"Так говорил Никодимыч" - читать интересную книгу автора (Юдин Борис Петрович)Вот уже и вечереет. И кости доминошные трудно рассмотреть. И допито всё. А домой ещё рановато. Ну что там дома делать? С бабой поругаться ещё успеется. Куда она, баба, уйдёт? – Никодимыч, а Никодимыч! Стравил бы что? И Никодимыч не торопясь закуривает, прокашливается для солидности, и начинает… Тут у одного мужика хобби было. Прямо скажем, страстная страсть. Уж очень он рыбалку любил. Правду сказать, он не так уж эту рыбалку любил, а сам процесс. Вот, сядет он на берегу в тенёчке, вот, удочку свою закинет, вот, внедрит стакашек и начинает природой любоваться. Хорошо-то как! Лучше и быть не может! А там, смотришь, и вечер. И домой пора. Вот, едет он обычно в электричке к себе домой и всё думает: – Ну, блин, погоди! В следующий раз я тебя, паскуду, обязательно поймаю. Куда ты денешься? Деться-то тебе некуда. Это он всё о золотой рыбке думал и недвусмысленно грозился её поймать. – А как эта евоная любовь к рыбалке возникла? – спросите вы. А очень даже просто. Когда наш мужик ещё в школе напрасно учился и был не мужиком, а несмышлёным мальчонкой, прочитал он «Сказку о рыбаке и рыбке». Там в этой сказке золотая рыбка все старческие дурацкие фантазии осуществляет. Вот эта неправдоподобная история и втемяшилась ему в башку. Колом не выбьешь. Всё бывало, сидит и мечту мечтает, как он эту рыбку поймает, что он ей скажет и что она ему в ответ, и как она начнёт всякие его желания исполнять. Только никому он про это не рассказывал, потому что расскажи, так тут охотников до халявы найдётся, как комаров. Даже бабе своей не признавался. Пусть, думал, ей сюрприз будет. Он первое время не столько ловлей занимался сколько поиском места. Потому что такая рыбка – это тебе не шпрота. В консервной банке жить не будет. Вот, мотался он, мотался, да и нашёл одну замечательную речушку. Не то чтобы очень полноводную. Нет. Воды в ней – ну ровно хорошему мужику с утра пописать. А было в этой Переплюйке что-то такое замысловатое, что наш мужик только глянул и определил: – Вот здесь она, родимая, и живёт. Больше негде ей прятаться, только тут. И стал наш мужик на эту речушку ездить. Поначалу только по выходным. Потом и работу бросил. Какая тут к чёрту, работа, когда счастье само в руки так и прёт? Только бы не оплошать, да между пальцев не пропустить. Баба его поначалу всё ворчала, а потом бросила: очень уж этот мужик больно драться умел. Да!.. О чём это я?.. А-а! Вспомнил! Вот, и в этот самый день приехал мужик, сел под свой кустик, удочку забросил, рюмочку выпил, крякнул, и только собрался картинами природы полюбоваться, как у него клюнуло. Клюнуло и повело. Мужик даже глазам своим не поверил. Столько лет он на этом месте рыбалил, ни разу не клевало. А тут только сел – и на тебе. Вот он по всем правилам подсёк, да вывел. Смотрит, а на крючке сиклявка какая-то. Не то малёк, не то головастик. Вот мужик эту кильку сраную с крючка снял, подержал на ладони, подержал, да и обратно в речку выбросил. Пусть, мол, себе растёт, да размножается. Потом вздохнул, да ещё стакашок принял. Не для пьянки, а для поддержания настроения. И такое на него настроение накатило хорошее, что потянулся мужик, да и скажи: – Эх! Тёлку бы сейчас! Только мужик такие вот слова произнёс, как чует, что ему кто-то мокрой тряпкой сзади по волосам провёл. Ну, думает мужик, счас, как ляпну промеж глаз, так больше не захочет. Оборачивается он с таким боевым настроением и смотрит – стоит перед ним тёлочка, ноги растопыркой и всё норовит мужика в морду лизнуть. А в глазах столько любви и тоски, что хоть ведром зачёрпывай, да продавай пацанью на розлив постаканно. Мужик на неё: – Кыш! Кыш! А она стоит, как будто в землю вросла и всё норовит мужика в физию лизнуть. Вот мужик и решил себе, что тёлка эта сумасшедшая. Извернулся и бежать. Тёлка за ним. Вот мужик бежал, бежал, запыхался, остановился, да выругался: – Сука! Глядь – поглядь, бежит на него здоровенная собачища! Ростом, наверное, со слона, не меньше. Завалила нашего мужика на землю, встала лапами на грудь и лицо лижет. А сама дышит горячо и зубов у неё в пасти, как у крокодила. Вот мужик терпел, терпел, да и говорит: – Чтоб ты сдохла! Собака эта только хвостом дёрнула, упала на мужика и не дышит. Вот наш мужик кое-как из-под этой суки-собаки выскребся, пыль на коленках ладошкой стряхнул, да и чесать к электричке что было сил! Даже за снастями своими возвращаться не стал. И когда он уже спокойно сидел в вагоне, его вдруг и осенило: – Ёлы-палы! – думает, – Это же я эту паскудную рыбку поймал всё-таки. Это я на такую шмокодявку половину своей жизни угробил? Ох, мудило я, мудило! И так этот случай мужику душу перевернул до полного разочарования, что бросил он свою рыбалку, на работу устроился и деньги в семью носить начал. А вы говорите, чудес нету… – Это кто же такое говорит? – спросил Серёга, и налил ещё по-маленькой. Потому что сегодня его очередь была разливать. – Конечно, всякие чудеса случаются. Вот у меня, например, в прошлом году случай был – не поверите. – А вот, когда тебе товарищи слово дадут, тогда и расскажешь свой случай – перебил Никодимыч – А пока что тебе слова не давали. Так что варежку захлопни и слушай. Вот тут как-то повезло одному мужику несказанно. Забогател. Воспарил – рукой не достанешь. И всёго-то у него немерено: и бабы, и водка, и друзья, и машины… Птичье молоко и то – бидонами. Чё говорить – в Президенты подумывал податься, как только лишнее время будет. И вот едет как-то этот мужик по окраине. Смотрит: магазинчик стоит. И вывеска на нём «Вино». А наш мужик как раз водкой торговал. На ней, родимой, и поднялся. Дай, думает, зайду. Посмотрю, чем конкуренты, мать их так, торгуют. И выходит из своей тачки. Просит охрану не суетиться, а сам к лавчонке этой. А у крылечка старушка-божий одуванчик стоит. – Помоги, милок, моему горю. Я, – говорит, – Васильевна, меня, – говорит, – тут все знают. Я вон там в богадельне живу. – А какое же такое у тебя горе? – Спрашивает наш мужик. А сам морду воротит. Потому что пахнет от этой Васильевны чисто русским духом. – А вот какое горе – рассказывает старушонка. – завезли сегодня в этот магазин дешёвый лосьон. «Берёзовая вода» называется. А мне енти супостаты не продают. Им, видишь ли, какой-то начальник запретил. Так возьми ж ты мне, сынок, пару флакончиков. Тебе дадут. Говорит так старушка, а сама к нашему мужику свою сморщенную лапку тянет. А в лапке – денежка. Ну, мужик старухой гнушался, а денежкой нет. Взял он денежку, и говорит: – Хорошо, старая. Будет тебе и берёзовая вода и берёзовый веник на закуску. Говорит так, а сам думает: – Хрен тебе, старая, а не парфюмерия. Алкоголь – это яд. Про это даже газеты пишут. А денежка мне и самому пригодится. Вот, пошаландался мужик по магазину. Выходит, а старушка к нему: – Купил? – спрашивает. Мужик только морду молча отвернул. И в машину. И по газам. Едет, а ему по мобиле звонят. Так и так, говорят, горит Ваш спиртзавод синим пламенем. Мужик туда. Точно. Горит заводик, как пионерский костёр. Пожарных собралось!.. Как тараканов в кухне. И стоят себе. Покуривают да посмеиваются. Мужик к пожарному начальнику: – Что такое? Почему не тушите? А тот так спокойненько отвечает: – А мы и не будем тушить. Потому что ты старушку Васильевну обобрал. Плюнул мужик. И в банк. Там ему большой кредит обещан был. Приезжает, а ему банковский начальник: – Не будет тебе, мужик, кредита. Ты у старушки Васильевны денежку украл. Разъярился мужик и попёр к пахану, который его фирму крышевал. Жалуется. А пахан и говорит: – Не будет тебе никакой такой крыши. Ты у старушки Васильевны денежку зажал. И ваще, ты нам должен денег хренову тучу. Два дня тебе на отдачу. – Облезете! – думает наш мужик. – У меня все бабки и недвижимость на жене. Так что облезете. А тут и баба евоная звонит: – Уезжаю от тебя, – говорит, – с концами. И деньги со мной. И дом я уже продала. Потому что ты, подлец, старушку Васильевну обманул. А тут ещё и начальник охраны приходит: – Не будем мы больше тебе служить. Ты старушку Васильевну обидел. Ну, понятно, от таких новостей схватился наш мужик за сердце. Хрюкнул пару раз да и помер. Вот стоит мужик на небе перед апостолом Петром. Стоит и мечту мечтает, чтобы в рай ему попасть. А Пётр этот ключи на пальце покрутил и говорит: – В рай тебе, мужик, сам понимаешь, нельзя. Ты же старушку Васильевну обобрал. Ступай-ка ты, браток, в ад. Вот приходит мужик в ад, а привратник ему и говорит: – А на кой чёрт ты тут нам нужен? Ты же старушку Васильевну того… И вилами мужика как ткнёт больно! Закричал мужик диким криком. Аж у самого в голове загудело. А когда откричался, смотрит – стоит он перед той самой старушкой Васильевной и она, бедолага, руку с денежкой тянет. Тут зарадовался мужик: – Так она, ведьма старая, меня просто заморочила! Не стал мужик деньги брать. Побежал в магазин. Купил там для этой Васильевны ящик берёзовой воды да ещё бутылку пива прибавил. – А дальше-то что, Никодимыч? – спросил слесарь Федька. – Дальше – то оно как развивалось? – А дальше сказка окончилась. Суровая правда жизни началась. Совеститься начал наш мужик. Ну, его свои и грохнули. Кому он такой нужен? – Потянулся Петрович, аж кости хрустнули. – Тут уж так выходит, что каждому своё нужно. А что одному прямо горит, как надо, то другому вообще по барабану… Тут вот такая история вышла. В то доброе старое время, когда на простой народ ещё Перестройку со свободой не придумали. Жил-был один мужик. В семье жил. Он ваще большой семенитель был. Мужик этот. Да… Ну и вот. Идет этот мужик как-то в дом, семью. Неторопясь. Потому как после работы. А тут подскакивает к нему соседка Нинка, что продавщицей в посудном магазине. У неё ещё три года тому назад мужик ушёл к еёной лучшей подружке. Так вот, подскакивает эта самая Нинка, хватает нашего мужика за рукав и шепчет пронзительно: – Ты, – говорит, – Иваныч, забеги ко мне завтра с заднего хода. Я тебе по-соседски чайник со свистком оставила. – А на хрена этому чайнику свисток? – удивляется мужик, – Он же чайник, а не мент. – Дурак ты, дурак, Иваныч! – говорит вредная Нинка, – И уши солёные. Это специальный такой чайник. Его на плиту поставишь, а он соловьём заливается. Это для комфорту придумано. – Понятно, что для комфорту – отвечает мужик, – непонятно только с чего это он поёт. С какой такой радости. – А Нинка опять язвит, зараза: – Вот ты попробуй голой жопой на плиту сесть. А я послушаю, как запоёшь. Мужик подумал минут несколько и согласился: – Хорошо, говорит, Нинка. Это тебе большая спасиба за заботу. Приду, как велено. Только ты засохни, ради Бога. А то я тебе твой поганый язык оторву и куда надо засуну. Она и умолкла, потому что мужиков характер знала. А мужик домой пришёл да и говорит: – Так и так, – говорит – Нинку встретил. Обещала поющий чайник достать по блату. Брешет, что чайник этот стоит на плите и соловьём заливается, мать его. Мужикова баба сразу зарадовалась: – Я, – говорит, – о таком чуде, прям, всю жизнь мечтала. А то готовить жрачку на вас, оглоедов, так скучно, что и не рассказать. Вот мужик назавтра к Нинке этой в заднюю дверь колотнулся, чайник взял и домой приволок. Собрались всей семьёй в кухне. Поставили обнову на плиту. Сидят, слушают. Слушали, слушали, а потом мужикова тёща и говорит: – А ведь не поёт. Или это только я не слышу? А мужикова баба сразу народ подзуживать стала: – Эта стерва Нинка бракованный товар подсунула. Ей за такое башку отвинтить надо. Тогда мужик схватил этот чайник с плиты и кричит: – Разберёмся, что к чему! – кричит. Ну, и пошли на разборку всей семьёй. Тесть мужиков по дороге где-то кол раздобыл: – Ох, держите меня! – кричит, – Ох, зашибу ненароком! Пришли. Сели. Мужик и говорит: – Это что ж ты, соседушка, такое мне подсунула? Обещала, что предмет кричать будет, а он молчит, да и всё. За это и личность помять можно. И тесть тут же колом над головой крутит, слова всякие выговаривает про паразитов трудового народа. – Не может такого быть, – говорит Нинка, – потому что не может. Давай испытаем. Если что – я деньги верну с удовольствием, потому что вы, темнота, настоящего комфорту недостойны. Ладно. Испытывать, так испытывать. Поставили чайник на плиту. Ждут. Не поёт! – Ну, что? Видишь теперь? – спрашивает мужик. А Нинка, гадюка, потешается: – Эх, темнота вы деревенская! Он же кричит только когда закипит. А так молча варится. А баба мужикова и отвечает: – А мне, к примеру, такой комфорт нужен, как соломина в заднице. Он и даром мне такой чайник не нужен, не то, чтобы за деньги. А тесть ихний всё колом крутит: – Ох, православные! – кричит, – Не дайте согрешить! Не доводите. Тут Нинка, конечно, не выдержала. Не перенесла оскорблений личности. Отдала деньги. Мужик на эти деньги тут же принёс. И обмыли всей семьёй победу над коварным врагом, как положено. Так и живут до сих пор со старым чайником. И ничего. Никто от этого не болеет. – Ты кончай заливать, Никодимыч! – обиделся Василий. – Ты… это… блин… и того… обидно выходит. Ты клевету с напраслиной на людей-то не возводи. Это каждый может. Ты душевное что-нить, короче. – Хорошо – согласился Никодимыч – будет тебе душевное, раз просишь. Тут вот, лет несколько тому назад несчастный случай приключился. Да вы знаете этого мужика. Его весь посёлок знал. Иваном Петровичем звали. Помнит кто? Нет? Ну и не надо. Так вот. Приключился с этим самым Иван Петровичем несчастный случай. Нежданно, так сказать, негаданно. И вот что ещё надо сказать. Был у этого самого Иван Петровича талант. Даже не талант, а Дар Божий. Он плевать умел. Ты погоди, Колька, зубы скалить. Ты сам подумай своей дурной головой. Вот ты просто так плюёшь? Просто так. А Петрович этот в цель умел плевать. Целенаправленно, так сказать. Ладно. Расскажу по порядку, раз ты не понимаешь. Говорят, что ещё в роддоме, когда нормальные младенцы орать начинают, Петрович взял, да и плюнул. И так ловко, что попал акушерке прямо в глаз. Та Петровичевой мамаше прямо сказала, что мальчик еёный Божий Дар имеет. И что из этого дара ничего хорошего не выйдет. Прям как в воду глядела, зараза! Но тогда на эти злобные слова никто и внимания не обратил. Только когда этот несчастный случай произошёл, все сразу вспомнили. Вспомнили, и ахнули. Ахнули, да поздно. Так вот. Стал этот Петрович расти подрастать. И всё время талант свой развивал да холил. Тренировался, так сказать. Другие детки в игры играют или дерутся на радость родителям. А Петрович только сидит и поплёвывает. И всё норовит попасть, куда ни взглянет. Нарисует, бывало на листе бумаги муху, прилепит этот лист на стенку, сидит и плюёт. К зрелому возрасту натренировался так, что и не поверите. На лету муху плевком сбивал. Вот натренировался этот Петрович, окреп духом, так сказать, и начал со своего таланту пользу иметь. Начал ходить по пивным и спорить на кружку пива, что любую муху на лету плевком собьёт. – Это нам – раз плюнуть, – говаривал. И надо сказать, жил-поживал этот Петрович из – за своего таланту, как кошка в лукошке. Другие килятся, работу работают, то да сё. А он по пивным расхаживает и поплёвывает. Сыт, пьян и нос в табаке. И вот на тебе! Несчастный случай. Поспорил как-то в одном кабаке этот Петрович на конкретную муху. Что собьёт её с третьего плевка. А муха эта возьми, да и заезжему мужику на лоб сядь. Только Петрович прицелился, как мужик этот взял и муху прихлопнул. Что с него возьмёшь? Имел полное право. Да ещё и приезжий. Наш мужик такого себе никогда не позволил бы. Наши все Петровича знали. А этот приезжий. Да… Так вот, как только этот приезжий мужик муху убил своей грязной лапой, так тут же стало Петровичу плохо. Сердце такой обиды и надругательства над профессией не выдержало. Брык с катушек на пол, да и помер. А кого винить? Некого. Несчастный случай потому как. Сам–то этот Петрович мужик пустой был, но с талантом. Вот таланту и жалко. На похоронах народу было… Поп даже на могилке речь двинул, что прощаемся, мол, с человеком, у которого был Божий дар. – Ну, это нам раз плюнуть тоже! – закричал неугомонный Серёга. Потом плюнул в пролетавшую муху, но попал Михалычу в бороду. За что и получил плюху. Но драки в этот раз не вышло – настроение не то было. А Никодимыч тем временем продолжал: – Вот один мужик как-то из гостей шёл. Он у другого мужика, у сменщика своего, на смотринах был. Сынишка у сменщика народился. Что уж тут поделаешь – жизнь. Вот они, как счастливые родители, после крестин смотрины-то и устроили. Всё по-человечески было. Чин чинарём. Мужики так разошлись, что и вправду наследника смотреть хотели. Да Федькина баба не дала. – Куда, – говорит, – вы прётесь? Глаза залили уже, и прётесь. И не дала посмотреть, зараза. Ну, да это ничего. И без того занятия нашлись. Вот к ночи, когда народ поуспокоился, когда кто куда отдохнуть залёг, наш мужик домой к себе засобирался. – Не могу, – говорит, – спать, где попадя. С детства, – говорит, – не приучен. Вот Федька, мужиков сменщик, сначала давай мужика не пускать. – Куда ты пойдёшь, дурила? – говорит. Заблудишься или ещё как. Такими словами этот Федька мужика отговаривал, а потом отчаялся, и провожать пошёл. – Не могу, говорит, – терпеть, чтобы мой гость, мать его так, пропал безвременно в ночи. И провожает. Вот мужик с Федькой сколько-то несколько прошли. Песни все, что знали, перепели. Особенно хорошо у них про рябину выходило. Прямо душевно получалось. Вот они все свои песни перепели. Глядь-поглядь: стоят в чистом поле. А где – неизвестно. И ночь. И не видно вообще чистое это поле, или гадили под ноги какие звери-человеки. Вот наш мужик нашарил под ногами газетки кусок, изловчился и поджёг эту бумажку. Вроде как факел вышел. Вот мужик смотрит, и видит, что стоит в этом чистом поле дверь. И ничего нет больше. Стоит дверь – и всё. Мужик дверь за ручку потрогал, она и подалась. Только хотел наш мужик эту дверь открыть, как Федька, евоный сменщик, крик кричать начал. – Ты что? – кричит он, как потерпевший, – Ты что? Погибели своей хочешь? А вдруг там Неизвестно что? Тут наш мужик и призадумался. Присели они с Федькой сменщиком на корточки. Закурили. Мужик подумал и говорит: – А вдруг там что хорошее?.. Надо бы глянуть. Вдруг – раз! И счастья полные штаны! А Федька и говорит: – Хорошо, – говорит. Тогда я первый пойду. Как хозяин. Потому что вдруг, что плохое, так на гостя валить грех. Только смотри, если что плохое – ответишь. – Срал я на твои права, – ответствует наш мужик. – Это ты дома хозяином был, а здесь место общего пользования. Это я по запаху сообразил. А какое такое право ты имеешь мне в общественном месте указывать? Если там что хорошее, так оно всё, как есть, моё. Потому как я первый эту дверину увидел. А если уж что похуже, так поделим. И после таких слов начал наш мужик тую дверь открывать. Начал, да не успел. Федька, евоный сменщик, нежданно-негадано как залепит мужику в ухо. – Ах ты, куркуль поганый, – кричит, – олигарх хренов! И месит нашего мужика почём зря. – Убери, – орёт, – свои грязные лапы от совместной собственности. Ну тут и понеслась косая в баню! Бились, прям как шведы под Полтавой. Не на живот бились. А потом сомлели оба. И упали. И лежат. В общем, проснулись оба двое в вытрезвиловке. Менты говорят, что в дом какой-то ломились. Всемирного счастья для всего человечества требовали. Ну, что тут сделаешь? Штраф проплатили, да опохмеляться пошли. А как опохмелились, так стали соображать. Дверь была? Была. Открывалась? Открывалась. А что там за этой дверью было известно? Нет. Неизвестно. Но наверно что-нибудь хорошее. Иначе кто бы дверь в чистом поле ставил? Никто. Соображали, соображали, да так и не сообразили, что там за дверью этой было. Уж как потом искали эту дверь и вместе, и порознь, и трезвыми, и пьяными! Да где там! Не нашли. Пропала, как и не было. Просто ум свихнуть можно. Так и осталось это необъяснимой загадкой природы. А вдруг и вправду что хорошее там было? – А чё? Может оно что и было хорошее – поразмыслил Михалыч – конечно, было, только спрятали его от народа. Оно всегда так. Что получше – прячут. – Это конечно – согласился Никодимыч – без этого, понятное дело, никак. Припрятать, да сожрать тайком – это первое дело. А то как же. Вот, жил-был один мужик. И вот, когда он ещё мужиком не стал, а сопливым пацаном был, пил он пиво со своими дружбанами детства. Вот пил этот будущий мужик пиво, и заметил, что взрослые мужики портвейн жрут почём зря. И взял тогда себе этот мужичок в голову, что надо только постараться, подрасти, деньжат подзаработать, и можно будет пить портвейн сколько влезет. Вот такую себе жизненную цель поставил этот пацан, и стал этой цели добиваться. Другой бы на его месте подобивался бы день-два, да и бросил. А наш был упорный. Тут же перестал с пацаньём собак по заугольям гонять, и в училище пошёл, чтобы повысить культурный уровень и образоваться. Все думали, что блажит мальчонка, а он взял, да и закончил эту школу с дипломом. Вот закончил он эту учёбу, специалистом стал работать, портвейн свой заветный начал попивать. Только всё ему неймётся. Взял и двинул дальше – на инженера. Потому что тогда можно себе водочку попивать и в ус не дуть. А что? Ходи себе в галстучке. Ладно. Вот упёрся этот упрямый мужик, и стал инженером. Ходит, рукой водит, а вечерами водочку пьёт. Всё, кажется, как надо быть. Только мужику всё мало. Решил он в начальники выбиться, чтобы можно было коньяки пить без разбору. И уважение опять же. И положение. Не знаю, как там он этого положения добивался. Знал бы – сам в начальниках расхаживал. Только лет через несколько стал этот мужик коньяк жрать и колбасой закусывать. Вот, пьёт наш мужик коньяк, а тут Перестройка – трах-бах! И видит мужик, что зря старался. Потому что некоторые пьют не просто коньяк, а что душа пожелает. Ну и вот. Стал мужик опять упираться. В бизнесмены пролезать. И что же вы думаете? Пролез. Прямо неимоверные усилия приложил, но своего добился. И вот как-то пришёл этот мужик к себе домой, открыл бар. А там всякого горючего наставлено… пей–не хочу! Вот смотрел мужик на всё это, смотрел всю ночь; а к утру вдруг понял, что пить-то ему и не хочется. И такая обида у этого мужика возникла, что взял он и помер. Потому что смысл жизни потерял. А вы как думали? – Сейчас уже вот что учёные придумали – снова возник Серёга. – Сейчас придумали, чтоб человек жил сколько хочет. Правда, пока что на обезьянах с крысами испытывают. Но обещают, что скоро и до людей доберутся. – Технический прогресс, говоришь Серёга, идёт со страшной силой? Никодимыч помолчал, глядя как на карнизе голубь топчет свою подругу, затянулся несколько раз, и продолжил: – Прогресс – это оно, конечно… Только неясно какая от этого прогресса польза? Тут вот один мужик со своею бабой жил. Толковый мужик был. В хлам не напивался, как некоторые, а норму соблюдал. И, понятное дело, начал наживать себе барахлишко всякое. То да сё… Обстановку обставил, тачку купил, шмутьё всякое… Даже до того докатился в своих неуёмных потребностях, что начал бизнесом заниматься: по Турциям всяким катался и всякий ненужный товар привозил для личной выгоды.. А бабе своей велел не работать, дома сидеть и хранить семейный очаг почём зря. Вот она и хранила. Сидит, бывало, дома и мечты мечтает. И о том, и о сём, и о том, о чём вообще рассказать стыдно. Вот мечтает она свои бессовестные мечты, а мужик тем временем жнёт там, где не сеял. И, надо сказать, хорошо это у него выходит. Вот прошло там сколько несколько времени, закрутел наш мужик, как яйца в кипятке. Расфуфырился. И до того докатился, что купил мобилы себе и бабе своей. Чтобы в ногу со временем и всякий комфорт со всеми удобствами. Только вместо комфорта у него сплошной конфуз вышел. Сидит как-то его баба ввечеру вся себе в мечтах, по-обыкновению. А тут её мужик звонит на мобилу, дескать, так и так, дорогая, очень сильно занят, что не продыхнуть. Домой, значит, не жди и не надейся. Не знаю точно причину, и врать не хочу, а только после такой замечательной речи оставил этот мужик свою мобилу включённой. Может, он её вообще ещё выключать не научился, может, ещё что? Не знаю. Знаю одно: в тот самый момент был этот мужик у своей крали, и получал, сами понимаете, удовольствие близкое к половому. Он свою порцию удовольствия получал, а баба его тем временем по мобиле слушала. До тех пор слушала, пока мобила эта не устала, и не отключилась сама по себе. Вот приходит этот мужик домой, а баба евоная сидит, окостеневши с мобилой в руках. Мужик поначалу не въехал, и начал бабу свою в чувство сознания приводить. Только зря это он делал. Ей Богу, зря. Потому что вся нажитая непосильным трудом бытовая техника, типа кастрюль и сковородок, оказалась на мужиковой голове. Не говоря уже про крики и обидные слова. Понятное дело, мужик такого безобразия не ожидал. Поэтому опешил даже и потерял способность к сопротивлению. Потому что дураку ясно, кто был в доме добытчиком. А раз мужик деньги не все сразу пропивает, а только частями, то баба должна своё бабье дело знать и сидеть, морду прижавши. А эта баба, как белены объевшись, орёт и размахивает всякими предметами роскоши. Сорвалась с поводка, значит. Потому что мужик её на долгое время неосторожно одну без присмотра оставлял. А раз не сумел за бабой присмотреть, получай по полной. Вот выскочил кое-как мужик на волю, отдышался, в поликлинику сгонял за оказанием неотложной помощи. Возвращается домой: здрастьте! Стоят на лестничной клетке чемоданчики с евоным нижним бельём. Мужик поначалу хотел кипеж поднять, но потом вспомнил про сковородки, и притих. Притих, и побежал к своей крале ненаглядной. Прибежал, а у крали той уже следующий клиент азартные сопли пускает. Так вот и живёт теперь этот мужик один. Купил себе хатку, и живёт. И бизнес забросил, и к бабам ни ногой. Простым работягой работает. И, что интересно, не только мобилу свою выбросил, но и электричество отключил. Мало ли что? – Вот, блин, мужику неудачка вышла – засмеялся Фёдор – но бывают же и удачи в жизни. Встречаются, так сказать. – А как же, – подтвердил Никодимыч – обязательно встречаются. А то как же без них? Вот один мужик шёл по улице, шёл, да и денежку нашёл. Правду сказать, он не столько шёл, сколько переползал. Чуть-чуть выпивши был. На ногах не стоял. Но ещё хотел. И очень. Нутро горело, и тянуло его подвиги совершать. А тут – на тебе! Прямо мордой в ту денежку. Ну понятно, что мужик, как денежку увидел, так и сомлел от счастья. Так на него нахлынуло. Однако полежал часок, другой и очухался. Сел, и соображать начал. – Это надо мне, – думает, – на точку сейчас идти, да и взять, чтоб трудовая копейка даром не пропала. Сказано – сделано. Пошёл мужик на точку. Хозяйка там сначала пузырилась, что среди ночи кому-то припёрло, а потом разглядела, что денежка зелёненькая, и охолонула. Вынесла бутыль с четверть не меньше и пожелала мужику пить и поправлять здоровьице. Ну, мужик и пошёл поправлять. Да не заладилось у него как-то. Пошёл, да и запнулся о порог. Бутыль хрясь о землю – и вдребезги! Только парок духовитый поднялся. Вот сел мужик на порожек этот злосчастный, и начал горевать. И так он себе горе горюет, что смотреть на него сил нет. А тут откуда ни возьмись – старикашка ковыляет. Доковылял до нашего мужика, посмотрел на горе его неизбывное, да и говорит ласковым голосом: – Ты, мужик, – говорит, – кончай горе горевать, потому что я – самый что ни на есть Джинн, и жил, – говорит, – я в этой самой бутылке, что ты так неосторожно кокнул. Поэтому начну я сейчас все твои желания-приказы исполнять. И будет это твориться, пока ты не скажешь «хватит». Мужик наш хоть и без высшего образования был, и в очках не нуждался, но кое-что такое в жизни видывал, да слыхивал. Вот он перестал рыдать и рвать свои жидкие волосёнки, поднатужился и пожелал: – А желаю я, – важно так говорит, – чтобы появился тутока басейн с шампанским, а я в том самом бассейне купался. Толком-то и сказать не успел – глядь: а он уже в шампанском плавает как дельфин, и пузыри пускает. – Ох! – думает сам себе мужик, – вот и дожил я до полного удовлетворения потребностей без израсходования способностей! И начал свои потребности удовлетворять. Только чует, что силёнок всё меньше и меньше и вот-вот он в этом искуственном водоёме тонуть начнёт. Тогда мужик попузырился ещё чуть-чуть для куражу, да как заорёт: – Хорош шутки шутить! Вынимай меня отсюда, крыса облезлая! Тут весь кайф и обломился. Смотрит мужик: лежит он на койке, привязанный. Всякие капельницы рядом стоят и ему, болезному, на мозги капают. Вздохнул мужик тяжело, да и заснул. А проснулся здоровенький и полный жизни. Проснулся-то он здоровеньким, а только стал больной на всю голову. Прям никакого спасу от него не стало. Как увидит бутылку нераскупоренную, так и норовит разбить. – Я, говорит, – покажу этому Джинну, как над трудовым человеком изгаляться! Мне бы только поймать гада. И по-хорошему с ним и по-плохому – ничего не помогало. И учили, и просто так объясняли. Гнёт своё, да и всё. Потом, правда, полегчало. Посуду бить перестал. К нормальной жизни вернулся. Только так мужика этого всё происшедшее переломало, что не верит он в чудеса больше. Вот тут на днях тоже сотенную нашёл. Но поднимать не стал. И даже подошёл, да на ту денежку смачно плюнул. Вот так. – Неее. Я бы не плюнул. Я бы подобрал – заверил народ Михалыч. И тут же внёс предложение: – А что, мужики? Не скинуться ли нам ещё на одну? – Идея неплохая, если подумать трезво, – согласился Никодимыч. – вот Серёга и сбегает как самый молодой. А я, пока он общественное поручение выполняет, вот что расскажу: Тут вот как получилось. Один мужик клад нашёл. Не то, чтобы он этот клад сознательно искал. Нет. Он случайно на это сокровище наткнулся. Яму под уборную копал в огороде. Да и наткнулся на крынку с золотишком. Ну и забогател сразу. Нет, я врать не буду, что мужик этот в олигархи выбился и начал кровь из простых людей пить. Нет. Такого он себе позволить не мог, хотя желание было. Но фирму с хитрым заголовком он себе завёл. Чем та фирма занималась, мужик и сам не знал, но фирменный начальник регулярно докладывал ему на чистом аглицком языке, что всё «о кей». И всё было хорошо, да один раз с похмелюги мужик вышел из дому, и галстук забыл надеть. Подходит к своей машине, садится, как положено, на заднее сиденье. А евоный шофёр и говорит угрожающим голосом: – Ты чё, мужик? С дуба упал? Ты куда свою немытую морду пихаешь? Счас хозяин выйдет, охранники тебе твоё наглое рыло и начистят, как сапог у новобранца. Мужик даже не удивился такой наглости. Не среагировал. – Миша, – говорит он шофёру ласковым голосом, – Я тебя уволю, Миша, на хрен. Глаза раскрой! Я же твой хозяин и есть. А Миша этот только рожу свою кривит: – Мой хозяин, – говорит, – всегда в галстуке ходит. А ты на себя посмотри, козёл. Где галстук? Тут и охрана подбегает. Вытащили мужика из машины и давай спрашивать с пристрастием: Тебя, блин, кто послал? Чё морду немытую суёшь куда не надо? Мужик наш аж в истерике забился: – Ах вы бараны безрогие! – кричит, – Я вам бабки плачу, а вы меня же и по морде? Всех уволю, – кричит, – к такой-сякой матери! А начальник охраны и говорит: – Вот до чего народ распустился без твёрдой руки! Прям смотреть глаза закрываются. Ты чё, дурила? – это он нашему мужику так, – ты думаешь, мы хозяина в лицо не знаем? Знаем. Он у нас всегда в галстуке ходит. Помяли они мужика для науки и отобрали все документы, деньги и прочие карточки. Что тут поделаешь? Вот мужик лицо себе водичкой из лужи сполоснул, и решил дождаться, пока евоная жёнка выйдет. – Она-то меня признает – думает, – не может быть такого, чтобы не признала. Ждал, ждал и дождался. А баба его не только не признала, но и визг подняла на весь район: – Ах, держите этого сексуального маньяка за руки и за ноги! Он мужем моим прикидывается, а у самого даже галстука нету! Ну что ты с баб возьмёшь? Нервные натуры, так сказать. Вот мужик и убежал, что было сил. Не стал ждать пока, арестуют и начнут личность устанавливать. Бёг, бёг – смотрит, а он уже почти что до старого своего домика добежал, что на окраине. Стал тут мужик. Отдышался. А как отдышался, так и зарадовался: – Пойду-ка, – думает, – к матушке загляну. Она меня обязательно признает. Не может такого быть, чтобы не признала. Вот стукнулся мужик в родной дом. Вышла матушка евоная да и говорит: – Ступай, солдатик. Я сегодня не подаю. Мужик только зубами заскрипел: – Маманя, блин, – говорит, – ты присмотрись, старая! Это ж я, твой Васятка! А старуха на своём стоит: – Что – то ты гонишь, болезный, – говорит, – мой Васятка не такой. Другие в рубашках рождаются, а мой сразу в галстуке народился. Заплакал тут наш мужик горючими слезьми. Заплакал и пошёл. Вот идёт он, и видит, что у соседки его бывшей, Нюрки, бельё на верёвки выброшено сушиться. И платьишко цветастое тоже. А на платье поясок. Тут наш мужик подкрался, украл поясок, да бежать. Уже когда почти до дому добежал, остановился, и Нюркин поясок вместо гастука повязал. Тут его сразу и признали. Морда разбита, одёжа в клочья, Нюркин поясок на шее, а признали все. – Василь Василич! – говорят, – а мы Вас, прям, заждались. Вот с той поры этот мужик не только спит в галстуке, но и в баню при галстуке ходит. А что ж вы думаете? Вот и сказка вся. А мне рюмочка винца. И сверху пива туесок, чтоб был крепче голосок. А тут как раз и Серёга подоспел. Крякнул Никодимыч, корочкой занюхал и продолжил: Вот, жил–был один мужик. Бобылём жил. И ни бабы у него, ни невесты не было. Не знаю уж почему, только не нашёл он, так сказать, подругу жизни. И не то, чтобы мужик сильно печалился по такому поводу, но было ему как-то грустновато. Да сами посудите – один как сыч в дупле. Ни тебе поругаться, ни прочего удовольствия. Вот, пошёл этот мужик как-то на базар под названием «колхозный рынок». – Дай, – думает себе, – схожу я на базар. И пошёл. Вот, ходил он по этому базару, ходил, и купил себе яблоко. Нет! Он целых три яблока купил, как помню. Захотелось ему. Потому что витамин там есть в этих яблоках, железо, и вообще для пользы организма. Вот пришёл наш мужик домой. Разложил эти яблоки на столе. Пьёт и любуется. Красота, кто понимает! Вот, любуется мужик этой красотой и видит, что из одного яблока червяк вылез. И сидит. Тут мужик осерчал, размахнулся с плеча, чтобы эту поганую тварь прихлопнуть или ещё как. А червяк и говорит мужику человеческим голосом: – Не бей ты меня, мужик. Пожалей. Будешь кормить, поить – из меня через сколько-несколько дней бабочка выйдет. Мужик охолонул маленько, взял ещё стаканчик на грудь для правильного решения, и спрашивает у червяка этого: – А бабочка выйдет ничего себе или как остальные бабы? – Глаз не отведёшь! – говорит червяк. – залюбуешься. Я отвечаю. Ты только потерпи. Ну и вот. Стал наш мужик терпеть. Ходит на базар, яблоки покупает, червяка этого поганого кормит почём зря. И всё терпит. Вечером после работы сядет с червяком в шашки играть. Мужик пьёт, червяк закусывает. Чем не жизнь? Терпеть можно. А по-ночам мужик всё себе мечту мечтает. Как пройдёт он со своей бабочкой по двору под ручку. И как другие мужики от зависти сдохнут. Вот мечтает себе мужик эту замечательную мечту, а червяк тем временем вырос да и окуклился. Мужик его под стол засунул, чтобы кто не сглазил, и дальше ждёт. И уже дворовым мужикам намекать начал, дескать, заведу скоро себе такую бабёнку, что у вас у всех глаза на лоб повыкатываются. А тут как вышло? Пришёл мужик домой после аванса. Ну, сами понимаете, дело святое. Отметил. Отметил, да и заснул мертвецким сном. Просыпается – хвать! А у куколки шкура треснувши. И никого: ни червяка, ни бабочки. Только вонь на всю хату. Мужик туда, сюда. А потом только сообразил, что окно-то было приоткрыто. Вот и улетела его бабочка. Упорхнула. Горевал наш мужик, горевал. Уж, как горевал, так и сказать страшно. Слов таких не придумано, чтобы это горе передать. Даже пить было бросил. Дескать, всё от водки. Правда, потом снова в норму пришёл. Вот и ходит теперь этот мужик по базару да яблоки червивые покупает. Покупать–то он их покупает, только такой ценный червяк, как в прошлый раз, всё не попадается. Что сделаешь? У каждого своё. Одному горе, а другому смех, аж пупок развязывается. Вот тут, совсем рядом… ну, минут двадцать электричкой, жил-был один мужик. И не сказать, чтобы больной был какой или порченый. Нет. Посмотреть со стороны – чисто медведь. Косая сажень в плечах. Кулак с помойное ведро не меньше. Только вот была у этого мужика одна странность – очень уж он цветы любил. Так любил, что просто спасу нет. Вот другие мужики, как люди, на своих сотках картошечку-моркошечку сажают, а этот одни цветочки. Теплицу выставил. Розами да хризантемами её засадил. И всё там возился и на семейную жизнь ноль внимания фунт презрения. И потому-то евоная баба себе волю взяла. Кричит, бывало, горло рвёт. Да всё словами погаными какими-то. А то и огреет нашего мужика чем ни попадя. А мужику всё нипочём. Он со своими цветочками возится, и знать ничего не знает. Другие мужики сначала над ним посмеивались, да подначивали, мол, настанет зима будешь, как лошак, цветочки жевать. А потом сообразили, какие деньги мужик на этих цветочках зашибал, и охолонули. Двое-трое тоже было попробовали на цветочках заработать, да ничего у них доброго не вышло – мужик, видно, слово петушиное знал. Ну да это всё присказка была. А сказка – вот она сейчас и начнётся. Дайте-ка, братцы, пивком горлышко прополаскать, а то першит что-то. Вот как-то был наш мужик с похмелюги. И подходит он к своей бабе: – Дай, – говорит, – дорогуша, ты мне пятьдесят копеек на бутылочку пивка. Мне, мол, поправление для организму нужно. Тут баба евоная и криком зашлась, и в истерике забилась. Какими словами она только мужика ни окрестила. И так, и эдак, и по-разному. И не дала мужику на пиво. Вот обиделся наш мужик на это дело. И так разобиделся, что и не рассказать. Другой бы на это дело плюнул, а нашего разобрало. Вот пошёл он к себе в теплицу, где хризантемы росли, верёвку приладил, да и повесился. Смотрит – стоит он на облаках. Стол перед ним. А за столом сидит бородатый мужик в белом халате и чтой-то в тетрадочке записывает. Потом послюнил карандаш, почеркал в тетрадочке своей, да и говорит: – Ну, здравствуй, Федот Ипатьевич, – так нашего мужика звали, – Что-то ты, – говорит, – не к сроку. Придётся тебя наказывать за нарушение графика. Мужик и говорит: – Наказывайте. Воля Ваша. Только я тут в ваших порядках знать ничего не знаю. – А у нас, – говорит бородатый, – всё очень просто. Тут вот мужское отделение, тут женское. В женском свои заморочки, потому что баб там мало. А в мужском наоборот перебор. На одних мужиках пашут, да боронят, а другие в очередь стоят. Мужик и говорит: – Как же так выходит, что в женском отделении у вас недобор, а в мужском перебор? – А так, – говорит этот писарь, – мужик, который своей бабе потачку дал, а баба, положим, согрешила, так этот мужик за грехи своей бабы тут отбывает. Ты вот свою распустил, а глянь-ка, что она выделывает. Тут этот главный облако разгрёб маленько. Мужик и увидел свой дом. Только крыша в нем прозрачная. И через ту крышу видать, как мужикова баба с соседом Васькой шашни крутит. Тут мужика и разобрало: – Ах, – говорит, – мать вашу етти! Я вам сейчас устрою! Так сказал, да и спрыгнул на землю. Летел, летел да как навернётся жопой! Посмотрел вокруг – лежит он на полу своей теплицы, а вверху верёвка оборванная болтается. Вот мужик хвать черенок от лопаты, да и в дом. Васька, как нашего мужика увидел, так как был без порток, в окно и сиганул. Вместе с рамой вынес. А мужик бабу свою за патлы, да и давай охаживать. Сбил прям в печеное яблоко. Только устал, как в двери сосед Васька толчётся с бутылкой в руке. Мировую пить пришёл: – Ты, – говорит, – прости, Ипатич. Мы-то думали, что ты – вот, а оказалось, что ты – вот… Ну, что поделать. Замирились. А баба мужикова с той поры как шёлковая. Слово поперек сказать боится, всё Феденька, да Феденька. Вот так. А вы говорите: «Демократия». – Ты вот что, Никодимыч! – сказал Николай. – Ты это… Сам обещал сказки баять, а сам…. понимаешь, короче. – Ладно, Коля. – согласился Никодимыч – будет тебе и сказка, будет и присказка. Ну и вот. Жил был один мужик. И было у этого мужика три сына. Двое, как водится, умных, а третий дурак дураком. Жили они на самой окраине. В пятиэтажке типа хрущёвка. Вот они там жили, а рядом речушка и луг заливной. Красота, одним словом. Живи да радуйся. Но вот повадилась какая-то компашка у них под окнами ночами собираться. Песни непотребные орут, хулиганство хулиганят и прочие безобразия. Ни сна тебе, ни отдыху. Вот старик и говорит старшему сыну: – Пошёл бы ты, Гаврило, разобрался. Ну, он и пошёл. Что там у них было неизвестно, только приполз Гаврюша под утро на рогах домой. Пьяный в дымину. А эти хулиганы и дальше гуляют почём зря. Вот старик и послал среднего сына на разборку: – Сходи-ка ты, Вавило. Мужик ты здоровенный. Тебя зауважают. Пошёл средний сын. Возвращается под утро с разбитой мордой. А эти ещё пуще куражатся. Что старику делать? Вот шлет он младшенького: – Сходи ты, Ваня. Говорят, дуракам счастье. Ванька картошину в карман пиджака положил, и пошёл. Выходит, а у этих самая гулянка разгулялась. Вот выхватил дурак картошину из кармана, и кричит: – Всех сейчас повзрываю к такой матери! Потому как я дурак, с меня и спрос дурацкий. Тут все в разные стороны разбежались. Кто там знает, что у дурака в кулаке. Вдруг и вправду граната. Все разбежались, только одна девка осталась. Здоровая такая. Прям кобыла, а не девка! Вот Ванька изловчился, на девку эту запрыгнул, и начал объезжать. Как уж там он это делал, я сам не видел, а врать не хочу. Только к утру родила эта кобыла трёх коней. И наказала дураку, чтобы он маленького конька-горбунка никому не отдавал, не продавал. А двух других, дескать, может. Повелела так она Ваньке, заржала – и след ее простыл. Смотрит Иванушка: стоят вместо коней два новых «мерса». И конёк собачонкой у ног трётся, в доверие принять просит. Ванятка мерсы братьям своим подарил. Дурак, что ты с него возьмешь А с горбунком по пивным зачастил. Вот сидят они как-то. И хорошо сидят. Конёк-горбунок курит, на бок сплёвывает, да хвастается: – Я, – говорит, – тебе Ваня, что хочешь, достану. Скажешь сокровища со дна морского – и те добуду. Так похвалялся этот жеребчик, а кто – то взял, да и донёс. Мир же не без добрых людей. Донёс самому главному пахану, мол, так и так, похваляется тут один, что брюлики и рыжье достать может, знает, мол, где спрятаны. Не знаю я, ребята, что это за пахан такой был. Знаю только, что и при бабках и при власти. Вот отловили Ваньку, к пахану этому привезли. А тот кричит: – Чтоб немедля и сразу тут было всё, что твой дружбан с лошадиной мордой базарил. Иначе ответишь. Пришёл дурак домой, сел в угол, сопли на кулак мотает. А конёк рядом вертится: – Что, – говорит, Иванушка, не весел? Ванька и рассказал. А горбунок только зубы скалит: – Это для нас службишка, не служба, – кричит. И через минут несколько полхаты пахану завалил драгоценностями всякими. Тот обрадовался. Ваньке отслюнявил кое-что. Дом ему построил. Охрану выставил. Только службу служи. А Ванька с коньком на службу болт забили. Сидят, пиво пьют, да базарят. И добазарились. Вякнул как-то этот конёк, что президентский самолёт угнать может. Добры люди тут же и доложили кому надо. Опять пахан ярится, слюнями брызжет: – В клочья порву, если самолёта мне не будет! Что делать? Не прошло и часа, как пригнал горбунок самолёт. В кустах спрятал. Пахан доволен. Премию выписал. Ну, премия – дело святое. Ванька с коньком и начали премию эту пропивать. И почти уже пропили, да конёк-горбунок опять сбрехнул по хмельному делу, что может доставить импортную принцессу. И снова понеслось. Пахан угрозы угрожает, Ванька плачет. Ладно. Приносит конёк эту принцессу, как была: в пижаме без пальто. Ванька глянул, и сомлел – такая красота. Сомлел, но очухался. Позвонил пахану, что на принцессе этой имеет желание жениться и семью создать. А пахану – по-барабану. Кричит, трубку своими золотыми зубами грызёт: – Счас, – кричит, – люди мои наедут! Тогда и узнаешь что почём! И пока они такие разговоры разговаривали, эта коварная принцесса пошла будто в туалет по нужде, а сама по мобиле своему папашке позвонила, Ванькину прописку назвала. И сидит, как ни в чём ни бывало. А тут и бойцы пахановы подоспели. Начали по окнам палить. Ванька с перепугу в сараюшку, где конька-горбунка держал, забился. Трясётся. Конёк мордой трётся, сочувствие выражает. А Ванька возьми да и скажи: – Эх, животина! Тебя бы на моё место. Тогда бы понял. Зря это он такие слова выговаривал. Ох, зря. Но только выговорил, как тут и ворвались. Сначала пахана бойцы, за ними спецназ. Разобрались. Принцессу вернули взад. А Ванятку так и не нашли. Нашли только пони в сараюшке, да конюха горбатенького при етой пони. Ну, раз не нашли, значит и позабыли. И по сей день Иван-дурак в шкуре пони детишек в Московском зоопарке катает. А конёк-горбунок при нём хозяином. Кормит хорошо. А вот выпить, покурить не даёт. Мало ли что дураку по пьянке в голову стукнет. – Это всё сказка была, а вот истинная правда, кто понимает: Вот жил–был один мужик. Вошёл этот мужик в возраст и захотел жениться. Ну что ж? Раз захотел – женись, пока женилка не отсохла. Дурное дело не хитрое. Ну, наш мужик и приженился. А бабу себе взял – красавица, да и только. С какой стороны ни глянь, хоть сзаду, хоть спереду – хороша. Конечно, люди мужика предупреждали. Говорили, что с такой бабой чёрт не справится, не то чтобы мужик занюханный. Остерегали, значит, люди, которые жизнь видали, мужика. Только мужик этот добрых советов не слушал. А взял и женился. Ну, раз женился, жить надо. Вот они и живут. Только стала мужикова баба со всякими бизнесменами якшаться. То по кабакам, то ещё куда. А хозяйство и дом забросила совсем. Мужика, стыдно сказать, кормила раз в неделю, и то всухомятку. Мужик, было, начал права качать. То да сё. Драться лез за правое дело. Только куда ему некормленному драться? Что головой о стенку биться. Словом, метелили нашего мужика почём зря. Вот и загрустил мужик страшной грустью от такой собачьей жизни. А что? На его месте кто хочешь загрустил бы. Вышел как-то этот мужик во двор. Подсел к другим мужикам. Закусил. Закурил, да и пожалился на жизнь свою такую, сякую, растреклятую. Мужики и говорят: – Гони ты её, сучку свою, Ваня. А то добром это не кончится. По всему видать. А мужик только зубами скрипит: – Не могу, говорит, – робя. Не сумею жить без неё. Видно, присушила или ещё как? Тут соседские мужики жалость и сочувствие проявили: – Ясно дело просушила. Как тут без присушки? Иди-ка ты, – говорят, – к ворожею. Попроси, чтобы он тебе сделал. А Вениамин из третьей квартиры, мужик начитанный по-всякому, так и сказал: – Проси у колдуна метаморфозу. Полное, значит, такое переустройство организма. Сказал, и на бумажке это поганое слово записал мужику для памяти. Вот, взял мужик эту бумажку и пошёл. Пришёл. – Так и так, – говорит, – хочу, – говорит, – полную мета… мать её… в общем эту… – и бумажку ведуну показывает. Тот почитал, почитал, да и говорит: – Ладно, мужик, горевать. Будет тебе метаморфоза. Тут мужик зарадовался, ожил прям на глазах, и даже надежда в голосе появилась. И всё время, пока с колдуном пил, всё домогался, полная ожидается метаморфоза или частичная. Вот просыпается утром мужик, и слышит, что в дверь кто-то тихонечко скребётся. Ну, схватил мужик колун – и к двери. Открывает, а там стоит бабёшка-замухрышка. Худющая, лядащая. Страшней только модели в модных журналах бывают. – Ванечка! – говорит, – что ж ты меня в дом, в семью не пускаешь? – А ты кто? – спрашивает мужик настороженным голосом. – Как кто? – удивляется замухрышка. – как это кто? Жена твоя законная. – Какая это такая жена? – вскинулся мужик – моя была красавица. Спина, как печь и грудь арбузами. Ты на себя посмотри, задохлик! – А ты, Ваня, паспорт мой посмотри, – говорит эта баба скромным голосом и подаёт мужику документ. Мужик смотрит – всё чин чинарём. И прописка, и штамп ЗАГСовский и прочее. Всё как надо быть. Стал на фотографию пялиться. Но, как ни напрягался, морду своей бабы вспомнить не мог. Помнит – грудь была. Ну там, зад и прочее. А как морда лица выглядела, не помнит, и всё. Что уж тут поделаешь? Впустил. Имеет право. Так и стали жить. Бабёшка эта оказалась и мастерица, и рукодельница, и мужика всё перед другими бабами хвалит: – И такой он у меня и разэтакий, и ещё лучше. Мужик только надувается от гордости, как жаба на болоте. Кормить, поить мужика стала. И всё хорошо. Правда, поначалу мужик всё задумывался пойти ворожею этому рыло начистить. А потом остыл. И даже наоборот, взял литру, и принёс этому волхву, чтоб тот нажрался досыта. Только зря он водку тратил, потому что замухрышка сама призналась. Работала она уборщицей в массажном салоне. Короче, подметала с полу всякие бабьи запчасти, что после массажу остались. И подслушала что первая мужикова баба с каким-то крутяком сговаривается в Парижи-Лондоны от мужика уехать. Тогда эта замухрышка тихонько паспорт первой бабы-заразы забрала, и к мужику заявилась. Мужик было опять завёлся бежать колдуна уму-разуму учить, да подумал малость, взял ещё бутылку и отнёс, как премию. Потому что метаморфоза оказалась полная. – Ладно уж тебе, Никодимыч! – засомневался Серёга – нашёл правду? Шахерезада отдыхать пошла, устыдившись, когда такую правду услыхала. – Ну до чего же ты, Серёга, мужик въедливый – огрызнулся Никодимыч – вот тоже правдивая история. Сам мог свидетелем быть, если бы знал, где это произошло. Но оно произошло, не сомневайся даже. Вот, один мужик сидел дома вечером, да от нечего делать в носу копал. И поймал он там здоровенную козу. Вытащил, на пол бросил, и спать лёг. А на утро проснулся, смотрит, а евоная коза ожила. И такая ладная козочка вышла, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Загляденье, да и только. Ну и вот. Стала эта козочка у мужика в доме жить. Баба мужикова поначалу взялась ворчать. Мол, то да сё. А потом и сама привыкла. Маруськой козочку назвали и живут. И такая животинка старательная – не нахвалятся просто. И щи наварит, и блинов напечёт. И так вкусно, что в рот, то спасибо. Конечно, и неудобства были. Например, когда ходит эта коза, так на ходу по полу горошки свои рассыпает. Ну, так это ничего. Когда – никогда к празднику, скажем, и пол подмести можно. А потом Маруська в возраст вошла и начала доиться чистым самогоном. Мужик, как в перый раз попробовал, так прямо офонарел от счастья. Кричит бабе: – Видишь, змеюка, какая от моей козы польза-выгода произошла. Не то, что от тебя, корова старая. Тут вот баба мужикова и затаила на козочку Маруську злобу. Как никто не видит, так эта вредная баба Маруське в сено гадит. А от этого в самогоне вкус портится. Ну и начали клиенты претензии предъявлять: – У тебя, Иваныч, – говорят, – не товар стал, а чистая моча. Не будем у тебя больше брать. Тут коза Маруська и говорит мужику: – Ты, батя, гони свою бабу из дому. Весь бизнес она нам порушит. Сами проживём. Мужик и выгнал. Вот выгнал он свою бабу и живут вдвоём с козой оба. И всё было бы хорошо, да зловредная мужикова баба всё свои козни строит. Написала в милицию. Так и так. Торгуют незаконно самогоном сомнительного качества. Ну, тут и понаехали. И к мужику. – Сознавайся, – кричат, – сам с повинной, а то хуже будет. Мужик в несознанку. Ну его и увезли. Увезти-то увезли, да через день отпустили, потому что аппарата так и не нашли. Вот мужик подходит к дому. Глядь, а на его балконе козья шкурка вывешена для просушки. Он прям похолодел от предчувствия. Вот входит мужик в дом, а там пир горой. Вся родня: сваты, кумовья да шурины сидят за столом пьют, и козлятиной закусывают. Тут наш мужик начал за всякие предметы хвататься типа ножа и топора. Но это он не со зла, а чтобы навести порядок. Да где там. Мужики все серьёзные да мордатые. Дали нашему пару раз по сопатке – он и засох. И сидит в уголке. И так на мужика это горе подействовало, что он, бедолага, три месяца ничего не ел, только пил. А как проспался, так за голову руками схватился: – Эх, мудило я мудило. Было счастье в руках, да удержать не смог. С той поры всё сидит, в носу ковыряет. Только такую козу, как в тот раз, никак поймать не удаётся. Но он надежды не оставляет. Без труда не выловишь и рыбку из пруда. – Ну, тогда наливай, Серёга, по-маленькой! – скомандовал Николай. – да смотри, не надорвись. Выпили, и Никодимыч продолжил: Вот позвали как-то одного мужика в гости. Он и пошёл. И нажрался там нахаляву до живой сопли. Идёт мужик к себе домой и всё бабу желает. А ни одной как назло по дороге не попадается. Вот он идёт себе и видит: стоит на углу бабёшка-замарашка. И такая она… смотреть не на что. Кости друг о дружку гремят. Поравнялся с этой замарашкой мужик, а она и говорит: – Возьми меня, мужик, к себе жить. Я тебе счастье принесу. Хотел было мужик её подальше послать, да уж очень его по пьяне разобрало. – Ладно, – говорит, – пошли. Только имей в виду, что денег у меня нету. Вот и пошли они к мужику в его засраную хрущобу. Пришли. А тут мужик как раз и отрубился. Просыпается – что такое! Халупу его не узнать. Чистота и порядок. Всё чин-чинарём. А замарашка вчерашняя на кухне хлопочет. Подивился мужик, но виду не подал. Только поворчал для порядку, и выбежал в магазин за пивом. И только выбежал – глядь – кошелёк лежит. И полон баксов несчитанных. И что же вы думаете? Поднялся мужик с этих баксов – рукой не достанешь. Так раскрутился, что Боже ж ты мой! Он вообще-то мужик с мозгами был, да всё как-то не везло. А тут так попёрло, что и не рассказать. Вот наш мужик уже прибарахлился. Виллу себе построил. Мерс завёл. Мобилу. Охрану. Кажется, живи – не хочу. А он взял, и возомнил себе. По казинам всяким начал шастать, да по кабакам. А дом и дела всё евоная замарашка вела. Мужик только пузырился да щёки надувал. Ну и вот. Встретил как-то в ресторане этот мужик фантастическую бабу. Как глянул он на эту бабу, так у него дух перехватило. И вот стал он до этой бабы домогаться. – Иди за меня да иди – вот и весь сказ. А баба ломается. Цену себе набивает: – Не могу, – говорит, – я за тебя пойти, когда у тебя хозяйка в доме есть. Тут мужик разошёлся: – Какая такая хозяйка, – кричит, – я в доме единоличный хозяин. Как скажу, так и будет. Поехали ко мне. Я эту чуньку болотную на твоих глазах за ворота выставлю. Ну, поехали. Мужик-то жабры расщеперил, аж дым из ноздрей, как у конька-горбунка. Короче, выставил он замарашку, и стал с новой бабой любовь крутить. Крутил, крутил и устал. Вот проснулся мужик с бодуна и к бару прёт босиком. Очень уж у него трубы горят со вчерашнего. Глядь! А бара-то и нету. И хором евоных нетути. И шлёпает он по своей старой хрущобе. И в углу на тряпках вчерашняя гёрла дрыхнет. Тут мужик нашёл пару чинариков, перекурил, да и в сумочку к гёрле – интересно ему стало, кто же она такая. А в сумочке паспорт. А в паспорте чёрным по белому прописано: Любовь Ивановна Непруха. Тут-то всё и началось… – Никодимыч! – заорал Серёга – ты же эту байку травил уже. Что ж ты… это… халтуру гонишь? – Это называется вариация, дурила – пояснил Никодимыч, глазом не моргнув – это, если по–научному. Только тебе не понять. Ладно… Есть, что попроще. Спецом для тебя. Вот говорят атеисты всякие, что молитва не помогает. Оно, может, им как раз и не помогает. Что правильно. Нечего… А простому человеку очень даже помогает. Я вам, робя, вот какую про это историю расскажу. Никодимыч, сделав такой зачин, хлобыстнул налитый стакашок, занюхал хлебной корочкой, а потом долго жмурился и махал рукой возле лица, как будто мух отгонял. И только проделав все эти телодвижения, крякнул, и сказав: – Ох, мать твою!… – начал закуривать. А закурив, продолжил: Тут у одного мужика ноги воняли. Я понимаю, конечно, что у нормального человека ноги не вонять не могут. Ну не бывает так, что никакого такого запашка. На то это и ноги, что б подванивать. Особенно когда цельный день в сапогах преют. Но у этого мужика ноги не просто воняли, а как-то по-особому. Прям не запах, а оружие массового поражения. Больше трёх минут никто не выдерживал. И тут трудно сказать – этот вонизм у него от рождения был или болезнь какая. Мужик и врачей всех обошёл, и знахарок – всё зря. Один въедливый доктор сказал, правда, что может больничный выписать. Но не мужику, а евоному начальнику. И понятно, что у бедолаги-мужика вся жизнь наперекосяк пошла. Баба ево бросила. Сказала, что не может спать в противогазе. Он, дескать, ей сильно шею натирает. На работе мужики сказали, что прибьют, если он ещё раз появится. И нельзя сказать, что мужик этот не старался запах убрать. Старался. И одеколоном обливал, и дезодорантами всякими, и в соде ноги парил – всё зря. Он даже в баню стал ходить каждую неделю. Тоже напрасно. День, два – ничего, а потом опять воняют. Хоть плачь! И вот как-то подсказала нашему мужику случайно встреченная старушка: – Ты, говорит, в церкву сходи и Николаю Угоднику помолись. Как рукой снимет. Вот мужик и пошёл. Пришёл, свечку купил, икону чудотворную ему бабуськи показали. Вот мужик стал перед Образом, да и говорит. Так и так говорит, нельзя ли мне этот вредный запах убрать, а то совсем житья нету. Так говорит мужик, и видит, что Никола Угодник на иконе голову повернул и говорит: – Ладно, мужик, исполнится тебе. Ты только свечку ставь быстрей да уходи, а то из киота выпрыгнуть хочется. Вот мужик свечку зажёг, и побежал радостный. И так он обрадовался, что себя не помнил. А вспомнил только тогда, когда в больнице очнулся. Смотрит: врачуга к нему подходит весь в белом. Мужик к нему: – Доктор, – говорит, – скажите честно, ноги у меня воняют или нет? – Не волнуйтесь, больной, – говорит этот врач, – Вам вредно волноваться, потому что Вы под машину попали и мы всем трудовым коллективом еле-еле Вас к жизни вернули. А ноги… Нет. Не воняют уже Ваши ноги, потому что пришлось их обрезать по самое «не могу». Так сказал этот доктор и ушёл. А мужик наш сразу начал радоваться: – Правду старая кочерга мне сказала, – думает, глянь ты! Простая штука, кажется – свечку поставил. А как помогло! И что вы подумали? Наладилась после этого у мужика жизнь. Пенсию стал получать. На паперти сидеть пристроился. И ему хорошо подавали, надо сказать. А потом приженился на одной вдовице. И живут да радуются. Правда, злобные соседки сначала всё к этой бабе приставали. Дескать, зачем тебе безногий нужен. А она им отвечала, что ноги у мужика – это не самый главный орган. Вот они и заткнулись. Вот так бывает, братцы. А вы говорите… – Это да – подтвердил Фёдор. – уж, что-что, а бывает по-всякому. – Ну, это и к попу не ходи! – согласился Никодимыч. Вот один мужик попил после работы пивка, а потом едет себе в трамвае и думает: – Это зря я последнюю кружку допил. Пожадничал, а теперь припёрло так, что спасу нет. Вот думал он так себе, думал, да и выскочил на ближайшей остановке. И сразу в подъезд. Облегчил он там себе жизнь, выходит, на ходу ширинку застёгивает, да задумчивый взгляд в небо поднимает. Глядит, а из-за облачка высовывается рука и пальцем ему грозит. – Ну-ну! – сказал сам себе мужик, а потом спохватился: – Что же это такое они в пиво добавляют, если блазнится? Закурил мужик, задумался. Думал он себе, думал, да и решил, что без бутылки тут не разберёшься. Вот стал он в киоске эту бутылку брать, а из – за угла опять рука высунулась, и пальцем грозит. Ну, что ты будешь делать! Ммужик в соседний двор заглянул, а там, как положено быть, чужие мужики сидят, и вроде как козла забивают. Наш мужик и подходит. Здравия желает. – Здоров будь и ты, – говорят чужие мужики, – садись, гостем будешь. А бутылку поставишь, хозяином будешь. Мужик и поставил. Посидели. Поговорили о том, о сём. Что, дескать, опять Америка своё макало суёт, что олигархи оборзели, и что ваще беспредел. Потом наш мужик и спрашивает: – А что, братцы, тут в вашем районе может что ненормальное твориться? Чужие мужики только ржут: – Есть тут у нас, – говорят, – рука, что пальцем грозится. Дык, это она только тогда грозит, когда лишку взял. А кто норму блюдёт, тому ничего. Тут наш мужик воспрял духом и решил домой пойти. Только на улицу со двора вышел, слышит, что телефон-автомат звонит. Обычный такой телефон. В будке. Трубка разбита, потроха наружу, а звонит. Мужик сдуру-то трубку и взял. А в трубке ему человечьим голосом: – Ну, всё, мужик! Достал. Как на угол выйдешь, так тебе кирпичом по башке будет. Мужик трубку бросил. Не то, чтобы испугался, а просто не захотел, чтобы кирпичом. Вот встал он под дерево и думает: – Постою тут чуток. С дерева кирпич не упадёт. Вот он стоял, стоял, да и притомился. Сел на землю и пережидает. А тут, как на грех, менты. Взяли нашего мужика под ручки белые, и в машину волокут. Наш мужик возьми, да и обернись на прощанье. Смотрит, а на углу чужому мужику кирпич на голову свалился. И так радостно стало нашему мужику, так хорошо, что и не рассказать. Смеялся всю дорогу, даже связывать пришлось, а то он на радостях обниматься лез. И что интересно, даже с утра, когда отпустили, хорошее настроение у мужика не прошло. Пошёл он поправиться малость, и домой поехал. Там со своими мужиками посидел, и всё смеялся, да радовался. И что интересно, когда домой пришёл, его баба даже ругаться не стала, только пожелала сдохнуть. И всё хорошо. Живёт мужик, да радуется себе. Правда в тот район, где ему блазнилось, больше ни ногой. Мало ли что. – А то ещё вот как вышло – сообщил Никодимыч, и закурил – Так вышло, что и не поверите. Вот один мужик как-то проснулся и вспомнил, что бутылку с собой принёс и в сапог спрятал, чтобы баба не нашла. Он в один сапог руку засунул – пусто, в другой – тоже нету. Вот он тогда попил водички из-под крана, закурил и думает себе: – Прятал я эту бутылку, или мне приблазнилось? А тут евоная баба приходит. – Что, куришь, паразит? – говорит ласково, – что ты куришь, как не в свои нутри? Всю хату провонял. Иди на улицу проветрись. Тут мужика-то и осенило. – Мария! – говорит ласковым голосом, – Христом Богом тебя прошу, отдай бутылку, если нашла. На что она тебе? – А она мне, – говорит эта злющая баба, – чтобы тебе, паразиту, меньше вышло. Тут мужик решил пригрозить. – Ох, Мария! – говорит, – ох! Не доводи до греха… Только зря это он угрозы угрожать придумал. Потому что баба его – она шуток не понимала. Известно, какой ум у бабы. Хоть у любого спроси. Вот останови на улице первого попавшего мужика и спроси. Тебе каждый пальцем возле виска покрутит. Дескать какой-то умишко, конечно есть, но гайки надо крепче закручивать. А наш мужик это дело на самотёк пустил. Вот она и взяла волю. Вот поэтому, как только наш мужик свои угрозы произнёс, – в шутку, конечно, – да разве бабе юмор настоящий понять? – так она его окрестила по горбу кипящим чайником. И вид сделала такой, чтобы ясно было, что шутки шутковать она не намерена. Ну что? Наш мужик только горбину почесал, да и подался во двор. Думал там мужики соседские ещё сидят, так нальют по доброте сердечной. Какое там! Как вышел, так и увидел, что уже вечер, и что всех мужиков бабы давно по домам разобрали. Вот мужик сел на лавку, закурил и соображать начал. Соображал себе, да соображал, а к утру, наверно, умом тронулся, потому что нашёл огрызок карандаша и написал на куске газеты: А на работе, когда все начали складываться, чтоб к обеду было, он свою долю давать не стал и заявил, что всё от пьянки, и что он завязывает по этому поводу. И, что его этой ночью муза посетила. И обещала ещё придти. Ну, посетила, так посетила. Мужикам – то по фигу. Только посоветовали предохраняться. Потому что в газетах пишут – СПИД свирепствует со страшной силой. Наш мужик сказал, что на все эти предостережения он положил с прибором и пошёл к своему станку работу работать. И хорошо работал, что интересно. Только был всё какой-то задумчивый. А после работы пошёл прямым ходом в редакцию заводской газеты «Станочник». Там и говорит редактору: – Вот я стихи написал. Нельзя ли как-нибудь пропечатать. А редактор даже обрадовался. Там у него даже специальная рубрика была заведена – «Творчество наших читателей». Правда, читатели творить особого желания не выражали, и поэтому редактор этот писал за них сам. А тут такой случай! Простой станочник стихи принёс! Но редактор хоть и обрадовался, да виду не показал, а наоборот морду скорчил серьёзную и с этой серьёзной мордой начал стихи нашего мужика читать. Читал, читал, да и говорит: – Ну что ж… Эти ваши стихи мы напечатаем на следующей неделе. А Вы пока повышайте свой культурный уровень, может, ещё какой стих, или даже, не побоюсь сказать, поэма выйдет. Вот мужик обрадовался, да по дороге домой купил в киоске тетрадку за 2 копейки и четыре карандаша, чтоб не так быстро исписались. Дома к соседским мужикам не пошёл, а заточил свои карандаши, да сел на кухне, чтобы ещё чего сочинить. Как сел, так и не вставал. Только на работу, да в туалет. Его баба даже испугалась – чисто тронулся умом человек. Поласковела. Всё спрашивала: – Петенька, голубчик. Не нужно ли тебе чего? – Уймись! – так её мужик урезонивал, – уймись, а то как врежу, больше не запросишь. Видишь, у меня процесс идёт. Баба испугалась таких слов, и донимать не стала. А у мужика процесс хотя и шёл, да, видно, не в том направлении, потому что за неделю он так и ничего не высидел. И неизвестно, чем бы это всё закончилось, да пришёл мужик на работу, а там другие мужики газетку в руках вертят и нашего мужика поздравлениями поздравляют. Вот, говорят, и дожили: в цехе свой классик завёлся. Это дело, Петро, следует обмыть как следует, а то пути не будет. Ну, понятное дело, после работы сели в рощице как люди. И даже мужика нашего домой принесли и бабе сдали. Баба сразу зарадовалась, что ум к её мужику вернулся. Даже соседкам сходила похвастаться. А мужик проснулся утром, как с молоточка. И начал жить нормальной человеческой жизнью. И доволен. И не только стихов больше не пишет, но и газеты читать бросил. Один вред, говорит, от них русскому человеку. А вот, что у другого мужика вышло. У него отпуск случился. Ну, раз так, значит надо отдохнуть правильно. Вот этот мужик долго голову ломать не стал, а набрал на все отпускные горючего, и дома засел. – Лучший отдых, – говорит, – это когда стены помогают. А нужно сказать, что мужик этот был бобыль. И хоть все мужицкие прибамбасы у него были на месте и в полном порядке, холостой он был, как учебный патрон. То ли ни одна баба за него выйти не отважилась, то ли сам мордой водил от переборчивости, не знаю. Только жил он сам один. Ну и вот. Сидит наш мужик в своём отпуске на кухне, и килькой в томате закусывает. – Хорошая, – думает, – жизнь, если отдыхать. Только он так подумал, как вилка со стола упала. Упала, и лежит на полу. Мужик наклонился было эту вилку поднять, да вспомнил вдруг, что бабушка евоная говорила, примета, дескать, такая есть. Если ножик упал, так мужик в дом спешит, а если вилка – это уж точно баба торопится. А бабушка, она врать понапрасну не стала бы. Зачем это бабушке – врать? Вот мужик вилку поднимать не стал. Мало ли что? Подними – оно и не сбудется. Не стал, значит, наш мужик поднимать эту вилку, а доел свою кильку ложкой. И даже удобнее получилось. И начал наш мужик эту бабу, которая по примете придти должна, ждать. Ждёт и сам себе соображает, что не может такого быть, чтобы бабушка ошиблась. Опять же, примета народная. А народ пустое примечать не станет. Вот ждёт мужик день. Ждёт другой. Никого. Раньше, бывало, хотя соседка за луковицей забежит. А тут никого. Как нарочно. Пождал наш мужик, пождал и во двор вышел. Спрашивает у других мужиков: – Баба тут какая-нибудь не пробегала? Может адрес не правильный, или приблудилась, или ещё что? – Нет, – говорят мужики, Не бывало тут ничего такого подобного. – Ладно. – говорит наш мужик. – Значит будем ждать. Не может такого быть, чтобы бабушка ошиблась. Пришёл домой и заново ждать стал. Вот, прождал наш мужик год, может два, а неделю – это уж точно. За неделю я отвечаю. Он неделю, значит, прождал – никого. Тут наш он даже серчать начал. А как только осерчал, так все запасы у него и вышли. Хоть шаром покати! Прям горло промочить нечем. Тут мужик на календарь глянул. Смотрит, а через три дня ему уже на работу выходить. Чистое горе. Ещё целых три дня. Горло промочить нечем. И баба не пришла. Вот мужик наш решил действовать. Забежал к соседу, занял до получки – и в магазин. Набрал там того-сего, чтоб хватило и нервы не мотать. Возвращается назад домой, а к двери его записочка приколота: «Приходила, а дома не застала. Больше не жди. Мила». Мужик как стоял, так и сел. Вот и не верь приметам. – Вот оно как получается у тебя, Никодимыч! – сказал Николай. – получается у тебя, что только мужики, как бы это сказать… а бабы, значит того, значит… – Нет, Коля. – огорчился Никодимыч – бабы, Коля и ни того и ни этого. Вот сам подумай. И вовсе не в царстве-государстве, а вот тут, прямо у нас, жила была одна девица. И не сказать, чтобы она красавица-раскрасавица была. Или урода. Нет. Так себе. Девка и девка. Обычная. Ноги на месте, грудь тоже. То да сё тоже в наличности. Всё на месте вроде бы, а вот в девках ходила. Ей уже за тридцатник перевалило небось, а она всё в девках. И не сказать, чтобы не брал никто. Брали. Да всё какие-то не такие, как надо. Один, особо замухрышистый, так до сих пор по телефону звонит: – Любовь у меня до гроба, – говорит, – Прямо, не могу, какое чувство! Нет, чтобы к человеку сочувствие проявить, так она кочевряжится: – Ах, оставьте меня, – говорит, – Ах, оставьте!.. Вот так все и оставили свои, как достойные, так и недостойные попытки. А ведь среди претендентов на её хилую ручку и каменное сердце были и порядочные люди. Был даже один инженер, пока не спился окончательно. Ну, это он от неразделённой любви, я думаю. Вот какая это была жестокосердная девка. Были у неё когда-то подружки, да и те, наслушавшись девкиных фантазий про то, что она, дескать, непременно за принца иностранной масти выйдет, разошлись по домам и телефона не оставили. Так вот и жила сама одна. И никого у неё не было, кроме чёрного пуделька. Купила она как-то этого пуделька на толкучем рынке и всё с ним цацкалась. То ему кофточку свяжет, то пострижёт как-нибудь не по-человечески. А пуделёк все эти издевательства терпел, как и положено собаке. Вот как-то поутру выгуливала эта девка своего пуделька. Нет! Не поутру! Утром настроение не такое романтичное. Пусть это будет вечер. Летний такой, тёплый, когда фантазии, как комары, вокруг головы витают. Да! Это вечер был! Это я только сейчас вспомнил. Значит – вечер… Сидит эта девка на лавочке. Пуделёк еёный неподалёку газон паскудит. Одним словом, красота. Вот сидит она и мечту мечтает, как подкатит в один прекрасный день к ней иностранный принц на белом лимузине. Как выйдет он весь в белом костюме. Как опустится он перед нею на левое колено. А в руках будет букет красных роз держать. И как сделает он ей предложение руки и сердца и колечко серебряное подарит. Почему уж непременно серебряное? Этого я не знаю. Думаю, потому что дура девка. Могла бы себе и золотое намечтать. Вот сидит она вся не своя, и вдруг замечает, что еёный пудель Арчибальд – так этого кобелька кличка была – своим мокрым носом ей настойчиво в колени тычется. – Гуляй, Арчи, не приставай! – говорит девица своему пудельку. И тут видит, что в зубах пуделёк этот серебряное колечко держит. Нашёл, наверно, потеряное. Вот дева это колечко в руки взяла. Покрутила, повертела, да и примерила на правую ручку. В самый раз колечко оказалось. И только она это колечко надела, как вдруг откуда ни возьмись, подкатывает прямо к её скамеечке белый лимузин. И вываливается из этого лимузина мужик весь в белом костюме с букетом красных роз в левой руке. И грохается перед нашей девкой на левое колено. И лопочет что-то не по-нашему. А тут ещё пара человек из машины выскочили. Одна такая бойкая девица и говорит на чистом русском языке, но с акцентом: – Уважаемая, – говорит, – я, как переводчица принца Мумбо-Юмбинского королевства Арчи Бальда, русским языком Вам говорю, что принц Арчи Бальд делает Вам предложение и готов жениться хоть немедленно. Тут сердечко у нашей девушки начало работать с перебоями и рот пересох. До сих пор сидела она, как скромная, потупив глаза в коленки. И ручки на коленочках тоже сложила. И в левой ручке платочек носовой. Ну, словом, всё, как положено быть. А тут подняла наша дева свой скромный взор на жениха. И обомлела. Всё, вроде, как заказывали. И костюмчик белый. И розы красные. Только сам принц – чёрный, как головешка. Вот сколько лет воспитывали эту дуру – девку семья и школа в духе интернационализма – всё зря. Не привились к ней прогрессивные взгляды. Ну, это ей и простительно. Нужно сказать, она в своём городишке не только чёрных ни разу не видала. Она тверёзого мужика-то никогда не видела. Был, говорят, один непьющий, да и тот помер много лет тому назад от несварения желудка. Вот девица посмотрела внимательно на своего женишка, да и давай орать, как оглашенная: – Помогите! Помогите! Вообще – то орать «помогите!» в наше время – бесполезное дело. Милиция занята. Им надо собственное благосостояние повышать. А до простых граждан кричи, не докричишься. А наша девка то ли про всё это позабыла с перепугу, то ли ещё как. Только орёт себе. Ворон пугает. И вот говорят – чудес на свете не бывает. Бывают! Да ещё какие! Т олько девка начала орать, как милицейский наряд тут, как тут. Они мимо за пивом ехали и крик услышали. Ну, им стало любопытно. Дай – ка, думают, поглядим кто там так убивается. Ну и подъехали. Подходят. – В чём дело? – спрашивают. А девка наша плетёт несусветное про черномазого жениха. Поглядели служивые вокруг – никого. Только пуделёк чёрненький по газону прохаживается. Ну, и отвезли девку в «дурку». Там её так быстро на ноги поставили всемерной заботой и душевным отношением, что уже через месяц выскочила она за того самого замухрышку, что телефон регулярно мучил. И ничего. И живут. И вот она уже второго родила. И счастлива так, что самой не верится. И пуделёк при них. Состарился, но детей нянчить ещё может. И никаких принцев. – Не скажи, Никодимыч! – снова встрял Серёга – мужики такие попадаются, что матерных слов таких не придумано, чтобы рассказать подробно. – Ага – согласился Никодимыч – а что? И такие бывают… Вот тут как раз один такой мужик жил. И до того он был занудный, да вредный, спасу нет. Кажется, какие у мужика заботы? Знай себе копейку зарабатывай, да бабе отдавай. А отдал, так и думать дальше ни о чём не надо – наливай, да пей. А этот мужик всё себе трудности изобретал, чтобы их потом преодолевать можно было. Всё ему казалось, что нету справедливости. Так он в очереди ходил порядок наводить. Он и за обедом в родной семье очерёдность установил, согласно занимаемому социальному статусу. И разное другое паскудство придумывал. И стало нашему мужику казаться, что евоные баба с тёщей его объедают. Что стоит ему на работу уйти, так они жрут что-то вкусное втихаря. И стал мужик голову ломать, как это безобразие вывести на чистую воду. А тут как раз в городке приезжий ворожей объявился. Поселился в хатке на отшибе и начал баб от бесплодия лечить. Чем он их там лечил неизвестно, но успехи были – начали эти бабы рожать почём зря. Вот наш мужик и задумал к этому ворожею пойтить. И как-то ввечеру приходит. Так и так, – говорит – не могли бы Вы мне, Богдан Батькович, помочь в моём горе. Ворожей отвечает: – А что же не помочь, если человек хороший. А потом поймал комара, да муху, испёк их в золу и в водке растворил. – Вот, – говорит, – пожалуйте. Как этого напитка глотнёшь, так тут же оборотишься комаром, либо мушиной. Это смотря из какой бутылочки отопьёшь. И будь осторожен, – предупреждает, – после этого чего ни съешь, так тем и станешь. А чтобы свой вид обрести, капни крови капельку куда-нибудь. Лизнёшь потом и сам собой станешь. Вот мужик обрадовался такому повороту, бутыльки схватил, и домой. – Я, – думает – вам покажу, мать вашу етти! А на следующий день, как ему на работу, взял, да и отхлебнул из бутылочки. И комаром обернулся. Полетал, полетал себе – видит кот Васька спит на коврике. А уши розовые такие, аппетитные! Вот мужик присел Ваське на ушко, да и начал кровь сосать. Гля! А он уже сам кот. Васькина копия. – Ну, – думает, – я вам сейчас задам! И пока настоящий Васька свой сон досматривал, взял, да на надудылил в тёщины опорки. Из вредности просто. Такой уж он был характером. А сам скорей в кухню, лизнул из бутылочки и в муху превратился. Сидит на потолке и смотрит, как тёща невинного Ваську порет. А потом тёща дверь открыла Ваську выбрасывать. И вынесло нашего мужика сквозняком в форточку. Вот летит мужик, а навстречу ему муха. И такая муха, что у мужика аж сердце дрогнуло! Глазки зелёные, талия там и прочие штуки! Ног – так целых шесть! Мужик к ней подлетел, и давай знакомиться. А муха ему и говорит: – Познакомиться всегда можно. Но сначала кекс, а после секс. Сейчас надо быстрей за сарай лететь. Наши все уже там. Там насрал кто-то так сладко! Полетели делить. Мужик и обрадовался. Полетели. Глядь-поглядь – куча. Пахнет вкусно так. И уже чужие мухи облепили – сесть некуда. Вот мужик давай права качать про социальную справедливость, про народный контроль за израсходованием природных ресурсов, про социалистическую законность, про «кто не работает, тот не ест»… А его не слушает никто. Мужик и заволновался – сожрут, – думает, – всё без меня, паразиты. Тут он локтями народ подрастолкал, и давай жрать. Но только куснул, так сам в говно и оборотился. И другие мухи его съели. И не надо его жалеть, потому что он и при жизни был всего лишь говном. – Ой, мужики! Вы только гляньте какая пошла! – крикнул Витька. Мужики приподняли, головы, оторвались от доминошных костей и посмотрели на девку, что вплывала в четвёртый подъезд. Девка поймала на себе ихние взгляды, и старательно завиляла задом. – Вот красота, так красота! – продолжал восхищаться Витька. – Такую бы счас завалить в кусточек и трах, – тах-тах – Витька выразительно постучал ладонью по кулаку. – Ты, Витёк, молчи, когда не понимаешь – пробурчал Глеб Иванович, и прикурил – молод ты ещё. В твои годы всё равно куда сунуть, хочь в коровье говно. Лишь бы тёплое было. Нашёл красоту! А если в этой красоте триппер или СПИД? Или того хуже – оберёт тебя до последней нитки? Тогда как? – Сильно ты умный стал, Глеб Иванович – завёлся Витька – лишь бы тёплое, говоришь? А хошь я мужикам расскажу как ты со своей бабой разводился? И сразу все мужики вспомнили, что Глеб Иванович живёт бобылём, один то есть. – Я тебе, Витька, язык-то укорочу – пообещал Глеб Иванович и поднялся – Я-то тебе ноги, как спички, переломаю. Можешь идти костыли покупать. И Глеб Иванович ушёл обиженный. – А ну-ка, Витя, расскажи, что там за история такая – попросил Петрович. – А история простая – начал Витька – несколько лет тому назад назначили меня в судебные заседатели. Ну что ж? Работа не пыльная. Средний заработок капает. Чё не пойти? Ну и вот, привела одна взволнованная баба своего мужика разводиться. Правда, я тогда не знал, что мужик этот соседом будет. Но не в этом дело. Короче, кричит эта баба, как потерпевшая, что достал её мужик сексуальными притязаниями, поэтому всё имущество надо поровну. Так и так, кричит, этому кобелю сколько ни давай, всё мало. Приучил меня, – вопит – что где бы ни была, как крикнет: – Тпру! – так я, – говорит – должна сразу трусы сбросить, юбки на голову, и в позу рака встать. – Быть такого не может, потому что не может быть никогда – засомневался судья – Это противоречит физиологии организма. А баба своё гнёт: – Не знаю как там по науке бывает, а у нас по-своему. Вот, к примеру, недавно картошку сажали. Он пашет на коне, а я иду по борозде и картошины сажаю. Вот, он, кобелина, как круг пройдёт, так кричит: – Тпру! Ну, я сразу в позу. А иначе дерётся больно. В этом месте бабьего доклада подсудимый Глеб Иванович, видно, захотел эту непотребную клевету остановить, но почему – то вместо «Стой! «как заорёт: «Тпру!!!» Баба сразу – юбки на голову, трусы вниз, и раком стала. Прямо перед судьёй. – Ну и что дальше? – спросил Петрович после того как мужики отсмеялись. – Что, что? – сказал Витька – да ничего. Развели. Всё поровну поделили. А бабе трое суток дали за оскробление суда. – Я вот что вам, мужики, скажу – начал Петрович – красота, оно конечно, красотой. Но замечено, что одному красиво, то другому даже и никак. И наоборот тоже случается. Тут вот какой случай был. Жил один мужик. И был этот мужик убеждённый холостяк. Так и говорил бывало, что не родилась ещё тая красавица, что его в ЗАГС затянет. Ну и вот. Как-то раз получил этот мужик прогрессивку, а может и премию. Не важно что. И стал этот мужик думать как покучерявей эти бешеные деньги пропить. Думал, думал себе, да и пошёл сдуру в ресторан. Ну, пришёл. А там, конечно, сервис, да то, да сё. Вот и нажрался наш мужик до удивления. Потому что закусывать был не приучен с детства. Вот нажрался наш мужик, и стал оглядывать зал на предмет поиска страсти и половых приключений. Глядь! Сидит за одним столиком девка в полном соку и всё при ней. А тут как раз оркестр заиграл душевную музыку. Тут поднялся мужик со своего места, чтобы ту кралю пригласить на танец и прочие удовольствия. Поднялся, а что дальше не помнит. Как отрезало! Ппроснулся утром мужик в своей холостяцкой постельке. И видит, что рядом с ним лежит кто-то. Мужик-то зенки выкатил, чтоб присмотреться и понять кто. А когда присмотрелся, то сразу побежал блевать. Очень уж девка страшная была. И, причём, не понять, почему страшная? Вроде, всё при ней. И не урода. Нет. А вот, такие, сказать по науке, ассоциации вызывала, что мороз по коже и шерсть дыбом. Ну, облегчил мужик душу, сел на кухне покурить. А тут и страхолюда евоная приходит. И пиво несёт. Две бутылки. Мужик пивка глотнул – полегчало. – Ты кто? – спрашивает. А девка это нагло отвечает, глазом не моргнув: – А я невеста твоя. Ты что, милый, забыл, как вчера меня замуж звал и обещал золотые горы? – Ну, это было вчера – говорит мужик резонно – а сегодня – это сегодня. А тут в двери стучат. И вваливаются пятеро мужиков. И к нашему: – Ты что, – кричат, – стручок, сестру нашу опозорил, обесчестил и думаешь, что это тебе, как с гуся вода? Мужик на них поглядел, и ещё хуже ему стало. Стоят эти браты стенкой и кулаки у каждого по пуду. – Что вы, что вы? – говорит – мы с нашим удовольствием, потому что любовь до гроба прям, нахлынула. – Ну, если любовь такая, – говорят браты, – то что уж тут. Живи покамест. Только смотри. Хвостом вильнёшь или взад пятами – яйцы с корнем вырвем. Что тут поделаешь? Сила солому ломит. Через некоторое время женился наш мужик. И живёт. И даже так к своей бабе присмотрелся, что доволен. Тем более, что ходит она круглый год с пузом и рожает, как белка орехи щелкает. Вот у него уже детей – не сосчитать. И каждый с уважением к папашке. Вот такая красота вышла. – И действительно красота! – Это Петрович уже насчёт той девки, что в четвёртый подъезд заходила. А теперь, выйдя, сделала мужикам ручкой. – Петрович! – взвился Витька. – Ты ж для неё старый! Старый конь… – хотел было Петрович блеснуть пословицей, да не успел, потому что мужики хором продолжили: – Зато мелко пашет. И все засмеялись. – Вот, недаром говорят: Не было бы счастья да несчастье помогло – сказал Петрович. Потом неторопясь закурил, кашлянул многозначительно, и продолжил: – Вот тут неподалёку… В том самом доме, где раньше булочная была, а теперь пивная, жил – был один мужик. И такая непруха была этому мужику по жизни, что страх сказать. За что ни возьмётся – всё из рук валится. С работы выгнали, за пьянку, дескать. Хотя мужик не всё время пил, а с перерывами. Баба евоная детей да шмотки собрала, и уехала в неизвестном направлении. И ваще… Вот мужик этот – Чеськой его звали, – и начал горе горевать. Вот он погоревал, погоревал, да и бросил. Потому что деньги кончились. Вот тогда и устроился наш мужик в похоронное бюро бетонщиком. Работа не сахар, деньги несерьезные. Одно хорошо – родственники усопших всё время хмель несут. Дескать, помянуть покойного надо по обычаю. Это только и утешало, а иначе работа была бы совсем зряшная. И надо сказать, что вдобавок ко всему, морда у этого Чеськи была такая, что его и тверёзым в вытрезвиловку брали. – Не может такого быть, – говорили, чтобы с такой мордой человек трезвым был. С такой мордой, – говорили, – человек не имеет никакого права нарушать общественное спокойствие. И брали. А мужик Чеся всё это терпел и мужественно переносил. Вот пришёл как-то этот Чеся на работу. И работает себе потихоньку. Но к обеду устал. Даже ноги начали подкашиваться. Потому что уже успел помянуть какую-то христианскую душеньку. Вот устал наш мужик, и пошёл в гробовую отдохнуть. У него такой обычай был, как нажрётся, так сразу в гробовую. Ляжет там в гроб, как порядочный, крышкой накроется, и спит себе. И никаких к нему претензий. Потому что ничего такого он не нарушает. Вот спит себе наш мужик и сон видит. А снится мужику, что стоит он на облаках перед Богом. И жалуется. – Так и так, говорит, Господи! Такая непруха, что спасу нет. Нельзя ли, как-нибудь – говорит, – это всё изменить в лучшую сторону? Вот наш мужик Чеся смотрит свой сон. А тем временем в гробовую заваливают четверо здоровых мужиков. И пятый, самый здоровенный, ими командует: – Вот этот берите, – говорит, и показывает на тот самый гроб, в котором мужик Чеся свой сон досыпает. – Берите вот этот – командует этот мордатый мужик – я сразу вижу, что этот моему покойному брательнику в самый раз будет. Ну, если размер подходящий, чего же не взять? Вот мужики и взяли. И на выход к машине понесли. Только несут они этот гроб, а сами ругаются почём зря: – Это же надо, – ругаются они, – какой гроб тяжёлый. Прям не верится, что пустой. Вот до чего свобода довела – из сырого дерева гробы для простых людей делать начали. И с такими горькими словами грохают эти мужики гроб передними ножками на кузов своего грузовика. И надо же тебе, какая непруха выходит! Выпадает из этого гроба дно. И наш мужик Чеся, а с ним и доски, стружки и прочие гробовые потроха вываливаются на землю. Мужики тоже чуть было с перепугу рядом не рухнули. Но удержались на ногах. Хоть и с трудом. А удержавшись, схватили что попало с недвумысленными намерениями. Только мужика Чесю догнать не могли. Чеся сразу сообразил, что чем пахнет, и бросился бежать на ближнее кладбище прям через забор. И что интересно, мужики этого бедолагу Чесю так и не нашли. Хотя искали. Всё кладбище обшарили, обещая убить, как только поймают. Но не нашли. Потому что Чеся на бегу в свежую могилу прыгнул. Лёг там, и еловым лапником, что на дне могилки был для красоты настелен, накрылся. Вот, подождал наш мужик Чеся, пока поиски закончатся. Полежал. А потом встал и захотел на волю вылезти. Но куда там! Никак. Вот, скребётся наш Чеся в чужой могилке, как жук в коробке, а тут оркестр жалобно заиграл. Покойника несут. И прямо к той могиле, где Чеся напрасно старается. Ну, тут этот Чеся испугался немного и опять в лапничек зарылся. Смотрит одним глазом: гроб на доски прямо над могилкой поставили. Речи говорят. И слышно, как вдова покойного убивается. Прямо криком кричит. – Ах, – кричит, – заройте меня живьём вместе с моим дорогим и ненаглядным. И с таким нечеловеческим криком опирается эта вдова прямо на гроб. Тут доски – то, на которых гроб стоял, и подломились. И вдова, и всё, что было, падают в могилку прямо на Чесю. Сначала вдова. Потом покойник. А гроб уже следом. Как они этого Чесю не убили, ума не приложу. В одной вдове пудов десять было. Но как бы то ни было, а закончилось всё хорошо. И мужика Чесю даже на поминки взяли. Подумали, что он в сутолоке и панике один только вёл себя геройски и первым в могилу прыгнул, чтоб вдову спасти. И чтобы вы думали? Время прошло, и взяла эта вдовушка мужика Чесю к себе жить. И холит его и лелеет. И даже любовь между ними произошла. Правда, Чесю по-прежнему в вытрезвиловку гребут из-за евоного выражения лица. Но вдову это не пугает нисколько. – Хороший мужик – говорит она подругам – должен только самую малость красивше чёрта быть. А мой такой и есть. Вот, братцы, как жизня, бывает, поворачивается. – Да уж, братцы – подвёл иток Николай, – жизнь – это штука такая… – Как ни крутись у неё трахалка больше – помог Никодимыч закончить ценную мысль. А потом закурил и продолжил… Жил – был один мужик. И до того был этот мужик вдумчивый – спасу нет. Вроде, и работал на хлебном месте: он в похоронке надписи на памятниках выбивал. Что по казёнке зарабатывал, а что клиенты натурой приносили. Словом, мог этот мужик пить, когда захочет, а не только в аванс да в получку. Кажется, живи и радуйся. А он – нет. Не такой это мужик был. Непростой был этот мужик, короче. Во всё, что попало, вдумывался. Поэтому и жил один, как сыч. Сами мозгами пораскиньте – какой бабе такой хмырь вдумчивый нужен? Ну и вот. Не знаю, сколько лет подряд бил этот мужик надписи на памятничках. Не знаю точно, а врать неохота. Но в один день на него озарение нашло. Осенило мужика, так сказать. Заметил он, что народишко в основном рядом со своим днём рождения помирает. Прям, как нарочно. С поправкой на неделю туды-сюды. Не все, конечно. Но основная масса. Тут мужик и открыл свой закон Вечной жизни. – Блин! – думает он себе – а ведь если бы не эти дни рождения, так никто бы и не помирал. Жили бы мы себе да жили и горя не знали. Вот, сделал себе мужик такое открытие, и тут же начал думать, как бы ему свой лдень рождения переиначить на чужой. – А что? – думает, – придёт моё время, станут меня забирать – и раз! Другого мужика заберут ровно в мой день рождения. А я вроде, и ни при чём буду. Вот, мужик и так прикидывал, и эак. Ничего не придумывалось подходящего. А тут как раз ему случай выпал. Познакомился этот мужик в пивнушке с бомжом. Разговорились. А бомж этот тоже Иван Иванычем Ивановым оказался. Точно, как наш мужик. Вот мужик и стал этого бомжа уговаривать паспортами поменяться. Слово за слово – на второй бутылке и уговорил. Поменялись. И стал наш мужик жить, да радоваться. И на радостях даже решил новый день рождения по-человечески отметить. Ну, понятно, собрался народ. Посидели. Отметили, как положено. И так хорошо сидели, что только к утру внезапно обнаружили, что именинник–то помер. Упился, видать, на радостях. Ну, что ты тут делать будешь? Раз помер – закопали, как положено. Помянули и забыли. Они – то все забыли, а мужик такую обиду не забыл. Вот он на том свете к начальству: – Так и так, говорит, – не могу стерпеть несправедливости. Потому что день рождения вовсе и не мой, в натуре. Тамошнее начальство и спохватилось: – Действительно, – говорят, административная ошибочка вышла. Надо было бомжа того прибрать по-сути, а работнички наши подошли формально, и прибрали по паспорту. Извините. Виновные будут наказаны… Так вот ихнее начальство извинялось. Да толку что? Назад уже ходу нету. Да… А ведь, ребята, сама идея-то у мужика правильная была. Кому помирать, раз никто не рождается? Эх! Если бы не бюрократы, жили бы вечно… И не жизнь была бы, а сладкий сон, как у младенца! Тут вот так вышло. Один мужик умаялся за день, да лёг спать. И снится ему, что он рыба карась. И что случайно наткнулся он в своём озерке на обалденное место. Полянка такая между водорослей. А на полянке и червячки тебе и шитики, и улиточки всякие ползают. И никого. Вот мужик и давай тех червячков жрать. И так ему вкусно, что и не рассказать. Вот наелся наш мужик, как дурак на свадьбе. Присел на камушек. Закурил. Глядь-поглядь, а из водорослей линь выплывает. Вроде, как официант. И счёт мужику подаёт. Глянул мужик на счёт, и глаза выпучил: – Ты что же, рыбья твоя голова, тут мне подаёшь? – у линя этого спрашивает – какой же это счёт, ёлы-палы, ежели на нём общая сумма обозначена, а за что конкретно – не прописано? Может тебе этим счётом по твоим толстым губам надавать? А линь только глазами моргает: – У нас завсегда так, сэр. Так и говорит сволочь наглая: «Сэр». – У нас, – говорит – завсегда только общий счёт подают, чтоб со счёту не сбиться. Улиточек французских кушали? Кушали. Червячков в собственном соку, да салатик из тины, да коньячок… Так что извольте платить. Мужик и тут нашёлся: – А коньяк – кричит, – у вас ваще водой разбавленный! Кровь из простого народа пьёте, сволочи! А тут и щука подплывает. – Ну что? – говорит, – платить не желаешь за потреблённый продукт? Тогда будешь ты не карасём, а золотой рыбкой. Желания мои будешь выполнять. Понял? Мужик в ответ: – Как же я могу быть золотой рыбкой, когда я карась? И желаний я ваших знать не знаю и ведать не ведаю. Щука резонно так говорит: – А желание у меня одно. Желаю я сейчас карасём закусить. И пасть с зубами раскрывает. Мужик бежать. Щука за ним. Догнала почти и уже за хвост мужика цапнула, да успел он под корягу забиться. Просыпается, думает: – Слава Богу! Это сон был. Сам вставать с кровати, а на правую ногу не встать. Больно. Он глядь на ногу – вся покусана. И кровь ещё кое-где течёт. Ну, мужик ногу кое-как забинтовал подручными средствами, морду сполоснул, да и похромал во двор. А там другие мужики уже сели в домино играть. И давно сидят, видно. Уже почти опохмелились. Наш мужик тоже подсел. Свою долю внёс. Выпил соточку, да и жалуется: – Надо, – говорит – ребята, с этой пьянкой завязывать. Сегодня сон приснился, что я карась и что щука меня чуть не съела. Проснулся – гля! Едрёна Матрёна! Вся нога поедена. До сих пор ходить больно. А Федька, ну, тот, что грузчиком при пивном ларьке раньше был, его ещё чуть было в прошлом году не посадили, да как-то выкрутился… Вот этот Федька и говорит: – Это что, подумаешь, карась! Вот я по весне видел сон, что я дрессированный медведь, и в цирке выступаю. Так дрессировщик, сволочуга, наше мясо воровал. Веришь ли, чуть с голоду не сдох в натуре. Проснулся – так неделю жрал что попало. Всё отъесться никак не мог. Не успели мужики на Федькин сон подивиться, как во двор джип вкатил. И из него крутые вываливают. Подгребли поближе, спрашивают: – Кто тут у вас такой-сякой? Наш мужик подумал, подумал… Видит, что не скроешься: сам не скажи, так другие мужики скажут, да и признался: – Такой-сякой – это я, а в чём дело, собственно? – А в том дело, – говорят крутые – что ты, палла, по счёту не заплатил. Будешь теперь дарственную на свою хату нам подписывать. А нет – так мы тебя в пыль сотрём и по ветру развеем. – Ну нет, пацаны! – кричит мужик – я так не хочу! Вы, как знаете, а я пошёл сон заново пересматривать. – Смотри, – говорят крутяки, – это твои дела, только ты так пересматривай, чтоб и нам какая-нибудь польза была. А то… Ну, сам знаешь что. Вот мужик бегом домой. Засосал там бутылку из горла. Даже закусывать не стал, чтоб побыстрее отрубиться. И заснул. Смотрит, а он снова карась и к тому самому месту, где вчера харчевничал, подплывает. Глядь – поглядь! Лежит у парихмахерской, что за углом, кошелёк. Мужик, понятное дело, кошелёк этот прибрал. Сел в трамвай, развернул осторожненько. Мать честная! Полон кошелёк баксов. И всё сотенные, всё сотенные! Мужик быстренько во вчерашний кабак. Заваливает вальяжно, ногой двери открывает. Футы-нуты, лапти гнуты! Нажрался снова, как свинья под дубом, а тут и вчерашний официант выплывает, и счёт держит в плавниках. Ну, мужик расчитался за два дня чин чинарём и ещё десятку на чай отслюнявил. Только отслюнявил, гля! – щука вчерашняя на него щерится. Мужик – бежать. Бежал, бежал, еле ноги унёс. Проснулся. Пошарил под подушкой – не потерял ли бумажника? Нет, всё на месте. Только вместо баксов лежат в лопатнике газетные обрывки. Вышел наш мужик во двор, а там его уже крутые поджидают. – Чего надо? – взъерепенился мужик, – я с вами за два дня расчитался. – Ну вот! – радуются крутые, – значит при бабках. А делиться не хочешь. Мужик и разъясняет: – Я бы поделился, да вот незадача – баксы в бумагу превратились, как только я проснулся. Пойду снова этот сон пересмотрю наново. – Ну уж, нет! – говорят крутяки – хрен тебя знает, что ты на этот раз себе приснишь. Может приснится тебе, что ты не карась, а мент поганый. Что тогда? Сказали так и надавали конкретно мужику по-соплям. Тот утёрся, и молча пошёл домой. И больше снов не видит. Правда, на Рождество видел себя голой бабой, но это оказалось на мороз. – Да! Совсем мужики забыл! Тут ещё одна история случилась на День рождения. Что тут сделаешь? Такой день. Значит так. У одного мужика день рождения случился. Что ж. Раз уж так вышло, то надо праздновать. Ну, отпраздновали. Отметили, так сказать, дату. И пожелали долгой жизни. И ещё много всякого. Вот мужик на третий день очухался, поправился малость, и давай свои подарки перебирать. Правда, много перебирать не вышло, потому что порядочные люди, которые понимают, больше водку дарили. А чего там зазря пустые бутылки перебирать? Только расстраиваться. Правда, наш мужик все-равно поперебирал. Вдруг что осталось недопитое. Только зря он этот труд работал. Не тот сейчас гость пошёл, чтобы недопить или там недоесть. Вот наш мужик только вздохнул, глядя на эту нечеловеческую жадность и коварство. А потом глядит: пакетик какой-то нераскуроченный лежит. Мужик зарадовался сначала. Думал, что гожее сдуру подарили. Вот раскрыл он этот пакетик, а там курительная трубка. И бантик на ей голубенький повязан. Стал тут мужик думать, кто бы этакую пакость подарить мог. Да так и не придумал. Потому что это любой мог в насмешку. Хотел мужик эту трубку в помойное ведро выбросить, да тут его идея и осенила: – Это ж, – думает, – какая польза выйдет, если чинариков наковырять и курить их через трубку. Тут тебе живая экономия произрастёт махровым цветом! Как придумал мужик, так и сделал. Насобирал чинариков. Табак из них вытрусил. Трубку набил. И курит. Куда с добром! Вот на следующий день пришёл мужик на работу. Стал к станку. Работает работу, а во рту трубка торчит. Тут мимо начальник цеха проходит. – Ишь ты, – думает, – какой у меня в цеху контингент трудится. Прямо, интеллигентные люди, мать их. Трубки курят почём зря. И назначили нашего мужика мастером. И тот уже у станка не корячится, а по всему участку матюги разносит. Старается. Но трубку изо рта не выпускает. А тут как раз директор завода от нефиг делать в цех заваливает. Глядит на нашего мужика и думает: – Вот до чего старательный мастерила. Сразу видно – недюжинного ума человек. И трубку курит. А уж словарный запас!.. Просто удивление берёт. И назначили нашего мужика главным инженером завода. Вот он уже по цеху не бегает зря, а матерится по селектору, как порядочный. Но трубку при этом изо рта не выпускает. А тут, как на грех, приезжает на завод Сам. Ну, конечно, шум, да суета. Девки у входа хлеб-соль на полотенце держат. Народ работу бросил. Какая на хрен работа, когда такой случай? Топтуны, куда ни ткнись, хлопочут. Словом, событие мирового масштаба. Наш мужик через толпу просочился поближе к ковровой дорожке, и ждёт. И трубку изо рта не выпускает. Ну, приехал, значит, Сам. Хлеб-соль пощипал. И сходу речь двигать. – Хорошо работаете, товарищи, – говорит, – только нету у вас ещё культуры в свете последних решений. Вот, гляньте, – на мужика указывает, – стоит человек и трубка во рту. А вокруг, может, беременные женщины да дети. И большой вред от этой трубки национальному здоровью. И даже во всемирном масштабе. Тут мужикова карьера-то и обломилась. Теперь он снова у станка. И трубку забросил подальше. И даже два раза курить бросал. Только не вышло бросить. А во дворе, как мужики соберутся, всё расспрашивает, кто ему эту трубку подбросил в подарок. И обещает, что как найдёт вредителя, так сразу найдет, куда ему трубку засунуть. Но никто пока не признался. А кто ж его, дурилу знает? Возьмёт, да и засунет. Ходи тогда с трубкой в жопе. – Ну, это что, мужики! – сказал Никодимыч – дайте только отдышаться, и я вам совсем страшную историю расскажу…. Вот один мужик проснулся поутру, и вспомнил, что вчера он на опохмелку деньги заначивал и ту заначку прятал. А куда спрятал, вспомнить не может. Прямо отшибло всю память начисто. Как получку получал, помнит. Как с мужиками садились это дело обмывать, помнит. Как заначил, помнит. А вот куда эту самую заначку спрятал, вспомнить не может. Ему бы налить капель двадцать, конечно бы вспомнил. Да налить-то некому. И начал мужик эту свою заначку искать. Весь дом перерыл – нету. Как чёрт прибрал. Вот наш мужик к бабе: – Не видала ли ты, змея подколодная, мою заначку? Баба клянётся-божится, что не видала. – Если бы я видала, – говорит – то я бы, конечно, этой заначке место нашла. Мне ещё моя мама – кричит – говаривала, что я за дурня пошла, а я сомневалась. А теперь невооружённым взглядом вижу, что маменька была права. Это ж надо такое! Заначку найти не может. Лучше б ты башку свою дурную потерял. Вот мужик терпение потерял, да во двор вышел. А во дворе уже соседи сели в картишки перекинуться. Мужик к ним. А они не наливают. – Мы складывались, говорят, давай и ты свою долю. Вот мужик и начал жаловаться: – Так и так, – говорит – заначку найти не могу. А соседским мужикам евоное горе только в радость. Не они самые дурные, мол. Есть ещё и дурковатистей. И говорят они мужику, а сами смеются: – Мы, – говорят, – с такими, которые заначку найти не могут, даже рядом не садимся, не то чтобы наливаем. Иди себе с Богом, – говорят. Вот мужик и пошёл. Ходил, ходил попусту, да и взяла его обида. – Кому же я теперь такой нужен, – думает, – раз я свою родную заначку найти не могу? И решил тот мужик жизни себя лишить. Вот пошёл он к разрушенной мельнице. Там под плотиной омут хороший был. Вот привязал он себе камень на шею, да и прыгнул. Когда прыгал, так глаза зажмуривал, чтоб не так страшно было. А как глаза разлепил, смотрит: стоит он перед Водяным. Тот сидит в кресле из коряг и русалочки молоденькие ему службу служат. А сам Водяной башку ладошкой трёт, да матерится так, что борода его зелёная ходуном ходит. – Ты чё, мужик, – говорит, маму твою за ногу и в болото. Ты чё? Больше булыжника найти не мог? Ишь, паразит, как больно вдарил. Шишка теперь будет, это как пить дать. Вот мужик и начал рассказывать своё горе. Так и так, – говорит – забыл, куда заначку спрятал. Тут Водяной вконец рассвирипел. Пузыри пускать начал. Жабры щеперить: – Не нужен мне, – кричит, такой персонаж, который собственную заначку найти не может. Да как поддаст нашему мужику ногой. Тот так на берег и вылетел Вылетел, и домой побежал. И так его со страху, а может от воды не кипячёной, пробрало, что понос начался. Вот мужик скорей в дом, да в туалет, как был весь мокрый. Сидит, своё дело делает, да задумчивым взглядом окрестности озирает. И видит он, что свет от лампочки какой-то тусклый. – Надо, – думает, – плафон протереть что ли… Вот справился мужик со своими проблемами, открутил плафон… глядь! А заначка в плафоне лежит, цела целёхонька. И стали после этого другие мужики нашего уважать. Голова, дескать. Так умело спрятал, что и сам найти не смог. И от уважения даже наливали нахаляву когда-никогда. Такие вот дела чудные. А вы говорите… А вот у другого мужика зуб заболел. Коренной. Слева. И так заболел, что спасу нет. У него и раньше было дело, что зуб болел. Так евоная баба отвела его к Ефросинье. К ворожее. Та пошептала, пошептала и велела водкой полоскать. И чтоб вы думали? Этот зуб, как рукой сняло. Правду сказать, не сразу. Мужик дня три-четыре всё полоскал, старался. А потом наполоскался и к вечеру полез к чужим мужикам драться. Он и до этого лез. Но к своим. Свои – они свои и есть. Сочувствие к больному проявляли. А чужим что? Взяли и выбили нашему мужику сразу четыре зуба. И какой из них больной был, уже не определишь. Но болеть перестало. Вот какие чудеса творит нетрадиционная, так сказать, медицина! Ну и вот. А тут у мужика снова зуб и болит. А какой из оставшихся – непонятно. Потому что с левой стороны у него вообще ни одного зуба после той драки не осталось. Но болит! А что и зачем – неизвестно. Вот мужик помаялся, помучился, да и пошёл к зубному врачу. – Лучше уж помереть, – говорит, – в опытных руках, чем так мучиться. Сказал так и пошёл. Только рубаху чистую надел, как на смерть. Хотел ещё и в баню сходить, да не вышло. Как раз в бане женский день получился. Так что с мытьём как-то не заладилось. Вот пришёл наш мужик к врачу, а тот только смеётся чужому горю. – Это у Вас зуб мудрости режется, – говорит, – вот мы его счас – раз и вырвем. И за клещами тянется. А тут мужик возьми, да и спроси: – А что, спрашивает, – не замечено ли медициной каких чудес с этими мудрыми зубами? Может человек от них умнеет или как? – А кто его знает? – говорит врач, а сам вокруг мужика так и похаживает с клещами, – не прослежено. Мы вырываем их обычно. Не нужно, потому как. Тут мужик так и взвился: – Как это не прослежено? Как это не нужно? Вам, трубки клистирные, может и не нужно, а простому человеку без ума – так просто шагу не шагнуть! Всё время соображать надо. Вот теперь я знаю, – кричит, – кто тут всему виной! И в ослаблении мозгов тоже! С тем поднял наш мужик – и домой. – Буду, – думает, – терпеть, сколько сил. А когда разум выращу, вот тогда посмотрим, что почём. Как сказал, так и сделал. И точно через недельку, другую начал в нём разум проявляться по страшной силе. Первым делом пить бросил. Баба его сначала думала, что мужик умом тронулся, а потом ничего, привыкла. Потом раз! – и перестал мясное есть. – Не могу, – кричит, – поедать трупы своих братьев по разуму. Вот и всё. Дальше – больше. Начал советы кому попало даром раздавать. И не просит вроде никто, а этот ходит да советует. Смотреть противно. Вот как-то идёт он по цеху своему и видит, что инженеров собралось, как кобелей на собачьей свадьбе. Соображают, как какую-то хреновину наладить. Да ничего у них не выходит. А наш мужик только подошёл, так сразу и говорит: – Так – говорит, – надо и так. А вы, дураки, всё эдак норовите. Попробовали по-мужикову – нате вам! Вышло! Только назавтра начальник цеха мужику нашему и говорит, – Ты бы, Василич, – мужика так по отчеству кликали, – ты бы, говорит, – Василич, написал бы заявление по собственному, да и шёл бы себе домой к собственной матери. У нас и без тебя, говорит, – умных развелось – плюнуть некуда. Вот мужик и пошёл. А как пришёл, так сел и начал писать. Вот он писал, сколько неизвестно, только вышел у него огроменный труд. И так у него в этом труде славно выходило – загляденье, кто не понимает. Только нужно взяться – и сразу – на тебе: новая жизнь лучше прежней! Вот написал мужик этот свой труд, да и послал его на самый верх, для принятия мгновенных решений. Не скажу, дошли эти мужицкие соображения до верху или нет. Только решение принято было. Приехали и повязали. А уж домой он вернулся как новенький. Позвал слесаря Поприщенко, и тот ему за бутылку мудрый зуб плоскогубцами вырвал. Правда, на наркоз ещё бутылка ушла. А что? Дёшево и сердито! – Нет, мужики! – сказал Петрович, и плеснул в стакашок немножко – вы только гляньте, как его ломает, болезного. Но мужики и без петровичьего приглашения вполглаза смотрели, как куражится Степан – сосед из третьего подъезда. Разорвав свою майку до пояса, Степан бегал по двору и, размахивая палкой, вызывал врагов на смертный бой. – А ну, кто против меня станет? – кричал Степан, и сплёвывал горячую слюну. Кричать-то он кричал, но к мужикам близко не подходил. Знал, что и по соплям схлопотать можно. А потом он устал биться с неведомой силой и притих. А тут как раз баба евоная выскочила и увела бойца. – Молодой ещё – подвёл итог Петрович – жизнь его значит не била, не воспитывала. Я вот вам, братцы, что расскажу про правильное воспитание. Вон в той пятиэтажке один мужик жил. И такой характер был твёрдый у этого мужика, прямо, нечеловеческий был характер. Когда по двору шёл, кошки с перепугу по щелям прятались. Так это, когда тверёзый. А как выпивши – близко не подходи. Никому проходу не давал. И вот что удивительно – перевоспитала его жизнь без всяких таких докторов наук. Хотя, и доктора к этому делу свои лапы приложили тоже. Вот как-то шёл этот мужик после работы. Гля! На стенке таракан сидит. И на мужика смотрит. Причём морда у этого таракана наглая. – Ну, гадюка, – говорит мужик вслух вполголоса, чтобы зверину эту не спугнуть – ну, погоди. Я тебе счас прилеплю. Мало не будет. Прицелился тут этот мужик прищуренным глазом, размахнулся правой ногой да как врежет! От всей души бил, похоже. Потому что ногу сломал вдребезги и на две части. Ну, тут такое дело. Раз сломал, так вызывай врача. Вот увезли мужика нашего. Подлечили подлатали. Выписали на волю. Вот, ковыляет мужик на костылях. А тут как раз в ихнем дворе другие мужики сидят, как люди. Увидели нашего – уважили, налили. Спрашивают: – Как да что. – Так и так – мужик рассказывает – всё ерунда, братцы. Но как подумаю, что сидит сейчас этот тараканишко, пьёт с друзьями, и смеется надо мной, так аж сердце чернеет. А тут как раз муха на стол села. Мужик терпел, терпел да как врежет! И что ж вы думаете? Муха улетела по своим делам, а у мужика рука вдребезги и на две части. Что делать? Повезли опять в больницу. Врач мужика как увидел, аж зашёлся: – Это, кричит, никаких на тебя гипсов не наберёшься, не говоря уже про койко-места. Ну, покричал, покричал, но руку свинтил… и гипс опять же. Ночью проснулся мужик – слышит комар по палате летает, зундит тонюсенько. Летал, комаришко, летал, и сел нашему мужику прямо на нос. Только напрасно этот комар на мужика слюни пускал. Потому что мужик ему кааак… Только забыл спросонок, что рука вся в гипсе. Вот и сломал себе нос и челюсть на три части. А комариный труп, как ни искал потом, не нашёл. И что же вы думаете. После этих перипетий стал наш мужик, как шёлковый. Соседей всех на «Вы» называет. Да я сам видел один раз, как он бабу без очереди пропустил. Давали какое-то пойло дешёвое. Очередь, понятно. А он бабу вперёд себя пропустил. Потому что жизнь воспитала. Педагогика, мать её… – Чистую правду говоришь, Никодимыч! – сказал Николай, разливая остатки – всё, как есть, правда. – Ну, тогда за правду – провозгласил Никодимыч. Вот, жил-был один мужик. У него на окраине свой частный домишко был. Вот там он с бабой своей и жил. Вот в одно распрекрасное утро проснулся этот мужик. И чувствует, что в грудях у него щемит. Прямо рвётся что-то наружу. Ну, что ж? Попил мужик чайку, да и говорит своей бабе: – Чую я, Матрёна, что знаю я правду. А сказать ту правду некому. – Ты бы помолчал, зараза! – обрезала мужика евоная баба. – Ты бы помолчал себе в тряпочку. А то вчера на свадьбе у Никитина Васьки такое нёс, что вспомнить страшно. Прямо, подрыв государственных устоев получается. – Это тебе спасибо, Мотя – зарадовался мужик – а то я никак вспомнить не мог. Помню, били. А за что, и как, и чем – вспомнить не могу. Теперь после твоих слов у меня в голове, будто прояснилось. Теперь мне понятно стало. – Мало тебя били, паразит – говорит баба – за такие твои слова ваще убить мало. – Мало или много, это не тебе решать – говорит мужик. – Только чую я, что за правду пострадать должен. Ладно. После таких слов сполоснул этот мужик морду, побрился, надел костюм, что на похороны был приготовлен, и пошёл в милицию. Приходит и говорит дежурному: – Так и так – говорит, – нужен мне самый главный начальник. Потому что желаю я правду сказать даже если и пострадаю. Просто не могу молчать. Дежурный тут же среагировал правильно. Набрал нужный номер и говорит в трубку: – Товарищ майор! Тут один с чистосердечным признанием явился. Говорит, что немедленно хочет, иначе его жизни угроза. По всем описанием на Лысого смахивает. Тут сразу и набежали. Привели мужика к главному начальнику. На стул посадили. Начальник закурить мужику дал и спрашивает ласково: – Так в чём же вы, гражданин Лысый, чистосердечно хотите? В ограблении гражданина Кузовкина или в зверском убийстве гражданки Лялькиной? – Нет, гражданин начальник – говорит мужик – никого я не грабил и не убивал, потому что честный. А желаю я правду сказать, подрывающую устои и прочее. И ваще я не лысый, а очень даже кучерявый. Начальник присмотрелся к мужику поближе и орёт: – Кого это вы мне привели, мать вашу! Какой же это Лысый, когда шерсть на нём, как на баране? Дать этому правдолюбцу пинка под зад, и выбросить к чертям собачьим. Ну что? Приказ есть приказ. Так и сделали. Вот, отлежался наш мужик, оклемался. И пошёл в местную газету к ихнему начальнику. – Так и так – говорит – хочу я, товарищ начальник, правду сказать, несмотря ни на какие трудности. Прям, душа горит, как хочу. А газетный начальник объясняет мужику русским языком: – Ты что, гражданин хороший, не видишь, какая кутерьма стоит? Потому что заняты мы избирательной компанией по самое немогу. Конечно, если твоя правда про наших конкурентов, типа компромат, тогда – да. А если нет, то иди и отдыхай, как положено по конституции. Вот и пошёл мужик, не солоно хлебавши. Зашёл в пивную, пивка попил. И просто озверел от такой несправедливости. – Хорошо, – говорит. – я вам покажу. Мало не покажется. После таких грозных речей взял мужик пару кусков хозяйственного мыла. Прибинтовал то мыло к брюху. Проводов разноцветных намотал. И на приём к главному городскому начальнику попёр. Высидел очередь, как положено. Заходит. – Чем, товарищ, могу помочь? – интересуется начальник. А сам морду от бумаг не поднимает. Ну, мужик наш и озверел: – На мне бомба! – кричит. Сам кричит, и пиджачок распахивает, чтоб было видно его мыло с проводами. – Объявляю тебя заложником! – надрывается мужик – И чтоб немедля мне сюда телевидение! А то как рванёт в мелкие брызги! Понятно, что начальник ихний сразу сомлел от таких мужиковых заявлений. Позвонил куда надо. Ох, мать моя женщина! Сколько народу накатило! И корреспонденты, и менты, и всякие, кому надо и кому не надо. Мужику микрофон в морду пихают. Говори – не хочу. Вот мужик и двинул речь: – Так и так, – говорит – знаю я правду. И желаю эту правду народу сказать. Третьего дня на свадьбе Васьки Никитина я эту правду вякнул, так мне морду набили. Потому я теперь пострадавший. Тут корреспондент ихний нашего мужика прервал: – Вы, товарищ террорист, можете правду вашу излагать свободно. Потому что Вы в прямом эфире и без трагических последствий. – Хорошо! – кричит наш мужик – Тогда слушайте. Откровенно скажу. У невесты Васьки Никитина ноги кривые!!!!! После этого кладет мужик микрофон на стол, и снимает все свои, устрашающие народ, предметы. А главный городской начальник спрашивает: – И что? Это вся твоя правда? – Вся – отвечает мужик гордо – оно, может, и маленькая, зато чистая. Тут, понятное дело навалились на мужика всей толпой. Повязали. Спрашивают у начальника что дальше делать – судить или лечить долго? И начальник распорядился по-справедливости. Дать дубинала и домой отправить. Дали от души. А дома ещё Васька с тестем добавили. Вот проснулся наш мужик поутру. Всё болит, а на душе благодать, если сказать короче. Потому что не бывает правды большой или маленькой. А бывает только правда и кривда. Вот и всё. А мужика с той поры весь городок уважает. И каждый ему поставить норовит. Потому как человек за правду страдал. – Это тебе свезло, Серёга! – сказал Никодимыч когда Серёга выложил четырёх петухов – это редко кому так везёт. А ещё реже кто умеет своим везением распорядиться, а чужому порадоваться. Вот, пока ты, Серёга за пузырём бегаешь, как олимпийский чемпион, я народу кой-чего про везение расскажу. Вот, жили в одной деревеньке тут неподалёку два мужика Петька и Савка. Пётр был мужик вдумчивый и серьёзный, а Савелий, как говорят, ветер в голове. Пустой мужик, одним словом. Всё, бывало, на гармони играет. И были эти мужики друг другу родня. Потому как свояки. Петр Савкину сестру был взявши, а Савка на Петькиной сестре женился. Ну, обженились и живут. Что поделаешь? Вот, как-то выдавали им зарплату. И кассирша стала приставать: возьми да возьми лотерейный билет. Кто постарше, должно быть помнят, была такая намахаловка. Лотерея ДОСААФ называлась. Короче, прилипла эта кассирша, как банный лист. Петька, тот мужик серьёзный. Кассиршу ту послал по матушке. А Савка – дурак дураком. Взял два билета. Чисто выбросил деньги, если подумать. Так. Этот случай по весне был, кажется? Точно по весне. Как раз картошку сажали. А осенью, когда выкопали, случился урожай. Вот Пётр свою картошку решил продать. Что же с ней делать ещё, раз уродилась? А Савка свою не продаёт. Заленился, короче. Вот он ленится, сидит и на гармони «Дунайские волны» играет. А тут Петька приходит. – Так и так, – говорит – помоги-ка ты мне картошку расторговать. Кто же мне поможет, кроме родни. Ладно. Вот, они картошку в подвернувшуюся машину загрузили и поехали. Приехали в город. Стали в ряды на рынке. Смотрят – Боже ж ты мой! Столько картошки торгуют, что и не рассказать. И покупатель ходит и нос воротит. Ну, Пётр стоит, скучает, покупателя ждёт. А Савка за пивком побежал. Приходит весь белый, как полотно. И Петьке газету протягивает. – Смотри, свояк, – говорит, – а ведь мой билет «Волгу» выиграл. Глянь! У меня как раз билеты в пиджаке завалялись. Сверили. Рассмотрели подробно. Точно! «Волга», как есть. Петька и говорит: – Ну, Савка! Раз такое счастье, так давай деньги делить по совести. И стали они препираться. Петька хочет машину, чтоб потом продать по спекулятивной цене, а Савка хочет деньгами, чтоб сразу и обмыть. Спорили, спорили, а тут подходит гражданин кавказской национальности и говорит: – Что вы так убиваетесь, уважаемые? Вот вам десять тысяч – продайте мне ваш счастливый билет. А то вполне может выйти так, что ни денег, ни машины вам не дадут. Скажут, что билет неправильный или ещё что. Ну, мужики и согласились. Согласились, деньги пересчитали в закутке, да поровну поделили. По пять тысяч на рыло. Поделили и разошлись по сторонам. Пётр остался картошку торговать, а Савелий пошёл промышлять насчёт банкета. К вечеру Петька картошку не продал и заночевал с горя. – Ладно, – думает, – ужо я с утречка расторгуюсь. А с утра, как на грех понаехали менты и специалисты в белых халатах. Говорят Петрухе: – Так что, гражданин, в целях борьбы со спекуляцией и поскольку санитарный сертификат отсутствует, картошечку Вашу конфисковываем подчистую. Петька – цап за карман. Чтобы подмазать, как положено. А денег-то и нету. Дочиста ночью обобрали. Ну, что тут поделаешь? Сел Пётр, и начал Савку ждать. Неделю прождал, капустными кочерыжками питался. А тот приходит весь в новом костюме с чемоданом. Морда, правда, побита, но довольная. Петька к нему: – Так и так, своячок. Обобрали до чиста. А твои деньги где? А Савка с довольной харей докладывает: – А свои я пропил, свояк. Вчистую пропил. Только вот приоделся малость да бабе подарки купил. – Как так! – кричит Петька – Пять тысяч за неделю пропил? – А чё там было пропивать? – говорит Савка – Там, если правильно к делу подойти, и пропивать нечего. Правду сказать, пятьсот рублей осталось. Ладно. Поделили свояки оставшиеся деньги, и домой поехали. Приехали. Петку баба грызёт: – Такой да рассякой! А Савкина баба своего нахваливает. Савкина баба своего нахваливает, а Петька только зубами скрипит: – Где же тут справедливость, когда кому попало везёт, а серьёзным людям не обламывается? Это куда же страна катится и вообще в мировом масштабе? А когда Савка свою картошку к весне за большие деньги продал, Пётр вообще с ним разговаривать перестал. Раздружились. Не вынес Петька чужого везения. Вот оно как бывает. – А если всерьёз подумать, так бывает иногда так, как вообще не бывает. – сказал Никодимыч – Вот вы только послушайте, мужики… Вот жили-были дед и баба. И не было у них детей. Конечно, скучно, как ни кинь. Вот они поскучали малость, да и взяли себе козлёночка. И развлекаются. А козлёночек такой смышлёный попался, что и не рассказать. С бабой грядки полоть научился. С дедом курит на завалинке. Вечерами баба ему сказки читает. А у козлика при этом морда такая, будто он всё понимает. А он буквально всё и понимал. Слушает, бывало, сказку, и страдает: – Это ж надо, – думает, – козлом было уродиться. Вот, наиграются со мной, а потом съедят. Это уж точно, сожрут. Это и попу ходить не надо. Вот, как-то прочитала бабка сказку про братца Иванушку. Ну, вы помните, наверное. Это как попил мальчонка воды из козлиного копытца, и козлёночком стал. Бабка сказку прочитала и забыла. Оно и понятно – баба. А козлику эта жалостливая история запала. Вот он ходит и думает себе: – Если пацанёнок из копытца попил и козлёночком стал, то, наверно, козлёнку тоже преображение выйдет, если из человечьего следа попьёт. И начал этот козлёночек за пацанятами следить. И один раз выследил. Нашёл след, полный дождевой воды. Нашёл, и воду эту выпил. И что бы вы думали? Тут же мальчиком стал. Таким бойким мальчонкой лет пяти-шести. Посмотрелся этот бывший козлёночек в лужу, как в зеркало. Куда с добром! Красота, кто понимает. И побежал к деду с бабой. Прибежал, и грядку с морковкой полоть взялся. И так ловко. А тут и баба в огород пришла. Глядь! Мальчонка в грядах возится. Вот, она этого мальчонку в дом. – Видишь, старый, – говорит деду, – какое дитё приблудилось. Давай его себе возьмём. – Давай. – говорит дед. И сразу побежал самогонку ставить. Потому что без неё никуда. Вот, нагнал дед самогону, поехал куда надо и бумаги на мальца выправил. Колькой назвали. Ну, назвали, значит, и стали дальше жить. Живут и радуются. Потому что Колька ихний такой послушный, да работящий, что уже давно таких не бывает. В школу пошёл – первый ученик. Другие пацаны всё собак гоняют, а наш за книжкой сидит. Вот выучился этот Колька в школе и в институт подался на агронома кончать. И там себя показал. Короче, история эта долгая. Всё не расскажешь. Вобщем, стал этот Колька-козелок учёным по капусте. Всё про капусту знал, да не всем рассказывал. Семью завёл. Деда с бабой схоронил по-человечески. Что ещё нужно? Казалось, живи да радуйся. Но так вышло, что как-то вызвали этого Николая в нужные органы. И стали в тех органах домогаться: подпиши да подпиши бумагу, что тот-то и тот-то враги, клеветуны и прочие диверсанты. Другой бы подписал, и забыл, как весеннюю любовь. А наш – ни в какую! Упёрся, как рогами. И пугали его и улещивали, и били. Всё впустую. Ну, и сослали бедолагу, куда Макар телят не гонял. Ну, через какие-то годы вернулся он, конечно. Только зря вертался. Семья от него давно отказалась, на работу не берут, на квартире не прописывают. Вот он покрутился, повертелся и поехал в старую хатёнку, где когда – то дед с бабой жили. Там он и сейчас живёт, поживает. – А что? – говорит. – огород здесь хороший. А мне много ли надо? Листок капустный и хлебца ломоток. И народ его очень уважает. Потому что хоть и родился козлом, но настоящим мужиком вырос. А ведь бывает и наоборот. Сами знаете. – Вот эта вот история не про козла, конечно – Никодимыч прихлопнул комара на щеке, и стал рассматривать останки кровососа, прилипшие к ладони – за козла и ответить можно. Нет. Это совсем о другом. Да что это я? Сами послушайте… Вот, жил-был один мужик. Он уже на пенсию вышел, как ударник производства и по возрасту. И жил со своей бабой так скучно, что и не рассказать. Дети поразъехались кто куда. И внучат ему не показывают, чтобы не научил чему-нибудь дурному. Баба всё с подругами на лавочке сидит и прохожих оговаривает. Тоска, одним словом. Ну и вот. Сидел как-то этот мужик, сидел. Потом глаза от телевизора оторвал – смотрит, а в углу паучок сидит на паутине и муху доедает. – Ага! – обрадовался мужик – паук – это непременно к письму. Интересно, от кого это письмо будет? Так вот наш мужик зарадовался, и начал ждать. День ждёт, другой – нет письма и всё. Вот он месяц прождал – всё равно нету. Словом, ждал мужик долго, а потом его осенило. Такая идея в голову зашла, аж в ушах загудело. И начал мужик эту идею в жизнь претворять. Пошёл на почту, купил бумагу да конверт, и написал письмо. Дескать, помню, милый, наши встречи в городе Париже. И дальше в том же духе с неприличными подробностями. Вот, сочинил мужик это письмо, подписался «Дорогой Мусей», и сам себе по адресу отправил. Отправил и ждёт. И это надо же! Через пару дней получает. А это значит, что почта работает, как положено. Без перебоев. Хорошо. Закрылся мужик в туалете и с большим удовольствием письмо прочитал. – Ишь ты! – говорит – Сколько времени прошло, а помнит. Значит, зацепило за живое. И взялся тогда мужик каждый день письма писать. И всё из разных городов. Которое из Лондона, которое из Кинешмы, а которое, вообще, из города Берлина. А чтобы эта переписка в бабьи грязные лапы не попала, и чтоб без скандалов и надругательства, договорился с почтальоном. Мужик этому почтальону раз в месяц поллитра ставит, а тот мужику письма прямо на дом с доставкой обеспечивает. Ладно. Вот проходит год, наворачивается другой. Мужик письма из разных непонятных стран получает, и жизнь летит стремительно, как пустая бутылка из окна. И всё бы хорошо. А тут на тебе! Заболел вдруг почтальон, да еще и с постельным режимом. Что-то у него в организме надорвалось. Вот, заболел он и лежит. А вместо него девку поставили. А у девки сколько того разума? Каждому понятно. И вот, по неизвестным причинам, а, может, и от вредности, отдала эта почтальонка очередное письмо прямо в руки мужиковой бабе. Баба эта как раз на лавочке с соседками сидела. Ну, почтальонка и отдала. А мужик в это время на почте был. Писал письмо от Нюры из города Бостона. Он занят был. Вот и не проследил вовремя. Вот приходит этот мужик домой, а там его баба блины печёт. – А ну, паразитская твоя морда, рассказывай! – говорит мужику – Какая такая Сима из Вашингтона тебе пишет про страстную любовь? Ишь, змей подколодный! Яйца сивые, а он туда же! И с такими злобными словами как залепит мужику сковородкой по лысине. Мужик и с катушек долой. Лежит на полу и членами не двигает. Правда, потом оклемался. Встал на ноги. На обе две. Встать-то он встал, но после такого зверского удара горячей сковородой не то чтобы писать, но и читать разучился. Когда пенсию приносят, он вместо подписи крестик ставит. Но, что интересно, больше у этого мужика – ни тоски, ни грусти. Я вам, мужики, врать не буду и не хочу, – сказал Никодимыч – но тут вот как вышло. Вы и не поверите, но приключилась с одним мужиком такая вот история. Мужик этот всё мечтал в Париж съездить. Прогуляться, так сказать, по тем местам, где ихние Наполеоны с Луями топтались. Ну, по молодому делу – это понятно. Я вон, тоже по-молодости мечтал на северный полюс и чтоб приключения. А потом заматерел и понял, что белого медведя я и в зоопарке помотрю. Дёшево и сердито. А этот мужик до зрелых лет свою мечту мечтал и холил. Даже жениться не стал, потому что деньги на свой Париж копил. А женись, так баба всё, накопленное тяжким трудом и воздержанием, отберёт. Это как пить дать. Правда, мужик этот не всё, что мог, копил. А только то, что после опохмелки случайно оставалось. Оно и понятно – здоровье дороже. Вот, значит, накопил наш мужик некоторые средства, приобрёл себе путёвку, пиджачок справил да штиблеты, и поехал. Возвращается мрачнее тучи и без пиджака. Мужики к нему: – Да что? Да как? Да с кем? И вообще. А он молчит себе и разговоры не разговаривает. Только, когда рюмашку принял, в себя пришёл, и изложил всё, как было. Так что на меня чтобы потом бочки не катить. Я тут ни при чём. За что купил, за то и продаю. Значит так. Сел этот мужик в самолёт. Естественный страх преодолел. Огляделся. И тут у него первое разочарование получилось. Потому что в ихней группе собравшись одни бабы, да пидорасы. Еле-еле ещё двоих настоящих мужиков отыскал. А раз отыскал, значит их уже трое. Значит, жить можно и прочие удовольствия. Ну, значит, летели они, летели, и прилетели. Привезли их из аэропорта в гостиницу, и бросили на произвол судьбы. Понятное дело, бабы и пидорки сразу по-магазинам расползлись, а мужиков с собой не взяли. Но у них ещё были запасы, и они решили акклиматизироваться. Вот просыпаются они утром. Трубы горят и во рту сохнет. А экскурсовод их бессердечно в автобус гонит. Ничего они на этот факт нарушений прав человека не сказали, и молча пошли. Думают, что где-нибудь по дороге прихватят. Ну, сели в автобус на свои оплаченные заранее места. Едут. В окошко пялятся. А там всякие французы ходят почём зря. Бабы тощие, носатые, голенастые. Вышагивают, как цапли по болоту. Лягух, небось, выглядывают. А мужики всё куда-то бегом спешат. И нужного магазина не видать нигде. Хоть плачь. А так всё, как было обещано. И башня ихняя, и разное другое. А в газетных киосках, кроме газет, ничего подходящего. Вот их тягали, тягали и, наконец, объявили свободное время, но чтоб к обеду были, как штык. Мужики сразу бегом в пивную. На цены глянули, и пить расхотелось. Это же издевательство над простым человеком, а не цены! Что делать? Вот, мужики в магазинчик такой захудаленький вломились. Затарились там ихним поганым пойлом. Опять же, закусочка… И сели, как люди, на ступеньках, потому что о скамейках во дворах и думать нечего. Нету. Ну и вот. Только по второй взяли, как накатили ихние менты. Лопочут хрен поймёшь и дубиналом угрожают. Наш мужик сразу выдал свой словарный запас. Он, оказалось, этот французский язык учил втихаря. Готовился, так сказать. Вот он этой ментовне и заявил с чувством собственно достоинства: – Бонжур, лямур и триппер. А эти недопоняли, или ещё как. Повязали наших мужиков и в ихнюю парижскую кутузку. И тут же суд, не разобравшись по-человечески. Правда, переводчика дали. Тот и говорит, что мужики могут выбирать – или штраф на охрененные деньги или семь суток каталажки. А чё тут выбирать? Итак понятно. Вот, выпустили этих мужиков, и, как порядочных, прямо к самолёту подвезли. Правда, наш-то, в Москве добрал то, что не дали вражины из садистских побуждений. Там и пиджачок потерял. А теперь больше в Париж не хочет. Женился, как человек. Живёт, куда с добром. – Я, – говорит, – этих ихних парижей и на открытках посмотреть могу, ежели припрёт. И это правильно. Хотя… смотри, не смотри, а человеком это тебя не сделает… Вот, один мужик в школе хорошо учился. И был во всём примером. И отстающим помогал, хотя они и не просили. И старушек через дорогу переводил, несмотря на их крики. И всё это он потому делал, что хотел быть счастливым на всю оставшуюся жизнь. Ему когда-то учитель сказал, что мы не должны ждать милостей от природы. Вот мужик этот и не стал ждать. Хотя он тогда и не мужик был вовсе, а сопливый пацан, но с характером. И поэтому он учился, себя превозмогая, чтобы вечное счастье со всеми вытекающими. И, конечно, такое нечеловеческое старание заметили. И не только заметили, но стали поддерживать, поднимать и направлять в нужное русло. Ну и вот. Поддерживают большие люди этого мужика, а он относится к этой поддержке с полным пониманием. И старается ещё больше. Вот позаканчивал наш мужик всякие заведения. Членом стал в организациях. Фу ты, ну ты! И близко не подходи! В столице живёт. Дом – полная чаша с охраной и окна за решётками. Куда той тюрьме? А мужик ещё больше старается. Где надо лизнёт, где надо гавкнет. И всё-то у него по уму да, как учили, выходит. Ладно. Вот как-то ввечеру сидел этот мужик у телевизора и вспомнил свою деревеньку, и как с дружбаном Васькой за пять километров в школу бегал. И много ещё чего такого вспомнил. – А дай–ка, – думает, – съезжу я на родину. Гляну как там и что. Заодно и себя покажу. Пущай завидуют. Сказано – сделано. Вот, сел мужик в свою Волгу с водителем. Приехал. Смотрит, а хатёнка его досками крест-накрест заколочена. А у соседней хаты сидит мужик. На Ваську похож. Только старый. Сидит, и на дудке песни играет. Потому как выпивши. Вот, подходит наш мужик. Поздоровкался. Сел рядом. А Васька ему и говорит: – Ты, – говорит, – брат, не горюй. Маманьку твою пять лет как Господь прибрал. Но схоронили мы её по-человечески. Всем миром скинулись, и схоронили. Потому как христианская душа. Всё, бывало, тебя ждала. А коровёнку мы продали, и деньги я тебе сейчас вынесу, как наследство, так сказать. Тут Васька дудку свою в сторону отложил, в хату сбегал. Деньги приносит. Наш мужик деньги эти, конечно, взял и говорит: – Что ж так мало? Пропили, наверное. – Нет – отвечает Васька – мы своё пропивали. А это святое. И опять за дудку берётся, чтоб песни играть. А наш мужик помолчал малость и говорит: – Вот видишь, Васёк, как оно вышло. Всю жизнь учёбу учил. Сам в люди выбился, детей вывел. А счастья что-то нет и нет. Ну что толку от того, что знаю я где Катманду находится? – И то! – смеётся Васька – У нас это каждый мальчонка знает. Ты только спроси – и расскажет и покажет. – А я про что? – говорит мужик. И с тем садится в свою персональную машину, чтоб уехать в столицу к полному счастью и социальному обеспечению. И я его, мужики не сужу. Потому как, старался человек, силы прикладывал, не говоря уже о прочих достоинствах. И теперь знает, где эта самая Катманда. А то ещё вот как однажды вышло… Вот, один мужик проснулся как-то, и скучно ему стало. Так скучно, что и не рассказать. Ну, он и стал думать, как поднять настроение до прежнего уровня. Дождался, пока его баба на базар ушла, и опохмелился, как человек. У него была бутылка запрятана, вот он и поправился слегка. Он вообще был мужик запасливый. Вот, опохмелился этот мужик, а скука не проходит. Скучно, и всё. Хоть плачь. И стал тогда мужик шутки сочинять и придумывать, потому что хорошая шутка она и настроение поднимает, и для здоровья опять же. Тогда нашёл он презерватив типа гондон и налил в него воду из-под крана. Получился такой большой мячик. Но мужик с этим мячиком в футбол играть не стал, а дождался, когда неосторожный прохожий мимо дома пойдёт, и бросил этот шарик прохожему под ноги. Он, вообще-то, по голове целил, но промахнулся. Вот, прохожий испугался этой водяной бомбы, и начал материться и угрозы угрожать. А мужику всё-равно скучно. Тогда он пошёл, и в соседском почтовом ящике газеты поджёг. Не помогает. Скучно, прямо – тоска. Тогда он поймал Матрёниного кота Ваську, который сдуру погулять вышел. Поймал он этого Ваську, и к хвосту ему консервную банку привязал. Васька орёт, бегает, а мужику скучно. Тогда он позвонил из автомата на вокзал, и сказал, что туалет на вокзале бомбой заминирован. И счас как рванёт. Нет. Не помогает. Такая скукота, что вешаться впору. Вот ходил мужик, маялся. Проходит мимо бани, смотрит: на дверях записочка висит, что сегодня женский день для помойки. Тут мужику и пришла идея в голову. И сидит там – колуном не вышибишь. Что тут сделаешь? Ничего. Тогда мужик сбегал к знакомому шофёру Никите, и одолжил у него бензина трёхлитровую банку. Потом прибежал к бане, разбил банку об порог, и спичкой чиркнул. А сам стал напотив через улицу. И смотрит как бабы голышом из бани выбегают. И так ему весело и так интересно, что и не рассказать. Тут его и повязали. Повязали, но хорошего настроения не испортили. Поэтому он и на суде смеялся, и на зоне, и даже когда на свободу с чистой совестью. Он и сейчас всё время похохатывает. Потому что чувство юмора у человека хорошее. – Никодимыч, а Никодимыч! – спросил Серёга – Может того… разгонимся под настроение? Я сбегаю. – Нет, Серёжа, – отрезал Никодимыч – надо и меру знать. Завтра на работу, то да сё… голова болеть будет… Вот ещё байка на заговины, и по-домам… Вот, жил-был один мужик, и однажды внезапно заболел. А надо вам сказать, что до этого случая у мужика даже насморка не наблюдалось, не то чтобы какой – нибудь микробы с бактерией. Вот такое счастье было этому мужику, что не знал он, где аптека находится и прочие услуги. Вот так он и жил, этот мужик, без острых и хронических заболеваний. И, наверное, дожил бы благополучно до самой смерти. А тут вот, раз – и приключилось. Заболел. Правда, мужик этот поначалу даже внимания не обратил. Это потому что он не знал, как болеть положено, вот и не придал значения. Не заметил, так сказать. Но люди заметили. От людей не скроешь. Вот, люди и заметили, что стал наш мужик что-то задумчивый. Ни с того ни с сего в стенку уставится, и стоит, как баран. И молчит. Только потеет. Правда, он и раньше не очень разговорчивый был. Но потливости за ним не наблюдалось. А тут на работе вроде, и ничего лишнего не работает, а потеет, почём зря. Короче, всё ясно. Технолог цеха даже подошла и лоб мужику пощупала. Она была разведёнка эта баба. Вот и любила щупать мужиков за разные места. Вот и нашего пощупала. Пощупала, и говорит: – А у тебя, Иваныч, температура тела есть. Иди-ка ты завтра к врачу вместо работы. Ну что? Раз приказано, значит надо собираться. Вот, пришёл наш мужик домой и говорит своей бабе: – Ты бы меня, Надя, к доктору собрала. А то технолог – стерва на работу без справки анализов не пускает. Тут мужикова баба и засуетилась. Тут-то она сразу и зашустрила. Конечно. Такую волю дали. Она первым делом для консультации свою мамашу вызвала. – Так и так – спрашивает – не знаете ли Вы, мама, как там у врача и какое надо обеспечение? – Не знаю – признаётся старая – я сама тебя в поле рожала без всякой медицины. А вишь ты какая, точно шкаф. Но люди говорят, что там у этих медиков строго насчёт всякой чистоты и гигиены. – Это уж точно – говорит мужикова баба – я перед родами к гинекологу ходила. Так вспомнить стыдно, не то чтобы кому рассказать. И с такими словами стала она нашего мужика собирать. Костюм приготовила, бельё… шею вымыть заставила, и прочие пустяки. За такими вот хлопотами и день прошёл. А утром начали мужика обряжать. Всё надели чин чинарём. Хвать: а в носках дырки прорезаны. Прям, как враг какой вредил. Ну, стали разборку устраивать. К обеду разобрались. Это детишки играли, и куклам маски омоновские делали из носков. Ладно. Что с детишек возьмёшь? Ангелы, мать их! Взять–то нечего, а и к врачу идти не в чем. Мужик и говорит: – А может, я в сапогах, как обычно? Бабы в крик: – Ты что? – кричат – Позорить нас вздумал? Чтобы люди смеялись? Короче, схватила мужикова баба кошелёк и побежала в магазин за носками. Возвращается довольная, как поросёнок в луже: – Смотри, – говорит, – какие отхватила. Армани называется, а не просто какой-нибудь Красный пулемётчик. И точно. Носки даже на вешалке такой специальной привешаны. А так, кроме вешалки, носки и носки. Ничего такого особенного. – И почём такая роскошь? – спрашивает мужик, обуваясь. Баба возьми да похвались, что цена этим носкам в половину мужиковой зарплаты. Тут наш мужик сначала за топор схватился, но побегал, побегал и остыл. И вот таким остывшим попал, наконец-то, к врачу. Вернулся через час-другой. Молча разделся до исподнего белья. Носки снял и в угол бросил. Баба с тёщей насели: – Как, да что? А мужик им: – Не надо было ваще раздеваться, заразы, не то что ботинки снимать! Мог бы ваще их на босу ногу надеть и на эти армани не тратиться. Потому что доктор только велел язык высунуть, в рот заглянул и сказал, что ангина какая-то. И к завтрему приказано анализ кала. А назавтра мужик на работу вышел. Так и ходит благополучно до сих пор. И как там врачи без евоного анализа кала – неизвестно. Но, думаю, что тоже вполне ничего себе. – Никодимыч! Паразитская твоя морда! – разнеслось по двору – Я долго тебя ждать буду? Остыло уже всё! – Ну, мужики, мне пора – пробормотал Никодимыч, и затрусил к подъезду. А за ним и мужики разошлись потихоньку. До завтра, значит. |
||
|