"Ханский ярлык" - читать интересную книгу автора (Изюмский Борис)

СНОВА ВМЕСТЕ

Вскоре после заговенья [21] Бориска собрался в путь. Он оделся потеплее, приладил на розвальнях колокол, окрутил его веревками, сам сел впереди и выехал со двора. Бориска обогнал прачку-мовницу, на санях, везущую одежду, миновал сады и очутился за городом. На реке, у проруби, парни били палками по льду, глушили рыбу и вытаскивали ее баграми.

Пошел неторопкий снежок. Издали одинокий сизый тополь покивал Бориске вслед.

Москву еще не успело занести сугробами, ее только легонько припорошило, то там, то здесь виднелись чернеющие бока бревенчатых стен.

«Бартанелло напрасно приманивал, — думал Бориска. — Хоть и тяжко живется в земле нашей, а ни на какую иную не променяешь — своя и в горести мила… В „Слове о погибели“ сказано: „О светло-светлая и украсно украшенная земля русская! Ты многими красотами удивляешь“. Дивно-то как сказано! И верно — все дорого: и эти ели на опушке, и замерзшая Неглинка, и множество дымков из снегом припорошенных изб… «

Бориска еще раз с любовью посмотрел на Москву и неожиданно вспомнил, как несколько лет назад, осенней порой, он вот так же оглядывался на стены, глазами искал Фетинью. Стало грустно, тяжко на сердце…

Как зажили бы сладко, коли рядом была! Где она, ласонька моя единственная? Верно, сгубил ее лиходей…

Бориска нахмурился, плотнее запахнул тулуп; подавшись вперед, покрутил кнутом над конскими головами:

— И-е-е-ех, милаи! Что пригорюнились?

В монастырские ворота он въехал к концу седмицы [22]. В большом дворе, застроенном сараями, амбарами, чувствовалось обилие. У игуменьи в приемной толкался народ — богомольцы, мужики; пахло кипарисом, ржаным хлебом и луком. Игуменья виду не подала, что узнала Бориску. Когда он зашел, продолжала разговор с ниварями:

— Лес привезете — конюшни починить… А мы за вас, грешных, помолимся! — Она закатила глаза, повела снизу вверх жирным подбородком.

— Дак мы ж, матушка Агния, в прошлый месяц возили… — робко напомнил плешеватый старик, разминая в руках шапку.

Лицо игуменьи стало строгим.

— Не для нас усердствуете, для господа!.. Пряжу-то изготовили из льна, что дала? — резким голосом спросила она. — Сколь ждать?

«И здесь то же! — подумал Бориска. — А пошто и не быть, коли сам митрополит деньги дает в рост, когда и для него чужие руки убирают урожай, ловят рыбу, строят запруды… «

Наконец игуменья отпустила мужиков, сладенько пропела Бориске:

— А я-то тебя и не приметила… Привез, молодец, колокол? — Она заулыбалась умилительно.

Получив деньги за колокол, Бориска накормил коней, сам потрапезничал и стал собираться в дорогу. Стоя у пустых розвальней, возле самых ворот, он туже подтянул кушак и, надевая варежки, весело подумал о легком обратном пути.

Разгуливали по снегу галки. Несло из церкви ладаном. Там закончилась служба; неохотно зазвонил колокол. Звук у него был хриплый, надтреснутый. «Разве ж это звон!» — с пренебрежением подумал Бориска.

Через двор, не поднимая глаз, заплетающимися, мелкими шажками шли в свои кельи монашенки.

Бориска посмотрел на одну из них и обомлел.

— Фетиньюшка! — радостно крикнул он, не веря своим глазам.

Была она все такой же: та же родинка под левым глазом, те же зеленые глаза, широкобровая, любая.

Вот только осунулась, потускнело лицо, горестные складки легли у рта, и потому казалось — стал он меньше; да бледность покрыла щеки, и морщинки притаились у глаз.

Все это в мгновение разглядел Бориска.

Девушка бросилась к нему, припала к груди, и не успел никто во дворе слово промолвить, как Бориска прыгнул с нею в сани, глаза его сверкнули бешенкой — не подходи! — Он пронзительно свистнул и вихрем промчался мимо привратницы у ворот по дороге к лесу.

Кони, словно им передалось волнение хозяина, не мчались — летели стрелой.

В лицо Бориски ударяли комья снега, на поворотах сани заносило, и Фетинья, крепко вцепившись маленькими руками в их края, с тревогой глядела назад, нет ли погони.

Все произошло точно во сне, так быстро, так неожиданно, что они молчали, и, только когда серые стены монастыря скрылись из глаз, Фетинья вскочила, судорожно обняла сзади за шею Бориску — никакая сила не оторвала бы ее.

— Отрада моя! Дождалась тебя! — прошептала она и заплакала.

А немного успокоившись, еще всхлипывая, горячо зашептала, словно боялась, что кто-то услышит:

— Я не монашка-послушница, меня за строптивость и постригать не хотели. Я обещала Агнии: все едино убегу! Все едино! А она шипит… шипит… Всех послушниц защипала!..

Фетинья достала с груди колечко, что подарил ей Бориска, когда возвратился с похода, надела на палец. Спросила радостно и тревожно:

— Теперь как же нам? Князь розыск начнет…

— Не найдет, — сурово сказал Бориска и левой рукой крепко привлек к себе девушку, — никому не отдам! Головой лягу, а не отдам! Будем жить далеко… в лесу. Избу построю… Много ль нам надо? Руки есть, любовь есть… Хорошо будет! Да и не одни мы в лесу. Люду беглого там не счесть…

Кони мчались лесной просекой навстречу огненному диску солнца.

…Вторую седмицу ночами пробирался Бориска с Фетиньей дальними, глухими дорогами. Коней пришлось им продать.

В одном селении Бориске удалось купить для девушки теплую одежду, и теперь Фетинья совсем повеселела. Она то и дело начинала беспечально напевать, ласкалась к Бориске, и ей уже казалось дурным сном все, что произошло с ней за эти годы. На щеках ее снова заиграл румянец, а глаза точно омыло живительной влагой.

«Суженая моя! — глядя на нее, думал Бориска. — Одна лишь любовь умеет вернуть младость, до края наполнить сердце… «

Но Бориску не покидало чувство тревоги за любимую. В Москву он решил не заходить — бог с ним, с добром, все оно не стоило мизинца Фетиньюшки, ласкового ее взгляда. Ее надо было спрятать, уберечь, но куда податься, у кого искать помощи?

И тогда он вспомнил о деде Юхиме. К нему-то теперь и держал Бориска нелегкий путь.

Дед Юхим встретил их как родных. Много не расспрашивал, все понимал с полуслова. Когда Фетинья, изнуренная путем, улеглась спать с невесткой деда, он тихо сказал Бориске:

— В наших-то краях беглый люд силу немалую собрал… Бояр потрошат, добро грабленое отымают у них по справедливости… — Пошевелил густыми бровями. — Вожак у них зо-ол на богатеев, ох зо-ол! Верно, налили они ему в достатке кипятка под шкуру. Да и кому не налили? Зеньки ненасытные! — Помолчал и совсем тихо добавил: — Андрей Медвежатник звать… сбёг от казни…

Бориска задохнулся от волнения, вцепился пальцами в руку деда:

— Медвежатник? Это ж друг мой! Неужто жив? Дедусь, мне б свидеться…

— Повремени! — усмехнулся старик. — Фрол мой возвернется с охоты, сведет тебя к дружку…

…Фрол пронзительно свистнул, и эхо долго носило свист по лесу. Но вот где-то далеко раздалось уже не эхо, а такой же ответный свист. Фрол поднес ладони к губам и, загукав, прислушался.

Вскоре из-за кустов вынырнул небольшого роста рябой человек в кожухе. В руках он держал узкие вилы, острыми зрачками недоверчиво уставился на Бориску. Увидев Фрола, сразу успокоился:

— Ты чё?

Фрол не торопился с ответом; недаром дед о нем сказывал: «На пожар и то шагом ходит». Помолчав, попросил:

— Проводи к Медвежатнику, дело есть…

Они долго шли лесом, сбивая с веток снежные комья, продираясь сквозь заросли. В одном месте даже ползли под землей и, наконец, к вечеру очутились на поляне, возле небольшой избы.

Проводник остановился.

— Погодьте, — сказал он и вошел в избу.

Волнение все более охватывало Бориску, он напряженно глядел на дверь, за которой скрылся рябой. Но, когда на пороге появился рослый человек и Бориска увидел его лицо, он отпрянул. Нет, это был не Андрей! Разорванный рот сросся кое-как, из-подо лба в багровых шрамах чернел уголёк чудом уцелевшего глаза. Клочья седых волос выбивались на висках.

Человек сделал шаг к Бориске, с горечью спросил:

— Не распознал?

Только теперь, по голосу, признал Бориска Андрея, бросился к нему, прижался к изуродованному лицу.

Они засиделись до полуночи. Бориска рассказал свою историю, Андрей — свою.

— Я от мучителя через стреху убег… доски отодрал. Только ногти там оставил… Сестренка постельничего Трошки подобрала меня на пороге, прятала, выходила… А Кочёва, — Андрей скрипнул зубами, — сжег Подсосенки… Приказал солью посыпать пепел хаты моей… Жену привязал к хвосту конскому, волок по земле… Отца хворого убил, Семенову семью истребил…

На мгновение Бориска представил заплывшее жиром лицо Кочёвы, жесткие глаза Калиты. «Все вы зверюги лютые, перебить вас мало!»

— Дозволь с вами остаться? — попросил он глухо Андрея.

— А Фетинья?

— Единая у нас жизнь…

Андрей тяжело задумался.

— Оставайся, — наконец сказал он. — Ты умелец, поможешь нам волчьи ямы да хитрые засады для кровопивцев строить. Оставайтесь.