"Пропажа свидетеля" - читать интересную книгу автора (Можаев Борис Андреевич)

14

«Ну что ж! Расшевелили парадный подъезд, – твердил про себя Коньков, выходя от Коркина, – а теперь попробуем зайти с черного хода».

Магазин сельпо, стоявший на выносе из общего порядка домов, поближе к реке, был закрыт на обед. А со двора, от реки, валил мощным столбом черный дым.

Здесь на обширном дворе, огороженном высоким дощатым забором, горой были накатаны пустые бочки, валялись ящики, коробки картонные и всякая иная рухлядь. Магазинный сторож, в кирзовых сапогах, в овчинной безрукавке и военной фуражке со звездой, носил охапками и крепкую, и ломаную тару и бросал в большой костер, разложенный посреди двора.

– Что, гвардеец, добро сжигаешь? – сказал Коньков, подходя к старику и здороваясь за руку.

– Не говори, парень… Его накопилось вон – ноги не протащишь.

– Не жалко? Ведь ящика доброго не купишь на почте. А ты сжигаешь.

– Да что поделаешь? Порядок тоже наводить надо. Тут настоящий завал образовался.

– А я к тебе по делу, Иван Корнеевич. – Коньков присел на чурбан и протянул раскрытый портсигар старику.

Тот неторопливо размял папироску, закурил и подсел рядом.

– А что у тебя за дело?

– Собрался посылочку отправить, хвать – ящика нет. Дай, думаю, к Ивану Корнеевичу зайду. У него этого добра много.

– Тебе под чего ящик-то?

– Рыбы вяленой хочу послать.

– Кому? – допытывался дед.

– Братану, в Кемерово.

– Известно, на сухопутье живут. Большой ящик-то?

– Килограмм на шесть.

– Ну что ж, подберем… Не то сам собью – лучше нового будет.

Коньков вынул два рубля и подал их деду. Тот проворно сунул деньги в карман и сказал, как бы в оправдание:

– Ты много дал.

– Два сколоти. Один впрок будет.

– Сделаю, Леонид Семеныч. А после службы выпью с устатку.

– Смотри, от старухи влетит.

– Тогда уж поздно будет. А то и деньги отберет, и по шее заедет. В жисть не поверит, что милиционер дал.

Коньков рассмеялся.

– Боишься хозяйки-то?

– Дак ведь по нонешним временам кроме хозяйки и бояться некого – пьют и прогуливают. Вон и в газетах про это пишут. Эта самая… руководящая струна ослабла.

– И как же ее подтянуть? – усмехнулся Коньков.

– А очень просто – назначить баб. Они нам враз сухую конституцию пропишут.

– Это еще не беда. Лишь бы они нас без закуски не оставили. В вашем магазине, поди, и закусить нечем?

Сторож покачал головой и языком причмокнул:

– Э-э, парень! Была закуска добрая… Да ты опоздал.

– Да ну? Что ж это за закуска?

– Изюбрятина.

– В магазине?

– Около прошла. – Дед сделал выразительный жест рукой. – Вчера целый день тащили – и все черным ходом.

– Ах ты, какая жалость! Я, грешным делом, люблю изюбрятину. Может, осталось у кого? Кто хоть привез-то?

– Кто ж тебе отпустит? Ты при форме. Пошли бабу, может, он и продаст. А то давай я схожу.

– Да ну, что ж тебя гонять, старого человека. Я жену пошлю. К кому?

– Только обо мне ни слова!..

– Ну, что ты!

– Пусть сходит к Кузякину. Небось даст.

– Где он живет?

– Третья изба с краю по главному порядку, считай от реки.

– Спасибо, вечерком пошлю. А ты мне ящичек приготовь для посылки.

– Это уж само собой. Собью. Дырки-то провернуть с боков?

– На что они мне? Чай, не яблоки посылаю. Бывай здоров!

– Спасибо! – Иван Корнеевич для почтения снял фуражку и проводил Конькова до ворот.

«А черный ход оказался интереснее. Нас из одних дверей вроде бы взашей вытолкали, а мы премся в другие. Хо-хо!» – весело думал Коньков, идя к дому Кузякина, и распевал на разные лады одну и ту же подвернувшуюся на язык строчку: «То ли еще будет! То ли еще будет!»

Кузякина он застал на дворе; тот подправлял плетень, вплетая свежесрезанные тальниковые хворостины в изреженные и прохудившиеся от времени прорехи в заборе.

Это был средних лет мужчина, черноволосый, с неприветливым скуластым лицом и косоватым разрезом узких монгольских глаз.

– Вы – Кузякин Михаил Емельянович?

– Ну, я, – неохотно отозвался тот, кладя топор на дровосек.

– Я участковый уполномоченный, – Коньков показал свою книжку.

– Да знаю, – сказал Кузякин, не глядя на этот красный документ.

– Мне поговорить с вами надо.

– Пожалуйста. – Хозяин указал на здоровенный чурбак, сел сам и вынул пачку папирос.

– Да что ж мы здесь? – Коньков глянул на серое небо. – Вон и дождь накрапывает. Пошли в избу!

– Пошли.

Коньков пропустил вперед себя хозяина и сам нырнул через порог в темноватые сени, потом прошли в избу. Изба как изба, ничего подозрительного: полы чистые, крашеные, стены обклеены обоями. Над кроватью с никелированными шишечками висит дробовик и патронташ. Коньков прошел к столу, сел напротив хозяина.

– Вы заготовителем работаете, в Бурунге?

– Так живу-то здесь. Работаю в потребсоюзе. Бываю, конечно, и в Бурунге… Изредка.

– Ну как изредка? Последний-то раз когда там были?

– Да уж недели две прошло.

– Ага!.. А что вы там делали?

– Пробковую кору сплавляли.

– Дробовичок-то с собой берете? – Коньков кивнул на ружье.

– Берем… Так, по уткам ежели.

– А если что покрупнее? Карабина-то разве нет?

– Как видите. – Кузякин указал на стену.

Вошла хозяйка, приветливо улыбнулась.

– А у нас во-он кто! Гости, оказывается.

– Гостей угощать надо, – сказал Коньков, здороваясь с хозяйкой.

– И правда! – встрепенулась она. – Миша, ну-к, сбегай за бутылкой.

– Спасибо! – остановил Коньков приподнявшегося было хозяина. – Рад бы с душой, как говорится, да нельзя. Служба! А вот кваску бы я испил.

– Дак я сейчас! – метнулась к дверям хозяйка.

– Не беспокойтесь! – Коньков подошел к скамье на кухне, над которой висел ковш, снял его. – Проводите, а я по пути и напьюсь.

И, направляясь к двери, спросил:

– Где у вас погреб-то?

Хозяин как-то съежился, а хозяйка, все еще не понимая, что к чему, защебетала:

– Дак, на двор выйдете – тут вам будет налево хлев, а туточки пряменько и погреб.

– Ну, хозяин меня и проводит, – обернулся Коньков к Кузякину. – Там и напьемся за компанию.

Они вышли во двор. Здесь, за дровосеком, под тенью ильма, стоял бетонный погреб, вернее, виден был только вход в погреб – окованная дверь под козырьком.

Растворилась она со скрежетом. Коньков, пригибаясь, вошел первым. В сумрачном погребе на мощной матице висело два окорока.

– О-о! Да тут и закусить есть чем, – весело сказал Коньков. – Кабаньи?

– Да, – выдавил из себя хозяин.

– Попробовать-то можно?

Кузякин только плечами пожал. Коньков вынул охотничий нож, отрезал небольшой кусочек, пожевал.

– Свежего копчения. Еще дымком припахивает. А говоришь – в тайге давно не бывал?

В ответ раздался только тяжелый вздох.

– Ну, что? Остальное сам покажешь или будем искать? – спросил насмешливо Коньков.

– Вон там в кадке изюбрятина. И больше ничего нет.

Коньков подошел к кадке, открыл рядно, там лежало мясо. Коньков пощупал его, отрезал кусочек, взял на язык.

– Даже просолеть не успело. Сами убили?

– Нет.

– Когда привезли? Третьего дня?

– Да.

– С кем везли?

– Один.

– У кого брали мясо?

– Охотники продали.

– Кто именно?

– Да они все там на одно лицо… не то нанайцы, не то удэгейцы.

– Вы покупали в Бурунге?

– Нет, возле артели. До Бурунги бензина не хватит.

– А сколько сдали мяса в сельповский магазин?

Кузякин, застигнутый врасплох, помолчал…

– Так чтобы в магазин сдавать… этого не было. Приезжала Настя, продавец. Ну, пуда два взяла для своих… знакомых там, друзей.

– Понятно! Промысел налажен.

– Да это случай… Просто подвернулись мне охотники. Я ж на рыбалку ездил. Какой там промысел!

– Разберемся… – Коньков вышел на двор и сказал хозяину, запиравшему дверь: – Вы погреб-то не закрывайте. Сейчас понятых вызовем. Придется мясо конфисковать, и протокол составим…