"Исповедь бунтаря" - читать интересную книгу автора (Немцов Борис Ефимович)

II Как найти свое место в президиуме

Я родился в разгар строительства коммунизма и даже в самых смелых юношеских фантазиях не мог представить, какие крутые виражи готовит мне жизнь. В школе не был комсомольским вожаком, не собирался вступать в ряды коммунистической партии, хотя и понимал, что вне КПСС сделать карьеру практически невозможно. Но об общественном или, упаси Бог, политическом будущем я тогда вообще не думал, собирался стать ученым физиком.

Более того, еще в школе возникли проблемы с моей политической благонадежностью. Я учился на отлично и шел на золотую медаль. Однако медаль мне давать не хотели, потому что учителя просекли, что я политически неблагонадежен. Это сегодня звучит смешно, а я оканчивал школу на пике социалистического застоя, в 1976 году. И в характеристике, которую я должен был предоставить при поступлении в университет, директор написала: «политически не устойчив». В те годы с подобной характеристикой поступить в университет было невозможно, потому началось долгое выяснение отношений между университетом и моей школой. Наконец, директор смягчила приговор на «позволяет себе политически непродуманные высказывания». Это уже давало мне шанс стать физиком.

Я начал свою политическую деятельность во второй половине 1980-х, причем начал не с политики, а с экологии. В Нижнем Новгороде коммунисты затеяли строительство атомной котельной – «атомной станции теплоснабжения» (ACT). Они предлагали нагревать воду в атомных реакторах, и потом через систему теплообменников эту воду под высоким давлением закачивать в нижегородские дома. Поскольку страна на тот момент была безмолвна, никто никого ни о чем даже не собирался спрашивать – стали строить. Однако Нижний – по сути своей город не рабский, у нас появилась общественная организация «За ядерную безопасность», главной задачей которой было не допустить строительства этой самой котельной. Даже моя мама стала собирать на площади имени Горького подписи против этого проекта. Собственно, благодаря матери я и пришел в политику. Она все время мне твердила одно и то же: «Вот ты занимаешься никому не нужной наукой, а у нас тут собираются ядерную котельную строить. У тебя совесть есть?»

Наконец, меня как физика попросили войти в организацию. Люди понимали, что нельзя соединить наше гнилое коммунальное хозяйство с высокими технологиями. А я, несмотря на лояльное отношение к ядерной энергетике, понимал, что атомная котельная – это самое безумное, что могли придумать советские бюрократы. В итоге написал по этому поводу статью в газету «Нижегородский рабочий», в которой объяснил, почему я против атомной станции теплоснабжения. Статья вызвала невероятный резонанс. В редакцию пришли тысячи писем. Общество настолько серьезно отнеслось к проблеме, было столько откликов, что в нашем институте даже специально поставили стол для «писем Немцову». Это был 1987 год. Мне 27. К этому времени я уже защитил кандидатскую и начал писать докторскую и даже не помышлял о какой-то общественной карьере. Но меня стали включать во всякие экологические проекты, приглашать на собрания, акции. В конце концов, я просто не мог оставить маму на площади в одиночестве. Так и втянулся. А в 1990-м подоспели выборы в российский парламент.

Для тех лет у меня была достаточно радикальная программа: свобода слова, частная собственность, открытая страна, возвращение городу Горький исторического имени и, естественно, закрытие атомной теплостанции. Эти вопросы оказались важны для нижегородцев, программа была людям понятна и ими востребована. В итоге на выборах я победил. Кстати, с гордостью констатирую, что моя первая политическая и предвыборная программа полностью выполнена.

Тогда же я познакомился с Борисом Ельциным. Депутаты съехались в Москву на первое заседание Верховного Совета РСФСР, и Ельцин пригласил на встречу тех, кто победил под демократическими лозунгами. Собрались. Ельцин зашел, увидел меня, молодого парня (а мне тогда было 30 лет), и сходу говорит: «Вы из Нижнего Новгорода? У вас есть какие-нибудь идеи, как нам обустроить Россию?» Меня это удивило. Он несколько часов сидел и слушал нас, совсем молодых людей, неоперившихся, практически ничего не комментируя и только что-то записывая. И это не был аттракцион по внимательному прослушиванию разговоров начинающих политиков, это был заинтересованный, важный разговор.

Борис Ельцин образца второй половины 1980-х годов на 100 процентов отвечал запросам общества. Что бы в тот момент Ельцин ни делал – падал с моста в реку, снимал с должности директора Елисеевского магазина, ездил в трамвае или ходил по обычным районным поликлиникам, – молва делала из этого фетиш, геройский поступок. То же самое много лет спустя случилось с Ющенко. Во время «оранжевой» революции в Украине народ ликовал при любом его появлении, он мог ничего не делать, ничего не говорить или произносить банальность – объединяющим, мобилизующим являлся сам факт его существования. Так случается, когда лидер точно попадает в ожидания людей, когда в обществе возникает спрос на лидера.

Изменение спроса на лидера – это смена фазы развития страны. Ведь что характеризует нынешнюю Россию? Ностальгия по империи и гордость собой, поскольку налицо какой-никакой рост благосостояния. Народ после пятнадцати лет экономического и политического кризиса – с 1984-го по 1999 год – действительно стал лучше жить, и никого не интересует, что произошло это по не зависящим от нынешней власти причинам – просто выросла стоимость нефти. Но людям не хочется думать об этом, им не хочется думать о том, что будет через пять-десять-пятнадцать лет, их не интересует политика. Это фаза летаргического сна, и в этой фазе народу не нужна свобода слова, не нужна демократия, не нужны лишние права. В эту фазу органично вписывается Путин, потому что он сильно переживает по поводу распада СССР, пытается, хотя и не очень удачно, вершить дела на международном уровне, демонстрирует по всем телеканалам, как он возрождает былую мощь. И, конечно, все успехи на нефтяном рынке он приписывает себе, хотя не имеет к этому никакого отношения.

В стране дефицит свободы, но его ощущает меньшинство. Со свободой ведь – это как с кислородом при подводном плавании: ты ныряешь под воду – и надеешься на то, что акваланг наполнен кислородом, а шланг не перекручен. Однажды я нырнул и почувствовал, что воздуха не хватает. Быстро всплыл и ощутил ужасную головную боль. Было очень тяжело. В тот момент я впервые понял, что значит глоток кислорода. Так и со свободой: пока она есть – ее не ощущаешь, как и воздух, которым дышишь, но рано или поздно отсутствие воздуха становится катастрофой. Не надо ни еды, ни воды – только бы глоток свежего воздуха. Поэтому неизвестно, какой краской будет вписано имя Путина в российскую историю. Хотя сегодня в России из-за наркотического нефтяного дурмана есть ощущение, что все нормально и жизнь прекрасна. В такие моменты либералы и демократы не нужны.

Казалось бы, очень легко объяснить людям связь между свободой и хорошей жизнью. В качестве доказательства надо всего лишь посмотреть на то, что происходит в мире, и убедиться: где свобода – там люди живут хорошо, а в странах, где ее нет, – мрак. Но парадокс в том, что эту простую истину большинству объяснить невозможно. Я даже иногда думаю, что народу должны так перекрыть кислород, чтобы он стал задыхаться, и только тогда он поймет. Но несмотря ни на что, на мой взгляд, спрос на демократическую, либеральную идею будет расти. Правда, сколько времени это займет – не знаю. Хотелось бы, конечно, чтобы это произошло быстрее. Пока же запрос на «оранжевую» революцию есть только у элиты. Я не знаю ни одного московского интеллигентного семейства, где бы не обсуждали тему, возможна ли «оранжевая» революция в России. Революция невозможна – это факт, но то, что идея обсуждается, – тоже факт. Я бы даже сказал, что нарастает вторая волна диссидентского движения: людям надоедает бесконечная серость, вранье, надоедают казармы, официоз, который нам навязывают. А значит, волна будет распространяться все шире, а запрос на свободу – расти.

Впрочем, сегодняшняя социология не дает поводов для оптимизма. Американская организация Freedom House проводила уникальный опрос в разных странах, в основном «третьего мира», плюс Россия. Первый вопрос: считаете ли вы, что материальное положение важнее личной свободы? Второй: считаете ли вы, что для наведения порядка необходимо передать власть одному человеку? Третий: считаете ли вы, что необходимы ограничения для печати, если того требуют интересы государства? Россия по ответам оказалась худшей, даже хуже африканских и латиноамериканских стран. На все вопросы наши люди отвечают как представители нации, склонной к диктатуре и авторитаризму. Даже Зимбабве выглядит приличнее, даже латиноамериканские страны думают свободнее. У нас до сих пор нет понимания свободы как ценности. Думаю, это потому, что мы слишком мало крови пролили за свободу. Если бы мы за свою свободу заплатили дорогой ценой, тогда бы ценили. А коль скоро мы за нее ничего не заплатили, то так мы к ней и относимся.

Кстати, во всех постсоветских, посткоммунистических странах после либерализма и демократизации наступал период реванша. В Восточной Европе он прошел довольно мягко – там к власти приходили европеизированные левые. Но процесс наблюдался везде: в Венгрии, Болгарии, Чехии, Румынии, Польше… У нас, поскольку страна евроазиатская, реакция существует в более жесткой форме. Она существует в Белоруссии, существовала в Украине до «оранжевой» революции. И это объективный процесс, обратный ход маятника. От него никуда не деться, не спрятаться – надо пережить. Хотя, конечно, сидеть и смотреть, когда все это кончится, мы не можем, мы должны действовать.

Бывают в истории моменты, когда люди жаждут свободы. Считаю, что в новейшей истории России такой момент был. Это конец 1980-х – начало 1990-х. Народ жаждал свободы! Когда на Манежной площади собрались миллион человек, которые требовали сокрушить коммунизм и дать людям свободу, – это был искренний порыв. Но… Люди сокрушили коммунизм и очень быстро разочаровались. У нашего народа вера в чудо запредельная, именно поэтому для нас Пасха важнее, чем Рождество. Во всем протестантском мире Рождество – главный праздник, а у нас главный – Пасха, потому что это Воскресение Христово, чудо то есть. Коммунизм сокрушили, а чуда не случилось, живем хреново. За что боролись? Мы что, просто тактам стояли под дождем, Ельцина защищали?