозь им одним ведомые щели и грызли людей немилосердно. Мальчишка и художник напялили на себя всю одежду, укрылись одеялом, но лежать неподвижно было жарко, а стоило пошевелиться, как сейчас же летающая нечисть впивалась в незащищённые места. — Боже мой! — истерично сказал Вадим. — Кажется, ко всему можно привыкнуть, и к жаре и к холоду, а к этому нельзя. Ни черта от них дым не спасает. Вторую пачку искурил! Никакого толку! Они на сигарету садятся. Не боятся дыма, и всё тут! Он лихорадочно, со стоном тёр расчёсанную до крови шею. — Да, брат, это осложняет дело. Долго мы тут не выдержим! Лёшка ничего не ответил, всё его тело горело и зудело от комариных укусов, ныли искусанные до крови щиколотки и фаланги пальцев. Руки и лицо опухли и чесались так, что хотелось рвать кожу зубами. — Обрати внимание! — сказал художник. — Комар садится и ищет в коже пору, вставляет в неё хоботок и тянет, а мошка прямо вся вгрызается… Лёшке стало казаться, что в мире ничего больше, кроме этой чёрной страшной избы, нет! Нет ни городов, ни деревень, ни радио, ни самолётов, а только этот гудящий летающей нечистью лес: комары, мошка, мокрец, гнус, слепни, оводы — и всё это жалит, кусает, жжёт, грызёт, впивается… Ему захотелось уснуть и больше никогда не просыпаться. Но сон не приходил, и Кусков в полудрёме постарался вспомнить о чём-нибудь хорошем, чтобы отвлечься. Всё время вспоминалась мать. Может быть, в этом была виновата темнота в избе, и красный свет заката над лесом, и духота от напяленной одежды. Лёшка вспомнил такую же тёмную ночь, и красноватый свет лампы, и жар… Он болел тогда не то корью, не то ещё чем-то, а мать сидела рядом. И так ему захотелось домой, к матери, что он застонал! Она виновата, она решила выйти замуж, то есть предпочла ему, Лёшке, этого толстого Ивана Ивановича… — А я вот тут лежу! Мучаюсь! — шептал Лёшка. — Всё из-за неё. И никто про нас не вспомнит, потому что мы с Вадимом одинокие! Ну и пусть! Вот я вырасту… — И картины одна ярче другой стало рисовать Лёшкино воображение: он воображал себя и на юге, и в машине с открытым верхом, едет и ни на кого не смотрит, и на корабле, куда никого, кроме него, не пускают, и в огромной вилле с бассейном, и даже хозяином необитаемого острова! «Никого никуда не пущу! — злобно думал Лёшка. — Только Вадима! Мы никому не нужны! И нам никто не нужен!» Слёзы сами по себе выкатывались из его глаз и бежали по щекам. — Здрасте! Бедуете? — услышал Лёшка. Он стянул с головы куртку и сел, больно стукнувшись головой о верхние нары. На пороге стояли призраки! Вместо голов у них были огромные чёрные пузыри! Лампа замерцала. — Ма… — прошептал Лёшка. Но высокий призрак поднял с лица чёрную сетку, и Кусков увидел егеря Антипу Пророкова. — Давай, дочка, чагу! — прогудел он. Второй призрак снял странную шляпу с головы, и Лёшка увидел Катю. Она сняла с плеч котомочку и вынула оттуда какие-то чёрные комки. Егерь зажёг в очаге маленький костерок и бросил комки в огонь. Белый странного запаха дым стал подниматься к потолку и пополз к двери. — Открывай, не бойся, сейчас комары мигом улетят, они этого дыма не любят… — гудел Антипа. — Да уж мы чуть не в костёр лезли! — пожаловался художник. — Не помогает. — Дым не всякий комару страшен, а только этот, от чаги, от берёзового гриба, значит… Живите теперь вольно! — приговаривал он, вытаскивая из мешка белую кисею. — А то задохнётесь тут закрывшись… — Петя! — спохватилась Катя. — Петя, что ты там стоишь. Вот познакомьтесь. Это Петя. — Столбов! — сказал третий призрак, снимая накомарник с кудлатой головы. — Ну, спасибо вам! Ну, спасибо! — приговаривал Вадим. — А ты, Петя, внук деда Клавдия? — Ну, не совсем, хотя, конечно, внук! — Клавдий во время войны детишек из пионерского лагеря от немцев прятал. Там Петра отец был, — объяснил Антипа. — Вот вам жидкость от комаров. Егерь поставил на стол бутылку. — Подальше от огня держите и сильно не мажьтесь: она кожу разъедает. — Ты же с экспедицией приехать собирался? — спросил опять Вадим. — Собирался, да не утерпел, сам приехал… — засмеялся Петька. — И хорошо, что приехал! — Катя развешивала на нарах пологи. — Его дед Клавдий уж так ждал, так ждал. Вадим внимательно посмотрел на Лёшку, на Катю и вдруг сказал: — Я вижу, не один дед. Катя покраснела, так что на ресницах выступили слезинки, и сказала: — Конечно, не один Клавдий!.. Ещё и бабушка Настя. Вот! — Разумеется! — подмигнул Лёшке Вадим. «Чего он мне-то подмигивает, — насупился Лёшка. — Что я, дурак, что ли? — думал он. — Будто я не понимаю: этот Петька приехал раньше из-за Кати!» — Нынче весна ранняя, всякая нечисть летающая рано поднялась, — гудел Пророков. — Прошлым годом по сю пору ещё снег в оврагах лежал, а нынче уже косят, да и то поздно: сохнет всё! Теперь опасайся, чтобы торф не загорелся… — Ну что ж ты! — сказал Вадим Лёшке. — Мечтал быть барменом, а гостей не угощаешь, не профессионально! Лёшка покраснел, а все неловко замолчали. «Ну зачем он? Зачем про бармена? — Мальчишка глянул на Столбова, и ему показалось, что тот ухмыляется. — Зачем он из меня слугу делает? Ну, мечтал быть барменом, ну и что! Здесь же не бар. И этот стоит, ухмыляется. Встретились бы мы на татами — я бы ему показал!» — А что это — барменом? — спросил некстати Антипа. — Повар, что ли? — Около того! — сказал Столбов. — Кофе заваривает, коньяк разливает. — И это мущинское дело? — удивился егерь. — Чудеса. Я ещё до войны был в Москве, так там здоровенный мужик в швейцарах стоял. Я говорю: «Дело-то у тебя какое?» — «Двери, — говорит, — открываю». — «И всё?» И всё, и ещё ему чаевые дают. И не стыдно! Здоровый бугай! На нём пахать можно. — Я вам, Алик, помогу! — засуетилась Катя. — Пойдёмте. — И я, — встрял Столбов. — Да сиди уж, — не выдержал Лёшка. — А чего? — Сиди, Петя! Ты — гость, — успокоила его Катя. — Алик, возьмите накомарник. — Она подала Кускову странную шляпу с густой сеткой из чёрного волоса. Вадим примерял такую же. — А что, Альберт! — приговаривал он. — Мы теперь с тобою как турецкие принцессы в чадрах. — Мне тут привезли накомарники фабричные, но у них сетка из тюля, — стал объяснять старый егерь. — Из материи. От дыхания материя к лицу липнет, и жрёт тя комар как хочет. А волосяной накомарник пузырём стоит. И не душно, и не лезет никто… Только теперь конского волоса хорошего не стало. — Можно нейлоном заменить, — авторитетно сказал Петька. — Леска же теперь нейлоновая… — Конечно… Лёшка и Катя не слушали, чем кончится разговор, они пошли разогревать кусковскую стряпню. Кусков торопился, уронил крышку в огонь. А Катя всё делала спокойно и быстро. — Странный какой этот художник, — сказала она Лёшке. — Чем? — удивился мальчишка. — Нехорошо, конечно, так говорить, — сказала Катя, — но зачем он вас с Петей поссорить хочет? — Как это? — не понял Кусков и даже перестал мешать варево. — Не знаю, — сказала девочка. — А вот только кажется мне — не хочет он, чтобы вы подружились. Они стояли у костра молча. «А может, и правда он нас поссорить хочет, — думал Лёшка. — Может, он хочет, чтобы я только с ним дружил и больше ни с кем». — А ты хочешь, чтобы я с Петькой подружился? — спросил он у Кати. — Очень! Он очень хороший, только немного фантазёр! — Ладно, — сказал Кусков великодушно. Он хотел добавить: «Только ради тебя!», но не добавил. — Вот и хорошо. — Катя длинной палкой сняла с костра ведро. И они понесли его в избушку. Антипа Пророков уже достал из мешка свою чашку и ложку. Петька расставил на столе разнокалиберную посуду. «Эх! — тоскливо подумал Кусков. — Вот пригласить бы Катю на чай, как тогда у Вадима пили. Чтобы сахарница серебряная и ложечки и чтобы белые салфетки и бисквиты… Она бы ахнула и на этого Петьку смотреть бы не захотела». Застучали ложки. — Хорош кондёр! — похвалил старый егерь. — Просто замечательный! — И, наклонившись к Лёшке, прошептал: — А ты его солил? Кусков попробовал: есть было совершенно невозможно. Сгорая от стыда, он кинулся за солью. — Ничего, ничего… — гудел Антипа. — Недосол не пересол. Пересол на спине, а недосол на столе. Столбов улыбался во весь рот. — Эх ты! — сказал он Лёшке. — Стряпуха! — Я? — взвился Кусков. — А ну выйдем! — Да вы что! Вы что! — как железной плитой, придавил Антипа рукою Лёшкины плечи. — Ну чего ты? — ещё шире улыбаясь, удивился Столбов. — Подумаешь, недосолил! Ерунда! Чего ты обижаешься? Дурачок! — Я дурачок? — опять попытался вскочить Кусков. — Чё ты всё вскакиваешь? — засмеялся Столбов. — Как на пружине! Туда-сюда! Туда-сюда! Ты ешь! Посоли и ешь! Вкусно, честное слово. Кать, — сказал он, — а помнишь, как я в прошлом году корову доить собрался? Ты бы видел, — сказал он Кускову, — ещё немножко, и каюк бы мне… — И Столбов ещё громче расхохотался. — Я ещё это… корову с лошадью спутал. Там в сарае было темно. — И он залился смехом, тряся кудлатой головой. Он смеялся так весело и громко, что Кусков не удержался и тоже улыбнулся. — Пустосмешка! — сказал он презрительно. — Пять минут смеха как двадцать граммов масла! — наставительно сказал Петька и вышел к костру за добавкой. — Они сегодня с дедом Клавой в бане так реготали — на улице было слышно, — сказала Катя. — Соскучился по нас, вот и радуется! Золотой парень! — сказал Антипа и улыбнулся. Его коричневое, заросшее густющей бородой лицо сделалось добрым и ласковым. — А брехун до чего… Раз зимою ещё попросили его наши старухи газету прочитать, он и начал вычитывать: там пожар, там наводнение, там бандиты пятьдесят человек зарезали… Бабка Настя газету хвать да к Клавдию: «Дедок, ты гляди, что в мире деется…» Дед очки надел, а в газете-то в нашей районной всего и ужасов — коза пропала! Золотой хлопец! — Чего ж хорошего? — недовольно буркнул Лёшка. — Обманщик! — Не обманщик он, а врун! — поправил Антипа, наливая в кружку чёрного чая. — Он же не для выгоды обманывает, а для смеху врёт… Это разница. — А я, — сказал Лёшка, — врунов презираю. Хоть каких… Ненадёжные они. — Это Петя ненадёжный? — Катя даже встала. — Да когда Антипу Андреича браконьеры ранили, он его шесть километров по сугробам тащил… Все даже удивлялись потом, как он смог! А когда мы в болоте заблудились да в крепость попали, так он… — Подумаешь, — засмеялся Лёшка. — Да мы тоже в этой… Горячая рука Вадима легла Лёшке на затылок. — Да о чём вы говорите? Вы пейте чай! Хороший парень — и славно. Где это он запропастился? Альберт, позови его… — Вот ещё! — Позови! — сказал Вадим. Лёшка нехотя взял накомарник и вышел наружу. — Стой! — услышал он Петькин шёпот. — Стой. — Чего ты? — стряхивая его руку с плеча, сказал Кусков. — Тихо, — прошептал Петька, — смотри, кабаны пришли… Кусков глянул вперёд. На том месте, где они оставили припасы, шевелились какие-то тени. — Вот! — тихо засмеялся Петька. — Картошку они вашу едят… — Да я их… — Стой! Ты что! — повис на нём Петька. — Ты смотри лучше! А картошки я тебе завтра принесу! Смотри, вон какие поросята, ой! Полосатые, как крыжовник! А этот-то, носатый! Ух ты! «Как он видит?» — удивился Лёшка, но когда его глаза привыкли к темноте, он тоже увидел носатого вожака или, наверное, мать и маленьких круглых и полосатых детёнышей, которые копались в разорванном мешке с картошкой и хрюкали. — Я, понимаешь, вышел… — шептал Петька. — А они тут ковыряются, хорошо, я их успел заметить, а то бы мне кабаниха дала! — Чего она может сделать? — усмехнулся Кусков. — Чего? — ахнул Петька. — Да кабанов медведи сторонятся! Кабан одним махом лошади ногу перекусывает! У секача знаешь какие клычищи? Хо! Чего кабан может сделать… — А откуда ты знаешь? — спросил Лёшка. — Здрасте! — сказал Петька. — Ты что, «Жизнь животных» не читал? — Я спортом занимаюсь. Дзюдо! — Ну да! — пришёл в восторг Петька. — Слушай, покажи приёмчик, а? — Спортзал нужен! — авторитетно сказал Лёшка. — Да ладно тебе. Мы полянку найдём и на траве… А? Давай? Странное дело: Кусков забыл, как только что этот мальчишка смеялся над ним, называя его стряпухой. «Вроде этот Столбов парень ничего…» — подумал он. — Тебя, Альберт, за смертью посылать… — высунул голову из двери Вадим. — Куда вы пропали? Кабаны, услышав человеческий голос, фыркнули и рванулись напролом через лес, только треск пошёл… — Эх! — вздохнул Петька. — Спугнули! — Кого? — Кабанов. Жалко, я бы ещё на них посмотрел. — Ладно, — сказал Вадим, — идите в избу, а то Антипа ваш меня совсем заговорил… И говорит, и говорит, как радио… — Пусть говорит! — серьёзно сказал Петька. — Пусть говорит. Он тридцать лет молчал. Заговорил — и пусть говорит досыта. — Да я не против, только чай ваш простынет… — примирительно обнял их за плечи Вадим. — Ой! Чуть не забыла! — всплеснула руками Катя, когда они вошли. — Директор совхоза просил вас, если не трудно, зайти завтра в правление. У него к вам есть дело. Приходите, посмотрите, как мы теперь на новом месте живём. А? |
||
|