"Считаю до трех!" - читать интересную книгу автора (Алмазов Борис Александрович)Глава седьмая Дел различных суетаПервое дело, которое нужно было выполнить Лёшке, — поговорить с матерью или хотя бы оставить ей записку, если матери не окажется дома. Без разговора с матерью Вадим не желал иметь с Кусковым никакого дела. Он так и сказал: «Без этого наши отношения невозможны. Я не хочу, чтобы тебя разыскивала в моей квартире милиция». И мальчишка волей-неволей отправился к себе домой для серьёзного разговора. Странно ему было идти по своей улице. Словно это был не он, Лёшка Кусков, а какой-то другой человек, который видел свою улицу издалека… Он прошёл мимо школы, где последнюю неделю перед каникулами шли занятия. Он заглянул в окна первого этажа: у третьеклассников было торжественно от белых передников и новеньких красных галстуков, недавно — двадцать второго апреля — их приняли в пионеры. Лёшке стало неожиданно грустно оттого, что он больше никогда не придёт в эту школу. Он вспомнил педсоветы, двойки, контрольные и с облегчением сказал себе, что теперь всё это позади. Но настроение почему-то не поправилось. Он зашёл к Штифту. Штифт варил обед и тренькал на гитаре. — Во! — сказал он, пожимая приятелю руку. — Мамаша гитару приволокла, говорит — премию дали. Видал? Я не так гитаре радуюсь, а что не пропила премию-то. Видал? — А чего ты не в школе? — Я с физкультуры отпросился: мол, живот болит. Охота на гитаре играть. Во, уже получается… Штифт закатил глаза под лоб и забряцал по всем струнам: — Вот тут у меня переход не получается… — Как там? — спросил Лёшка. — Да! — Штифт махнул рукой. — Мамаша плачет, а этот переехал! Вчера у вас ночевали… — Так! — Кускову захотелось что-нибудь разбить или поломать. — Теперь всё ясно. Я дал ей время подумать, а теперь… — Да погоди, погоди… — говорил Штифт. — Чего годить! Сейчас соберу вещи, и всё! Кусков выскочил на лестницу, взбежал к себе на пятый этаж. Дверь, к его удивлению, оказалась незапертой. Навстречу ему выскочил мальчишка лет пяти. — Ты кто? — спросил он, насупив белёсые, как у Алёшки, брови. — А ты кто? Что ты тут делаешь? — опешил Кусков и догадался, что это тот самый сынишка Ивана Ивановича, которому нужна мать. — Я — Колька, — сказал мальчишка. — А ты Алёша? — И такая радость и надежда полыхнули в его голубых глазах, что вся Лёшкина злость прошла. — Не! — пробормотал он. — Не… Я это… Я из школы. Пришёл узнать, почему он школу мотает. — Не Алёша, — поник мальчишка. — А я думал — Алёша. Он, понурив голову, поплёлся в комнату, Кусков двинулся за ним. — Нету Алёши, — с тяжёлым вздохом сказал Колька. — И где он — никто не знает. Папа поехал в милицию заявлять, а мама в морг, где покойники лежат. Она плачет всё время. Кусков увидел, что в комнате у матери постель не смята, — значит, спать не ложилась, зато здесь на его диване валялась Колькина одежонка. «Ну вот, — подумал Лёшка. — Не пустует моё место. Нечего мне тут делать». Но странное дело: не было у него злости на этого малыша, да и о матери он думал как-то иначе, чем вчера, так и стояло перед ним её плачущее лицо. — В морг поехала! — усмехнулся он. — Ага! — кивнул мальчишка. — А меня тут оставили. Если, мол, Алёша жив и придёт, его надо покормить. Вот я сижу, жду, обед грею. — Спички детям не игрушка! — Я всегда сам разогреваю! — сказал Колька. — Я не спичками, а электрозажигалкой. Она как пистолет: ты-дых — и загорелась. — Где ж ты научился? — спросил Лёшка. Раньше он никогда с такими малявками и не разговаривал. — Чему война не научит, — по-стариковски вздохнул Колька. — Кто так говорит? — Не говорит, а говорил, — опустил голову Колька. — Дедушка мой говорил, у него потом осколок стронулся… — Куда стронулся? — спросил Лёшка и вспомнил тот чугунок, что бабушка подняла. — «Куда»… В сердце, куда же ещё! Тебя как зовут? — Иванов, — торопливо ответил Лёшка. — Ты есть будешь? Папа целую кастрюлю щей наварил. — Он у тебя и щи варить умеет? — зло усмехнулся Алёшка. — Он всё умеет, — гордо ответил Колька. — И шить, и стирать, и полы мыть… Он же моряк! «Какой он моряк!» — чуть было не сказал Лёшка, но глянул на жиденькие плечишки и пушистый Колькин затылок и не сказал. Мальчишка, натужившись, снял с плиты кастрюлю, перетащил её на стол, поставил тарелку. Высунув от усердия язык, отрезал большой ломоть хлеба. — Садись, ешь, — позвал он Лёшку. — Да я не хочу! — Ну вот! Хлеб уже отрезанный, а ты отказываешься, так нельзя, раз хлеб уже отрезали… Я тебе уже всё налил… Садись! Несолёно? — спросил Колька. — Папа всегда посолить забывает. Он взял щепотью соль и потрусил её над Алёшкиной тарелкой. Кусков подивился, какие у него маленькие пальцы. — Ты не бойся! — перехватил его взгляд Колька. — Я руки мыл. — Слушай… — Лёшке кусок был поперёк горла. — Ты всегда такой был? — Какой? «Как старичок», — чуть было не сказал Кусков, но осёкся. — А игрушки у тебя есть? — Ого! Ещё как есть! — просиял Колька. — Целый чемодан! Мало что чемодан! Мне в детдоме кахей подарили! — Что? — Кахей! Настольный! — Не кахей, а хоккей! — поправил Лёшка. — В каком это детдоме? — Ну я же в детдоме жил, когда дедушка умер. Меня же не с кем было оставлять, когда папа работал. — Давай сыграем, — предложил Кусков. — Ага! Колька помчался в другую комнату, но тут же вернулся. — Там коробка запечатанная, — сказал, потупясь. — Только ты не сердись, Иванов. Она запечатанная. — Тебе что, её не открыть? — не понял Кусков. — Чего там открывать! Бумажку разорвал, и всё… — Ну так открывай! — Я хотел с Алёшей! — прошептал Колька. Кусков положил руку на пуховый Колькин затылок. И мальчонка вдруг всхлипнул и, обхватив Кускова, прижался к нему. — Ты чего? Ты чего это? — растерялся Лёшка. — Это он из-за нас ушёл! — поднял к нему мокрый нос Колька. — Это он нас не хочет! — Да что ты! Лёшка совсем не знал, что ему делать, только гладил Кольку по спине, где острыми бугорками вздрагивали лопатки. — Кто тебе сказал, что он тебя не хочет? — Папа! Он ещё сказал вчера, что если так, то, конечно, мы уйдём! Потому что нельзя Алёше жизнь ломать! Насильно мил не будешь. А я уходить не хочу! — Ну и живи! Кто тебя гонит? — говорил Лёшка. — Живи на здоровье! Теперь у тебя всё есть: и мама, и папа… Вот книжки, — он показал на свою библиотеку из двадцати книжек, где в основном были тоненькие «Самбо для всех» или «История дзюдо». — Ты читать умеешь? — Не-а! — Научишься — прочтёшь. Вот тут стол письменный! Где-то тут фломастеры были — бери, рисуй! — Нет! — сказал решительно Колька. — Здесь ничего трогать нельзя. Алёша может обидеться! — Да ты что! Он не жадный, ему не жалко! — В том-то и дело, — всхлипнул Колька. — Я хочу с Алёшей! И с папой! И с мамой! Чтобы все были вместе: и папа, и мама, и Алёша! Чтобы всех было много: и мам, и пап, и сестрёнок, и братишек, и дедушек, и бабушек… — Ну что ты зарядил! Лёша теперь занят! У него другая жизнь… — Тогда мы уйдём! — упрямо повторил Колька. — Никуда ты не уйдёшь! — обозлился Кусков. — «Уйдём»! Никуда вы не уйдёте! Сиди и пользуйся! — Иванов! — закричал ему вслед Колька. — Ты чего обиделся? Иванов! Если Алёшу встретишь, пусть домой идёт! Я ему кахей подарю! Пускай скорее идёт, а то мама очень плачет и капли пьёт! — Ну, видал? — спросил Штифт, потупясь, словно это он был виноват в том, что Колька теперь жил у Кусковых. — Плачет всю дорогу! Вчера ещё в окно взялся кричать: «Алёша! Алёша!», страдает! А может, слушай, ты это… — Что! — закричал Кусков. — Что «это»! — Ну это… Назад придёшь? А? — Не для того я уходил! Ишь какой! Да у меня сейчас, может быть, только настоящая жизнь и начинается! А этот поплачет — перестанет, от слёз крепче спать будет! Буду я ещё на чьи-то сопли внимание обращать! — кричал Лёшка. — Да если хочешь знать, если бы я на соревнованиях был таким лопухом, как ты, и думал, что делаю кому-то больно, я бы никогда не стал чемпионом! — Ну чё ты! Чё ты! — бормотал Штифт. — Матери передай, что я уехал. — Она спросит — куда? — В экспедицию! В трудовые лагеря! В спортивные лагеря! В общем, пусть не ищет! Скажи: «Ваш бывший сын вам желает счастья!» — Ну ты даёшь! — покачал головой Штифт. — Вот так и передай! — Ладно! — буркнул Штифт. Лёшка остыл на улице и опять вспомнил, что не спросил у Штифта имени. «Размазня несчастная! — подумал он о своём приятеле. — Нужно пойти к моей матери и сказать: «Не ищите сына, он больше к вам никогда не вернётся! Он вас презирает». А Штифт разведёт турусы на колёсах, вздыхать начнёт да краснеть! И получится, что вроде бы он за то, чтобы меня искали. Отец! — решил Лёшка. — Отец выручит. Так отбреет, что всякая охота пропадёт по милициям и моргам бегать». И он пошёл к отцу в бар. |
||||
|